Куликовская битва

Нет спора о том, что нашествие Тохтамыша на Москву затормозило дело объединения страны и оживило сепаратизм некоторых соперничающих с великим князем местных правителей. Однако и после похода-реванша 1382 г. в самой Орде стали относиться к Москве более осторожно и осмотрительно. Легитимные права Дмитрия Ивановича на великое княжение были признаны как неоспоримые. Не претендентам из Твери и Нижнего Новгорода, а победителю Мамая достался в конце 1382 г. ярлык на великое владимирское княжение. В 1389 г. Дмитрий Иванович передал великое княжение сыну Василию как свою «отчину» уже без санкции ордынского хана.

В процессе единения частей Руси послекуликовские годы характеризовались переходом московского правительства от борьбы с правителями других княжеств за великокняжеский стол к подчинению их своей власти.2 Несмотря на временное оживление в начале 80-х гг. XIV в. сепаратистских тенденций, правители Рязани и Твери признали себя по отношению к великому князю «молодшими братьями». Москве удалось порвать связи Рязани и Твери с Литвой и, в конце концов, привести их к признанию великокняжеской власти. Усилилась зависимость от великорусского политического центра и Нижегородского княжества.30 В итоге главные политические соперники Москвы постепенно сходили с исторической сцены.

Войны 1380 и 1382 гг., временно ослабив страну, не прекратили ее поступательного развития. Возрождение Руси оттеняет могучая фигура передового деятеля своей эпохи, талантливого полководца и умелого строителя общерусского государства Дмитрия Ивановича, после Куликовской победы прозванного Донским. Не считаясь с кастовыми предрассудками, великий князь в решающий момент правления обратился к помощи широких народных масс и собрал общенародное войско. В качестве главнокомандующего Дмитрий Иванович считался с традицией, тщательно оценивал обстановку; одновременно он был чужд шаблону и выступил как творец новой военной наступательной доктрины. Глава Руси, человек недюжинного ума и неукротимой воинской отваги, был мудрецом в одежде воина. Он понимал насущные задачи страны, ценил не только звон оружия, но и мирные дни. Чувствуя достаточную силу, князь Дмитрий тем не менее предлагал мир Мамаю, а во время похода к Дону, отдал войску приказ не разорять Рязанскую землю, считался с мнением политических соперников, избегал ненужного кровопролития и казней. Итог его усилий, превративших Русь в подчиненное единой воле государственное сообщество земель и княжений, был осознан не далекими потомками, а уже современниками и выражен в следующих справедливых словах: «Противным страшен бых в бранех и поганыа низложих божиею помощью, враги покорих, княжение укрепих, и мир и тишину земли створих».

Спорные вопросы

М.Н. Тихомиров стремился всегда "привязывать источник к местности". Работая над книгой "Древнерусские города", он посетил большую часть и городов, и городищ, и для того, чтобы самому не сделать топографических ошибок, и для того, чтобы обнаружить их в источнике. Обратившись к "повестям о Куликовской битве", он сразу усомнился в цифрах, указанных летописями: 100 -- 150 тысяч русской рати и вдвое больше татарской. Его не покидала мысль проехать на Куликово поле и подсчитать, какое количество воинов могло на этом поле разместиться. Он приводил примеры: в Столетней войне, приходившейся на это же время, в битвах было задействовано всего по несколько тысяч воинов.

