Отечественная война 1812 г.

3

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Внешняя политика России в начале 19-го века

С конца 18-го века в Европе шли непрерывные войны. Они начались тогда, когда коалиция европейских государств во главе с Англией выступила против республиканской Франции. В кровопролитной борьбе французский народ отстоял свое право на выбор формы государственного устройства. Ветхие феодально-аристократические режимы континентальной Европы терпели поражение за поражением от французской армии, рожденной в революции закаленной в справедливой борьбе против захватчиков. К несчастью, эта армия не заметила той грани, перейдя которую она подавила свободу собственного народа и превратилась в орудие закабаления соседних стран. Во Франции власть захватил генерал Наполеон Бонапарт. Теперь Франция вела войны, по существу, за мировое господство. Идея мирового господства - опасная идея. Она ведет к безудержной агрессии, бесчисленным человеческим жертвам, подрыву экономики, уничтожению культурного достояния, грубому попранию воли и прав народов.

В европейские войны втягивались все новые и новые государства. Постепенно в борьбу вовлекалась Россия. В 1805 году она вступила в военный союз с Англией и Австрией против Франции. В конце того - же года русские и австрийские войска потерпели тяжелое поражение от наполеоновской армии под Аустерлицем.

После этого турецкое правительство, подстрекаемое французской дипломатией, закрыло для русских судов Босфор. В 1806 году началась русско-турецкая война. Театром военных действий стали Молдавия, Валахия и Болгария.

Тем временем продолжалась борьба с наполеоновской Францией. Против нее сформировалась коалиция в составе Англии, России, Пруссии, Саксонии и Швеции. Главной силой коалиции были армии России и Пруссии. Союзники действовали несогласованно, и в течение 1806-1807 годов были подвергнуты ряду серьезных ударов. В июне 1807 года русская армия потерпела поражение под Фридландом. Через несколько дней в местечке Тильзит Наполеон и Александр 1 заключили Тильзитский мирный договор.

Россия не понесла каких-либо территориальных потерь, но была вынуждена следовать в русле политики Наполеона и присоединиться к Континентальной блокаде, то есть порвать торговые отношения с Англией. Этого Наполеон требовал от всех правительств, с которыми заключал соглашения. Таким образом, он пытался расстроить английскую экономику.

Присоединение к блокаде поставило Россию во враждебные отношения с Англией. Между тем Швеция отказалась прекратить торговлю с Англией и продолжала с ней союзнические отношения. Для Санкт-Петербурга возникла угроза с моря и суши. Россия была вынуждена пойти на войну со Швецией, в результате которой к России отошла Финляндия.

Континентальная блокада была невыгодна для России. Русские дворяне и купцы терпели убытки, падал курс рубля. В конце концов, в обход соглашения с Наполеоном, торговля с Англией стала осуществляться на американских судах, а между Россией и Францией развернулась таможенная война. Самолюбивый Александр 1 тяготился навязанным ему Тильзитским миром и отвергал попытки Наполеона диктовать ему свою волю. Наполеон видел, что Россия не покорилась. Ее сокрушение с последующим расчленением на несколько полузависимых государств должно было, по замыслу французских стратегов, завершить покорение континентальной Европы и открыть заманчивые перспективы похода в Индию.

Отношения с Францией резко ухудшались. Между тем, значительная часть русской армии была задействована на юге, где продолжалась война с Турцией. В 1811 году командующим армией, действующей на юге был назначен М.И. Кутузов. Ему удалось нанести ряд серьезных поражений противнику. Затем, проявив незаурядное дипломатическое искусство, Кутузов сумел склонить Турцию к подписанию мирного договора. В мае 1812 года, менее чем за месяц до вторжения французов военный конфликт с Турцией был улажен. Наполеон, еще не начав новую войну с Россией, потерпел в ней первое (дипломатическое) поражение.

Но все же этот выдающийся полководец, крупный буржуазный государственный деятель заслуживает подробного рассказа, так как без этого рассказывать о войне 1812 года бессмысленно.

Наполеон

Наполеон был сыном мелкого дворянина с итальянского острова Корсика, только за три месяца до его рождения ставшего владением Франции. Отец поместил мальчика на казенную стипендию в одно из французских военных училищ, а в пятнадцать лет Наполеон поступил в парижскую военную школу, где подготавливались офицеры для армии. Наполеон рос угрюмым и замкнутым мальчиком, быстро и надолго раздражался, не искал сближения с кем-либо, смотрел на всех без почтения и сочувствия, был очень в себе уверен, несмотря на молодость и очень малый рост. Академию окончить он не успел. Умер отец, и семья осталась почти без средств к существованию. Наполеон поступил на службу в армию с чином младшего офицера.

Тяжело жилось молодому офицеру. Большую часть без того небольшого жалования приходилось отсылать семье, оставляя себе лишь на скудное пропитание. Общества он избегал: одежда его была так невзрачна, что он не хотел и не мог вести светскую жизнь. Зато работал он без устали, проводя за книгами все свободное от службы время; читал запоем, с неслыханной жадностью, заполняя заметками и конспектами свои тетради. Больше всего его интересовали книги по военной истории, математике, географии, описания путешествий. Передовая молодежь того времени увлекалась сочинениями философов-просветителей. У Наполеона же рано проявилось отвращение к взглядам революционных писателей.

