Граф А.А. Аракчеев. Современный взгляд на личность на основе анализа и сравнительной характеристики исторических источников и литературы

Он слыл среди современников человеком злым и жестоким - как бы нарочно созданным для того, чтобы омрачить их существование. Не только в характере его, воззрениях и поступках, но и в самом его внешнем виде усматривали прямо - таки врожденную предрасположенность к злодейству.

"По наружности Аракчеев походил на большую обезьяну в мундире, - из записок Н.А. Саблукова. - Он был высок ростом, худощав и жилист, в его взгляде не было ничего стройного, так как он был очень сутуловат и имел длинную тонкую шею, на которой можно было изучать анатомию жил, мышц и т.д. Сверх того, он как-то судорожно морщил подбородок. У него были большие мясистые уши, толстая безобразная голова, всегда наклоненная в сторону; цвет лица его был нечист, щеки впалые, нос широкий и угловатый, ноздри вздутые; рот большой, лоб нависший. Чтобы дорисовать этот портрет, у него были впалые глаза, и всё выражение лица представляло странную смесь ума и злости".

Многие современники Аракчеева считали, что он не заслуживает обыкновенного человеческого имени, и звали его между собой именами необыкновенными, в буквальном смысле сказочными: "людоед", "змей горыныч", "змей, который живёт на Литейной" или просто "змей"!

Разные мнения существовали о личности А.А. Аракчеева.

Аракчеева презирали и "правые" и "левые": высокомерные аристократы за то, что это был всесильный и жестокий временщик, третировавший любое сановное лицо; "истинные и верные сыны отечества" - декабристы видели в Аракчееве источник всех бед России и его власть расценивали как оскорбление всего национального чувства. Даже у историков самых различных школ и направлений преобладала преимущественно негативная оценка Аракчеева.

В дореволюционной исторической литературе Аракчеев удостаивался, безусловно, отрицательных оценок, которые восходили либо к либеральным и революционным дворянским кругам первой половины 19 века, но особенно ко времени правления Александра I (именно тогда появился термин "аракчеевщина" как синоним всего косного, реакционного, отсталого, жестокого), либо к раздраженным пассажам представителей придворной титулованной знати, которая ненавидела всесильного фаворита, кажется, едва ли не более чем его либеральные и революционные недоброжелатели.

В основном, среди современников Аракчеев не мог снискать положительных оценок. Всё не устраивало в "суровом временщике": и его характер, и его действия. Можно сказать, что у Алексея Андреевича никогда не было друзей, начиная со школьной скамьи и до самой смерти.

Пребывание Аракчеева в Артиллерийском и Инженерном Шляхетском корпусе стало школой, прежде всего для его характера, причем школой жестокой и немилосердной. Ему очень пригодилось здесь воспитание, полученное в родительском доме, привитые матерью трудолюбие и приверженность к порядку, но не менее сгодились и дарованные ему природой умственные способности, впервые ярко проявившиеся именно во время его учебы.

Добрых отношений с товарищами у Алексея Андреевича так и не сложилось до самого окончания учебы в кадетском корпусе. Но с преподавателями и с офицерами - воспитателями всё оказалось у него по-другому. С первых дней пребывания в корпусе Аракчеев выделялся среди кадетов своей исполнительностью и усердием в учёбе. "Он отличался от всех строгим поведением и прилежанием к наукам", - вспоминал про Аракчеева через много лет один из бывших его сотоварищей.

Не имея возможности задобрить офицеров-преподавателей подарками, наш герой сумел завоевать их благорасположением своим усердием в учебе, безропотным послушанием и редкой исполнительностью.

