В.Я. Гросул. Истоки трех русских революций

Размещено на http://www.allbest.ru/

В.Я. Гросул

Истоки трех русских революций

революция россия

Русские революции никогда не были обделены вниманием исследователей. Существует большая источниковая база и весьма обширная литература о них. Изучались предпосылки, ход, последствия, международное значение и многое другое. Мы же обращаемся, прежде всего, к их истокам, как бы к далеким их предвестиям, получившим наименьшее отражение. Естественно, каждый автор по-своему рассматривает эти истоки, и несомненно, есть те, кто напрочь их отрицает, считая революции вообще и революции в России, в частности, лишь результатом случайных стечений обстоятельств. Но революции происходили, и разбираться в причинах этого явления необходимо, и поскольку мы считаем, что есть не только их ближние, но и дальние (а могут быть и очень отдаленные) подступы, прежде всего нужно было найти точку отсчета, с которой процессы становятся особенно заметными и, порой, необратимыми. Таким путем мы и подошли к событиям, которые отстоят от революционного Октября более чем на 100 лет.

Поездка императора Александра I в Англию не привлекает особого внимания нынешних авторов. Иным было отношение к ней свидетелей тех событий, заинтересованно следивших за действиями и передвижениями русского самодержца. Для вечного путешественника, исколесившего тысячи километров по многим странам Европы, пребывание на берегах туманного Альбиона было необычным и даже несколько таинственным. Это первая поездка в Англию русского царя со времен Петра 1. Но первый раз на островах оказался безвестный монарх, он прибыл чуть ли не инкогнито, и больные - ученик и турист, нежели политический деятель. Александр же явился в зените славы как главный победитель врага Англии номер один - Наполеона, и устроена ему была восторженная встреча.

4 июня 1814 г, в Оксфордском университете происходило торжественное собрание, на котором Александру вручали диплом доктора права. Уже привыкший к почестям и даже восхвалениям, русский монарх как бы в порыве скромности сказал университетскому ректору, что не заслужил этого докторского диплома, поскольку не участвовал в соответствующем диспуте. Но ректор оказался находчивым и куртуазным. Он произнес слова, которые тогда комментировали многие издания Европы и Америки: "Государь, Вы выдержали такой диспут против угнетателя народов, какого не выдерживал ни один доктор права во всем мире".

Но пребывание Александра I в Англии сопровождалось не только приемами и восторгами. Случилось многое, что и сегодня заслуживает особого к нему обращения и тщательного изучения. Перед приездом императора в Лондон туда отправилась его любимая сестра - великая княгиня Екатерина Павловна. Она успела обосноваться к этой стране и предстать перед английской общественностью и правительством не только как любопытствующий странник.

Великая княгиня играла далеко не последнюю роль в русской политической жизни. В пост-тильзитской России, когда явно падал авторитет Александра I, ее прочили в новые русские императрицы. Во всяком случае об этом подробно писал французский посол А. Коленкур. Екатерина Павловна слыла женщиной мужественной, активной и чрезвычайно увлеченной политическими делами. Она была решительной противницей М.М. Сперанского и способствовала его падению, Вместе с тем, она была весьма близка к Н.М. Карамзину, и именно она заказала ему "Записку о древней и новой России", ставшую краеугольным камнем российского политического консерватизма.

Казалось, что один из руководителей русской консервативной "партии" должен был стремиться к налаживанию максимально близких отношений с английскими консерваторами, тем более, что они уже долгое время находились у власти и направляли внешнюю и внутреннюю политику своей страны. Но русская великая княгиня повела себя иначе. Она оказывала всяческое внимание деятелям оппозиции, особенно вигам - английским либералам. В частности, она сблизилась с их лидерами - лордами Г. Голландом и Ч. Греем, - что вызвало негодование английских правящих кругов.

В литературе такое поведение Екатерины Павловны приписывается ее пылкости и впечатлительности. Не отрицая роли характера великой княгини, нельзя не видеть в ее поведении и четко проводившуюся политическую линию императорской фамилии в целом. Не случайно император по приезде в Лондон демонстративно поселился не в специально выделенном для него дворце, а в доме, где уже располагалась его сестра. Этот шаг Александра вызвал определенное недовольство английской правящей верхушки. И затем, пишет один из лучших знатоков александровской эпохи Н.М. Романов, после приезда государя в Англию "недоразумения продолжались в течение всего пребывания; никакого сближения между монархами не произошло, к великому огорчению русского посла; цель путешествия в политическом отношении не была достигнута, и оно привело к обратным результатам. Торжествовали лишь многочисленные враги России, как Меттерних, лорд Кастлри и другие".

Великий князь Николай Михайлович приписывает это поведению несдержанной великой княгини, успевшей повлиять на брата. Может быть, Екатерина Павловна и была после смерти мужа несколько неуравновешенной, но Александр, если хотел, умел ставить сестру на место, чему есть немало примеров. Но почему-то не захотел. Он тоже встречался с вигами и всячески подчеркивал свое к ним расположение. Более того, в беседе с Ч. Греем он высказался за создание в России "благонамеренной оппозиции" и даже попросил помощи вигов, решивших, что русский самодержец вознамерился создать в России парламент.

Н.М. Романов, описывавший поездку Александра в Лондон, видел в ней и начало пресыщения царя славой и успехами. Но поступки брата и сестры имели, по-видимому, более серьезные основания. Прежде всего они были, наверняка, согласованными. Явно прослеживается их нацеленность на сближение с либеральной оппозицией и несогласие с правительством консерваторов. Александр сознательно не скрывал этого. Складывается впечатление, что ему нравилось разыгрывать роль либерала и, более того, ему хотелось выдвинуться в вожди международного либерализма. В общественном мнении он предстал как самый либеральный, самый справедливый и человечный среди монархов крупнейших держав. Понятно, другим монархам это амплуа российского самодержца не очень нравилось, они явно проигрывали в борьбе за поддержку общества, и нечего удивляться постепенному созданию антироссийской коалиции.

