Об османском влиянии на Российскую государственность

Об османском влиянии на Российскую государственность

Английский посол Джеймс Флетчер, прожил в России много лет и оставил подробное описание Московского царства XVI века. Флетчер детально описал организацию московского войска, административную и финансовую систему - так что его труд считали на Западе «энциклопедическим». Вывод Флетчера может показаться неожиданным:

«Образ правления у них весьма похож на турецкий, - писал Флетчер, - которому они, по-видимому, пытаются подражать, по положению своей страны и по мере своих способностей в делах политических…»[i]

Как отнеслись русские историки к словам Флетчера? Очень просто: они его проигнорировали. Османский султан был великим врагом православной России, и признать какие-то связи с османами было равносильно признанию в преступлении. Тем более что Флетчер не приводил никаких доказательств - он не проводил детального сопоставления военной или административной систем, он считал, что все это очевидно. Спустя несколько столетий все это покрылось дымкой времени и стало отнюдь не очевидным - появилась возможность не замечать то, что не хочешь видеть. Так что же имел в виду Флетчер?

Ричард Ченслор, открывший морской путь в Россию, оставил после себя мемуары, рассказывавшие о Московском царстве. Свежий взгляд первооткрывателя позволил ему выделить в устройстве этого царства самое главное - поместную систему. Ченслор посвятил несколько страниц описанию этой системы, он с восторгом писал о том, что благодаря поместной системе московский государь имеет великое множество храбрых воинов. «Если бы русские знали свою силу, никто не мог бы бороться с ними…» - таков был вывод английского путешественника[ii].

Поместная система была основой Российского государства. Известный исследователь С. Б. Веселовский отмечал, что поместная система появилась на Руси внезапно, в конце XV века, и сразу же получила широкое распространение[iii]. Воину за его службу давали от государя поместье с крестьянами, но это поместье оставалось государственной собственностью; помещику причитались лишь платежи, зафиксированные в переписных листах. Поместье было небольшим, молодой воин, «новик», получал не больше 150 десятин земли - около десяти крестьянских хозяйств. Помещики регулярно вызывались на смотры, и если воин вызывал недовольство командиров, то поместье могли отнять; если помещик проявил себя в бою, то «поместную дачу» увеличивали. Воинские командиры, бояре и воеводы, получали до 1500 десятин, но были обязаны приводить с собой дополнительных воинов - наемных слуг или боевых холопов - по одному человеку с каждых 150 десятин. Дворянин, получавший отставку по старости или из-за ран, имел право на часть поместья, «прожиток». Если сын помещика поступал в службу вместо умершего отца, то он мог наследовать отцовское поместье - но не все, а лишь в тех размерах, которые полагались «новику»[iv].

Поместная система позволяла Ивану Грозному содержать армию в 100 тысяч всадников - и на Западе не было ничего подобного этой системе. Когда-то, во времена Карла Великого, франкские рыцари тоже владели бенефициями на условиях службы - но тогда не было ни норм «поместных дач», ни служебного распорядка. Кроме того, все это было в далеком прошлом; к XVI веку владения рыцарей покупались и продавались, как собственность, а вассальная служба отошла в область преданий. Единственным государством, где существовала такая же, как в России, поместная система была Турция.

В Турции поместье называлось тимаром, а помещик - тимариотом или сипахи. Размеры поместья исчислялись не в десятинах, как в России, а в денежном доходе; начальный тимар, предоставляемый молодому воину, назывался кылыдж тимаром («сабельным тимаром») и обычно давал доход в 1000 акче. После денежной реформы 1539 года русская копейка была по весу приравнена к акче, поэтому 1000 акче - это 10 рублей; по расчетам историков, доходы русского «новика» составляли около 12 рублей[v]. Так же как в России, турецкие помещики регулярно вызывались на смотры, и если воин вызывал недовольство командиров, то тимар могли отнять; если сипахи проявил себя в бою, то тимар увеличивали за счет добавочных «долей» хиссе. Сипахи, получавший отставку по старости или из-за ран, имел право на «пенсионную» часть поместья, текайюд. Если сын поступал в службу вместо отца, то он наследовал не все отцовское поместье, а лишь кылыдж тимар. Офицеры получали большие тимары с доходом до 20 тысяч акче, но при этом обязывались выставлять дополнительных воинов, гулямов, из расчета один гулям на полторы-две тысячи акче дохода. Так же как поместье, тимар считался государственной собственностью, и воин имел право лишь на получение денежных сумм, указанных в поземельном реестре, дефтере[vi].

Детальные совпадения в организации поместной и тимарной систем не оставляют сомнения в том, что русское поместье является копией турецкого тимара. Таким образом, поместная система, лежавшая в основе российского государства, была перенята у Османской империи. Когда, почему и при каких обстоятельствах это произошло? И не были ли при этом переняты другие общественные принципы и институты? Может быть, Флетчер имел в виду не только поместную систему?

Ответ на эти вопросы лежит вне пределов традиционного курса русской истории; исследователю необходимо обратиться к истории Османской империи. Для того, чтобы понять историю России, нужно понять историю великих цивилизаций Востока.

Османская империя была наследницей древних цивилизаций Востока, и для того, чтобы понять основные принципы османского государства, нам придется вернуться к истокам истории, к великим вопросам о Правде, Законе и Справедливости. Эти вопросы впервые были поставлены в знаменитых законах Хаммурапи.

«Когда славнейший Анум, царь Аннуннаков, и Эллиль, владыка небес и земли… возвысили Вавилон над четырьмя странами света, - гласит вступление к законам Хаммурапи, - тогда-то меня, Хаммурапи, правителя заботливого и богобоязненного, назвали по имени дабы Справедливость в стране была установлена, дабы погубить беззаконных и злых, дабы сильный не притеснял слабого”[vii].

