П.Н. Милюков: ученый и политик

Февральская революция 1917 г., давшая власть Думе и приведшая к образованию Временного правительства, сделала Милюкова одним из наиболее популярных деятелей в стране. 2 марта, выступая перед толпой у Таврического дворца, Милюков объявил о создании Временного правительства, его составе и назначении себя министром иностранных дел. «Кто вас выбрал?» -- спросили оратора. «Нас выбрала русская революция!» -- ответил он. В это время Милюков достиг вершины своей популярности и апогея власти, которая, однако, уже очень скоро ушла из его рук. Дело в том, что Временное правительство было создано слишком поздно. Накапливавшиеся десятилетиями социальные и экономические противоречия, предельно обостренные войной и разрухой, уже трудно было разрешить путем постепенных парламентских реформ. «Дума,-- писал позднее Милюков, анализируя в целом русский конституционный эксперимент,-- не создала новой революции: для этого она была слишком лояльна и умеренна. Но она и не отвратила опасности этой революции. Напротив, она ее значительно усилила. Дума сделалась как бы аккумулятором общественного недовольства и могущественным рупором, через который глухое и бесформенное чувство недовольства и раздражения возвратилось народу в виде политически осознанных определений, отчеканенных политических формул» ^м. Не успев возникнуть и окрепнуть, Временное правительство поэтому оказалось перед лицом другой, более радикальной конкурирующей власти -- Петроградского Совета рабочих и крестьянских депутатов. Двоевластие стало реальным фактом. В качестве министра иностранных дел, взявшего под защиту прежний курс на ведение войны до победного конца, Милюков стал главным объектом критики со стороны левых партий, прежде всего социал-демократов и эсеров, получив от них прозвище «Милюкова-Дарданелльского». Вопрос об отношении к войне и отношениях с союзниками стал основной причиной конфликта Совета и Временного правительства, приведя к кризису последнего. 1 мая Гучков и Милюков вышли из Временного правительства, которое стремилось укрепить свою власть путем создания коалиционного кабинета с социалистами. Отставка Милюкова означала завершение определенной фазы революционного процесса, приведшего в конечном счете к победе большевиков и окончательному прекращению политической карьеры Милюкова.

Значительный интерес представляет анализ Милюковым событии революции, проделанный им в эмиграции. Уже вскоре после нее им был написан ряд специальных работ по этой теме, к числу которых принадлежат «История второй русской революции», «Россия на переломе», «Эмиграция на перепутье», а также многочисленные брошюры и выступления. Современного читателя поражает строго академический подход Милюкова к событиям революции, закончившейся его поражением как политического деятеля. «Отойдя на известное расстояние от событий,-- писал он в 1921 г.,-- мы только теперь начинаем разбирать, пока еще в неясных очертаниях, что в этом поведении масс, инертных, невежественных, забитых, сказалась коллективная народная мудрость. Пусть Россия разорена, отброшена из двадцатого столетия в семнадцатое, пусть разрушена промышленность, торговля, городская жизнь, высшая и средняя культура. Когда мы будем подводить актив и пассив громадного переворота, через который мы проходим, мы, весьма вероятно, увидим то же, что показало изучение Великой Французской революции. Разрушились целые классы, оборвалась традиция культурного слоя, но народ перешел в новую жизнь, обогащенный запасом нового опыта и решивший для себя бесповоротно свой главный жизненный вопрос -- вопрос о земле».

