Начало установления торговых отношений с Японией

к.и.н., доцент

Москва 2009г.

ЭПОХА ЗАРОЖДЕНИЯ: соседи обречены торговать

Вопрос об установлении официальных экономических связей встал перед правительствами России и Японии практически сразу же, как только русские первопроходцы добрались до берегов соседней страны. Однако решение этой проблемы заняло много лет. Важно отметить, что для развитых государств той эпохи стремление установить торговые контакты с Японией было связано с желанием капитала открыть новые рынки для сбыта промышленной продукции. Россия же, в отличие от прочих государств, стремилась наладить бесперебойное снабжение собственных дальневосточных территорий и американских колоний (Аляску) продовольствием и товарами, доставлять которые из центра России было долго и накладно. Незамерзающие порты Японии, в отсутствие аналогичной инфраструктуры на российском Дальнем Востоке, рассматривались так же, как стимулы создания базы для русских судов и военных кораблей, действовавших в Тихом океане. Политика Эдо (Токио) на тот момент была направлена на консервацию существовавшего в стране социально-экономического строя и ограничивала контакты с иностранцами территорией порта Нагасаки, в котором исторически "хозяйничали" голландцы. Такую политику, с экономической точки зрения, можно объяснить тем, что Япония сама обладала всеми необходимыми для ведения хозяйства природными и человеческими ресурсами.

Первые контакты

До середины XIX века экономические связи между русскими и японцами носили случайный характер. Между двумя соседними государствами находились неосвоенные территории, заселенные аборигенными племенами (айну), с которыми велась меновая торговля. И со стороны России, и со стороны Японии такого рода торговля носила колониальный характер. Более развитые в культурном отношении народы пытались подчинить себе местные племена, находившиеся на более низком этапе экономического развития.

Первый акт непосредственного товарного обмена между русскими и японцами состоялся во время посещения Японии экспедицией М. Шпанберга в июне 1739 г.. Моряки этой экспедиции добрались до берегов "японской Сибири" - острова Хоккайдо. В тот далекий от нас день японский рыбак, который подплыл на своей лодке к русскому кораблю, получил от команды хлеб и в обмен подарил русским свой кисет с табаком. Матросы также снабдили японца игральными картами. Любопытно, что игральные карты японцы, пока не разобрались, принимали за русские банкноты.

Далее в оборот пошли японские рыба, рис, редька, соленые огурцы, сакэ против русских сухарей, вина, одежды, а также серебряных монет. Однако впоследствии, поскольку прямые контакты русских с японцами случались крайне редко, в товарном обмене между двумя народами роль посредников часто выполняли айну. Продукты морского промысла русских с помощью айну обменивались на японские продовольствие, табак, ткани и предметы повседневного обихода.

Интерес к торговле с Японией был настолько высок, что некоторые российские торговые дома пытались получить на нее эксклюзивное право. Однако Екатерина II воспротивилась монополизации торговли. Дальневосточные купцы снаряжали целые экспедиции, которым удавалось вступать в контакты с японскими властями. Однако на все предложения установить прямые торговые связи японцы отвечали отказом, ссылаясь на то, что вся внешняя торговля Японии ведется только через порт Нагасаки. Неудачей завершились и официальные посольства.

Попытки побудить японцев заключить торговый договор не обходились без инцидентов. Чтобы заставить японцев убраться с Сахалина и Курил, отчаянные головы предпринимали весьма решительные шаги. В частности, экипажи кораблей "Юнона" и "Авось" совершили налет на японские торговые фактории на Сахалине. Их капитаны хотя и были наказаны российскими властями, но не слишком строго.

Заключение договора

Под напором исторических событий - вынужденного открытия Японии для иностранцев, совершенного под жерлами американских и европейских пушек, выхода русских охотников, переселенцев и купцов к островам Японского архипелага - в 1855 г. Россия и Япония заключили договор о торговле и границах. То есть экономические контакты между двумя государствами были официально установлены. Россия достигла своей стратегической цели и получила удобную базу для снабжения своего Дальнего Востока. Однако этот договор не стал стимулом для масштабного развития двусторонних связей. В частности, в 1854-1868 гг. доля России составляла всего 0,5% в японском экспорте и 3% - в импорте.

