История Древнего Мира

Перевод Г. Э. Санчуки

Завоевание Константинополя крестоносцами

(по Роберу де Клари)

Робер де Клари -- мелкий рыцарь из Пикардии, участник Четвертого крестового похода -- оставил живое описание захвата Константинополя в своей хронике "Завоевание Константинополя" (La conquete de Constantinople), написанной на пикардийском диалекте старофранцузского языка. Сведений об авторе хроники почти не сохранилось.

Когда настало утро следующего дня', священники и клирики в полном облачении явились процессией в лагерь французов и туда пришли также англы, даны и люди других наций и громкими голосами просили их о милосердии, рассказали им обо всем, что содеяли греки, а потом сказали им, что все греки бежали и в городе никого не осталось, кроме бедного люда². Когда французы это услышали, они очень обрадовались; а потом по лагерю объявили, чтобы никто не брал себе жилища, прежде чем не установят, как их будут брать. И тогда собрались знатные люди, могущественные люди и держали совет между собою, так что ни меньшой люд, ни бедные рыцари вовсе ничего об этом не знали, и порешили, что они возьмут себе лучшие дома города, и именно с тех пор они начали предавать меньшой люд, и выказывать свое вероломство, и быть дурными сотоварищами... И потом они послали захватить все самые лучшие и самые богатые дома в городе, так что они заняли все их, прежде чем бедные рыцари и меньшой люд успели узнать об этом. А когда бедные люди узнали об этом, то двинулись кто куда и взяли то, что смогли взять; и они нашли много жилищ и много заняли их, а много еще и осталось, ибо город был очень велик и весьма многолюден. А маркиз³ велел взять себе дворец Львиную Пасть⁴, и монастырь св. Софии⁵, и дома патриарха; и другие знатные люди, такие, как графы, повелели взять себе самые богатые дворцы и самые богатые аббатства, какие только там можно было сыскать; и после того как город был взят, они не причинили зла ни беднякам, ни богачам⁶. Напротив, те, кто хотели уйти из города, ушли, а кто хотели остаться, остались; а ушли из города самые богатые жители.

А потом приказали, чтобы все захваченное добро было снесено в некое аббатство, которое было в городе. Туда и было снесено все добро, и они выбрали 10 знатных рыцарей из пилигримов, и 10 венецианцев, которых считали честными, и поставили их охранять это добро. Когда добро было туда принесено, а оно было очень богатым, и столько там было богатой утвари из золота и из серебра, и столько златотканых материй, и столько богатых сокровищ, что это было настоящим чудом. все это громадное добро, которое туда было снесено; и никогда с самого сотворения мира не было видано и завоевано столь громадное количество добра, столь благородного' или столь богатого --- ни во времена Александра, ни во времена Карла Великого, ни до, ни после; сам же я думаю, что и в 40 самых богатых городах мира едва ли нашлось бы столько добра, сколько было найдено в Константинополе. Да и греки говорят, что две трети земных богатств собраны в Константинополе, а треть разбросана по свету. И те самые люди, которые должны были охранять добро, растаскивали драгоценности из золота и все, что хотели, и так разворовывали добро; и каждый из могущественных людей брал себе либо золотую утварь, либо златотканые шелка, либо то, что ему больше нравилось, и потом уносил. Таким-то вот образом начали они расхищать добро, так что ничто не было разделено к общему благу войска или ко благу бедных рыцарей или оруженосцев, которые помогли завоевать это добро, кроме разве крупного серебра вроде серебряных тазов, которыми знатные горожанки пользовались в своих банях. Остальное же добро, которое оставалось для дележа, было расхищено таким вот худым путем, как я уже вам об этом сказал, но венецианцы так или иначе получили свою половину; а драгоценные камни и великие сокровища, которые оставались, чтобы их разделить, все это ушло бесчестными путями...

