Политический портрет председателя совета министров России Петра Аркадьевича Столыпина

Политический портрет председателя совета министров России Петра Аркадьевича Столыпина

Введение

На пороге третьего тысячелетия Российский независимый институт социальных и национальных проблем провел социологический опрос двух тысяч респондентов, чтобы выяснить, кого граждане России считают самыми выдающимися политическими деятелями уходящего века. Первую строчку занял Владимир Ленин, далее шли Иосиф Сталин, Юрий Андропов, Андрей Сахаров, а замыкал эту пятерку Петр Столыпин. Результаты опроса весьма примечательны в том смысле, что четверо из пяти политиков относятся к государственным деятелям авторитарного типа, тогда как общественный деятель либерального направления остался в явном меньшинстве. Примечательно, что рядом оказались председатель КГБ и диссидент. Не менее интересно, что хотя Ленин называл Столыпина “обер-вешателем”, а в сталинском “Кратком курсе истории ВКП(б)” говорилось: “Царский министр Столыпин покрыл виселицами всю страну”, народная память запечатлела их всех вместе как поборников великой державы.

Род Столыпиных и П.А. Столыпин

Петр Аркадьевич Столыпин появился на свет 2 апреля 1862 г. в Дрездене, но несмотря на то, что местом его рождения была столица Саксонии, он был коренным русским человеком и по духу и по крови. Его род уходил корнями в XVI век, когда в разрядных книгах появился муромский городовой дворянин Григорий Столыпин. На фамильном гербе Столыпиных был изображен горный орел, сжимающий когтями змею и серебряную подкову. Задушенная змея символизировала наказанное зло, а подкова обещала счастье. Столыпины вращались в кругу высшей аристократии, о чем свидетельствует выписка из метрической книги Дрезденской православной церкви, в которой был крещен будущий премьер-министр: “имя родившегося: Петр. Родители: Свиты Его Величества Генерал-Майор Войсковой Атаман Уральского Казачьего войска Аркадий Дмитриевич Столыпин и законная его жена Наталья Михайлова дочь. [c.88] Воспреемники: Генерал от Инфантерии князь Петр Дмитриевич Горчаков и вдова действительного Тайного Советника графа Кутайсова Парасковия Петровна”. Фамилия Горчакова в качестве воспреемника упомянута не случайно - мать ребенка была урожденной княжной Горчаковой, дочерью наместника Польши и племянницей знаменитого дипломата канцлера А. М. Горчакова. Отец Столыпина - Аркадий Дмитриевич был участником военных компаний. Его интересы не ограничивались военной службой, он был меломаном, писал пьесы и исторические сочинения. Еще в Крымскую войну он сдружился с молодым офицером артиллерии Львом Толстым и сохранил с ним дружбу, когда тот стал великим писателем. Он был атаманом Уральского войска, но вскоре вышел в отставку, поселился в Вильно, в русско-турецкую войну 1877-78 гг. был снова призван на службу, командовал корпусом, был генерал-губернатором Восточной Румелии, занятой русскими войсками. После победоносной войны 9-й армейский корпус был переведен в Орел, и в этот город переехала семья генерала.

Петр Столыпин получил хорошее домашнее образование, свободно владел четырьмя языками, много читал, кстати, те же самые книги, которые когда-то листал его троюродный дядя - поэт Михаил Лермонтов. Учеба гимназиста Столыпина производит двойственное впечатление. Так, отмечалось, что он “приготовлял уроки прилежно и аккуратно... в классе всегда был самым внимательным”, с другой стороны, аттестат зрелости не блистал высокими отметками: тройки по русскому языку и словесности, по логике. Кстати, у круглого отличника Владимира Ульянова только с единственным предметом - и тоже с логикой - были проблемы. Зато по физике и математической географии в аттестате Столыпина стояли пятерки. Быть может, по этой причине он выбрал необычный для аристократа естественный факультет Петербургского университета.

В университете его успехи были более впечатляющими, он даже был удостоен награды за сочинение на статистическую тему. Учебе не помешала даже ранняя женитьба на Ольге Нейдгарт, праправнучке по прямой линии генералиссимуса А. В. Суворова. Дочь Столыпина приводила семейное предание о том, как Столыпин сдавал выпускной экзамен профессору Д.И. Менделееву: “великий ученый так увлекся, слушая блестящие ответы моего отца, что стал задавать ему вопросы все дальше и дальше; вопросы, о которых не читали в университете, а над решением которых работали ученые. Мой отец, учившийся и читавший по естественным предметам со страстью, отвечал на все так, что экзамен стал переходить в нечто похожее на ученый диспут, когда профессор вдруг остановился схватился за голову и сказал: “Боже мой, что же это я? Ну, довольно, пять, пять, великолепно” (Бок,1992, с. 22).

После окончания университета Столыпин прослужил несколько лет в столице, а потом отправился в Ковенскую, где у него было большое имение. Молодой аристократ стал сначала уездным, а затем губернским предводителем дворянства и провел на этих почетных, но хлопотных должностях в общей сложности тринадцать лет, пока в 1902 г. не был назначен губернатором соседней Гродненской губернии. Его служба протекала на западных окраинах, в бывших владениях Речи Посполитой, где требовались недюжинные дипломатические таланты и такт для улаживания споров между польской шляхтой и русскими властями. Столыпин недолго пробыл во дворце последнего польского короля Станислава Понятовского, в котором располагалась резиденция гродненского губернатора. В начале 1903 г. он был вызван министром внутренних дел В. К. Плеве, предложившего ему пост саратовского губернатора. Столыпину не хотелось уезжать далеко от своего имения и родственников, и он попросил министра оставить его на прежнем месте. Потом он сам с уважением вспоминал урок, преподанный ему Плеве, который холодно оборвал его: “Меня ваши личные и семейные обстоятельства не интересуют, и они не могут быть приняты во внимание, я считаю вас подходящим для такой трудной губернии и ожидаю от вас каких-либо деловых соображений, но не взвешивания семейных интересов”. Действительно, Россия стояла на пороге тяжких [c.89] испытаний. Министр внутренних дел был одним из немногих сановников, которые это понимали, и спешил усилить губернаторский корпус.

