Либеральное движение в России в ХIХ веке

Размещено на http://www.allbest.ru/

В начале ХIХ столетия Россия вступила в новый этап своей истории. Перед верховной властью и обществом встал вопрос о правомерности существования неограниченного самодержавия и крепостного права. Правительство и представители интеллигенции обнаружили стремление осмыслить опыт исторического пути России и разработать планы дальнейшего развития. Важнейшими факторами, обусловившими развитие философских и общественно-политических идей, стали: влияние на мировоззрение авторов идей просвещения, теории «естественного права человека и гражданина», особенности данной исторической эпохи. Все это предопределило развитие идей свободы личности, стремление к освобождению человека, Отечества в целом.

В указанный период продолжается активное формирование, обсуждение и попытки воплощения либеральных идей. Мы рассмотрим, как либеральные идеи понимались и развивались в концепциях таких разных авторов, как Н.М. Карамзин, М.М. Сперанский, П.И. Пестель. Именно деятели первых декабристских обществ («Союз спасения», «Союз благоденствия») были ближе к реальности и потенциально имели шансы на успех, поскольку не торопились и были готовы заниматься подготовкой умов, формированием общественного мнения. Позже лидеры декабристских тайных обществ идеи свободы стали воспринимать прагматически: тиранов уничтожить, народу дать политические и гражданские свободы. Они забывали, что внешние изменения не приживутся и будут бесполезны, если нет внутренней готовности к преобразованиям и понимания конечной цели. Как отмечал Н. Бердяев, «либерализм есть настроение и миросозерцание культурных слоев общества. Либералами делаются те, у кого элементарные жизненные потребности удовлетворены и обеспечены и кто хочет свободно раскрыть свою жизнь». Не случайно борцами за свободу стали дворяне, образованная, зачастую аристократическая часть общества.

В начале Х1Х века можно и нужно было говорить о либерализме как цели. При этом идти к достижению поставленных задач возможно было в рамках консерватизма. Н. Бердяев отмечал, что либерализм должен сочетаться с глубоким консерватизмом. либерализм бывает осложнен началами консервативными, и тогда он более глубок и крепок.

Глубоким философом, мыслителем был их старший современник декабристов Н.М. Карамзин. Он всегда был сторонником естественного хода истории. Н.М. Карамзин отмечал, что с целью избежать потрясений в России необходимо сохранение и укрепление самодержавной власти. По его мнению, к преобразованиям должны быть готовы люди: и те, кто их будет проводить, и те, в чьих интересах они происходят. Таким образом, речь шла о длительном процессе исправления нравов и постепенных изменений по инициативе и при участии государства.

Размышляя о событиях начала Х1Х века, историк отмечал, что «правительства чувствуют важность сего союза (лучших умов под знаменами властителей) и общего мнения, нужду в любви народной, необходимость истребить злоупотребления»¹. Н.М. Карамзин считал, что никакая власть не сможет достичь желаемых результатов в преобразованиях, если последние не соответствуют времени. «Время есть первое начало и источник всех политических обновлений, - писал и М. М. Сперанский, - никакое правительство, с духом времени несообразное, против всемогущего его действия устоять не может»².

По мнению Н.М. Карамзина, главным орудием реформ должен был быть законный государь. Николай Михайлович оставался на стороне исторической традиции. Он отчетливо видел и недостатки общества и несовершенство государственных структур, но не призывал к созданию идеального устройства: «. смелые теории ума, который из кабинета хочет предписывать новые законы нравственному и политическому миру, должны остаться в книгах вместе с другими, более или менее любопытными произведениями остроумия.».

Рассуждения Н. М. Карамзина об истории России и путях ее дальнейшего развития наполнены обращениями к общезначимым нравственным предписаниям. Категорический императив автора - безусловный принцип поведения. Историк был убежден, что истинные качественные изменения - это изменения духовного порядка, а они возможны вследствие длительного труда каждого и общества в целом. В этом вопросе нельзя торопить, принуждать, должно состояться перерождение. Ломка приводит к возврату (что не вызрело, то не родится). Примеры всех известных автору революций говорили о том, что они заканчивались террором и диктатурой.