Когда город был взят и пилигримы разместились, как я вам об этом рассказал, и когда были взяты дворцы, то во дворцах они нашли несметные богатства. И дворец Львиная Пасть был так богат и построен так, как я вам сейчас расскажу. Внутри этого дворца, который взял себе маркиз, имелось с пять сотен покоев, которые все примыкали друг к другу и были все выложены золотой мозаикой; в нем имелось с добрых 30 церквей, как больших, так и малых; и была там в нем одна, которую называли Святой церковью² и которая была столь богатой и благородной, что не было там ни одной дверной петли, ни одной задвижки, словом, никакой части, которые обычно делаются из железа и которые не были бы целиком из серебра, и там не было ни одного столпа, который не был бы либо из яшмы, либо из порфира, либо из других богатых драгоценных камней³. А настил часовни был из белого мрамора, такого гладкого и прозрачного, что казалось, будто он из хрусталя; и была эта церковь столь богатой и столь благородной, что невозможно было бы вам и поведать о великой красоте и великолепии этой церкви. Внутри этой церкви нашли много богатых святынь; там нашли два куска креста Господня⁴ толщиной с человеческую ногу, а длиной около полуту азы', и потом там нашли железный, наконечник от копья, которым прободен был наш Господь в бок, и два гвоздя, которыми были прибиты его руки и ноги; а потом в одном хрустальном сосуде нашли большую часть пролитой им крови; и там нашли также тунику, в которую он был одет и которую с него сняли, когда его вели на гору Голгофу; и потом там нашли благословенный венец, которым он был коронован и который имел такие острые колючки из морского тростника, как кончик железного шила. А потом нашли там часть одеяния Пресвятой Девы, и голову монсеньора св. Иоанна Крестителя, и столько других богатых реликвий, что я просто не смог бы вам их перечислить или поведать вам все по истине.

Перевод М. А. Заборова

Из жизнеописания Людовика Толстого

(по Сугерию)

Сугерий (ок. 1081--1151) -- настоятель аббатства Сен-Дени, советник королей Людовика VI и Людовика VII, регент Франции в 1147--1149 гг. во время отсутствия Людовика VII (участвовал в крестовом походе). Сугерий написал ряд сочинений, в том числе "Жизнеописание короля Людовика Толстого" ("Liber de vita Ludovici Grossi regis"), являющихся ценными источниками по истории Франции.

Священный долг королей -- мощною рукой обуздывать дерзость тиранов, кои раздирают страну бесконечными войнами, тешатся грабежами, бедный люд губят, церкви разоряют и столь предаются неистовству, что, если давать ему волю, оно зажигает их все большею и большею яростью... Пример тому -- Томас Марль, человек отчаянный. Дьявол ему сопутствовал, как бывает это с безумцами, коих успехи неизменно приводят их к гибели. В то время, когда Людовик [король] был занят вышеперечисленными и другими войнами, он, не страшась наказания церковного, разорял и, как хищный волк, пожирал округа Ланский, Реймский и Амьенский, не давая при этом ни малейшей пощады ни клиру, ни народу. Все истреблял, все губил, даже два лучших селения у монастыря св. Иоанна Ланского отнял. Неприступные замки -- Креси и Ножан, как если бы они были его собственные, достойными удивления валами и высочайшими башнями укрепил и сделавши из них как бы гнездо драконов и вертеп разбойников, всю почти округу немилосердно предавал грабежу и пожару. Измученная его неистовством, собралась церковь Галликанская на общем соборе в Бовэ, дабы произнести здесь над врагами истинного жениха своего -- Иисуса Христа -- ... постановление об осуждении. Достопочтенный святой Римской церкви легат -- Конон, епископ Пренеста, внявши бесчисленным и горьким жалобам церквей, бедняков и сирот, поразил этого тирана-насильника мечом блаженного

Петра, т. е. общим церковным отлучением, и по единодушному приговору заочно лишил его, как гнусного злодея и врага имени христианского, рыцарского пояса и всех феодов. По просьбе и жалобам великого собора сего король немедленно двинул против него свое войско. В сопровождении клира, к коему всегда относился он со смиренным почтением, направился король к крепчайшему замку Креси и внезапно захватил его могучею рукою своих воинов или скорее [рукою] Божиею. Приступом взявши крепкую башню, как если бы она была хижиною крестьянина, привел в расстройство преступников... и без милосердия их уничтожил.