Хаммурапи впервые сказал то, что потом повторяли многие цари на многих языках: для того, чтобы поддерживать Справедливость необходимы одинаковые для всех Законы и царь должен быть хранителем Закона, защищающим слабого от притеснений сильного. «Справедливость» в устах Хаммурапи была вполне конкретным понятием - так называли обычай, согласно которому раз в семь лет рабов отпускали на волю, должникам прощали долги, а беднякам возвращали их утраченные поля. Таким образом, основная идея восточной монархии состояла в необходимости Закона для поддержания социальной справедливости.

Позже эта идея стала составной частью великой религии, ислама, и султаны в своих указах ссылались не на Хаммурапи, а на Коран.

«Да ведают имамы, мелики, наибы… и все райаты, жители областей от реки Амуйе до пределов Сирии и Франкской земли, - гласил указ султана Махмуда-Газана, - что все помыслы, намерения и взгляды наши были направлены к тому, чтобы согласно указанию Корана: «господь заповедует правосудие и благодеяния» и на основании повеления «суди людей справедливо» устранять всякого рода гнет, насилия, притеснения, несправедливость и жестокость насильников и тиранов…»[viii]

В трудах мусульманских государственных деятелей - в том числе в знаменитой «Книге правления» Низам ал-Мулька - справедливость выступает как основной принцип государственного управления. «Государям надлежит блюсти божье благоволение, - писал Низам ал-Мульк, - а благоволение господа - в милостях, оказываемых людям и достаточной справедливости, распростираемой среди них… Неизбежно государю раза два в неделю надо разбирать жалобы на несправедливости, и, творя правосудие, выслушивать народ самолично… Амилям, которым дают должность, следует внушать, чтобы они хорошо обращались с людьми… не брали бы ничего сверх законного налога… Если кто из народа окажется в затруднении… надо дать ему в долг, облегчить его бремя…» Великий визирь приводит в пример Хосрова Ануширвана: «Я буду охранять от волков овец и ягнят, - сказал Ануширван. - Я укорочу загребистые руки и сотру с лица земли зачинщиков разрухи, я благоустрою мир правдой, справедливостью и спокойствием, ибо призван для этой задачи»[ix].

Хосров Ануширван - это был традиционный образ грозного восточного монарха, охраняющего справедливость с помощью суровых расправ. Опыт тысячелетий привел восточных мудрецов к выводу, что справедливость не должна быть кроткой, что за нее надо бороться, что «нужно стереть с лица земли зачинщиков разрухи», «погубить беззаконных и злых».

«Основа управления есть справедливость, - подчеркивал великий визирь Рашид ад-дин, - ибо, как говорят, доход государства бывает от войска - нет дохода султана, кроме как от войска, а войско можно собрать благодаря налогу - нет войска без налога, а налог получают от райата - нет налога, кроме как от райата, а райата можно сохранить благодаря справедливости - нет райата, если нет справедливости»[x].

Необходимо отметить, что существование исламской справедливости признавали даже ярые враги ислама: «И все же великое правосудие существует среди поганых, - писал серб, вернувшийся из турецкого плена. - Они соблюдают правосудие между собой, а так же ко всем своим подданным… ибо султан хочет, чтоб бедные жили спокойно… над ними владычествуют по справедливости, не причиняя им вреда»[xi]. «Не наживе, но справедливости служит занятие правосудием у этих безбожных язычников… - свидетельствует Михалон Литвин. - И знать, и вожди с народом равно и без различия предстают пред судом кадия…»[xii] Характерно, что в понятие мусульманской справедливости входило не только равенство всех перед законом, но и справедливые налоги и справедливые цены на рынке - все цены устанавливались кади с учетом себестоимости товара и максимальной торговой надбавки в 10%. Производство и продажа некоторых товаров составляли государственную монополию[xiii].

Исламская государственная идея провозглашала господство государства над обществом. Повсюду преобладала государственная собственность, в частной собственности могли находиться лишь имущества, созданные личным трудом. «Примеры, взятые из образа действий Пророка вместе с некоторыми местами Корана послужили основой странному учению, стремящемуся не больше не меньше как к полному отрицанию даже самого принципа личной частной собственности», - писал И. Г. Нофаль. Все земли, недра и другие источники богатства рассматривались как общее достояние мусульманской общины. Поскольку «все богатства принадлежат только богу», то они могли быть в любой момент конфискованы властями. По заведенному порядку султан выступал в качестве единственного наследника всех должностных лиц; все приобретенное ими (правдой или неправдой) во время пребывания на посту автоматически возвращалось в казну. «Верховная власть, - писал И.Г. Нофаль, - одна есть распорядительница имуществ, могущих быть предметом собственности…»[xiv]

Османская империя унаследовала от своих предшественников великие принципы исламской справедливости. Однако путь к созданию могущественной империи был долгим и непростым. В начале XIV века турки-османы были лишь одним из многих кочевых племен, отброшенных монгольским нашествием к границе Азии; их вождь Осман жил в палатке и оставил после себя лишь “несколько славных табунов и овечьих стад”. Вместе с другими племенами османы принимали участие в войнах с Византией; эти войны обогащали вождей-беев, которые содержали дружины из рабов-гулямов и владели обширными вотчинами-мульками. Сын Османа Орхан (1324-1362) и его наследник Мурад I (1362-1389) постепенно налаживали управление завоеванными территориями, перенимая при этом традиционные порядки мусульманского Востока. Со времен Халифата в мусульманских странах существовала традиция разделения военных, финансовых и судебных властей; причем духовные судьи, «кади», судили по законам шариата. Все земли разделялись на частные («мульк»), церковные («вакф»), государственные («мири»), и личные земли султана («хассе»); соответственно этому казна разделялась на государственную казну и личную казну султана. Казна и земли султана, дворцовое хозяйство и гвардия составляли султанский двор и имели особое управление[xv].