Следует отметить, что некоторая отстраненность от реалий жизни и уверенность в эффективности «правильных» идей были свойственны целому ряду философов и общественных деятелей различных эпох. Не избежал обаяния теоретических постулатов и М. М. Сперанский. Как человек, воспитанный на идеях эпохи Просвещения, он отводил приоритетное место общественному мнению. Сперанский отчетливо понимал, что при отсутствии политической культуры в массах необходим «особенный класс людей», которые бы стали посредниками между народом и властью. Эту форму политической организации реформатор назвал «истинно монархическим правлением». С целью создания независимого в экономическом и политическом отношении сословия, которое бы обеспечило независимость законодательной власти, по мнению М.М. Сперанского, необходимо развивать общественное мнение. Он задавался вопросом: «отчего наилучшие законы часто не производят своего действия или исполняются медленно? Оттого, что не находят они в сердцах соответственного им расположения»⁴.

Он сознавал необходимость комплексного решения назревших проблем по всем направлениям внутренней жизни, и настаивал на решающей роли власти в этих реформах. Формирование нужного слоя людей, развитие общественного мнения представлялись М. М. Сперанскому длительным процессом. Следовательно, нужно было ответить на главный вопрос: кто станет осуществлять преобразования - стихийные силы или законный государь? Естественным выбором для М.М. Сперанского был второй вариант. карамзин либеральный декабристский пестель

Что же касается методов достижения поставленных целей, то здесь М. М. Сперанский не намеревался ожидать готовности умов, он желал действовать, считая законы источником благоденствия. По мнению Михаила Михайловича, главным орудием реформ должен был быть законный государь. Но при этом его деятельность должна ограничиваться конституцией и законами. Об этом М.М. Сперанский говорил так: «Рабство политическое есть, когда воля одного или многих составляет закон всех»⁵. Таким образом, речь шла об ограничении силы правительства силой народа.

Автор обращал внимание на фактор времени. Многочисленные проекты раннего периода, подготовленные М.М. Сперанским, предлагали дальнейшее движение через реформирование власти. Всемогущество законов и правильных учреждений оставалось центральной идеей его работ. В отличие от Карамзина, Сперанский не намеревался ожидать исправления нравов, наоборот, правильные законы могли бы стать, по его мнению, источником благоденствия. Главная движущая сила государства - законы, а частные «введения, будучи основаны единовременно на личных качествах исполнителей, ни силы, ни твердости иметь не могут». Установление законности и свободы политической, по его мнению, постепенно, через 10 или 20 лет могло привести к освобождению крестьян. Сперанский отрицал революционный путь, поскольку стихия разрушала, но не могла создать нужных людей и институтов.

Особое внимание уделял М. М. Сперанский вопросу о существовании крепостного права. Он указывал, что реформы и «усовершенствования общественные» невозможны, пока есть «рабы государевы и рабы помещичьи». Сперанский говорил о необходимости просвещения народа, создании независимых сословий и развитии общественного мнения⁶. Михаил Михайлович обладал холодным практическим разумом, политическим чутьем. На наш взгляд, неприятие революционных мер объясняется не столько законопослушностью, сколько именно глубиной понимания ситуации. М.М. Сперанский считал, что революционными методами экономику не изменить. Он был нацелен на результат, даже если его придется ожидать длительное время. Кроме того, богословское образование наложило отпечаток на мировоззрение М.М. Сперанского. Позднее, находясь в Сибири, он выразил свои представления о месте человека в мире и законах бытия в письмах к дочери. М.М. Сперанский писал, что у человека нет оснований для возвышения над миром и обстоятельствами. Как можно пытаться управлять миром, если нельзя управлять собственной судьбой?

При этом, размышляя о пути дальнейшего развития и способах действия, М.М. Сперанский отстаивал необходимость применения западноевропейских правовых норм. Насколько этот путь соответствовал условиям и возможностям России начала XIX в. много спорили современники и не одно поколение исследователей. Образно и ярко выразил свое мнение В. О. Ключевский: «Приступив к составлению общего плана реформ, он взглянул на наше отечество, как на грифельную доску, на которой можно чертить какие угодно. построения. Он и начертил такой план. Но, когда пришлось его осуществлять, ни государь, ни министр не могли подогнать его к уровню действительных потребностей и наличных средств России»⁷.