Одержавши эту победу... направился король к другому замку -- Ножан... разрушил это адское и преступное место и, отпустивши невинных, виновных подверг тяжкому наказанию... а по разрушении этих прелюбодейных замков... вернулся король в город Амьен и осадил башню этого города, в коей засел некий Ада, жестокий тиран, разорявший церкви и всю округу. Держал государь Людовик в тесной осаде эту башню без малого два года, пока не принудил защитников сдаться на его милость. Разрушивши эту башню, установил он в стране сладостный мир. Известно, что у королей длинные руки...

Перевод Н. П. Грацианского

Людовик XI

(по Филиппу де Комину)

Филипп де Комин (ок. 1447--1511) -- французский историк, происходил из знатного фламандского семейства, служил сначала герцогу Бургундскому Карлу Смелому, а затем Людовику XI, выполнял различные дипломатические поручения. "Мемуары" написал в конце XV в. (впервые изданы в 1524 г.). Они пользовались необычайной популярностью в Европе.

Я познакомился с ним и стал ему служить, когда он был в расцвете сил и на вершине преуспеяния, но я никогда не видел его беспечным и беззаботным. Из всех удовольствий он предпочитал ловлю зверей и соколиную охоту, в зависимости от сезона, и самую большую радость доставляли ему собаки. Женщинами он в то время, когда я был при нем, не интересовался, ибо, когда я прибыл к нему, у него умер сын, по которому он сильно скорбел, и он в моем присутствии дал обет Богу не прикасаться ни к одной женщине, кроме королевы, своей жены...

Охота, правда, доставляла ему наряду с удовольствиями и много хлопот, поскольку требовала немалых усилий. Вставал он рано утром, весь день в любую погоду преследовал оленей и иногда заезжал очень далеко. А поэтому возвращался обычно усталым и почти всегда разгневанным на кого-нибудь: ведь это занятие такое, что не всегда добиваются желанного. Однако, по общему мнению, король был самым искусным охотником своего времени.

Его охота, бывало, продолжалась непрерывно по нескольку дней, и он останавливался в деревнях, пока не поступали новости о военных действиях, ибо почти каждое лето между ним и герцогом Карлом что-нибудь происходило, а на зиму они заключали перемирие. <...>

Таким образом, удовольствие он получал лишь кратковременное и сопряженное, как я сказал, с большими трудами для него. Когда он отдыхал, его ум продолжал работать, ибо у него были дела в стольких местах, что даже удивительно; ведь он любил вмешиваться в дела своих соседей, как в свои собственные, приставляя к соседним государям своих людей и разделяя тем самым с ними власть. Когда он вел войну, то мечтал о мире или перемирии, но когда добивался мира или перемирия, то тяготился ими. Он вникал во множество мельчайших дел своего королевства, без которых спокойно мог бы обойтись, но такова уж была его натура, и он так и жил. А память его была столь велика, что он помнил все и знал всех и во всех окружавших его странах. Поистине он создан был управлять скорее миром, нежели королевством.

...Он вел отнюдь не праздную, бездумную и беззаботную жизнь. Можно ли назвать такую пору, когда он жил в радостях и удовольствиях? Я уверен в том, что с детства и вплоть до самой смерти он знал одни лишь труды и заботы, как уверен и в том, что если пересчитать все счастливые дни его жизни, когда он получал больше радостей и удовольствий, нежели забот и трудов, то их окажется очень мало, думаю, что на 20 дней, полных забот и трудов, придется только один день спокойный и счастливый. А прожил он около 61 года, хотя всегда считал, что не проживет более 60 лет, говоря, что с давних пор -- некоторые уточняют, что со времен Карла Великого, -- короли Франции не жили дольше. Но король, наш господин, прожил значительную часть своего 61-го года'. <...>

Это правда, что король, наш повелитель, создал жуткие места заключения в виде железных клеток и деревянных, обитых снаружи и изнутри железным листом, шириной около восьми футов, а высотой -- футом больше роста человека, и со страшными замками. Первым их изобрел епископ Верденский, и он же был посажен в первую из них, как только она была построена, где и пролежал 14 лет². Многие впоследствии проклинали епископа, в том числе и я, когда испытал, что это такое, проведя в заключении при нынешнем короле восемь месяцев³.