“Русский бунт, бессмысленный и беспощадный”

Плеве недаром назвал Саратовскую губернию “трудной”. Здесь малоземельное крестьянство с вожделением смотрело на богатейшие помещичьи латифундии, а в портовых волжских городах шло глухое брожение рабочих. Плеве говорил, что для обуздания революции России нужна “маленькая победоносная война”, но русско-японская война принесла сплошные неудачи. Позорный финал войны министр внутренних дел не увидел, погибнув от взрыва бомбы, брошенной под колеса его кареты террористом. Кровавое воскресенье 9 января 1905 г. возвестило о начале революции, а весной того же года начались аграрные беспорядки в Саратовской губернии. Столыпин объезжал бунтующие деревни, уговаривая крестьян. Один из земских начальников вспоминал, что молодой губернатор либеральничал и обещал крестьянам прирезку земли. Но терпение Столыпина было не безграничным, и в одной из деревень, где крестьяне заговорили с ним в дерзком тоне: “Столыпин не выдержал и разразился относительно их бранью... Крестьяне, видимо, не ожидали этого и сразу опешили”.

В другой деревне один из крестьян вспоминал, как Столыпин строго-настрого запретил самовольно косить траву в помещичьем имении: “Но угрозы Столыпина на помогли. В июле крестьяне развезли хлеб с полей помещицы. Стражники открыли стрельбу. Двоих крестьян поймали, высекли и отправили в тюрьму. Вскоре опять приехал Столыпин с сотней вооруженных до зубов казаков. Губернатор приказал собрать сход крестьян и оцепить его казаками. Адъютант губернатора по заранее заготовленному списку называл крестьян, а казаки отводили их в специально отведенное для этого помещение. Из 70 человек, числившихся в списках, арестовали 45, остальных на сходе не было. Через несколько дней схватили и остальных. Арестованных отправили в Аткарскую тюрьму. Столыпин уехал, оставив в деревне на три недели казаков” (Столыпин, 1997, с. 15).

Столыпин соблюдал беспристрастность, с одинаковой энергией пресекая беспорядки, даже если они проходили под верноподданническими лозунгами. Даже его недоброжелатели отмечали, что он спас от расправы земских врачей, окруженных беснующейся толпой: “Неизвестно, что произошло бы, если бы не присутствие в городе губернатора. По его распоряжению казаки образовали живой коридор, по которому стали выводить осажденных. Но черносотенцы бросали камни через цепь казаков... Один камень попал и в губернатора” (Изгоев, 1912, с. 20). Кстати, вслед за этим произошел, может быть, незначительный, но весьма примечательный эпизод. Столыпин с возмущением доложил о самоуправстве казаков, выпоровших спасенных интеллигентов нагайками. На полях доклада Николай II начертал: “И правильно сделали”. В будущем Столыпину не раз пришлось убедиться, что царь сквозь пальцы смотрел на различные нарушения и даже преступления, если они объяснялись патриотическим усердием.

После опубликования манифеста 17 октября 1905 г., возвестившего о даровании населению “незыблемых основ гражданских свобод”, по всей стране прокатилась волна погромов. Не миновали беспорядки и Саратов. Однако погромщики недолго были хозяевами города, и это отметил в своих воспоминаниях даже руководитель подпольной организации РСДРП В. П. Антонов: “По приезде Столыпина (он был в отпуске) 21 октября войска были приведены в действие и стали разгонять громил... Получилось впечатление, что погром прекращен Столыпиным”. Далеко не все губернаторы вели себя подобным образом. В эти же самые дни шурин Столыпина одесский градоначальник Д. Б. Нейдгарт с издевкой ответил еврейской делегации, умолявшей прекратить погром: “Ничего не могу поделать. Вы хотели свободы, вот вам … свобода!”

Твердая рука губернатора получила высокую оценку. Столыпин был удостоен высочайшей благодарности за успокоение края, хотя его недоброжелатели отмечали, что [c.90] по числу сожженных помещичьих имений подведомственная ему губерния опережала все остальные. В апреле 1906 г. он был вызван срочной телеграммой в Петербург, где узнал, что С. Ю. Витте на посту Председателя Совета министров сменяет И. Л. Горемыкин, а его, Столыпина, назначают министром внутренних дел. Это был один из ключевых правительственных постов, многие из сановников опасались, что у новичка не хватит опыта. Карьера Столыпина была столь стремительной, что награды не поспевали за назначениями. Он являлся действительным статским советником, а теперь у него в подчинении были седовласые тайные советники и полные генералы. Петербургские лакеи, в первый раз облачавшие нового министра, сбились с ног в поисках “ленты его высокопревосходительства” и были изумлены, узнав, что у министра пока нет орденской ленты.

Мятежная дума

Столыпин занял пост министра накануне открытия Первой Государственной думы. Выборы в Думу прошли по законам, которые разрабатывались его предшественниками, которые стремились обеспечить в законодательном учреждении преобладание “мужицкого элемента” в надежде на монархические настроения деревни. Прямо говорилось, что в космополитическую столицу явятся депутаты из патриархальной глубинки, богобоязненные, верные царю и отечеству, с красочной эпической речью, и враз положат предел революционной смуте. Это было глубочайшее заблуждение, лишний раз демонстрирующее, какая пропасть была между властной верхушкой и простым народом. Несмотря на бойкот выборов со стороны наиболее радикальных партий, ее состав оказался оппозиционным. Большинство мест - 179 получила партия конституционных демократов, а 107 депутатов, в основном крестьян, образовали фракцию трудовиков, находившихся под сильным слиянием социалистов-революционеров. С кадетами и трудовиками голосовали многие беспартийные, которых насчитывалось 105 человек. Правый фланг составляла незначительная и быстро распавшаяся группа октябристов. Представители черносотенных партий в Думу не попали.

