Как московские князья становились императорами

Размещено на http://www.allbest.ru/

Как московские князья становились императорами

Когда мы решили поехать в Александров, то я сразу же раскрыл путеводитель, поинтересоваться, что же там такого можно посмотреть. «О, оказывается в 16 веке Александровская слобода 17 лет была столицей Всея Руси, и к тому же ещё и опричной».

Термин «слобода» упоминается в источниках с 11-го века, однако с течением времени его смысл меняется. С 12-го до первой половины 16-го столетия «слобода» - это или отдельное поселение, или группа поселений, жители которого (которых) свободны от обычных налогов и повинностей (собственно, «слобода»=«свобода»). С середины 16-го века мы все чаще видим «слободы», созданные из людей определенной профессии (стрельцы, пушкари, гончары), которые вряд ли свободны от налогов, зато живут компактно, делая одну работу. «Оффшорное» наполнение термина «слобода» сменяется на «организационное». После того, как от термина остается лишь имя, то есть с середины 17-го века, ремесленные слободы в городах постепенно ликвидируются. С формированием в начале 18-го столетия регулярной армии (и отпадением необходимости в слободских организациях военных) стрелецкие слободы также превращаются либо в городские районы, либо в простые поселки. Но вернемся к исконному значению термина, поскольку во времена, когда формировалась Александрова слобода, актуальным было именно оно.

Я собрал по разным источникам все, что написано историками (как правило, мельком) об основании Александровой слободы. Интересно, что есть коренные разногласия даже по такому, казалось бы, простому вопросу, как дата первого упоминания слободы. Например, историк В. Снегирев уверяет, что слобода известна с 13-го века. В. Струков говорит, что слобода впервые упоминается в духовной (завещании) Ивана Калиты (1339). С. Веселовский относит первое упоминание к 15-му веку, и к началу 16-го века - М. Куницын. Есть устойчивое мнение, что Александрова слобода упомянута в завещании Дмитрия Донского (1389).

Естественно, ученые не договорились и о происхождении названия слободы. Народная молва говорит, что имя взялось от Александра Невского, который якобы и основал слободу (отсюда и берет корни «версия 13-го века» В. Снегирева). Другая молва толкует о принадлежности этих земель Суздальскому Александровскому монастырю, откуда взялось и название. Впрочем, сам монастырь тоже получил имя от Александра Невского, так что эти две версии на самом деле говорят об одном. Монастырь основан Александром Невским около 1240 года, но стал знаменит, очевидно, лишь в 17-м столетии, поскольку только 17-м веком датируются все сохранившиеся монастырские памятники. Прежде монастырь был деревянным, небольшим и, очевидно, довольно бедным. Это не исключает версии о построении слободы на монастырских землях, но мы не знаем точно, принадлежали земли нынешнего города Александрова этому монастырю или нет, да и к тому же небольшой обители логичней было бы ставить слободу прямо у своих стен, чтобы проще «снимать пенки» от налоговых сборов.

Сумму наиболее правдоподобных мнений можно представить следующим образом. До времени Ивана Калиты (первая половина 14 века) эти места были не обитаемыми, заросшими лесом. Основание слободы Александром Невским, как и выделение земельного участка в глухом лесу новому и бедному Александровскому монастырю в Суздале - фантастика. Жизнь шла севернее, в Ополье: Переславле Залесском на Плещеевом озере, в Юрьеве Польском, Суздале, Владимире. Эти города выстроились почти на одной линии: с востока Нижний Новгород и далее богатый Булгар, с запада - Смоленск и Новгород Великий. Лесистая полоса южнее никого не интересовала. Вот как выглядела политическая карта региона до Ивана Калиты.

С именем Ивана Калиты связан резкий подъем Москвы. Калита становится великим князем владимирским. В Москву съезжается масса народу, даже из Орды, готовых служить князю. Так что у Калиты появляются люди, которым нужна земля, а главное, люди, готовые освоить любые земли.

Сразу после того, как Иван принял титул царя, по стране прокатилась волна народных волнений. Народ боялся, что «настоящий» царь, крымский хан, теперь пойдет на Россию войной. Вспомним, как много позже Бориса Годунова чуть не растерзали, заподозрив, что он навел крымцев на столицу. Крыма боялись панически, им пугали детей. Иван подавил восстания, но осадок остался у обеих сторон.