А еще король ввел страшные ножные кандалы, сделанные немцами, очень тяжелые и изнуряющие: на каждую ногу надевалось кольцо вроде ошейника, с трудом открывающееся, а к нему массивная и тяжелая цепь, на конце которой было железное ядро жуткого веса. И называли их "королевскими дочками". Я видел много знатных узников с ними на ногах; впоследствии они, к своей великой чести и радости, вышли из заключения и получили от короля большие блага. <...>

Король к концу дней своих приказал со всех сторон окружить свой дом в Плесси-ле-Тур большой железной оградой в виде массивной решетки, а на четырех углах дома поставить четырех железных "воробьев"', больших, прочных и просторных. Решетка была установлена напротив стены со стороны замка, а с другой стороны -- у крепостного рва, одетого камнем; в стену же были вделаны часто посаженные железные броши, каждая с тремя или четырьмя остриями. Кроме того, он велел, чтобы при каждом "воробье" было по 10 арбалетчиков, которые лежали бы во рвах и стреляли во всех, кто приблизится до открытия ворот, а в железных "воробьях" прятались бы в случае опасности.

Понятно, что эти укрепления были недостаточно мощны против большого числа людей или армии, но король ведь не этого боялся. Он боялся только того, чтобы какой-нибудь сеньор, или несколько сеньоров, не захватил -- то ли силой, то ли путем сговора -- замок ночью и не присвоил себе власть, вынудив его, короля, жить на положении умалишенного и не способного к управлению. Открывались ворота и спускался мост в Плесси только с восьми утра, после чего в замок входили служители; капитаны охраны расставляли обычно караул у дверей и назначали дозор из лучников у ворот и во дворе -- все как в строго охраняемой пограничной крепости. Входили в замок только через калитку и лишь с ведома короля, не считая майордома и людей таких хозяйственных служб, которые королю на глаза не показывались.

Можно ли с честью содержать короля в более тесной тюрьме, чем та, в которой он сам себя содержал? Клетки, куда он сажал других, имели по восемь футов вдоль и поперек, а сам он, столь великий король, имел для прогулок маленький двор замка. Но он даже и туда не спускался, а оставался на галерее, из которой выходил только в комнаты; и мессу слушать ходил, минуя двор.

Кто же после этого скажет, что король не страдал, если он так ограждал и оберегал себя, если питал такой страх к своим детям и всем близким родственникам, если ежедневно менял и передвигал с одной должности на другую своих слуг и людей, живших при нем и обязанных ему и почестями, и благами, -- ведь никому из них он не осмеливался довериться, обрекая себя на столь необычные узы и заточение. Правда, место его заточения было большим, чем обычная тюрьма, однако и сам он был больше, чем обычный узник.

Могут, пожалуй, возразить, что бывали люди и более мнительные^, чем он. Но они жили не в мое время и, может быть, не отличались такой мудростью, и не имели столь добрых подданных; к тому же они, возможно, были жестокими тиранами, тогда как наш король не-причинил зла никому, кто его не оскорбил.

Перевод Ю. П. Малинина

Из "Великой хартии вольностей"

"Великая хартия вольностей" (Magna Charta Libertatum) -- грамота. подписанная Иоанном Безземельным 15 июня 1215 г., ограничивала власть короля в пользу баронов и церковных феодалов, отвечала интересам также горожан и свободного крестьянства. Никаких прав не получили вилланы (крепостные) -- основная масса английского народа.