Раскрывая революцию как объективный и во многом неизбежный результат всего предшествующего развития, Милюков дает весьма интересное социологическое обобщение тех основных условий, при которых возможность революции превращается в ее действительность. «Революции,-- констатирует он,-- становятся неизбежны, когда имеется налицо несколько условий, совпадающих во времени, а именно: 1) когда ощущается массой настоятельная потребность в крупной политической или социальной реформе, такой, как ограничение самодержавия или передача земли крестьянам, 2) когда власть противится мирному разрешению назревшей потребности, 3) когда в силу внутренней смуты, культурных перемен или внешней военной неудачи эта власть теряет способность принудительно действовать и 4) когда не только перестают бояться власти, но начинают даже презирать ее и открыто смеяться на нею»-. Все указанные условия, согласно Милюкову, имели место в России 1917 г. Нерешенность основных социальных и экономических проблем, темнота и забитость масс, способных лишь на самые примитивные реакции, десятилетие лжеконституционализма, показавшего нежелание правительства идти на реформы, наконец война -- все эти факторы оказались сконцентрированными во времени и произвели революционный взрыв. При этом именно война должна быть признана «основной пружиной» всего революционного процесса, так как она стала своеобразным катализатором, ускорившим решительную развязку. Благодаря войне «вероятность приближающейся революции превратилась мало-помалу в полную достоверность и неизбежность».

Приведенные положения часто используются в литературе для доказательства того, что Милюков будто бы считал революцию случайным событием, не имеющим под собой никакой основы. Такая трактовка концепции Милюкова сильно упрощает ее, не учитывая, что речь идет в этих положениях о непосредственных причинах революции, о тех факторах, которые лишь ускорили ее наступление. Что же касается объективных, истинных, глубоких причин революции, то Милюков усматривал их в общем ходе русской истории, заложившем те противоречия, разрешить которые и была призвана революция.

В этой связи интересно обратиться вновь к историософской концепции Милюкова и рассмотреть, как он вписывал в нее события революции. Уже тот факт, что сразу после окончания революции ученый обратился к написанию ее истории, говорит о его желании понять и объяснить происшедшее. Сравнивая революцию с мощным геологическим переворотом, обнажающим скрытые от глаз наслоения, он писал: «Изучение русской истории приобретает в наши дни новый своеобразный интерес, ибо по социальным и культурным пластам, оказавшимся на поверхности русского переворота, внимательный наблюдатель может наглядно проследить историю нашего прошлого»

Данный подход предполагает попытку объяснения настоящего исходя из прошлого страны. Более того, для ученого открывается уникальная возможность на основании анализа событий революции проверить, как вообще «работает» та концепция русского исторического процесса, которая сложилась в дореволюционный период. На этот счет Милюков пришел к вполне обнадеживающему выводу: концепция не только «работает» применительно к прошлому и настоящему, но и позволяет в значительной степени прогнозировать будущее. «То,-- писал он,-- что поражает в современных событиях постороннего зрителя, что впервые является для него разгадкой векового молчания „сфинкса", русского народа, то давно было известно социологу -- исследователю русской исторической эволюции, Ленин и Троцкий для него возглавляют движение, гораздо более близкое к Пугачеву, к Разину, к Болотникову -- к 18-му и 17-му векам нашей истории, чем к последним словам европейского анархо-синдикализма» ⁵⁵. Этот вывод-- прямой результат объяснения русской революции с помощью той самой модифицированной концепции государственной школы, суть которой была изложена выше при рассмотрении общих основ научного мировоззрения ученого.

По мнению Милюкова, революция воплотила и выразила как раз те черты, которые являются наиболее характерными для всего русского исторического процесса и составляют его специфику. В их числе -- аморфность и социальная беззащитность общества, включая и верхние его слои, слабость буржуазии и отсутствие западных традиций борьбы за политическую свободу, связанные с этим максимализм и утопичность стремлений русской интеллигенции и, наконец, главное -- внешний, навязанный характер государственного начала при проведении любых социальных преобразований. Эти объективные исторические предпосылки делают непрочной всю социальную систему, для которой в принципе характерны лишь два взаимоисключающих состояния -- механическая стабильность, переходящая в апатию (в периоды усиления государственного начала) или обратное состояние -- дестабилизация, переходящая в анархический протест против государства (в случае его слабости). Когда старая государственность распадается, возникает состояние анархии, порожденное «вакуумом власти». В такой ситуации власть может быть захвачена лишь крайними течениями -- «экстремистами» правого или левого направления. Затем процесс идет по заведенному кругу.

