Зимний дворец

Зимний дворец построен во второй половине царствования имп. Елизаветы Петровны выдающимся зодчим XVIII в., ее «обер-архитектором», графом Бартоломео Растрелли . Постройка дворца началась в 1754 г., т.-е. через пятьдесят лет после основания Петербурга, когда город только что стал застраиваться; сооружению в императорской резиденции огромного и великолепного дворца придавалось в то время весьма важное значение: «строение каменного зимнего дворца строится для одной славы всероссийской и потому следует правительствующему сенату во всех случаях не отменно стараться, чтобы оное безостановочно приведено было к окончанию» - в таких выражениях изъяснял Растрелли волю императрицы, обращаясь в Сенат об отпуске денег на постройку. Со всех концов России были вызваны на работу лучшие мастера; много труда было положено для создания дворца, а истраченные на постройку громадные денежные суммы вызывали, по-видимому, и чрезвычайное напряжение средств страны, т. к. приходилось отпускать деньги не только из «комнатных» сумм, составлявшихся главным образом из сборов за соль - «соляные деньги», но и из государственных сборов за вино, из так называемых «кабацких» доходов. Дворец строился около восьми лет, а внутренняя его отделка была закончена лишь при Екатерине II в конце 1760-х гг. - Большой пожар во дворце, происшедший в 1837 г., совершенно уничтожил всю внутреннюю его отделку и не оставил нам никаких следов его былого великолепия, так как все живописные работы, резные и пр. украшения, исполненные превосходными мастерами того времени, погибли в огне.

Изложение приводимых нами исторических сведений о дворце распадается таким образом на два существенных для дворца периода: первый от начала постройки и до пожара 1837 года, а второй - от восстановления его в 1839 г. и до наших дней. Но прежде чем перейти к описанию того, как был осуществлен проект Растрелли, следует вкратце ознакомиться с тем, где были первые резиденции в Петербурге, какие здания находились на месте нынешнего 3имнего дворца и чем была вызвана его постройка.

В июне 1754 г. состоялся следующий указ Елизаветы Петровны Сенату о постройке нынешнего дворца: «Понеже в С.-Петербурге наш Зимний Дворец не токмо для приему иностранных министров и отправления при Дворе во уреченные дни праздничных обрядов, по великости нашего императорского достоинства,. но и для умещения нам с потребными служительми и вещьми доволен быть не может, для чего мы вознамерились оный наш Зимний Дворец с большим пространством в длине, ширине и вышине перестроить, на которую перестройку по смете потребно до 900.000 рублев, какой суммы, расположаную на два года, из наших соляных денег взять невозможно. Того для повелеваем нашему Сенату сыскать и нам представить, из каких доходов такую сумму по 430 или 450 тысяч рублев на год взять к тому делу возможно, считая с начала сей 1754 и будущий 1755 годы, и чтобы сие учинено было немедленно, дабы не упустить нынешнего зимнего пути для приготовления припасов к тому строению». Сенат отпустил 859.555 р. 81 к. «из прибыльных кабацких денег» с тем, чтобы они выдавались в течение двух-трех лет руководителю работ ген. Фермору , в ведение которого поступила учрежденная тогда же «особая контора строения ея и. в зимнего дома».

Для того, чтобы закончить постройку возможно скорее и с наименьшей затратой средств, Сенат отдал 9 марта 1755 г. следующие любопытные распоряжения: 1) «Реки, впадающие в Волхов и в Ладожский канал, також и в Неву реку, Тосну, Мию и др. реки, по которым, что можно достать, - отдать в ведомство канцелярии от строений на три года, чтоб никто ни лесов, ни дров, ни камня там на иные работы не заготовлял кроме оной канцелярии»; 2) выслать по наряду в Петербург на постройку каменщиков, плотников, столяров, литейщиков и пр. мастеров, и 3) командировать для той же цели 3.000 солдат.

Для присылки рабочих были посланы офицеры, объехавшие большую часть России; они выдавали рабочим по 3 рубля каждому на дорогу независимо от расстояния, а по приезде в столицу мастерам приходилось безрезультатно торговаться в «конторе строения» и принимать те условия оплаты труда, какие им предлагали, так как вернуться домой уже представлялось затруднительным.