М.Н. Тихомиров прав в своем сомнении: Куликово поле обозначенных в летописях масс воинов не могло бы принять, тем более что войско кочевников было обычно конным. Но в больших битвах войско обязательно рассредоточено, прикрывая тылы, фланги и т.п. И в Куликовской битве важная роль отводилась засадному полку, возглавлявшемуся одним из лучших полководцев московского князя -- Боброком Волынским. В.А. Кучкин предложил небезосновательную гипотезу, что битва вообще начиналась не на Куликовом поле: здесь она только завершалась. Другое дело, что все население "Великого Владимирского княжества" в это время не превышало полутора миллионов ("15 туменов" -- 150 тысяч, указываемых ордынскими источниками, -- это, видимо, "численные" люди). Кроме того, как показал М.Н. Тихомиров, лишь менее половины городов и княжеств поставили своих отряды на Куликово поле -- не было тверичан, новгородцев, нижегородцев и представителей ряда других земель, а появление ратей из этих земель в позднейших редакциях источников о Куликовской битве носит явно тенденциозный характер. Так что численность русской рати была явно меньше 100 тысяч и, видимо, насчитывала около 70 тысяч воинов.

Численность монгольских войск во всех источниках определялась сотнями тысяч. Исследователи обычно не верят, считая их преувеличенными (по Л.Н. Гумилеву, цифры преувеличены в десять раз). Но имеется одна бесспорная цифра от близкого Куликовской битве времени: в 1391 году против Тохтамыша Тимур выставил 200 тысяч воинов. Видимо, примерно столько же, но не больше, мог привести и Мамай на Куликово поле. Напомним, что других специальностей, кроме воинской, монголы и другие степняки в большинстве и не знали -- они войной кормились

М.Н. Тихомиров поставил задачу выделения различных и разновременных редакций источников, рассказывавших о Куликовской битве. И начинать необходимо было с выявления летописей, содержащих древнейший рассказ о событиях. Он указал в этой связи на Симеоновскую летопись, отражающую в части до 1390 года Троицкую летопись и Рогожский летописец. Повествование названных летописей немногословно, но цельно. В нем не видно явных сокращений или вставок. Особенностью рассказа является отсутствие упоминаний в нем имен Владимира Андреевича и Олега Рязанского. А о союзе Мамая с литовским князем Ягайло, сыном Ольгерда, летописи говорят глухо.

Впрочем, в летописях есть противоречия, касающихся событий, развернувшихся уже после собственно битвы, и эти противоречия связаны с отношениями между Москвой и Рязанью. Уже после окончания рассказа о битве и сообщения о том, что "Дмитрий Ивановичь с прочими князми русскими... став на костех... и возвратися оттуду на Москву", появляется дополнение: "Тогда поведаша князю великому, что князь Олег Рязанский посылал на помощь Мамаю свою силу, а сам на реках мосты переметал. Князь же великий про то въсхоте на Олга послать рать свою. И все внезапу приехаша к нему князи рязанстии и поведоша ему, что князь Олег поверг свою землю, да сам побежал и с княгинею и з детми и с бояры и с думцами своими и молиша его о сем, дабы рати на него не слал, а сами ему биша челом и рядишася у него в ряд. Князь же великий, послушав их, и прииме челобитье их и не остави их слова, рати на них не послал, а сам поиде в свою землю, а на Рязаньском княжение посади свои наместники".

Скорее всего, это позднейшая вставка, о чем свидетельствуют повтор, в данном случае, это "вторичное" возвращение московского князя в свою землю. И далее повторено также о бегстве Мамая с поля битвы. Последующие добавления (или извлечения из иного источника) ставят перед исследователями обычную проблему: соответствуют ли добавления действительному положению вещей, или отражают чью-то заинтересованность "подправить" историю в условиях иной "современности". Еще А.Е. Пресняков обратил внимание на то, что известие о рязанском посольстве в Москву "вызывает недоумение как потому, что не дополнено указанием, куда бежал Олег, когда и при каких обстоятельствах вернулся, так и потому, что при такой неполноте фактических сведений оно представляется несогласимым с договорной грамотой 1381 г." (имеется в виду договор Москвы и Рязани, касающийся главным образом размежевания владений).