В 1858 г. Симодский трактат был дополнен договором о торговле и мореплавании, а в 1867 г. - соглашением о торговле и навигации, по которому отменялись все ограничения на торговлю между странами. Тогда же состоялось решение о свободной хозяйственной деятельности на Сахалине для подданных обеих стран. В 1875 г. был заключен Петербургский договор, по-новому определивший границы, - Сахалин достался России, а Курильские острова отошли Японии. Тем самым было завершено формирование правового поля для двух стран на тот период.

В 1876 г. во Владивостоке появился японский коммерческий агент. В 80-е гг. был поставлен вопрос о сооружении железной дороги на восток России. В 1895 г. вступил в силу новый русско-японский торговый договор. Предпринятые правительствами усилия привели к росту товарооборота между странами с 75 млн. иен в 1878 г. до 2194 млн. иен в 1894 г. При этом экспорт России в Японию увеличился за тот же период с 10 тыс. до 1174 тыс. иен, а российский импорт расширился с 65 тыс. до 1020 тыс. иен. В 1889 г. торговое сальдо сменилось в пользу России. Особым спросом на японском рынке пользовался русский керосин. Важным предметом торговли была рыба.

В первой половине 90-х гг. в Россию проникает японский капитал. На Амуре японцы занялись скупкой и засолкой кеты. На Сахалине ловили сельдь. Они контролировали значительную часть вывоза рыбы из этих районов. В других районах не менее активно действовали русские предприниматели. В Охотском море и на Камчатке они в своих целях широко использовали на условиях аренды японский рыболовецкий флот. В условиях хронической нехватки рабочих рук на малонаселенном российском Дальнем Востоке и, соответственно, их высокой стоимости, русские начали завозить в регион японских рабочих, труд которых ценился очень дешево. Содействие русскому капиталу оказывал Петербург. В 1899-1907 гг. власти разрешали японцам ловить рыбу только в районе Южного Сахалина. В других, запретных для них районах, японские промышленники перешли к регистрации промысловых участков на подставных лиц и к прямому браконьерству. В начале XX века объем браконьерского вылова рыбы японцами оценивался в 500 тыс. пудов в год. Не дремал и официальный Токио - к русским он применял импортные пошлины и ограничения на закупку рыболовных снастей. Подобные действия властей лоббировали рыбопромышленные синдикаты, созданные как с российской, так и с японской стороны.

Потепление отношений

После русско-японской войны 1904-1905 гг. экономические связи заметно оживились, что связано с общим потеплением двусторонних отношений. Но в то же время их дальнейшее развитие столкнулось с рядом серьезных препятствий.

В 1905 г. стороны подписали Портсмутский мирный договор. Затем они заключили конвенции об охране торговой и промышленной собственности в России и Японии; об охране собственности двух стран в Китае; о правах акционерных обществ. В 1907 г. были подписаны новый договор о торговле и мореплавании и рыболовная конвенция. В 1907 и 1910 гг. также были оформлены соглашения по Маньчжурии, чтобы развести интересы обеих стран в этом регионе и защитить его от экспансии капитала более развитых государств.

Оценивая события той поры, необходимо представлять, что как российский, так и японский капитал уступали по своему могуществу капиталу Европы и США. Поэтому как российские промышленные товары в Японии, так и японские - в России не могли выдерживать конкуренции с более качественной и передовой продукцией развитых стран. Сфера интересов российского частного капитала традиционно лежала в Европе. Столицы России и Японии разделяли гигантские пространства. Отсутствовали подробные и достоверные сведения о потенциале торгового сотрудничества друг с другом. По этой причине во многих случаях торговля между двумя странами осуществлялась через посредство европейских и американских фирм, которые глубже и тоньше разбирались в особенностях рынков двух стран. Наконец, особой статьей двусторонних связей были контакты, возникавшие по поводу экспансии двух стран в Маньчжурии.