Противоречия между союзниками были во время войны с Наполеоном и при подготовке Парижского мирного договора, подписанного 30 мая !814 г. А после посещения Александром I Лондона, подчеркивают специалисты, трещина, возникшая в отношениях между Россией и Англией, углубилась. Результатом этих противоречий и стало подписание 22 декабря 1814г. (3 января 1815 г.) секретного соглашения Англии, Австрии и Франции, направленного, впрочем, не только против России, но и против Пруссии'-'. Высадка Наполеона расстроила новую коалицию и способствовала преданию гласности закулисных планов недавних союзников. Все это хорошо известно и неоднократно комментировалось историками международных отношений. В центре внимания обычно стоит изучение политических взаимоотношений. Но противоречия были значительно шире и многообразнее. Они затронули и идейно-моральную сферу, и отношения экономического и социального плана. Ни подписанный затем Венский договор, подводивший итоги шумного Венского конгресса, ни основание Священного союза, к которому Англия не присоединилась, не сгладили всех противоречий. И только их анализ позволяет объяснить последующие политические решения.

Изучение дипломатических документов той поры со всей очевидностью позволяет говорить о стремлении правительств западных держав толкнуть Россию на путь реакции. Они не были расположены к российскому внешнеполитическому конституционализму, нашедшему отражение в ряде стран, где при содействии России принимались конституции. Им явно не нравился либеральный ореол русского царя, а, соответственно, и русского правительства. Особенно усердствовали австрийские власти. Император Франц в беседе с русским дипломатом Ю.А. Головкиным высказывал свое неудовольствие конституциями и призывал дать отпор разного рода смутьянам". Бурную деятельность развернул фактический руководитель австрийского правительства Меттерних, постоянно запугивавший российское руководство опасностью революции. Несомненно, что европейская реакция толкала Россию на путь репрессий и твердолобого консерватизма. Тем самым воодушевлялись консервативные силы и внутри самой России.

Но особое значение имело общеэкономическое положение Европы, менее изученное под углом зрения реванша реакционных сил. В ]815 г. английский парламент принял новый хлебный закон, поддерживающий интересы землевладельцев-лендлордов. Это означало заметное повышение таможенных пошлин на ввозимый хлеб. Конечно, учитывались прежде всего интересы английских латифундистов, преимущественно ориентировавшихся на консервативную партию. Но принимая закон, английский парламент, в котором преобладали консерваторы, не мог не понимать, что эта акция будет направлена и против России - крупнейшего хлебного экспортера. Видимо, Александр I не случайно еще в 1814г. пытался заигрывать с английскими либералами и стоявшей за ними промышленной буржуазией, придерживавшихся других экономических ориентации и ратовавших за понижение или даже упразднение таможенных пошлин.

После разгрома Наполеона восторжествовала именно землевладельческая аристократия. Но ее триумф оказал немедленное воздействие и на другие страны. Рыночные цены на хлеб стремительно меняются и в Германии, и в других западных странах, и результатом этой политики было понижение втрое цен на хлеб на международном рынке. В свою очередь, это понижение сокращает размеры русского экспорта в период с 1817 по 1824 гг. в 12 раз. Это было равносильно экономической катастрофе, и причиной ее некоторые авторы считают не только результат экономических процессов начала века, но и акт сознательной экономической политики, направленной против интересов России. Один из богатейших людей России В.А. Кокорев писал о настойчивой финансовой войне Европы против России, в результате которой, по его утверждению, "мы потерпели от европейских злоухищрений и собственного недомыслия полное поражение нашей финансовой силы".

В самой же России был введен фритридерский тариф 1816 г., в принятии которого, по мнению специалистов, главную роль сыграла Англия. Этот тариф, как и фритридерский тариф 1819 г., отрицательно сказался на ряде отраслей русской промышленности и нанес большой ущерб внешней торговле. Вообще, на Англию к середине XIX в. приходилось до 40% российского экспорта и более четверти российского импорта. Она была главным торговым партнером России, и от взаимоотношений с ней во многом зависело здоровье российской экономики. Сразу после войны с Наполеоном это здоровье резко пошатнулось, причем до такой степени, что в стране разразился самый настоящий и довольно длительный аграрный кризис, сменившийся экономическим оживлением только в 30-е гг. после Адрианопольского мира 1829 г.

Как подчеркивал академик Н.М. Дружинин, "истекшие 15 лет обостренного кризиса не прошли даром для аграрного предпринимательства: они ослабили, а частью и заглушили ростки рационализаторских стремлений, которые проявились в конце XVIII и в первых десятилетиях XIX в." И далее историк подчеркнул, что этот кризис произвел в российских господствующих верхах усиление узкокрепостнической точки зрения и что он "послужил хозяйственной базой, на которой развилась и крепла общеевропейская политическая реакция".

Без понимания глубоких экономических процессов того времени трудно разобраться в социальных отношениях и в той политике, которую проводили после 1815г. правительственные круги и прежде всего сам Александр I. Изменившиеся условия ослабили свободное предпринимательство, нанесли удар по идеям конституционализма и парламентаризма и, подчеркивал Н.М. Дружинин, именно с 1820 г. спадает волна дворянского либерализма. Как образно писал Б.Г. Литиак, "Русь-тройка... вовсе не мчалась, а еле-еле тащилась по укатистой дороге истории, теряя инерцию могучего толчка, связанного с народным подвигом в Отечественной войне 1812 г..."'

В 1818 г. в своей варшавской речи Александр I обещал дать России конституцию (об этом широко писали западные газеты). А уже а 1820 г. была положена под сукно "Государственная уставная грамота Российской империи", во французском оригинале звучавшая как "Конституционная хартия Российской империи", так называемая конституция Н.Н. Новосильцева, заказанная императором Александром. Если в течение ряда лет император стремился ограничить крепостничество и даже заявлял о необходимости его упразднения, стимулируя составление своими сановниками (в том числе Аракчеевым!) ряда проектов ликвидации крепостного права России, а его указ о "вольных хлебопашцах" даже рассматривался как наметки к фермерскому пути России, то после 1820 г. ситуация заметно изменилась. 3 марта 1822 г. император утвердил мнение Государственного совета "Об отсылке крепостных людей за дурные поступки в Сибирь на поселение". Этот закон не только не ограничивал крепостнических устремлений помещичьих кругов, но впервые за 21 год правления Александра I явно расширял права помещиков и расширял так, что некоторые исследователи рассматривали его как апогей крепостничества". В значительной степени этот указ перечеркнул всю многолетнюю работу по ликвидации крепостничества, и дальнейшее укрепление крепостнических отношений получило юридическую подпорку.