А.Е. Пресняков пользовался текстом тех летописей, в которых Олег представлен активным сторонником Мамая с самого начала. Древнейшие же записи могли бы усилить недоумение: во время битвы и до возвращения (по Рязанской земле) в Москву к рязанскому князю претензий не было. Позднейшие же летописи к вставке, будто рязанский князь "на реках мосты переметал", добавляют еще одно обвинение: "а кто ехал людей великого князя чрес землю его, а тех веле нагих пущати, ограбив". После опустошения и разорения Мамаем Рязанской земли осенью 1379 года, когда "вся земля бысть пуста и огнем сожжена", и "мало что людей от того же полону татарского избежавше" (Никоновская летопись), мосты через реки вряд ли успели восстановить. М.Н. Тихомиров обратил внимание на забытое сообщение немецкого средневекового автора Кранца, отметившего нападения на возвращавшихся с поля боя воинов татар и литовцев. О "грабежах" говорится в упомянутой грамоте 1381 года. Но, как заметил А.Е. Пресняков, "тут в рязанцах надо видеть... не виновников, а жертву "грабежа"". (Имеется в виду статья грамоты: "А что князь великий Дмитрий и брат, князь Володимер, билися на Дону с татары, от того времени, что грабеж или что поиманые у князя у великого людии у Дмитрия и у его брата, князя Володимера, тому межи нас суд вопчий, отдати то по исправе"). Претензии долгое время были именно с рязанской стороны: возвращавшееся с поля боя войско забирало по пути "в полон" рязанских поселян.

Кроме летописных записей, памятником, близким по времени возникновения к событиям, является "Задонщина". М.Н. Тихомиров датировал ее временем до 1393 года на том основании, что в памятнике упоминается болгарская столица Тырново, захваченная турками в этом году. В.Ф. Ржига предположил, что "Задонщина" появилась "сразу после Куликовской битвы, быть может, в том же 1380 г. или следующем": здесь еще нет сведений о поражении Мамая от Тохтамыша и его гибели в Кафе. Молчание "Задонщины" о князе Олеге Рязанском В.Ф. Ржига объяснял "патриотизмом" рязанского автора. Но в памятнике нет никаких рязанских реалий, если не считать упоминания о 70-ти погибших в Куликовской битве рязанских боярах (больше, чем от других земель). Московскую жизнь автор знает все-таки лучше, хотя по происхождению он и назван и, видимо, действительно являлся "рязанцем".

Разные редакции "Сказания о Мамаевом побоище" возникли уже в иную эпоху -- в конце XV века, при Иване III, когда завершалось освобождение Руси от ордынского ига, и делались первые шаги к выстраиванию структуры управления единого государства. Эти редакции более интересны для понимания идейных течений конца XV века, нежели предшествовавшего. В них отражаются также как бы промежуточные редакции, в частности, периодов обострения борьбы с набегами разных ответвлений распадавшейся Орды. Но в основе его все-таки лежало более раннее "Сказание", отличавшееся от летописной редакции.

Еще А.А. Шахматов обратил внимание на то, что в литературной традиции, восходящей к концу XIV века, пересекаются две соперничающие версии: в одних памятниках главным героем является Дмитрий, в других -- Владимир Андреевич. Это противопоставление иногда низводит Дмитрия до уровня крайне пассивного и неумелого деятеля, а то и просто труса. В таких версиях обычно прославляются и литовские князья Ольгердовичи, являвшиеся шуринами серпуховского князя. Именно в этих редакциях союзником Мамая представлен Олег Рязанский, а также литовский же князь Ягайло.

Поскольку объяснение явных искажений действительного хода событий приходится искать в позднейших редакциях "Сказания", характер искажений и выводит на те круги, интересы которых выражались и защищались таким, не столь уж редким в истории, способом. А потому тема Куликовской битвы не может рассматриваться вне связи с последующими событиями, прежде всего событиями 1382 года -- нашествием Тохтамыша, когда результаты победы на Куликовом поле были сведены на нет.