Товарооборот в послевоенный период, несмотря на некоторое оживление, по-прежнему имел малую долю во внешней торговле двух стран. В 1905-1914 гг. импорт из России составлял 0,5% совокупного японского импорта, а экспорт - 2,5%. В 1913 г. доля Японии составила 0,3% товарооборота России. В Японию из России поставлялись бобовые жмыхи, лес, меха, кости, отруби, кожи, удобрения и др. В импорте преобладали шелк-сырец, уголь, камфара, бамбук, имбирь, керамика. Заметную часть японского экспорта составляли европейские товары, которые страна реэкспортировала. Торговый баланс был устойчиво пассивным для России. Наметилась тенденция, когда по мере роста совокупного японского экспорта вывоз товаров в Россию также увеличивался, но расширение японского импорта не сопровождалось притоком товаров из России. На японском рынке русских теснили североамериканцы. Так, экспорт российского керосина составил в 1904 г. 1,1 млн. т, но уже к 1907 г. он снизился до 0,4 млн. т. Сказались высокие железнодорожные тарифы на его доставку из России и наплыв дешевой американской продукции. Русский экспорт пшеницы и пшеничной муки сталкивался с конкуренцией Канады. Многие такие важные продукты российского экспорта, как шерсть, кожи, лен, пенька в основном шли в Европу и на поставки в Японию их физически не хватало. В Токио отсутствовало торговое представительство России. Этот недостаток не смогли компенсировать поездки представителей деловых кругов Японии в Россию и создание в 1911 г. в Петербурге специального общества, призванного стимулировать развитие торговли между двумя странами.

Перемены произошли и в рыболовной отрасли. После заключения конвенции, согласно которой японцы были допущены в российские воды, они практически полностью захватили прибрежные рыбные ресурсы России. Экспансия рыболовного флота на Дальнем Востоке подкреплялась демонстрацией военной мощи - в воды России регулярно командировались японские корабли для "контроля" над своими рыбаками. Японский капитал также контролировал многие перерабатывавшие рыбу предприятия. На Камчатке, например, из 14 заводов отрасли 9 были японскими.

Некоторые итоги

Россия решила стратегическую задачу. Япония стала поставщиком многих необходимых товаров для Дальневосточного региона страны. В Первую мировую войну Петербург смог размещать в Японии военные заказы. Но Россия не могла дать соседям то, что было необходимо для индустриализации, - капитал, технологии, инвестиционные товары. Рынок на российском Дальнем Востоке был невелик, а Европейская часть России была отгорожена барьерами высоких железнодорожных тарифов.

Реалии эпохи толкали Японию заимствовать технологии в Европе и США, искать сырье и рынки сбыта в Азии, опираясь на штыки своей армии. Такой стратегический выбор определил развитие страны на десятилетия. Токио сумел определиться с японо-российской границей и предотвратить дальнейшую экспансию Петербурга в Китай. Япония также смогла поставить под свой контроль заметную часть рыбных ресурсов соседа.

Договора имели лишь ограниченное влияние на российско-японский товарооборот. Он стал заметно расти лишь тогда, когда в обеих странах наметился экономический подъем. На этом подъеме стороны вступили в эпоху мировых революций и войн.

ДАВАЙТЕ ТОРГОВАТЬ

Процесс расширения границ Российского государства, начатый еще походами Ермака, вплотную приблизился к Тихоокеанскому побережью. Отряды казаков огнем и мечом покоряли Сибирь, Приамурье, Камчатку. Среди первопроходцев были и государевы люди, стремившиеся всемерно расширить границы империи, но чаще всего авантюристов гнала вперед неуемная жажда наживы. Пушнина - соболя, лисицы, бобры - высоко ценилась на внутреннем и зарубежном рынках, заставляя казачьи отряды пробираться все дальше на восток, принудительно облагая местных жителей пушным налогом - ясаком.

Первое же знакомство с Курильской грядой подтвердило, что на островах есть огромные лежбища морских котиков, шкуры которых ценились очень высоко. Нисколько не усомнившись в своих правах, россияне стали продвигаться от острова к острову на юг, облагая ясаком аборигенов - айну (для чего их приводили в русское подданство) и жестоко расправляясь с нежелающими платить дань русскому царю. Курильцы стали уходить с насиженных мест на юг. За ними на больших лодках-байдарах потянулись и «казаки-разбойники».

Вскоре до японцев, обычно не заходивших на север далее южной оконечности острова Хоккайдо, дошли слухи о появлении «красных эдзо». Раньше японцы именовали словом «эдзо» воинственные айнские племена, с которыми приходилось вступать в ожесточенные схватки при малейшей попытке продвижения на север. Теперь этим словом стали называть русских, прибавляя эпитет «красный» то ли в связи с их красноватыми лицами, то ли из-за красных казацких кафтанов. Один из исследователей Хоккайдо - Хэйсукэ Кудо писал в те годы: «Родина красных эдзо - Оросия. Эта страна имеет и другое название - Русь, но их главный замок называется Мускобия. Правильнее называть красных эдзо “камсаска” или “камсикатка” (искаженное звучание слова Камчатка - Ред.)».

