Советское государственное строительство и общественно-политическая жизнь Казахстана в 20-30 годы

Вслед за партийными оппонентами настал черед национальной интеллигенции. По убеждению Голощекина, духовных вождей казахского народа, “этих временных союзников”, надлежало сначала “использовать для овладения аульной массой”, а затем “отбросить”. Против виднейших казахских литераторов, публицистов и просветителей -- Ахмета Байтурсынова, Магжана Жумабаева, Жусупбека Аймауытова и других -- открыли газетную травлю. Даже Абая Кунанбаева, умершего до революции, объявили врагом Советской власти. Вершиной кампании стало выступление Н. Бухарина на съезде ВЛКСМ в мае 1928 г., когда “любимец партии” выразил политическое недоверие Магжану Жумабаеву. Материал для критики Н. Бухарину поставил его товарищ по ОГПУ Ф. И. Голощекин.

В 1929 г при прямой поддержке центральной власти Голощекин организует при правительстве республики Переселенческое управление. В его Уставе было записано, что переселенцам выделяется специальный земельный фонд, который образуется путем прикрепления к земле представителей коренной нации, т.е. путем осуществления массовой коллективизации и массовой оседлости кочевников.

Не является случайностью и то, что открытие Переселенческого управления по времени совпадает с моментом, когда А. Букейханов, А. Байтурсынов, М. Дулатов и другие представители национальной интеллигенции были арестованы и организовывались шумные судебные кампании над ними. Данная группа была первой и последней организованной оппозицией, осмелившейся подвергать критике аграрную политику Советской власти. После этого переселенческая политика в Казахстане проводилась без какого-либо сопротивления.

К эпохе “великого перелома” Голощекин уже полностью владел положением. “Большевизация” партийных рядов позволила устранить всех политических противников и заменить самостоятельно мыслящих “националов” ретивыми подобострастньими холуями. Духовный цвет нации был уничтожен. Над верующими надругались, закрыв все мечети. Искусственное разжигание классовой борьбы покончило с единством казахского народа. Все было подготовлено для его сокрушения.

В течение короткого времени принимается ряд решений, которые имели трагические последствия для казахов. 27 августа 1928 года было принято совместное решение КазЦИК и Совета Народных Комиссаров КазССР “О конфискации байских хозяйств', 13 сентября этого же года “Об уголовной ответственности за противодействие конфискации и выселению крупнейшего полуфеодального байства”. 19 февраля 1930 и “О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством и байством”.

Против этих насильственных мер народ оказал открытое сопротивление, порою с оружием в руках. В заключениях и решении Президиума Верховного Совета Республики Казахстан от 7 декабря 1992 г. отмечено: в Казахстане в 1921-31 гг. произошло 372 восстания, в которых принимали участие более 80 тысяч человек. Особенно известны своими трагическими последствиями восстания в Созаке, Шемонаихе, Бухтарме, Иргизе, Казалинске, Кармакчи, Самаре, Абыралы, Чингистау, Кастеке, Балхаше, Шубартау, Мангыстау. Они завершились миграцией населения в другие республики, в том числе за границу. Так, с начала 1930 и до середины 1931 г. с территории Казахстана откочевали 281230 крестьянских хозяйств. Значительная часть их откочевала на территорию Китая, Ирана, Афганистана. В годы массового голода из Казахстана откочевали 1 млн. 130 тыс., человек, из них 676 тыс. навсегда покинули родные места, лишь 454 тыс., удалось вернуться назад.

В 1929-31 гг., за участие в восстаниях и движениях были привлечены к судебной ответственности 5551 человек, их них 883 были расстреляны. Отметим, что это люди, пострадавшие только со стороны ГПУ

А сколько их погибло вследствие зверств комбедов и революционных троек?! Вследствие голода и связанных с ним различных эпидемий за эти годы погибло 49% всего казахского населения!

Злоупотребления властью и преступления, тяжелое положение народа, его разорение и голод вызывали возмущение, гнев и протест у многих партийных и государственных деятелей края, представителей интеллигенции. В архивах сохранились сотни писем, дающих немалую пищу для размышлений о том трагическом времени. Многие знакомы с известным “Бесеудiы хаты” (“Письмом пяти”) Г. Мусрепова, М. Гатаулина, М. Даулетгалиева, Е. Алтынбекова, К. Куанышева, написанным в июле 1932 г и адресовавным Ф. Голощекину и Сталину. С большой надеждой направили письма Сталину У. Исаев, Т. Рыскулов, Л. Мирзоян, С. Муканов. Кажется, что даже небольшая выдержка из письма Т. Рыскулова от 9 марта 1933 г., адресованного Сталину, Молотову, Кагановичу, дает возможность проникнуться сложностью и трагедией того времени. Вот что он пишет: `В докладе московского отряда (общества) Красного Креста, работающего сейчас в Актюбинской области, сообщается, что казахи в таких районах, как Тургайский, охвачены голодом, эпидемией. Голодные питаются отбросами, поедают корешки диких растений, мелких грызунов, собаки и кошки съедены полностью, и кучи мусора вокруг шалашей полны вываренных костей собак, кошек и мелких грызунов... Передают о случаях трупоедства”.