Иоанн, Божьей милостью король Англии, сеньор Ирландии, герцог Нормандии и Аквитании и граф Анжу, архиепископам, епископам, аббатам, графам, баронам, юстициариям, чинам лесного ведомства, шерифам, бейлифам', слугам и всем должностным лицам и верным своим, привет. <...>

1. Во-первых, дали мы перед Богом свое согласие и настоящей хартией нашей подтвердили за нас и за наследников наших на вечные времена, чтобы английская церковь была свободна и владела своими правами в целости и своими вольностями неприкосновенными, что явствует из того, что свободу выборов, которая признается важнейшей и более всего необходимой английской церкви, мы по чистой и доброй воле, еще до несогласия, возникшего между нами и баронами нашими, пожаловали и грамотой нашей подтвердили и получили подтверждение ее от сеньора папы Иннокентия Третьего, которую и мы будем соблюдать и желаем, чтобы ее добросовестно на вечные времена соблюдали и наследники наши. Пожаловали мы также всем свободным людям королевства нашего за нас и за наследников наших на вечные времена все нижеписаные вольности, чтобы имели их и владели ими они и их наследники от нас и от наследников наших.

2. Если кто из графов или баронов или других держателей, держащих от нас непосредственно за военную повинность, умрет и в момент его кончины наследник его будет совершеннолетен и обязан будет платить рельеф², то он (наследник) должен получить свое наследство после уплаты старинного рельефа, т. е. наследник или наследники графа (должен уплатить) за целую графскую баронию сто фунтов (стерлингов), наследник или наследники барона за целую баронию сто фунтов, наследник или наследники рыцаря, владеющего целым рыцарским фьефом³, сто шиллингов самое большее; а кто меньше должен платить, пусть и дает меньше, согласно древнему обычаю фьефов. <...>

12. Ни щитовые деньги, ни пособие не должны взиматься в королевстве нашем иначе, как по общему совету королевства нашего (nisi per commune consilium regni nostri), если это не для выкупа нашего из плена и не для возведения в рыцари первородного сына нашего и не для выдачи первым браком замуж дочери нашей первородной; и для лот должно выдавать лишь умеренное пособие; подобным же образом йй.й.й лежит поступать и относительно пособий с города Лондона.

13. И город Лондон должен иметь все древние вольности и свободные свои обычаи как на суше, так и на воде. Кроме того, мы желаем и соизволяем, чтобы все другие города и бурги, и местечки, и порты имели все вольности и свободные свои обычаи.

14. А для того чтобы иметь общий совет королевства при обложении пособием в других случаях, кроме трех вышеназванных, или для обложения щитовыми деньгами, мы повелим позвать архиепископов, епископов, аббатов, графов и старших баронов нашими письмами за нашими печатями; и кроме того, повелим позвать огулом через шерифов и бейлифов наших всех тех, которые держат от нас непосредственно; [повелим позвать мы всех их] к определенному дню, т. е. по меньшей мере за сорок дней до срока, и в определенное место; и во всех этих призывных письмах объясним причину приглашения; и когда будут таким образом разосланы приглашения, в назначенный день будет приступлено к делу при участии и совете тех, которые окажутся налицо, хотя бы и не все приглашенные явились.

15. Мы не позволим впредь никому брать пособие со своих свободных людей кроме как для выкупа его из плена и для возведения в рыцари его первородного сына и для выдачи замуж первым браком его первородной дочери; и для этого надлежит брать лишь умеренное пособие.

16. Никто не должен быть принуждаем к несению большей службы за свой рыцарский лен или за другое свободное держание, чем та, какая следует с него.

17. Общие тяжбы не должны следовать за нашей курией, но должны разбираться в каком-нибудь определенном месте.

18. Расследования о новом захвате, о смерти предшественника и о последнем представлении на приход должны производиться только в своих графствах и таким образом: мы или, если мы будем находиться за пределами королевства, наш верховный юстициарий будем посылать двух судей в каждое графство четыре раза в год, которые вместе с четырьмя рыцарями каждого графства, избранными графством, должны будут разбирать в графстве в определенный день и в определенном месте графства вышеназванные ассизы.