Нарастающая угроза с севера заставила японские власти поступиться жесткими принципами самоизоляции и отменить строгие запреты, касающиеся выезда японцев со своих островов. За пределы империи - на север Хоккайдо, на Сахалин, на юг Курильской гряды отправились в одиночку или в составе вооруженных самурайских отрядов японские исследователи, прикидывавшие, как привести эти ранее не освоенные земли и их коренное население под власть всесильного сёгуна. За ними устремились и японские купцы, правда не в поисках ненужных для жаркой Японии мехов, а за рыбой и лесом. Так началась встречная колонизация Курильского архипелага.

Как на севере Курильского архипелага, так и на его юге общение местных айнов с пришельцами не складывалось. Возмущенные грабительскими поборами айны не раз поднимали мятежи и против русских, и против японцев. Где-то на юге Курильской гряды два потока первопроходцев - русских и японских - столкнулись. Но до вооруженных схваток не дошло. И те и другие настороженно приглядывались друг к другу. А ситуацию на островах удалось разрядить, когда вместо воинственных казаков туда стали приезжать купцы с товарами.

Русские поселенцы и навещавшие их охотские и камчатские купцы продавали свои товары курильцам, а те не без выгоды для себя перепродавали их японцам, и наоборот. Но если японцы побаивались нарушать запрет на общение с иностранцами, русские стремились наладить прямые контакты с Японией.

На этом фоне и произошли события, вошедшие в историю установления российско-японских отношений.

в 1738-1742 гг. отряд М.П.Шпанберга обследовал острова Курильской гряды и собрал первые сведения об Японии. Чуть позднее были установлены первые контакты с японскими торговцами на Кунашире, которые стремились к прямой торговле с русскими, а не через курильцев.

В 1750 г. сын М.П.Шпанберга- А.М.Шпанберг представил в Адмиралтейц-коллегию рапорт с новым проектом установления торговых отношений с Японией, но не был тогда поддержан. Тем не менее, спустя десятилетия на основании его проекта Ф.И.Соймонов представил в правительство записку "О позволении купцам собственным их иждивением открывать Курильские острова."

В ноябре 1772 года иркутский генерал-губернатор А. Бриль вручил премьер-майору Магнусу Бему, только что назначенному на пост главного командира Камчатки, инструкцию, в которой предлагалось организовать морскую экспедицию «для осмотра Курильской гряды и японского царства». Денег на это выделено не было, и Бем решил переложить все хлопоты на плечи якутского купца Павла Лебедева-Ласточкина, заинтересованного в торговых операциях южнее Камчатки. Тот охотно согласился, но пригласил себе в компаньоны иркутского купца Григория Шелихова. Для экспедиции был куплен бот «Николай» и подобрана команда во главе с сибирским дворянином Иваном Антипиным, хорошо знавшим не только морское дело, но и японский язык. Перед выходом в море Бем уточнил задачи экспедиции, поручив ей провести переговоры с «мохнатыми курильцами» и японцами о возможности заключения торгового договора. При этом жителей Курильских островов предписывалось склонять к переходу в русское подданство, «обнадежив их защитою от притеснения соседей». В инструкции, врученной Антипину, содержалось строгое предупреждение: «Под смертною казнью не обижать диких».

Бот «Николай» вышел из Петропавловской гавани 24 июня 1775 года. Плавание сложилось неудачно, и осенью следующего года корабль потерпел крушение у острова Уруп. Лебедеву-Ласточкину пришлось немедленно организовывать спасение экипажа. Одновременно он обратился к иркутскому губернатору с просьбой о выделении казенного корабля для продолжения работы экспедиции. По распоряжению Бриля охотский начальник предоставил купцу бригантину «Св. Наталия» под командою штурмана Петушкова. Антипин и на этот раз возглавил поход.

Бригантина вышла из Охотска 10 сентября 1777 года, взяв курс на Уруп. Там экспедиция и зазимовала. В мае следующего года Антипин отправил несколько десятков своих людей под руководством иркутянина Д. Шабалина на трех байдарах к островам Итуруп и Кунашир, а оттуда после непродолжительной остановки - на Матмай (Хоккайдо).