К сожалению, те публикации, которые имели место на страницах печати в последние годы, касаются в основном взрослого населения и скота. Между тем, по оценочным данным, в 1932--33 гг. погибло две трети грудных детей, а среди школьников умерли больше половины. Вот чем обернулся голод для нас и для нашего будущего.

Поэтому осенняя сессия Верховного Совета республики приняла решение официально отметить 31 мая 1992 года -- 60-летие великого голода -- как день национальной трагедии казахского народ, приведшей к потере половины населения. С тех пор стало традицией этот день отмечать как день национальной скорби.

Подводя итоги исторического экскурса в драматические 30-е годы, хочется напомнить: как бы ни тяжка была цена ошибок прошлого, изучать их надо объективно, без ажиотажа. Сегодня уже ясно, что предпосылки и механизм казахской трагедии в своих общих чертах были типичны для всей страны. Как известно, в эти же годы, вследствие тяжелого неурожая и административных провалов, жестокий голод охватил также Украину, Поволжье, Урал, Среднюю Азию. Там смерть тоже снимала свою страшную жатву. Но у каждого народа трагедия имела свои специфические черты.

Страшную картину уменьшения численности этносов в тридцатые годы можно проследить по этой таблице.10

1. Казахи 2,2 млн. 49%

2. Киргизы 300 тыс. 25%

3. Мордва 400 тыс. 12%

4. Украинцы 100 тыс. 11%

5. Немцы 6 тыс. 11%

6. Белорусы 300 тыс. 10%

7. Дунгане 1 тыс. 10%

8. Тамары 9 тыс. 10%

9. Узбеки 20 тыс. 8%

10. Уйгуры 10 тыс. 8%

11. Русские85тыс. 6%

12. Остальные тыс. 10%

Приведенную таблицу наиболее ярко комментирует мысль англо-американского историка и писателя Р. Конквеста, высказанная им в книге “Последствия трагедий. Советская коллективизация и террор голода”, изданной в Лондоне в 1988 г. Говоря о голоде в различных регионах Советского Союза, он заключает: “Несмотря на то, что эти факты являются трагичными, но по сравнению с тем, что постигло казахский народ, они кажутся незначительными”.

В изданном в конце ХIХ века справочнике “Россия” о казахах написано: “Этот народ, как по количеству, так и по обширности занятой территории занимает первое место среди тюркских народностей азиатского материка. Среди тюрков, кочующих в Азии, киргизкайсаки -- наиболее культурный народ, и несомненно, что ему предстоит лучшее будущее. Количество его увеличивается, и он оказывается восприимчивым к культурным преобразованиям”.

По переписи населения 1897г. казахов насчитывалось 4,1 млн. Это намного больше, чем соседних народов -- узбеков (726 тыс.), киргизов (201 тыс.), туркмен (281 тыс.), таджиков (380 тыс.) -- вместе взятых. По прошествии века казахов прибавилось совсем немного. Особенно это заметно по сравнению с теми же соседними народами.

Публицист В. Михайлов в документальной повести “Хроника великого джута' отмечает: “В течение трех лет коллективизации Голощекин совершил в Казахстане то же самое, что Пол Пот сделал для Кампучии”.

16--17 февраля 1995 года в Государственном архиве Казахстана состоялась конференция на тему “Насильственная коллективизация и политические репрессии в Казахстане”. Ее участники отметили, что с 1928 по 1952 годы в бывшего СССР было раскулачено и выслано из разных мест более 15 миллионов человек. Казахстан принял полтора миллиона, половина из которых погибли в дороге и в лагерях12. Последствия сознательно организованного автором политики и практики “Малого Октября” Ф. Голощекиным геноцида настолько трагичны, что все предыдущие и последующие драмы казахов не идут с ним ни в какое сравнение. 1-Га фоне этого голода меркнут даже потери народа, имевшие место в борьбе против нашествия полчищ Чингисхана с ХIII века и в борьбе против джунгарского нашествия в ХУIII веке.

Тем не менее, в феврале 1976 года ЦК Компартии Казахстана принимает решение о праздновании 100-летия со дня рождения ф. И. Голощекина, в результате этого появляются статьи с юбилейным глянцем о его жизни и деятельности. В чем суть его деятельности мы уже знаем.

В целом социальное содержание и последствия коллективизации повсеместно оказались не столь простыми, однозначными и безболезненными, как представляли себе ее идеологи и организаторы. Здесь мы находим ключевые истоки целого ряда крупных социальных явлений сегодняшнего дня. И не только в деревне, а во всей нашей политической системе и хозяйственной жизни. Коллективизация послужила первоначальным шагом крупномасштабного поворота в сторону от той идеальной модели социализма, которая выработалась как позитивная альтернатива буржуазному обществу. Потому не случайно и теперь, спустя более семидесяти лет к этому повороту не ослабевает внимание обществоведов.