Особые полномочия передаются временщику А.А. Аракчееву, подвергаются настоящим гонениям университеты, шельмуются наука, просвещение. И вполне можно говорить о наступлении в России эпохи реакции. Еще недавно Александр 1 неоднократно призывал прислушиваться к "духу времени", в 1819 г. в первом номере "Духа журналов" помещена статья, получившая широкий общественный резонанс, под названием "Дух времени", где говорилось о преимуществах парламентского строя перед строем абсолютистским, а через пару лет с этим "духом времени" начинается самая настоящая война. Новый министр просвещения России - адмирал А.С. Шишков - в записке царю писал о "нравственном разврате под названием духа времени" и необходимости решительной борьбы с ним. И император поддержал эту просьбу министра.

Троппауский конгресс Священного союза, состоявшийся в октябре-декабре 1820 г., продемонстрировал коренное изменение взглядов русского императора. Н.К. Шильдер подчеркивал: "С Троппауского конгресса решительно началась новая эра в уме императора Александра и и политике Европы. Государь вполне отрекся от прежних своих мыслей". Если еще недавно, во времена Венского конгресса, русский царь даже вызвал на дуэль К. Меттерниха, то в 1820 г. Меттерних был поражен внезапной переменой взглядов русского самодержца, поведавшего ему: "Вы не понимаете, почему я теперь не тот, что прежде, я вам это объясню. Между 1813 годом и 1820 протекло семь лет, и эти семь лет кажутся мне веком. В 1820 году я ни за что не сделаю того, что совершил в 1813 г. Не вы изменились, а я. Вам не в чем раскаиваться; не могу сказать того же про себя".

1820 г. - один из важнейших зигзагов русской истории, недостаточно изученный и полностью не оцененный. Причин поворота было несколько, но лишь учитывая комбинацию внутренних и внешних факторов этой новой линии русского императора, можно разобраться в ее причинах и ее дальнейших последствиях. Причем причины изучены несколько лучше, чем последствия, поскольку в учете последующих судеб России очень трудно тщательно взвесить все факторы социально-экономического, внутриполитического, международного, психологического и прочего планов. Руль государственного корабля повернул его ход резко вправо, и хотя даже в августе 1825 г., буквально накануне своей кончины, Александр I в беседе с Н.М. Карамзиным говорил о своем твердом намерении дать России основные законы, т.е. конституцию2-5, это были всего лишь слова. Русские реалии были совсем другими. Среди деятелей идеологической реакции складывалась новая идеологическая установка, довольно четко изложенная одним из ее проводников - Д.П. Руничем. После упомянутых событий он написал: "Русский народ еще не вышел из детства. С ним еще нельзя говорить о свободе. Быть может, его толкали слишком насильственно на путь цивилизации", Тезис о том, что русский народ и вся Россия еще не дозрели до современных институтов, вообще до свободы, стал одним из самых распространенных в стане консерваторов и проигрывался неоднократно на всех этапах истории русского общества. Совсем недавно этот тезис не мог найти серьезной поддержки в верхах и получить сколько-нибудь широкое распространение. После 1820 г. ситуация изменилась коренным образом. Консерватизм и реакция переходят в решительное наступление. Не случайно именно в 1820 г. был сослан в свою первую ссылку А.С. Пушкин и неслучайно именно к этому году относится изменение его политических настроений, причем до такой степени, что некоторые исследователи считают, что к весне 1820 г. относится пушкинский замысел цареубийства.

Проводниками новой, по существу реакционной, установки становятся даже не закоренелые консерваторы, а лица, еще недавно считавшиеся либералами. Изменение их взглядов было, как правило, самым решительным и, практически, противоположным. Они становятся антизападниками, поборниками воинствующей религиозности, решительными противниками конституций, парламентов, гражданского общества. Одним из наиболее видных представителей этого нового поколения оборотней-обскурантов был некогда весьма близкий сотрудник М.М. Сперанского М.М. Магницкий, человек, как считали хорошо знавшие его мемуаристы, довольно умный и знающий. И вот свой ум и знания он поставил на службу своеобразной русской инквизиции, культивируя крайнюю нетерпимость и устраивая гонения на людей даже довольно умеренных взглядов, преподававших в русских университетах. Н. Греч, сам заметно поправевший и ставший впоследствии одним из активных проводников теории и практики "официальной народности", в своих мемуарах записал: "Едва ли можно поверить, чтобы нечто подобное могло случиться в XIX веке, в царствование Александра 1".

Радикальный поворот вправо породил и радикальную оппозицию слева. До 1820 г. ранние декабристские организации вряд ли можно считать отчетливо революционными, хотя и тогда среди декабристов были люди крайних взглядов. Так называемый Московский заговор 18i7 г. выявил в среде декабристов террористические настроения, на цареубийство согласны были пойти И.Д. Якушкин, Н.М. Муравьев, А.Н. Муравьев, Ф.П. Шаховской и другие декабристы. Но в целом, существовавший в то время Союз спасения стоял на позициях освобождения крестьян от крепостной зависимости и выдвигал требование конституционной монархии. Как отмечается в литературе, за десять лет от момента создания первых декабристских организаций и вплоть до выступления 14 декабря 1825 г. декабристская идеология прошла большой путь развития3". Важным этапом на этом пути стал 1820 г. Январское совещание 1820 г. в Петербурге показало явный сдвиг новой декабристской организации Союза благоденствия влево, конечной целью была признана борьба за русскую республику и, поскольку сохранение дома Романовых рассматривалось как серьезная угроза существованию планируемой республики, вновь поднимался вопрос не только о цареубийстве, но, фактически, о политической революции.