О конкретной дате и месте прибытия русской экспедиции на Хоккайдо существуют разногласия, но очевидно, что в июне или июле 1778 года байдары Шабалина зашли в гавань на северо-востоке этого острова. Вероятнее всего, это был залив Аккэси. Там их дружелюбно встретили айны. Но самым интересным было то, что у берега стоял на якоре японский корабль, на борту которого был представитель княжества Мацумаэ Нитта Охати. (В то время под властью клана Мацумаэ находилась лишь самая южная часть острова Хоккайдо.) Японцы не на шутку встревожились появлением русских судов, но Шабалин через переводчика поспешил всех успокоить, раздал подарки и вручил японцам письмо Магнуса Бема с предложением установить торговые отношения.

Нитта Охати, объяснив, что столь серьезные дела единолично решать он не уполномочен, предложил россиянам прибыть за ответом летом следующего года. Получив обнадеживающий ответ, Шабалин вернулся на Уруп, откуда вся команда на бригантине отправилась в Охотск.

Заинтересованность Лебедева-Ласточкина в открывающихся перспективах торговли с Японией была столь высока, что он дал морякам отдыху всего 10 дней, пока судно грузили товарами - сукном, бархатом, атласом, мукой, маслом, сахаром, солониной. И уже 7 сентября 1778 года «Св. Наталия» под командованием все того же Антипина вновь отправилась к Урупу.

Перезимовав на этом острове, Антипин, Шабалин и еще 45 человек на 7 байдарах в конце мая 1779 года отправились в бухту Аккэси. С проживавших там айнов они взяли ясак, но японцев не встретили. Пришлось довольно долго дожидаться. Наконец, 5 сентября пришло судно из Мацумаэ с двумя чиновниками на борту. После обычных церемоний японцы объявили русским, что торговлю иностранным купцам вести можно только в порту Нагасаки, а на Кунашир и Итуруп им ходить не следует.

Россиянам, как говорится не солоно хлебавши, пришлось вернуться на Уруп, где они решили перезимовать перед отплытием на родину. Тут к их разочарованию прибавилось настоящее горе. С самого начала января 1780 года Уруп стала трепать подземная буря, а 18 января волны цунами, вызванные очередным землетрясением, выбросили бригантину на берег. Оказавшийся в 400 метрах от воды корабль стащить в море не удалось. Пришлось Антипину на байдаре идти к Камчатке за помощью. Шабалин с 52 матросами остался на Урупе. Вернуться за своим экипажем на Уруп Антипину не смог. Его тут же отправили с докладом в Иркутск. А не дождавшемуся помощи Шабалину пришлось на байдарах пробираться на север, переходя от одного острова к другому.

Итоги экспедиции подвели уже на Камчатке. Они оказались далеко не однозначными. Два корабля были потеряны. Зато удалось обложить ясаком 1500 айнов (которые о своем российском подданстве очень быстро забыли), уточнить географические карты. Но в целом задание выполнено не было, так как японцы на подписание торгового договора не пошли.

Понеся огромные убытки, купец Лебедев-Ласточкин отправился в Петербург, рассчитывая если не вернуть 70 тысяч рублей, потраченных на экспедицию, то хотя бы закрепить за собой монополию на торговлю с курильцами и японцами. С собой он увез в столицу вымененные у японцев вещи: лакированные железные латы, два вышитых азяма, три лаковые чашки. С докладом и привезенными раритетами ознакомились и в Академии наук, и при дворе. Лебедев-Ласточкин был награжден золотой медалью с надписью: «За полезные обществу труды, 1779 года апреля 18 дня».

Но это стало единственной радостью для купца. В монополии на торговлю южнее Камчатки ему было отказано. К тому же императрица Екатерина II, очевидно, оценив сложности регулярного взимания налогов с местного населения Курил, постановила «мохнатых курильцев оставить свободными».

Так и закончилась эта первая попытка налаживания «прибрежной торговли». Надо было искать другие способы знакомства с Японией и ее населением. Впрочем, не все было так безнадежно. И в столице Сибири - Иркутске, и в столице России - Петербурге уже зрели новые идеи о сближении с Японией.

Февральская революция и октябрьский переворот 1917 года в России вызвали к жизни феномен массовой эмиграции, масштабы которой численно сопоставимы с населением небольшого европейского государства. За менее чем пять лет Россию покинуло, по разным оценкам, от полутора до двух и даже двух с половиной миллионов человек, представлявших практически все слои современного общества. Небольшая часть их впоследствии вернулась на родину, но основная масса людей, среди которых было немало выдающихся ученых, деятелей искусства, бизнеса и т. д., так или иначе вынуждена была смириться со сложившимся положением и как-то обустраиваться на чужбине; при этом многие из них своей деятельностью внесли существенный вклад в экономику и культуру приютивших их стран.

