Открытие и колонизация Мексики

Колыбель древних культур майя, ацтеков, тольтеков, олъмеков, сапотеков, тарасков - Мексика в XVI в. была завоевана испанскими конкистадорами, насильственно прервавшими самобытный процесс развития индейских народов.

Варварски разрушая сложившиеся там цивилизации, европейские завоеватели захватывали земли, грабили, порабощали или истребляли коренных обитателей, жестоко подавляли всякую попытку сопротивления. Массовая гибель индейцев, непосильный труд на плантациях и рудниках, систематическое недоедание, частые эпидемии чумы, оспы, тифа и других болезней, занесенных из Европы, Африки и Азии, резкое падение рождаемости и рост детской смертности привели к катастрофическому сокращению числа аборигенов.

К. Маркс, говоря об эпохе колонизации Нового Света, характеризовал Мексику как одну из «обреченных на разграбление богатых и густо населенных» стран, где «обращение с туземцами было... всего ужаснее» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 763).. Если индейское население Центральной Мексики к 1519 г. составляло около 25 млн. человек (См.: Borah W., Cook S. F. The Aboriginal Population of Central Mexico on the Eve of the Spanish Conquest. Berkeley; Los Angeles, 1963, p. 88. В дальнейшем авторы увеличили эту цифру до 27,6 млн. (см.: Cook S. P., Borah W. Essays in Population History: Mexico and the Caribbean. Berkeley etc., 1971, vol. 1, p. 115). По оценке Генри Добинса, она достигала не менее 30 млн. (см.: Dobyns П. F. An Appraisal of Techniques with a New Hemispheric Estimate. - Current Anthropology, 1966, Oct., vol. 7, N 4, p. 412).), то к 1548 г.- уже 6,4 млн., к концу 60-х годов XVI в.- около 2,6 млн., а в начале XVII в. немногим более миллиона (См.: Cook S. F., Borah W. The Indian Population of Central Mexico 1531 - 1610. Berkeley; Los Angeles, 1960, p. 47 - 48.).

Открытие и колонизация Мексики, имевшие столь губительные последствия для ее народов, объективно способствовали, однако, складыванию в этой стране, где ранее безраздельно господствовали дофеодальные отношения, исторически более прогрессивной социально-экономической формации. Возникли предпосылки постепенного вовлечения Северной и Центральной Америки в орбиту капиталистического развития и включения их в систему формировавшегося всемирного рынка. Но самих колонизаторов меньше всего волновали идеи общественного прогресса. Заботясь лишь о собственной выгоде, они расхищали природные богатства Мексики, беспощадно эксплуатировали народные массы, зверски расправлялись с теми, кто проявлял малейшее недовольство, установили режим, тормозивший рост производительных сил колонии в угоду интересам метрополии.

Испанские владения в Северной и частично Центральной Америке (Табаско, Юкатан) составляли вице-королевство Новая Испания (образованное в 1535 г.). К началу XIX в. в него входили вся современная Мексика (за исключением Чьяпаса) и южная часть нынешней территории США (штаты Техас, Калифорния, Нью-Мексико, Аризона, Невада, Юта, часть Колорадо и Вайоминга). Высшую гражданскую и военную власть осуществлял вице-король, подотчетный лишь королевскому правительству и Верховному совету по делам Индий в Мадриде.

В 1786 г. часть провинций Новой Испании была преобразована в 12 интендантств во главе с интендантами, выполнявшими административные, судебные и военные функции, ведавшими сбором налогов и деятельностью муниципалитетов провинциальных центров. Семь северных провинций объединялись в два военных округа: западный и восточный. Они возглавлялись командующими, подчиненными вице-королю. Кроме того, три провинции сохранили свой прежний статус. Городами и сельскими округами управляли коррехидоры и старшие алькальды, которым были подвластны выборные старосты индейских селений.

В столице вице-королевства Мехико и в Гвадалахаре, политическом и административном центре одноименного интендантства (за которым долго сохранялось прежнее название этой провинции - Новая Галисия), имелись специальные коллегии - аудиенсии. Они выполняли главным образом судебные функции, а также наблюдали за работой правительственного аппарата. Аудиенсия Мехико являлась совещательным органом при вице-короле. Ее юрисдикция распространялась на южную часть вице-королевства, а юрисдикция аудиенсии Гвадалахары - на северные районы. В городах существовали местные советы (кабильдо, или аюнтамъенто), члены которых номинально избирались домовладельцами, фактически же эти должности стали со временем пожизненными и наследственными, а иногда даже покупались. Деятельность городских муниципалитетов, занимавшихся вопросами благоустройства, финансами, разбором уголовных и гражданских дел, контролировалась колониальной администрацией.

Подавляющее большинство шестимиллионного населения Новой Испании составляли ее уроженцы, причем около 40% -индейцы. Резкое сокращение их численности в течение первого столетия после начала конкисты вынудило колонизаторов, нуждавшихся в рабочей силе и налогоплательщиках, перейти от прямого ограбления и истребления коренных жителей к более организованной эксплуатации, принявшей в основном феодализированную форму. В результате изменения условий жизни аборигенного населения со второй половины XVII в. начался его медленный прирост, и к началу XIX в. количество индейцев достигло 2,3-2,4 млн. человек (См.: Humboldt A. Essai politique sur le royaume de la Nouvelle-Espagne. Paris,1811, t. I, p. 369; Alamdn L. Historia de Mejico. Mexico, 1942, t. I, p. 29 - 30.). Многие из них жили общинами, за которыми испанское законодательство признавало право владения землей, запрещая ее отчуждение без санкции властей. Тем не менее испанцы, прибегая к различным ухищрениям, захватывали общинные земли, а впоследствии юридически оформляли свои действия.

На протяжении большей части колониального периода индейцы считались лично свободными. Их труд по закону подлежал оплате и не должен был быть чрезмерно тяжелым. Однако фактически они работали бесплатно или за жалкие гроши и неограниченное время, не имели совершенно никаких прав и полностью зависели от произвола королевских чиновников, помещиков, церкви. Индейцам разрешалось постоянно находиться только в своих селениях или специальных кварталах городов, и они не могли сами менять место жительства. Им был, как правило, закрыт доступ в большинство ремесленных цехов; в тех же немногих, куда их допускали, они обычно выполняли самую черную и тяжелую подсобную работу.