Вскоре Нева от Смольного монастыря и до места постройки была запружена судами и барками со строительными материалами, а вокруг дворца возник целый рабочий городок; организацией работ ведала указанная выше «контора строения» под общим руководством сначала ген. Фермора, а затем бригадира Данненберга; конторе предписано было не только во всем следовать утвержденному плану, но и руководствоваться в точности указаниями оберархитектора; об условиях жизни на постройке дает интересный материал статья: «Сооружение Зимнего дворца» Н. Кукольника, напечатанная в 1841 году в «Северном Вестнике», откуда мы и приводим некоторые сведения. Оплата труда настолько была незначительна, что «при расчетах, за вычетом израсходованных на харчи денег, получать не находилось ничего, а нередко еще и за рабочими оставались кормовые передержки»; «вскоре от перемены кли-мата, недостатка в здоровой пище и от дурной одежды появились разнородные болезни»; многие рабочие «не могли найти крова, жили на лугу вплоть до Мойки и Невской перспективы в шалашах или в слободах в отдаленных частях города»; хотя беднейшим из них раздавали тулупы и сапоги и делали разные льготы, «но не было устройства и положение работников нимало не улучшалось, а в 1759 году представляло поистине печальную картину. Беспорядки продолжались во все время построения и начали уменьшаться тогда только, когда прекратились некоторые главнейшие работы и несколько тысяч народа разбрелось во-свояси»;«затруднения возобновлялись, а иногда и в худшем виде до того, что в 1757 году многие каменщики за неуплатой заработанных денег, ходили по миру и даже, как тогда рассказывали, умирали с голода». На постройке, где участвовало так много народа, не могло не развиться воровство, похищали главным образом свиней и потому для «отвращения предосудительных поступков назначены были особые священники, указами повелено было соблюдать посты, исповедываться и причащаться». «Неизвестно для чего старались еще восстановить силу устаревшего Петровского указа о бородах; ослушным снимали бороды и наказывали; запретили также ходить в русских рубахах, а делали мастеровым, на их счет, сорочки и сапоги немецкие». Рабочие, как видно, терпели много лишений на постройке; строителю же дворца Растрелли приходилось испытывать много нравственных огорчений, так как работа не спорилась, деньги отпускались крайне неаккуратно: так напр., в 1758 г. отпуск денег почти совсем прекратился, что угрожало полной остановкой работ. «Труды и огорчения от остановок были причиной довольно продолжительной болезни Растрелли в ноябре 1760 г.; больной он не переставал действовать; предписания и рапорты подписывал за него его помощник Фельтен»; к весне 1761 г. он поправился и к осени того же года дворец был закончен вчерне. Императрица осматривала свое будущее жилище, осталась им довольна и торопила Растрелли окончанием, неоднократно спрашивая его, когда же будет готов дворец, и получала от него обычный ответ, что задержка происходит лишь из-за неаккуратного и скудного отпуска средств. На время работ Елисавета Петровна переехала 5 ноября 1755 г. в особо выстроенный Растрелли временный деревянный дворец (в районе б. Морской улицы и Невского пр.) и здесь, не дождавшись конца постройки, умерла 25 декабря 1761 г. Преемник ее, Петр III, объявив Растрелли о своем желании переехать в новый дворец на Пасху 1762 г., предоставил в его распоряжение необходимых рабочих и требуемые им деньги, а Растрелли, как пишет в своих донесениях за 1762 г. датский посланник, «обещал изготовить к этому времени 100 комнат», но так как они были еще не совсем отделаны, то работали день и ночь. Внутренняя отделка плафоны, десюдепорты (картины над дверями), золотарные и пр. работы были поручены, главным образом, иностранным мастерам - Валериани, Перезинотти, Фонтебасу, Градици, Лепренсу, Жиллету, Дункеру и пр.; велись переговоры с знаменитым итальянским художником Тьеполо о поручении ему написать за 20.000 р. плафон для одного из зал, но проект этот не осуществился.