Все завоеванные земли считались принадлежащими государству, поэтому прежние собственники этих земель теряли все права. Часть населения - прежде всего знать и многие горожане - выселялась с завоеванных земель в коренные османские области, а на их место переселялись турки. Сразу после завоевания производилась перепись населения и земельный реестр («дефтер»), в котором указывалось число хозяйств в деревне и перечислялись полагающиеся с деревни платежи по налогам. Крепостные крестьяне сразу же получали свободу[xvi]. Все повинности, которые прежде несли крестьяне в пользу своих господ заменялись одним небольшим денежным оброком, выплачиваемым государству. По окончании переписи утверждалось провинциальное «Канун-наме», сборник законов новой провинции, в котором, в частности, фиксировались налоги и правила землевладения. Некоторые деревни выделялись в тимар воинам-всадникам, и в дефтере (на основе законов) указывались платежи, следующие тимариоту-сипахи. Все действия тимариота контролировались государством, и если он пытался брать лишнее, то крестьяне могли пожаловаться судье-кади и тимар мог быть отнят. Крестьяне были свободными людьми и их повинности были невелики; основной налог мусульман, «ашар», составлял десятину урожая; немусульмане платили еще «джизью», которая считалась откупом от военной повинности; в целом налоги немусульман составляли примерно четверть урожая - для примера, в Боснии до мусульманского завоевания оброки отнимали 3/5 дохода крестьянина[xvii]. Султан Сулейман Великолепный (1520-1566) требовал от своих пашей «обращаться с нашими подданными так, чтобы крестьяне соседних княжений завидовали их судьбе»[xviii]. Сипахи и санджакбеи должны были следить за состоянием крестьянских хозяйств и, по возможности, обеспечивать их стандартными наделами земли, «чифтами». Многие турецкие историки считают, что отношения в османской деревне основывались на принципах социальной справедливости и классовой гармонии, что сипахи и райаты в конечном счете одинаково работали на государство, а государство всемерно заботилось о своей «пастве»[xix].

Центральное управление осуществлялось «диваном», советом, в который входили главы военной, финансовой и судебной администрации, и который возглавлял великий визирь. Все члены администрации были сменяемыми по воле султана, который сохранял за собой функции главнокомандующего, «меча правоверных», и хранителя справедливости. Османский суд был суровым и скорым; чиновники, обвиненные в вымогательствах, во взяточничестве или казнокрадстве безоговорочно предавались смерти. Во времена Сулеймана Великолепного ко двору ежедневно доставлялось 40-50 голов казненных за преступления такого рода; эти головы выставляли для всеобщего обозрения у входа во дворец Топкапа. У Топкапы обычно лежало много голов, одни на драгоценных блюдах, другие на деревянных тарелках, а головы мелких чиновников просто бросали на землю[xx]. Обычным наказанием за мелкие преступления был кнут - «торговая казнь», осуществляемая в присутствии судьи на в людном месте - чаще всего на базаре. Обычай мусульман безжалостно сечь своих преступников отразился в русском языке выражением «драть, как сидорову козу»; «садар каза» по-арабски - это «приговор судьи» («казия»)[xxi].

С помощью тимарной системы османы создали многочисленную и сильную кавалерию сипахи, однако секрет их военного могущества заключался не в кавалерии, а в пехоте и артиллерии. При султане Мураде I были созданы первые подразделения янычар - это был корпус регулярной пехоты, составленный из воинов-рабов, с детства воспитанных в казармах. Корпус был организован по образцу египетской гвардии мамелюков; так же, как мамелюкам, янычарам запрещалось жениться, и они посвящали свою жизнь «священной войне». Яначары считались мюридами ордена Бекташа и носили шапки монахов; дервиши ордена жили вместе с ними в казармах и вместе с ними шли в бой, обещая райское блаженство тем, кто погибнет за веру. «В казармах, похожих на монастыри, дисциплина была так строга, что ночью никто не мог оставаться вне них», - пишет Г. Дельбрюк[xxii]. Это было дисциплинированное и обученное войско, получающее регулярное жалование из казны. В Европе еще не было подобных армий.

Постоянная армия, подчиняющаяся монарху, является мощным оружием в борьбе с сепаратистскими устремлениями феодалов - естественно, что усиление султанов вызвало недовольство беев и эмиров, которые еще не забыли о былой независимости. В первой половине XV века беи все еще владели дружинами и огромными мульками, они устраивали мятежи и разжигали распри между наследниками султанского престола. В 1402 году беи изменили султану Баязиду I, и это едва не привело к гибели Османского государства - турки были разбиты Тамерланом, и Баязид попал в плен. Порожденные этим разгромом междоусобицы продолжались двадцать лет, и лишь в 1423 году султану Мураду II (1421-1451) удалось подавить все мятежи. В своей борьбе со знатью Мурад II опирался на корпус янычар, который в это время стали комплектовать путем набора мальчиков-рекрутов из среды немусульманского населения. Обращенные в ислам и воспитанные в казармах молодые люди назывались «рабами дворца», «капыкулу». Преданность «капыкулу» побудила султана назначать из их среды командиров и чиновников; новое окружение Мурада II состояло из специально обученных в дворцовой школе «рабов дворца». «Не меньшее значение имели обучение и упражнения во дворце… - писал польский посол князь Збаражский. - Через это проходили все должностные лица, как через школу, и были образцом для всей земли»[xxiii]. Наивысшей наградой для чиновника-раба были почетные одежды - шуба с султанского плеча.

Отсутствие потомственной знати и сословных привилегий вызывало удивление посещавших Турцию европейцев. «Во всем этом многочисленном обществе, - писал германский посол, нет ни одного человека, обязанного своим саном чему-либо, кроме своих личных заслуг…»[xxiv] Все были равны перед законом и всем открывались одинаковые возможности для продвижения по службе; многие крупные вельможи были принявшими ислам славянами, албанцами, греками. Большая часть армии говорила по-славянски; воины, янычары и сипахи, сами выбирали своих командиров из числа самых отчаянных храбрецов[xxv].