Открытие думы 27 апреля 1906 г. было обставлено с необычайной пышностью. Царская семья вышла к депутатам в тронный зал Зимнего дворца в платьях, усыпанных драгоценностями. Великий князь Александр Михайлович замечал по этому поводу: “Более уместным, по моему мнению, был бы глубокий траур”. Вернувшись из дворца, Столыпин поделился с семьей своими впечатлениями: “Блеск мундиров придворных чинов с одной стороны зала и более чем скромные, даже в большом количестве умышленно будничные костюмы депутатов, с другой стороны, представляли такой разительный контраст, что невольно рождали в душе сомнения: сумеют ли люди, настолько отличающиеся друг от друга своим внешним обликом, найти общий язык при обсуждении общего дела” (Бок, 1992, с. 160).

Народные избранники подняли вопрос о политической амнистии и принудительном отчуждении частновладельческих имений, и сразу же превратились в глазах великих князей и министров в "стаю преступников” и “собрание пятьсот Пугачевых”. Правительство И. Л. Горемыкина ответило резким "нет" на все эти требования и предложило депутатам заняться конкретной законодательной работой. Из-за какого-то бюрократического недоумия первый правительственный законопроект, внесенный на рассмотрение Думы, звучал следующим образом: “Об отпуске 40029 руб. 49 коп. на постройку пальмовой оранжереи и сооружение клинической прачечной при Юрьевском университете”. Поскольку депутаты не желали заниматься вопросом об устройстве прачечной, а правительство в свою очередь не допускало мысли о вмешательстве Думы в свои прерогативы, с первых же недель начался затяжной конфликт. Премьер-министр отказывался посещать Государственную думу, министру внутренних дел как-то довелось предстать перед законодателями. Столыпин, отвечая на запрос о полицейским репрессиях, говорил, что власть не имеет права бездействовать: “Бездействие власти [c.91] ведет к анархии; правительство не может быть аппаратом бессилия”. Депутаты отвечали свистом и криками: “Позор! В отставку!”.

В царском окружении были люди, пытавшиеся найти компромисс с мятежной палатой. Дворцовый комендант Д. Ф.Трепов разработал план формировании кабинета министров из общественных деятелей. Столыпин был противником таких планов, но посчитал полезным встретиться приватным образом с лидером кадетов П. Н. Милюковым. У Столыпина, поборника твердой власти, всегда было настороженное отношение к либералам. Еще в бытность саратовским губернатором он писал о либеральных деятелях: “Нельзя отказать им в смелости, трудоспособности, энергии и знаниях, но, с другой стороны, бросается в глаза их предвзятость, врожденная антипатия и недоверие к сложившимся историческим путям и формам, их презрение и полнейшее незнание людей других классов и воззрений, и часто прямолинейное игнорирование жизненных интересов страны” (Всеподданнейший отчет., 1926, с. 86).

Очевидно, Столыпин не мог перебороть этого убеждения и во время встреч с кадетами. Он иронически осведомился у П. Н. Милюкова, которого прочили на его место, понимает ли он, что министр внутренних дел есть в то же время и шеф жандармов, а следовательно, заведует функциями, непривычными для кадетов. В свою очередь лидер партии кадетов язвительно заметил, что он, конечно, плохо владеет полицейской техникой, зато у него есть свои преимущества: “Если я дам пятак, общество готово будет принять его за рубль, а вы дадите рубль, и его за пятак не примут”. Как писал П.Н. Милюков, “по позднейшему официальному заявлению “разговор этот был немедленно доложен его величеству с заключением министра внутренних дел о том, что выполнение желаний к.-д. партии могло бы лишь самым гибельным образом отразиться на интересах России, каковое заключение было его величеством всецело одобрено”. Очевидно, для этого вывода меня и приглашали “по повелению государя” и по изволению Столыпина” (Милюков, 1991, с. 255).

Лидер кадетов не ошибался. Правительство склонялось к мысли о невозможности совместного существования с мятежной Думой. Министр финансов В. Н. Коковцов вспоминал слова Столыпина: “Теперь нам недолго ждать, так как я твердо решил доложить государю на этих же днях, что так дольше нельзя продолжаться, если мы не хотим, чтобы нас окончательно не захлестнула революционная волна, идущая на этот раз не из подполья, а совершенно открыто из Думы, под лозунгом народной воли, и если Государь не разделит моего взгляда, то я буду просить его сложить с меня непосильную ношу при таком колеблющемся настроении ответственности” (Коковцов, 1913-1919, с. 180).

Николай II и многие придворные опасались, что разгон законодательного учреждения вызовет взрыв возмущения по всей стране. Премьер-министр И. Л. Горемыкин убеждал, что этого не произойдет, а Столыпин, как министр внутренних дел, гарантировал спокойствие в столицах, говоря, что по его сведениям умеренная часть кадетов сама испугалась вызванной ими бури и втайне желает, чтобы правительство их распустило, позволив сохранить лицо перед избирателями. Наконец, согласие Николая II было получено. Сохранился колоритный рассказ о том, как И. Л. Горемыкин заперся в спальне и приказал лакею не будить, кто бы ни приехал. Опытный царедворец хорошо изучил характер самодержца. Поздно ночью Николай II прислал письмо, в котором повелевал отложить исполнение своего указа о роспуске Думы, однако курьер не был допущен в спальню премьера.