Масштабы российской эмиграции в Японии несопоставимы с тем, что происходило в аналогичный период в Европе и Америке. Даже в годы массового наплыва беженцев после поражения колчаковских войск, занятия красными частями Владивостока и позднее максимальное количество российских граждан (после 1925 г. -- «лиц без гражданства»), по официальным данным японской полиции, одновременно не превышало 2000-2500 человек. Правда, здесь учитывались только те эмигранты, кто, планируя находиться в Японии в течение более или менее продолжительного срока, обязан был регистрироваться в полиции в качестве иностранного гражданина. Учет же лиц, чье пребывание являлось временным, а также транзитных пассажиров, едущих через японскую территорию в Америку, Австралию и т. д. и по каким-то причинам задержавшихся с выездом, но не прошедших регистрацию, позволяет увеличить эту цифру минимум вдвое. Вдобавок после распада Российской империи многие беженцы перестали идентифицировать себя как российских граждан, делая при этом акцент на своей национальной или религиозной принадлежности (это касается, в частности, поляков, иногда евреев и др., только еврейское землячество в Японии приняло после революции около 5000 беженцев). Необходимо также отметить, что помимо главных, собственно японских островов Хоккайдо, Хонсю, Сикоку и Кюсю Японская империя включала в рассматриваемый период остров Тайвань (Формоза), территорию Кореи, Южный Сахалин, где также находились поселения эмигрантов.

Первую волну представляли в большинстве своем люди, в той или иной степени случайно попавшие в Японию, не приспособленные к длительной жизни в чужеродной среде, не имеющие необходимых профессиональных навыков и, как правило, не планировавшие поселяться здесь навечно, а лишь задержавшиеся на неопределенный срок по пути в Америку и Канаду. Среди них было много представителей старой интеллигенции, аристократы, министры (как, например, бывший глава Временного правительства князь Г. Е. Львов), чиновники царской администрации и т. п. Разрушительное землетрясение 1923 года и последовавшие за ним погромы корейцев стали для них своего рода толчком к продолжению бегства. Мало кто из эмигрантов, переживших землетрясение, остался в Японии, не сделав попытки уехать.

Совсем другую картину являли эмигранты второго этапа, начавшегося с середины 20-х годов. Основную массу составляли представители более низких сословий, было много купцов, бывших солдат, осевших в Маньчжурии и Владивостоке после разгрома колчаковцев и боящихся за свою судьбу после нормализации советско-китайских отношений, а также местные жители Приморья, стремящиеся уйти от внезапно надвинувшейся на них «красной опасности». Среди этой группы эмигрантов было также некоторое количество, так сказать, «мигрирующих лиц», которые, сохраняя свои позиции в Маньчжурии и Приморье, вместе с тем были озабочены подготовкой к возможной срочной эвакуации -- переводили за рубеж капиталы, открывали в Японии филиалы своих фирм и т. д. В это время возрастает число эмигрантов, сознательно избравших Японию конечной точкой своих странствий.

Многие из них к этому времени уже имели опыт неоднократных переездов из страны в страну. В отличие от представителей первой волны, это были «люди инициативы», обладающие какой-либо реальной профессией и имеющие конкретные планы относительно своей будущей жизни в Японии. Их адаптация к непривычным условиям проходила менее болезненно, хотя многие в дальнейшем не выдержали конкуренции и были вынуждены покинуть Японию, продолжая свой эмигрантский путь в Америку, Австралию и Китай, либо оказывались перед необходимостью в очередной раз сменить профессию.

Характерно, что многие из прибывших рабочих, крестьян, солдат и даже представителей интеллигентных профессий легко переходили от своих занятий к предпринимательству и с течением времени стали играть важную роль в деловой жизни страны, сумев не только врасти в японское общество, но и добиться достаточно высокого положения, заслужив признание и уважение местного населения.

Как правило, все эмигранты при этом проходили через стандартные этапы деятельности:

-- торговля вразнос (преимущественно сукном, мелкой галантереей, отрезами материи, продуктами выпечки);

-- мелкое кустарное и полукустарное производство в арендуемой лавке -- открытие своей лавки (впоследствии магазина);

-- переход к фабричному производству.