Осознание указанной социологической закономерности дает возможность найти рациональное зерно в интерпретации революционного процесса, предложенной Милюковым, а также позволяет лучше понять его поведение в ходе кризиса революции и затем в период его эмиграции. Милюков сделал все возможное, чтобы избежать революции, создать условия для постепенного решения назревших проблем'в рамках существующей системы; после Февральской революции центральной проблемой для него стало сохранение конституционной монархии как единственного средства обеспечить стабильность и легитимность новой власти (отсюда борьба Милюкова за отречение царя в пользу Михаила Романова, сильно подорвавшая его репутацию в левых кругах); провал этой попытки ведет к ситуации, в условиях которой ход событий стал бесконтрольным, а разрушение государственности неизбежным.

В этом состоит, по Милюкову, закон всякой революции, которая, раз начавшись, «не может остановиться на середине».

Победа большевиков объяснялась Милюковым прежде всего тем, что им удалось создать достаточно эффективный механизм властвования. Он подчеркивает, что их господство имеет три основания: «Первой опорой была их монопольная партия -- это основное орудие централизованного управления. Вторая опора -- Красная Армия. Третья -- единственная в истории, совершенно беспримерная система шпионажа и красного террора». Россия, подчеркивает Милюков, есть государство, управляемое олигархией, состоящей из верхушки партии, ставшей новым служилым классом. Интересно, что основной вклад Ленина в марксизм Милюков усматривал в его идее создания особого пролетарского государства, которое постепенно будет вводить социализм «сверху». Эта простая «в стиле Колумбова яйца» идея, считает Милюков, имеет обширные корни в предшествующей истории, а потому является находкой для нового класса.

Анализ взглядов Милюкова на революцию и природу новой власти позволяет лучше понять его политическую позицию в эмиграции, где он был одним из наиболее реалистически мыслящих и трезвых политических лидеров. После окончательного поражения Врангеля в Крыму Милюков первым в эмигрантских кругах констатировал провал белого движения и невозможность свержения большевиков вооруженным путем. Отсюда -- предложенная Милюковым «новая тактика», вызвавшая ожесточенные споры в белой эмиграции. После ряда предварительных совещаний 26 мая -- 2 июня 1921 г. состоялся съезд членов ЦК кадетской партии, пребывающих за границей. Большинство на нем высказалось за продолжение вооруженной борьбы, сторонниками которой являлись такие видные лидеры, как В.Д. Набоков, И.И. Петрункевич, Ф.И. Родичев и др., а «новая тактика» Милюкова и его сторонников подверглась резкой критике. После этого раскол произошел в парижской группе эмигрантов. 28 июля 1921 г., как писал об этом Милюков, меньшинство парижской группы отделилось и начало самостоятельно политическое существование, приняв за основу деятельности «новую тактику». Данная группа приняла название «демократической», а позднее «республиканско-демократической» группы партии народной свободы.

«Борьба с большевизмом»,-- писал Милюков, обосновывая новую тактику,-- не может продолжаться в прежних формах. Уже одна перемена обстоятельств борьбы диктует коренной пересмотр тактики. Из прежних национально-русских военных центров борьба переходит, по необходимости, отчасти за границу, отчасти во внутренность России...».

