Биография В.Г. Белинского

Внук священника в селе Белыни (Нижнеломовского уезда Пензенской губернии) и сын лекаря, служившего в Балтийском флоте. Родился 30 мая 1810, по другим сведениям 1 (13) июня 1811 года в семье флотского врача в Свеаборге (Суоменлинна, крепость, ныне входящая в черту Хельсинки, Финляндия), где в то время жил его отец Григорий Никифорович Белинский (1784--1835), переселившийся впоследствии (1816) на службу в родной край и получивший место уездного врача в городе Чембаре.

Выучившийся чтению и письму у учительницы, Белинский был отдан в только что открывшееся в Чембаре уездное училище, откуда в 1825 году перешёл в губернскую гимназию, где пробыл 3? года, но не окончил курса (в то время четырёхлетнего), потому что гимназия не удовлетворяла его, и задумал поступить в Московский университет. Исполнение этого замысла было очень нелегко, потому что отец, по ограниченности средств, не мог содержать сына в Москве; но юноша решился бедствовать, лишь бы только быть студентом. В августе 1829 года он был зачислен в студенты по словесному факультету, а в конце того же года принят на казённый счёт.

Университетские годы

С 1829 по 1832 года учился на словесном отделении философского факультета Московского университета. Поступление в университет, помимо сдачи экзаменов, было сопряжено с целом рядом формальностей. В частности требовалось поручительство «о непринадлежности к тайным обществам». Такое проучительство предоставил генерал Дурасов -- знакомый родственников Белинского. Московский университет того времени ещё принадлежал по своему характеру и направлению к эпохе дореформенной; но в нём уже появились молодые профессора, знакомившие студентов с настоящей наукой и бывшие предвестниками блестящего периода университетской жизни 40-х годов. Лекции Николая Надеждина и Михаила Павлова вводили слушателей в круг идей германской философии (Шеллинга и Окена), вызвавших среди молодежи сильное умственное возбуждение. Увлечение интересами мысли и идеальными стремлениями соединило наиболее даровитых студентов в тесные дружеские кружки, из которых впоследствии вышли очень влиятельные деятели русской литературы и общественной жизни. В этих кружках Белинский -- и в годы своего студенчества, и позже -- нашёл горячо любимых друзей, которые ему сочувствовали и вполне разделяли его стремления (Герцен, Огарёв, Станкевич, Кетчер, Евгений Корш, впоследствии Василий Боткин и другие).

Поддаваясь влиянию носившейся тогда в воздухе философии и ещё более -- влиянию литературного романтизма, молодой студент Белинский решился выступить на литературное поприще с трагедией в стиле шиллеровских «Разбойников», заключавшей в себе, между прочим, сильные тирады против крепостного права. Представленная в цензуру (состоявшую в то время из университетских профессоров), эта трагедия не только не была разрешена к печати, но и послужила для Белинского источником целого ряда неприятностей, которые привели, в конце концов, к исключению его из университета «по неспособности» (1832). Белинский остался безо всяких средств и кое-как перебивался уроками и переводами (между прочим, перевел роман Поля де-Кока «Магдалина», Москва, 1833). Ближе познакомившись с профессором Надеждиным, основавшим в 1831 году новый журнал «Телескоп», он стал переводить небольшие статейки для этого журнала и, наконец, в сентябре 1834 года выступил с первой своей серьёзной критической статьёй, с которой, собственно, и начинается его настоящая литературная деятельность.

