Раскол русской церкви

Содержание

Введение

1. Раскол русской церкви: значение и смысл

1.1 Причины и значение Раскола

1.2 После раскола

1.3 Оценка Раскола русской церкви

2. Социально-политическое и геополитическое значение Раскола церкви

Заключение

Список использованной литературы

Введение

В 2005 году торжественно отмечалось 400-летие со дня рождения одного из наиболее величайших первоиерархов Русской Православной Церкви Святейшего Патриарха Никона (с 1649 года -- Митрополит Новгородский, с июля 1652 года -- Патриарх Московский и Всея Руси). По словам митрополита Иоанна (Снычёва), в Никоне с совершенной полнотой отразилось самосознание Русской Церкви, самосознание духовной власти, твердо разумеющей свое высочайшее призвание и величайшую ответственность; отвергающей возможность каких-либо уступок и послаблений во святой области её пастырских попечений.

Старообрядческий раскол XVII века по своим последствиям и значению является одним из самых масштабных событий в истории Русской Церкви. Несмотря на длинную череду лет, прошедших со времени трагического разделения русского церковного народа, все еще не только не пропадает интерес к явлению Раскола, но и не угасают споры о нем.

История русской Церкви неразрывно связана с историей России. Любое кризисное время, так или иначе, сказывалось на положении Церкви. Одно из самых тяжелых времён в истории России - Смутное время - естественно также не могло не сказаться и на ее положении. Брожение в умах, вызванное Смутным временем, привело к расколу общества, что закончилось расколом Церкви.

Расколом принято называть произошедшее во второй половине XVII века отделение от господствующей Православной Церкви части верующих, получивших название старообрядцев, или раскольников. Это разделение началось в царствование Алексея Михайловича вследствие церковных реформ патриарха Никона.

Церковный раскол как широкое религиозное движение зародился после собора 1666-1667 гг., наложившего клятвы на противников греческих обрядов, введенных в практику русского богослужения, и запретившего использование литургических книг, отпечатанных до начала систематического исправления богослужебных текстов по греческому образцу.

Однако истоки его восходят к более раннему времени, к периоду патриаршества Никона. Вскоре после возведения в сан патриарх провел церковную реформу, которая, по общему мнению исследователей, сразу же вызвала резкий протест ревнителей старины.

Первоначально недовольство исходило от узкого круга лиц, многие из которых прежде были единомышленниками Никона. Самыми видными фигурами среди них были протопопы Иван Неронов и Аввакум Петров. В первые годы правления Алексея Михайловича они вместе с Никоном входили в «кружок ревнителей благочестия», возглавлявшийся царским духовником протопопом Благовещенского собора в Кремле Стефаном Вонифатьевым, и оказывали заметное влияние на церковную политику.

Однако реформа, начатая Никоном, превратила бывших друзей в непримиримых врагов. Н.Ф. Каптерев назвал это «разрывом лиц, решительно разошедшихся между собою во взглядах и убеждениях».

Событиям, связанным с церковной реформой Никона, в историографии традиционно придается большое значение. Как отмечал Н.Ф. Каптерев, действия Никона по изменению церковных обрядов вызвали смятение умов в русском обществе. Эта точка зрения, сформулированная еще в конце XIX в., была принята практически всеми историками. А.В. Карташев, например, писал о «широкой гласной протопопской оппозиции» патриарху». С.Зеньковский полагал, что изменение обрядов потрясло современников. Оно «было чем-то неслыханным в анналах не только Русской, но и вообще Христианской церкви».

Раскол - это великая трагедия русского народа, и очевидно, что освещение этой трагедии необходимо. Это важно для правильного осознания русской истории.

В переломные моменты Российской истории принято искать корни происходящего в ее далеком прошлом. Поэтому обращение к таким периодам как период церковного раскола представляется особенно важным и актуальным.

Таким образом, актуальность темы сомнений не вызывает.

Целью данной работы является всестороннее изучение и обобщение вопроса по проблеме Церковного Раскола XVII века.

Работа состоит из введения, двух частей, заключения и списка использованной литературы.