Возглавляемое Милюковым течение исходило из верности демократическим принципам и духу прежней кадетской программы, необходимости сохранения достижений Февральской революции и учета происшедших в России перемен. Такой подход был не типичен для белой эмиграции, которая в рассматриваемый период еще стояла в основном на позициях возвращения к дореволюционному прошлому, монархии, традиционным социальным институтам, разрушенным в ходе гражданской войны. Все это вызывало резко отрицательное отношение правых к программе Милюкова. В этой связи особенно характерен инцидент, происшедший в конце марта 1922 г. в Берлине, куда Милюков приехал из Парижа для чтения доклада по случаю пятой годовщины Февральской революции. По окончании доклада двое слушателей из первых рядов неожиданно вскочили с мест и стали стрелять в Милюкова. В результате было ранено пять человек и убит В. Д. Набоков, заслонивший Милюкова от выстрела. Покушение было совершено бывшими офицерами белой армии, считавшими, что Милюков несет главную ответственность за свержение монархии в России. Основанием для таких мнений мог служить окончательный переход Милюкова на республиканские позиции, происшедший в эмиграции, о чем позднее он рассказал в известной брошюре «Республика или монархия?» «Необходимо со всей определенностью сказать нашему народу,-- писал он в ней,-- что, если он хочет сберечь приобретения революции и сделаться хозяином своей судьбы, он может сделать это в формах демократической республики». Более того, Милюков прекрасно понимал социальные корни неудачи белого движения, видя их в исторически бесперспективных попытках реставрации старых порядков. «Неудача фронтовой борьбы есть в весьма значительной степени,-- подчеркивал он,-- неудача того социального слоя, который взял в свои руки руководство борьбой... Привычки и методы старого правящего класса должны быть заменены теперь методами демократической России».

Суть «новой тактики» Милюкова состояла, таким образом, в занятии средней позиции между крайне правыми представителями движения, которые, подобно Бурбонам, ничего не забыли и ничему не научились, отстаивая свои привилегии и монархические убеждения, и левыми -- «сменовеховцами», или «возвращенцами», которые заявляли об ошибочности своих прежних позиций, необходимости идти на сближение с советской властью и возвращаться на родину (что некоторые из них и делали). От первого, наиболее широко Представленного в эмиграции течения сторонников Милюкова отличало понимание объективной невозможности реставрации; от вторых -- «моральное неприятие большевизма»,'та непримиримость, в которой -- «вся сущность политической эмиграции» ⁶¹. Вероятно, эта позиция оказалась в конечном счете наиболее приемлемой для эмиграции, поскольку организованное Милюковым течение стало самым жизнеспособным в ней.

Для понимания общего направления эволюции научных и политических взглядов Милюкова в эмиграции весьма эффективно обращение к его оценкам происходящих в СССР перемен, их значения и перспектив. Возглавляя созданную им в 1924 г. политическую организацию -- Республиканско-демократическое объединение (РДО), Милюков, чтобы привлечь сочувствующих из различных других, преимущественно левых партий, постоянно выступает как публицист, отстаивая либеральные традиции конституционно-демократической партии, распавшейся вскоре после смерти Набокова. С этой целью РДО начинает издавать свой печатный орган -- газету «Последние новости», где Милюков пытается убедить большинство эмиграции принять «новую тактику» и сделать ставку не на военную интервенцию, а на стихийную внутреннюю эволюцию советского общества в сторону демократии. Этим объясняется в первую очередь особое внимание Милюкова к известиям из СССР, которые он комментировал сразу по мере их поступления. Если учесть, что «Последние новости» были едва ли не самой популярной, а потому и самой жизнеспособной газетой русской эмиграции и издавались вплоть до вторжения немецких войск в Париж в 1940 г., то станет понятно, что мы имеем уникальную возможность проследить на их основе трактовку Милюковым и его сторонниками важнейших перемен в стране. Используя в качестве источника редакционные статьи Милюкова в газете, Е.П. Нильсен дает весьма развернутую характеристику взглядов ученого в этот период".