После покорения Астрахани в общем-то свершилось то, чего боялся народ. Организованный против России единый исламский фронт поставил задачу не допустить экспансии Руси до размеров Золотой Орды. Но именно эту цель и ставил Иван, решивший, что он - наследник хана. И он понял, что нужно собрать силы в кулак. Для победы же над внешним врагом необходимо прежде одолеть внутреннего - тех, кто тайно служит Крымскому хану. Тех, кто не в состоянии понять замыслов царя, и толкует о каких-то «православных ценностях», когда надо четко и прагматично «делать империю» на востоке. Наконец, необходимо взять деньги у тех, у кого они есть, но - не дают.

3 декабря 1564 года Иван отправился на богомолье, но зачем-то захватил с собой драгоценности, а слугам приказал взять семьи. Прибыв через Троицкий монастырь в Александрову слободу, он посылает оттуда две грамоты в Москву. Их смысл - «бояре, служилые, священники мне изменили, я покидаю царство. На простой люд обиды не держу». Через некоторое время к царю из Москвы пришла делегация - «вернись на трон». Царь согласился при условии, что ему позволят учредить опричнину. В феврале 1565 года царь воротился в столицу, где и сформулировал свои требования.

Хотя термин «опричнина» явно новый, как ни странно, обе стороны, кажется, прекрасно понимают, о чем речь. Мнение историков, и прежде всего Ключевского, о том, что термин, напротив, старый, архаичный, и взят был из удельного периода, вряд ли выдерживает критики. Так, читаем у Ключевского: «Не царь Иван выдумал это слово, заимствованное из старого удельного языка. В удельное время так назывались особые выделенные владения, преимущественно те, которые отдавались в полную собственность княгиням-вдовам, в отличие от данных в пожизненное пользование, от прожитков». На самом деле земли, которые шли за княгинями как приданое, князья оформляли себе в управление как так называемые купли, которые потом, после смерти княгини, по закону должны были возвращаться в ее род, но фактически оставались у князя как полулегальное владение, лишь через полстолетия и более переходя в его собственность.

Так в чем же была суть опричнины по мнению современников? "А учинити ему на своем государстве себе опришнину, двор ему себе и на весь свой обиход учинити особной, а бояр и околничих и дворецкого и казначеев и дьяков и всяких приказных людей, да и дворян и детей боярских и столников и стряпчих и жилцов учинити себе особно; и на дворцех, на Сытном и на Кормовом и на Хлебенном, учинити клюшников и подклюшников и сытников и поваров и хлебников, да и всяких мастеров и конюхов и псарей и всяких дворовых людей на всякой обиход, да и стрелцов приговорил учинити себе особно". То есть - речь шла о разделении страны на две части. Одна подчинялась лично царю, и только другая оставалась в управлении по старой схеме (царь правил ею совместно с органами боярского управления). Сам термин "опричнина" выводится от слова "опричь", которое обычно переводят как «кроме», хотя более точный перевод - "помимо".

Список того, что царь хочет взять себе, в опричнину, видимо, был готов заранее. В него вошли лучшие земли, самые богатые области, а там, где неудобно оказалось взять в опричнину весь город (скажем, Москву), ее делили на две части (что, кстати, было в русских традициях еще с 14-го века). Но вот что странно. Восток, только что завоеванный, и очень богатый, в опричнину не вошел. Таким образом, представление, будто для попадания в опричнину регион должен всего лишь отличаться богатством, неверно. Очевидно, критерий был совсем другой. По мнению царя, опричнина должна была исцелить нравы. Изжить местечковость старой Руси, слабой Руси, Руси удельной, и насадить в народе, но прежде всего в правящем классе, новую, имперскую идеологию. Образцом для такой идеологии была Золотая Орда. Отсюда понятно, что на бывших землях Орды исправлять, собственно, было нечего - недавние обитатели Улуса Джучи (это более верное название Золотой Орды) были морально уже готовыми жителями будущей империи. Стариной болела именно Русь, в которой "вера есть, а правды нет". Эти слова - из тогда же написанной повести «О Магомете, Султане турецком». Ее читал Иван, это известно точно, а в ней идеальным правителем выведен как раз повелитель Османской империи, последний же император Византии изображен презренным слабаком. «Ну, коли правды нет, то нет и веры» - тоже оттуда. Значит, не в то верим, и православие - «не та» религия? Это крайне важно: храмом «правильной» веры и стала Александрова слобода.

Еще более радикально эта мысль подтверждается тем фактом, что во главе земщины, то есть всего, что осталось от опричнины, поставлен был ни кто иной, как бывший казанский царь Едигер, крещеный в Симеона! Таким образом, управлять той частью страны, где «нравы» выдерживали хоть какую-то критику, по мнению царя, Иван поручил тому, кто уж точно эти нравы не испортил бы. И когда говорят, что с политической точки зрения акция Ивана не имела смысла (он обвинил бояр в плохом управлении, но сам же оставил боярской думе полстраны), решительно заблуждаются: думой руководил казанский царь, взятый Иваном в 1552 году в плен на руинах столицы Казанского ханства.