Первая критическая статья

Эта критическая статья Белинского, помещённая в нескольких номерах издававшейся при «Телескопе» «Молвы», под названием: «Литературные мечтания. Элегия в прозе», представляет горячо и блестяще написанный обзор исторического развития русской литературы. Установив понятие литературы в идеальном смысле и сличая с ним положение нашей литературы от Кантемира до новейшего времени, Белинский высказывает убеждение, что «у нас нет литературы» в том широком, возвышенном смысле, как он её понимает, а есть лишь небольшое число писателей. Он с уверенностью высказывает этот отрицательный вывод, но именно в нём и находит залог богатого будущего развития: этот вывод важен и дорог, как первое сознание истинного значения литературы; с него и должны были начаться её деятельное развитие и успехи. «У нас нет литературы, -- говорит Белинский. -- я повторяю это с восторгом, с наслаждением, ибо в сей истине вижу залог наших будущих успехов… Присмотритесь хорошенько к ходу нашего общества, -- и вы согласитесь, что я прав. Посмотрите, как новое поколение, разочаровавшись в гениальности и бессмертии наших литературных произведений, вместо того, чтобы выдавать в свет недозрелые творения, с жадностью предаётся изучению наук и черпает живую воду просвещения в самом источнике. Век ребячества проходит, видимо, -- и дай Бог, чтобы он прошёл скорее. Но ещё более дай Бог, чтобы поскорее все разуверились в нашем литературном богатстве. Благородная нищета лучше мечтательного богатства! Придёт время, -- просвещение разольётся в России широким потоком, умственная физиономия народа выяснится, -- и тогда наши художники и писатели будут на все свои произведения налагать печать русского духа. Но теперь нам нужно ученье! ученье! ученье!…»

В этой первой своей статье, которая произвела на читателей очень сильное впечатление, Белинский явился, с одной стороны, прямым продолжателем Надеждина, а с другой -- выразителем тех мнений о литературе и её задачах, какие высказывались в то время в кружке Станкевича, имевшем решительное влияние на развитие убеждений нашего критика. Надеждин, восставая против современного ему романтизма с его дикими страстями и заоблачными мечтаниями, требовал от литературы более простого и непосредственного отношения к жизни; кружок Станкевича, всё более и более увлекавшийся направлением философским, ставил на первый план воспитание в себе «абсолютного человека», то есть личное саморазвитие, безотносительно к окружающей нас действительности и общественной среде. Оба эти требования и были положены Белинским в основу его критических рассуждений. Их горячий тон, страстное отношение критика к своему предмету остались навсегда отличительной особенностью всего, что выходило из-под его пера, потому что вполне соответствовало его личному характеру, главной чертой которого всегда было, по словам Тургенева, «стремительное домогательство истины». В этом «домогательстве» Белинский, одарённый крайне восприимчивой и впечатлительной натурой, провёл всю жизнь, всей душой отдаваясь тому, что в данную минуту считал правдой, упорно и мужественно отстаивая свои воззрения, но не переставая, в то же время, искать новых путей для разрешения своих сомнений. Эти новые пути и указывались ему русской жизнью и русской литературой, которая именно со второй половины 30-х годов (с появлением Гоголя) начала становиться выражением действительной жизни.

Второе литературное обозрение Белинского, появившееся в «Телескопе» через полтора года после первого (1836), проникнуто тем же отрицательным духом; существенная мысль его достаточно выражается самым заглавием: «Ничто о ничём, или отчёт г. издателю „Телескопа“ за последнее полугодие (1835) русской литературы». Но появление повестей Гоголя и стихотворений Кольцова уже заставляет критика надеяться на лучшее будущее: в этих произведениях он уже видит начало новой эпохи в русской литературе. Эта мысль ещё яснее выступает в большой статье: «О русской повести и повестях Гоголя», за которой следовали статьи о стихотворениях Баратынского, Бенедиктова и Кольцова.

В 1835 года Надеждин, уезжая на время за границу, поручил издание «Телескопа» Белинскому, который старался, сколько было возможно, оживить журнал и привлечь к сотрудничеству свежие литературные силы из круга близких к нему людей; по возвращении Надеждина, Белинский также продолжал принимать очень деятельное участие в журнале до его запрещения (1836), которое оставило Белинского без всяких средств к жизни. Все попытки найти работу были безуспешны; иной труд, кроме литературного, был для Белинского почти немыслим; изданная им в середине 1837 года «Русская грамматика» не имела никакого успеха; наконец, он заболел и должен был ехать на воды на Кавказ, где провёл три месяца. В этом безвыходном положении он мог существовать только с помощью друзей и долгов, которые были для него источником больших тревог. Это тяжёлое материальное положение Белинского несколько улучшилось только в начале 1838 года, когда он сделался негласным редактором «Московского Наблюдателя», перешедшего от прежних издателей в другие руки. В этом журнале Белинский явился таким же неутомимым работником, каким был прежде в «Телескопе»; здесь помещён целый ряд его крупных критических статей (между прочим, подробный трактат о «Гамлете»), 5-актная драма «Пятидесятилетний дядюшка или странная болезнь», после которой Белинский окончательно убедился, что его призвание -- только в критике.