В последние дни перед переездом Петра III во дворец луг перед ним был настолько загроможден строительными материалами и временными постройками, что ко дворцу нельзя было подъехать, а между тем луг надо было очистить до переезда императора.

Тогда явилась мысль предложить жителям брать себе все, что кому покажется подходящим, о чем и сообщено было по городу через полицию. О последствиях этого распоряжения дает любопытные сведения А. Т. Болотов в своих записках: «И что же произошло тогда от сей публикации. Весь Петербург властно как взбеленился в один миг от того. Со всех сторон и изо всех улиц бежали и ехали целые тысячи народа. Всякий спешил и, желая захватить что-нибудь получше, бежал без ума, без памяти и добежав, кромсал, рвал и тащил, что ни попалось ему прежде всего в руки, и спешил относить или отвозить в дом свой и опять возвращаться скорее. Шум, крик, вопль, всеобщая радость и восклицания наполняли тогда весь воздух»... «Сам государь не мог довольно нахохотаться смотря на оное, ибо было сие перед обоими дворцами - старым и новым». «И что же, не успело истинно пройти несколько часов, как от всего несметного множества хижин, лачужек, хибарок и шалашей не осталось ни одного бревнышка, ни одного отрубочка и ни единой дощечки, а к вечеру как не бывало и всех щеп, мусора и другого дрязга».

Во дворце Петр Ш выбрал для себя комнаты во 2 этаже, выходившие углом на Дворцовую площадь и на б. Миллионную; императрицу он «помещает на отдаленном конце нового Зимнего дворца, а ближе к себе на антресолях свою любимицу, толстую фрейлину графиню Е. Р. Воронцову»... Секретарь Акад. Наук Штелин рассказывает в своих «Записках», что при вступлении Петра III во дворец Растрелли поднес ему большой план дворца. Петр, взяв план в свои комнаты, сказал окружающим: «Я должен подарить что-нибудь Растрелли, но деньги мне самому теперь нужны. Я знаю, что сделаю, и это будет для него приятнее денег. Я дам ему свои голштинскии орден, он не беден и с амбицией и примет это за особую милость, и я разделяюся с ним честно, не тратя денег». Возложив орден, Петр оставил его к ужину при дворе. Когда граф с орденом возвратился домой, жена его, заплакав от радости, едва не лишилась чувств. В этом новом дворце император поместил и молодую принцессу Голстейн-Бок в особом флигеле, на дворе, вместе, с ее гувернанткой каждое утро в 11 ч. был перед дворцом парад». Петр III «поручил ст. сов. Штелину, как своему главному библиотекарю, устроить библиотеку в мезонине его нового зимнего дворца в Петербурге, для чего были назначены 4 большие комнаты и 2 для са-мого библиотекаря» . Несмотря на то, что внутренняя отделка дворца еще не была закончена, в апреле 1762 г, в нем уже происходил ряд празднеств.

Пребывание Петра во дворце было недолгим, всего 3 месяца, так как 12 нюня 1762 года он переехал из Зимнего дворца в Ораниенбаум и более не возвращался в столицу.

За три дня до его отъезда в Зимнем дворе состоялся парадный обед, имевший для Петра роковые последствия: на этом обеде Петр громко назвал Екатерину II «дурой» за то, что она не встала, когда провозгласили здравицу за императорскую семью. Петр хотел даже ее арестовать после обеда. Этот случай, как писала впоследствии Екатерина польскому королю Понятовскому, повлиял на ускорение сделанного ею переворота, который произошел, как известно, вне стен Зимнего дворца.

Никаких описаний комнат дворца, относящихся ко времени окончания его постройки, т.-е. к весне 1762 года, не сохранилось и единственным источником, откуда могут быть нами почерпнуты сведения о первоначальной, сделанной Растрелли, планировке зал, служат сохранившиеся в Эрмитаже планы 1 и 2 этажей дворца от 1759 г. и план 2 этажа от 1762 г. (см. рис. на стр. 9). Судя по этим планам, самые большие парадные залы находились во 2 этаже и выходили окнами на Неву, к ним вела, как и теперь, грандиозная Иорданская или, как она прежде называлась, посольская лестница. С площадки этой лестницы был вход в указанные выше залы на Неву, которых было пять (все приблизительно одной величины) . Они назывались аванзалами, так как вели к шестому громадному Тронному залу .