С 1564 по 1581 год Александрова слобода - политическая, и, как хотелось думать Ивану, духовная столица Московии, новой Золотой Орды. Во всяком случае, царь практически не покидает свою новую резиденцию. Но за эти годы случалось всякое, и, конечно, настроение тех, кто вместе с царем заседал в Александровском дворце, как и сам состав приближенных, менялись не раз. Но что именно там происходило на самом деле, мы не знаем.

Экскурсоводы, расписывающие мерзости частной жизни Ивана, опираются на рассказы иностранцев, которым случалось побывать в Слободе. Обычно их слова безоговорочно берутся на веру. Однако, во-первых, мы не знаем, насколько глубоко иностранцев допускали в частный быт Слободы, и не пользовались ли они по преимуществу слухами. А во-вторых, стремление исказить русскую действительность настолько часто попадается у иностранных путешественников (и по совместительству «военных советников» своих государей), что диву даешься, как наши историки не затвердят наконец: иностранные свидетельства надо воспринимать крайне критично. Чего стоит известный термин немца, и, кстати, опричника Штадена «Дикое Поле», которым он обозначал якобы пустынное пространство южнее Москвы до Крымского ханства. То, что на самом деле там располагался целый конгломерат казачьих квази-государств, он конечно же знал, но предпочел обмануть своих читателей, число которых, впрочем, ограничивалось военными экспертами, думавшими, как бы покорить Московию. Авантюрист Штаден не жалел красок, чтобы доказать: дело это легкое, поскольку в полководцах видел, естественно, себя. Схожие мотивы могли двигать и мифотворцами вроде Таубе и Крузе, рассказы которых о Слободе ныне слепо приняты на веру.

А Таубе и Крузе рассказывают, что "после того, как царь кончает еду, редко пропускает он день, чтобы не пойти в застенок... Заставляет он в своем присутствии пытать или даже мучить до смерти безо всякой причины..." В общем-то, набор штампов. Откройте западное описание любого «плохого» правителя, будь то политический противник в Европе, или пуще того «зверь из Азии» вроде турецкого султана - ну, точно такое же поведение. Тем не менее, современные историки, развивая мысли Таубе и Крузе, и словно соревнуясь с ними, пишут о том, что в Александровой слободе Иван устроил нечто вроде кровавого монастыря, точнее, пародии на монастырь. Так, известный фантазер академик Лихачев писал, что "здесь пародировались церковные службы и монастырские нравы, монастырские одежды. Опричный двор напоминал шутовской...монастырь, а нравы этого двора - службу кабаку". Но Лихачев тут только переписывает Ключевского, которому на самом деле должны достаться сомнительные лавры истинного мифотворца: "В этой берлоге царь устроил дикую пародию монастыря, подобрал три сотни самых отъявленных опричников, которые составили братию, сам принял звание игумена, а князя Аф. Вяземского облек в сан келаря, покрыл этих штатных разбойников монашескими скуфейками, черными рясами, сочинил для них общежительный устав, сам с царевичами по утрам лазил на колокольню звонить к заутрене, в церкви читал и пел на клиросе и клал такие земные поклоны, что со лба его не сходили кровоподтеки. После обедни за трапезой, когда веселая братия объедалась и опивалась, царь за аналоем читал поучения отцов церкви о посте и воздержании, потом одиноко обедал сам, после обеда любил говорить о законе, дремал или шел в застенок присутствовать при пытке заподозренных".

Я даже знаю, как шла мысль исследователей. Идею о «монастыре» подсказали им иностранные авторы, а мысль о «пародии» родилась под подсознательным воздействием шутовских религиозных обрядов Петра Великого, который и в самом деле на пирах «служил кабаку». Но нет данных, что так делал Грозный! Иностранцы при всей своей нелюбви к стране и ее правителю говорят лишь о том, что "он, великий князь, образовал из опричников... свое особое братство... Живя в Александровском дворце, словно в каком-нибудь застенке, он обычно одевает куколь, черное и мрачное монашеское одеяние... Всех их он называет братией, также и они называют великого князя не иным именем, как брат". Собственно, вот правда, но где тут «служба кабаку»?