1. Раскол русской церкви: значение и смысл

1.1 Причины и значение Раскола

Изменения в социальной экономике и политическом развитии России во второй половине 17 века захватило русскую церковь.

В 1646 году при дворе царя Алексея Михайловича сложился кружок «боголюбцев», или «ревнителей» благочестия во главе с настоятелем Благовещенского собора в Московском Кремле Стефаном Вонифатьевым. В кружок входили: постельничий (позднее окольничий) Федор Михайлович Ртищев, смоленский дворянин Симеон Потемкин, глава печатного двора князь A.M. Львов, игумен Макарьевского Желтоводского монастыря Иларион, игумен Московского Златоустовского монастыря Феоктист, настоятель Казанского собора на Красной площади Иван Неронов, протопопы: костромской Даниил, муромский Логин, темниковский Даниил, юрьевский Аввакум.

Из членов кружка особым расположением царя и царского духовника С.Вонифатьева пользовался Новоспасский архимандрит Никон.

Главная цель кружка состояла в оздоровлении церковной и духовно-нравственной жизни русского общества после Смутного времени. Они полагали, что хотя русское благочестие и живая вера XVII века достойны были всякого восхищения, чистота древнего вероучения была опорочена изобретением новых, неизвестных Церкви, догматов; величественный чин богослужения был обезображен искажением богослужебных книг и обрядов, многогласием в пении и чтении. Поэтому в разных частях России, в разных церквях служили по-своему.

Однако, быстро обнаружилось, что установить верное и отбросить нелепости и ошибки, противоречащие уставу и духу Церкви, в России чрезвычайно трудно. Даже соборного определения было недостаточно: «своим» не верили. Требовался авторитетный богословский разбор, опирающийся на тысячелетний богословско-литургический опыт Вселенской Церкви, выстраданный в острейшей борьбе с ересями. Кроме того, после падения Византии Русь осталась единственной православной мировой державой -- Третьим Римом, и ощущала ответственность за судьбу «Рима Второго» -- всех древних православных народов. Стремление царской власти к политическому единству с православным Востоком подразумевало единство религиозное, поэтому дело исправления русских книг и обрядов в пользу греческих приобрело статус государственного.

После того, как 25 июля 1652 года Новгородский Митрополит Никон был поставлен Патриархом Московским и всея Руси, правильное устроение церковной жизни в России стало его непосредственной обязанностью. Патриархом русской церкви Никон стал еще во цвете лет и с нетронутым запасом сил. Он попал в бурливый и мутный водоворот разносторонних стремлений, политических замыслов, церковных недоразумений и придворных интриг. Никоновская реформа обнаружила открытый раскол, уже существовавший в русской церкви, с бесчисленными сектами староверов, молокан, хлыстов и многих других.

Можно было бы подивиться духовной силе Никона, сумевшего среди этой взбаламученной разносторонними веяниями церковной мути выработать и донести до патриаршего престола ясную мысль о церкви вселенской и об отношении к ней поместной церкви русской, если бы он внес в эту мысль более серьезного содержания. Он вступил в управление русской церковью с твердой решимостью восстановить полное согласие ее с церковью греческой, уничтожив все обрядовые особенности, которыми первая отличалась от последней. Не было недостатка во внушениях, поддерживавших в нем сознание необходимости этого единения.

Из грамот Константинопольского Патриарха Иеремии и Собора Греческого на имя первого Русского Патриарха Иона, Патриарх Никон знал, какое страшное осуждение грозит за каждое нововведение в чине православной Церкви. Никон, как предстоятель Церкви, не мог не считать себя ответчиком пред Богом, - вот исходная точка его ревности по приведению всего богослужебного чина Русской Церкви в согласие с чином Вселенской Церкви. Патриарх Никон совершил то, на что был призван и что до него не смогли сделать все бывшие Митрополиты и Патриархи Московские с 1464 по 1652 год.