Поэтому первая половина 20-х гг. может считаться зарождением российского революционного движения. Это мнение разделял не только В.И. Ленин, но и многие авторы другой ориентации, обращавшиеся к истории России задолго до 1917 г. Кадетский историк А.А. Корнилов подчеркивал, что "период с 1821-1825 гг., несомненно, уже период вполне определившейся реакции в правящих сферах, период отчаяния общества, а имеете с тем и период уже начавшегося революционного движения, довольно острого, хотя и подпольного, но во всяком случае выставившего вполне определенные политические идеалы".

Первая четверть XIX столетия в России - время формирования трех основных общественно-политических направлений. Александр I стал фактическим отцом российского либерализма, поскольку он породил М.М. Сперанского, а не наоборот. В противовес либерализму немедленно формируется и политический консерватизм, который вдохновили вдовствующая императрица Мария Федоровна, брат царя Константин Павлович и его сестра Екатерина Павловна. И как реакция на резкий поворот вправо возникает левый радикализм - русское революционное движение, испытавшее несомненное влияние западных идей и западных революций. И все-таки внутренние сдвиги в зарождении революционной методы были определяющими.

Правый политический марш звучал в России 35 лет, более трети века, века заметно убыстрившегося общественного и технического прогресса, и в нем нельзя не видеть причин социальной и политической консервации страны, еще при Петре I стремительно бросившейся преодолевать вековую отсталость от передовых стран тогдашнего мира. Николай 1 по своей натуре большой труженик, неплохо разбиравшийся в технике, постоянно бравший руководство страной на себя, все-таки был одним из ведущих деятелей европейской реакции. Он прекрасно понимал необходимость ликвидации крепостного права и в середине 30-х гг. обязал генерала П.Д. Киселева написать проект освобождения русских крепостных, поскольку "пора, пора отпустить их на волю". Но при нем они воли так и не получили. Реформа государственных крестьян, Указ 2 апреля 1842 г. об обязанных крестьянах, сокращение в 1834 г. рекрутской повинности с 25 до 20 лет, некоторые преобразования крестьянской части на окраинах, например, инвентари Д.Г. Бибикова в Юго-Западном крае или Нормальный контракт 1846 г. в Бессарабии не смогли изменить облик российской деревни. Разрыв в экономическом развитии между Россией и странами Запада за эти 35 лет увеличился. Промышленная революция в Англии, начавшаяся примерно в 1760 г., завершилась к 1840 г., когда в России она только начиналась. Некоторые авторы (П.Г. Рындзюнский и др.) относят ее к более позднему сроку. Ф. Бродель подчеркивал: "Когда придет подлинная промышленная революция XIX в., Россия останется на месте и мало-помалу отстанет". Не так обстояло дело в XVIII в., когда, по словам Дж. Блюма, русское промышленное развитие было равным развитию остальной Европы, а порой и превосходило его. Действительно, если в конце XVIII в. Россия находилась на первом месте по производству чугуна -важного военно-стратегического материала, - то к 1861 г. она откатилась на восьмое место и производила его в 12 раз меньше Англии. Россия резко уступала по железнодорожному строительству, и длина железных дорог в том же году была в 10 раз меньшей, чем у маленькой Англии. Страна чрезвычайно отставала в области машиностроения, топливной промышленности, морского флота и в ряде других отраслей промышленного производства, а также в сельском хозяйстве в целом. Заметно превосходя США по численности населения, Россия в начале 80-х гг. XIX в. производила промышленной продукции в 8,4 раза меньше, чем эта молодая страна Нового света.

Лишь проигрыш в Крымской войне, войне очень сложной, шедшей не на одном фронте и с несколькими противниками, в условиях почти полной международной изоляции, стал веским аргументом в пользу ликвидации крепостнических порядков. К тому времени Россия оставалась единственной страной Европы, где существовало крепостное право. Однако ни этот аргумент, ни такая позорная исключительность страны отнюдь не стали доводами в пользу серьезных преобразований для господствующего в стране землевладельческого дворянства. Его норов и интересы хорошо были известны русским самодержцам XVHI-XIX вв. Они хорошо знали о его роли в дворцовых переворотах и столь же отлично осознавали его заинтересованность в сохранении крепостнических порядков. Еще Екатерина II при подготовке своего "Наказа" столкнулась с неприкрытой дворянской оппозицией, когда предполагала специально остановиться в этом документе на крестьянском вопросе. Один из первых, кто ознакомился с проектом "Наказа" в рукописи, был известный писатель А.П. Сумароков. Вот его замечания: "Сделать русских крепостных людей вольными нельзя: скудные люди ни повара, ни кучера, ни лакея иметь не будут и будут ласкать слуг своих, пропуская им многие бездельства, дабы не остаться без слуг и без повинующихся им крестьян, ради усмирения которых потребны будут многие полки; непрестанная будет в государстве междоусобная брань".

Следует согласиться с мнением специалистов, основательно изучавших крестьянский вопрос во времена Екатерины и подчеркивавших, что Екатерина быстро капитулировала перед реакционной оппозицией дворянства38. Ее быстрая капитуляция объяснялась прежде всего преобладающим перевесом крепостнических сил. Это была сила, столкновение с которой было смерти подобно. Под влиянием консервативных кругов "Наказ" Екатерины и принял свой окончательный вид, вид ущербного документа, в котором отсутствовало главное. XI глава, имевшая какое-то отношение к судьбе низших слоев населения тогдашней России, не получила даже собственного названия. Глава состоит из общих фраз, на первый взгляд не имевших прямого отношения к русской действительности. Но отдельные положения двух мнений не вызывают. Вот, например, 250 пункт XI главы "Гражданское общество, как и всякая вещь, требует известного порядка. Надлежит тут быть одним, которые правят и повелевают, а другим, которые повинуются".