Другое дело, что у нас есть основания подозревать - православными обитатели Слободы, включая самого царя, оставались только для внешнего наблюдателя. Внутри они приняли какую-то другую религию. Какую именно, сказать невозможно, но достаточно посмотреть на фрески в личной молельне Ивана, чтобы понять: его вера имела мало общего с верой народа, поскольку эти фрески радикально отличались от всего массива тогдашнего церковного искусства. Не факт даже, что и эти фрески были пределом тайны. Не исламом ли была та новая религия, которую приняли царь и его окружение? Магомет-султан как идеал справедливого государя, отсутствие правды и веры (прямой упрек православию, не сумевшему сплотить страну), наконец, свидетельство современника, к сожалению, им не расшифрованное - «еще немного, и москвичи будут ходить в чалмах»? Не будем развивать эту тему, иначе уподобимся все тем же фантазерам-экскурсоводам, только с противоположным знаком. Ограничимся констатацией одного простого факта. Несмотря на то, что власти запретили народу даже в частных беседах вспоминать об опричнине (виновных били кнутом на торгу), память народная сохранила о жизни Ивана в Слободе в общем-то нейтральные воспоминания. Так, в музее в Александрове экспонируется поддон от подсвечника 17 века, на котором изображен переезд Ивана из Москвы в Александров. Пояснение дано тут же, изложено ровно, без эмоций - «остави град и удалися царь со братию в монастырь». Похоже, власти боялись памяти об опричнине больше, чем народ. Похоже, бояре слабого «лузера» Федора Иоанновича, смертельно боявшиеся, как бы не нашелся продолжатель дела Ивана Грозного, старались не только выбить из народа память об опричнине кнутом, но и сочинить о ней сказочку пострашнее.

Ну, а коли опричники не были ангелами, и жестоко расправлялись как с непокорными боярами, так и с городами, препятствовавшими имперским планам Иоанна, оговорить их в глазах потомков оказалось куда как просто.

Но вернемся к середине 16-го века. За стенами Александровской крепости кипела реальная жизнь, и она часто вступала в противоречие с политическими конструкциями, сложившимися в голове Ивана. Через 7 лет после переезда столицы в Александров, настоящий царь, крымский хан Девлет Гирей, сжег Москву, и показал Ивану, кто в доме хозяин. Опричные войска оказались неспособны оказать сопротивление просто потому, что у них, воспитанных на пиетете ко всему восточному, на истинного правителя Востока просто не поднялась рука. Иван является послам Девлета в заплатанной рогоже, и говорит - "Ваш царь меня, Ивашку, до бедности довел, нечего царю дать". В разговоре с послами истинного царя Иван - уже не царь! Он им станет, едва послы уедут, но сказать им это в глаза он не решается!

Правда, Девлет-Гирея удалось разбить в битве у Молодей уже в следующем 1572 году. Естественно, не силами опричников, а руками людей светских, не страдающих комплексом страха перед восточными воинами. В том же 1572 году Иван распускает опричнину. Однако, не уезжает из Слободы. Налицо политический, и даже как бы ментальный кризис: как бороться с Востоком, следуя идеалам Востока? Магомет-салтан, безусловно, образец для подражания, но как защитить свою страну, когда на тебя идет ближайший вассал этого Магомет-салтана, Давлет Гирей?

Решение было найдено лишь , через три года, в 1575 году. 30 октября Иван отказывается от власти, и в Успенском соборе московского кремля коронуют настоящего потомка Чингиз-хана, то есть человека, статус которого на Востоке еще выше, чем у турка Магомета (хотя не выше, чем у чингизидов из Крыма, Гиреев). Саин-Булат, правнук последнего большеордынского хана Ахмата, прежде сидел на троне вассального царства Касимовского. В 1573 году он зачем-то принимает крещение под именем Симеон, хотя знает, что теряет право на престол в Касимове. Очевидно, замысел сделать его русским царем пришел Ивану уже через год после Молодей и роспуска опричнины, но на психологическую подготовку бояр еще требовалось время. Наконец, в Успенском соборе Симеона Бекбулатовича провозглашают "царем и великим князем Всея Руси, великим князем Тверским" (последнее очень говорящая деталь: Тверь в глазах Ивана была центром зла, оплотом проклятой удельной старины). Иван же стал называть себя "холопом Ивашкой". Но показательно, что власть «холопа» почему-то продолжала распространяться на земли бывшего Казанского ханства, где Иван сохранял титул царя. Скорее всего, Иван побоялся, что, оказавшись под властью настоящего чингизида, казанцы пожалуй воспрянут духом, подобьют Симеона на восстание.