Долгие годы нас старались убедить, что в конце 20-х годов острие политической борьбы в деревне было направлено на сравнительно небольшую группу кулачества. Что же касается широкой массы крестьянства, то для нее характерно массовое тяготение к кооперации. Все не так, и гораздо сложнее. Иллюзия “легкости” успешного перехода к колхозам в значительной мере навеяна легковесным усердием некоторых историков, публицистов и пропагандистов3.

Реальная история кооперирования это история тяжелых “проб и ошибок”, история теоретических поисков и споров, история острой и бескомпромиссной идеологической борьбы, история политических столкновений, в том числе и вооруженных схваток. Иначе и не может быть при переходе общества от одного состояния политических устоев к качественно иному состоянию.

К. Маркс когда-то писал, что первоначальное накопление капитала вписано в историю пламенеющим языком огня и меча. Но и другие крупные социальные переходы от одной -- существующей -- к другой новой эпохе, пишутся не пером и чернилами.

Если сейчас с “высоты” сегодняшнего нашего состояния обернуться назад и трезво рассмотреть историю коллективизации деревни, то можно отчетливо различить несколько аспектов того обострения политической борьбы, которое было характерно для конца 20-х годов.

Исторически: доживала свои последние дни новая экономическая политика (НЭП). Ее никто не отменял, но она умирала, не выполнив до конца возложенной на нее функции. Отмененный ею принцип разверстки возрождался, все далее отодвигая в сторону от практического хозяйствования налог, как экономический рычаг стимулирования производства. По форме налог еще сохранялся, но, ему были оставлены только фискальные функции.

Теоретически: Ленин, доказывая, что кооперация, “торгашеская и капиталистическая” в прошлом, должна и может служить делу социалистического переобустройства не только деревни, но и города, далеко не всеми был понят. Его утверждение о том, что “строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства это есть строй социализма”, не дошло до сознания многих политиков, искренне и убежденно называвших себя коммунистами. Целый ряд “сверхреволюционеров” не восприняли их. Одни -- из добросовестного заблуждения, замешанного на малограмотности, другие под воздействием личных и групповых намерений, вытекающих нередко из карьеристских устремлений.

Да и сам Ленин впадал в противоречие. Так, еще весной 1919 г., отвечая на вопрос казахстанцев -- делегатов УIII съезда РКГI (б), каким образом можно подорвать экономическую силу баев в ауле, прямо напутствовал `Очевидно, вам придется раньше или позже поставить вопрос о перераспределении скота”.

Но камнем преткновения были не теоретические выкладки. Речь фактически шла о хлебе. Стране нужен хлеб. Но этот хлеб у среднего крестьянина. Он согласен отдать хлеб только в обмен на промышленные товары, которых у государства пока нет. Чтобы иметь их, надо развивать промышленность, а для этого нужен хлеб. Порочный круг! И надо разорвать его. Как? Мы не можем даром взять хлеб у крестьянина, но можем взять его, как показывает опыт, у колхозов. Значит, надо немедля объединить крестьян и загнать их в колхозы. По отношению к тем, кто сопротивляется, применить насильственные антикулацкие меры, для чего подвести середняков, зажиточных трудовых крестьян под категорию кулака.

Так был решен затянувшийся спор о кооперации.

Это свидетельствует о том, что проблема кооперации была на практике, а затем и в “теории” полностью подменена проблемой коллективизации с ее единственной формой -- колхозом. Колхоз был выдвинут как полный и безальтернативный антипод индивидуального хозяйства, как единственная форма его всеобщего обобществления, которая со временем на деле ликвидировала и крестьянина как социальный тип.

Практически: коллективизацию, т.е. коренное социальное переустройство села, ломающее вековые устои крестьянской жизни, разрушающее веками накопленные традиции и хозяйственные интересы крестьянина, попытались осуществить в кратчайшие сроки.

Не было сколько-нибудь серьезной ни социальной, ни психологической, ни материальной подготовки предпосылок массового обобществления крестьянских дворов, земли, скота, инвентаря. Разрушались тысячелетиями складывавшиеся традиции, хозяйство, образ жизни.

Таким образом, Казахстан стал гигантским полигоном для проведения беспрецедентного социального эксперимента. Здесь была предпринята преступная попытка реализации ортодоксального марксистского постулата” О возможности перехода отсталых народов к социализму, минуя капитализм”, что закончилось разрушением традиционных систем жизнеобеспеченности этносов Казахстана, и, в конечном счете, привело к небывалой в истории катастрофе.

Масштабы трагедии были столь чудовищными, что мы с полной моральной ответственностью можем обозначить ее как проявление политики геноцида. Такая констатация вытекает из строгих норм международного права, зафиксированных в Международной конвенции `О предупреждении преступления геноцида и наказания за него”.