С начала XVII в. над индейцами тяготела принудительная трудовая повинность (репартимьенто, или куатекиль), предусматривавшая выделение властями определенного числа мужчин в возрасте с 15 до 60 лет для работы на рудниках, промышленных предприятиях и плантациях, ухода за скотом, строительства зданий, мостов, дорог и т. д. С индейцев взималась подушная подать - трибуто, которую на рубеже XVIII и XIX вв. платили один раз в год в размере двух песо (Употреблявшийся в Новой Испании на рубеже XVIII и XIX вв. как основное средство денежного обращения так называемый мексиканский песо (именуемый также песо дуро, или фуэрте) представлял собою серебряную монету весом в одну унцию (около 30 г), равную 8 реалам серебром или 680 мараведи (старинная испанская медная монета).) все женатые мужчины от 18 до 50 лет, за исключением касиков (наследственных старейшин), старост селений и других должностных лиц. Холостяки и одинокие женщины облагались податью в половинном размере. Однако на деле эти положения постоянно нарушались. Пользуясь тем, что местные власти часто не выдавали квитанций об уплате подати, сборщики задерживали на дорогах индейцев, направлявшихся в ближайший город, и вторично требовали у них денег.

Большинство коренного населения было прикреплено к крупным поместьям - асьендам, где они являлись основной рабочей силой. Тем индейцам, которые оказались согнанными со своих земель, приходилось наниматься к помещикам в качестве батраков-поденщиков. Тем, кому наделы оставлялись на правах «аренды», за пользование землей приходилось работать на ее нового владельца и отдавать ему часть урожая. И в том и в другом случае индейцы попадали в кабальную зависимость. Многие из них превратились со временем в наследственных долговых рабов - пеонов. «Пеонаж,- писал К. Маркс,- это ссуда денег в счет будущей работы. Подобные ссуды приводят к тому же, что и обыкновенное ростовщичество. Работник не только всю свою жизнь остается должником кредитора, следовательно, принудительно работает на него, но эта зависимость переходит по наследству на его семью и на следующее поколение, делая их фактически собственностью кредитора» (Маркс К. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 31, с. 470.).

Система долговой кабалы практиковалась не только в сельском хозяйстве, но также на рудниках и мануфактурах, владельцы которых, уплатив за индейцев подушную подать или выдав им небольшой денежный аванс либо ссуду одеждой и продуктами питания, заставляли их для погашения неуклонно возраставшей задолженности работать на самых тяжелых условиях.

На плантациях сахарного тростника и других тропических культур, в горнодобывающей промышленности, на мануфактурах, в качестве домашней прислуги трудились также негры, которых стали ввозить в Новую Испанию главным образом из Западной Африки с середины XVI в. в связи с нехваткой рабочих рук. Но вследствие высокой смертности и постепенного уменьшения, а затем и полого прекращения их ввоза в результате начавшегося прироста индейского населения численность негров к началу XIX в. (1810) не превышала 10 тыс. человек (См.: Agairre Beltrdn G. La poblacion negra de Mexico 1519 - 1810. Mexico, 1946, p. 237.). В большинстве своем они являлись рабами, но и те немногие, которые считались свободными, по своему положению фактически не отличались от рабов, и на них даже юридически не распространялись законы, изданные «в защиту» индейцев. Однако подобно последним свободные негры должны были платить подушную подать.

Помимо индейцев и негров, в Новой Испании существовала большая группа населения европейского происхождения. Привилегированную верхушку колониального общества составляли уроженцы метрополии, которых местные жители презрительно называли гачупинами (по-испански «люди со шпорами»). Их насчитывалось в начале XIX в. около 15 тыс. Преимущественно представители родовитого дворянства, а также богатые купцы, которые вели оптовую торговлю, они захватили почти все высшие административные, военные и церковные посты. Среди них были крупные помещики и владельцы рудников. Испанцы кичились своим происхождением и рассматривали себя как высшую расу по сравнению не только с индейцами и неграми, но даже и с родившимися в колонии потомками своих соотечественников - креолами.

Численность креолов равнялась примерно 1,1 млн. человек (См.: Alamdn L. Op. cit., t. I, p. 533 - 534.). Из их среды вышла большая часть помещиков. Креолы пополняли также ряды колониальной интеллигенции, занимали должности в среднем и низшем звене административного аппарата, церкви и армии. Сравнительно немногие из них посвятили себя торгово-промышленной деятельности, но им принадлежало большинство рудников и промышленных предприятий. Среди креольского населения были также мелкие землевладельцы, ремесленники, хозяева небольших мастерских, лавочники, горнорабочие.

Обладая номинально равными правами с «европейскими испанцами», креолы на деле подвергались жесткой дискриминации и лишь в порядке исключения назначались на высокие посты. Так, за весь колониальный период из 61 вице-короля только 3, а из 171 епископа только 41 были креолами. Креолы, в свою очередь, с презрением относились к индейцам и вообще «цветным», которых третировали как представителей низшей расы.

Они гордились мнимой чистотой своей крови, хотя на самом деле в жилах большинства из них текла в той или иной пропорции индейская либо негритянская кровь.

В ходе колонизации происходил процесс смешения европейцев, индейцев, негров. Вследствие этого население Новой Испании по своему этническому составу было крайне неоднородным. Наряду с коренными жителями страны - индейцами, неграми и колонистами европейского происхождения имелась весьма многочисленная группа, образовавшаяся в результате смешения белых и индейцев (европейско-индейские метисы), белых и негров (мулаты), индейцев и негров (самбо). Это потомство от смешанных браков (а чаще внебрачного происхождения), которое в колониальную эпоху называли кастас, составляло около 2,4 млн. человек (Ibid., p. 29 - 30: Humboldt A. Op. cit. Paris, 1811, t. II, p. 48.), в действительности же гораздо больше, так как к данной категории следует отнести и многих «креолов», фактически являвшихся метисами или мулатами.