Правление Симеона продолжалось 11 месяцев, после чего Иван смещает его, щедро награждает Тверью и Торжком (а вовсе не "ссылает в Тверь", как пишут даже серьезные ученые), где Симеон и умирает аж в 1616 году, приняв перед смертью монашество. Так или иначе, Русь была целый год под номинальной властью чингизида. За это время экономика страны отнюдь не рванула вперед, небеса не излили елея на «благодатную землю», и вообще не произошло ничего такого, на что, может быть, в тайне своих мистических грез рассчитывал Иван. Этим, а также недовольством народа, и объясняется смещение с престола Бекбулатовича. После чего Иоанн, как свидетельствуют историки, впал в еще большую тоску: модель «новой империи, новой Орды» трещала по швам.

Как бы по инерции Иван продолжал жить в слободе, хотя и без своих опричников, как и без чингизидов. В 1578 году в Слободе открывается вторая на Руси, после московской, типография. На тот момент она была, впрочем, единственной: знаменитый Иван Федоров, заведший первым «друкарню» в Москве, не выдержал боярского и клерикального притеснения, и сбежал во Львов. Царь хотел его удержать, но даже царю это не удалось. Развлекаясь хоть чем-то от тоски, царь повторил опыт в Слободе.

19 ноября 1581 года царь убивает в Слободе своего сына, Ивана Ивановича. Что заставило Иоанна прикончить единственного сносного своего наследника, или же это была и в самом деле трагическая случайность, подстроенная, может быть, ненавидевшими царя боярами, мы толком не знаем. Факт, что как бы воспылав отвращением к Слободе, Иван тут же ее покидает, что одновременно означает признание царем полного краха собственных планов. Три года жизни, наполненные хворями, завершаются кончиной царя в 1584 году, как доказано, от отравления. Его могли отравить те же люди, что подстроили убийство Ивана Ивановича. Очень показательно, что от отравления ртутью (а Иван был отравлен именно ртутью) умирают как раз через три-четыре года после принятия в организм яда, то есть яд Ивану дали именно в год "убийства" сына! После его кончины недруги восторжествовали: на трон сел хоть и сын Ивана, Федор, но его полная противоположность: тихий, набожный, слабоумный, прекрасный материал для манипуляций. В Александровой слободе наступает запустение.

Вероятно, отъезд царя сопровождался актами грабежей и погромами. Мы можем об этом судить очень косвенно по кладу, найденному на территории города Александрова, зарытому в начале 1580-х годов. Как известно, клады зарывали в виду противника, но в начале 80-х годов 16 века никакой внешней войны в Слободе вроде бы не было. Зато было другое событие, отъезд царя, и, вероятно, у кого-то из-за этого очень здорово испортилась жизнь. Более того, за кладом этот человек не вернулся.

1. Стены. О стенах и башнях монастыря мне удалось найти только то свидетельство, что они построены при царе Федоре Алексеевиче (1676-1682). В некоторых брошюрах стены датированы 1680-ми годами, что в принципе то же. Стены охватывают только часть старой крепости времени Ивана Грозного. Ниже мы увидим, что от кремля Грозного в стенах осталось две башни.

московский князь калита иван грозный

План кремля: 1-9 Башни и прясла (см. в тексте), 10 - Троицкий собор, 11 - Распятская церковь, 12 - Успенская церковь, 13 - покровская церковь, 14 - храм Федора Стратилата.

Башни скорее всего имели названия, но нам они не известны. Обойдем стены, двигаясь от единственного сегодня входа в монастырь. Он располагается, как говорилось, примерно там же, где древний грозненский вход, и представляет собой простой проруб в стене. Видимо, это поздний вход. Уточнить его датировку поможет небольшое здание, которое располагается с внутренней стороны стены, прямо за входом (там сегодня продают билеты и сувениры; цифра 1 на плане). В литературе нам не встречалось датировки этого дома, но его облик типичен для провинциальных каменных палат 18-го века. Вероятно, этим временем можно датировать и проруб в стене, домик же служил сторожкой.

Выйдя из ворот, пойдем налево, от реки Серой прочь. Тотчас мы натыкаемся на громадный П-образный выступ стены (цифра 2 на плане). Что это? Стена кладена аккуратно, явно в 17-м столетии, снаружи бойницы украшены своеобразным узором, изнутри прослеживается полноценный боевой ход. Представляется, что это фортификационный узел, который прикрывал вход в монастырь. Но не тот вход, который мы имеем сегодня. Древнейший вход в монастырь (не в крепость, а именно в монастырь) располагался, скорее всего, в боку П-образной конструкции, и посетитель должен был пройти под перекрестным обстрелом и со стены, и из этой «мегабашни». Что интересно, несколько ассиметричный П-образный блок стоит точно на месте древнейших ворот грозненского кремля. Вероятно, после того, как монахини потеряли интерес к фортификационным свойствам своей обители, то есть в 18-м столетии, ворота заложили, и прорубили новые, простые.