На большую и быструю карьеру по военной службе мелкопоместный дворянин с далекого острова Корсика расчитывать не мог. Разразившаяся в 1789 году во Франции пленила Наполеона тем, что теперь его личные способности могли содействовать его возвышению.

В ходе революции Наполеон помогал якобинцам, но эта временная близость к ним была для честолюбивого офицера тактикой карьериста. Его подлинное отношение к революционному народу видно из того, как он отнесся к вторжению народной массы в королевский дворец Тюильри в июне 1792 года и к свержению монархии 10 августа 1792 года.

Будучи не участником восстания, а лишь посторонним свидетелем, он мог совершенно спокойно дать волю своим истинным чувствам. «Пойдем за этими канальями» - сказал он своему спутнику, увидев толпу, шедшую к королевскому дворцу. Когда Людовик 16, перепуганный этой грозной демонстрацией, поклонился толпе из окна, Наполеон сказал с презрением: «Какой трус! Надо было смести пушками 500-600 человек - остальные разбежались бы!» Десятого августа - в день штурма Тюильри и низвержения Людовика 16 - Наполеон снова был на улице и обозвал революционеров «самой гнусной чернью». Конечно, стоя в толпе и глядя на штурм Тюильри, он не знал, что французский трон, с которого сгоняли Людовика 16, тем самым очищается для него, так же и стоящие вокруг него люди, приветствовавшие рождение республики восторженными криками, не могли подозревать, что этот худой низкорослый офицер в поношенном сюртуке задушит эту республику и станет самодержавным императором. Но интересно, что Наполеон уже тогда думал о картечи и пушках как о наиболее подходящем способе отвечать на народные восстания.

Поставленный уже после падения якобинцев, в годы Директории, во главе раздетой, разутой, плохо вооруженной армии, Наполеон одержал блестящие победы над австрийцами, которые господствовали в Италии, что принесло ему европейскую славу полководца.

К осени 1799 года окончательно обнаружилось, что Директория уже не имеет опоры в стране: население страны было недовольно. Наполеон понял, что созрела почва для осуществления его замыслов. Девятого ноября 1799 года (восемнадцатого брюмера по тогдашнему французскому календарю), опираясь на штыки своих гренадеров, он разогнал Директорию и захватил власть в свои руки.

После этого события 30-ти летний генерал оказался властителем одной из величайших европейских держав. Сначала он назывался первым консулом, а в 1804 году стал императором.

Наполеон поставил себе целью искоренить всякие воспоминания о революции. Он беспощадно расправился с уцелевшими якобинцами. Деспот до глубины души, он гнал всякое, даже самое отдаленное представление о свободе. Запрещено было не только писать о революции, но и упоминать о ней и о деятелях того времени, даже само слово «революция» было запрещено в печати. Бонапарт приказал закрыть 69 из 73 французских газет, а оставшиеся были поставлены под строгий надзор полиции.

Особое внимание Наполеон уделял организации полиции и созданию большого штата шпионов.

В Наполеоне не было жестокости как страсти, но было полное равнодушие к людям, в которых он видел средства и орудия для достижения своих целей. Его холодный ум подсказывал ему, что всегда выгоднее достигать цели без жестокости, чем при ее помощи, но когда жестокость, коварство, обман представлялись ему необходимыми, он прибегал к ним без малейших колебаний.

Власть и слава - вот основные страсти Наполеона, и притом власть больше чем слава. Он хотел всем руководить и всеми повелевать. Дело доходило до того, что при его дворе высшие сановники, маршалы, генералы женились и разводились по его прямому указанию.

Подготовка сторон к войне

политика наполеон кутузов война

И Россия и Франция готовились к войне. Со всей Европы сгонялись в армию Наполеона солдаты, свозились боеприпасы, продовольствие, фураж. К июню 1812 года армия, которую Наполеон называл «великой», насчитывала около 600 тысяч человек и имела 1200 артиллерийских орудия. Во главе их стояли прославленные маршалы и генералы.

В России тоже готовились к войне. Но руководил подготовкой ничего не понимающий в военном деле царь Александр 1. Он слепо слушался своего военного советника бездарного самонадеянного прусского генерала Фуля. По плану Фуля русская армия была разделена на три части, которые были рассредоточена фронте в 600 километров вдоль западной границы. Всего к началу войны здесь было около 240 тысяч человек и тысяча орудий.

Выглядевший на бумаге стройно и красиво план Фуля рухнул, как только началась война. У Наполеона на главном направлении было в три раза больше сил. Наполеон хотел окружить и уничтожить русские армии одну за другой, используя их разобщенность. Дрисский лагерь мог стать ловушкой. Это понимали в штабе первой армии. Царя сумели убедить в этом и уговорили уехать в Петербург, так как его присутствие и бестолковые распоряжения только сковывали действия командования, мешали ему. Дрисский лагерь был оставлен.