9 июля 1906 г. депутаты обнаружили на запертых дверях Таврического дворца извещение о роспуске Государственной думы под тем предлогом, что депутаты "уклонились в не принадлежащую им область". Войска были приведены в боевую готовность на случай беспорядков, однако, как и предсказывал Столыпин, страна отреагировало на эту новость с полнейшим спокойствием. Часть депутатов собралась в Выборге, на территории Великого княжества Финляндского, где не действовала имперская юрисдикция, и обратилась к населению с призывом не платить налогов, не [c.92] выполнять воинскую повинность и оказывать пассивное сопротивление властям. Но Выборгское воззвание не привело ни к каким практическим последствиям, кроме того, что подписавшие его депутаты впоследствии были привлечены к ответственности и лишены права участвовать в выборах. Первая Государственная Дума была избрана на пять лет, а просуществовала всего 72 дня.

Председатель Совета министров

Одновременно с разгоном Думы была проведена реорганизация правительства. И. Л. Горемыкин был отправлен в отставку, причем в обычной для Николая II манере, то есть без предупреждения и обоснования причин. Председателем Совета министров был назначен Столыпин. Так, в возрасте 44 лет, он стал главой правительства, и на его плечи лег груз колоссальной ответственности за умиротворение страны, едва вышедшей из полосы потрясений. Столыпин снискал славу "душителя революции". Это было не совсем точно, так как с наиболее опасными выступлениями справились его предшественники, в частности П. Н. Дурново. Новый премьер-министр, сохранивший за руководство министерством внутренних дел, продолжал его линию. Он вникал во все тонкости полицейского ремесла, лично знакомился с донесениями секретных осведомителей и особенно ценил сведения Е. Ф. Азефа, одновременно платного агента и главы Боевой организации партии эсеров, а позже, когда Азефа разоблачили, говорил своим критикам, обвинявшим правительство в провокации, что если один из вождей революции был сотрудником департамента полиции, то очень печально, но никак не для правительства, а для революционной партии. По приказу Столыпина были подавлены восстания в морских крепостях Кронштадт и Свеаборг.

В сознании современников Столыпин был инициатором военно-полевой, или, как ее называли, “скорострельной юстиция”. Такое мнение утвердилось, наверное, потому, что данная мера была введена после чудовищного покушение на жизнь премьер-министра, осуществленного группой эсеров-максималистов. 12 августа 1906 г. на дачу Столыпина на Аптекарском острове в Петербурге прибыли трое террористов, переодетых жандармскими офицерами. Они потребовали пропустить их к кабинет главы правительства со срочным пакетом, но были остановлены охраной, заподозрившей неладное. Тогда лжежандармы с возгласом: “Да здравствует революция!” метнули на пол свои портфели. Тройной взрыв унес жизни 29 человек, в основном случайных посетителей, в том числе женщин и детей. Сам Столыпин получил легкие царапины, а вот его дочь лишилась ног.

После покушения Столыпин не помышлял о мести или репрессиях, однако Николай II настоял на предоставлении губернаторам и командующим воинскими частями права предавать военно-полевым судам гражданских лиц, если их вина была настолько очевидной, что не требовала особого расследования. Суды, состоявшие из строевых офицеров, выносили приговоры не позднее двух суток после совершения преступления и, как правило, приговаривали террористов к смертной казни. Столыпин принял эту меру и отказывался отменять суровые приговоры. Однажды он отверг ходатайство самого Николая II, пояснив свою позицию в следующих словах: “к горю и сраму нашему лишь казнь немногих предотвратит море крови..". В повседневный обиход вошли выражения "столыпинский галстук" - петля и "столыпинские качели" - виселицы. "столыпин" - арестантский вагон. В 1906 - 1910 гг. по приговорам военно-полевых и военно-окружных судов были казнены 3825 человек - больше, чем за два предшествующих века истории России. Однако следует отметить и другие цифры: по официальным данным, в результате террористических актов и революционных выступлений в 1906 - 1907 гг. были убиты 4126 и ранены 4552 должностных лица.

Имя Столыпина вряд ли бы осталось в истории, если бы его роль ограничилась карательными мерами. Он был одним из крупнейших реформаторов, сосредоточившим усилия прежде всего на изменении общинного уклада русской деревни. Крестьяне вели [c.93] индивидуальное хозяйство, но большая часть земли находилась в совместном владении общины. Крестьянский "мир" не допускал разорения общинников, поддерживая их в трудный период за счет остальных земляков. Оборотной стороной "мирских" порядков была насильственная уравниловка. Сельский сход мог отобрать надел у крестьянина, подвергнуть его телесному наказанию. Одной из важнейших функций общины было распределение земли. Размер надела зависел от числа взрослых работников в семье. Периодически производились переделы, в результате которых поля нарезались на множество полосок, разбросанных порой за несколько верст друг от друга.

Еще в молодые годы Столыпин, часто бывая в Германии, видел образцовые хозяйства гроссбауэров и, сравнивая их с нищими хозяйствами русских крестьян, вынашивал мечту о реформе. Он был знаком и с трудом своего дяди Д. А. Столыпина “Арендные хутора”. Будучи саратовским губернатором, Столыпин указывал во всеподданнейшем докладе на пагубность общинных порядков: "у русского крестьянина - страсть всех уравнять, все привести к одному уровню, а так как массу нельзя поднять до уровня самого способного, самого деятельного, то лучшие элементы должны быть принижены к пониманию, к устремлению худшего, инертного большинства".

Было бы неправильным утверждать, что Столыпин был единственным разработчиком столь широкомасштабной реформы. Основные направления реформы разработали его предшественники, можно даже сказать, что было подготовлено все до последней запятой. Загвоздка была в одном. Ни один из государственных деятелей не имел мужества взять на себя ответственность за ломку сложившегося уклада деревенской жизни. Впоследствии С. Ю. Витте писал в своих мемуарах, будто Столыпин чуть не “украл” у него идею реформы. Действительно, С. Ю. Витте понимал необходимость таких преобразований, но характерно, что он, обычно не стеснявшийся никакими канонами, спасовал перед сложностью задачи и еще в начале века писал: “Сомневаюсь в том, чтобы нашелся человек, который решился бы произвести необходимый для экономического подъема переход от общинного владения к подворному”. Столыпин оказался как раз таким человеком.