«Никон взялся за исправление церкви по греческим образцам. Книги, иконы, порядок богослужения должны были соответствовать греческим канонам, велел исправить книги, ввести единообразие в обрядах (в частности двух-перстие было заменено трёх-перстием). Уже тогда среди «ревнителей» наметились разногласия: бояре Ртищев и Морозов придерживались взглядов царя и Стефана Вонифатьева о необходимости единения с Греческой церковью. Неронов, Аввакум, Лазарь и Даниил полагали, что достаточно лишь исправления нравов, отмены многогласия, введения живой проповеди, исправления некоторых богослужебных книг согласно древним русским книгам. Греческую православную учёность и богослужебную практику они совершенно отвергали, считая современных греков людьми крайне неблагочестивыми. Никон вначале поддерживал эту точку зрения, но, разобравшись глубже, понял, что «поместная Церковь есть только часть единой Вселенской Церкви, что между частями этой Церкви должно быть каноническое общение и согласование».

Все решения об исправлении книг и обрядов принимались соборно. Собор, состоявшийся в 1654, не только признал необходимость исправления книг, но и утвердил правило, как вести это исправление: «Достойно и праведно исправили против харатейных (рукописных) и греческих». Для этого было собрано более 2700 книг, к которым прибавились книги, привезенные из Греции старцем Арсением Сухановым. Также на специальный собор 1656 года Святейший Никон вынес рассмотрение перевода книги «Скрижаль», содержавшей духовное толкование богослужения. Понимание догматического и таинственного смысла литургии, церковных священнодействий и обрядов освобождало от рабского следования «букве» и исключало возможность ошибок при выборе между старо и новопечатными книгами. Отцы Собора Русской Церкви признали книгу не только «непорочной», но и «достойной всякой похвалы и удивления, и много благодарили Бога за такое бесценное сокровище». Этот же собор постановил правило о троеперстии в крестном знамении и изрек письменное проклятие на неповинующихся учению Церкви.

Никон приступил к делу со своей обычной ревностью и увлечением. Вступая на патриарший престол, он связал боярское правительство и народ торжественною клятвой дать ему волю устроить церковные дела, получил своего рода церковную диктатуру. Став патриархом, он на много дней затворился в книгохранилище, чтобы рассмотреть и изучить старые книги и спорные тексты. Здесь, между прочим, он нашел грамоту об учреждении патриаршества в России, подписанную в 1593 г. восточными патриархами, в которой он прочитал, что московский патриарх, как брат всех прочих православных патриархов, во всем должен быть с ними согласен и истреблять всякую новизну в ограде своей церкви, так как новизны всегда бывают причиной церковного раздора. Тогда Никоном овладел великий страх при мысли, не попустила ли русская церковь какого-нибудь отступления от православного греческого закона. Он начал рассматривать и сличать с греческим славянский текст символа веры и богослужебных книг и везде нашел перемены и несходства с греческим текстом. В сознании своего долга поддерживать согласие с церковью греческой он решил приступить к исправлению русских богослужебных книг и церковных обрядов. Он начал с того, что своею властью без собора в 1653 г. перед великим постом разослал по церквам указ, сколько следует класть земных поклонов при чтении известной молитвы св. Ефрема Сирина, причем предписывал также креститься тремя перстами. Потом он ополчился против русских иконописцев своего времени, которые отступали от греческих образцов в писании икон и усваивали приемы католических живописцев. Далее, при содействии юго-западных монахов он ввел на место древнего московского унисонного пения новое киевское партесное, а также завел небывалый обычай произносить в церкви проповеди собственного сочинения. В древней Руси подозрительно смотрели на такие проповеди, видели в них признак самомнения проповедника; пристойным считали читать поучения святых отцов, хотя обыкновенно и их не читали, чтобы не замедлять церковной службы. Никон сам любил и был мастер произносить поучения собственного сочинения. По его внушению и примеру и приезжие киевляне начали говорить в московских церквах свои проповеди, иногда даже на современные темы. Легко понять смущение, в какое должны были впасть от этих новизн православные русские умы, и без того тревожно настроенные. Распоряжения Никона показывали русскому православному обществу, что оно доселе не умело ни молиться, ни писать икон и что духовенство не умело совершать богослужение как следует. Это смущение живо выразил один из первых вождей раскола, протопоп Аввакум. Когда вышло распоряжение о великопостных поклонах, "мы, - пишет он, - собрались и задумались: видим, зима наступает, сердце озябло и ноги задрожали". Смущение должно было усилиться, когда Никон приступил к исправлению богослужебных книг, хотя это дело он провел через церковный собор 1654 г. под председательством самого царя и в присутствии Боярской думы: собор постановил при печатании церковных книг исправлять их по древним славянским и по греческим книгам. Богослужебные книги в древней Руси плохо отличали от священного писания. Потому предприятие Никона возбуждало вопрос: неужели и божественное писание неправо? что же после этого есть правого в русской церкви? Тревога усиливалась еще тем, что все свои распоряжения патриарх вводил порывисто и с необычайным шумом, не подготовляя к ним общества и сопровождая их жестокими мерами против ослушников.