За такие проявленные качества учители всячески пытались поощрить молодого кадета. Аракчеев стал пользоваться своим положением для отмщения обид. По словам одного одноклассника Аракчеева: он "со всеми обходился неприязненно, и кода его сделали старшим, то он стал в свою очередь, бить всех". Другой же, близко знавший Аракчеева по кадетскому корпусу его современник, отзывался о нём ещё резче: "Аракчеев был сержантом и отличался как своими успехами в науках, так в особенности своей ретивостью ко всем военным порядкам. Действительно, он замечателен своими способностями, познанием и усердием; но он нестерпимого зверства, которое он уже высказывал над кадетами". В эти годы Аракчеев четко усвоил смысл жесткой системы второй половины 18 века в России, при которой слабый погибал, а сильный выживал и продвигался вперёд, особенно если это относилось к армии с её рекрутчиной, жестокими порядками неистовой муштрой и парадоманией, палочной дисциплиной. Аракчеев понимал, что только неукоснительное следование принципам этой системы способно двигать его вверх по служебной лестнице. Еще одно качество выделяло его среди сверстников - абсолютная преданность своему непосредственному начальнику и покровителю на всех этапах служебной лестницы. Надо добавить, что Аракчеев умел нравиться в первую очередь вышестоящим лицам и нравиться истово, исступленно. Это был талант и талант немалый.

Вероятно, прав был один из биографов А.А. Аракчеева П.Н. Богданович, когда писал: "Видно неопровержимо, что в личности и характере Аракчеева было что-то подкупающее и привлекающее в такой степени, что к нему с одинаковой симпатией и доверием относились и люди пожилые, прекрасно знавшие жизнь и людей, …, так и неопытный юноша как великий князь Александр Павлович".

Аракчеев помогал Александру, страховал его, а порой спасал от гнева отца. Именно с тех пор великий князь привык видеть в Аракчееве надежную защиту и опору. Такие отношения сохранились и после того, как Павел взошел на престол.

Если административной практики у Алексея Андреевича было предостаточно, то знаний не хватало в связи с плохим образованием, полученным в детстве. В кадетском же корпусе Аракчеев занимался в основном военными науками. И что же - Алексей засел за книги. Мемуаристы и историки много писали о неграмотности графа и о его нелюбви к книгам. "Аракчеев ничему не учился, кроме русского языка и математики", - писал о нем А.И. Михайловский - Данилевский. "Он имел лишь ум нравиться тому, кому следует", - заявил Д.Б. Мертваго. "Ничего не читал в молодости, пустота головы наполнена какими-то вздорами, которые в нашем свете слывут умением дела", - охарактеризовал Аракчеева в своих "Записках" служивший под его началом офицер Мартос. Историк-генерал Н.К. Шильдер отмечал: "Аракчеев не был из числа людей, которые чтением расширяют свои познания". А все-то обстояло как раз наоборот. По свидетельству Р.Ф. Ратча: "Образование он получил достаточное для обихода тогдашней службы, и приобретенные сведения умел сочетать со служебною практикою".

С 1792 года, когда Аракчеев начинает служить в гатчинской армии Павла I, граф резко возвышается на служебной лестнице. Получает своим усердием и настойчивостью высокие должности.

Аракчеев стал главной ударной силой павловских преобразований армии. Он жесточайшими мерами восстановил порядок и дисциплину в разложившихся гвардейских частях, подтянул офицерский корпус, добрался и до солдатских казарм, требуя наведения в них порядка.

Для установления "порядков" в армии как нельзя лучше подходил Аракчеев. "Всегда угрюмый, необщительный и держащийся особняком", он начал "беспощадно", по выражению Барклая де Толли вводить суровую дисциплину в войсках.

Армия скоро в полной мере ощутила на себе суровую аракчеевскую руку. "По отзывам служивших в царствование императора Павла, - пишет В.Ф. Ратч, - Аракчеев держал себя так, что ему, по-видимому, было приятнее находить беспорядки, при которых могла разыграться его желчь, чем встречать исправность".