9 ноября 1906 г. по инициативе премьер-министра был подписан высочайший указ “О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования”. За этим, может быть, специально замаскированным под ничего не значащим канцелярским названием, указом скрывался важнейший государственный акт. Указ разрешал крестьянам выходить из общины и закреплять свои наделы в личную собственность. Государство оказывало всяческое содействие частным владельцам. Губернские и уездные землеустроительные комиссии использовали все методы от пропаганды реформы до прямого давления на сельские сходы. Излишки надельной земли отдавались "укрепленцам" либо бесплатно, либо по номинальной цене. Вместо разрозненных полосок крестьяне получали землю в одном месте - отруб. Часть отрубников покидала деревню и переселялась на хутора.

Составной частью аграрной реформы являлась переселенческая политика. С одной стороны, переселение в Сибирь и Казахстан позволяло уменьшить социальное напряжение в Европейской России, с другой стороны, оно способствовало освоению малонаселенных пространств. Правительство установило многочисленные льготы для желающих переселяться на новые места: прощение всех недоимок, низкие цены на железнодорожные билеты, освобождение от налогов на 5 лет, беспроцентные ссуды. В пути переселенцам должны были оказывать продовольственную и медицинскую помощь. Переселенческое управление помогало осваиваться в новых районах. За 10 лет в Сибирь переселилось 3,1 млн. человек. Посевные площади за Уральским хребтом увеличились в два раза. Сибирь поставляла на внутренний и внешний рынок 800 тыс. тонн зерна.

Столыпин отстаивал программу реформ во Второй Государственной думе, начавшей свою работу 20 февраля 1907 г. Повторный опыт выборов оказался для правительства еще менее удачным, чем первый. Поскольку на сей раз в выборах принимали участие [c.94] нелегальные партии, состав Думы был еще более радикальным. Социал-демократы получили 65 мест, а всего левые партии завоевали 222 мандата, или 43 %. Крайне правые сумели провести около 30 депутатов, но через несколько месяцев численность правой группы сократилась до 10 человек. Социал-демократы и эсеры рассматривали Думу как трибуну для революционной пропаганды. На IV съезде РСДРП, объединившем большевиков и меньшевиков, была принята резолюция “планомерно использовать все конфликты, возникающие между правительством и Думой, как и внутри самой Думы, в интересах расширения и углубления революционного движения”.

Премьер пытался опереться на кадетов, представлявших думский центр, но его протянутая для конструктивной работы рука повисла в воздухе. Председатель Государственной думы кадет Ф.А. Головин вспоминал: “Столыпин развил мысль о желательности в интересах дела договориться правительству с большинством Думы о порядке обсуждения бюджета и внесении правительством законопроектов, а также о минимуме правительственных требований по отношению к главнейшим законопроектам, и просил меня взять на себя посредничество между ним и центром Думы, т. е. Партии к.-д. Я ответил Столыпину, что председатель Думы не должен выступать в качестве посредника..” (Записки Ф.А. Головина, 1927, с. 138).

Правительство Столыпина внесло на обсуждение Второй Думы декларацию, в которой говорилось о намерении разработать законы о свободе вероисповедания, неприкосновенности личности и гражданском равноправии, реформе местного самоуправления и полиции. 6 марта 1907 г. премьер-министр выступил в Думе с речью, в которой разъяснял цели правительства: “Преобразованное по воле монарха отечество наше должно превратиться в государство правовое, так как, пока писанный закон не определит и не оградит прав отдельных русских подданных, права эти и обязанности будут находиться в зависимости от толкования и воли отдельных лиц, то есть не будут прочно установлены” (Столыпин, 1991, с. 51).

Депутаты слушали главу правительства с глубоким недоверием. Один из немногих депутатов- монархистов В. В. Шульгин вспоминал эту речь Столыпина: “Он отлично знал, кто сидит перед ним, кто, еле сдерживая свое бешенство, слушает его. Он понимал этих зверей, одетых в пиджаки, и знал, что таится под этими низкими лбами, какой огонь горит в этих впавших озлобленных глазах, он понимал их, но делал вид, что не понимает. Он говорил с ними так, как будто это были английские лорды, а не компания “Нечитайл”, по ошибке судьбы угодивших в законодательные кресла, вместо арестантских нар” (Государственная деятельность., 1911, с. 218). Когда министр сошел с трибуны, депутаты от различных фракций, сменяя друг друга, обрушили на правительство шквал критики. И тут Столыпин еще раз попросил слово и произнес, наверное, самую свою знаменитую речь-отповедь, закончив ее словами: "Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у правительства, у власти паралич и воли и мысли, все они сводятся к двум словам, обращенным к власти: "Руки вверх!" На эти слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты может ответить только двумя словами: "Не запугаете!". Кадет В. А. Маклаков впоследствии писал: “Восторгу правых не было предела. Правительство в этот день, на глазах у всех, обрело и главу, и оратора. Когда Столыпин вернулся на место, министры встретили его полной овацией, чему других примеров я в Думе не видел. Многим из нас только партийная дисциплина помешала тогда аплодировать” (Маклаков, 1996, с. 10).

Бросив в лицо депутатам, что правительство их не боится, Столыпин предрешил судьбу Второй Государственной думы. Для роспуска нижней палаты нужен был только предлог, и таким предлогом стал “Наказ воинских частей петербургского гарнизона в социал-демократическую фракцию Государственной думы”. История с этим документом была классическим примером грязной игры, которая велась и той и другой стороной. “Наказ” был написан одним из левых литераторов по заказу Петербургского комитета РСДРП. Дальше по плану предполагалось составить солдатскую делегацию и от ее имени вручить наказ фракции социал-демократов, чтобы потом использовать для [c.95] обличения властей. Техническим секретарем Петербургского комитета РСДРП была Екатерина Шорникова, одновременно подрабатывавшая платным агентом Петербургского охранного отделения. Разумеется, полицейское начальство было в курсе всех акций подпольщиков еще на стадии их подготовки. Шорникова впоследствии показывала: “начальник охранного отделения (генерал Герасимов) ездил к министру Столыпину, который выразил желание иметь наказ, который был еще написан от руки”. Она аккуратно отпечатала две копии, к одной приложила печать комитета РСДРП и отправила для ознакомления в партийные организации, а вторую передала охранному отделению.