Что было всего хуже, такое ожесточение против привычных церковных обычаев и обрядов вовсе не оправдывалось убеждением Никона в их душевредности и в исключительной душеспасительности новых. Как до возбуждения вопросов об исправлении книг сам он крестился двумя перстами, так и после допускал в Успенском соборе и сугубую и трегубую аллилуию. Уж в конце своего патриаршества в разговоре с покорившимся церкви противником Иваном Нероновым о старых и новоисправленных книгах он сказал: ...И те, и другие добры; все равно, по коим хочешь, по тем и служишь... Значит, дело было не в обряде, а в противлении церковной власти. Неронов с единомышленниками и был проклят на соборе 1656 г. не за двуперстие или старопечатные книги, а за то, что не покорялся церковному собору. Вопрос сводился с обряда на правило, обязывавшее повиноваться церковной власти. На том же основании и собор 1666/67 г. положил клятву на старообрядцев. Дело получало такой смысл: церковная власть предписывала непривычный для паствы обряд; непокорявшиеся предписанию отлучались не за старый обряд, а за непокорность; но кто раскаивался, того воссоединяли с церковью и разрешали ему держаться старого обряда.

Никон не перестраивал церковного порядка в каком-либо новом духе и направлении, а только заменял одну церковную форму другой. Самую идею вселенской церкви, во имя которой предпринято было это шумное дело, он понял слишком узко, по-раскольничьи, с внешней обрядовой стороны, и не сумел ни провести в сознание русского церковного общества более широкого взгляда на вселенскую церковь, ни закрепить его каким-либо вселенским соборным постановлением и завершил все дело тем, что в лицо обругал судивших его восточных патриархов султанскими невольниками, бродягами и ворами: ревнуя о единении церкви вселенской, он расколол свою поместную. Основная струна настроения русского церковного общества, косность религиозного чувства, слишком крепко натянутая Никоном, оборвавшись, больно хлестнула и его самого, и правящую русскую иерархию, одобрившую его дело» [4].

Таким образом, русская иерархия XVII в. предала полному осуждению русскую церковную старину, которая для значительной части тогдашнего русского общества имела вселенское значение. Легко понять смущение, в какое все эти явления повергли православные русские умы, воспитанные в описанном религиозном самодовольстве и так тревожно настроенные. Это смущение и повело к расколу, как скоро была найдена разгадка непонятных церковных нововведений.

1.2 После раскола

1.3 Оценка Раскола русской церкви

В марксистской литературе, с точки зрения прогресса общества (М.Н.Покровский и др.) отмечается, что церковно-обрядовая реформа являлась социальным протестом трудящихся против эксплуататоров, принявшим специфическую для средневековья форму религиозной борьбы. Социальные низы выступили противниками официальной церкви.

Историки-либералы считают, что личность, а именно Патриарх Никон стремился избавить русское православие от замкнутости, приблизив его к греческому образцу. При этом, по примеру западно-христианской церкви, он хотел возвысить церковную власть над светской. Раскол же произошел потому, что «фанатики-староверы» стали с охранительно-консервативных позиций сопротивляться движению русской церкви к европейским стандартам.