Далее по курсу Первая башня (на нашем плане под цифрой 3) со сбитым ангелочком на шпиле. Вид башни не оставляет сомнений в том, что она относится к 17-му веку. А вот новое, правое на нашем плане прясло (под цифрой 4) уже другое: низкое, без боевого хода, простой конструкции, и относится или к 18, или к 19-му векам. Отчего так, почему тут не сохранилась древнейшая стена? Мы можем предположить, что ее и не было. Монахини, видимо, из экономии на этом участке стену не строили, и пользовались ныне видимым валом грозненской крепости, наскоро укрепив его частоколом. Позже, в 19-м столетии, это показалось несолидным, да и денег у первоклассного монастыря стало побольше, вот и построили новую стену, заодно спрямив очертания монастыря для благолепия.

Прясло, обозначенное на плане цифрой 4, не несет в себе никакой эстетической нагрузки, это просто стена, с прорубленными посередине простыми, как на складе, воротами. Зато именно тут можно полюбоваться на валы грозненского времени, которые частично скрывают линию окрестных домов.

Когда-то считался самым древним сооружением комплекса. Теперь понятно, что он, Покровская церковь, Распятский храм и Успенская церковь поставлены одновременно Василием III с 1509 по 1513 годы. Также доказано, что зодчими были итальянцы, один (или оба) из работавших тогда на Руси Алевизов - либо Алевиз Фрязин, либо Алевиз Новый (что, по мнению С. Заграевского, вероятнее). Против этого историки архитектуры сражались все 20-е столетие, но в конце концов им пришлось уступить очевидному итальянскому облику памятников Слободы. Исполнение заказа и воплощение замысла зодчего ныне относят к деятельности местных ремесленников, отчего не все конструктивные элементы древнейших построек Слободы безупречны (но ведь стоит полтысячелетия, и не падает!)

Троицкий собор был освящен Василием в честь Покрова Пресвятой Богородицы, а в Троицкий его зачем-то перекрестили монахини в 18-м столетии. Строители клали его из кирпича и белого камня, рассчитывая поразить зрителя смелым сочетанием двух цветов, красного и белого. И эта его особенность монахиням тоже не понравилась: они густо побелили сооружение, превратив его хоть и в величественное по-прежнему, но уже более заурядное строение. В те же годы была уничтожена и галерея, которая обходила храм кругом. Вместо нее появились отвратительные в своей несоразмерности пристройки, которые, как рыбы-прилипалы, приклеились к храму с нескольких сторон. Типичный образец того, как монахи понимают прекрасное.

Собор постоянно закрыт, а жаль - он был расписан вскоре после окончания строительства, и эти фрески сохранились, но, кажется, научно не изданы. Зато можно беспрепятственно видеть богатый белокаменный декор снаружи. Именно в нем усматривают «фряжские» элементы, то бишь иностранное влияние.

Экскурсоводы непременно показывают Западный портал собора, который в принципе ничем не отличается от прочих перспективных порталов того времени, но выполнен с большим искусством, и прекрасно сохранился. Портал несет в своей глуби так называемые Тверские врата, про которые везде пишут, что они созданы около 1344-1357 годов в Твери. Но на самом деле версия об их тверском происхождении, как и относительно «точная» дата изготовления - миф, что блестяще показал в своей недавней работе В. Кавельмахер. Он показал, что на самом деле эти ворота никогда не имели никакой связи с Тверью, а стояли в Софии Новгородской, и вышли из той же мастерской, что и знаменитые Корсунские врата, сделанные руками греческих мастеров в момент постройки собора, то есть в 1045-1050 годах. Достаточно посмотреть на львиные маски, совершенно аналогичные таковым на Корсунских вратах. Однако, в Слободу они попали вовсе не из Новгорода, а из Пскова. Дело в том, что в 14-м веке эти врата снимают с Софии Новгородской, заменяют на другие (которые теперь тоже стоят в Слободе, и называются Васильевскими, см. ниже), и отправляют в Псковский храм Троицы. Там их переделали, и набили на них изображение св. Троицы (см. ниже). В 1510 году Василий III берет Псков, срывает эти врата с петель Троицкого собора в Пскове, и отвозит к себе в Слободу.