Дисциплина, порядок и мужество янычар помогали им одерживать победы в сражениях, но настоящая слава пришла к ним тогда, когда в руках «новых солдат» оказалось новое оружие. При Мураде II янычары были вооружены аркебузами-«тюфенгами»; был создан мощный артиллерийский корпус, «топчу оджагы» - таким образом, на свет явилась регулярная армия, вооруженная огнестрельным оружием[xxvi]. Создание новой армии вызвало волну османских завоеваний. В течение двадцати лет после взятия Константинополя турки овладели Сербией, Грецией, Албанией, Боснией, подчинили Валахию и Молдавию. Затем они обернулись на Восток, окончательно покорили Малую Азию, и в 1514 году в грандиозной битве на Чалдыранской равнине разгромили объединенные силы господствовавших над Ираном кочевников. Походы султана Селима Грозного (1512-1520) в Сирию и Египет превратились в триумфальное шествие османских армий. Простой народ повсюду приветствовал новые власти, которые отнимали богатства у знати, наделяли землей крестьян и снижали налоги - султан Селим называл себя «служителем бедняков». Горожане Каира подняли восстание и с оружием в руках сражались на стороне турок против своих правителей, мамелюков. После завоевания очередной страны Селим созывал «собор» из представителей всех слоев населения, переделял землю и устанавливал новые законы. Перед отъездом из Каира он опубликовал воззвание, в котором заявил, что отныне никому не дозволено притеснять феллаха или человека из простого народа[xxvii].

Новое оружие позволило султанам одержать победу над всеми своими врагами - в том числе и внутри страны. Вскоре после взятия Константинополя находившийся в ореоле славы Мехмед II нанес решающий удар оппозиционной знати - ее глава визирь Халил-паша был обвинен в государственной измене и казнен. Вслед за этим были казнены многие беи, их владения были конфискованы; были конфискованы и многие вакфы, созданные беями и приносившие им доход. В 1470-х годах Мехмед приказал провести по всей стране проверку всех дефтеров и прав владения землями; многие проверяемые документы признавались недействительными и мульки и вакфы отписывались в казну. После этих массовых конфискаций абсолютное большинство всех земель относилось к категории государственных земель, «мири». Составление новых дефтеров закончилось утверждением нового свода законов «Канун-наме», эти законы, в частности, утверждали единые для всех провинций налоги и условия землепользования[xxviii].

Влиятельные турецкие беи не смирились с наступлением на свои права; в 1481 году Мехмед II был отравлен своим сыном Баязидом, вступившим в союз с знатью. Баязид II вернул беям часть отнятых владений, но его сын Селим I вновь конфисковал вотчины знати. Селима называли Грозным - он выступал в традиционном образе восточного монарха, охраняющего справедливость с помощью жестоких казней. Наивысшего могущества Османская империя достигла в правление Сулеймана I Законодателя (1520-1560), который завоевал Венгрию и окончательно кодифицировал мусульманское законодательство - в частности, были установлены единые нормы податей и нормы военной службы. Возвеличение самодержавия достигло такой степени, что все приближенные называли себя «рабами» султана и он одним мановением руки приказывал казнить вельмож, обвиненных в казнокрадстве или измене[xxix].

Могущество Османской Империи вызывало попытки подражания в соседних странах. В Иране в начале XVI века получил распространение аналогичный тимару институт тиуля; сражаясь с турками, шах Аббас I (1587-1629) завел собственных янычар («туфенгчиев») и артиллерийский корпус («топханэ»). После окончания войны в 1590 году Аббас провел реформы по турецкому образцу, разгромил непокорную знать, конфисковал ее земли и ввел справедливые налоги[xxx]. В 1526 году правитель Кабула Бабур, наняв турецких ариллеристов, одержал победу при Панипате и овладел Северной Индией; основанная его потомками Империя Великих Моголов имела многие характерные османские черты[xxxi].

Молва о могуществе и справедливости турок распространилась и на Западе. Когда в 1463 году турки вступили в Боснию, крепостные крестьяне поднялись против своих господ. «Турки… льстят крестьянам и обещают свободу всякому из них, кто перейдет на их сторону», - писал боснийский король Стефан Томашевич[xxxii]. Крестьяне ждали прихода турок и в других странах Европы. «Слышал я, что есть в немецких землях люди, желающие прихода и владычества турок, - говорил Лютер, - люди, которые хотят лучше быть под турками, чем под императором и князьями»[xxxiii]. Разыгрываемые на ярмарках «масленичные пьесы» обещали народу, что турки накажут аристократов, введут правый суд и облегчат подати. Итальянские философы-утописты призывали к переустройству общества по османскому образцу; Таммазо Кампанелла пытался договориться с турками о помощи и поднять восстание[xxxiv]. Османская империя XVI века была символом справедливого и могущественного государства не только для Азии, но и для Европы. Известные философы европейского Возрождения, Жан Боден и Ульрих фон Гуттен, находили в Османской империи образец для подражания. В те времена взоры многих были прикованы к Турции - и Россия не была исключением. Афанасий Никитин одним из первых открыл для Руси Восток, он горячо любил свою родину, но, познакомившись с порядками мусульман, признал, что на Руси нет справедливости. «Русская земля да будет богом хранима! - писал Никитин тайнописью, по-тюркски. - На этом свете нет страны, подобной ей, хотя бояре Русской земли несправедливы. Да станет Русская земля благоустроенной, и да будет в ней справедливость!»[xxxv]

В середине XV века Русь едва начинала оправляться от долгих междоусобных войн, сопровождавшихся голодом, чумными эпидемиями и разрухой. Хотя Золотая Орда распалась, московские князья, чувствуя свою слабость, продолжали платить дань ее наследникам. Князья не имели ни армии, ни финансовых ресурсов; большая часть земель принадлежала церкви и боярам; их владельцы имели «жалованные грамоты» и пользовалась податными льготами - то есть ничего не платили в казну (или платили лишь малую часть налогов). Боярские и монастырские вотчины обладали так же и судебным иммунитетом (кроме крупных преступлений); они были почти независимыми маленькими государствами в государстве. В обмен на льготы бояре и дети боярские были обязаны нести службу - но они плохо выполняли эти обязанности; никаких служебных норм не существовало, с тех, кто не явился на сбор, ничего не могли спросить. Войско великого князя представляло собой нестройное ополчение «всяких людей», к примеру, в 1469 году Иван III послал на Казань «из Москвы сурожан и суконников и купчих людей и прочих всея Москвичей, кто пригожи, по силе…»[xxxvi] Необходимо было проведение военной реформы, создание сильного войска - и понятно, что советники великого князя искали образец для такой реформы.