Источники, освещающие Куликовскую битву

Источники, освещающие Куликовскую битву, по общему мнению, историчны и базируются на подлинных фактах. Однако последовательность их создания, состав, поздние переработки, обогащение устными преданиями, датировка вызывают споры. Один из основных вопросов изучения, намеченных текстологами, -- создавались ли памятники Куликовского цикла в период, близкий к 1380 г., или это в отдельных случаях произошло много позже. Некоторые исследователи отстаивают современность произведений Куликовского цикла самому событию, их широкую достоверность. Есть и более сдержанные мнения. Не вдаваясь в подробности текстологических дискуссий, отмечу, что позиция первой группы ученых подкрепляется новыми источниковедческими разысканиями.

Первоначальные известия о Куликовской битве, судя по всему, рассказывались и записывались современниками по свежим следам события, во всяком случае, при жизни многих участников похода 1380 г. При этом были зафиксированы редкостные подробности марша войск и сражения, понесенные жертвы; отмечены сопровождавшие обоз армии купцы-сурожане, конкретные участники боя: разведчики, бояре, князья и даже ремесленники. Рукопашная схватка враждующих ратей расписана по часам. Характерно, что в сообщениях о событиях 1380 г. упомянуты те дети великого князя, которые имелись у него в период похода на Дон. Поздние добавления и проработка источников в первую очередь связаны с политическими пристрастиями летописцев и древнерусских книжников и вычленяются подчас, не затрагивая военно-тактических перипетий события. Военная сторона битвы, разумеется, привлекала летописца и переписчика, но не настолько, чтобы в угоду той или иной политической ориентации заметно ее переосмыслить или изменить. Для нас это источниковедческое наблюдение имеет принципиальное значение, ибо позволяет привлечь к исследованию максимум военных сведений, даже таких, чья изначальность и достоверность вызывают определенные сомнения.

Разумеется, не все происшествия, связанные с Куликовской эпопеей, обладают равноценной истинностью. Разного рода оговорки здесь необходимы и неизбежны (например, о численности войск). При всей подробности записей имеются умолчания относительно некоторых важнейших поворотов сражения. Не всегда ясной представляется тактика боя, не раз менявшаяся в ходе сближения ратей и последующих рукопашных схваток. В целом, однако, запас письменных свидетельств о Мамаевом побоище совершенно исключителен, а в ряде тактических деталей и вовсе уникален. Для нас драгоценны даже отдельные, отрывочные замечания о ходе битвы, которые летописцем обычно при описании других сражений считались излишними и опускались. Все это позволяет с большей или меньшей правдоподобностью представить и частично реконструировать такие традиционно трудные и спорные для специалиста сюжеты, как построение, вооружение, мобилизация и численность войск, ход битвы.

Небесполезно перечислить источники Куликовского цикла, Летописный рассказ «О великом побоищи иже на Дону» дошел в составе Симеоновской -- Троицкой летописей. В нем говорится о необходимости военной борьбы Русской земли против внешних врагов: татар и литовцев. Битва обрисована схематично, без подробностей. Считают, что повествование этих летописей содержит черты старейшей записи, которая, по мнению одних исследователей, была сделана еще при жизни Дмитрия Донского, других -- несколько позднее.

Летописная повесть о Куликовской битве в своих старейших текстах представлена в Новгородской 4-й и Софийской 1-й летописях под 1380 г. В повести изложена широкая программа, связанная с объединением под эгидой Москвы всех русских земель, в том числе и Литовской Руси. Отмечены ход и подробности битвы, отсутствующие в рассказе «О великом побоищи». По мнению одних ученых, повесть написана в 1386 г. или начале 90-х гг. XIV в.; других -- в конце XIV -- начале XV в.; третьих -- в конце 30--40-х гг. XV в.