Метисное население было лишено гражданских прав: метисы и мулаты не имели доступа к чиновничьим и офицерским должностям, не могли участвовать в выборах органов самоуправления и т. д. Они занимались ремеслом, розничной торговлей, служили в качестве управляющих и приказчиков у богатых помещиков-креолов, составляли большинство мелких землевладельцев - ранчеро. Некоторые из них были лицами свободных профессий, а к концу колониального периода проникали в ряды низшего духовенства. Часть метисов превратилась в пеонов, рабочих рудников и мануфактур, деклассированный элемент городов (леперос). В рамках расово-этнической иерархии, установленной колонизаторами, «индометисы» занимали более высокое положение по сравнению не только с индейцами и неграми, но также с мулатами и самбо.

Хозяйственная жизнь Новой Испании полностью определялась интересами метрополии, для которой колония была прежде всего источником снабжения драгоценными металлами. Поэтому их добыча стала важнейшей отраслью мексиканской экономики. Обрабатывающая же промышленность развивалась медленно.

Хотя первые мануфактуры, основанные на ручном труде или применении простейших приспособлений, появились еще в XVI в., преобладали мелкие мастерские ремесленного типа. Их работники объединялись в цехи, уставы которых строжайшим образом регламентировали объем и технологический процесс производства, число членов цеха, цены на сырье и готовую продукцию, качество, размеры и цвет выпускаемых изделий, запрещали или ограничивали доступ индейцев, негров и прочих «цветных». Стремясь сохранить за метрополией монополию па ввоз товаров, испанские власти не позволяли создавать новые мануфактуры и использовать труд индейцев на уже существующих, а также изготовлять шелковые ткани, водку, вина и ряд других товаров.

Экономическая политика мадридского правительства обусловила и состояние сельского хозяйства колонии. Боясь конкуренции со стороны местной продукции, власти запрещали выращивание в Новой Испании винограда, олив, конопли, льна, разведение шелковичных червей и т. д. Разрешалось разводить лишь такие культуры, которые не произрастали в Испании. Все эти ограничения мешали владельцам крупных поместий, в руках которых находилась большая часть земли, расширять сельскохозяйственное производство.

Внутренняя торговля до начала XIX в. не носила регулярного характера и велась преимущественно на рынках, функционировавших раз в неделю либо раз в месяц, и на ежегодных ярмарках. Ее росту препятствовали государственная монополия на продажу соли, спиртных напитков, пороха, табачных и иных изделий, недостаток и плохое состояние средств сообщения, отсутствие единой системы мер и весов. К тому же покупательная способность основной массы населения, страдавшей от многочисленных поборов, была весьма низкой.

Торговля с иностранными государствами, а до 70-х годов XVIII в. и с другими испанскими колониями (кроме Филиппин) запрещалась. На протяжении большей части колониального периода экономические связи Новой Испании в основном ограничивались торговыми отношениями с метрополией, которые осуществлялись только через Веракрус и один испанский порт - Севилью, а с 1717 г.- Кадис. Все товары облагались высокими таможенными пошлинами. Кроме того, при их продаже и перепродаже взимался особый налог - алькабала, размер которого на протяжении большей части XVII - XVIII в. и в первом десятилетии XIX в. составлял 6% стоимости,

Товары из метрополии и в обратном направлении вплоть до последней четверти XVIII в. перевозились только специальными флотилиями, а с Филиппин в порт Акапулько - так называемым манильским галионом (Этот корабль почти ежегодно (за редким исключением) выходил в июле - августе с грузом товаров из Манилы и обычно к концу года прибывал в Акапулько, откуда через несколько месяцев отправлялся в обратный рейс). Число и тоннаж судов, совершавших трансатлантические рейсы, маршруты движения, ассортимент товаров и стоимость груза, возможный состав пассажиров строго лимитировались. Торговля Новой Испании во многом зависела от существовавших в Мехико, а с конца XVIII в. и в некоторых других городах торговых палат (консула-до), выполнявших в то же время функции купеческих гильдий и коммерческих судов. Консуладо представляли интересы богатого купечества, состоявшего главным образом из уроженцев метрополии (купеческой верхушке Новой Испании принадлежали, впрочем, далеко не все испанцы, занимавшиеся торговлей (см.: Moreno С. R. Kauf-mannschaft und Handelskapi-talismus in der Stadt Mexiko (1759 - 1778). Bonn, 1976, S. 278).).

Одним из столпов колониального режима была церковь. Католическая религия являлась мощным средством воздействия на население. Под ее влиянием находилась по существу вся духовная жизнь Новой Испании: церковь ведала учебными заведениями, через инквизицию осуществляла цензуру и т. д. Ей принадлежало к концу XVIII в. более половины всего недвижимого имущества колонии. Церковь владела землей, полученной в дар от короля и знати, по завещаниям и из других источников, имела огромные доходы от ростовщичества, сбора десятины, платы за требы, «добровольных» пожертвований паствы. Но лишь небольшая доля церковных капиталов (около 3 млн. песо), оценивавшихся к началу XIX в. примерно в 44,5 млн., была вложена в недвижимость. В основном же они употреблялись для ипотечных и кредитных операций: денежные ссуды и займы под залог собственности светских землевладельцев, финансирование торговых предприятий, промышленности, сельского хозяйства. Духовенство обладало важными привилегиями: оно не облагалось налогами и пользовалось правом особой юрисдикции по всем судебным делам, касавшимся личности или имущества (фуэро).

Следует, однако, сказать, что богатство и власть находились в руках представителей высшей иерархии, к которой принадлежали епископы, члены соборных капитулов (Коллегия духовных лиц, состоящих при епископской кафедре.), должностные лица инквизиции, настоятели монастырей, главы духовных орденов и т. д.- преимущественно уроженцы метрополии. Большей же части низшего духовенства (состоявшего в основном из креолов и метисов) приходилось довольствоваться скудным жалованьем и весьма скромными даяниями верующих. Если архиепископ Мехико получал в XVIII в. 130 тыс. песо в год, а другие «князья церкви» почти столько же, то годовой оклад многих приходских священников едва достигал 100 песо, что ненамного превышало средний заработок горнорабочего.