22 июля первая и вторая армии наконец соединились у Смоленска. Искусство генералов и мужество русских солдат сорвали наполеоновский план окружения и уничтожения русской армии по частям. Многие в армии думали, что у стен Смоленска разыграется генеральное сражение. А как этого хотел Наполеон! Но неравны были силы, и Барклай опять не принял генерального боя. Все же нужно было задержать наступавшего неприятеля, и часть армии сразилась с врагом. С 6 утра 23 до ночи с 24 на 25 июля битва почти не утихала: канонада, а затем яростная атака, и опять канонада, и опять атака за атакой. Корпус Раевского был почти полностью уничтожен. Его заменили корпусом Дохтурова. «Несколько сот ядер и гранат свистели и лопались одни за другими, воздух вокруг города помрачался от дыма, земля стонала», - пишет очевидец. Скупой на похвалы Багратион так оценил защитников Смоленска: «Поистине скажу, что герои наши в деле под Смоленском показали такую храбрость и готовность к поражению неприятеля, что едва ли были подобные примеры». В этом бою русская армия потеряла до 6 тысяч человек, а французская около 20 тысяч. Враг вошел в город, совершенно разрушенный снарядами и пожаром. Отступление русской армии продолжалось. Под властью завоевателей оказывалось все больше русских деревень, сел, городов.

«Остервенение народа»

С первых дней война для народа стала Отечественной. Крестьяне добровольно везли в отступавшую армию все, что имели: продовольствие, овес, сено. А враг не мог получить у них сена и фуража ни за деньги, ни силой. Насилия врага вызывали «остервенение народа» (Пушкин). Многие сжигали свои дома, запасы хлеба и корма скоту - лишь бы не попали в руки врага. Героизм стал обычным явлением.

Чем дальше продвигалась вражеская армия, тем больше ожесточался русский народ, тем упорнее он защищался. «Можно без преувеличения сказать, что многие тысячи врага истреблены крестьянами» - писал Кутузов.

Смоленское сражение русской армии, понятное с военной точки зрения, с политической точки зрения (сдача древнейшего русского города врагу) была крайне отрицательно воспринята общественным мнением России. «Ключ к Москве взят», - отметил М.И. Кутузов, прочтя донесение М.Б. Барклая-де-Толли об оставлении Смоленска.

Начальник штаба 1-й армии А.П. Ермолов также опасался серьезных политических последствий потери Смоленска для петербургского окружения Александра I. «Боюсь, - писал он Багратиону в Дорогобуж, - что опасность, грозящая нашей столице, заставит прибегнуть к миру, но сие меры слабых и робких. Все надобно принести в жертву и с радостию, когда под развалинами можно погрести врагов, ищущих гибели отечества нашего». Одновременно Ермолов умолял Багратиона сообщить царю («я на коленях умоляю вас, ради бога, ради Отечества, писать государю»), или он немедленно назначит единого главнокомандующего, или русская армия окончательно развалится из-за ссоры Барклая с Багратионом.

Багратион из-под Дорогобужа действительно написал Александру I письмо. К чести заслуженного суворовского генерала надо сказать, что он отклонил льстивые предложения некоторых лиц из его окружения рекомендовать в главнокомандующие… самого себя, а избрал другую форму: «Я никак с министром (Барклаем. - В.С.) не могу. Ради бога, пошлите меня куда угодно, хоть полком командовать в Молдавию или на Кавказ, а здесь быть не могу, и вся Главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого нет».

Имя М.И. Кутузова к тому времени называлось уже по всей России. И хотя ему в 1812 г. шел уже 67-й год и по всем возрастным меркам того времени он мог находиться на покое, окруженный почетом и славой ученика и сподвижника А.В. Суворова, Кутузов при первом известии о вторжении «великой армии» в Россию бросил свое имение Горошки в Волынской губернии и сам, без приказа, прискакал в Петербург. Поскольку армия Наполеона стремительно продвигалась вперед и было вначале неясно, куда она повернет от Вильны - на Петербург или Москву, - правительство решило срочно укрепить подступы к Петербургу. 12 июля 1812 г. М.И. Кутузова пригласили на секретное заседание Комитета министров и просили возглавить оборону столицы. 17 июля Александр I, прибывший из Москвы, назначил прославленного полководца командующим «корпуса для защиты Петербурга» (всего 8 тыс. человек). Поскольку этих сил до ничтожности было мало, Кутузов немедленно предложил собрать ополчение. 18 июля на собрании дворян Петербургской и других северо-западных губерний он единогласно был избран начальником Петербургского ополчения, деятельно занимаясь его организацией и обучением.

Между тем вопрос о едином главнокомандующем приобретал чрезвычайную остроту - почти ежедневно с 17 июля (день приезда из Москвы в Петербург из действующей армии) по 17 августа (день оставления Смоленска) Александр I получал письма и от генералов (А.П. Ермолова, П.И. Багратиона и др.), и от генерал-губернаторов губернских городов (особенно, от Ф.В. Ростопчина из Москвы), и из своей императорской Главной квартиры (от Л.Л. Беннигсена, великого князя Константина и др.) о разногласиях Барклая с Багратионом, которые, несомненно, вредили общему делу борьбы с неприятелем. Кстати, и сам Барклай не скрывал перед царем сложности своего положения, отмечая, особенно после оставления Смоленска, двусмысленность своего положения: с одной стороны - военный министр, а с другой - «немец», то есть почти изменник.