Представителем другого крыла общественно-политической мысли, одним из ведущих деятелей тайных обществ указанного периода, был П. И. Пестель. Источником его политической активности, на наш взгляд, было осознание себя как движущей силы истории. Особые условия жизни и деятельности: воспитание в Пажеском корпусе под сильным влиянием масонских идей, участие в военных кампаниях, как следствие, иное отношение к ценности человеческой жизни, принадлежность к касте кадровых офицеров, с ее особым духом, мировоззрением выработало и нравственный императив, который мы можем отнести к эмпирическому, т.е. зависящему от конкретных условий, обстоятельств, «мораль на день».

Современники называли его человеком с холодным разумом, без души. Такое мнение сложилось не случайно. При решении практических вопросов Пестель отмечал, что мораль должна быть автономна от политики. Методы осуществления тех или иных задач, по его мнению, зависели от целесообразности. П.Д. Киселев писал: «он действительно имеет много способностей ума, но душа и правила черны, как грязь; я не скрыл, что наша нравственность не одинакова»⁸.

Для понимания внутренней мотивации тех или иных поступков следует обратить внимание на основы мировоззрения. Очень ярко этот вопрос освещен в переписке Павла и его матери. Елизавета Ивановна неоднократно пыталась переубедить «склонного к атеистическим размышлениям сына». Она наглядно и просто объяснила суть всякой революционной деятельности: «если среди этих молодых, стремящихся переделать весь мир, мог бы найтись добросовестный и не имеющий своим двигателем личного честолюбия, то он, конечно, не остался бы долго среди них.». Получается, что своего сына к «добросовестным» она не причисляла. В письме 1823 г. Елизавета Ивановна восклицала: «Какое утешение может мне предложить атеист! Отчаяние, насмешку или пистолет! Вот его орудия» ⁹.

П.И. Пестель неоднократно отмечал, что понятие «благо» не является универсальным, оно различается для разных групп. Избранные становятся правителями, остальные должны трудиться. Многочисленные конфликты внутри Южного общества, отсутствие организационного единства объяснялись, на наш взгляд, отсутствием единства духа и мысли. Согласно представлениям Павла Ивановича, члены тайного общества естественно разделяются на повелевающих и повинующихся, следовательно, первые принимают решения, несмотря на недовольство вторых. Как будто комментируя данные высказывания, П.А. Вяземский писал: «Большая часть тайных обществ состоит из множества глупцов и из нескольких честолюбцев и злонамеренных»¹⁰.

Как считал П. И. Пестель, люди изначально не равны, поэтому не может быть общечеловеческих законов. Руководствоваться в своих действиях нужно только целесообразностью: экономической, политической. Зная, как развивались дальнейшие события, можно констатировать, что несколько честолюбцев вовлекли в орбиту своих интересов значительное количество скучающих и сомневающихся, которые не смогли противостоять напору и властности лидеров. Опасения «потерять лицо», увлеченность опасной игрой - разные обстоятельства привели членов тайных обществ на Сенатскую площадь. За неспособность быть честным с самим собой, отсутствие нравственной смелости они понесли наказание вместе с теми, кто точно знал и понимал, ради чего рисковал жизнью. П.И. Пестель относился ко вторым: он хотел видеть себя главой нового правительства, решающего судьбу России.

Рассмотрев некоторые идеи отдельных представителей общественно-политической мысли эпохи Александра I, отметим, что все они понимали необходимость перемен. При этом никто из авторов не являлся идеалистом, мечтающим построить рай на земле. Каждый по- своему сознавал несовершенство общества, человечества и невозможность осчастливить каждого и всех. В то же время, цели, направления пути и методы деятельности каждый определял индивидуально, в соответствии с сугубо личностной картиной мира и в соответствии с нравственным императивом.