3. Общественно-политическая ситуация в 30-е гг., политические репрессии

Такое крупное явление, как “культурная революция 20--З0-х гг., многие десятилетия официальной историографией преподносилось как одно из эпохальных событий, как успешный опыт созидания нового человека, новой социалистической культуры. Например, в пятитомном издании “Истории Казахской ССР' она описывается в приподнято-восторженном духе, а в посвященной ей главе не содержится даже т-намека на то, что какие-то задачи были разрешены не полностью. Такой розово-благополучный тон описания культурной революции характерен не только для казахстанских трудов, так писались все работы вообще.

Ныне же, как в оценке вопросов культуры, так и всего периода 20--30-х гг. преобладают резко негативные оценки. Нередко даже ставится вопрос: была ли вообще культурная революция или же это всего-навсего один из многочисленных мифов “социалистической эпохи”? Ряд авторов, правда, газетно-журнальных публикаций, склонны к отрицанию роли, места и значения культурной революции в целом по Союзу ССР.

Что касается Казахстана, то утверждается: в ходе преобразований тех лет были утрачены традиции казахского народа, произошло разрушение его культурного слоя. Хотя отдельные исследователи высказывают подобную версию, но все же историки специалист, освещающие отдельные стороны этого процесса, пока не затрагивали ее.

Безусловно, обе приведенные позиции, как восхваляющая, так и отрицающая данное общественное явление, основаны на крайностях, для восстановления объективной, правдивой картины этого процесса необходима серьезная, продуманная работа специалистов*

Понять процессы, происходившие в культурной жизни Казахстана, как и бывшего Союза ССР, в довоенные годы, невозможно без уяснения ряда кардинальных моментов, и, прежде всего подходов к культуре со стороны идеологов коммунистической партии. Всячески открещиваясь на словах от идей “пролеткульта” отрицающих преемственность социалистической культуры от духовного и культурного наследия прошлого, на практике они, так или иначе, вели к такому разрыву и притом довольно глубокому. Это во многом было предопределено уже в работах основателей марксизма, и в особенности в теоретических высказываниях В. И. Ленина, делением им всей мировой культуры на “буржуазную” и “пролетарскую”.

“Пролеткульт” (Пролетарская культура). Культурно-просветительская и литературно-художественная добровольная организация пролетарской самодеятельности в различных областях искусства, в особенности в литературе и театре, действовала в 1917--1932 гг. Лидерами и идеологами являются А. А. Богданов и Б. Ф. Плетнев. За нигилистическое отрицание культурного наследия прошлого, за сепаратизм они не раз критиковались В. И. Лениным “как теоретически неверные и практически вредные”. Представляет большой интерес руководителей и вождей большевизма к идее, политике и практике “пролеткульта”, поскольку это во многом определяет судьбу и характер будущих культурных преобразований в стране. Изучение исторических документов дает возможность определить различные позиции понимания этого вопроса. Рассмотрим их.

Жестко-непримиримой позиции старался придерживаться В. И. Ленин, хотя наблюдаются существенные ошибки и непоследовательность в проведении данной линии. Столь же твердо отрицательную позицию занимал Л. д. Троцкий. Причем, если в ряде других вопросов между ними имели место глубокие противоречия, то в этом вопросе было удивительное единодушие. Весьма сдержанную, осторожную, с большими оговорками, но в целом тенденцию, поддерживающую предыдущих руководителей, занимал Н. И. Бухарин, один из крупнейших теоретиков партии. Еще более мягкая, граничащая с примиренческой, была позиция А. В. Луначарского, одного из известных руководителей и знатоков культуры. Следует особо отметить, что отсутствовало единство взглядов внутри самого “Пролеткульта”. Имели место взгляды куда “левее” позиции его главного идеолога А. Богданова. К таковой, например, можно отнести платформу А. Гастеева.

Сложность проблемы, трудность восприятия литературы и искусства в разные периоды определяли разный подход к их создателям и авторам. Если попытаться собрать в один ряд эти оценки, получается удивительно причудливое сочетание положительного и отрицательного в действиях тех людей, которых мы боготворили, считали эталонами оценки тех или иных явлений в области культуры. В истории литературы известен погром, устроенный критиком Писаревым гордости не только русской, но и мировой поэзии А. С. Пушкину. А когда нам говорили о том, что К. Маркс и Ф. Энгельс не принимали прекрасную музыку Рихарда Вагнера, не оценили его реформаторское стремление в опере, где он стремился к органическому слиянию музыки, слова и сценического действия, к непрерывному симфоническому развитию?