Влияние кружка Станкевича на Белинского

В эти годы Белинский находился под влиянием кружка Станкевича, -- кружка, направившего в это время все свои умственные силы на изучение философской системы Гегеля, которая разбиралась до мельчайших подробностей и комментировалась в бесконечных спорах. Главным оратором кружка являлся М. А. Бакунин, поражавший своей начитанностью и диалектикой. Идя вслед за ним, Белинский всецело усвоил одно из основных положений Гегелевского миросозерцания: «всё действительное разумно», -- и явился страстным защитником этого положения в самых крайних логических его последствиях и особенно в применении к действительности русской.

Белинский и его друзья в те годы «жили» философией, на всё смотрели и всё решали с философской точки зрения. Это было время их первого знакомства с Гегелем, и восторг, возбуждённый новизной и глубиной его идей, на некоторое время взял верх над всеми остальными стремлениями передовых представителей молодого поколения, сознавших на себе обязанность быть провозвестниками неведомой у нас истины, которая казалась им, в пылу первого увлечения, всё объясняющей, всё примиряющей и дающей человеку силы для сознательной деятельности. Органом этой философии и явился «Московский Наблюдатель» в руках Белинского и его друзей. Его характерными особенностями были: проповедь полного признания «действительности» и примирения с нею, как с фактом законным и разумным; теория чистого искусства, имеющего целью не воспроизведение жизни, а лишь художественное воплощение «вечных» идей; преклонение перед немцами, в особенности перед Гёте, за такое именно понимание искусства, и ненависть или презрение к французам за то, что они вместо культа вечной красоты вносят в поэзию временную и преходящую злобу дня. Все эти идеи и развивались Белинским в статьях «Московского Наблюдателя» с обычной страстностью, с которой он всегда выступал на защиту того, во что верил; прежняя проповедь личного самосовершенствования, вне всякого отношения к вопросам внешней жизни, сменилась теперь поклонением общественному статус-кво.

Белинский утверждал, что действительность значительнее всех мечтаний, но смотрел на неё глазами идеалиста, не столько старался её изучать, сколько переносил в неё свой идеал и верил, что этот идеал имеет себе соответствие в нашей действительности или что, по крайней мере, важнейшие элементы действительности сходны с теми идеалами, какие найдены для них в системе Гегеля. Такая уверенность, очевидно, была лишь временным и переходным увлечением системой и скоро должна была поколебаться. Этому содействовали, главным образом, два обстоятельства: во-первых, жаркие споры Белинского и его друзей с кружком Герцена и Огарёва, уже давно покинувших теоретическое философствование ради изучения вопросов общественных и политических, и оттого постоянно указывавших на резкие и непримиримые противоречия действительности с идеалами, и, во-вторых, более тесное и непосредственное соприкосновение с русской общественной жизнью того времени, вследствие переезда Белинского в Петербург.

Работа в «Отечественных Записках»

Этот переезд состоялся в конце 1839 года, когда Белинский, убедившись в материальной невозможности продолжать издание «Наблюдателя» и бороться с увеличивающейся нуждой, вошёл, через И. И. Панаева, в переговоры с А. А. Краевским, и принял его предложение взять на себя критический отдел в «Отечественных Записках». С болью в сердце оставлял он Москву и друзей своих, и в Петербурге долго ещё не мог освоиться со своим новым положением: его первые статьи в «Отечественных Записках» (о «Бородинской годовщине», о Менцеле, о «Горе от ума») ещё носят на себе «московский» отпечаток, даже усиленный, как будто критик хотел во что бы то ни стало довести свои выводы о разумной действительности до самого крайнего предела. Но действительность, при более близком знакомстве с нею, ужаснула его, -- и старые вопросы, занимавшие его мысль, мало-помалу стали являться перед ним в другом свете. Весь запас нравственных стремлений к высокому, пламенной любви к правде, направлявшийся прежде на идеализм личной жизни и на искусство, обратился теперь на скорбь об этой действительности, на борьбу с её злом, на защиту беспощадно попираемого ею достоинства человеческой личности. С этого времени критика Белинского приобретает значение общественное; она всё больше и больше проникается живыми интересами русской жизни и вследствие этого становится всё более и более положительной. С каждым годом в статьях Белинского мы находим всё меньше и меньше рассуждений о предметах отвлечённых; всё решительнее становится преобладание элементов данных жизнью, всё яснее признание жизненности -- главной задачей литературы.