В документе, кстати говоря, были только жалобы на тяжелую солдатскую службу: “Заговорите же в Думе о том, как запирает начальство солдат в каменные клетки-казармы, как мучает их непосильной и ненужной работой, как терзает их бессмысленными учениями...”. Тем не менее Столыпин решил представить наказ неслыханной крамолой. Женщине-агенту были даны четкая инструкция, привести солдатскую делегацию на квартиру, где происходили заседания фракции социал-демократов, и вручить от имени солдат преступный наказ с тем, чтобы во время передачи всех участников могла арестовать полиция. И хотя полиция сплоховала, ворвавшись в квартиру уже после ухода делегации и не сумев захватить оригинал наказа, Столыпин решил идти до конца.

1 июня 1907 г. председатель Второй Государственной думы Ф. А. Головин получил от Председателя Совета министров письмо, в котором тот уведомлял его, что требует предоставить ему слово для срочного заявления. В своем выступлении Столыпин заявил, что полиция раскрыла заговор социал-демократической фракции с целью организации восстания в воинских частях и потребовал отстранить от заседаний в Думе 55 подозреваемых депутатов, причем 16 из них лишить депутатской неприкосновенности. Это был ультиматум. Вечером 2 июня несколько кадетских депутатов приехали в Елагин дворец к первому министру, чтобы найти какой-нибудь компромисс. Шло заседание Совета министров, Столыпин вышел к думской делегации и после короткой беседы сказал: “Есть вопрос, в котором мы с вами все равно согласиться не можем. Это - аграрный. На нем конфликт неизбежен. А тогда к чему же тянуть?” Вернувшись на заседание премьер коротко сообщил о разговоре с кадетами, насмешливо прокомментировав: “Ну, с этими господами не столкуешься”.</P

3 июня 1907 г. Вторая Государственная дума была распущена и одновременно с этим было опубликовано новое Положение о выборах. Обычно с этой датой условно связывают окончательное подавление революции.

Третьеиюньская политическая система

Акты 3 июня 1907 г. являлись грубейшим нарушением манифеста 17 октября, по которому ни один закон не мог возыметь силу без одобрения Думы, и по этой причине получили не совсем точное название государственного переворота. Так или иначе было положено начало весьма своеобразной политической системе, точнее всего охарактеризованной в классическом по абсурдности определении: “Россия есть конституционная монархия с самодержавным монархом”, которое было дано “Готским альманахом”. Действительно, власть монарха была огромной, и в то же время сохранялись, правда, в весьма урезанном виде политические свободы. Допускалась деятельность политических партий и существование оппозиционной печати.

Сохранилась и Государственная дума, хотя теперь правительство постаралось не повторять прежних ошибок. Разработкой нового избирательного закона занимался товарищ министра внутренних дел С. Е. Крыжановский. По отзыву государственного контролера П.Х. Шванебаха, “Крыжановский явился в заседание, как портной с разными образчиками”, а когда его спросили, какой из них он считает предпочтительным, товарищ министра цинично ответил, что склоняется к самому “бесстыжему”. Этот [c.96] вариант в конечном итоге и был принят. Общее число избирателей сохранялось, однако резко менялось соотношение между сословными куриями. Крестьянское представительство сокращалось вдвое, от рабочей курии в Думу посылались только 6 депутатов. Было значительно сокращено число депутатов от национальных окраин, а некоторые национальные регионы, как недостигшие “достаточного развития гражданственности”, были вовсе лишены представительства.

В результате манипуляции с избирательным законом III Государственная дума существенно отличалась по своему составу от своих предшественниц. Левое крыло было предельно ослаблено. Теперь левыми считались 54 кадета, занимавшие центристские позиции в предыдущих Думах. От мощной фракции трудовиков осталось 14 человек. На выборах прошло 19 социал-демократов меньшевистского и большевистского направления. Выгодное положение занимал сильный центр из 154 октябристов и 28 прогрессистов. Впервые сложились три правых фракции: крайне правые, умеренно правые и националисты, насчитывавшие 147 депутатов. Впрочем, Столыпин мало считался и с Государственной думой и даже с более консервативным Государственным советом. Важнейшие социально-экономические меры Столыпин предпочитал проводить в обход законодательных учреждений. Он широко пользовался 87 статьей Основных законов, позволявшей принимать законодательные акты в виде высочайших указов.

“Дайте нам двадцать лет покоя...”

В 1909 г. в интервью саратовской газете “Волга” Столыпин сказал: “Дайте нам двадцать лет покоя внутреннего и внешнего, и я изменю Россию и реформирую ее”. Однако, в распоряжении реформатора не было даже нескольких лет. Внешне страна была спокойна, но все внутренние противоречия сохранились в полной мере. Аграрная реформа дала первые плоды. Появился слой зажиточных крестьян, причем частная собственность на землю способствовала не только экономическому подъему их хозяйств, но и изменению настроений. Столыпин докладывал Николаю II: "Я видел членов первой Думы из крестьян-революционеров, которые теперь страстные хуторяне и люди порядка". Он строил планы увеличения экспорта зерна за счет ввода в оборот сибирских земель: “Вне Европы главнейшими поставщиками хлеба, кроме России, являются Соединенные Штаты. Но они сильно сокращают свой вывоз - так быстро растет там внутреннее потребление... Лет через 5-10, по подсчетам самих американцев, они и вовсе, пожалуй, перестанут вывозить хлеб. Другой крупный наш конкурент - Аргентина также начинает испытывать затруднения в дальнейшем развитии земледелия и хлебного вывоза. Там нет такого запаса нетронутых плугом земель, как в Сибири” (Поездка в Сибирь и Поволжье., 1911, с. 104).