В политическом отношении Москва много позаимствовала у своего сюзерена, Золотой Орды; административная и налоговая системы были построены по восточным образцам. Среди центральных учреждений главную роли играли Казна («хазине») и великокняжеский Двор; на местах существовала система кормлений, наместники назначались на один-два года и собирали в свою пользу дополнительные подати, «корма». В отличие от восточных государств, великий князь не был самодержавным монархом; со времен Киевской Руси существовала традиция, при которой князь в важных делах должен советоваться с боярами.

Волею судеб история России была тесно связана с историей Византии - обе страны соединяли узы общей религии, православия. После падения Константинополя Россия стала последним оплотом греческой веры и сюда устремились беглецы с Балкан. В 1472 году великий князь Иван III женился на Софье Палеолог, племяннице последнего византийского императора. Вместе с Софьей в Россию прибыло много греков, которые видели взятие Константинополя и многое могли рассказать. К.А. Неволин и В.Б. Ельяшевич считали, что Софья и окружавшие ее греки могли подсказать Ивану III мысль о введении поместий по образцу греческой пронии[xxxvii]. Однако прония не имела таких характерных черт поместья и тимара, как начальный тимар или пенсионный тимар, и относительно пронии неизвестны какие-либо нормы снаряжения воинов. Таким образом, прония не могла стать готовой моделью для создания поместной системы; очевидно, что такой моделью был именно тимар. Кроме того, исследования В. И. Саввы показали, что влияние Софьи преувеличивалось современниками; Софья долгое время находилась в немилости и не имела голоса при решении государственных дел[xxxviii].

В первый период правления Ивана III главной целью великого князя было присоединение Новгорода. Решающий шаг был сделан в 1478 году, когда Новгород признал Ивана III своим государем; после мятежа в 1479 году великий князь казнил несколько «великих бояр» из числа заговорщиков и конфисковал их земли. По-видимому, эти земли были розданы первым помещикам, о которых упоминает жалованная грамота 1482 года[xxxix]. В 1484 году были конфискованы земли у 30 бояр. В 1485 году Иван III овладел Тверью и «велел всех граждан к целованию привести»; летопись не упоминает о казнях и конфискациях[xl]. Великий князь милостиво относится к своим новым новгородским и тверским подданным - как и принято было до сих пор на Руси. Но зимой 1487-88 года произошло нечто неожиданное: в ответ на некий (возможно, мнимый) «заговор» Иван III выселил всех богатых новгородцев, отправил в Москву 7 тысяч “житьих людей” и вселил на их место москвичей. Практически все земли Новгорода - кроме немногочисленных крестьянских земель - были конфискованы; затем была проведена перепись и осуществлено первое массовое наделение воинов поместьями[xli].

Эта небывалая до тех пор на Руси акция в точности соответствовала османским обычаям: из завоеванного города выселяется вся знать, ее земли конфискуются, составляется дефтер и конфискованные земли раздаются в тимары. Характерно, что, как и в Турции, поместья даются подчас людям низкого происхождения, «боевым холопам» (в Турции их называли гулямами). Совпадения отмечаются и в других деталях; например, схема описи в переписных листах и в дефтерах была очень похожей: название деревни, имена дворовладельцев, далее - платежи, следующие с деревни в целом (без разбивки по дворам): денежный оброк, количество поставляемой пшеницы, ржи, овса и т.д[xlii]. (В русских переписях дополнительно указывалось количество высеваемого зерна). Повинности в переписных листах не упоминались - по-видимому, как и в Турции, они были коммутированы в денежный оброк. В целом величина установленных переписью оброков была значительно меньше, чем до «завоевания» Новгорода - великий князь, так же как султан, стремился показать, что новый порядок будет основан на справедливости[xliii].

В конце 80-х годов перепись проводилась не только в Новгороде: переписывались земли бывшего Белозерского удела, недавно присоединенного к землям великого князя. Специалисты обращают внимание, что при переписи в Белозерском крае проводилась проверка владельческих грамот и многие земли были конфискованы в казну. В 1490-х годах переписи распространяются на другие уезды, в течение двадцати лет княжеские дьяки описывают уезд за уездом - происходит сплошное описание земель великого княжества. Здесь необходимо вспомнить, что во время большой переписи 70-х годов в Турции проверялись документы на землевладение, многие (почти все) из них признавались недействительными и мульки и вакфы отписывались в казну. В конце XV- начале XVI века в России происходит нечто подобное - вотчины, правда, не конфискуются, но большинство из них лишается податных иммунитетов, вотчинники обязуются платить налоги в казну. Одновременно шло наступление на податные привилегии монастырей - более того, ставился вопрос о праве церкви владеть деревнями. Подобно Мехмеду II, Иван III собирался конфисковать церковные вотчины; уже были конфискованы церковные земли в Новгороде и в Перми. Только болезнь, воспринятая как проявление «божьего гнева», удержала великого князя от дальнейших действий[xliv].