Едва вступив на престол в марте 1801 г., Александр I обещал править "по законам и по сердцу своей премудрой бабки" и прямо заявлял о "произволе нашего правления", обещая на место личного произвола деятельно водворять строгую законность". Он тоже встретился с серьезной оппозицией, с решительным отпором высших сановников империи проекту, в котором они усматривали всего лишь тенденции, благоприятствующие освобождению крестьян. Николай I не решился на подобные проекты и, хотя при нем была проведена большая работа по кодификации законов, с безудержным российским произволом так и не было покончено. Сохранилось любопытнейшее письмо славянофила И.С. Аксакова, который во время Крымской войны вступил в московское ополчение и вместе с ним проделал долгий путь от Москвы до Бессарабии. В ноябре 1855 г. он послал из бессарабского городка Бендеры письмо родным, где имеются следующие примечательные слова: "Ах, как тяжело, как невыносимо тяжело порою жить в России, о этой вонючей среде среди грязи, пошлости, лжи, обманов, злоупотреблений, добрых малых мерзавцев, хлебосолов-взяточников, гостеприимных плутов... В моем воображении предстал весь образ управления всей махинации административной... В военном ведомстве воровство Б тысячу раз сильнее, чем в гражданском... Чего можно ожидать от страны, создавшей и выносящей такое общественное устройство, где надо солгать, чтобы сказать правду, надо поступить беззаконно, чтобы поступить справедливо, надо пройти всю процедуру обманов и мерзостей, чтобы добиться необходимого, законного!"

Но ни проигрыш в Крымской войне, который был прежде всего поражением дворянства, руководившего армией и администрацией, ни очевидные изъяны управления и всего государственного устройства не стали аргументом для крепостнических сил. Землевладельческое дворянство было категорически против ликвидации крепостничества и феодализма. Об этом в 1858 г. писал К. Маркс в специальных статьях по вопросу об освобождении крестьян в России. Его наблюдения полностью подтверждаются данными III отделения, которое внимательно следило за общественными настроениями, в том числе и в среде дворянства. В годовом отчете отделения за 1857 г. четко отражено беспокойство многих дворян, их страхи перед упразднением крепостного права. В ликвидации их власти над крестьянами они усматривали "уничтожение дворянства". В отчете за 1858 г., где говорилось о подготавливающейся реформе, подчеркивалось, что "большая часть помещиков смотрит на это дело как на несправедливое, по их мнению, отнятие у них собственности и как на будущее их разорение". После Крымской войны многие помещики устремились за рубеж, где просаживали огромные суммы, вместо того, чтобы вкладывать их в производство. В это время, кстати, А.И. Герцен применил термин "новые русские" ("новый русский"), понимая под ним таких людей как И.С. Аксаков, т.е. людей новой формации, сторонников прогресса.

Чрезвычайно важной особенностью российской истории стал тот факт, что переход к новым, буржуазным отношениям произошел мирным, эволюционным путем. Многие современники видели в этом преимущество России над странами Запада, пришедшими к победе капитализма через революции. Н.А. Милютин, один из наиболее активных деятелей Крестьянской реформы 1861 г., действительно много сделавший для се осуществления, находясь в 1862 г. в Париже, подчеркивал, что "лучше потерять несколько десятин земли, чем сложить голову на плахе, как французское дворянство, что русское правительство, имея пример французский перед собой, нашло разумным им воспользоваться, чтоб оградить для будущего то самое дворянство, которое ныне кричит и жалуется.

Однако, как показала жизнь, это уничтожение русского дворянства было не отменено законами общественного развития, а лишь отложено, хотя и на полстолетия. Французская революция XVIII в. действительно была очень кровавой, породила она и значительную эмиграцию, которая определяется в 130 тыс. человек. Потери убитыми во время Американской революции XVIII в. составляли 4 тыс. человек, при населении страны в 1780 г. 2,8 млн. Однако и во время этой революции была очень значительная эмиграция так называемых лоялистов, т.е. тех, кто поддерживал Англию. Их было 100 тыс., что при тогдашней численности американского населения составляло довольно заметный процент населения (3,6%) и что было больше, чем дала эмиграция после Октябрьской революции в России в 1917 г. (всего 1% населения).

В России после Крестьянской реформы 1861 г. полностью сохранилось более чем 100 тыс, дворян-душевладсльцсв, т.е. страна вошла в свою капиталистическую стадию, сохранив феодальный класс. Известно, что по X ревизии 1858 г. в России было 107 тыс. дворян-душевладель-цев, из которых 14 тыс. владели более 1 тыс. крепостных. В 1897 г. в Российской империи насчитывалось 1 853 184 потомственных, личных дворян и классных чиновников с семьями".

Землевладельческое дворянство постепенно теряло свои земли, и если сразу после реформы оно владело около 80 млн. десятин земли, то в 1905 г. за ним осталось только 53,2 млн. десятин, но это равнялось 62% всей частновладельческой земли. Колоссальные земельные владения, включавшие лучшие земли империи, причем с постоянно возрастающей ценой за каждый гектар. Сохранение крупного помещичьего землевладения было не просто феодальным пережитком, оно являлось характерной особенностью русского экономического строя, влиявшего не только на экономическую жизнь огромной страны, но и на ее политическое устройство. Дворяне по-прежнему занимали основные позиции в руководстве армии, а также в центральных и губернских администрациях, они имели свою корпоративную организацию, законодательно оформленную "Жалованной грамотой" 1785 г., которая оказывала прямое воздействие на местную власть. Примечательно, что эта организация не претерпела серьезных изменений вплоть до 1917 г. Если бы в самом дворянстве не было внутренних противоречий, то его власть была бы значительно большей. По случаю столетия "Жалованной грамоты" князь В.П. Мещерский оставил следующие воспоминания, свидетельствующие о наличии в самом дворянстве антидворянской "партии". Один из лидеров русских консерваторов подчеркивал: "Почти в каждой губернии, где было русское дворянство, велась борьба Алой и Белой розы, и к печали и сраму этого дворянства, следует сказать, что во времена, когда появился государев манифест российскому дворянству, по случаю столетнего юбилея дворянской грамоты почти во всех губерниях дворянство было материально разорено и духовно мертво, вследствие того, что почти везде победа оставалась за партиею либеральною в дворянстве, т.е. антидворянскою".