Столыпин ошибся в прогнозе. Не Западная Европа и Америка, а Россия стала крупнейшим импортером зерна и другой сельскохозяйственной продукции. Произошло это после коллективизации и возрождения уравнительных общинных порядков. Но справедливости ради следует отметить, что первые тревожные признаки пробуксовки аграрной реформы наметились еще при Столыпине. Лишь четверть общинников выразила желание перейти к частному землевладению и еще меньше - около 2 млн. домохозяев осуществили свое намерение. Между хуторянами, составлявшими меньшинство, и общинниками, представлявшими большинство, шла настоящая война. Дома хуторян поджигали, посевы вытаптывали, скот калечили.

Так же, как и С.Ю. Витте, его предшественник по посту Председателя Совета министров, Столыпин попал сразу между двух огней. Показательно, что крылатое выражение премьера во время его выступления в Третьей Государственной думе, что ставка сделана "не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных", вызвала одинаковую реакцию и среди крайне левых и среди крайне правых. Подпольные листки обвиняли Столыпина в том, что он отдал деревню на поток и разграбление мироедам, а черносотенное “Русское знамя” восклицало: “В сознании народа царь не может быть [c.97] царем кулаков”. В 1906-1907 гг. черносотенцы видели в Столыпине борца с гидрой революции. Вожди союза русского народа часами высиживали в его приемной, выпрашивали правительственные субсидии, восхищались его решительными действиями. Позже для определенной части крайне правых премьер-министр превратился в злейшего врага, задумавшего конституционные реформы. Иеромонах Илиодор, один из красноречивейших ораторов черной сотни, во всеуслышание позволял себе называл царских министров жидомасонами, говоря, что их надо еженедельно драть розгами на конюшне, а Столыпина следует пороть сугубо - по средам и пятницам, дабы помнил постные дни.

Первоначально Столыпин опирался на “Союз 17 октября”, игравший роль центристской партии. Но постепенно в его деятельности начали разочаровываться и октябристы. Практически все задуманные Столыпиным реформы были заблокированы, причем наиболее радикальные преобразования отвергались консерваторами, наиболее консервативные - либералами. Государственная дума одобрила три вероисповедальных закона, которые, не покушаясь на преобладающую роль православной церкви, предусматривали некоторые смягчения для иных конфессий. Однако два проекта были задержаны Государственным советом, а третий не был утвержден царем. Правительственный законопроект о неприкосновенности личности вызвал возмущение левой части Думы. Проект о допуске защитников к следственной стадии, наоборот, встретил теплый прием в Думе, но был отвергнут Государственным советом. Столыпину не удалось упразднить крестьянские волостные суды, действовавшие не по писанным законам, а по дедовским обычаям. Закон о местном суде подвергся коренной переделке, причем Дума меняла одни статьи, а Государственный совет - другие. Проект полицейской реформы, в том числе реорганизация жандармского корпуса, был положен под сукно.

Наступило серьезное охлаждение в отношениях царя и первого министра. Если раньше Николай II говорил, что нельзя переоценить роль Столыпина в подавлении революции, то всего два года спустя он поразил премьера словами, что никакой революции вообще не было, а отдельные беспорядки были допущены из-за отсутствия распорядительных градоначальников. Столыпин горько прокомментировал царские слова в беседе со своим ближайшим помощником по полицейским делам генералом А.В. Герасимовым: “ Как скоро он забыл обо всех пережитых опасностях и о том, как много сделано, чтобы их устранить, чтобы вывести страну из того тяжелого состояния, в котором она находилась” (Герасимов, 1911, с. 147). Императорский двор мгновенно почувствовал высочайшее недовольство слишком самостоятельным министром. Против Столыпина была сплетена интрига, открыто проявившаяся весной 1911 г. в ходе так называемого “министерского кризиса”.

Поводом стало обсуждение законопроекта о введении земского самоуправления в шести западных губерниях. Этот важный для премьер-министра законопроект, составная часть его реформаторской программы, уже получил одобрение Государственной думы. В одобрении Государственного совета, состоявшего наполовину из бывших министров и губернаторов, Столыпин ни на секунду не сомневался. Тем неожиданнее для него оказался провал законопроекта. Когда огласили результаты голосования, Столыпин мертвенно побледнел и, не проронив ни слова, покинул зал заседания Государственного совета. Искушенный политик понимал, что это не мелкая неудача. Речь шла о недовольстве всем политическим курсом, причем выраженном с высоты престола. Впоследствии выяснилось, что противники премьера в Совете - П. Н. Дурново и В. Ф. Трепов накануне голосования побывали в Царском Селе и действовали с одобрения Николая II. На следующий день Столыпин вручил царю прошение об отставке.

Николай II не решился расстаться с премьером, так как в дело вмешалась его мать вдовствующая императрица Мария Федоровна, видевшая в Столыпине гаранта сохранения престола за ее сыном. Очевидцы рассказывали, что Столыпин столкнулся с Николаем на пороге кабинета вдовствующей императрицы, и царь, [c.98] опустив глаза, проскользнул мимо Столыпина, словно напроказивший школьник. На следующий день главные противники премьера из числа членов Государственного совета с изумлением узнали из газет, что они по собственному прошению уволены в бессрочный отпуск. Обе законодательные палаты были распущены на три дня, и во время искусственного перерыва проект о западном земстве был принят в порядке излюбленной Столыпиным статьи 87-ой.