Как это часто бывало в правление Александра I, царь не стал и на этот раз брать ответственность на себя. Он создал чрезвычайный военный комитет: председатель Государственного совета и Комитета министров генерал-фельдмаршал граф Н.И. Салтыков, военный комендант Петербурга князь С.К. Вязмитинов, советник царя и глава масонской ложи «Великий восток» князь П.В. Лопухин, советник царя, его «молодой друг» и член «негласного комитета» 1801-1803 гг. граф В.П. Кочубей, доверенное лицо царя министр полиции генерал А.Д. Балашев. Собравшись вечером 17 августа в доме Салтыкова, члены комитета всю ночь обсуждали возможные кандидатуры (Д.С. Дохтуров, А.П. Тормасов, Л.Л. Беннигсен, П.И. Багратион, Ф.В. Ростопчин и др.), но лишь под утро они назвали единственно правильное имя - Михаил Илларионович Кутузов.

Назвали, хотя хорошо знали, что именно это имя будет более всего неприятно царю. Со времени Аустерлица, в 1805 г., когда Александр I, отстранив Кутузова, начал сам командовать русскими войсками и погубил их, вся дворянская Россия знала, что царь не любит Кутузова. Но военная обстановка настолько обострилась, а общественное мнение столь единодушно требовало назначения М.И. Кутузова («Москва желает, чтобы командовал Кутузов и двинул Ваши войска», - писал 17 августа Ф.В. Ростопчин царю), что не только чрезвычайный военный комитет, но и сам государь вынужден был уступить. Сделал Александр I это скрепя сердце 20 августа 1812 г., подписав указ: «Нашему генералу-от-инфантерии князю Кутузову всемилостивейше повелеваем быть главнокомандующим над всеми армиями нашими».

Царь в личной переписке и не скрывал, что назначает Кутузова против своей воли. Более того, уже назначив Кутузова, Александр I через неделю, 27 августа, встретившись с Бернадотом (Карлом-Юханом, наследником шведского престола) в Або (Турку) в Финляндии, первым делом предложил ему… стать главнокомандующим всеми русскими армиями. К. Маркс в своей статье «Бернадот» специально отметил этот факт: «Александр, напуганный первыми успехами Наполеона, пригласил Карла-Иоанна (Бернадота. - В.С.) на свидание и в то же время предложил ему пост главнокомандующего русскими армиями» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - Т. 14. - С. 168). У Бернадота хватило ума вежливо, но твердо отклонить это предложение. Уж если Барклай-де-Толли, прослуживший всю свою жизнь в России, при первых же неудачах оказался «немцем» и «изменником», то что скажут о нем, родственнике Наполеона, если он проиграет хотя бы одно сражение? Нет, Бернадот предпочел держать синицу в руках (шведский престол, который он занял вскоре после свидания с царем), чем химерического журавля в небе (командование отступающей русской армией).

Надо сказать, что в душе у Александра I после Аустерлица навсегда поселился страх перед военным гением Наполеона, и он не верил, вопреки очевидным фактам, в способность русских генералов разгромить наполеоновскую армию. Перед войной 1812 г. он благоволил к прусскому генералу К. Фулю с его Дрисским лагерем-ловушкой для 1-й армии, после смерти М.И. Кутузова в апреле 1813 г. носился с идеей поставить во главе союзных антинаполеоновских армий давнего соперника Бонапарта генерала Виктора Моро.

Однако спасение России, по счастью, оказалось не в руках царя, а в руках М.И. Кутузова, передовых русских офицеров и простого русского народа - солдат, ополченцев, крестьян-партизан. 23 августа 1812 г. Кутузов выехал из Петербурга в действующую армию. Проводы его, превратились в настоящее народное ликование. Сотни простых людей собрались у его дома на набережной Невы, где уже стояла походная кибитка. По словам очевидца, люди падали на колени перед крыльцом, где стоял новый главнокомандующий и, воздев руки к небу, заклинали: «Отец ты наш! Спаситель! Останови лютого врага, нисторгни супостата». Александр I, всегда ревниво относившийся к чужой славе, сквозь зубы вынужден был признаться в доверительном письме к сестре: «Вообще Кутузов пользуется большой любовью у широких кругов населения здесь (в Петербурге. - В.С.) ив Москве».

Но Кутузов не зря прожил большую и полную воинских опасностей жизнь. Мудрый старик, он хорошо понимал, что восторги и надежды соотечественников-патриотов - это одно, а кровавая война с коварным и искусным завоевателем - нечто совсем другое. Здесь на одних эмоциях и благих пожеланиях не победишь. Накануне отъезда в действующую армию Кутузов побывал в семье своего родственника графа Ф.П. Толстого и откровенно признался ему, что возложенная на него задача чрезвычайно трудна. «Я бы ничего так не желал, - сказал он ему на прощание, - как обмануть Наполеона». Видимо, не случайно, и Наполеон, едва узнав о назначении Кутузова, сразу сказал своим маршалам: «Поздравляю вас, господа. Эта старая лиса Кутузофф едет в русскую армию. Значит, генеральное сражение все же будет».