Заметим, что для определенных слоев русской эмиграции рассматриваемого периода была свойственна осознанная и вполне понятная попытка осмыслить русскую революцию в категориях французской революции XVIII в. В соответствии с этим многие надеялись, что вслед за торжеством русских якобинцев -- большевиков неизбежно должен последовать термидор -- экономическое и социальное перерождение власти, ее политическое свержение и установление диктатуры. При такой перспективе эмиграции предстояло еще сыграть активную роль в будущем восстановлении России, создании ее политического строя. Отсюда -- та непримиримость и острота споров, которые шли внутри эмиграции по принципиальному вопросу об отношении к существующему в СССР режиму и о направлениях его развития. Так, например, авторы сборника «Смена вех», вышедшего в Праге в 1921 г., исходили из того, что процесс изживания коммунизма в России и перерождения власти есть свершившийся факт, а потому у эмиграции нет более оснований выступать против советского режима, следует идти в Каноссу. Реальным основанием для подобных заключений служил, разумеется, нэп, породивший сильные надежды на скорое наступление термидора.

Разделяя эти распространенные настроения, Милюков, однако, считал, что большевизм не может переродиться и объективно оказывается все более изолированным от остальной части общества. Из этого следовал вывод о неизбежности завершения экономической реакции политическим переворотом, потенциально открывающим возможности для умеренных элементов эмиграции. Как показала история, расчет этот, основанный на применении французской модели к русским условиям, должен быть признан совершенно неверным, либо верным лишь отчасти. СССР предстояло пережить не развитие нэпа и реставрацию капиталистических отношений, а насильственную коллективизацию «сверху», не демократизацию, а сталинский террор, по числу жертв оставивший далеко позади эпоху революции и гражданской войны. Тем не менее позиция Милюкова отнюдь не была совершенно беспочвенной и содержала в себе несомненное рациональное зерно. Милюков как ученый и историк и здесь оказался дальновиднее Милюкова-политика и практика.

Рациональный элемент воззрений Милюкова в эмиграции, как и в предшествующий период, состоит, на наш взгляд, прежде всего в интерпретации им существа и перспектив развития советской государственности, политической системы и организации власти, которую он оценивал гораздо более трезво и реалистично, чем кто-либо другой в эмиграции. Констатируя неизбежность политического термидора в СССР, Милюков особенно внимательно анализировал расстановку сил в партийной олигархии после смерти Ленина. Главным вопросом развернувшейся борьбы за власть он считал отношение к ленинскому революционному наследию, постепенный отказ от него, переход от «идеализма» к реализму. В данной перспективе «триумвират» оказывался лучше самого вероятного преемника Ленина -- Троцкого, а Сталин -- лучше триумвирата. «Правда,-- писал позднее Милюков,-- первая „дискуссия" декабря 1923 г. кончилась поражением „троцкизма", символизировавшего тогдашнюю оппозицию, и торжеством Зиновьева и „учеников Ленина". Но в конце 1925 г. мы уже присутствовали при расколе самих этих „учеников", пресловутой „тройки", которая в споре потеряла право быть единственным толкователем евангелия Ленина. Победил лицемерный оппортунизм Сталина, скрывавший неизбежные уступки под маской верности старым принципам...» ^ь|. Тот факт, что партия после смерти Ленина предпочла Сталина Троцкому, является, по мнению Милюкова, глубоко символичным: это был сознательный отказ от идей всемирной, или перманентной революции, предпочтение стабилизации власти сухой и безжизненной доктрине. В этом отношении понятен и новый подход к проблеме термидора, который, как считает теперь Милюков, оказался возможен в рамках существующей в СССР политической системы: «Термидор -- писал он,-- есть действительно перерождение тканей,-- сама революция, принявшая новый аспект, а не отрицание революции, не „контрреволюционный" переворот». Такой вывод по существу окончательно сближал позицию Милюкова со сменовеховской и делал его отношение к «обновленной» советской власти более терпимым. Только в этом контексте можно понять, почему Милюков не пересмотрел своего отношения к Сталину в последующий период проведения им «революции сверху» -- коллективизации с катастрофическими последствиями, а также процессов 1937 г., которые он считал естественным завершением термидора и окончательной расправой со сторонниками ленинизма в партии. «Минуя комитет общественного спасения и термидорианцев, эта кровь,-- подчеркивал он тогда,-- приводит нас скорее уже прямо к пожизненному консулату».