Таким образом, либеральные идеи как система воззрений на мир, часть политической мысли указанного периода, представляли собой многогранное и сложное явление, имевшее внутренние резервы для трансформации.

В отечественной и зарубежной историографии сложилось мнение об «объективной» возможности образования либерального межфракционного объединения в Государственной думе уже начиная с 1912 года. Основными факторами такого объединения были кризис третьеиюньской системы и начавшийся в России общественный подъем. Однако сама третьеиюньская система уже обеспечивала представителям либеральной идеологии большинство в парламенте и изначально была на это рассчитана. Третьеиюньский парламент был задуман одним из основных (и немногочисленных) инструментов предотвращения противостояния между властью и общественностью. В этом смысле именно либералы (точнее, октябристы) были главными заложниками третьеиюньской системы. Вместе с тем, ее кризис действительно мог привести лишь к усилению позиции либеральных партий. В этой связи принципиальными проблемами для оценки перспектив либерального движения в России в последние годы империи выступают проблемы природы и единства российского либерального движения, межпартийного сотрудничества, возможностей и мотивов либералов при взаимодействии с правительством и различными социальными группами.

Противостояние внутри либерального движения имело значительную традицию, а установление третьеиюньской системы лишь усугубило его. Именно между октябристами и кадетами пролегал основной, и отнюдь не риторический, рубеж общественного размежевания по вопросу признания или отрицания существующего в России политического строя. Даже после разрыва с правительством октябристы рассматривали соглашение с кадетами как союз с революцией.

На III партийном съезде в октябре 1909 года А.И. Гучков выразил традиционное октябристское отношение к кадетам: «Могли ли мы опереться на кадетов? ... В кадетских рядах мы признаем наличность элементов, годных для совместной работы, но они сами в партии не имеют никакого веса. Кадетское же ядро, сложившееся в содружестве с революцией и ярко выразившееся во время забастовок 1905 года, наконец, занявшее двусмысленное и колеблющееся положение во время вооруженного восстания, - положило между нами непроходимую грань. Указывают теперь на признаки эволюции в кадетских рядах, на разрыв с революцией. Да, некоторые национальные струи пробиваются сквозь характерный кадетский космополитизм. Но мы не знаем, естественная ли это эволюция или тактический прием. Против соглашения с кадетами говорит еще оно обстоятельство: их малая заинтересованность в продуктивности думской работы. Кадеты в Думе не работают, а если работают, то с агитационными целями»¹. Для октябристов законодательная деятельность изначально была основным направлением партийной активности, но само по себе это не могло повысить их электорального рейтинга. Успех на выборах октябристам обеспечивался лишь тесными контактами с властью.

Кадеты хорошо осознавали свою политическую изоляцию в рамках системы 3 июня. Присутствие в III Государственной думе не приносило им значимых политических плодов, лишь позволив сохранить центральные структуры партии в относительно дееспособном положении. Но кадетская партийная организация в целом находилась в состоянии непрерывного кризиса. Процесс разрушения партийных структур кадеты, как более радикальная партия, не могли не воспринимать болезненнее, чем октябристы. Организационный кризис был обусловлен не столько слабостью, а фактически - симуляцией, попыток ЦК восстановить жизнеспособность местных организаций, сколько процессами в самом русском обществе, прежде всего, нарастанием в нем «буржуазных» прагматичных (следовательно, не кадетских) настроений. Прилива молодых сил в партию практически не происходило. Для большинства кадетского руководства было ясно, что в целом развитие страны после 1906 года шло не в том направлении, в каком желали бы кадеты. Поэтому успех партии обычно виделся ей в некоей весьма отдаленной перспективе.