Российские эмигранты сыграли большую роль в бурно идущем в те послевоенные годы процессе «вестернизации» Японии. Фигура российского эмигранта с узлом материи на спине, едущего на велосипеде или бредущего по дороге от одной деревни к другой, на какое-то время стала неотъемлемой чертой пейзажа японской провинции -- от северного острова Хоккайдо и вплоть до Кюсю на самом юге страны. Торговля вразнос, через которую прошли практически все из них, способствовала как знакомству их со страной, включая самые глухие ее уголки, так и созданию первичного капитала, чтобы иметь возможность открыть свое собственное дело.

Некоторые эмигранты впоследствии сумели достичь известного успеха, расширить производство и даже со временем внедриться на японский рынок. Среди отраслей занятости постепенно начинают преобладать такие, как пищевая промышленность -- создание предприятий по производству европейских сладостей, конфет, шоколада; открытие ресторанов русской кухни, а среди других -- посредническая торговля.

Интересно, что наиболее преуспели русские эмигранты в производстве сугубо деликатесной продукции. Отсутствие современных рефрижераторных установок на судах ограничивало доставку шоколада и сладостей из Европы и Америки зимней навигацией, а японские производители кондитерской продукции западного типа, в том числе такие крупнейшие из современных производителей шоколада, как «Мэйдзи» и «Моринага», переживали в начале 1920-х гг. период своего становления и производили главным образом простейшие виды плиточного шоколада, не удовлетворяя спрос на высокосортную штучную продукцию. Все это вместе взятое давало шанс эмигрантам при небольшом расходе затрачиваемого сырья успешно конкурировать с местными производителями.

Авторитет российских кондитеров (фирмы Эйнема, Бормана, Абрикосовых -- современные фирмы «Красный Октябрь», «Имени П. А. Бабаева») в те времена был в мире достаточно высок, и понятие «Романовский шоколад» с тех пор прочно вошло в быт японцев.

Наряду с местным населением в качестве одной из основных потенциальных групп клиентуры рассматривались живущие в Японии иностранцы. Этим объясняется, в частности, выбор мест расселения эмигрантов-предпринимателей, сосредоточение их в крупных портовых городах, что, с одной стороны, облегчало получение сырья (в большинстве своем привозного), а с другой -- гарантировало сбыт товара. Поэтому среди городов, населенных российскими эмигрантами, лидируют Иокогама, Токио, а на юге -- Кобе, где имелись районы компактного проживания иностранцев, органы самоуправления иностранных граждан, христианские школы, клубы и т. д.

Особый интерес для исследования представляют проблемы взаимодействия в сфере бизнеса между российскими и японскими предпринимателями, опыт создания ими смешанных акционерных компаний, а также влияние этих контактов на поведение эмигрантов, их отношения с местным населением. На этом пути их подстерегало немало трудностей. Так, зачастую эмигранты терпели фиаско в попытках наладить сотрудничество с японскими партнерами и, попав в руки бессовестных дельцов, теряли свое состояние и «ноу-хау» на производство продукции. Так, например, произошло в середине 30-х годов с одним из наиболее преуспевавших русских предпринимателей в Японии -- Ф. Д. Морозовым.

Федор Дмитриевич Морозов -- это, пожалуй, наиболее известное в сегодняшней России среди имен российских предпринимателей-эмигрантов, живших в Японии в середине XX века. Уроженец села Тереньга Симбирской губернии, чей путь в эмиграцию начался 25 октября 1917 года, за что Морозов может быть назван «первым послеоктябрьским эмигрантом», он поселился в Японии в городе Кобе в 1924 году, имея за плечами опыт 7 лет жизни в Китае (Харбин) и Америке (Сиэтл). Пройдя, как и большинство эмигрантов, сначала путь «отрезчика» (торговец тканями вразнос. -- П. П.), Морозов в марте 1926 года открыл лавку по торговле кондитерскими изделиями собственного производства. К этому же времени относится его знакомство с коллегой и будущим конкурентом Макаром Гончаровым, в прошлом -- работником фирмы семьи Ткаченко во Владивостоке, который, эмигрировав в Сеул (Корея), также начал в 1923 г. производство и продажу шоколадных изделий, а в 1925 г. перебрался в Кобе. Поступившее от Гончарова предложение о совместной деятельности не вызвало интереса у Морозова, и хотя контакты между ними не прекратились полностью, в дальнейшем оба предпринимателя действовали самостоятельно.