Этот план распределения парадных комнат уже был применен Растрелли при постройке им Большого Царскосельского дворца, где несколько антикамер вели также к большому залу. Прочие парадные покои выходили главным образом во двор; из них следует отметить еще один большой зал, или вернее галерею в 9 окон, находившуюся на месте нынешнего Гербового зала. Большая дворцовая церковь была построена Растрелли в угловом выступе дворца, обращенном на площадь и на б. Миллионную улицу, т.-е. там, где она находится и ныне.

Растрелли построил во дворце, как это видно на плане, большой придворный театр в четыре яруса; он занимал выступ дворца на площадь и на Адмиралтейство.

Член Берлинской Академии Наук Бернулли, приезжавший в Петербург в 1770 гг., дает любопытное описание этого театра, указывая, что для Академии Наук были предоставлены постоянные ложи в 3-м ярусе: «мы поехали во французскую комедию; она дается по вторникам и пятницам на иждивении царского двора на придворном театре, в Замнем дворце. Помещение уступает в размерах Берлинскому оперн-му дому и сцена уже, но партер показался мне длиннее. В нем 4 яруса лож и убранство не очень роскошно. Царицыных мест - три: одно совсем позади, насупротив сцены, как в Берлине ложа королевы; другое - позади самого оркестра, как у нашего короля, и третье - над сценою, где можно сидеть невидимо для публики. В тот же вечер шли две оперетки: «Маоtre en droit» и «Le tableau parlant». Музыкой я был очень доволен, менее актерами. Хотелось иметь получше место, ибо ложи Академии в 3-м ярусе и слишком близко к сцене. Я не имел случая быть в этом театре на итальянской опере, которая летом не дается. На этом же придворном театре, по разу в неделю, кроме дней постных, даются русские трагедии и комедии». Бернулли не был на них, но сообщает со слов акал. Штелина, что «превосходный Дмитревский, неподражаемое дарование которого известно и в Берлине», получает годового жалованья 960 руб. . В театре, при Екатерине, ставили также и балеты; десятилетний сын Екатерины Павел выступал иногда в балете, но детей привозить на спектакли, как правило, было строго запрещено.

С воцарением Екатерины II в жизни дворца наступает небольшой перерыв по случаю отъезда ее в сентябре 1762 г. в Москву на коронацию; летом 1763г. она возвратилась в Петербург, где жила в Летнем дворце (находился у Летнего сада на месте нынешнего Инженерного замка) до 14 октября 1763 г., когда состоялся «с обыкновенной церемонней» ее переезд «в Зимний каменный дом»; на другой день туда же переехал ее сын Павел; с 22 октября блестящая придворная жизнь начинается в новом дворце публичным маскарадом, а с 15 декабря открываются двери и «нового оперного дома» во дворце.

Дворец в течение первых 10 лет царствования Екатерины достраивался и украшался внутри, но Растрелли уже не принимал более участия; работы производились под наблюдением главного директора над строениями II. Бецкого, а на смену Растрелли (в 1764 г. он уехал, получив 1.000 руб. на дорогу и ежегодный пенсион в 1.000 руб.) явились его помощники Чевакинский и Фельтен и новые архитектора - Валлен де-ла Мотт (строитель Эрмитажного павильона) и Гваренги. В живописных работах участвовали иностранцы - Торелли, Гуаранси, Ангели и др. К концу 1760-х гг. дворец был закончен и расход на его постройку простирался приблизительно до двух с половиной миллионов рублей, сумма по тому времени огромная.

До 1780 гг. никаких существенных переделок во дворце не происходило. В 1783 г. по указу Екатерины произведен был отпуск денег на сломку дворцового театра и на «переделку из бывшего театра покоев», и тогда же арх. Гваренги было поручено построить для придворных спектаклей новый Эрмитажный театр.