Партия народной свободы воспринимала себя оплотом «освободительного движения» и входить в соглашение с октябристами - «партией 3 июня», которые до 1911 года считались основной опорой власти в парламенте, для кадетов и их избирателей означало в прямом смысле предавать свои политические идеалы. Как считали кадеты, октябристы (по выражению П.Н. Милюкова, течение «буржуазного конституционализма») - основная опора правительства - не имели устойчивой социальной опоры, поскольку дворянство в целом было правее, а буржуазия - левее октябристов. Расхождение этих двух сил в будущем рассматривалось П. Н. Милюковым как размывание и без того зыбкой опоры октябристской партии, что создавало условия для ее раскола. В любом случае октябристы не могли стать союзниками кадетов - в силу конъюнктурности поведения «столыпинской партии». «Русские ведомости» писали: «В будущем правовом русском государстве может быть место для консервативной конституционной партии, но не может быть места для октябризма. Октябристы - это герои мрака и безвременья, они должны сойти со сцены с наступлением утра. Очистка политической арены от «разлагающегося трупа» будет первым признаком этого утра» .

В результате кадетская партия должна была руководствоваться не думскими расчетами, а собственной программой. «Сохранение партийной физиономии» было главной задачей. Суть «демократического конституционализма» виделась П.Н. Милюковым «в соединении радикальной политической и радикальной социальной программы», при котором политическая программа была первоочередной. «На заре свободной политической жизни», которую и переживала Россия, общественное сознание еще не могло осознать значения такого единства, стало жертвой социальной демагогии, что и вызвало поражения первой российской революции 1905 - 1907 годов. Однако «городская демократия» становилась основной социальной опорой кадетов (наряду с ней - также и национальные меньшинства). Однако революционная тактика на данный момент категорически отвергалась. «Усматривая в новом политическом строе самое действенное средство охраны демократических интересов, мы, естественно, должны, прежде всего, стремиться, чтобы средство это оказалось в наших руках»⁴.

В результате кадеты не стремились ни к сотрудничеству с думским большинством в законодательной сфере, ни к акциям, направленным на роспуск палат. Если местные делегаты на партийных конференциях выступали против столь осторожной тактики, то кадетские лидеры не собирались приблизить досрочные выборы, опасаясь дальнейшего сужения рядов партийной фракции. Кадетское руководство не только ни рассчитывало на усиление своих позиций после выборов, П. Н. Милюков даже признавал, что «к.-д., наверное, явятся в Думу в сильно уменьшенном числе»⁵.

Прогрессистская идеология была непосредственным продуктом политического кризиса и социально-экономического подъема: партия не имела четкой идеологической платформы, по сути это была лоббистская группировка московских промышленников. Октябристами прогрессисты воспринимались как «некое туманное пятно, неорганизованная и беспрограммная группа»⁶. Кадеты по тем же мотивам надеялись на успех прогрессистов на выборах, поскольку видели в них резерв для собственной фракции⁷. Однако стратегическое сотрудничество с ними, несмотря на желание московских кадетов, было отвергнуто, поскольку для самих кадетов столь открытый союз с «буржуазией» (да еще и не чуждой национализма) был неприемлем⁸.

Охлаждение отношений между властью и октябристами уже к 1912 году привело к тому, что основным предвыборным оружием была избрана тактика разоблачения «темных сил» и «безответственных влияний», что привело лишь к полному разрыву с властью. Это было особенно бесперспективно из-за того, что во взаимодействии с властью и общественностью естественными конкурентами октябристов выступали кадеты и националисты. Прогрессисты как политическая группа получили успех на выборах 1912 года именно как «третья сила» русского либерализма - на фоне разочарования значительного количества либерального электората в «беспринципных» октябристах и «бесплодных» кадетах. Прогрессисты сосредоточили критику на их неспособности добиться от власти необходимых преобразований.

Кадеты не рассчитывали на значительный успех прогрессистов и слишком сильное давление власти на выборах, приведшее к усилению правого крыла Думы. Поэтому изначальным после выборным настроением кадетов была максимальная радикализация новой Думы. Такую Государственную думу, по мнению кадетского руководства, беречь не стоило, и в лучшем случае она могла стать лишь трибуной для митинговых лозунгов и краткосрочной ступенькой к новым выборам⁹. Отношение к прогрессистам сильно изменилось: взгляд свысока превратился в ревность к конкурентам, одержавшим победу с помощью традиционного кадетского электората. Именно успех прогрессистов определил детали кадетской тактики в начале работы новой Думы. Во- первых, конституционные демократы собирались занять принципиальную партийную позицию, что позволило бы на фоне прогрессистской бесформенности привести во фракцию тех прогрессистов, чьи политические взгляды были значительно левее октябристских. Во-вторых, такая тактика позволяла вернуть симпатии всех радикально-либеральных избирателей, что в случае роспуска Думы (а такая вероятность оценивалась достаточно высоко) могло пригодиться на новых выборах. В качестве еще одного следствия радикального поведения кадетов предполагался раскол октябристов и союз левых октябристов с умеренными прогрессистами¹⁰. Именно эта тактика спровоцировала острую полемику в кадетской среде между центром и правым крылом¹¹.