Следуя локальному подходу, Л.Н. Гумилев, примеряя свою теорию пассионарности к эпохе церковного раскола, утверждал, что эта эпоха соответствовала акматической фазе, для которой характерны интеллектуальные споры. По Гумилеву, «уходила в прошлое «светлая Русь» с ее относительным мировоззренческим и поведенческим единством. Стране предстоял троякий выбор: изоляционизм (путь Аввакума); создание теократической вселенско-православной империи (путь Никона); вхождение в «концерт» европейских держав (выбор Петра)». Церковный раскол и стал крайней формой интеллектуальных споров, касавшихся путей дальнейшего развития России.

В.О. Ключевский о причинах раскола: «Так я объясняю происхождение раскола. Припомним еще раз изложенные наблюдения, чтобы отдать себе отчет в этом факте и в его значении. Внешние бедствия, постигшие Русь и Византию, уединили русскую церковь, ослабив ее духовное общение с церквами православного Востока. Это помутило в русском церковном обществе мысль о вселенской церкви, подставив под нее мысль о церкви русской, как единственной православной, заменившей собою церковь вселенскую. Тогда авторитет вселенского христианского сознания был подменен авторитетом местной национальной церковной старины. Замкнутая жизнь содействовала накоплению в русской церковной практике местных особенностей, а преувеличенная оценка местной церковной старины сообщила этим особенностям значение неприкосновенной святыни. Житейские соблазны и религиозные опасности, принесенные западным влиянием, насторожили внимание русского церковного общества, а в его руководителях пробудили потребность собираться с силами для предстоявшей борьбы, осмотреться и прибраться, подкрепиться содействием других православных обществ и для того теснее сойтись с ними. Так в лучших русских умах около половины XVII в. оживилась замиравшая мысль о вселенской церкви, обнаружившаяся у патриарха Никона нетерпеливой и порывистой деятельностью, направленной к обрядовому сближению русской церкви с восточными церквами. Как самая эта идея, так и обстоятельства ее пробуждения и особенно способы ее осуществления вызвали в русском церковном обществе страшную тревогу. Мысль о вселенской церкви выводила это общество из его спокойного религиозного самодовольства, из национально-церковного самомнения. Порывистое и раздраженное гонение привычных обрядов оскорбляло национальное самолюбие, не давало встревоженной совести одуматься и переломить свои привычки и предрассудки, а наблюдение, что латинское влияние дало первый толчок этим преобразовательным порывам, наполнило умы паническим ужасом при догадке, что этой ломкой родной старины двигает скрытая злокозненная рука из Рима».

Историк церкви А.В. Карташев в одной из своих статей «Смысл старообрядчества», решительно разошелся в понимании этого явления с В.О.Ключевским.

Одним из путей понимания смысла нарратива (описания) того или иного исторического явления служит помещение его в более широкий контекст. Таким контекстом в данном случае могут служить исторические концепции раскола Русской православной церкви, созданные этими двумя историками. Сопоставление их поможет лучше понять, не только почему один из них видел в обрядоведении «залог и стиль великой социальной возможности русского православия», а другой -- «бессознательное бессмысленное волхвование», но и как такое видение повлияло на определение причин и значения раскола в русской истории.

Общий подход к изучению религии и церкви сложился у Ключевского еще в годы студенчества и работы над магистерской диссертацией. Его основу составило их историческое и критическое рассмотрение в связи с умственным развитием народа, ставшего главным предметом исследования историка. В это время молодым историком были сделаны важные выводы, во многом определившие его позднейшее понимание раскола. Отметим, прежде всего, сформировавшееся под влиянием Ф.И. Буслаева критическое отношение к византийскому влиянию на Русь. Уже в ранних работах Ключевского отчетливо проявился его скепсис как в отношении творческой силы византийской образованности, так и способности Руси воспринять наиболее важное в ней - богословствование. Ключевский отметил одну особенную черту умственного развития древнерусского общества, связанную с деятельностью церкви в древней Руси, -- церковно-нравственную казуистику, характеризующуюся диалектическим напряжением мысли рядом с недостатком ее внутреннего содержания. Именно здесь лежали истоки позднейшей умственной деятельности раскола.