Приведем отношение В. И. Ленина к Большому театру “...это кусок чисто помещичьей культуры”3. Только в последние годы нам стало известно о том, что В. И. Ленин не очень любил Ф. Достоевского и его произведения. Холодное, сдержанное отношение он сохранял и к поэзии В. Маяковского, к музыке А. Рубинштейна, живописи И. Левитана. Известны выступления Н. И. Бухарина против

Ф. Тютчева, С. Есенина, М. Жумабаева. Кто бы мог подумать, что Л. Троцкому пришлось защищать С. Есенина от нападок “любимца партии Н. Бухарина?!

Как надо относиться ко всем этим фактам, обнаруженным в последние годы благодаря гласности и плюрализму мнений? Спокойно и без ажиотажа. Ибо все это является свидетельством того, что мы постепенно от одномерного мышления переходим к мышлению многомерному, историческому, многоплановому. В связи с этим уместно будет привести высказывание Г. Е. Зиновьева о Ленине: “Ленин -- великий человек, но человек. Ленины, Марксы рождаются раз в сто лет. Но и они -- дети своей эпохи, и они “развиваются”. Ленин первый отверг бы и осмеял бы “идеал” штампованного пророка, который уже в чреве матери “все предвидел” и был “во всем прав”. Надо дать исторического Ленина. И именно он -- живой, и именно он-- прекрасен, и именно он -на столетия”4.

Диссонансом к этому звучит оценка Ленина, данная В. М. Черновым, русским политическим деятелем, одним из организаторов партии эсеров, членом ее ЦК, министром земледелия во Временном правительстве. “Как человеке истиной в кармане', он не ценил творческих исканий истины, не уважал чужих убеждений, не был проникнут пафосом свободы, свойственным всякому индивидуальному духовному творчеству. Напротив, здесь он был доступен азиатской идее сделать печать, слова, трибуну, даже мысль -- монополией одной партии, возведенной в ранг управляющей касты. Здесь он походил на того древнего мусульманина, который произнес приговор над сокровищами Алексаидрийской библиотеки: если там сказано то же, что в Коране, то они лишние, а если другое, то они вредны”.

Нам представляется, что такой подход к Ленину и другим деятелям прошлого и настоящего, совершенно необходим. Без этого картина существовавших точек зрения на них была бы неполной, односторонней. И наоборот--многие оценки будут выглядеть по-иному, более выпукло, зримо в сравнении, в противопоставлении взглядов идейных противников и соратников.

Само понятие “культурная революция” наибольшее распространение получило после опубликования работы В. И. Ленина “О кооперации”. Говоря в ней о коренной перемене “всей нашей точки зрения на социализм”, он выдвигает подъем культурного уровня масс как главное условие построения нового общества: “Раньше центр тяжести мы клали и должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т.д. Теперь же центр тяжести меняется до того, что переносится на мирную, организационную “культурную” работу. Из приведенных здесь слов ясно, что под “культурной” революцией Ленин понимал всеобъемлющую созидательную работу, рассчитанную на длительный период и включавшую все стороны жизнедеятельности общества, в том числе материальное производство. Однако сталинские идеологи ограничили ее решением лишь первоначальных задач, а именно ликвидацией неграмотности, созданием системы образования, здравоохранения культуры и просвещения.

В то же время нельзя не видеть противоречия и в самом термине “культурная революция”, даже буквальный перевод латинского слова “культура” -- выращивание, возделывание, обрабатывание -- предполагает длительный многоэтапный процесс эволюционного, постепенного разрешения проблемы. И это противоречит понятию `революция” как одноразового переворота, к тому же ассоциировавшегося в тогдашнем общественном сознании -- прежде всего со сломом, отбрасыванием существующего порядка, “красногвардейской атакой” как старого, отжившего. Но именно в большей степени как разрыв, слом старого и одноразовый, быстротечный акт можно оценивать практику “культурной революции” в СССР и в Казахстане. Осуществлявшаяся тогда программа культурных преобразований нацеливала на проведение их в кратчайшие сроки, без серьезного учета политических или национальных особенностей.

Постановление КазЦИКа от 11 февраля 1930 г. “Об обязательной ликвидации неграмотности среди населения КазАССР” обязывало, например, обучить все неграмотное население республики к концу первой пятилетки. А это ни мало ни много 60--70% населения. Естественно, для этого не было ни средств, ни материальной базы, ни достаточного количества просто грамотных людей, способных вести курсы ликбеза, даже партийная организация края в то время почти наполовину состояла из неграмотных и полуграмотных людей. Подведение итогов обучения за пятилетку обнаружило дутые цифры о численности обученных. Это вынудило руководителей республики более основательно отнестись к организации образования взрослых. Пришлось в 5 раз увеличить бюджетные ассигнования на это дело. Значительные изменения претерпели и подходы к обучению. Массовые `культпоходы' в деревни и аулы были заменены несколькими видами постоянно действующих школ. Все это позволило довести удельный вес грамотного населения с 25,2% в 1926 г. до 76% в 1939 г. Справедливости ради следует отметить, что это очень высокие темпы. Здесь уместно отметить такой пример, дореволюционный журнал “Вестник воспитания”, анализируя итоги переписи населения России за 1897 г. и темпы роста грамотности, в 1906 г. писал, что всеобщая грамотность населения будет достигнута: в европейской части страны через 120 лет, на Кавказе и в Сибири -- через 430 лет, а в Туркестанском крае только через 4600 лет!