Однако через несколько месяцев тактика самоизоляции кадетской фракции была сменена ее же инициаторами. Рассеялось первое впечатление о правизне новой Думы, состав палаты оказался более левым, чем это казалось кадетам сразу после выборов. Правоцентристское большинство в силу рыхлости правых и внутреннего кризиса октябристской фракции не сложилось. Прогрессисты, наоборот, создали самостоятельную и достаточно крупную фракцию, в первые месяцы Думы проявившую высокую активность - на вполне кадетском уровне. Появилась возможность складывания парламентского блока в составе прогрессистов и октябристов, который не только мог претендовать на исключительно сильные позиции в центре Думы, нодаже пытаться затмить кадетов на ее левом фланге . Поэтому впервые с 1907 года кадеты приступили к борьбе за создание думского объединения под собственными знаменами. В рамках третьеиюньской системы попытка реализации такого курса осуществлялась кадетами впервые. В среде партийного руководства также впервые была формулирована сопутствующая данному курсу тактика «парламентского зигзагов», ставшая основной для кадетской фракции в IV Государственной думе. Ее суть заключалась в лавировании между настроениями, с одной стороны, в стране и партийных низах, с другой - в думском центре. Конкретная деятельность в третьеиюньской Думе могла впервые приобрести некоторые практические очертания и перспективы и стать для кадетов конструктивной основой общепартийного курса.

При этом конституционные демократы считали необходимым объединить левый центр только на базе своих партийных лозунгов, в противоположном случае он терял для кадетов смысл. Конкретной задачей левого центра могло стать лишь озвучивание партийных политических принципов, но не органическая законодательная работа. По представлению кадетов, при существовании Государственного совета либеральные законопроекты не могли стать законами, а «бюрократический произвол» был непреодолим при отсутствии «ответственного министерства». Левый центр, во главе которого встали бы кадеты, рассматривался ими как средство декларативного парламентского давления на правительство, его разоблачения перед лицом общественности и народа, подготовки новых выборов, а в отдаленной перспективе - и смены политической системы¹³.

Подобная тактика, безусловно, обостряла внутрипартийные противоречия, поскольку вызывала непонимание местных организаций, считавших прогрессистов и октябристов столичным явлением или околовластными группами. Однако в обстановке развала местных партийных организаций их вес в партии был невелик, в то время как увеличение политического веса в третьеиюньской Думе сулило партийным верхам определенные перспективы. Думская трибуна, наряду с печатью, была основным кадетским средством политической борьбы. Организация законодательного процесса в партийные планы не входила, а практика запросов требовала определенной поддержки справа.

Однако левое крыло октябристов и прогрессисты проявили не только активность и самостоятельность в вопросе надпартийного объединения, но и высокую политическую радикальность. В результате инициатива кадетов была свернута, и они вернулись к старой изоляционистской тактике. Теперь основные усилия партийного ядра были направлены на сохранение целостности партийных рядов и пресечение попыток правокадетской группы продолжить движение в направлении союза с думскими либералами. Милюков убеждал своих товарищей по партии в том, что именно отсутствие соглашения придает прогрессистам и октябристам левую тенденцию. Внепартийные совещания считались кадетами «средством политического воспитания», а не возможностью создания широкой коалиции¹⁴. П.Н. Милюков предостерегал соратников от увлечения «национально-патриотической точкой зрения» и «деловой работой»¹⁵.