Но разобщенность дворянства, значительная часть которого действительно тяготела к либералам, составляя их ядро, а часть дворянской молодежи шла в революционное движение и в 60-х гг., не повлияла на существование мощной силы в лице землевладельческого дворянства, которое продолжало оставаться феодальным классом и которое сталкивалось, с одной стороны, с многомиллионным крестьянством, а с другой - нарождавшейся буржуазией в лице кулаков, ростовщиков, арендаторов, а также промышленников и торговцев, склонных к покупке и использованию земель, что получило название "оземеливания" буржуазии.

Крестьянин зависел не только от помещика. Картина сельской России была более многообразной и сложной. Прежде всего, не следует забывать, что накануне реформы 1861 г. не крепостные составляли большинство крестьянского населения страны. По данным 1858 г. они уступали государственным крестьянам, которых было более 47% крестьянского населения русских губерний (крепостные - 46%, а удельные - 6,7%). Для государственных крестьян проблема взаимоотношений с помещиками не была актуальной, за исключением тех случаев, когда их земли оказывались по соседству с землями крупных помещиков. Новые реформы государственных крестьян, проведенные в 1866 и 1886 гг., были таковы, что размеры их земельных наделов были больше, а выкупные платежи меньше, чем у помещичьих крестьян. Поэтому развитие капиталистических отношений в государственной деревне шло несколько быстрее, нежели в бывшей помещичьей.

Но и в государственной, и в помещичьей, и в удельной и прочей деревне шел процесс прогрессирующего размежевания в крестьянской среде, достаточно освещенный в литературе прошлого века. И. Гурвич, издавший первоначально свою книгу на английском языке, в 90-х гг. прошлого века подчеркивал: «Мы видим, как с экспроприацией слабых дворов и концентрацией общинной земли в руках немногочисленных сильных съемщиков наши "хозяйственные мужички" трансформируются в крестьянскую буржуазию, наподобие французского крестьянства после великой революции или американских мелких фермеров-работодателей». О банкирах-кулаках в начале 70-х гг. в Подольской губернии оставляет свои заметки один из путешественников. Но конечно, лучшей книгой о кулачестве прошлого века остается работа Р. Гвоздева, подробно рассмотревшего этот вопрос и показавшего происхождение кулачества из эпохи крепостного права, прежде всего из ростовщиков, скрывавших, однако, свои богатства, опасаясь покушения на них помещиков и государства. Кулак, как подчеркивал Гвоздев, "ломал все, что ни попадалось ему под руку, ломал без зазрения совести, не справляясь ни с традициями, ни с старой моралью общинного строя, выросшего на почве натурального самопотребительского хозяйства. Это был разрушитель, вечно готовый разрушать ради удовольствия личных утробных интересов".

В государственной деревне противоречия между кулаком и другими общинниками были даже сильнее, чем в бывшей помещичьей, где еще сохранялись и все более обострялись противоречия между крестьянами и дворянами-землевладельцами. К. Циллиакус, ссылаясь на статистика Слонимского, отмечал в своей книге, переведенной с немецкого языка в 1906 г., что крестьянин из шести дней четыре работает на казну и на кулака, тогда как сам он и его семья должны были довольствоваться заработком от остальных двух дней60. А Н.Н. Златовратский в 1881 г. писал, что кулаки-мироеды - "детища крепостного права, взрощенные и взлелеянные им". Ростовщичество глубоко проникло в сельскую жизнь, приобретая, порой, и национальные особенности. В Юго-Западном крае в качестве арендаторов и ростовщиков все большую роль играют местные евреи, что придавало экономическим отношениям и межнациональный характер, тем более, что большая часть помещиков здесь была поляками.

Российская деревня второй половины XIX - начала XX. вв. - конгломерат различного рода проблем. Вплоть до 1 января 1907 г. крестьяне участвовали в выкупной операции, что сдерживало возможности улучшения собственного хозяйства. Появление крупных арендаторов среди крестьян повлекло систему пересдачи земли, что, как писал Т.Г. Рындзюнский, стало орудием эксплуатации односельчан63. Все это в совокупности чрезвычайно обострило взаимоотношения в деревне. Голодовки были обычным явлением XIX - начала XX вв. К наиболее крупным из них периода николаевского царствования относят голодовки 1833, 1845-1846, 1851, 1855 гг. В 1867-1868 гг. особенно памятным был смоленский голод, в 1872г. разразился первый самарский голод, обрушившийся на губернию, считавшуюся житницей России. Голод 1891 г. поразил уже 29 губерний, накануне его наиболее значительными для той поры были голодовки 1880 и, 1885гг. Известны голодовки 1892, 1897-98 гг.; 1901, охватившая 17 губерний; 1905, затронувшая уже 22 губернии, а также голодовки 1906-1908 и 1911 гг.64 Недоедание было характерной чертой русской деревни.

Повседневный быт русского крестьянина в 1829 г. описал А. Фомин. Характерный, как он подчеркивал, и для сельского, и даже городского ремесленника "ржаной хлеб низкого качества, дурно выпеченный, каша - предмет роскоши, квас только по названию или вовсе его нет, так же как огородной зелени и овощей; белье и обувь грубые и грязные; скот неопрятный, мелкий, дурно выкормленный, нет для него и стойлов, нет домашних птиц..."