Собор использовался для самых торжественных событий в жизни обитателей Слободы. Здесь звучал голос Ивана Грозного, который своими речами «заводил» сторонников на новые подвиги. Здесь царь венчался со своей третьей женой Марфой Собакиной, с пятой супругой - Анной Васильчиковой, а его позднее убитый сын Иван - с Евдокией Сабуровой.

В период между 1581 годом и возрождением комплекса в виде монастыря собор, скорее всего, использовался как приходской храм для местных жителей, поскольку, если бы он полностью запустел, фрески вряд ли сохранились бы так хорошо.

Ядро сооружения - ныне скрытый со всех сторон каменный столп 1510-х годов, вероятно, колокольня или дозорная башня времен Василия III. При ней была купольная церковь Алексея Митрополита. Нынешний облик постройка приобрела в 1570-е, увеличившись в размерах, а главное, превратившись в шатровую (купол при этом оказался заложен). Церковь переименована Распятскую в 1710-е годы.

Если что и видно издалека - это ее, потому что высота храма больше полусотни метров. Памятник как бы заканчивает своим высшим воплощением моду ставить шатровые, стремящиеся ввысь, как минареты, колокольни. Самый чистый образец стиля - конечно, храм Вознесения в Коломенском, а эта, в Слободе - самая «навороченная». Мода пришла из Казани, но именно обстояли дела, сказать сложно. Вероятно, в Казани еще до русского взятия зародился смешанный русско-татарский стиль, воплощенный в так называемой Зеленой башне напротив кремля. В России его могли позаимствовать еще до взятия города, на волне увлечения всем восточным. Подробнее мы рассмотрели этот вопрос в нашем рассказе о Казани.

Внутри колокольни располагается Распятская церковь, вход в которую, как правило, закрыт, а также множество мелких и запутанных помещений, в которых так удобно, наверное, было шушукаться и пытать. Говорят, что именно с этой башни сигал на самодельных крыльях «холоп Никита», дерзнувший поспорить с Творцом, но должным образом посрамленный за свое незнание физики, то есть законов Творца. Распятская церковь-колокольня.

Так называемая «Покровская на Дворце», возведена в ядре своем в начале 1510-х. С именем у нее тоже не все так просто: искони, при постройке, посвящена была она Троице, тогда как нынешний Троицкий собор, как мы помним, именовался Покровским. Монахини поменяли имена местами, зачем, только им ведомо.

Личная церковь великого князя: в отличие от официального Троицкого собора, место интимных молений или наедине, или с самыми близкими родственниками. Долгое время считалось, что первым шатровым храмом была церковь Вознесения в Коломенском. Теперь доказано: вот он, первый шатер на Руси. Таковым храм был построен и задуман в начале 1510-х, и это сложное в архитектурном плане сооружение сохранилось, но как ядро нынешней постройки: ведь в 17-м столетии, в пору господства монахинь, храм обрастает пристройками - добавлены трапезная и шатровая звонница.Заходите внутрь - и вы в него попадете.

Шатер покровского храма уникален не только тем, что он первый, он - единственный на всей Руси расписанный изнутри. Фреска появилась в 1570-е годы, в те дни и месяцы, когда тут был сам Иван. Более того, ее и созерцал в те годы практически только он один. Когда сегодня смотришь на это произведение, тебя охватывает дрожь. Ты как бы проникаешь в душу этого человека - наверняка мастера работали по его эскизу. Роспись очень мрачная, на черном фоне, фигуры расположены ритмично, как ритмы написанных Грозным стихиров, их позы не отличаются разнообразием, и напоминают картины восставших призраков, которые так часто посещают умалишенных. Особо жутко, что все это написано на внутренней стороне шатра, который, как воронка, затягивает зрителя в какой-то немыслимый ад. Почти физическое ощущение, что тебя уносит в море мрака некая черная волна, а ты бьешься, и ничего не можешь поделать. Так шатер, самое светлое, что родила архитектура времен Грозного, волей царя превратился в противоположность. Идея Грозного была гениальна - он хотел показать, что у самого светлого в жизни есть темная сторона, что высшее благо имеет изнанкой высшее зло. Ему это удалось. Такова Россия - золотые купола, коровы, возвращаясь по вечерней росе, гремят колокольчиками, даль подернулась туманом; но это - лишь видимость.

Ныне Покровскую церковь с колокольней связывает сооружение, достаточно простое в плане, но внешне осложненное крыльцами и прочими украшательствами. В нем располагается музей. Считается, что это - остатки дворца Ивана Грозного (1570-е годы), переделанные внешне монахинями в кельи.