Кутузов прежде всего поставил перед собой главные задачи - выяснить реальную обстановку с резервами (армейскими и ополченскими), с положением русских армий на южном (3-я Западная армия Тормасова и Дунайская армия адмирала П.В. Чичагова) направлении, с подготовкой вооружений (пушки, ружья, сабли и т.п.) и боеприпасов. Первым делом сразу после получения указа царя о назначении его главнокомандующим он отправился в военное министерство в надежде получить там всю необходимую информацию. Увы, военное министерство и его управляющий князь А.И. Горчаков имели, как говорилось тогда, «по сему предмету» весьма смутные представления. Свою первую победу Кутузов одержал не на поле брани - он одержал ее в единоборстве с чиновниками военного министерства. Эта победа состояла в одном - Кутузов первым в России узнал правду: все выкладки Горчакова и его чиновников о воинских резервах России на август 1812 г. являются, говоря современным языком, сплошной «липой».

Эта «липа» питалась хвастливыми «рапортами генерал-губернатора Москвы Ф.В. Ростопчина царю и в военное министерство о создании им на пути Наполеона к Москве «второй стены» из якобы сформированной М.А. Милорадовичем под Калугой 100-тысячной новой армии (Милорадович привел к Кутузову перед Бородино всего 15 тыс. необученных рекрутов) и «Московской военной стены» (ополчения) в 75 тысяч (на деле Ростопчин прислал всего 12 тысяч). Вопросы формирования резервов Кутузову пришлось решать на ходу, равно как и ломать сложившуюся в первый период войны дислокацию русских армий. Пользуясь тем, что Александр I сделал лишь одно доброе дело - не связал ему руки никаким определенным военным планом, Кутузов начал быстро и решительно действовать.

Во-первых, в день отъезда из Петербурга он отправил с курьерами распоряжения Милорадовичу и Ростопчину срочно представить ему отчет о реальном, а не о мифическом состоянии «второй стены» под Калугой.

Во-вторых, уже в дороге 27 августа он направляет как главнокомандующий новые приказы, радикально менявшие довоенную диспозицию, командующему 3-й Западной армией А.П. Тормасову и командующему Дунайской армией П.В. Чичагову. Дело в том, что об этих армиях в военном министерстве в Петербурге как бы забыли - все внимание было приковано в направлении главного удара Наполеона на Смоленск и далее на Москву против 1-й и 2-й Западных армий.

К концу августа 1812 г. армия А.П. Тормасова оказалась в глубоком тылу на правом фланге «великой армии». Но она далеко не бездействовала, сковав на южном направлении 20-тысячный саксонский корпус генерала Ж. - Л. Ренье и 30-тысячную армию австрийского «союзника» Наполеона фельдмаршала К. Шварценберга. Более того, через месяц после вторжения «великой армии», Тормасов, совершивший молниеносный марш-бросок от Луцка к городу Кобрин, нанес корпусу Ренье ощутимый удар. В Кобринском сражении 28 июля (в это время 1-я и 2-я армия шли на соединение под Смоленском) 3-я армия вывела из строя 2 тыс. солдат и офицеров противника и более 2 тыс. (включая двух генералов) взяла в плен. Затем с упорными арьергардными боями (сражения у села Городечно 11 августа и др.) 3-я армия снова отошла на исходные позиции к Луцку, прочно заняв оборонительную линию по реке Стырь и закрыв Ренье и Шварценбергу дорогу на Украину, к Киеву. Впрочем, Шварценберг, зная, как и Тормасов, о тайном австро-русском соглашении кануна войны не вести друг против друга активных военных действий, не слишком рвался в бой, и на южном театре вплоть до отступления Наполеона из Москвы наступило затишье.

В то же время для армии Тормасова формально сохраняла силу уже совершенно нереальная в условиях глубокого проникновения Наполеона в Россию предвоенная диспозиция - ударить вместе со 2-й армией Багратиона во фланг «великой армии» (а Багратион стоял в 850 км от Тормасова, уже под Гжатском), а затем перенести военные действия за пределы России, на территорию герцогства Варшавского. Приказом 27 августа Кутузов наконец отменил этот химерический план - «Теперь не время думать об отдаленных экспедициях» - и выдвинул совершенно новый план: объединить 3-ю и Дунайскую армии, усилить их украинским казачьим ополчением и окончательно закрыть французам дорогу на юг, к Украине. По сути, этот приказ Кутузова явился одним из первых элементов будущего общего плана контрнаступления русской армии и изгнания Наполеона. Как мы увидим ниже (Тарутинский маневр), этот приказ Кутузова имел огромное стратегическое значение для всего исхода Отечественной войны 1812 г. и победы России над Наполеоном.