В то же время октябристское и прогрессистское руководство, надеясь на перемены в правительственных кругах и в связи с ростом общественного недовольства, осенью 1913 года стали активно добиваться соглашения с кадетами. Радикализация октябристского руководства (прежде всего, внедумского во главе с А. И. Гучковым) и его стремление к тесному сотрудничеству с прогрессистами лишь усугубляли кризис октябристской фракции, который в результате привел к ее расколу. Однако для самих прогрессистов такой контакт со скомпрометированными в глазах общественности октябристами был неприемлем¹⁶. Создавая имитацию деловой активности, по сути, прогрессисты паразитировали на партийном и парламентском кризисе. Но их единственным политическим шансом было широкое оппозиционное объединение.

Прогрессисты, как и кадеты, ожидали раскола октябристов. Поэтому после создания отдельной левооктябристской фракции, готовой действовать в рамках радикально-либеральной парадигмы, между ней и прогрессистами установились союзнические отношения. Прогрессисты и левые октябристы были крайне заинтересованы в соглашении с кадетами или, в крайнем случае, их правым крылом. Это придало бы левому центру идеологический вес и значение в глазах страны. Однако кадеты продолжали выдерживать свою тактику изоляции, которая полностью соответствовала партийным интересам: она находила понимание у местных партийных организаций и позволяла сохранить свободу тактического маневра. Кадеты резонно полагали, что войти в левый центр для них никогда не будет поздно, и ждали благоприятной конъюнктуры для организации такого думского объединения именно вокруг своей фракции.

Зримым воплощением неспособности либералов создать левый центр в IV Государственной думе стал перманентный кризис президиума в 1912 - 1914 годах и атрофия думских комиссий. В такой обстановке центральным вопросом по-прежнему оставался вопрос политики правительства в отношении Думы, которая могла резко поменять настроения октябристов и прогрессистов. Кадетские лидеры рассчитывали на то, что усилия бюрократии (прежде всего, А.В. Кривошеина) по созданию умеренно-либерального думского центра они смогут использовать в собственных интересах. В первые месяцы начавшейся войны кадеты из тактических соображений приняли более правый вид. Благодаря новой тактике кадеты накануне и в первые месяцы войны резко усилили свою репутацию в глазах умеренного думского центра. Вместе с тем, октябристы к этому времени не только потеряли свое единство, но и в значительной степени полевели (особенно под влиянием неудач на фронте), а прогрессисты так и не смогли создать сплоченной и равной по влиянию кадетам думской фракции. Эти обстоятельства позволили кадетам летом 1915 года создать парламентское большинство при своем лидерстве и под лозунгами «патриотической тревоги», а затем сорвать переговоры с министрами о «министерстве доверия».

Парламентский блок имел преимущественно деструктивный характер (его законодательная программа была практически невыполнима из-за разногласия фракций), однако он позволял кадетам удерживать политическую инициативу в ожидании грядущей революции. Умеренный фасад блока закрывал Думу от правительственного удара и удерживал в рамках правительственного большинства умеренно-либеральные фракции. Вместе с тем, всякое соглашение блока с правительством было не возможно, прежде всего, исходя из позиции самого блока. Прогрессивный блок не был антиреволюционным объединением, его деятельность, наоборот, способствовала созданию революционного радикально-либерального правительства .

Таким образом, необходимо констатировать принципиальную разницу политической природы и поведения российских либеральных партий. Октябристы были существенным элементом третьеиюньской системы - деловой парламентской партией, созданной с целью законодательной деятельности и настроенной на соглашение с правительством, и главным условием их единства и электорального успеха было сохранение этого соглашения. Разрыв октябристов с правительством породил на их левом фланге прогрессистское движение, прибегшее к демагогическим лозунгам, но в силу своих узких деловых интересов не способное перехватить инициативу у кадетов. Кадеты, наоборот, в рамках системы являлись силой и свои перспективы, как и другие направления освободительного движения, могли связывать лишь с ее ликвидацией. Кризис системы 3 июня, потенциально усиливавший сторонников радикально-либеральной идеологии, мог принести успех только кадетам - партии, для которой союз с иными либеральными силами был лишь тактическим приемом, а присутствие в парламенте - лишь средством политической пропаганды.

Размещено на Allbest.ru