Что точно осталось от Ивана, а может, и от Василия - это впечатляющие погреба, в которые с особым смаком водят туристов. Конечно, хочется думать, что в этих погребах шли пытки, и воображение само рисует кровавые сцены, да и самому как-то не по себе становится, хотя понимаешь: вероятность, что пытали именно здесь, невелика. Подвал кладен из безупречной выделки белого камня, по фактуре напоминающего, пожалуй, больше технику времени Василия, чем Ивана. Местами кладка отреставрирована кирпичом. Видны двери, ведущие как бы в землю, они заложены. Спуск в подвал крутой, сверху - окна, закрыты, от окон - крутой желоб, как бы предназначенный, чтобы сбрасывать сюда тела (но на деле бросали, конечно, мешки с припасами). Свод коробовый, очень влажно, и даже зимой, в мороз, тепло. На первом этаже поражают обширные палаты, свод которых опирается на несколько столпов. Музейная экспозиция, тут размещенная, не так хороша, как компоновка палат, хотя попадаются действительно интересные вещи, но главным образом 17-го столетия, попавшие в монастырь в качестве вкладов. а что действительно стоит посмотреть - на выделанный слоновой костью трон Ивана Грозного.

Едва ли не самый существенный памятник, который можно видеть в соседстве с этим сводчатым помещением - портал Покровского храма, открытый от штукатурки совсем недавно, и представляющий из себя резное украшение двери 1570-х годов. Техника резьбы исполнена такой внутренней силы, что с нею не сравнится никакое «мельтешение» последующего 17-го столетия. Опричные дворцы Ивана Грозного несли на себе одну примету: их крыши были покрыты черной, как вороново крыло, лощеной черепицей. Такой черепицей больше нигде не пользовались, только тут, да еще в другом опричном дворце, который стоял в Москве примерно на месте нынешнего здания факультета журналистики МГУ. Черный цвет был вообще у опричников любимым. Они разъезжали на черных конях, закутанные в черные одежды, и за это звались «кромешниками» (игра слов - «опричь» значит также «кроме»). Осколки такой черепицы постоянно находят в Слободе.

Еще один храм времен Василия III (начало 1510-х), переделанный при Иване Грозном (1570-е гг). Считается, что он был личным храмом великой княгини, то есть жены царя. Стоит на высоком подклете, под которым - погреба времен Василия III. Как и Троицкий собор, должен был поражать сочетанием белого камня и красного кирпича, как и он, почти весь густо забелен. Однако, на южном портале храма можно видеть исконную белокаменную резьбу. Как и к Покровской церкви, монахини в 17-м столетии пристроили к Успенскому храму трапезную и звонницу. Говорят, что от храма под землей шла какая-то Государева труба, то есть подземный ход, по которому можно было бежать из резиденции. По этому ходу якобы после революции, и до 1926 года, водили экскурсии школьников. Но он, как и вообще все мифические подземные ходы, естественно, ныне потерян.

Вдоль монастырской стены тянется двухэтажный келейный корпус, очень длинный (мы уже говорили о нем в рассказе о стенах). Нижний этаж - сооружение 17 века. Хотя обычно кельи не блещут архитектурными излишествами, здесь соседство с бывшими дворцами вынуждало монахинь быть приветливее к светскому. Кельи украшены резными розетками по белому камню с изображением Голгофского креста и соответствующими надписями. Верхний этаж надстроили в 19 веке, и, конечно, от этого времени нечего ожидать, кроме прямых линий и унылого ритма окон.

Сретенская церковь заложена в самом конце 17 столетия, храм небольшой, под ним - усыпальницы сестер Петра Великого, Марфы и Феодосии. К ней в 18-19 веках пристроили Больничный монастырский корпус, об архитектуре которого лучше умолчать.

Зато от 18 столетия дошла до нас оригинальная и интересная постройка - колодец, который интересен собственно своим архаизмом. Как ни печально, таких вот бытовых сооружений от глубокой древности известно крайне мало.

Последнее, на чем хотелось бы заострить внимание - это дом настоятельницы, поставленный, может быть, и на древней основе, но ныне относящийся все-таки к 19-му столетию. Такая датировка проистекает от типичности здания: в позапрошлом веке все монастыри украшались такими однотипными «избами» с каменным низом и деревянным верхом.

Литература

1. Зубовские чтения. Выпуск 1. Владимир, 2002.

2. Александровская слобода. Буклет. Бг.

3. Г. Ковалев. Библиотека Ивана Грозного и Александровский кремль. Александров, 2002.

4. С. Заграевский. К вопросу о датировке и авторстве памятников Александровой слободы. Публикация в интернете по адресу http://www.zagraevsky.ru/sloboda.htm

Размещено на Allbest.ru