В тот же день, 27 августа, Кутузов направил распоряжения к Чичагову. Его Дунайская (Молдавская) армия численностью почти в 50 тыс. человек, имевшая опыт боев с турками, вообще без дела стояла на юге. План ее первоначальных действий - диверсия на Балканы и далее в Швейцарию был отменен царем еще 18 июля, но четкого приказа идти на соединение с основными силами отдано не было. Кутузов окончательно похоронил авантюрные прожекты сухопутного адмирала и велел Чичагову срочно соединиться с армией Тормасова. Позднее из этих двух армий была создана одна 100-тысячная армия под командованием Чичагова.

И все же главную заботу для Кутузова пока представляла Москва. Не случайно по дороге из Петербурга в действующую армию он постоянно повторял: «Настоящий мой предмет есть спасение Москвы самой».

Сохранились воспоминания современников о том, как встретило Кутузова местное население и армия. В Гжатске 29 августа за пять верст до города жители выпрягли лошадей из возка Кутузова и на себе под восторженные крики привезли его в город. «Минута радости, - пишет очевидец встречи Кутузова в селе Царево-Займище русский офицер-артиллерист, - была неизъяснима: имя этого полководца произвело всеобщее воскресение духа в войсках, от солдата до генерала». Не подлежит сомнению, что Кутузов ехал - в армию с твердым намерением остановить дальнейшее продвижение Наполеона к Москве. Солдатам почетного караула, выстроенным 29 августа у Главной квартиры в Царево-Займище, он громко сказал: «Можно ли все отступать с такими молодцами». Солдатский «телеграф» быстро разнес эти слова и скоро вся армия повторяла солдатскую присказку - «Приехал Кутузов бить французов!»

И тем не менее на другой день, 30 августа, русская армия получила от нового главнокомандующего старый приказ - отступать. Историки Отечественной войны до сих пор спорят - чем вызван был этот странный приказ? Ведь приехал Кутузов, значит, немедленно нужно было бить французов. Однако между патриотическим подъемом, вызванным приездом Кутузова в армию, и действительной возможностью оказать реальное сопротивление армии Наполеона, чтобы отогнать ее от дальних подступов к Москве, лежала большая дистанция. Подлинная обстановка на театре военных действий в районе Гжатска - Царева-Займища оказалась еще более удручающей, чем она виделась Кутузову даже из Петербурга. Что никакой «второй стены» перед Москвой нет, Кутузов понял еще по дороге в армию из ответных писем Ростопчина и Милорадовича. Гораздо хуже было другое - и в объединенных 1-й и 2-й армиях на 30 августа насчитывалось едва 95 тыс. штыков против 150-160 тыс. у Наполеона (к нему к тому времени подошли резервы из Франции). После Смоленского сражения и отступления армия явно устала, устала физически и морально - от долгого и изнурительного отступления. Показателем этого стало падение воинской дисциплины. Одним из первых распоряжений Кутузова по армии стали приказы об укреплении дисциплины. «Сегодня, - говорилось в одном из них от 31 августа, - в самое короткое время поймано разбредшихся до 2000 низших чинов. Сие сделано не старанием начальников, но помощью военной полиции. Такое непомерное число отлучившихся от своих команд солдат (целый полк! - В.С.)… доказывает необыкновенное ослабление надзора господ полковых начальников».

За короткий срок Кутузову удалось восстановить дисциплину; этому способствовало также и то, что требования были жесткими и одинаковыми - и к солдатам, и к офицерам. У последних главнокомандующий перед Бородино отобрал всех лишних денщиков, конвойных, у служителей, отослав их в линейные войска. Равным образом Кутузов запретил офицерам иметь более чем одну повозку с самым необходимым имуществом, чем сразу сократил число лишних обозов в армии, ограничивавших ее маневренность.

Мудро поступил он и с командующими 1-й и 2-й армиями - он не отослал ни Барклая-де-Толли (как ему советовали одни), ни Багратиона (как советовали другие) из действующей армии - оба остались на своих постах. Словом, все меры Кутузова были направлены к одной цели - укрепить армию и ее дисциплину, снять усталость и напряжение солдат от длительного отступления, ослабить интриги и ссоры генералов, тоже уставших от постоянных упреков в «драпании».

Нет, Кутузов не отказался от открытого столкновения с Наполеоном - свидетельством этому стала Бородинская битва. Но к ней нужна была подготовка, и военная и моральная. Ведь никаких других войск у русского командования не было и, судя по всему, в Олижайшие два месяца не предвиделось. Барклай-де-Толли, докладывая Кутузову обстановку, подтвердил эти горькие мысли главнокомандующего со свойственной ему шотландской прямотой: «Михайло Ларионович. Кроме сил наших двух армий, никаких больше нет до самой Москвы».

7 сентября (26 августа) в 108 верстах от Москвы по Смоленской дороге и в 12-к северо-западу от Можайска разыгралось одно из величайших сражений не только Отечественной войны, но и всей эпохи наполеоновских войн.