Трудящиеся массы колонии, подвергавшиеся жестокой эксплуатации и лишенные элементарных прав, находились в крайне тяжелом положении. Оно усугублялось дискриминацией населения индейского и африканского происхождения. Эта дискриминация была одним из проявлений испанской колониальной политики, имевшей целью в противовес происходившей этнической интеграции изолировать и противопоставить друг другу уроженцев Испании, креолов, индейцев, негров и метисов. Колонизаторы делили жителей Новой Испании на категории по расовому принципу, причем каждый вариант смешения европейцев, индейцев и негров имел особое название. Расистская подоплека такой системы нашла, в частности, свое выражение в оскорбительных для человеческого достоинства обозначениях, заимствованных из зоологического словаря: лобо (волк), койоте (койот), мулато (напоминающий потомство мула), самбо (порода обезьян), камбухо (конь вороной масти) и т. д. Однако фактически принадлежность к той или иной группе определялась зачастую не только расово-этническими признаками, но и социальными моментами. Так, некоторые состоятельные метисы считались официально креолами, а многие дети индианок и испанцев, жившие в индейских селениях, рассматривались властями как индейцы.

Несмотря на противодействие испанской монархии, длительный процесс смешения различных этнических компонентов сопровождался установлением определенной общности метисного, креольского, негритянского и части индейского населения. Все они говорили на испанском языке, исповедовали одну и ту же католическую религию. Ранее не связанные между собой территории отдельных племен и народов оказались объединенными в рамках созданного завоевателями вице-королевства, делившегося на интендантства и более мелкие административные единицы. Важное значение имело развитие экономических связей и рыночных отношений. Под влиянием всех этих обстоятельств к началу XIX в. сложились объективные предпосылки становления мексиканской нации. Но созданию условий, необходимых для ее формирования и консолидации, мешал колониальный статус.

Упорная борьба против испанского господства шла начиная с XVI в. В освободительном движении участвовали главным образом независимые индейские племена (сохранившиеся в ряде малодоступных районов, удаленных от основных центров колонизации), крестьянство, городская беднота и другие социальные группы, принадлежавшие к эксплуатируемым низам общества.

Наиболее массовый характер носили частые индейские восстания XVII-XVIII вв. Самыми крупными из них были восстания тепеуанов, тараумара, кончо, тобосо, пима, апачей и других племен на северо-западе Новой Испании, индейцев Оахаки, Новой Мексики, Чьяпаса, Соноры, Калифорнии, Юкатана, выступления горняков Реаль-дель-Монте (1766), населения Сан-Луис-Потоси, Гуанахуато, Мичоакана (1767), Исукара (1781). Значительные городские волнения, в которых индейцы тоже сыграли большую роль, произошли в 1624 и 1692 гг. в Мехико. В течение колониальной эпохи не раз восставали негры-рабы.

Недовольство политикой испанских властей выражали также имущие слои, включая богатых креолов. Но, не решаясь опереться на народные массы, они ориентировались в основном на поддержку враждебных Испании держав, о чем свидетельствуют неоднократные обращения представителей креольской знати к Англии и США во второй половине XVIII в.

Для расправы с антииспанским движением и обороны колонии в случае нападения извне мадридское правительство неуклонно наращивало военный потенциал Новой Испании. Численность вооруженных сил вице-королевства достигла к 1808 г. 40 тыс. человек. Из них около 6 тыс. составляли регулярные войска, а остальные - провинциальные ополчения. Высшие командные посты и часть офицерских должностей занимали уроженцы метрополии, тогда как рядовой и сержантский, а в значительной мере и офицерский состав комплектовался преимущественно из мексиканцев (Термин «мексиканцы» употребляется здесь и ниже для обозначения всех жителей колонии, родившихся в Новой Испании. В этом смысле им пользовались еще некоторые авторы второй половины XVIII в., например изгнанные из Америки историки - иезуиты Франсиско Хавьер Клавихеро и Андрее Каво.).

При этом рядовые ополченцы были в большинстве своем крестьянами и ремесленниками, офицеры же происходили обычно из помещичьей среды.

Восстания XVII-XVIII вв., являвшиеся, как правило, локальными, а в ряде случаев даже племенными выступлениями, носившие стихийный характер, потерпели поражение. Однако они свидетельствовали о растущем сопротивлении населения Новой Испании политике колонизаторов. Оно вылилось в начале XIX в. в мощное освободительное движение, подъем которого обусловливался воздействием ряда важных социально-экономических и политических факторов.

Многочисленные запреты и ограничения, тормозившие экономическое развитие страны, все же не могли совершенно приостановить его. На рубеже XVIII и XIX вв. в Новой Испании наблюдался известный рост мануфактурного и ремесленного производства, торговли, сельского хозяйства.

Стоимость годовой продукции горнодобывающей промышленности, где трудились около 45 тыс. человек, достигла к началу прошлого столетия почти 28 млн. песо (немногим уступая общей стоимости продукции земледелия и скотоводства, составлявшей тогда в среднем 29 млн. песо в год). Из этой суммы приблизительно 27 млн. приходилось на долю благородных металлов, добыча которых увеличилась по сравнению с 1740 г. втрое. В Новой Испании добывалось в то время серебра в 10 раз больше, чем на всех рудниках Европы, а ежегодный вывоз его составлял две трети всего мирового производства. Монетный двор Мехико являлся крупнейшим в мире.

В таких центрах обрабатывающей промышленности, как Мехико, Гвадалахара, Пуэбла, Керетаро, Вальядолид, Оахака и других, изготовлялись хлопчатобумажные, шерстяные, шелковые ткани, одеяла, шляпы, посуда, мыло, свечное сало и т. д. В конце XVIII в. не менее половины жителей Пуэблы (в 1793 г. их насчитывалось около 52 тыс.) было занято в прядильном и ткацком производстве. В Оахаке число ткацких станков за 1793- 1796 гг. увеличилось с 500 до (800 См.: Brading D. A. Miners and Merchants in Bourbon Mexico 1763 - 1810. Cambridge,1971, p. 17; Hamnett B. R. Politics and Trade in Southern Mexico 1750 - 1821. Cambridge, 1971, p. 187.). В отличие от деревенского ремесла индейских селений, основанного на примитивной технике, городские предприятия имели обычно более современное оборудование, хотя и отставали в этом отношении от мануфактур передовых стран Европы и США.