«Мы живём в страшное время, -- писал он ещё в 1839 году, -- судьба налагает на нас схиму, мы должны страдать, чтобы нашим внукам легче было жить… Нет ружья, -- бери лопату, да счищай с „расейской“ публики (грязь). Умру на журнале, и в гроб велю положить под голову книжку „Отечественных Записок“. Я -- литератор; говорю это с болезненным и вместе радостным и горьким убеждением. Литературе расейской -- моя жизнь и моя кровь… Я привязался к литературе, отдал ей всего себя, то есть сделал её главным интересом своей жизни…»

И в самом деле, «Отечественные Записки» поглощали теперь всю деятельность Белинского, работавшего с чрезвычайным увлечением и вскоре успевшего завоевать своему журналу, по влиянию на тогдашних читателей, первое место в литературе. В целом ряде больших статей Белинский является теперь уже не отвлечённым эстетиком, а критиком-публицистом, разоблачающим фальшь в литературе. От литературы он требует возможно более полного изображения действительной жизни: «Свобода творчества, -- говорит он в одной из своих статей, -- легко согласуется со служением современности; для этого не нужно принуждать себя писать на темы, насиловать фантазию; для этого нужно только быть гражданином, сыном своего общества и своей эпохи, усвоить себе его интересы, слить свои стремления с его стремлениями; для этого нужна симпатия, любовь, здоровое практическое чувство истины, которое не отделяет убеждения от дела, сочинения от жизни».

Последние годы

Кроме ежегодных обозрений текущей литературы, в которых взгляды Белинского высказывались с особенной полнотой и последовательностью, кроме статей о театре и массы библиографических и политических заметок, Белинский поместил в «Отечественных Записках» 1840--1846 гг. статьи о Державине, Лермонтове, Майкове, Полежаеве, Марлинском, о русской народной поэзии и ряд больших статей о Пушкине (1844), составивших целый том и представляющих, в сущности, историю русской литературы от Ломоносова до смерти Пушкина.

Между тем здоровье Белинского, изнуряемое спешной журнальной работой, становилось всё хуже и хуже: у него уже развивалась чахотка.

Герцен так описал Белинского в тот период: «Без возражений, без раздражения он не хорошо говорил, но когда он чувствовал себя уязвлённым, когда касались до его дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы щёк и голос прерываться, тут надобно было его видеть: он бросался на противника барсом, он рвал его на части, делал его смешным, делал его жалким и по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль. Спор оканчивался очень часто кровью, которая у больного лилась из горла; бледный, задыхающийся, с глазами, остановленными на том, с кем говорил, он дрожащей рукой поднимал платок ко рту и останавливался, глубоко огорчённый, уничтоженный своей физической слабостью».

Осенью 1845 года он выдержал сильную болезнь, грозившую опасностью его жизни; срочная работа становилась ему невыносима; отношения с редакцией «Отечественных Записок» стали расстраиваться, и в начале 1846 года Белинский совсем оставил журнал. Лето и осень этого года он провёл вместе с артистом Щепкиным на юге России, а по возвращении в Петербург сделался постоянным сотрудником нового журнала «Современник», издание которого взяли на себя Н. А. Некрасов и И. И. Панаев, собравшие вокруг себя лучшие литературные силы того времени. Но дни Белинского были уже сочтены. Не считая мелких библиографических заметок, ему удалось напечатать в «Современнике» только одну большую статью: «Обозрение литературы 1847 года».

Усилившаяся болезнь заставила его предпринять поездку за границу (с мая по ноябрь 1847 г.), но эта поездка не принесла ожидаемого облегчения; Белинский медленно угасал и скончался 26 мая (7 июня) 1848 года в Санкт-Петербурге. Похоронен на Литераторских мостках на Волковском кладбище Санкт-Петербурга.