Аракчеев постоянно посещал солдатские казармы. "Появление его производило всегда неприятное впечатление", - вспоминают современники. Он придирался ко всяким пустякам, "за все и про все ругался позорнейшими словами". Но известны и такие факты, когда при суровости, даже жестокости насаждаемых порядков в армии Аракчеев налагал взыскание на офицеров, которые подвергали солдат телесным наказаниям без всякой причины. И все это с жестоким давлением, мрачными придирками, отборной руганью. Аракчеев светил лишь отраженным светом, но уже на этом этапе своей жизни снискал прочную ненависть тех, кого он заставлял делать положенное по службе. По-видимому, во многом усилившиеся при Аракчееве тяготы по службе и стали причиной многочисленных мемуарных стонов российского офицерства той поры.

И все же нельзя не отметить, что строгие требования Аракчеева к соблюдению чистоты и опрятности в городе, наведение порядка в хозяйственной части армии имели и свою положительную сторону. Как сообщает В.Ф. Ратч, "больные в госпиталях первые почувствовали благотворные следствия строгого надзора нового коменданта", город принял опрятный вид "и жителям столицы не было необходимости совершать дальние объезды, чтобы миновать непроезжие улицы".

Уже в это время в отношениях и с Павлом I, и с Александром Павловичем все более выявляется черта молодого генерала - его необычайное честолюбие, стремление получить за свою столь необходимую службу нечто большее, чем чины, звания, ордена, деньги, земли, к которым он был весьма равнодушен, - признание царственных особ. Он, мелкопоместный дворянин, добившийся всего собственным трудом, никогда не мог сравниться с ними по части породы, богатств, но благодаря близости к императору, к цесаревичу, благодаря их поддержке и признанию он становился сразу на десять голов выше их всех. Для него это была самая большая плата, и это прекрасно понимали Павел, а позднее и Александр.

Но, как верно заметил историк Н.М. Романов, "Аракчеев был необходим Александру, чтобы заслонить себя от всевозможных порывов батюшки, никогда не оказывавшего доверия сыну-первенцу". И еще: "Александр заслонялся Аракчеевым от отца, - пишет историк А.А. Кизеветтер, - и для того чтобы обеспечить себе это, столь необходимое и надежное прикрытие, он всячески цеплялся за Аракчеева. Здесь было не ослепление личностью Аракчеева, а расчетливое использование его услуг в интересах самосохранения".

По словам Н.И. Греча: "Александр видел в нем одного из тех, которые были верны его отцу, видел человека, по наружности бескорыстного, преданного ему безусловно и сделал его козлищем, на которого падали все грехи правления, все проклятия народа".

Служебная карьера при Павле I была переменчива: быстрые взлеты и следовавшие за ними падения были явлением обычным. Не избежал этой участи и Аракчеев. Дважды он впадал в немилость, впрочем вполне "заслуженно".

В 1799 году Павел I был убит "заговорщиками". Спустя два года уже новый император Александр I вызывает Аракчеева из Грузина, села, где Алексей Андреевич находился в опале.

В это время Аракчеев в своем имении не терял времени. Он превратил его в блестящее хозяйство. И здесь он проявил высокую организованность, широкий кругозор, прагматизм и вновь отменные требовательность и жестокость.

Историк Н. Богословский писал в 1882 году в книге "Аракчеевщина", что "Аракчеев перестраивал деревни без всякого соображения в отношении к хозяйству крестьян, но для вида, чтоб было все симметрично, прямо и гладко".

Особые, внешне дружеские, отношения сложились у Аракчеева с новым императором Александром I.

Современники, а после историки недоумевали, зачем было нужно монарху ставить на столь ответственные посты Аракчеева, уже тогда известного своей грубостью и жесткостью.

На протяжении всей службы во время царствования Александра Аракчеев в своей деятельности не отражал никакой политической тенденции и ориентации, кроме воли и желания императора.