Положение и условия труда рабочих были крайне тяжелыми. На мануфактурах царили порядки, напоминавшие тюремные. Рабочих запирали в темных, тесных и грязных помещениях, которые им запрещалось покидать. За малейший проступок или нарушение установленных правил виновные подвергались суровому наказанию. Мизерная заработная плата выдавалась не деньгами, а продовольствием, водкой, одеждой. Юридически свободные, рабочие фактически являлись неоплатными должниками владельца предприятия и полностью зависели от него. Рядом с ними работали заключенные, направлявшиеся для отбытия наказания по приговору судьи или решению колониальной администрации.

Открытие в 1765-1778 гг., помимо Кадиса и Севильи, еще девяти испанских портов для торговли с Америкой и в последующем (до 1810 г.) ряда мексиканских портов, кроме Веракруса и Акапулько, а также разрешение американским колониям Испании торговать между собой (1774), наряду с отказом от системы флотилий, упразднением некоторых пошлин и уменьшением размеров других, способствовали оживлению торговли.

Если в течение 12 лет, с 1728 по 1739 г., Веракрус посетили 222 корабля, то за такой же промежуток времени в 1784-1795 гг. их прибыло туда 1142, т. е. в пять с лишним раз больше. Стоимость ввезенных товаров, за период с 1765 по 1777 г. составившая 131,1 млн. песо, в 1778-1790 гг. достигла 233,3 млн (См.: Lerdo de Tejada M. Comercio exterior de Mexico. Mexico, 1967, N 12, 13; Humboldt A. Op. cit., t. IV, p. 442.). В 1800-1810 гг. Веракрус принимал в среднем по 173 торговых судна в год, тогда как для предшествующего десятилетия средняя цифра не превышала 99. Хотя частые в конце XVIII - начале XIX в. англо-испанские войны (1779-1782, 1796-1801, 1804-1808) сопровождались сокращением торговли, в мирные годы ее объем опять увеличивался. Так, в 1802-1804 гг. средняя стоимость импорта, поступавшего в Веракрус, составляла 19,5 млн. песо в год (См.: Smith R. S. Shipping in the Port of Veracruz, 1790 - 1821. - The Hispanic American Historical Review (далее - HAHR), 1943, N 1, p. 11; Lerdo de Tejada M. Op. cit., N 15, 16, 17.). Заметно вырос, в частности, товарооборот между Новой Испанией и другими испанскими колониями.

Из-за неспособности отсталой промышленности метрополии удовлетворить растущие потребности колонии значительное развитие получила контрабандная торговля последней с иностранными купцами. В течение длительного времени первое место в этой торговле занимали англичане. Однако в годы англо-испанских войн объем ее сократился. Поскольку коммуникации Испании с американскими владениями были нарушены, мадридское правительство в этот период неоднократно разрешало заходить в колониальные порты торговым судам из Франции - союзницы Испании - и нейтральных государств.

С конца 90-х годов Веракрус стали посещать североамериканские корабли. Из 30 иностранных судов, бросивших там якорь в первой половине 1799 г., 25 следовали из США, а в 1807 г. их число достигло 50 (См.: Arcila Farias E, El siglo ilustrado en America. Caracas, 1955, p. Ill; Smith R. S. Op. cit., p. 13.).

Смягчение торгового режима стимулировало активизацию торговли, что, в свою очередь, благоприятствовало росту промышленности и товарности сельского хозяйства (выделка кож, разведение кошенили, выращивание сахарного тростника, хлопчатника, табака, ванили, изготовление алкогольного напитка пульке). Вывоз кошенили в 1798 г. увеличился по сравнению с 1796 г. вдвое, а к 1799 г. более чем в шесть с половиной раз. В связи с повышением спроса на сырье со стороны текстильных мануфактур производство хлопка возросло за последнее 20-летие XVIII в. в несколько раз, причем львиная доля его оставалась в стране (См.: Lerdo de Tejada M. Op. cit, N 14; Hamnett B. R. Op. cit., p. 99 - 100.).

Развитие сельского хозяйства происходило крайне неравномерно, отличаясь существенными региональными особенностями. Наиболее значительным и быстрым оно было в интендантствах Гуанахуато, Гвадалахара, Мичоакан, которые не только обеспечивали продуктами питания собственное население, но и снабжали ими другие районы. Из северных животноводческих провинций (Дуранго, Новая Мексика, Нуэво-Леон, Коауила, Техас и др.) вывозились скот, кожи, шерсть, солонина. Земледелие же в центре и на юге вице-королевства (Мехико, Пуэбла, Веракрус, Оахака, Юкатан) развивалось не такими темпами, и лишь небольшая часть продукции продавалась за пределами этой зоны.

Либерализация торгового режима подрывала монополию крупных купцов-оптовиков и ставила их перед угрозой европейской конкуренции. В связи с этим некоторые из них изымали свои капиталы из сферы торговли и вкладывали их в более «надежные» отрасли экономики - горнодобывающую промышленность или сельское хозяйство. Пользуясь благоприятной ситуацией, торговлей занялся ряд лиц, в прошлом вообще не имевших к ней доступа. Эти новые купцы, вынужденные в отличие от прежних - монополистов - очень чутко реагировать па любые изменения рыночной конъюнктуры, учитывать вкусы и желания потребителей, проявляли гораздо большую и предприимчивость. Таким образом оживление коснулось всех областей экономической жизни колонии.

Постепенно расширялась сфера применения наемного труда. Хотя мануфактуры и рудники Новой Испании начала XIX в. существовали в обществе, не пережившем еще промышленную революцию, и базировались в основном на системе принудительного труда (поэтому их вряд ли можно рассматривать как предприятия чисто капиталистического типа (См.: Carrera Stampa M. Los gremios mexicauos. Mexico, 1954, p. 280 - 281; Miranda J. Espana у Nueya Espana en la epoca de Felipe II. Mexico, 1962, p. 91; Conflicto de tra-bajo con los mineros de Real del Monte. Mexico, 1960, p. 12, 20. На отдельные попытки создания таких предприятий во второй половине XVIII в. указывает Э. Арсила Фариас (Arcila Farias E. Op. cit., p. 148).)), значительная часть персонала номинально уже считалась наемными рабочими.