Последующие десятилетия мало изменили эту безрадостную картину. Хотя постепенно положение немного улучшалось, питание становилось лишь несколько разнообразнее, в целом же ситуация в деревне имела тенденцию ко все большему социальному напряжению. Уже к концу XIX в. четко обозначилось крестьянское перенаселение, причем не только в Центральной России66. Поскольку, как писали К. Циллиакус и другие авторы, "кулаки сделались язвой русской деревни", обострились противоречия в среде самих крестьян, где выделилось богатое меньшинство и бедное большинство. Сохранилось противоречие и между всем крестьянством и дворянами-землевладельцами. П.Г. Рындзюнский, один из лучших знатоков русского XIX в., подчеркивал: "сохранившееся на всем протяжении эпохи капитализма огромное помещичье землевладение, наследие феодальных времен, губительно отзывалось на хозяйственном состоянии народа и на экономическом прогрессе страны. Урожайность росла крайне медленно и за 50 пореформенных лет она выросла всего в 1,5 раза; большие сложности были у крестьян с обеспечением рабочим скотом, более 30% крестьянских хозяйств были безлошадными, причем тенденция к увеличению таких хозяйств хорошо прослеживается на конкретных данных по тем или иным уездам Центральной России69. Комплексный учет всех крестьянских хозяйств привел исследователей к выводу о том, что почти две трети российского крестьянства относилось в начале XX в. к категории бедных и беднейших. Учитывая тот факт, что в начале этого века в деревне проживало 85% населения страны, характерной, типичной фигурой российского общества стал крестьянин-бедняк. Именно он должен был рано или поздно заявить о себе. Примечательно, что в середине 60-х гг. около 31% крестьянских выступлений было связано с борьбой за землю, а 43% - против платежей (податей и повинностей). В конце 90-х гг. соотношение уже было соответственно 81 и 10%.

И при всем этом, страна голодовок, страна бедных крестьян была на мировом рынке главным экспортером зерна, долгие годы опережала по этому показателю любое европейское государство и лишь в конце XIX в. встретила серьезного конкурента в лице США. Но изучение сравнительных данных по экспорту хлеба по этим двум странам привело исследователей к очень грустным заключениям. В 80-х гг. Соединенные Штаты вывозили всего лишь 8% своего хлебного сбора, тогда как Россия - 11,6%72, в 90-х гг. США по-прежнему поставляли за рубеж 8% своего сбора, тогда как Россия довела его почти до 20%, т.е. вывозила за границу пятую часть своего хлеба. Следует заметить, что тиражируемый в печати тезис о том, что "Россия кормила весь мир" может считаться несомненно гиперболизированным. Имея более 150 млн. человек населения к 1914 г. и вывозя пятую часть зерна, Россия, таким образом, могла кормить дополнительно лишь около 30 млн. Это население такой страны, как тогдашняя Италия.

Известное выражение министра финансов И.А. Вышнеградского "недоедим, но вывезем" свидетельствовало и о том, какую огромную роль играл хлебный экспорт для России, а также о полном пренебрежении к нуждам простого народа, ставшем одной из причин страшного голода 1891 г. Борьба за валюту любой ценой, характерная уже для XIX в., имела очень серьезные последствия не только для экономического развития страны, но и для ее последующей судьбы. Одним из последствий экономического кризиса 20-х гг. стал отказ многих помещиков от модернизации своих хозяйств. Катастрофическая экономическая ситуация побудила Академию наук объявить конкурс на лучшую работу, которая бы помогла выйти из сложившегося труднейшего положения. По результатам этого конкурса победителем стал малоизвестный чиновник Александр Фомин, среди прочего, бросивший серьезный упрек в адрес крепостного права и наряду с другими предложениями заметивший: "Переход большого числа лиц из состояния земледельцев в состояние ремесленников и торговцев мог бы усилить народонаселение городов, и чрез умножение среднего состояния, доставлять сбыт земледельческим произведениям; но города в России находятся или в неподвижном состоянии, или в упадающем; число купцов и купеческие капиталы уменьшаются, число мещан тоже". Таково было наблюдение 1829 г.

Изменение ситуации и последовавший с 30-х гг. стремительный рост экспорта хлеба имел несколько примечательных результатов. С одной стороны, у России был весьма низкий остаток хлеба на душу населения. В конце XIX в. в пудах это выражалось так: США - 66,9, Дания - 50,0, Канада - 47,0, Аргентина - 33.8, Франция - 30,2, Германия - 24,2, Россия - 22,476. С другой - усиливавшаяся зависимость от хлебного экспорта стала важным сдерживающим фактором в росте российских городов. Его рекомендовал еще коллежский советник А. Фомин, но реализовать рекомендацию не удалось. Как было давно подмечено, "роль города у нас сыграло влияние уже значительно развитого западноевропейского рынка". Городское население в России росло чрезвычайно медленно. В 1800 г. при общей численности населения почти в 40 млн. человек, городское население составляло лишь 4%. Любопытно, что и в США в это время при населении 5,3 млн. человек в городах проживало лишь 4%. Но уже через сто лет главный хлебный конкурент при общей численности населения в 85 млн. человек достигает 40% населения в городах, тогда как Россия всего 15%, т.е. в 2,7 раза меньше.

Города относятся к числу важнейших показателей развития цивилизации. Один из виднейших представителей французской школы Анналов Ф. Бродель в этой связи оставил следующее примечательное соображение: "Можно сказать, что города и деньги породили современный мир, но возможно, в соответствии с правилом обратимости, столь ценимым Жоржем Гуршчем, и заявление о том, что дух современности, динамика жизни человеческих масс способствовали экспансии денег и создали растущую тиранию городов. Города и деньги являются одновременно и двигателем, и показателем развития; они вызывают изменения и указывают на них. Но при этом они также являются их следствием". И по уровню развития городов, и по накоплению капиталов Россия заметно отставала от капиталистического Запада. По этим показателям разрыв между ними увеличивался. При 15% городского населения в России в 1900 г. в Англии этот показатель равнялся 78, в Германии - более 54, во Франции - 40.

Сравнительно медленный процесс роста городского населения, его заметно малый процент стали одной из важнейших причин аграрного перенаселения и довольно высокой эмиграции из страны. Это особенно ощущалось при понижении доходности крестьянского земледелия. Если в 1881-1885 гг. 20 пудов (это количество рассматривалось как годовая норма потребления) ржи стоили 17 руб. 20 коп., то в 1896-1900- 11 руб. 80 коп.; овес соответственно 14 руб. 40 коп. и 11 руб. 40 коп.; пшеницы - 21 руб. 40 коп. и 16 руб. 40 коп. В конце XIX - начале XX вв. доходность крестьянских хозяйств постоянно снижалась и способствовала разорению крестьян или тех, кто стремился сочетать работу в городе и деревне. Крестьяне и так заполонили российские города, и их доля среди городских жителей оставалась довольно высокой, процент крестьян в городах постоянно возрастал. С 1858 по 1897 гг. количество крестьян-горожан возросло в 4,6 раза, тогда как прочих жителей городов лишь в 1,5 раза. В результате этого удельный вес крестьян в городах возрос с 20,2% в 1858 до 43,5% в 1897 г, К началу XX в. почти половина горожан по сословной принадлежности были крестьянами.