Одновременно, также с немалыми издержками и ошибками, создавалась в эти годы и система народного Образования к 1940 г. была сформирована сеть начальных и средних школ, высших и средних специальных учебных заведений. Но в эти же годы зародились и те нездоровые тенденции, которые еще в большей степени. Проявились в наше время, Начавшаяся девальвация национального языка национальной Культуры была предопределена идеологическими установками Ставившими интернационалов в форме Русского, выше национально. Свое влияние оказали и Происходившие в республике экономические процессы -- быстрое освоение месторождений полезных ископаемых, строительство заводов и фабрик, крупных промышленных объектов -- все это вызвало массовый Приток квалифицированной рабочей СИЛЫ из других республик. Средние и неполные средние ШКОЛЫ в основном создавались в городах, Промышленных Центрах, где преобладало русскоязычное население. Строительство их в сельской местности сильно сдерживалось из-за отсутствия самой элементарной базы стройиндустрии и нехватки рабочих сил. Но все это не оправдывает тогдашнее руководство Казахстана, которое обязано было анализировать конкретно складывающуюся ситуацию. Но этого не делалось, да и не могло делаться в силу их идеологической засоренности и идеологического давления сверху. Что же касается уйгурских, Корейских, узбекских школ, то по отношению к ним проводилась политика дискриминации.

В республике формирование системы здравоохранения также шло неоднозначными путями. С одной Стороны, к 1940г. была создана обширная сеть медицинских учреждений: больниц, медпунктов, амбулаторий и др. Сложилась система подготовки медицинских кадров. Были открыты первый медицинский вуз, другие учебные заведения медицинского профиля, начала функционировать санитарно-эпидемиологическая служба и др. Но, с другой стороны, в эти же годы наблюдались массовые заболевания населения малярией, другими эпидемическими заболеваниями, что было обусловлено, прежде всего, насильственной коллективизации непродуманны ошибочными Мерами по переводу коренного населения на оседлый образ жизни. Смертность населения значительно превышала рождаемость.

Сразу же выяснились и весьма противоречивые тенденции и в развитии материальной базы. Капитальные школы, больницы, клубы, библиотеки также в основном создавались в промцентрах и Городах. В сельских и Глубинных животноводческих районах они размещались в малоприспособленных помещениях или же строились из подручных материалов, что постепенно породило упрощенный Подход и примитивизм в строительстве объектов культуры.

Архивные документы свидетельствуют о пагубных последствиях широко примененных репрессивных методов, в том числе и в сфере культуры и духовной жизни. Так, вопреки принятой в 1925 г. резолюции ЦК РКД “О политике партии в области художественной литературы”, где говорилось четко и ясно, что “партия должна всемерно искоренять попытки самодельного и некомпетентного административного вмешательства в литературные дела”, в рассматриваемый период официально закрепляется методологически Противоположный подход. Определяющей чертой культурной политики стал' произвол.

Особенно роковую роль для культуры Казахстана сыграло письмо И. Сталина от 29 мая 1925 года. Формальным поводом для этого послужила газета “Ак жол” (`Справедливый путь”) -- главный орган партийного комитета республики.

Исследователи полагают, что письмо было спровоцировано кем- то из казахстанцев. Сталин проговаривается об этом в первых же строчках письма, адресованного всем членам бюро Киркрайкома:

“Я имел возможность на днях познакомиться с журналом “Ак жол”... Можно поверить в это, если не брать во внимание два существенных обстоятельства. Во-первых, “Ак жол” -- газета, а не журнал, а во-вторых, она печаталась на основе арабской графики, что, конечно, недоступно “отцу народов”.

Не вникнув в истинный смысл публикации, не зная местных условий, Сталин с присущей ему резкостью осудил критическое выступление газеты, предписал, что такой критике “не должно быть места в Советской стране”. А критиковалось-то как раз то, чего, действительно, в Советской стране не должно было быть, и, может быть, как раз поэтому и появилось грозное предписание: “Принять меры немедленно”.

С этим не задержались. Уже 10 июня 1925 года появилось решение крайкома партии. Указания Сталина морально податливые партийцы приняли к неуклонному руководству и безусловному выполнению. И настало время не просто цензуры -- жесточайшего контроля национальной периодической печати Казахстана. Газету “Ак жол” закрыли, журналистов разогнали. И на многие годы и десятилетия закрылся доступ исследователей к этому важному источнику изучения истории и культуры Казахстана первой половины 20-х годов. Не менее трагическую роль сыграло и следующее письмо Сталина “О некоторых вопросах истории большевизма”. В качестве установочного документа по данному письму в 1932 и была опубликована записка отдела культуры и пропаганды Казкрайкома ВКГI(б) и Казахстанского института марксизма-ленинизма “О задачах борьбы на теоретическом фронте, в связи с письмом т. Сталина”. В ней значительная часть публикаций казахстанских авторов объявлялась немарксистской.