В период экономического кризиса 1929-1931 гг. как Ф. Морозов, так и М. Гончаров не сумели сохранить семейный характер своих предприятий, избежать акционирования своих компаний, и в целях укрепления финансовой базы и расширения производства вступили в партнерские союзы с японскими промышленниками, причем оба в итоге потеряли свои фирмы, в которые вложили столько труда.

Дальнейшая жизнь «отцов» японского шоколада существенно разнится между собой: Ф. Морозов нашел силы начать все заново и восстановил кондитерское производство под названием «Валентайн Ко» (взяв для этого в качестве торговой марки имя своего сына -- В. Ф. Морозова), при этом навсегда отказавшись от акционерной формы организации капитала (этот принцип сохранился и у его преемников; фирма, существующая в настоящее время под названием «Космополитан», до сих пор остается чисто семейным предприятием). М. Гончаров, полностью передав все дела японскому партнеру, покинул с семьей пределы Японии; существующая до настоящего времени компания «Goncharoff» является акционерным предприятием.

Но были и другие примеры успешной предпринимательской деятельности российских переселенцев в Японии. Зачастую в более выгодном положении оказывались те из предпринимателей-эмигрантов, которые, не поселяясь в Японии, вели торговлю через филиалы и представительства своих компаний (как, например, Н. Г. Анкудинов, В. М. Наумов, П. Ильин и другие).

При этом сами торговые фирмы, как правило, располагались за пределами Японии -- в Китае, Маньчжоу-го и т. д., хотя их владельцы имели право свободного посещения Японии и другие льготы, вплоть до возможности вести антрепренерскую деятельность и становиться гарантами приезжающих на гастроли русских артистов, не будучи при этом гражданами Японии. Иные даже ухитрялись получать советское гражданство, что при сохранении фактического статуса эмигранта существенно облегчало ведение торговых операций.

Интересным примером может послужить деятельность В. М. Наумова, который, эмигрировав из Владивостока в Харбин осенью 1922 года, начал работать в 1923 г. у И. Я. Чурина простым приказчиком, а через пару лет сумел открыть свое дело по экспорту-импорту товаров повседневного спроса с постоянными представительствами в Токио и Иокогаме и вплоть до начала второй мировой войны увеличивал обороты торговли, параллельно содействуя проведению гастролей в Японии харбинских артистов. Будучи «лицом без гражданства», он тем не менее имел визу на регулярное посещение Японии, где и проживал почти постоянно, ведя активную торговлю в городах Токио, Иокогама, а впоследствии также в Осака и Кобе.

Следует особо отметить такую типичную для российских предпринимателей черту, как общественная и культурно-благотворительная деятельность. Практически всюду, где бы они ни жили, едва окрепнув экономически, эмигранты стремились к созданию культурных центров, школ и в первую очередь -- православных церквей. Уже к началу 1930-х гг. в Японии существовало несколько эмигрантских обществ, ведущих разнообразную благотворительную деятельность. Так, во многом благодаря сборам среди предпринимателей и отдельных семей было собрано около 100 тысяч иен на восстановление Токийского православного собора (Николай-до), разрушенного землетрясением 1923 года, а в Кобе силами местного эмигрантского комитета и при активном содействии семьи купцов Морозовых была построена церковь, сохранившаяся до наших дней. Проводились сборы пожертвований на инвалидов, другие мероприятия.

В целом можно утверждать, что русская диаспора в Японии, несмотря на свою малочисленность, сумела стать заметным явлением в экономической и общественной жизни страны. Это тем более удивительно, что, не имея в своих рядах личностей уровня И. Бунина, И. Сикорского и т. п., состоя преимущественно из представителей низших сословий, в отличие от европейской и американской ветвей эмиграции лишенные реальной поддержки со стороны международных и иных организаций, эмигранты в Японии могли, по сути, рассчитывать исключительно на собственные силы. Их предпринимательская деятельность, в частности, явила множество примеров жизненной стойкости, инициативы и предприимчивости. Образно говоря, немногие из российских резидентов успели «стать кем-то» в период, предшествовавший поселению в Японии, но зачастую многие «стали кем-то», уже живя в эмиграции, что также является отличительным признаком этой ветви российской послереволюционной эмиграции.

Список литературы