Это положение получило свое дальнейшее развитие в статье Ключевского, специально посвященной исследованию причин раскола. В ней историк не ограничивался констатацией отмеченной выше общесоциологической тенденции в умственном развитии народа, а анализировал ее проявление в конкретной исторической ситуации развития России XVII века в связи с началом западного влияния. При этом церковно-нравственная казуистика становилась лишь одним из условий более широкого по содержанию процесса вырождения обрядовости в старообрядчество.

Рассматривая обряд как форму выражения религиозного чувства, средство его сохранения, Ключевский выдвигал на первый план воспитательное значение обряда для русского народа, практически не участвовавшего в создании своего богослужебного чина и воспринявшего готовый состав церкви от Византии. Однако такое вынужденное на первых порах первенство обряда перед догматом в условиях неразвитости богословской мысли, сосредоточившейся на решении мелких казуистических споров, приводило постепенно к вырождению обрядовости в старообрядчество в результате затухания религиозного чувства.

Характеризуя старообрядчество как фетишизм, Ключевский подчеркивал тем самым формальный характер веры старообрядцев. В своем «Курсе русской истории» он определил это как языческую обрядность. Такая характеристика одного из элементов народно-психологического состава старообрядчества стала ключом к пониманию раскола. Другим элементом была национализация вселенской церкви как проявление церковного самомнения, превратившего православие в национальную монополию. Подмена вселенского христианского сознания авторитетом местной старины, которая в восприятии русского человека становилась святыней, определила и его отношение к изменениям обрядов и текстов богослужебных книг как к покушению на веру. Третий элемент -- латинобоязнь как проявление косности и робости богословской мысли, оказавшейся неспособной к усвоению нового знания, стал важным коэффициентом, усилившим действие прямых церковных причин раскола. «Эта латинобоязнь дала общепонятное и желанное оправдание косному и робкому формализму религиозного чувства, затронутому церковными новшествами, неумению приподнять религиозную мысль до уровня требований времени, превратила это неумение в оппозицию, сообщила этой косности энергию, самоуверенность и обаяние исповеднического подвига, -- словом, из слабости сделала силу».

Таким образом, причина раскола виделась Ключевскому не в западном влиянии, а в недостатках воспринимающей среды, наиболее отчетливо проявившихся в старообрядчестве. Его основной психологической чертой историк считал зависимость внутренних движений от внешних действий и образов, порожденную особенностью восприятия византийского влияния -- восприятия внешних форм без понимания и осмысления. Эта особенность становилась устойчивой исторической традицией, проявившейся и при восприятии западного влияния и сохранявшейся вплоть до его времени, что очень волновало Ключевского. Размышляя над проблемой, он записал свой очередной афоризм: «Под византийским влиянием мы были холопы чужой веры, под западно-европейским стали холопами чужой мысли. (Мысль без морали -- недомыслие, мораль без мысли -- фанатизм)». И хотя в издании «Курса русской истории» вина за раскол возлагалась на Никона, вызвавшего его своей порывистой и непродуманной деятельностью, и на церковную иерархию, не научившую паству отличать догмат от обряда, общая оценка старообрядчества оставалась прежней.

Обращение к истории церкви Карташева имело под собой догматическое основание. Халкидонский орос о богочеловечности Христа, утверждающий соединение в нем «неслитно, непревращенно, неразделимо, неразлучимо» божественной и человеческой природы, стал отправным положением, из которого выводились историком и гносеологические и онтологические принципы изучения церкви.

Определенные им два начала, которым нужно следовать в богословской науке, -- «начало статическое: -- данность апостольского залога веры, хранимого в предании церкви, и начало динамическое: -- раскрытие, развитие, многообразные жизненные воплощения и приложения самого же церковного этого залога веры под водительством Духа Святого, «наставляющего ее на всякую истину». (Иоанн. 16.13)», -- оказались вполне применимы и в изучении истории церкви.