Не вдаваясь в споры о дате Летописной повести, коснусь одной, имеющей датирующее значение архивной находки. В приведенном в повести списке убитых на Куликовом поле значатся князья Федор Тарусский и его брат Мстислав. Доказательства их участия в битве, равно. как и невымышленность, отсутствовали. Далее выяснилось, что соименный Федору Тарусскому князь погиб в 1437 г. под Белевым. Было высказано убеждение, что именно этот Федор и упомянут в Летописной повести; значит, последняя создана не ранее 1437 г. Таким образом, присутствие в повести имени Федора Тарусского стало серьезным аргументом в пользу ее отнесения к 40-м гг. XV в. Мне удалось отыскать роспись и выписки из родословной князей Волконских, поданные в 1686 г. в связи с обновлением росписей родов служилых людей. В этом документе на основании домашнего родословца Волконские удостоверяют подлинное существование погибших в 1380 г. князей Федора и Мстислава -- сыновей князя Ивана Юрьевича, основателей особых княжеских ветвей. Волконские были в родстве с Тарусскими и возводили свой род к черниговским князьям. Против такой генеалогии выступили князья И. Б. Репнин, М. И. Лыков, К. О. Щербатов, не желавшие признавать Волконских своими однородцами по тем же черниговским князьям. Возник спор. Волконские предъявили родовое дерево и выписку из «старой летописной книги» Троице-Серги-ева монастыря. Для нас важно, что во время распри фигурировал подлинный частный родословец. Тогда и вспомнили о тарусских князьях -- реальных участниках Куликовской битвы. Этим данным не противоречит существование еще одного Федора Тарусского, погибшего в 1437 г.

Описанное архивное разыскание -- один, может быть, эпизодический факт, подтверждающий, однако, документальность Летописной повести и ее приближенность к описанному в ней событию.

Задонщина -- поэтическое произведение, возникшее до 1392 г., возможно, даже в 1380 или 1381 г. Автор его воспользовался не дошедшим до нас сочинением Софония рязанца (похвала князьям Дмитрию Ивановичу и Владимиру Серпуховскому, написанная «гуслеными слове-сы») 8 и Словом о полку Игореве. В Задонщине отмечены действия отряда во главе с князем Владимиром Андреевичем и упомянут поединок Пересвета с татарским богатырем. Особенность Задонщины -- подробное упоминание разнообразного вооружения русских и их противников. В отношении номенклатуры военной техники, использованной в великой битве, сведения данного источника являются основными. Следует заметить, что в списках Задонщины, содержащих поздние добавления, первоначальные наименования вооружения частично менялись, приспосабливаясь к фразеологии своего времени.

Сказание о Мамаевом побоище -- воинская повесть в нескольких редакциях, древнейшая из которых (основная), по мнению ряда авторов, восходит ко времени, близкому битве.10 Слова Сказания: «Се же слышахом от вернаго самовидца, иже бе от плъку Володимера Андреевича» -- показывают, что при его создании были использованы рассказы участников и очевидцев битвы. Автор Сказания пользовался достоверными источниками, в том числе какими-то документальными записями и Задонщи-ной. В Сказании имеются строки (уход князя Дмитрия Ивановича с поля боя, вымышленное пребывание митрополита Киприапа в Москве), навеянные послекуликовским периодом. В то же время в нем приведены основные подробности о Куликовской битве, ее участниках и героях. Из Сказания мы узнаем, что исход сражения решило выступление засадного полка.

Чрезвычайный интерес в одном из вариантов основной редакции Сказания о Мамаевом побоище представляет перечисление воинов, видевших великого князя во время боя: Юрки-сапожника, Васюка Сухоборца, Сеньки Быкова, Гриди Хрульца. «Перед нами имена безвестных героев Куликовской битвы, а в их числе ремесленник-сапожник. Нельзя лучше представить себе всенародность ополчения, бившегося с татарами на Куликовом поле, чем назвав эти имена».13 В целом сведения, приведенные в Сказании, имеют бесспорную историческую ценность и основаны на ряде не дошедших до нас записей.