Адреса в Санкт-Петербурге

12.1839 года -- Галерная улица, 25;

05. -- 07.11.1840 года -- доходный дом Алексеева -- 6-я линия, 53;

01.06.1841 -- 11.1842 года -- доходный дом Бутаровой -- Средний проспект, 22;

11.1842 -- 04.1846 -- дом И. Ф. Лопатина -- Невский проспект, 68;

10.1846 -- 05.1847 -- доходный дом Фёдорова -- набережная реки Фонтанки, 17.

Значение

Значение Белинского и его влияние в русской литературе было громадно и чувствуется до сих пор. Он не только указал тот путь, по которому должна идти литература, чтобы стать общественной силой, но явился учителем и руководителем молодого поколения писателей, -- плеяды 40-х годов, все представители которой прежде всего и больше всего обязаны идейной стороной своих произведений именно Белинскому. С восторгом приветствуя всякое вновь появляющееся дарование, Белинский почти всегда безошибочно угадывал будущий путь развития и своей искренней, увлекательной и страстной проповедью неотразимо влиял на направление молодых деятелей литературы. Выработанные им теоретические положения сделались общим достоянием и в большинстве сохраняют свою силу до настоящего времени; а благородное и неустанное искание истины и высокий взгляд на просветительное и освободительное значение литературы останется навсегда дорогим заветом для новых литературных поколений.

Достоевский в «Дневнике писателя» дал оценку Белинскому: «Белинский был по преимуществу не рефлективная личность, а именно беззаветно восторженная, всегда, во всю его жизнь. (…) Выше всего ценя разум, науку и реализм, он в то же время понимал глубже всех, что одни разум, наука и реализм могут создать лишь муравейник, а не социальную „гармонию“, в которой бы можно было ужиться человеку. Он знал, что основа всему -- начала нравственные. В новые нравственные основы социализма (который, однако, не указал до сих пор ни единой, кроме гнусных извращений природы и здравого смысла) он верил до безумия и безо всякой рефлексии; тут был один лишь восторг. Но, как социалисту, ему прежде всего следовало низложить христианство; он знал, что революция непременно должна начинать с атеизма. Ему надо было низложить ту религию, из которой вышли нравственные основания отрицаемого им общества. Семейство, собственность, нравственную ответственность личности он отрицал радикально. Без сомнения, он понимал, что, отрицая нравственную ответственность личности, он тем самым отрицает и свободу её; но он верил всем существом своим (гораздо слепее Герцена, который, кажется, под конец усомнился), что социализм не только не разрушает свободу личности, а, напротив, восстановляет её в неслыханном величии, но на новых и уже адамантовых основаниях».

Увековечивание памяти

В 1917 году железнодорожная станция в городе Каменка Пензенской области названа станцией Белинская.

В 1948 году город Чембар Пензенской области был переименован в город Белинский. Он является административным центром Белинского района Пензенской области. В 1938 году в этом городе был открыт единственный в России литературно-мемориальный музей В. Г. Белинского, а впоследствии был установлен памятник критику.

Имя В. Г. Белинского присвоено Пензенскому государственному педагогическому университету, классической гимназии № 1 г Пензы, средней школе в г. Белинский, центральной городской библиотеке Пензы, одному из городских скверов Пензы и Центральному парку культуры и отдыха г. Пензы (ЦПКиО пензенцы обычно называют кратко -- «Парк Белинского»).

В г. Пензе созданы четыре памятника В. Г. Белинскому:

в сквере Белинского, расположенном в центре города, перед областным драматическим театром (скульптор -- Евгений Вучетич). Этот памятник является объектом культурного наследия федерального значения;

перед главным корпусом Пензенского государственного педагогического университета им. В. Г. Белинского (будущий критик изображён в юные годы, в студенческой форме XIX века);

Бюст на входе в Центральный парк культуры и отдыха им. Белинского;

Бюст на улице Белинского.

В городах Пенза, Кузнецк, Каменка, Никольск, р.п. Колышлей и других населённых пунктах Пензенской области существуют улицы Белинского.

Улицы Белинского также есть во многих городах России и других стран СНГ (Липецке, Кишинёве, Одессе, Алма-Ате и пр.).