Отправляясь от нее, Карташев приходил к обоснованию и возможности, и необходимости историко-критического рассмотрения прошлого церкви. Историко-критический подход был не только продолжением традиции В.В. Болотова, Е.Е. Голубинского, А.П.Доброклонского, но и ответом на потребность «обновленного решения вопроса о христианском смысле земной истории человечества и в частности национальных форм его жизни». Критическое рассмотрение материала при этом означало, прежде всего, использование современной научной методики и техники установления фактов.

Другим принципом, вытекавшим из халкидонского догмата, был органический историзм. В обосновании его важное значение имело сформулированное в шестой новелле Юстиниана теократическое понятие «симфонии», интерпретируемое Карташевым как полнота исторической плоти церкви, ее реально-конкретного воплощения в своем народе, как политическом теле, в своем государстве. Такому пониманию органического характера исторического процесса соответствовало представление Карташева о народах как об устойчивых и нерасторжимых типах, в жизни которых реализуется идеальное национальное призвание.

Призванием русского народа стало осмысление и реализация в его истории идеала Святой Руси, вобравшего в себя национальные особенности переживания и понимания христианства и оформившегося в идеологии «Москва -- третий Рим». Поднявшееся в ней «на свою предельную высоту» русское религиозно-национальное самосознание вскрыло в этой теории «природу России как лона мировой культуры».

Верность своему призванию не только позволила русскому народу выстоять против внешней опасности -- смуты, но и определила его поведение при столкновении с внутренней опасностью, когда началось исправление текста церковных книг и упорядочение обрядов. Обращение в силу фатального недостатка школьного просвещения к помощи киевских и новогреческих ученых, среди которых оказался и выученик униатской коллегии в Риме Арсений, порочный метод исправления книг, когда оригиналом для правки служили не древнегреческие и древнеславянские тексты, а новогреческие испорченные издания, непонимание особенностей религиозной психологии русского народа царем и Никоном, действовавших нетактично, а нередко и насильственно, -- все это привело при активной агитации противников изменений, возглавляемых Аввакумом, к широкому народному старообрядческому движению.

«Святорусская душа народная в ее лучших и огненных элементах, эсхатологически напуганная этим крушением идеала чистоты московского православия, кинулась в леса и дебри старообрядческих, а потом и сектантских захолустий с общенационального пути церковного, государственного и культурного развития. Это было невознаградимой растратой драгоценной народной энергии, огромным несчастием в жизни церкви и народа, новой внутренней катастрофой».

Религиозный раскол повлек за собой раскол национального сознания, открывший дорогу проникновению в Россию европейской лаической культуры. Преодоление раскола национального сознания пошло по пути синтеза православных заветов Святой Руси и достижений гуманистической светской культуры.

Расхождения в понимании смысла старообрядчества и вместе с этим причин и значения Раскола в русской истории определялись различиями теоретико-методологических принципов, которых придерживались исследователи.

Если для Ключевского, критиковавшего телеологическое понимание истории, неприемлемой была мессианическая интерпретация истории русского народа, то для Карташева, напротив, такой подход стал ведущим. Особенности русского исторического процесса, которые Ключевский видел в своеобразном сочетании сил и факторов, строящих человеческое общежитие, Карташев усматривал в особенностях национальной психологии русского народа, складывавшейся в значительной мере под воздействием православной религии и церкви.

В противоположной оценке старообрядчества историками можно увидеть и некоторые личностные черты, отражающие разные судьбы этих двух ученых.

Рано проявившееся у молодого Ключевского равнодушие к внешней обрядовой стороне православия, как результат глубокого духовного кризиса, пережитого им еще в студенческие годы, с одной стороны. И литургичность, которой наполнены вся жизнь и все творчество Карташева, -- с другой.