Особое место среди источников о Куликовской битве занимает уникальное своими подробностями повествование Никоновской летописи, вобравшее Летописную повесть, Сказание о Мамаевом побоище и некоторые сведения неизвестного происхождения.15 Комплекс никоновских записей компилятивен. Он складывался в течение XV--первой половины XVI в., что отнюдь не отрицает его исторической ценности. Так, только в Никоновской летописи есть заслуживающие доверия известия о пришедшей на Куликово поле русской пехоте и татарском строе, ощетинившемся копьями, в котором можно тоже предполагать пехоту. Представление о том, что татары воевали только конными, следовательно, не подтверждается.

Нужно, наконец, назвать труд В. Н. Татищева «История Российская». Его известия в научной литературе, посвященной рассматриваемой теме, обычно не используются.16 Между тем в нем приводятся очень интересные, неизвестные по другим источникам детали сражения, такие как поведение полков на поле боя. Автор не всегда точно воспроизводит имена участников события,17 но указанная им численность русских войск (60 000 человек), по-видимому, более истинная, чем во всех других источниках. Конкретные сведения о ходе битвы заслуживают внимания и находят, в частности, подтверждение в приблизительно современных Куликовской эпопее среднеазиатских источниках (см. с. 53 сл.). Эти сведения, таким образом, не придуманы в XVIII в. и не являются следствием авторской интерпретации или произвольного прочтения каких-то древних текстов. Сопоставляя записи Татищева, повествующие о сражениях средневековой Руси, с летописным изложением, можно в большинстве случаев убедиться, что первые иногда содержат неточности в написании имен, терминов, но не переосмысливают фактов. Сохранились лицевые рукописи Сказания о Мамаевом побоище в списках XVII--XVIII вв., часть из которых восходит к значительно более раннему времени.19 Для нас интересны военные архаизмы, указывающие на более глубокую, чем XVII в., древность изображений, и самостоятельная сверхтекстовая информативность миниатюр. Характерны изображенные там тесные поотрядные конные построения, каждое под своим стягом, сшибки на копьях, князья и воеводы в шапках (знак ранга) в отличие от воинов в шлемах.20 Обо всем этом сопровождающий миниатюры текст молчит.Эпохе зрелого средневековья на упомянутых рисунках соответствуют доспехи из пластин, круглые щиты

Для иллюстрации настоящей работы привлечены миниатюры Лондонского списка Сказания о Мамаевом побоище, а также Лицевого свода XVI в. Последние являются древнейшими оригинальными изобразительными свидетельствами о Куликовской битве. При всей условности и определенной трафаретности они правдоподобно, в деталях, передают картину боя, сечу сплоченных конных отрядов, боевой строй полков, тесную рукопашную схватку, обилие жертв. Сюжеты воспроизведены в таком виде, как они представлялись художнику XVI в. (изобразительные прототипы здесь, по моему мнению, не всегда обязательны), обладавшему навыком не только точного прочтения летописи, но и образного ее истолкования. Благодаря этому обстоятельству яснее представляется ряд эпизодов сражения, переданных человеком, хотя и не современником 1380 г., но окруженным незабытым миром понятий того отошедшего времени.

И в итоге обзора источников приходим к следующим основным заключениям. Большинство фактов, связанных с военной стороной Куликовской эпопеи, документально. При изучении этого события важно использовать весь комплекс источников, что необходимо для уяснения не только бесспорных ситуаций, но и «темных» или неразгаданных. Исследование обстоятельств и фактов, относящихся к Куликовской битве, имеет ключевое значение для понимания гражданской и особенно военной истории Руси периода зрелого средневековья

Литература

1. Щербаков Александр "Щербаков Александр"

2. Л.Н. Гумилёв "ЭХО КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ"

3. А.Н. Кирпичников

4. Л.В. Милов

5. А.Г. Кузьмин

Размещено на Allbest.ru