Интересно, что, оценивая происходившие в СССР изменения, Милюков давал им интерпретацию, весьма сходную с той, которая была предложена Троцким в его известной книге «Преданная революция». Как и Троцкий, Милюков считал, что победа Сталина объясняется главным образом работой безликого бюрократического аппарата в условиях затухания революции. Однако в отличие от Троцкого Милюков как истинный государственник видел в этом не только и не столько отрицательное явление, сколько позитивный процесс. Воспринимая Сталина вполне трезво как «бытовика обывательского типа», «посредственность», «беспринципного интригана», Милюков в то же время считал, что Сталин попросту делает грязную работу истории, уничтожая большевиков и дух Брест-Литовска в партии. «Разочароваться» в Сталине мог, считал он поэтому, только тот, кто вообще был очарован Октябрьской революцией и большевизмом. В этой связи любопытно заметить, что Сталин тоже проявлял значительный интерес к Милюкову, точнее к его газете, которую он, не зная иностранных языков, явно выделял из ряда других зарубежных изданий как русскую.

Находясь в эмиграции, Милюков, как и ранее, исходил из того, что оппозиция существующему режиму никоим образом не должна отразиться на целостности государства и незыблемости его границ. Правительство, политическая и социальная система, полагал он, могут измениться, но Россия как государство должна оставаться единой и неделимой, каких бы человеческих и материальных жертв это ни стоило. Эта великодержавная и националистическая позиция обусловила отрицательное отношение Милюкова к тому крылу эмиграции (возглавляемому П.Б. Струве), которое считало возможным объединить усилия всех антибольшевистских сил за пределами СССР для организации интервенции. Таким образом, Милюков приходил к поддержке внешней политики СССР, считая своим долгом проводить этот курс в издаваемой им газете. Внимательно следя за развитием международной обстановки в годы, предшествовавшие второй мировой войне, Милюков, как и ранее, склонялся к идее союза СССР с Англией и Францией против Германии, тем более что Гитлер не скрывал своих агрессивных намерений в отношении Советского Союза. Поэтому Милюков резко осуждал соглашение Сталина с Гитлером в 1939 г., называя его предательством Англии и Франции. Со вступлением СССР в войну Милюков, как и многие другие лидеры-эмиграции, безоговорочно становится на патриотические позиции.

В 1940 г. с закрытием «Последних новостей» затухает научная и публицистическая деятельность Милюкова. Он поселяется на юге Франции, в маленьком городе Экс-ле-Бэн, в Савойских Альпах. В последние дни жизни с нарастающим волнением следил он за ходом боевых действий Советской Армии, успехами которой гордился. На висевшей в его комнате карте Европы, разноцветными бумажными флажками отмечалась линия русского фронта. П.Н. Милюков успел дожить до контрнаступления под Сталинградом. Он скончался 31 марта 1943 г.

Незадолго перед смертью Милюков написал известную статью под названием «Правда о большевизме», которую многие современники считали его окончательным примирением с советской властью. Основная идея этой статьи, размноженной на ротаторе и тайно распространявшейся среди русских во Франции периода оккупации, состояла в том, что в экстремальной ситуации войны, когда необходимо сделать выбор между Гитлером и Сталиным, следует встать на сторону последнего. Сравнивая Сталина с Петром Великим, Милюков усматривал в их деятельности фундаментальное сходство. Оно заключалось в принесении ими народа в жертву великодержавию России. Отсюда известный вывод: «Когда видишь достигнутую цель, лучше понимаешь и значение средств, которые привели к ней». Эти слова свидетельствуют скорее об идеализме, чем о макиавеллизме Милюкова, о стремлении понять прошлое и настоящее, но не оправдать худшие его стороны.

Размещено на Allbest.ru