Мы знаем, что проведя перепись, конфисковав мульки и вакфы, Мехмед II распорядился составить сборник законов «Канун-наме». В период проведения переписей Иван III распорядился составить Судебник 1497 года - первый российский законодательный кодекс. В Европе в то время не было законодательных кодексов - идея такого сборника могла прийти только из Турции. Судебник был обнародован во время коронации наследника престола Дмитрия Ивановича, и, по мнению Л. В. Черепнина, этим торжественным актом провозглашалось не более не менее, как начало правосудия на Руси[xlv]. Во время коронации митрополит и великий князь дважды обращались к наследнику, повторяя одну ту же фразу: «Люби правду и милость и суд правой и имей попечение от всего сердца о всем православном христианстве»[xlvi]. Слово «правда» тогда и позже, вплоть до XIX века, понималось как «справедливость»[xlvii]; таким образом, великий князь провозглашал введение законов, направленных на охранение справедливости. Как тут не вспомнить Афанасия Никитина - ведь до тех пор на Руси не было справедливости!

В чем же выражалась «правда» Ивана III? В том же, в чем выражалась «правда» османских султанов. Прежде всего, это равенство всех перед законом: Судебник 1497 года не дает никаких привилегий богатым и знатным[xlviii]. Здесь нужно поставить восклицательный знак: ничего подобного не было в тогдашней Европе; хорошо известно, что равенство перед законом - это завоевание Великой Французской революции. Далее: Судебник обеспечивает участие представителей общины в суде. Статья 38 гласит: «А без дворского, без старосты и без лутчших людей суда наместникам и волостелем не судити…»[xlix] Категорически запрещаются «посулы» (то есть взятки). Судьям давался строгий наказ быть внимательным к жалобщикам: «А каков жалобник к боярину приидет и ему жалобников от себе не отсылати, а давати всемь жалобником управа…»[l] Понятно, что крестьяне больше всего страдали от произвола богатых и сильных, от требований исполнять барщину и платить оброки сверх законных норм. Именно так, произволом помещиков и попущением слабых королей в это самое время в соседней Польше крестьяне были обращены в «холопов» - то есть в рабов. «Давати всемь жалобником управа» в таких условиях означало не что иное, как охранять свободу крестьян. «Я буду охранять от волков овец и ягнят», - говорил Хосров Ануширван.

Таким образом, Судебник Ивана III воспринял основную идею традиционного восточного права - идею защиты справедливости. Но еще более удивительно, что Судебник воспринял восточные методы защиты справедливости. “Русская правда” киевских времен не знала столь характерных для Востока жестоких казней и телесных наказаний. В Судебнике Ивана III такие наказания полагаются за многие преступления - специалисты в один голос говорят, что эта практика позаимствована с Востока[li]. Таким образом, Иван III вполне усвоил основной принцип восточной монархии: защита справедливости требует суровых наказаний. “Без таковыя грозы не мочно в царство правды ввести”, - писал полвека спустя Иван Пересветов[lii].

«Современники заметили, что Иоанн… явился грозным государем на московском великокняжеском престоле… - писал С. М. Соловьев, - он первый получил название Грозного, потому что явился для князей и дружины монархом, требующим беспрекословного повиновения и строго карающим за ослушание…»[liii] После 1485 года Иоанн называет себя «господарем всея Руси», а бояре именуют себя «холопами» великого князя - подобно «рабам дворца» в Турции[liv]. Летописи больше не сообщают о совещаниях царя с боярами, подобных совещанию, которое имело место в 1471 году перед походом на Новгород. На коронации Дмитрия-внука в 1497 году великого князя называют уже не иначе как «самодержцем», а на наследника престола возлагают «шапку Мономаха». Подобно византийскому императору (и турецкому султану) великий князь стремится выступать в роли самодержавного монарха.

Итак, можно прийти к выводу, что в конце XV века в России происходило частичное перенимание османских порядков: перенимались поместная система, переписи, судебные установления. По-видимому, можно сказать, что имел место широкий комплекс реформ, попытка модернизации России по османскому образцу. Эту модернизацию в определенной степени можно сравнить с реформами Петра I - в том и в другом случае за образец для реформ бралась наиболее могущественная держава того времени. Чтобы ни у кого не было сомнений, кому следует подражать, Петр I приказал носить европейскую одежду - распоряжение с виду совершенно ненужное, но вполне выявляющее суть событий. Среди законов Ивана III есть подобное с виду совершенно ненужное распоряжение - но оно не оставляет сомнений, кому подражал великий князь. Иван III запретил своим подданным пить вино - всякому становится ясным, что идеалом великого князя была Османская империя.

Однако остается неясным, кто рассказал великому князю о турецких порядках, о поместной системе, о дефтерах и обо всем остальном, кто подвиг его на реформы. Это не могла быть Софья или ее спутники: от прибытия Софьи в Москву до начала реформ прошло пятнадцать лет. Необходимо присмотреться к событиям, происходившим накануне реформ, в 1483-1487 годах. В январе 1483 году состоялась свадьба наследника престола Ивана Молодого с молдавской княжной Еленой. Молдавия была последним православным княжеством на Юге Европы; она вела отчаянную борьбу с турками, и господарь Стефан III пытался заключить союз с Россией. Послы, доставившие Елену, конечно, рассказали Ивану III о положении в Молдавии - а положение это было интересно тем, что, сражаясь с турками, Стефан III заимствовал их тимарную систему. Недостаток источников не позволяет осветить подробности этих реформ, однако известно, что молдавский господарь конфисковал земли многих бояр и раздал их воинам-«витязям». Румынский историк Н. Стоическу прямо указывает на сходство реформ Стефана III и Ивана III[lv], и можно предположить, что идею введения поместной системы подсказал Ивану III один из послов, побывавших в Молдавии. Среди этих послов обращает на себя внимание дьяк Федор Курицын, возглавлявший 1482-1484 годах посольство в Венгрию и Молдавию. Федор Курицын привез из этой поездки «Повесть о Дракуле», переработанное и переведенное им на русский язык сказание о волошском господаре Владе Цепеше[lvi]. «Повесть о Дракуле» известна тем, что здесь впервые в русской литературе появляется традиционный образ восточного монарха, поддерживающего справедливость посредством жестоких расправ. «И толико ненавидя во своей земли зла, яко кто учинит кое зло, татьбу или разбой, или кую лжу, или неправду, той никако не будет жив», - говорит «Повесть» о порядках, установленных Владом Цепешем[lvii] (разумеется, эти порядки были заимствованы из Турции). Параллели между этими порядками и Судебником 1497 года позволяют специалистам утверждать, что именно Курицын был инициатором введения в Судебник суровых восточных наказаний[lviii]. Курицина считают одним из руководителей московского правительства тех времен: «Того бо державный во всем послушаше (ибо его князь во всем слушался)», - писал о Курицине Иосиф Волоцкий[lix]. Именно Курицын зачитал в 1488 году имперскому послу Поппелю знаменитую декларацию московского самодержавия: «Мы божьею милостью государи на своей земле изначала, а постановление имеем от бога…»[lx]