Единственное, на что претендовал Аракчеев, это на признание своего особого положения при царе; это была, повторимся, плата за его преданность, верность и рвение. Для Аракчеева она стоила много, если не все. И все недоразумения между Александром и Аракчеевым возникали не на основе расхождений во взглядах или в политике, а исключительно из-за обид фаворита на то, что он недостаточно оценен, либо обойден личным вниманием монарха.

Но надо заметить, что существовало и такое мнение среди современников графа, а именно Е.Ф. Фон-Брадке утверждал: "наследник никогда не отзывался об Аракчееве с выгодной стороны". Но почему? Видимо, Александр очень боялся испортить свою репутацию благочестивого и правильного монарха. "Император Александр знал, до какой степени имя временщика было ненавистно всем русским, он не поколебался передать в суровые руки этого человека армию для искоренения по военному управлению замеченных во время войны беспорядков, - писал Н.К. Шильдер. -Вместе с тем это назначение свидетельствовало, что Александр перестал дорожить общим мнением и более щадить его не намерен".

Сам монарх говорил: "Я знаю, что Аракчеев груб, невежественен, необразован. Однако он имеет большую практическую сметку, мужество и инициативу и наделен огромной работоспособностью. Он также глубоко вникает в детали. Он соединяет в себе редкую неподкупность с презрением к почестям и материальным благам. И он обладает несгибаемой волей и фанатичной страстью командовать людьми. Я не мог бы сделать что-либо без него". В этих словах Александр исходит из практической выгоды, а не из личной симпатии к Аракчееву.

О назначении Алексея Андреевича инспектором всей артиллерии писал Е.Ф. Фон-Брадке: "Человеколюбивая, кроткая, душа монарха была слишком противоположна душе Аракчеева, чтобы можно было опасаться когда-либо сближения между ними; а между тем, все-таки взяло верх соображение, что не следует оставлять без пользы такие замечательные дарования". Александр I очень выгодно смотрелся на фоне резкого, сурового, безобразного графа.

Общепризнанно, что умный, изворотливый и дальновидный властитель Александр Павлович, опираясь в своей деятельности, с одной стороны, на либерала Сперанского, а с другой - на реакционера Аракчеева, умело балансировал в тогдашнем обществе, получая поддержку широких слоев населения и, в первую очередь, верхушки дворянства, придворных и армейских кругов, которые не были едины в подходе к решению вопросов внутренней и внешней политики России.

В сознании современников эти две известные личности неизбежно противопоставлялись одна другой. Аракчеев и Сперанский получили каждый по клейму и соответствующему месту на исторической полке.

А.С. Пушкин говорил М.М. Сперанскому в 1834 году: "Вы и Аракчеев, вы стоите в дверях противоположных этого царствования, как гении Блага и Зла". Подобное представление мало соответствовало тому, что было на самом деле.

Г.С. Батенков работал под началом обоих этих людей, и близко с ними соприкасаясь, составил довольно прочное мнение о каждом. В воспоминаниях, записанных Гаврилой Степановичем, Сперанский и Аракчеев предстают как противоположности, но не добра и зла, а каждый будто зеркало другому:

"Аракчеев страшен физически, ибо может в жару гнева наделать множество бед; Сперанский страшен морально, ибо прогневить его, значит уже лишиться уважения.

… Аракчеев любит приписывать себе все дела и хвалиться силою у государя всеми средствами. Сперанский любит… скрывать свою значимость и все дела выставляет легкими.

Аракчеев преступен на все просьбы к оказанию строгости и труден слушать похвалы: все исполнять что обещает. Сперанский преступен на все просьбы о добре, охотно обещает и часто не исполняет: злоречия не любит, а хвалит редко.

Аракчеев с первого взгляда умеет расставить людей сообразно их способностям: ни на что постороннее не смотрит.

Сперанский нередко смешивает и увлекается особыми уважениями.

Аракчеев решителен и любит наружный порядок. Сперанский осторожный и часто наружный порядок ставит ни во что.