19. И если в день, определенный для собрания графства, вышеназванные ассизы не могут быть рассмотрены, то должно остаться столько рыцарей и свободных держателей из тех, которые присутствовали в этот день в собрании графства, чтобы с их помощью могли быть составлены надлежащим образом судебные приговоры соответственно тому, более важное или менее важное будет каждое из дел [подлежащих их решению].

20. Свободный человек будет штрафоваться за малый проступок только сообразно роду проступка, а за большой проступок будет штрафоваться сообразно важности проступка, причем должно оставаться неприкосновенным его основное имущество; таким же образом [буде1 штрафоваться] и купец, и его товар останется неприкосновенным; и виллан таким же образом будет штрафоваться, и у него останется неприкосновенным его инвентарь, если они подвергнутся штрафу с нашей стороны; и никакой из названных выше штрафов не будет наложен иначе, как на основании клятвенных показаний честных людей из соседей [обвиняемых].

21. Графы и бароны будут штрафоваться не иначе, как при посредстве своих пэров, и не иначе, как сообразно роду проступка.

22. Клирик будет штрафоваться в качестве держателя своего светского держания не иначе, чем другие [держатели], названные выше, а не сообразно величине своей церковной бенефиции. <...>

Перевод Д. М. Петрушевского

Жизнь крестьян в Англии

(по поэме В. Ленгленда)

Вильям Ленгленд (ок. 1332 -- ок. 1377) -- автор аллегорической поэмы "Видение о Петре-Пахаре", выходец из крестьян, получил воспитание в монастыре. Поэма распространялась не только среди грамотных людей, но и среди неграмотного сельского населения. Образ простого земледельца Петра-Пахаря произвел сильное впечатление на современников и отразился в проповедях лоллардов. В поэме Ленгленда в аллегорической форме отразился протест против социальной несправедливости.

...бедняки в своих хижинах, Обремененные кучей детей и рентой в пользу землевладельца.

Все, что они зарабатывают пряденьем, чтобы сварить похлебку

И купить молока и муки и накормить детей --

Детей, которые постоянно с плачем просят пищи, --

Все это они должны отдать как плату за свои дома, А им самим приходится страдать от голода.

Им приходится со стоном вставать ночью, Чтобы в тесной каморке покачать колыбель, И в то же время им приходится работать не покладая рук.

Горько слышать жалобы женщины, живущей в бедной хижине.

А иные стараются не показывать вида, Стыдясь просить, стыдясь, чтобы соседи увидели

Всю их нужду, в полдень и вечером.

Много детей -- и только пара рук, Чтобы одеть и накормить их. Пара пенсов заработка --

И много ртов, которые кормятся на эти пенсы.

Хлеб и жидкое пиво для них пир.

Холодное мясо и холодная рыба для них жареная дичь.

На грош съедобных улиток --

Вот их праздничная пища в пятницы и постные дни.

Было бы милосердием помочь тем, кто несет такое тяжкое дело.

Перевод Ц.Б. Коган-Бернштейн

Борьба Ланкастеров и Йорков

(по Филиппу де Комину)

Затем следует сказать о великом и могущественном короле Англии Эдуарде. В ранней юности он был свидетелем того, как был разбит и погиб в сражении его отец, герцог Йоркский, вместе с отцом графа Варвика. Граф Варвик опекал короля Эдуарда и вел его дела, пока тот был молод. По правде говоря, он и сделал его королем, ради чего свергнул короля Генриха, который многие годы царствовал в Англии и был, по моему и всеобщему суждению, настоящим королем; однако такие вещи, как королевства и большие сеньории. Господь Бог держит в своих руках и распоряжается ими по своей воле, ибо Он -- начало всего. <...>