Возвращаясь в 1484 году из Венгрии в Россию, Курицын был задержан турками в Белгороде на Днестре. Белгород был молдавским городом, и как раз перед этим он был захвачен турками. Московский посол оставался в Белгороде довольно долго и должен был увидеть все последствия завоевания: вывод населения, проведение дефтера и испомещение сипахи. В 1485 году Курицын вернулся в Москву, а зимой 1487/88 года неожиданно последовал вывод населения из Новгорода и началась поместная реформа.

Конечно, идея реформы могла принадлежать разным людям. Федор Курицын принадлежал к «молодому двору», придворной группировке, сложившейся вокруг наследника, Ивана Молодого, и его жены Елены Волошанки. В эту группировку входили так же князья Семен Ряполовский, Иван и Василий Патрикеевы и многие вельможи меньшего ранга. Все эти люди могли узнать об османских порядках непосредственно от княжны Елены - фактом является лишь то, что именно «молодой двор» оказывал на политику Ивана III решающее влияние[lxi]. Другой, враждебной «молодому двору» группировкой, было окружение Софьи и ее сына Василия; к этому окружению примыкали церковные круги во главе с новгородским епископом Геннадием и игуменом Волоколамского монастыря Иосифом Волоцким. Святые отцы были встревожены тем, что от «молодого двора» исходили проекты конфискаций, затрагивающие и церковные земли. Пострадавший от этих конфискаций епископ Геннадий обвинил Курицына в ереси, в сношениях с обнаруженными в Новгороде «еретиками». Однако Иван III не обращал внимания на эти обвинения; в противовес копившим богатства иосифлянам он стал поддерживать «нестяжателей», старцев из заволжских монастырей, говоривших, что монахи должны кормиться от трудов своих. В 1490 году умер Иван Молодой и наследником престола стал его сын Дмитрий; в 1497 году Дмитрий был коронован в качестве соправителя. Два года спустя началась война с Литвой, и Василий (бывший тогда наместником в Новгороде) поднял мятеж против своего отца. Василий угрожал перейти к литовцам и требовал, чтобы его назначили наследником вместо Дмитрия. Иван III был вынужден согласиться; Дмитрий и Елена были заключены в тюрьму, а «еретики» подверглись гонениям. Дело было, конечно, не в «ереси» - Василий хотел под любым предлогом расправиться со сторонниками Дмитрия и Елены. Иван III не мог спасти своих верных сподвижников - с ним случился удар, у него «отняло руку и ногу и глаз»; ему твердили, что это «кара господня» за поддержку «еретиков» и попытки отнять земли у церкви. В Москве и Новгороде запылали костры; брат Курицына Иван был сожжен в деревянной клетке; о судьбе Федора не сохранилось известий[lxii].

Люди, вдохновившие Ивана III на преобразование России по османскому образцу, погибли на кострах и в тюрьмах - но их дело продолжало жить. Иван IV завершил реформы своего деда, и Российское государство приобрело многие турецкие черты - так что европейцы не без основания считали Россию страной Востока.

Примечания

[i] Флетчер Д. О государстве Русском. СПб, 1906. С. 25.

[ii] Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. М., 1937. С. 61.

[iii] Веселовский С. Б. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. Т. I. М., 1947. С. 281.

[iv] Там же. С. 306-312.

[v] Аграрная история Северо-Запада России. Вторая половина XV-начало XVI века. Л. 1971. С. 336.

[vi] Аграрный строй Османской империи в XV-XVII веках. Документы и материалы. М., 1968. С. 22-23, 101,111.

[vii] Цит. по: История Древнего Востока… Ч. 1. С. 371.

[viii] Рашид-ад-дин. Сборник летописей. Т. III. М.-Л., 1946. С. 256.

[ix] Сиасет-наме. Книга о правлении вазира XI столетия Низам ал-Мулка. М.-Л., 1949. С. 14, 16, 25, 41.

[x] Цит. по: Петрушевский И. П. Указ. соч. С. 56. Выделение в тексте произведено Рашид ад-дином.

[xi] Записки яначара. М., 1978. С. 44, 112.

[xii] Михалон Литвин. О нравах татар, литовцев и москвитян. М., 1994. С. 69.

[xiii] Гасратян М. А., Орешкова С. Ф., Петросян Ю. А. Очерки истории Турции. М., 1983. С. 52.

[xiv] Нофаль И. Г. Курс мусульманского права. О собственности. СПб, 1886. С. 4,7.

[xv] An economic and social history of Ottoman Empire. 1300-1914. Cambridge, 1994. P. 11-23.

[xvi] Тверитинова А. С. К вопросу о крестьянском землепользовании в Османской империи (XV-XVIвв.)// Ученые записки Института востоковедения. Т. 17. М., 1959. С. 9; Орешкова С. Ф. Государственная власть и некоторые проблемы формирования социальной структуры османского общества. // Османская империя. Система государственного управления, социальные и этнорелигиозные проблемы. М., 1986. С. 12.

[xvii] Фрейденберг М .М Крестьянство в Балкано-Карпатских землях (Сербия, Хорватия, Болгария, Дунайские княжества) в XV-XVI вв. // История крестьянства в Европе. Т. 2. М., 1986 С. 463-465; Гасратян М. А., Орешкова С. Ф., Петросян Ю. А. Указ. соч. С. 43; Еремеев Д. Е., Мейер М. С. История Турции в средние века и новое время. М., 1990. С. 104.