Аракчеев ни к чему принужден быть не может. Сперанского характер сильный может заставить исполнять свою волю.

Аракчеев в обращении прост, своеволен, говорит без выбора слов, а иногда и неприлично; к подчиненным совершенно искренен и увлекается всеми страстями. Сперанский всегда является в приличии, дорожит каждым словом и кажется неискренним и холодным.

… Мне оба они нравились, как люди необыкновенные, но Сперанского любил душою".

Такими предстают перед нами Аракчеев и Сперанский в изображении декабриста Г.С. Батенкова. Более правдивой, точной и объективной характеристики этих двух деятелей в обширной мемуарной литературе о них, в большинстве своем тенденциозной и нередко наполненной легендами, мы не имеем.

По свидетельству того же Г.С. Батенкова: "Граф Аракчеев имел обширную и непреклонную волю. Не легко было достичь у него принятия какой-нибудь не его собственной или не самим им требуемой мысли. Но единожды обнятого им предмета он уже не оставлял на ответственности преложившего и приуготовленного. Деятель он был неутомимый, и хотя главное его предприятие - военные поселения общим мнением не одобрялись и были причиною неумолимого на него негодования, однако же, он несмотря ни на что и мерами слишком крутыми дал ему обширное развитие".

Аракчеева постоянно противопоставляли Сперанскому, в котором видели лишь положительные черты. А Алексей Андреевич считался отрицательным персонажем в государственной деятельности страны. Но нельзя никакого человека рассматривать односторонне. В нем всегда присутствует и плохое, и хорошее.

Все военные реформы Аракчеева были проникнуты духом современности, устремлены в будущее. Практически он выступал в той же ипостаси, что и Сперанский, - реформатора, но не государственного устройства России, а ее вооруженных сил, что было чрезвычайно важно в тогдашних международных условиях.

Однако, если реформы Сперанского политически задевали дворянскую консервативную верхушку, а затем поставили под вопрос существование традиционного абсолютизма в России, то военные реформы Аракчеева, затрагивали не политически, а персонально многих высокопоставленных особ, лишь укрепляли абсолютистскую власть.

Аракчеев был прежде всего исполнителем воли монарха и в период после войны 1812 года трудно найти какие-либо черты реакционности в его действиях, оценках, но несомненно одно: его независимость, неуязвимость связана с его личными отношениями с императором. В этом он выходил в течении долгих лет победителем, что не могло не усилить общую ненависть к нему столичного "боярства", как образно сказал П.Н. Богданович. В тех же случаях, когда кто-либо из них добивался успехов на этом поприще, он становился личным врагом временщика, тяжело переживавшего, если Александр с кем-то, кроме него, делил свою привязанность.

Но среди врагов Аракчеева никогда не было Сперанского. Он просто ревновал неудачливого реформатора к Александру I, и никакие другие мотивы нельзя найти в некоторой отдаленности, существовавшей между двумя выдающимися людьми первой половины 19 века.

После смерти Аракчеева Пушкин с горечью писал своей жене в 1834 году: "Аракчеев … умер. Об этом во всей России жалею я один. Не удалось мне с ним свидеться и наговориться".

У офицеров, служивших в рассматриваемую пору под началом Аракчеева не всегда складывалось отрицательное впечатление о нем. "1806 год познакомил меня с графом Аракчеевым, - вспоминал И.С. Жиркевич, бывший в то время адъютантом одного из гвардейских артиллерийских батальонов. - Слышал я много дурного насчет его и вообще мало доброжелательного; но, пробыв три года моего служения под ближайшим его начальством, могу без пристрастия говорить о нем. Честная и пламенная преданность к престолу и отечеству, проницательный природный ум и смышленость, без малейшего, однако же, образования, честность и правота - вот главные черты его характера. Но бесконечное самолюбие, самонадеянность и уверенность в своих действиях порождали в нем часто злопамятность и мстительность; в отношении тех же лиц, которые один раз заслужили его доверие, он всегда был ласков, обходителен и даже снисходителен к ним…".