На рудниках наряду с индейцами, набранными на основе репартимьенто и выполнявшими главным образом подсобные функции, трудилось немало горнорабочих, принадлежавших к разным этническим группам, которые располагали известной свободой передвижения и могли менять место работы. По мере экспроприации крестьянских земель и пауперизации неимущего населения городов предложение рабочей силы возрастало, в связи с чем пеонаж в горнодобывающей промышленности исподволь вытеснялся вольнонаемным трудом. Например, на рудниках Гуанахуато, дававших в конце XVIII в. шестую часть всей добычи золота и серебра в Америке, число индейцев, направленных туда принудительно, было невелико: в 1792 г. из 4659 занятых там горняков болыпинство( 4536) составляли креолы, метисы и мулаты (См.: Brading D. A. Op. cit., p. 254, 261.)..

Что касается мануфактур, то индейцы, время от времени в порядке репартимъенто посылавшиеся на короткий срок в распоряжение предпринимателей, естественно, не обладали нужной квалификацией и не успевали приобрести ее. Поэтому они использовались только для работы, не требовавшей специальных производственных навыков. Более или менее постоянные кадры рабочих рекрутировались из людей, приговоренных к каторжным работам, либо к уплате денежного штрафа, вносившегося хозяином мануфактуры. Однако промышленные предприятия не могли нормально функционировать только за счет эксплуатации труда заключенных. В поисках дополнительного контингента рабочей силы владельцы мануфактур иногда нанимали индейцев, метисов, бедняков-креолов. Условия найма фиксировались в особых контрактах, устанавливавших размер заработной платы, продолжительность рабочего дня и т. д. Но практически за их соблюдением никто не следил, и многие работники попадали в долговую кабалу к нанимателю.

Хотя, как правильно отмечают мексиканские исследователи, в Новой Испании, включая XVIII в., преобладали докапиталистические уклады, экономические сдвиги, экспроприация непосредственных производителей-индейцев, применение наемного труда и другие факторы способствовали возникновению зачатков капитализма (См.: Semo E. Historia del capital ismo en Mexico. Los origenes. Mexico, 1973, p. 251; Репа S. de la. La formacion del capitalismo en Mexico. Mexico, 1977, p. 83.).

Но их росту препятствовал колониальный режим, являвшийся тормозом для дальнейшего прогресса страны.

Мадридское правительство, исходя из интересов метрополии, продолжало проводить политику, сковывавшую развитие экономики колонии. К началу XIX в. запреты, довлевшие над ее промышленностью и сельским хозяйством, оставались в силе. В связи с крайне невыгодным для вице-королевства балансом внешней торговли (неэквивалентный обмен мексиканского серебра на гораздо более дешевые иностранные товары) возможности капиталовложений в промышленность были весьма ограниченны. Торговые сношения с иностранными государствами по-прежнему официально не разрешались. Торговля же с другими испанскими колониями в Америке строго регламентировалась и сводилась к минимуму, составляя незначительную долю всего внешнеторгового оборота Новой Испании.

Привычный ритм хозяйственной жизни нарушали экономические кризисы, происходившие каждое десятилетие. Они возникали обычно в связи с нехваткой и подорожанием кукурузы - основного продукта питания большинства населения.

Вследствие недостатка кормов начинался падеж скота. В результате вслед за ростом цен на кукурузу быстро повышались цены на мясо, а затем и на прочие продовольственные товары. Пользуясь благоприятной для спекуляции конъюнктурой, крупные помещики продавали зерно втридорога. Что же касается мелких и средних землевладельцев, то их небольшие запасы вскоре истощались. Многим из них приходилось распродавать свое имущество и искать работу в городах либо бродяжничать. Но поскольку рудники и мануфактуры в условиях кризиса сокращали объем производства, а некоторые совсем закрывались, бежавшие из деревни люди лишь пополняли ряды городской бедноты, обреченной на самое жалкое существование или даже голодную смерть.

Тяжелым бременем являлись для жителей колонии многочисленные налоги. Подушная подать, десятина, алькабала, всевозможные поборы значительно уменьшали покупательную способность населения, что сильно тормозило рост внутреннего рынка. Экономическому развитию препятствовали высокие таможенные пошлины, государственные монополии, обязательные отчисления в казну десятой доли добываемых, благородных металлов.

Широкое распространение пеонажа и других докапиталистических форм эксплуатации мешало повышению производительности труда. Фактическое прикрепление большинства индейцев к земле, их зависимость от помещиков и колониальных властей ставили в затруднительное положение владельцев рудников и мануфактур, нуждавшихся в рабочей силе.

Лишь небольшая часть доходов, поступавших в казначейство Новой Испании, расходовалась на развитие ее производительных сил, образование, здравоохранение и прочие местные нужды. Зато огромные средства шли на содержание административного аппарата, армии, духовенства. Львиная доля денежных поступлений отправлялась в метрополию. В 1809 г. почти 60% всех доходов колонии получила королевская казна, а из остальных 6,1 млн. песо только 400 тыс. были истрачены на нужды населения. В то же время свыше двух третей этой суммы поглотили военно-административные расходы, жалованье чиновников и духовенства (См.: Torrente M. Historia de la revolucion hispanoamericana. Prologo. Discurso preliminar. Madrid, 1829, p. 13 - 15.).

Больше всего страдали от колониального гнета индейцы - крестьяне, рабочие рудников и мануфактур, лишенные всяких прав и подвергавшиеся жестокой эксплуатации. Тяжесть гнета испытывали и другие группы трудящегося населения: мелкие землевладельцы, ремесленники, городская беднота. Вместе с тем экономическая политика метрополии, дискриминация и политическое бесправие вызывали сильное недовольство креольских помещиков, владельцев рудников и промышленных предприятий, купцов, колониальной интеллигенции, вышедшей в большинстве своем из помещичье-буржуазной среды (в условиях колониального режима процесс формирования буржуазии шел чрезвычайно медленно: не обладая достаточной экономической мощью и независимостью, буржуазные элементы не могли выступать самостоятельно).

К числу недовольных принадлежала и большая часть духовенства. Начиная с правления Карла III (1759 - 1788) испанское правительство, стремясь укрепить экономические и политические позиции государства, пыталось урезать привилегии церкви. Королевский указ 1795 г. предусматривал в случае серьезных уголовных преступлений, совершенных духовными лицами, совместное разбирательство дела церковными и светскими судьями. От подобного ограничения судебного иммунитета страдали прежде всего рядовые священники и монахи, ибо едва ли епископу, канонику или другому прелату, обвиненному в тяжком преступлении, реально грозили арест и суд. Вместе с тем всякое нарушение фуэро наносило удар по корпоративному престижу духовного сословия, основанному на его особых правах.