Вокруг Бородинской битвы и ее результатов - кто победил? - среди историков до сих пор идут жаркие споры. Французская историография со времен Наполеона и до наших дней утверждает, что это сражение («битва на Москве-реке») было навязано Кутузову, который якобы его не хотел. По сути, ту же точку зрения отстаивала и русская дореволюционная историография, доказывавшая, что Бородино было будто бы «очистительной жертвой за оставление Москвы», так как «отдать московские святыни без боя было делом невозможным».

Советские историки опровергли все эти домыслы. М.И. Кутузов прибыл в действующую армию с решительным намерением остановить продвижение «великой армии» под Москвой, и ни о каком оставлении столицы он первоначально не помышлял. Об этом накануне Бородино он писал царю («Москву защищать должно») и генерал-губернатору Москвы Ростопчину Ф.В. (намереваюсь «дать генеральное сражение и решительное для спасения Москвы»). Более того, потребовав у Ростопчина срочной присылки шанцевого инструмента (1 тыс. топоров, 3 тыс. лопат, 1,5 тыс. кирок и т.д.) для строительства инженерных сооружений на Бородинском поле, Кутузов за пять дней до сражения, 2 сентября, писал Ростопчину: «Немедленно вышлите к Можайску несколько обозов с продовольствием». Зачем? «Если всевышний благословит успехи оружия нашего, то нужно будет преследовать неприятеля», - писал главнокомандующий. К этому письму Кутузов приложил собственноручно написанное воззвание к жителям столицы: «Не тревожьтесь, первопрестольную супостату не отдадим». О первоначальном намерении Кутузова разгромить армию Наполеона под Москвой свидетельствует и история с «наступательными аэростатами». Идея применить новое секретное наступательное оружие против наполеоновской армии под Москвой принадлежала графу Ростопчину, большому прожектеру и фанфарону, каких было немало в высших кругах тогдашней русской аристократии. Ростопчин предложил царю еще в июле, во время его пребывания в Москве, создать особые отряды бойцов, посадить их в корзины воздушных шаров (аэростатов), выпустить эти шары при благоприятном ветре в сторону неприятеля и поражать его сверху, «с неба». Александр I не только поддержал эту, с военной точки зрения химерическую идею, но даже приказал выделить средства на сооружение первого такого аэростата. Нашелся и изобретатель - немец Франц Леппих. В тайной обстановке в предместье Москвы, на Мамоновой даче, Ростопчин начал готовить это «секретное оружие», регулярно информируя об этом царя. Последний 20 августа на аудиенции, данной ему Кутузову как новому главнокомандующему, также заверил полководца, что он может располагать этим оружием. Хотя дело было как будто бы сугубо секретным, Ростопчин для успокоения москвичей организовал «утечку информации», и вскоре вся Москва говорила о «еростате»… Уверяли, - писал один из очевидцев событий в Москве в августе - сентябре 1812 г., - что для истребления неприятельского войска где-то… строится огромной величины шар с обширной гондолой, в коей поместится целый полк (т.е. 2 тыс. человек!? - В.С.) солдат с несколькими пушками и артиллеристами. Этот шар, наполненный газом, поднявшись на воздух до известной высоты, полетит на неприятельскую армию… и начнет поражать врагов как градом - пулями и ядрами, сверх того обливать растопленной смолою».

Слухи эти накануне Бородинского сражения настолько усилились, что даже Кутузов одно время начал верить в эту фантастику. 3 сентября он написал Ростопчину: «Государь император говорил мне об еростате, который тайно готовится близ Москвы, можно ли им будет воспользоваться, прошу мне сказать и как его употребить удобнее?» Нужно ли говорить, что вся история с «еростатом» оказалась сплошным блефом Ростопчина, как и его хвастливые реляции о «московской второй стене».

Впрочем, сам Ростопчин очень мало верил в то, что Москву удастся отстоять: он-то хорошо знал, что у него за резервы. Поэтому если Кутузову он писал одно, то приближенным царя - нечто совсем другое. Уже 25 августа, вскоре после оставления Смоленска, министр полиции и доверенное лицо царя А.Д. Балашев получил от Ростопчина первое паническое донесение: жители начали покидать Москву, направляясь в Нижний Новгород и. Ярославль. Более того, генерал-губернатор стал готовиться к эвакуации задолго до Бородинского сражения. «Назначенные к отправлению предметы изготовлены и готовятся», - писал он А.Д. Балашеву 30 августа. В канун сражения, 3-4 сентября, из Москвы уже были вывезены драгоценности Оружейной палаты Кремля, Межевой архив и наиболее ценные бумаги Московского отделения архива Министерства иностранных дел. Были сняты с икон и упакованы золотые и серебряные оклады, ценная церковная утварь и т.д. Уже после Бородинского сражения вся эта утварь была отправлена из Москвы в Вологду.