В решениях I съезда КазАПП (Казахстанская ассоциация пролетарских писателей), проходившего в феврале 1932 г., записало: устная и письменная литература до Октябрьской революции была преимущественно байской”. В эту категорию попадают прекрасные образцы устного творчества казахов, созданные Бухар-жырау, Базаржырау, Шалкииз, Курмангазы и даулеткерея, народные эпосы, сказки, где имеются ханы и батыры.

Некий Ж. Алимжанов договаривается до того, что ставит вопрос ребром: Отвечает ли современным требованиям домбра? “Не пора ли домбру сдать в музей, как памятник прошлой старины? данный вопрос необходимо проработать”8.

В этот период в административном порядке закрываются церкви, мечети, подвергаются преследованиям, как служители культа, так и простые верующие. Так, с 1928 г. по 1933 г. в Казахстане волевым путем было закрыто 198 церквей и мечетей. Только в одном Карлаге в 1940 г. отбывали наказание 355 служителей культа. С 1926 года было запрещено празднование замечательного праздника весны, труда и дружбы Наурыз, этот запрет действовал в течение более 70 лет.

Проводя против религии, по сути дела, погромную политику, чиновники репрессивного аппарата не хотели считаться с тем, что исламские и другие религиозные традиция были частью быта, образа жизни, мировоззрения и культурного достояния народа. Вместе с религией оказались позабыты многие национальные традиции, выкристаллизовавшиеся в течение столетий и служившие высоким гуманным целям.

Произошло то, против чего предостерегал еще в 1918 г известный представитель русской интеллигенции, профессор А. С. Изгоев. Он отстаивал идею всеобщности и преемственности мировой культуры, выступил против выхватывания из нее только отдельных частей и осколков в зависимости от политической конъюнктуры, а именно к этому вело деление на “пролетарскую” и “буржуазную” культуру с идеализацией `пролетарской”, как самой высшей и лучшей. Это не могло не принести с собой утилизации и “ширпотреба' культуры, всеобщей приниженности и «мелкотетчья» ее, игнорирования выработанных предыдущими поколениями моральных и нравственных ценностей.

Особо тяжелой для народа была замена арабского алфавита на латиницу, а затем на кириллицу. О том, что эта мера была глубоко задуманной политикой партии и возглавлялась лично “отцом народов” И. Сталиным, писала профессор М. Всеволова на страницах газеты “Правда” в марте 1989 гола. Главной целью данного действия было разъединение тюркских народов на основе навязывания им чуждого алфавита. В конце концов, советский тоталитаризм достиг этой цели. Сегодня тюркские народы, свободно понимающие друг друга в разговорной речи, совершенно бессильны в общении через письменные средства, для этого они должны перейти на русский язык и общаться между собой на третьем языке. Вот где корень вопроса. Идеологи партии должны контролировать, разрешать, направлять буквально всю информацию через русский язык. И никого не интересовало то, что не только казахи, но и все тюркские народы в течение 30--50 лет трижды стали безграмотными: перевод с арабского на латинский, а затем на кириллицу и каждый раз они вынуждены были вновь осваивать алфавит.

Попробуем на примере казахов мира представить трагедию алфавитной политики, навязанной советской властью. Основная часть казахов Казахстана, бывшего Союза ССР и Монголии пишут и читают на основе русской графики. Казаки Китая продолжают получать грамоту на основе арабского алфавита, а казахи Европы и Турции вынуждены пользоваться латиницей. Отсюда ясно, эти три группы казахов лишены возможности, общаться между собой научным, литературным письменным языком.

Видимо, одной из страшных страниц истории культурной революции Казахстана является именно это -- уничтожение тюркской письменности, до Советов это не удавалось никому, ни арабам, ни персам, ни царской империи.

Против попыток принижения роли тюркского языка, замены его арабским или персидским вели активную борьбу крупнейшие ученые и деятели искусства. Среди них Жусиги Баласагун, Ахмет Ясауи, Бабур, Абулгазы и др. Например, Алишер Науаи отмечает три периода, пережитые в развитии тюркского языка. Первый -- завоевание территории Центральной Азии арабами, насаждение арабского языка и ислама было периодом вытеснения тюркского языка из сферы науки, культуры, искусства, общественной жизни. Второе -- в связи с приходом к власти в Иране династии саманидов и завоевание ею многих стран в Средней Азии персидский язык стал господствующим. В этих условиях тюркский язык оказался в тисках арабского и персидского языков. Третий период наступает тогда, когда ученые, деятели культуры получили возможность бороться и писать на родной земле, на родном тюркском языке. Известный узбекский ученый Фитрат еще в 1918 году назвал “тюркский язык самым богатым и самым несчастным в мире”, ибо он до неузнаваемости засорен арабскими и персидскими терминами.