Наряду с теми причинами, о которых говорилось выше, рост оппозиционных настроений был обусловлен и обстоятельствами внешнего порядка. Борьба английских колоний в Северной Америке за независимость, Великая французская революция, проникновение в Латинскую Америку прогрессивных идей благоприятствовали развитию антиколониальных тенденций в Новой Испании. Большое влияние на мировоззрение передовой части мексиканского общества оказали взгляды французских просветителей и других европейских мыслителей. Во второй половине XVIII в. в стране пользовались популярностью сочинения Вольтера, Руссо, Монтескье, Рейналя, Ламет-ри, Д'Аламбера, Декарта, Лейбница, Мабли, Локка, Адама Смита, Кондильяка и др. Но внешние факторы лишь стимулировали процессы, происходившие в колонии, где уже давно зрели идеологические предпосылки освободительного движения.

В последней трети XVIII в. в общественной мысли Новой Испании возникло течение, виднейшими представителями которого были философы-просветители Хосе Игнасио Бартолаче, Хосе Антонио Альсате, Хуан Бенито Диас де Гамарра-и-Давалос. Их произведения, направленные против официальной схоластики и содержавшие критику колониального режима, отражали новые веяния, связанные с пробуждением национального самосознания. Они употребляли термины и выражения «нация», «родина», «наша нация», «наша Америка», «мы, американцы», а в 1788 г. на страницах издававшейся в Мехико «Гасета де литература» появилась даже формула «наша испано-американская нация». Воззрения этих выдающихся ученых-гуманистов являлись идейным выражением стремления широких слоев мексиканского общества к освобождению от испанского владычества.

На рубеже XVIII и XIX вв. сторонники независимости активизировались. Этому в немалой степени способствовали революционные события в различных районах Латинской Америки: грандиозное восстание Тупак Амару, охватившее в начале 80-х годов значительную часть Южной Америки, движение комунерос Новой Гранады, «заговор трех Антонио» в Чили, заговор Тирадентиса в Бразилии, революция негров-рабов Сан-Доминго.

В 1794 г. в Мехико возник заговор против колониальных властей, во главе которого стоял корабельный казначей Хуан Герреро. В 1799 г. мелкий торговец Педро де ла Портилья и его друзья, вооруженные в основном мачете (ножами для рубки сахарного тростника), организовали в столице заговор («заговор мачете») с целью свергнуть вице-короля и провозгласить независимость от Испании. Продолжались и выступления индейского крестьянства. Одно из наиболее крупных (1800-1801) зародилось в районе Тепик, а в дальнейшем распространилось и на другие области интендантства Гвадалахара.

Антииспанские настроения усилились в начале XIX в., когда экономическое и политическое положение Новой Испании существенно ухудшилось. Это было прежде всего вызвано участием метрополии в разорительных для нее войнах с Францией и Англией.

Торговля колонии с Испанией резко сократилась, а уничтожение испанского флота при Трафальгаре и в дальнейшем английская блокада окончательно подорвали ее. Среди различных слоев населения росло недовольство в связи с тем, что испанская монархия в поисках средств для покрытия огромных военных расходов увеличивала налоги и пыталась изыскивать всякие иные методы пополнения казны, затрагивая порой даже интересы привилегированной колониальной верхушки.

Так, 26 декабря 1804 г. Карл IV издал указ об отчуждении недвижимого имущества и капиталов благотворительных учреждений, через которые церковь проводила ипотечные и кредитные операции. Поскольку церковные займы являлись важным источником финансирования сельского хозяйства, промышленности и торговли, указ вызвал резкий протест со стороны не только духовенства, но и многих светских землевладельцев, горнопромышленников, купцов (См.: Ladd D. M. The Mexican Nobility at Independence 1780 - 1826. Austin, 1976, p. 96 - 104.).

Непосредственным толчком к подъему освободительного движения в Новой Испании, как и в других испанских колониях, послужили события 1808 г. в метрополии, В марте этого года французские войска вторглись в Испанию. Пассивность правящей клики вызвала взрыв народного возмущения. В стране началась революция, и Карл IV вынужден был 19 марта отречься от престола; королем стал его сын Фердинанд VII. Но под давлением Наполеона, обманным путем завлекшего всю королевскую семью на территорию Франции, Фердинанду пришлось уже 10 мая отказаться от своих прав. Меньше чем через месяц королем Испании был объявлен брат императора Жозеф Бонапарт.

В связи с событиями на Пиренейском полуострове в Новой Испании создалась крайне сложная политическая ситуация. 15 июля аудиенсия Мехико приняла решение о том, что признаёт лишь Фердинанда VII, являвшегося пленником Наполеона. Но в конце месяца поступили сообщения о вооруженном сопротивлении испанского народа чужеземным захватчикам и о том, что в Испании образовались провинциальные хунты (среди которых номинально главную роль играла Севильская), действовавшие от имени Фердинанда VII.

30 августа в Мехико приехали уполномоченные Севильской хунты, потребовавшие признания ее суверенитета, а следующей ночью было получено послание от Астурийской хунты, содержавшее аналогичное требование. Тогда вице-король Хосе де Итурригарай заявил, что Испания находится в состоянии анархии, так как все провинциальные хунты претендуют на верховную власть, и отказался впредь до получения дополнительной информации признавать какую-либо из них.

Считая, что Итурригарай намерен осуществить отделение от метрополии и стать правителем Новой Испании, испанские купцы, помещики и колониальные чиновники решили устранить его. В ночь с 15 на 16 сентября группа заговорщиков во главе с богатым землевладельцем Габриэлем де Ермо ворвалась, почти не встречая сопротивления, во дворец вице-короля и арестовала его.