Алексей Андреевич был убежден, что лишь посредством страха можно навести порядок. "Только то и делается, что из-под палки", - часто говаривал он. И страх, внушаемый им, действительно, порождал порой чудеса повиновения.

По свидетельству сардинского посланника в Россию графа Жозефа де Местера, который сообщил в 1808 году о возвышении Аракчеева: "Он сделался военным министром и обеспечен неслыханной властью. Он жесток, строг, непоколебим; но, как говорят, нельзя назвать его злым. Я же считаю его очень злым. Впрочем, это не значит, чтобы я осуждал его назначение, ибо в настоящую минуту порядок может быть восстановлен лишь человеком подобного закала. Остается объяснить, как решился его императорское величество завести себе визиря: ничто не может быть противнее его характеру и его систем. Основное его правило состояло в том, чтобы каждому из своих помощников уделять лишь ограниченную долю доверия. Полагаю, что он захотел поставить рядом с собою пугало по-страшнее по причине внутреннего брожения, здесь господствующего Аракчеева".

Деятельность на посту военного министра высоко оценивалась не только теми, кто относился к нему доброжелательно, но даже недругами его.В.Р. Марченко, служивший в экспедиции военного министерства под началом Аракчеева, писал: "В управлении военным министерством граф Аракчеев держался одного правила: все гибни, лишь бы мне блестеть. Самовластием беспредельным и строгостью сделал он много хорошего: восстановил дисциплину, сформировал заново армию, …, учредил запасы и оставил наличных денег".

Когда Аракчеев занял данную должность, все стали заниматься строго определенным делом и исполнять его качественно, в противном случае их ожидало суровое наказание.

Сам Аракчеев был не менее требователен и к себе. Всегда и все исполнял во время. "Никто из нас не помнил, - отмечал В.Р. Марченко, - чтобы у графа Аракчеева какой-либо указ вынесен был неподписанным, или того не было сделано, что он кому обещает".

Граф постоянно приводил себя пример по службе. Уж что-что, а уважение к себе он внушать умел. И.А. Бессонов, близко знавший Аракчеева, в своих воспоминаниях писал о нем: "Всегда осторожный, всегда скрывающий глубоко свою мысль и свои страсти, он не любил около себя шуму и восклицаний, в каком бы роде они не были. …Была ли то врожденная или рассчитанная скромность, склонность к тишине и уединению, как знать? Аракчеев не был балагуром и, сколько известно, крепко недолюбливал людей этого рода. Впрочем, с ним и шутить было не совсем удобно или ловко: и все эти умники тогдашнего времени (были) замечательно тупы и теряли дар слова … не только в присутствии сурового временщика, но даже при одном его имени".

Естественно, важное место в понимании жизни и деятельности Аракчеева имела печальная эпопея военных поселений. А.И. Герцен считал их появление "величайшим преступлением царствования Александра I", а декабрист П.И. Пестель - "самой жесточайшей несправедливостью".

По наблюдению Н.К. Шильдера, основывающемуся на свидетельствах современников, "Аракчеев усмотрел в этой царственной фантазии еще более укрепить свое собственное положение и обеспечить в будущем преобладающее влияние на государственные дела". Но на самом деле Аракчеев первоначально высказывался против военных поселений. Но как только вопрос о них был окончательно решен Александром I, суровый граф стал верным исполнителем "его плана по своему верноподданническому усердию".

Что бы ни говорили о военных поселениях современники их и историки, как бы не ругали сие учреждение - не уйти от факта: вводилось оно в России облагодетельствовать своих подданных, призванных на армейскую службу. Поселения войск должно было улучшить быт солдат. Крестьяне должны были получить при военизированном устройстве жизни ряд преимуществ.