Таким образом, Церковная реформа Никона преследовала следующие цели:

- устранение различий в богословской практике между греческой и русской церквями. Это позволяло восстановить связь с европейским православным миром, привязать Россию к Европе духовно и тем самым расширить возможности для влияния в христианском мире;

- введение единообразия в церковной службе по всей стране, так как на местах богослужение велось по-разному, наличествовали черты языческих культов.

Последствия Раскола для истории нашего государства чрезвычайны. Раскол принес на Русь разделение православного, единокровного народа на две части. При этом было разрушено духовно-культурное единство нации, формировавшееся в течение многих веков. Пошатнулись вековые устои русского самосознания, а точнее, - традиционные его формы.

Значение Раскола в русской истории определяется тем, что он являет собой видимую отправную точку духовных противоречий и смут, завершившихся в начале XX века разгромом русской православной государственности.

2. Социально-политическое и геополитическое значение Раскола церкви

Подводя итог, отметим, что хотя реформа Никона была умеренной, несравнимой с религиозной реформацией на Западе, но даже эта попытка вызвала сопротивление значительной части общества и церкви.

Раскол - сложное социально-религиозное явление, связанное с глубокими изменениями народного сознания. Под знаком борьбы за «старую веру» собирались все, кто был недоволен изменениями условий жизни: плебейская часть духовенства, протестовавшая против роста феодального гнета со стороны церковной верхушки, и часть церковных иерархов, выступивших против централизаторских устремлений Никона; представители боярской аристократии, недовольные усилением самодержавия; стрельцы, оттесняемые на второй план военными формированиями регулярного типа; купцы, напуганные ростом конкуренции. За старую веру стояли и некоторые члены царской семьи. Что же касается крестьянства, то оно ухудшение своего положения связывало с отступлением от древнего благочестия.

Во главе несогласных встал священник - протопоп Аввакум, в защиту «старой веры» выступал и знаменитый Соловецкий монастырь. Таким образом, движение староверов было довольно массовым.

Никоновская реформа обнаружила открытый раскол, уже существовавший в русской церкви, с бесчисленными сектами староверов, молокан, хлыстов и многих других. Идеология раскола включала сложный спектр идей и требований: от проповеди национальной замкнутости и враждебного отношения к светскому знанию до отрицания крепостного строя с присущим ему закабалением личности и посягательством государства на духовный мир человека и борьбу за демократизацию церкви.

Церковь и государство совместными усилиями пытались подавить раскольническое движение. Против раскольников использовались средства власти: тюрьмы и ссылки, казни и гонения. Движение раскольников потрясло основы церковной и государственной власти. Церковь пришла к выводу о необходимости раздела светской и духовной сфер деятельности. Признав независимость патриарха в решении духовных вопросов, собор, тем не менее, подтвердил необходимость подчинения церкви царской власти.

Список использованной литературы

1. Алов, А.А. Православие / А.А.Алов. - М.: Институт наследия, 1995. - 143с.

2. Антощенко, А.В. Два взгляда на раскол русской православной церкви (В.О.Ключевский и А.В.Карташев) / А.В.Антощенко // Материалы международной научной конференции «Рябининские чтения». Сборник научных докладов. - Петрозаводк. - 1997. - С. 9-10.

3. Дугин, А. Социально-политическое и геополитическое значение раскола / А.Дугин // Выступления Аввакумовские чтения. Религиозно-политические корни русского раскола. - 2002. - №12. - С. 29-30.

4. Ключевский, В.О. Русская история. Полный курс лекций / В.О.Ключевский. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002.-733 с.

5. Крывелев, И.А. История религий: Очерки: В 2 т. - 2-е изд. - Т.1. / И.А. Крывелев - М.: Мысль, 1988. - 223 с.

6. Радугин, А.А. Введение в религиоведение: теория, история и современные религии: Курс лекций / А.А.Радугин - М.: Центр, 1999. - 304 с.

7. Русская православная церковь 988-1988. Очерки истории. - М.: Издательство имени святителя Льва, папы Римского, 2008. - 382 с.

8. Флоровский, Г. Пути русского богословия / Г.Флоровский. - М.: Издательство Символ-Плюс, 2006. - 376. с.