Немедленно собрались члены аудиенсии и другие высшие должностные лица, принявшие решение сместить Итурригарая и назначить его преемником престарелого фельдмаршала Педро Гарибая. Затем последовали аресты ближайших приспешников бывшего вице-короля. Одновременно в тюрьму были брошены лидеры креольской помещичье-буржуазной оппозиции Мельчор - де - Таламантес, Франсиско Примо - де - Вердад, Хуан Франсиско Аскарате, требовавшие созыва национального конгресса, провозглашения независимости и проведения реформ. 29 марта 1809 г. Гарибай и члены аудиенсии присягнули Центральной хунте, созданной в Испании еще в сентябре.

Однако брожение в стране продолжало усиливаться. На стенах домов расклеивались листовки с карикатурами, высмеивавшими руководителей колониальной администрации и представителей испанской верхушки, в церквах, разбрасывались антииспанские прокламации.

Сторонники независимости основали тайное общество «Рыцари разума» с отделениями в Мехико, Веракрусе и Халапе. Среди его членов встречались выходцы из различных слоев населения - адвокаты, военные, духовенство, ремесленники, лавочники. Рост революционных настроений был связан с событиями, происходившими в то время в южноамериканских колониях Испании, где в отдельных случаях дело доходило даже до вооруженных выступлений (восстания в Чукисаке, Ла-Пасе и некоторых других районах Верхнего Перу, а также в Кито).

В сентябре 1809 г. заговор, направленный против колониальных властей, возник в Валъядолиде. В нем участвовали офицеры, некоторые представители низшего духовенства и др. Заручившись поддержкой местного гарнизона, организаторы заговора разослали эмиссаров для вербовки приверженцев в Пацкуаро, Керетаро, Ситакуа-ро и другие города. Чтобы привлечь на свою сторону индейцев, они обещали им отмену подушной подати. Восстание было назначено на 21 декабря, но за неделю до намеченного срока один из заговорщиков донес властям. Немедленно последовали аресты.

Вести о серьезных поражениях испанских войск в метрополии и оккупации большей части страны французскими интервентами стали сигналом к началу революции в различных районах Испанской Америки. 19 апреля 1810 г. народное восстание вспыхнуло в столице Венесуэлы - Каракасе. 25 мая кабильдо Буэнос-Айреса под давлением масс отстранил вице-короля Рио - де - ла - Платы и передал власть Временной правительственной хунте. 20 июля патриоты подняли восстание в столице Новой Гранады - Боготе. В течение нескольких месяцев в ряде крупнейших колониальных центров, а вслед за тем и во многих других городах к власти пришли патриотические хунты.

Революционные события в Южной Америке получили вскоре отклик в Новой Испании, где уже с начала года велась подготовка к новому выступлению.

На рассвете 16 сентября 1810 г., когда жители Долорес, расположенного к северо-востоку от Гуанахуато, мирно спали, внезапно раздался громкий колокольный звон. Все поняли, что только событие исключительной важности могло заставить ударить в набат в столь неурочный час. Взволнованно спрашивая на ходу друг друга, что случилось, люди отовсюду спешили на площадь, к церкви. Вскоре здесь собрались многие горожане, а также крестьяне, приехавшие из ближних деревень на рынок.

На паперть вышел пожилой, сутуловатый человек среднего роста, одетый в черную сутану. На его выразительном смуглом лице выделялись живые зеленоватые глаза. Он обвел внимательным взглядом притихшую толпу и, не повышая голоса, заговорил. Слова отчетливо звучали в наступившей тишине. Призвав своих слушателей начать борьбу за свободу и возврат земель, отнятых испанскими завоевателями, выступить в защиту исконных прав и католической религии, попираемой колонизаторами, оратор сказал: «Друзья мои и соотечественники, для нас не существуют больше ни король, ни подать. Этот позорный налог, который должен распространяться лишь на рабов, тяготел над нами в течение трех веков как символ тирании и порабощения... Настало время освобождения, пробил час нашей свободы» (Garcia P. Con el cura Hidalgo en la guerra de Independencia. Mexico, 1948, p. 50 - 51.). В конце своей короткой речи он воскликнул: «Да здравствует независимость! Да здравствует Америка! Долой дурное правительство!» Эти слова были встречены дружными криками одобрения и возгласами «Смерть гачупинам!»

Человек, которому ранним сентябрьским утром, затаив дыхание, внимали сотни людей, был местным приходским священником Мигелем Идальго. Он родился 8 мая г. в семье управляющего асьендой Сан - Диего - Кора - Кристобаль Идальго и Костилья принадлежал к многочисленной разночинной прослойке креольского па-селения. Уже в довольно зрелом возрасте он женился на племяннице своего арендатора - 19-летней креолке Ане Марки - де - Гальяга, которая, оставшись круглой сиротой, воспитывалась у дяди. Через год после свадьбы молодая жена родила сына Хосе Хоакина, а вскоре появился на свет второй ребенок, которому при крещении дали, как тогда было принято в состоятельных креольских семьях, несколько имен: Мигель Грегорио Антонио Игнасио. За ним последовали сыновья Мариано и Хосе Мария.

Первые 12 лет своей жизни Мигель провел на родной асьенде, расположенной в районе Бахио - обширной области в долине реки Лермы и к северу от нее.

В описываемую эпоху большая часть Бахио входила в состав провинции Гуанахуато, славившейся богатейшими серебряными рудниками. Самым крупным из них был знаменитый рудник «Валенсиана», дававший значительную долю добычи серебра в колонии. Для развития горнодобывающей промышленности Гуанахуато немалое значение имело то, что асьенды, ранчо, индейские селения Бахио в изобилии снабжали горняцкие поселки хлебом, мясом и другими продуктами. Земля в этих местах исключительно плодородна. Из окрестных лесов доставлялись строительные материалы и топливо. Многолюдное население обеспечивало постоянный приток рабочей силы на рудники. Провинция Гуанахуато являлась в то время наиболее густо заселенной частью вице-королевства и одной из самых «индейских» провинций Новой Испании. Все здесь создавалось подневольным трудом индейцев.

Товарищами игр Мигеля были братья и индейские ребятишки - дети пеонов, работавших на асьенде. Постоянно соприкасаясь с индейцами, мальчик рано узнал об их тяжкой доле, полном бесправии, повседневных заботах и нуждах, о невыносимых условиях изнурительного труда на полях и рудниках. Он видел вопиющий произвол помещиков, надсмотрщиков, королевских чиновников.