На первый взгляд министерский кризис закончился триумфом Столыпина, на самом деле это была поистине пиррова победа. Не говоря уж о революционных партиях, для которых премьер был злейшим врагом с первых шагов на политическом поприще, а также о крайне правых, порицавших его за попытки реформ, Столыпин лишился поддержки октябристов, не простивших недавнему союзнику открытого издевательства над прерогативами представительных учреждений. Председатель Третьей Государственной думы А. И. Гучков, бывший до этого ярым поклонником Столыпина, в знак протеста против действий премьера подал в отставку и был заменен М. В. Родзянко. Что касается Николая II, то он затаил глубокую обиду на премьера, заставившего его, самодержавного монарха, подчиниться унизительному ультиматуму. В придворных кругах открыто говорили, что его дни на посту главы правительства сочтены. С. Ю. Витте, пребывавший в отставке, но внимательно следивший за придворными интригами, с радостью писал о близком закате карьеры, конце своего соперника: “...на одном из докладов государь по окончании доклад сказал ему: “А для вас, Петр Аркадьевич, я готовлю новое назначение” (Витте, 1960, с. 659).

Трагический финал

Но Столыпину не суждено было отправиться в почетную ссылку послом во Францию или наместником на Кавказ. Премьер-министр пополнил длинный список государственных деятелей, павших от рук террористов. На самого Столыпина за пять лет пребывания у власти было совершено в общей сложности десять покушений, но премьер-министр был как заколдованный. Однажды он сказал: “Вот увидите, меня убьют, и убьют чины охраны”. Его слова оказались пророческими. Вечером 1 сентября 1911 г. на парадном спектакле в Киевском городском театре к Столыпину стремительным шагом подошел молодой человек во фраке, выхватил из кармана браунинг и дважды выстелил в первого министра. Стоявший рядом киевский губернатор А. Ф. Гирс вспоминал: “Петр Аркадьевич как будто не сразу понял, что случилось. Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны под грудной клеткой уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидя жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: “Все кончено”. Затем он грузно опустился в кресло и ясно и отчетливо, голосом, слышным всем, кто находился недалеко от него, произнес: “Счастлив умереть за царя” (Гирс, 1927, с. 95).

Столыпин прожил еще четыре дня. Поначалу казалось, что его рана не смертельная, тем более что пуля попала в орден на груди. Премьер-министр был в сознании и говорил, что, кажется, выкарабкается и на этот раз. Но 5 сентября в его состоянии наступило внезапное ухудшение. Вечером П. А. Столыпин скончался. Согласно завещанию он был похоронен там, где нашел смерть - в Киеве, на территории Киево-Печерской лавры, рядом с могилами Искры и Кочубея, казненных предателем Мазепой. Через час после похорон начался военный суд над убийцей - Д. Г. Богровым, помощником присяжного поверенного, евреем по национальности, анархистом по убеждениям, платным осведомителем охранного отделения по кличке Аленский. Всех интриговал вопрос, почему секретный сотрудник стрелял в премьер-министра, кто и зачем допустил его в строго охраняемый театр, имелись ли у покушавшегося сообщники?

Ответы на эти вопросы не были получены. Общественность была изумлена той лихорадочной торопливостью, с которой закончилось расследование. Закрытое [c.99] заседание военно-окружного суда началось в четыре в пополудни, а в восемь часов был уже оглашен смертный приговор. Через три дня Д. Г. Богров был повешен, несмотря на просьбу родственников Столыпина отложить казнь с тем, чтобы окончательно выяснить все обстоятельства покушения. По повелению Николая II было назначено сенаторское расследование, в результате под суд был отдан лишь один жандармский офицер, да и ему наказание было уменьшено по высочайшему распоряжению.

Странности расследования породили множество слухов о том, что против Столыпина был организован заговор высших сфер, устранивших неугодного премьер-министра при помощи тайного агента полиции. А. И. Гучков два десятилетия спустя после выстрелов в киевском театре повторял: “До сих пор я склонен думать, что убийство Столыпина произошло во всяком случае при попустительстве высокопоставленных лиц.” (Гирс 1986, с. 85). Версий заговора против Столыпина существует множество, хотя, если правомерно употреблять такое слово, то скорее всего это был заговор некомпетентности и халатности должностных лиц, отвечавших за охрану высших сановников на торжествах (См.: Степанов, 1995, с. 16).

Через два года после покушения перед зданием Киевской городской думы был открыт памятник Столыпину. Простоял он недолго и после революции был снесен. Но, как показывает время, можно снести памятник, но невозможно вычеркнуть из памяти народа государственного деятеля, чьим девизом были слова, высеченные на постаменте: “Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия”.

Литература

1. Бок М.П. П.А. Столыпин. Воспоминания о моем отце. - М., 1992.

2. Столыпин. Жизнь и смерть. - Саратов, 1997.

3. Изгоев А. П.А. Столыпин очерк жизни и деятельности. - М., 1912.

4. Всеподданнейший отчет саратовского губернатора Столыпина за 1904 г // Красный архив, 1926, т.4(17).

5. Милюков П.Н. Воспоминания. - М., 1991.

6. Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания. 1903-1919 гг., т.1.

7. Записки Ф.А. Головина. П.А. Столыпин. // Красный архив, т. 6 (19) - М., Л., 1927.

8. Столыпин П.А. Нам нужна великая Россия. Полное собрание речей в Государственной думе и Государственном совете. 1906-1911 г. - М., 1991.

9. Государственная деятельность П.А. Столыпина, т. 3. - СПб., 1911.

10. Маклаков В А. Воспоминания. Вторая дума. - Париж, 1936.

11. Поездка в Сибирь и Поволжье. Записка П.А. Столыпина и А.В. Кривошеина. - СПб., 1911.

12. Герасимов А.В. На лезвии с террористами. - М., 1991.

13. Витте С.Ю. Воспоминания. - М., 1960, т. 3.

14. Гирс А.Ф Смерть Столыпина. Из воспоминаний бывшего киевского губернатора // Столыпин А.А. П.А. Столыпин. 1862-1911. - Париж, 1927.

15. Из воспоминаний А.И. Гучкова // Новый журнал, Нью-Йорк, 1986, №161.

16. Степанов С.А. Загадки убийства Столыпина. - М., 1995.