Сталин оказался “мудрее” и “прозорливее” всех деспотов начиная от сына Чингисхана Кубулая -- именно он еще ХIII веке предпринял попытку заменить тысячелетний китайский алфавит на 24-значный квадратный алфавит -- и кончая всеми царями и губернаторами Российской империи. Для успеха задуманного дела “отец народов” предварительно в 30-е годы полностью истребил не только казахскую, но и всю интеллигенцию тюркских народов. Ибо они, только они могли быть препятствием в осуществлении этой страшной политики. Страшна она не только тем, что подрубила духовные, исторические корни тюркских народов, но тем, что лишила возможности многомиллионные славянские народы исторической памяти. Мы уже говорили о том, какие тесные связи имели тюрки и славяне, в течение многих тысячелетий, как одинаково дороги были им разрушенные тоталитарной системой морально-нравственные ценности, включая древнейший тюркский алфавит.

Если бы история казахов, как и прочих тюркских народов, попросту игнорировалась казенной наукой, было бы полбеды. Даже после великих чисток тридцатых годов среди национальной интеллигенции нашлись люди, не забывшие и пытавшиеся восстановить в правах свою историю. По ним-то со всей тупой, изуверской силой и ударила в сороковых-пятидесятых годах тоталитарная система, да так ударила, что еще и сегодня мы то и дело ощущаем боль этих ударов. Отсюда и непонимание самых очевидных исторических истин.

Все, как водится, делалось в плановом порядке, и репрессивная волна эта катилась почему-то с Запада на Восток из Азербайджана, через Туркмению, Узбекистан, Киргизию в Казахстан (за двадцать лет до того таким же маршрутом двигалась Первая Конная армия искореняя “басмачество”) В те годы все с нетерпением ждали утреннего выпуска `Правды”: чья наступила очередь? Обыкновенно там содержалась идеологически обоснованная статья за тремя подписями: секретаря ЦК по пропаганде и агитации республиканской компартии, известного `востоковеда в штатском” профессора Люциана Ипполитовича Климовича и собственного корреспондента “Правды'. В статье привычными для тридцатых годов словами разоблачался “реакционный смысл” целого ряда наиболее значительных явлений истории, культуры, литературы того или иного народа, и, прежде всего, великий пратюркский этнос “Коркут-ата” (“деде-Коркуд”). Назывался десяток фамилий наиболее видных ученых, писателей, историков, пропагандирующих или хотя бы упоминавших в своих лекциях имя легендарного праотца тюрков. Всех их брали ночью, накануне выхода номера “Правды”. Попутно они признавались в шпионской, террористической деятельности, и после недолгого суда их отправляли на двадцать пять лет в Карлаг, так сказать на родину Коркута. В республике оставалась “научная группа” следователей из центра (как-то не поднимается рука назвать их исследователями). Они при содействии местных коллег и определяли степень реакционности того или иного национального классика, ученого или политического деятеля. В Туркмении, например, после их интенсивной работы из более ста известных истории мыслителей и поэтов прошлого допущены были для изучения лишь четверо. да и их наследие, в том числе Махтумкули (Фраги), было взято под жесткий контроль: что можно печатать, а что нет.

В Казахстане эта очередная идеологическая проскрипния наиболее ярко проявилась как в “деле” Кенесары Касымова, так и в преследовании ученых Сатпаева, Бекмаханова, Ильяса Омарова, живого классика Мухтара Ауэзова. Где уж тут было говорить о тысячелетней истории казахов, о древних их городах и государствах, о высокой поэзии и музыке, берущей начало от того же деда Коркута!

Сегодня трудно поверить, но еще 20 лет назад имя Коркыт-ата а тем более упоминание о его творчестве официальной пропагандой тщательно замалчивалось. Советской идеологии не подходила философия вечного странника, ищущего бессмертия. Ныне на могиле великого музыканта и гуманиста недалеко от космической гавани Байконур по проекту алматинского архитектора Ибраева построен памятник.

Три большие стелы, изображающие кобыз, а его создание приписывают Коркыту, устремлены вверх, символизируют бессмертие. Здесь же отметим, что кобыз, гiо мысли артиста Мира, ректора Академии музыки Айман Мусаходжаевой, является родоначальником современной скрипки. У подножия можно услышать, как печально и величаво поет ветер. Эффект поющего камня неповторим, в нем легко узнается напев кобыза. Перед памятником -- амфитеатр, словно сохранившийся в веках театр древности.

Коркыт известен как автор первого героического эпоса огузов, населявших в древние времена низовья Сырдарьи и побережье Арала. По мнению Олжаса Сулейменова, этот этнос старше “Илиады” и “Одиссеи” Гомера.