Возвращаясь к королю Эдуарду, нужно сказать, что в тот момент, когда он достиг своих целей, он был юным и самым красивым на свете государем; он, как никто, любил развлечения, женщин, празднества, пиры и охоту. И, как мне кажется, эта пора приятной жизни продолжалась 16 лет или около того, пока не начались разногласия с графом Варвиком'. Хотя король был изгнан из королевства, борьба эта тянулась недолго, и король вернулся, одержав победу. Он стал больше, чем прежде, предаваться удовольствиям, не боясь никого, очень растолстел и располнел. И в расцвете лет от этих излишеств у него начались боли в пояснице, и он довольно быстро умер от удара, и после него погиб весь его род. <..·>

Король Эдуард оставил жену и двух прекрасных сыновей: одного звали принцем Уэльским, а другого герцогом Йоркским. Герцог Глостерский, брат покойного короля Эдуарда, взял на себя руководство племянником, принцем Уэльским, и принес ему оммаж¹ как своему королю, и отвез в Лондон якобы для коронации, а в действительности -- чтобы извлечь из убежища в Лондоне его брата, который прятался там со своей матерью, не доверявшей ему.

В конечном счете с помощью одного епископа -- епископа Батского, которого король Эдуард некогда сделал канцлером, а затем лишил должности и заключил в тюрьму, откуда освободил за большие деньги, он совершил поступок, о котором Вы сейчас услышите. Этот епископ открыл герцогу Глостерскому, что король Эдуард в свое время влюбился в одну английскую даму и обещал ей, что женится, если только она допустит его до своей постели, и она согласилась. И епископ сказал, что он их обвенчал, и при этом присутствовали только он сам и они оба³. Он был человеком придворным и никому этого не сообщил, даже помог заставить молчать эту даму, так что дело оставалось в тайне. Позднее король Эдуард женился на дочери одного английского дворянина по имени монсеньор Риверс, которая была вдовой⁴ и имела двоих сыновей и в которую он влюбился.

Когда епископ Батский раскрыл эти обстоятельства герцогу Глостерскому, тот воспользовался ими, чтобы привести в исполнение зловещий замысел. Он приказал убить двух своих племянников и провозгласил себя королем -- королем Ричардом. Двоих дочерей брата он объявил на заседании парламента незаконнорожденными и лишил их королевского герба; всех добрых слуг покойного брата, во всяком случае тех, кого удалось схватить, он велел казнить'.

Однако его жестокости продолжались недолго, ибо в то время, когда он был преисполнен самой великой гордыни, какой не преисполнялся ни один английский король за 100 лет, и когда он казнил герцога Бекингемского и держал наготове большую армию, Господь ниспослал ему совершенно ничтожного врага: это был происходящий из рода Ланкастеров граф Ричмонд², живший пленником в Бретани, а ныне являющийся королем Англии... Этот граф Ричмонд в течение 15 лет или около того пробыл пленником в Бретани у герцога Франциска, недавно умершего, в руки которого попал из-за бури, когда пытался бежать во Францию вместе с графом Пемброком, своим дядей. <...>

...Граф Ричмонд стал опасаться, как бы герцогу не надоело расходоваться на него, ибо при нем состояло около 500 англичан, и как бы он, в ущерб ему, не вступил в соглашение с королем Ричардом, поскольку тот этого добивался, поэтому он, не попрощавшись с герцогом, уехал вместе со своим отрядом...

И наш нынешний король дал его спутникам большую сумму денег и несколько орудий. На нормандском судне он добрался до Уэльса, откуда был родом. Король Ричард двинулся ему навстречу, но с графом Ричмондом соединился английский рыцарь сеньор Стенли³, муж его матери, который привел к нему около 26 тысяч человек. Произошло сражение, и на поле боя погиб король Ричард, а граф Ричмонд на том же поле короновался короной Ричарда и стал королем Англии.

Разве можно назвать все это Фортуной? Это же истинный суд Божий! Чтобы это стало более понятно, скажу еще, что, как только король Ричард совершил жестокое убийство двух племянников, о чем я выше говорил, он потерял свою жену, и некоторые говорят, что он сам умертвил ее⁴. У него был единственный сын, и тот рано умер.

Перевод Ю. П. Малинина