[xviii] Цит. по: Иванов Н. А. Османское завоевание арабских стран. 1516-1574. М., 1984. С. 207.

[xix] Мейер М. С. Вопросы аграрных отношений в Османском государстве XIV-XV вв. в современной советской и зарубежной историографии//Общее и особенное в развитии феодализма в России и Молдавии. М., 1988. С. 36-37.

[xx] Иванов Н. А. О типологических особенностях арабо-османского феодализма // НАА, 1976, № 3. С. 65.

[xxi] Вашкевич Н. За семью печатями. М., 1994. С. 156.

[xxii] Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. III. М., 1938 С. 347-348

[xxiii] Збаражский К. О состоянии Османской империи и ее войска. // Османская империя в первой четверти XVII века. М., 1984. С. 150-151.

[xxiv] Цит. по: Иванов Н. А. О типологических особенностях… С. 63.

[xxv] Там же. С. 64.

[xxvi] Каменев Ю. А. К истории реформ в османской армии. // Тюркологический сборник, 1978. М., 1984. С. 140-142.

[xxvii] Иванов Н. А. Османское завоевание арабских стран. 1516-1574. М., 1984. С. 18-20, 38-39.

[xxviii] Градева Р. О некоторых проблемах формирования османской системы управления. // Османская империя. Государственная власть и социально-политическая структура. М., 1990. С. 46, 47, 49; Рансимен С. Падение Константинополя в 1453 году. М., 1983. С. 150.

[xxix] Гасратян М. А., Орешкова С. Ф., Петросян Ю. А. Указ. соч. С. 51; Салимзянова Ф. А. Люфти-паша и его трактат «Асаф-наме». // Письменные памятники Востока. Историко-филологические исследования. 1974. М., 1981. С. 103; Аграрный строй Османской империи… С. 22.

[xxx] Пигулевская Н. В. и др. История Ирана с древнейших времен до конца XVIII века. Л., 1958. С. 256, 273, 276, 280.

[xxxi] История Индии в средние века. М., 1968. С. 36, 382.

[xxxii] Цит. по: История Югославии. Т. I. М., 1963. С. 136.

[xxxiii] Цит. по: Егоров Д. Н. Идея «турецкой реформации»// Русская мысль, 1907. № 7. Отд. II. С. 6.

[xxxiv] Там же; Иванов Н. А. Османское завоевание… С. 18.

[xxxv] Цит. по: Лурье Я. С. Идеологическая борьба в русской публицистике конца XV - начала XVI века. М.-Л., 1960. С. 394.

[xxxvi] ПСРЛ. Т. 12. С. 121.

[xxxvii] Неволин К. А. История российских гражданских законов. Т. II. Спб, 1851. С. 195; Ельяшевич В. Б. История права поземельной собственности в России. Т. I. Париж, 1948. С. 369.

[xxxviii] Савва В. Московские цари и византийские василевсы. Харьков, 1901.

[xxxix] Аграрная история Северо-Запада России. Вторая половина XV-начало XVI века. Л. 1971. С. 13; Бернадский В. Н. Новгород и новгородская земля в XV веке. Л., 1961. С. 302.

[xl] ПСРЛ. Т. 12. С. 218.

[xli] ПСРЛ. Т. 13. С. 220-221.

[xlii] См.: Пространный реестр Гюрджистанского вилайета// Аграрный строй Османской империи в XV-XVII веках. Документы и материалы. М., 1968. С. 158; Новгородские писцовые книги, изданные Археографической Комиссией. Т.1-6. СПб, 1895-1915.

[xliii] Аграрная история Северо-Запада России… С. 373.

[xliv] Алексеев Ю. Г. У кормила Российского государства. СПб, 1998. С. 132-149; Зимин А. А. Россия на рубеже XV-XVI столетий. М., 1982. С. 208, 259; Каштанов С. М. Социально-политическая история России конца XV-начала XVI века. М., 1967. С. 189-190; Флоря Б. Н. Эволюция податного иммунитета светских феодалов России во второй половине XV- первой половине XVI века// История СССР. 1972. №1. С. 56-59.

[xlv] Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV-XV веков. Ч. 2. М., 1951. С. 325.

[xlvi] ПСРЛ. Т. 12. С. 248.

[xlvii] Юрганов А. А. Идеи Пересветова в контексте мировой истории и культуры// Вопросы истории. 1996. № 2. С. 20.

[xlviii] Лурье Я. С. Русские современники Возрождения. Л., 1988. С. 128.

[xlix] Цит. по: Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV-XV веков. Ч. 2. М., 1951. С. 285.

[l] Там же. С. 282.

[li] См.: например: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Ростов-на-Дону, 1995. С. 358.

[lii] Сочинения И. Пересветова. М.-Л., 1956. С. 153.

[liii] Соловьев С. М. Сочинения. Т. 3… С. 56.

[liv] Кобрин В. Б., Юрганов А. Л. Становление деспотического самодержавия в средневековой Руси// История СССР, 1991. № 4. С. 59-60.

[lv] Stoicescu N. Curteni si slujitori. Buc., 1968. P. 24.

[lvi] Зимин А. А. Россия на рубеже… С. 120; Лурье Я. С. Русские современники Возрождения… С. 96; Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы… С. 311.

[lvii] Повесть о Дракуле. М.-Л., 1964. С. 118.

[lviii] Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы… С. 311-314.

[lix] Цит. по: Лурье Я. С. Русские современники Возрождения… С. 123.

[lx] Зимин А. А. Россия на рубеже… С. 214; цит. по: Соловьев С. М. Сочинения. Т. 3… С. 132.

[lxi] Зимин А. А. Россия на рубеже… С. 176.

[lxii] Там же. С. 186, 215, 226; Зимин А. А. Россия на пороге Нового Времени. М., 1972. С.62.