Призывая в своих афишках жителей не покидать Москву, сам Ростопчин сразу после Бородино отправил свою семью в Ярославль. И тем не менее Кутузов со дня приезда в действующую армию 29 августа и до военного совета в Филях 13 сентября 1812 г. твердо был намерен защищать Москву. Он так и писал 3 сентября Ростопчину в том самом письме, где спрашивал его об «еростате»: «Надеюсь дать баталию в теперешней позиции (на Бородинском поле. - В. С), разве неприятель пойдет меня обходить, тогда должен буду я отступить, чтобы ему ход к Москве воспрепятствовать… Ежели буду побежден, то пойду к Москве и там буду оборонять столицу». Первоначальный план обороны Москвы строился Кутузовым как серия сражений (как минимум три из них - крупные): первое - Бородино, второе - на полпути от Можайска к Москве и третье - у стен Москвы. Не полагаясь больше на «вторую стену» Ростопчина, Кутузов до последнего момента (совет в Филях) все же рассчитывал на два главных реальных резерва: 3-ю армию А.П. Тормасова (с возможным присоединением к ней Дунайской армии П.В. Чичагова) и резервные полки из рекрутов 1812 г., которые спешно формировались в центральных губерниях России Д.И. Лобановым-Ростовским и А.А. Клейнмихелем. Тормасову и Чичагову Кутузов еще за неделю до Бородинского сражения предписал ускоренными маршами идти к Москве и сконцентрироваться в районе Калуги. Аналогичным образом 31 августа Лобанову-Ростовскому и Клейнмихелю было предписано срочно направить 14 полков (около 30 тыс. солдат) в Москву.

Выбранная штабными офицерами позиция на Бородинском поле была 2 сентября лично осмотрена и одобрена Кутузовым. Действительно, Бородинское поле находилось как бы на перекрестке двух дорог, ведущих к Москве: Старой и Новой Смоленских дорог. Поскольку русские штабные офицеры исходили из численного превосходства французских войск над русскими (165 тыс. против 95 тыс.) 1 и обычной тактики Наполеона прорывать позиции противника на флангах, Бородинская позиция уже своей топографической конфигурацией лишала неприятельские войска двух этих важных для них преимуществ.

Правый фланг русской армии прикрывался Москвой-рекой и Масловским лесом, левый - болотами и Утицким лесным массивом. С фронта, левого и правого фланга, кроме того, позиции русских войск окаймляли река Колоча и ее притоки, образовавшие глубокие овраги. Сама местность была холмистой, что благоприятствовало расположению артиллерии (Курганная высота - батарея Раевского, Баграти-оновы флеши, Утицкий курган и т.д.). Благодаря умелому плану русские войска расположились на небольшой высоте, а французам как бы пришлось подниматься в гору, преодолевая овраги и искусственные инженерные сооружения. Линия обороны была расположена в три ряда. Первая, самая длинная (8 км), тянулась от деревни Маслово на Москве-реке через село Бородино до деревни Шевардино, где был оборудован укрепленный редут. Эту первую линию обороны защищал выдвинутый вперед 12-тысячный отряд (8 тыс. пехоты и 4 тыс. кавалерии) под командованием генерала А.И. Горчакова 2-го. В состав этого отряда входила и знаменитая 27-я пехотная дивизия Неверовского.

Вторая линия обороны была вдвое меньше предыдущей (4,5 км) и шла от деревни Горки до деревни Утица. Ее оборона была поручена главным образом 2-й армии Багратиона. И наконец, на третьей линии обороны, между Новой и Старой Смоленскими дорогами (3,5 км), располагались основные силы 1-й армии и резервы Главной квартиры. Таким образом, противнику пришлось наступать на все сужающиеся участки фронта (8, 4,5 и 3 км) как бы в «воронку», причем то преодолевая глубокие овраги, то взбираясь на холмы. Больше всего Кутузов опасался, как бы Наполеон, увидя невыгодность лобовой атаки, не передумал и не предпринял глубокий фланговый обход слева или справа. Тогда русская армия оказалась бы в ловушке. Об этом Кутузов накануне сражения откровенно написал царю: «Позиция, в которой я остановился при деревне Бородино, в 12 верстах вперед Можайска, одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно… Желательно, чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции, тогда имею я большую надежду к победе». Тревога за возможный фланговый обход - «разве неприятель пойдет меня обходить, тогда должен буду я отступить…» - звучала и в письме Кутузова к Ростопчину 3 сентября 1812 г.

Однако Кутузов опасался напрасно. Наполеон явно упустил единственный реальный шанс сразу выиграть Бородинское сражение (глубокий обход русских позиций с флангов) и пошел именно так, как предполагала «эта старая лиса Кутузофф» - в лоб. Впоследствии многие военные историки Франции корили его за эту ошибку, но все они побоялись сказать главное - Наполеон действовал по шаблону. Ему необходимо было генеральное сражение, и как можно скорее.»… На такой головокружительной высоте и при том непрочном фундаменте, на который он опирался, Наполеон уже не мог решиться на затяжные кампании. Ему необходимы были быстрые успехи, блистательные победы, завоеванные штурмом мирные договора…» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - Т. 22. - С. 30). Обычно под Бородинским сражением понимается главный бой 7 сентября (26 августа по старому стилю) 1812 г. Однако это не совсем точно. Сражение началось раньше, 5 сентября, на первой линии и закончилось 7 сентября на третьей линии поздно вечером. Таким образом, оно фактически длилось три дня и было самым кровопролитным со времени вторжения «великой армии» в Россию.