Города, таким образом, были переполнены крестьянами, но деревня продолжала их выталкивать, и это, с одной стороны, понижало стоимость труда, с другой - порождало эмиграцию и отходничество в другие страны. С 1900 г. по 1910 г, Россию покинуло 1,5 млн. человек, направившихся прежде всего в Северную и Южную Америку. Существовала и такая форма сезонного отходничества как временное перемещение за рубеж на те или иные работы, прежде всего сельскохозяйственные. Когда разразилась Первая мировая война, в Германии были вынуждены остаться сотни тысяч сельскохозяйственных рабочих из России. Самая большая по территории страна мира, толкала на эмиграцию и отходничество в страны намного ее меньшие, но способные оплачивать труд, как правило малоквалифицированный, русских работников. Медленный рост городов сдерживал повышение квалификации, рост производительности труда. И это при том, что в России пореформенной поры было два промышленных скачка, один из которых наблюдался в 90-е гг. XIX в., другой - после революции 1905-1907 гг. Благодаря им доля России в мировом промышленном производстве возросла с 1,72% в канун реформы 1861 г. до 3,14% в 1913 г., в канун Первой мировой войны81. Но этого было крайне недостаточно, поскольку, занимая пятое место в мире по промышленному производству, Россия по численности населения в два-три раза превосходила страны, входившие в первую четверку. Уровень производительности труда в промышленности по сравнению с США падал. В 1860 г. производительность труда русского промышленного рабочего была в 1,5 раза ниже, чем в США. Почти через 50 лет, в начале XX в. она стала уступать США в 3,5 раза^2. Соответственно была ниже и зарплата русского рабочего.

О бедности русского человека по сравнению с жителями Запада весьма своеобразно писал историк С.М. Соловьев: "...русский человек, по отношению к остальной Европе, стал похож на человека с маленькими средствами, но случайно попавшего в высшее, богатейшее общество, и для поддержания себя в нем он должен тянуться, жить не по средствам, должен отказывать себе во многом, лишь бы быть прилично одетым, не ударить лицом в грязь в этом блестящем дорогом ему обществе". Тяжелейшее положение русского труженика получило подробное отражение в вышедшей в 1869 г. книге В.В. Берви-Флеровского "Положение рабочего класса в России". Тремя десятилетиями позднее значимость рабочего вопроса в стране была такова, что М.М. Ковалевский в своей книге "Экономический строй России" был вынужден выделить специальную главу, которая так и называлась "Рабочий вопрос". В ней показана тесная связь многих рабочих с земледелием, возрастание доли женского и детского труда, изнурительная роль штрафов, антисанитария, скученность, плохое питание и т.д. и т.п. Как отмечал М. Ковалевский, многократно бывавший и даже проживавший за рубежом, "нигде в Европе заработная плата не стоит так низко, как в России". И далее, ссылаясь на исследования фабричных русских инспекторов, он подчеркивал, "что английский рабочий, как и американский, зарабатывает в два и три раза больше, чем русский".

Россия отличалась и особенно продолжительным рабочим днем, он был даже больше, чем в, Польше (в то время составная часть России). Большинство фабричных рабочих работало с 5 утра до 8 час. вечера с 1,5-2-часовым перерывом. Таким образом, в конце столетия рабочий день длился 13-13,5 часов. Самый длинный в Европе рабочий день с самой низкой заработной платой сопровождался чрезвычайным произволом хозяина. По словам М. Ковалевского, "трудно было бы дать более широкое выражение произволу хозяина. В каждый данный момент он может прогнать рабочего, который не нравится ему, под предлогом ли неповиновения, дурного поведения, или просто дурного мнения о его работе"К!).

Законодательное ограничение продолжительности рабочего дня в 1897 г. 11,5 часами на практике не соблюдалось. И после принятия этого закона рабочий день в России был заметно длиннее, чем в западных странах. В Англии, США, Дании и Норвегии он был равен 9-Ю часам, а во Франции, Германии, Швеции - ] 0 часам^7. Несмотря на некоторый рост номинальной и даже реальной заработной платы, как свидетельствуют специальные исследования, у большинства рабочих России зарплата была ниже прожиточного минимума. Разрыв же в заработной плате русских и западноевропейских и североамериканских рабочих увеличивался. Чрезвычайно медленно менялся и рацион питания рабочих. По свидетельству исследовавших его ученых, пища рабочих юга состояла в основном из хлеба и картофеля, редко употреблялось сливочное масло, из жиров преобладало сало и растительное масло. Рабочие очень мало употребляли мяса, что сказывалось на организме горняков и металлистов, занимавшихся интенсивным трудом. Недостаток рационального питания влек за собой изнашивание организма и преждевременную потерю трудоспособности89. Все это сопровождалось традиционным российским произволом. Николай Тургенев, вернувшись с лекции профессора Цветаева в 1808 г., записал в дневнике его слова о том, что нигде "не оказывают более презрения к простому народу, как у нас в России".

Произвол хозяев заводов и фабрик перемежался с произволом администрации тем более тягостным, что на зарвавшегося администратора редко можно было найти управу. По свидетельству генерала Д. Никифорова, описывавшего московские нравы второй половины XIX в., "полиция в большинстве случаев состояла из служебных отбросов, которые не только тайно, но даже явно брали взятки, не стесняясь ни общественным мнением, ни тысячью глаз, смотрящих на это беззаконие''. По мнению изучавшего систему правительственного аппарата России П.А. Зайончковского, наиболее широко процветало в середине XIX в. взяточничество и воровство в губернской администрации. Хотя, как отмечает исследователь, "всеобщее мздоимство" и "лихоимство" почти не находят своего отражения в официальных документах, в том числе во всеподданнейших отчетах III отделения, даже в них чиновничество отмечается как "наиболее развращенное морально".