Граф Аракчеев дело организации военных поселений представлял себе как грандиозное благодеяние и видел себя не иначе, как благодетелем.

Идею создания военных поселений, в конце концов припишут Аракчееву. "Непонятно, как Аракчееву, умному человеку, пришла в голову такая дикая мысль", - сетовала графиня А.Д. Блудова. Сам же Аракчеев рассказывал служившему в поселениях инженеру А.И. Мартосу, что "военные поселения составляют собственную государеву мысль: это его дитя, в голове государевой родившееся, которое он любил и с которым он не мог расстаться".

Но не было в действительности у россиян всеобщей ненависти к Аракчееву. Всегда, во все эпохи его жизни, находились вокруг него люди, воздающие ему хвалу, люди, благодарные ему за то, что он для них сделал.

"Ясно и очевидно, что Аракчеев был не вполне тот, что мерещится нам в журнальных легендах, которые поются с такой охотою на удовольствие общественного суеверия", - так писал в одной из своих статей князь П.А. Вяземский. В доказательство он говорил: "Разумеется, не беру на себя защищать его и безусловно отстаивать … Александр, при уме своем, при данной опытности, …, мог ли быть в ежедневных сношениях с человеком по государственным делам и не догадаться, что это человек посредственный и ничтожный? Здравый смысл и логика отрицают возможность подобных противоречий".

Много лет спустя Ф.В. Булгарин напишет в своих воспоминаниях: "Граф А.А. Аракчеев принадлежит Истории, и под пером историка - философа займет в ней весьма важное место. Главнейшее достоинство графа А.А. Аракчеева состояло в том, по моему мнению, что он был "настоящий Русак" … Все русское радовало его и все, что, по его мнению, споспешествовало славе России, находило в нем покровительство. … Другое важное достоинство графа состояло в ненависти к всякому фанфаронству и самохвальству".

Можно лишь поразиться, как быстро Граф Аракчеев утвердился на вершине власти, как быстро стал первым сановником империи. "1816-й год я адъютантствовал при графе в Петербурге, - вспоминал офицер Мартос. - … Граф часто давал мне и прочим намеки, что кто служит при нем адъютантом, должен вменять себе в особую честь, чего мы не догадывались и подлинно как были просты".

Многие оставались в недоумении. Великая княгиня Александра Федоровна признавалась: "Я никогда не могла понять, каким способом он сумел удержаться в милости до самой кончины императора Александра". Декабрист Н.И. Лорер писал в 60-х 19 века: "История еще не разъяснила нам причин, которые понудили Александра - исключительного европейца 19-го столетия, человека образованного, с изящными манерами, доброго, великодушного, - отдаться, или лучше сказать, так сильно привязаться к капралу павловского времени, человеку грубому, необразованному".

В своих мемуарах декабрист Н.А. Бестужев писал: "В том положении, в каком была и есть Россия, никто еще достигал столь высокой степени силы и власти, как Аракчеев. Этот вельможа, под личиною скромности, устраняя всякую власть, один, незримый никем, без всякой явной должности, в тайне кабинета, вращал всею тягостью дел государственных, и злобная, подозрительная его политика лазутчески вкрадывалась во все отрасли правления".

Как государственный деятель Аракчеев был уважаем многими выдающимися людьми своего времени. Но в мемуарной литературе факт сей почему-то преумолчен. Более того, часто утверждается, что Аракчеев был человеком, которого "кроме гнуснейших льстецов, никто терпеть не мог, не произносил без презрения имя его". Цитированные слова принадлежат А.М. Тургеневу, видному сановнику.

Мемуары современников и труды историков обыкновенно рисуют нам Аракчеева в образе человека всеми презираемого и ненавидимого, во всех уголках России всячески поносимого, так что остается лишь пожалеть его и удивиться, как мог он жить в подобной атмосфере, как нес на себе крест всеобщего проклятия.

Глава II. Современный взгляд на личность А.А. Аракчеева