Затем в 1790 гг., к концу царствования Екатерины, три средние парадные аванзалы на Неву подверглись полной переделке, а именно - вместо трех зал был сделан один «большой мраморный зал» длиной в 29 саж. и шириной до 9 саж. (впоследствии Николаевский зал), а грандиозный Тронный зал, к которому вели, как было сказано выше, антика-меры, был переделан на ряд комнат, предоставленных для житья любимому внуку Екатерины - Александру, только что женившемуся.

Этими переделками был нарушен уже и самый план дворца.

На «половине» Александра I была построена еще в 1768 г. небольшая церковь (нынешняя малая церковь). Описаний комнат дворца в XVIII в. не сохранилось, и только в записках Федора Головкина мы находим указание об отделке одной из комнат, а именно спальни Александра I: «начали устраивать ту часть Зимнего дворца, которая составляет угол на Неву и Адмиралтейство. Туда поместили зеркала и сделали бесценную обивку. Спальня являла образец элегантности и роскоши. Обивка стен была из белой лионской материи с вышитыми по бордюру розами; колонны алькова, двери и панели из розового стекла (сравн. спальню Екатерины с стеклянными колоннами в Ц. Селе), оправленные в золоченую бронзу с белыми барельефами; они были подложены под эти прозрачные массы и казались плавающими в неопределенном пространстве, выходящем за пределы комнаты». Дворец в отношении отопления, видимо, оставлял желать многого, на что указывает в своих письмах за 1787 г. гр. П. Б. Шереметев: «вздумай только, что я всякий день во дворце два раза. Я сам дивлюсь, как меня достает и вечор был в антресолях: так называются парадные покои на подобие мусии (т. с. музей), толь очень холодно в них, они почти не топятся» ... «а холод везде несносный... все комельки, а печи только для виду и не закрываются неколи»... «видел славный дом Федора Матвеевича (т. е. Апраксина или 3имн. дворец). Славны бубны за горами! Меня еще ничто не удивило здесь окромя антресолей государыни... а и в них холодно и несет, то в истинну сказать, что со вкусом и пребогато убраны и редкостей много особливо вроде китайских вещей. В Эрмитаже еще я не бывал, потому что очень холодно. Она (т. е. Екатерина) не очень здорова - насморк и кашляет» ... О новом большом мраморном зале, построенном вместо трех антикамер, упоминают два французских путешественника в своих записках о России за 1791 -- 1792 гг. : «в 1791 г. была построена другая большая зала или, вернее, галерея с большим балконом, выходящим на Неву, длиною в 30 саж., шир. в 9 саж., по проекту Гваренги; она назначалась для празднеств по случаю мира. Там должны были быть портьеры из зеркал соответственно окнам между каждой; в зале - никаких статуй».

На замену упраздненного Тронного зала Гваренги построил новый (Георгиевский), который образовал самостоятельную пристройку в сторону Эрмитажа. Зал был закончен и открыт в день орденского праздника св. Георгия 26 ноября 1795 г. Те же два французских путешественника об этом зале сообщают следующее: «Мы узнали, что новая Тронная зала должна быть в сторону Эрмитажа на менее удобном и темном месте; Мы остаемся в убеждении, что прежнее место Тронной залы было неизмеримо лучше ... Нас уверяют, что вполне безразлично хорошо пли плохо освещается Тронная зала, так как ею пользуются только вечером» ...

Тронный зал был сделан из разноцветного мрамора и обошелся в 782.556 р. 471/2 к. Два плафона были расписаны известным французским художником Дуайен, а третий худ. Питтони; трон отличался великолепием, к нему «вели 6 мраморных ступеней, на которых возвышались боковые стены с арками, орнаментами и задняя с богатым по верху архитравом из мрамора же белого и серого; по сторонам стояли две огромные вазы; превосходные статуи «Вера» и «Закон» поставлены в первых двух от трона нишах, устроенных архитектором Старовым»....

Екатерина II, как пишет в своих записках ее секретарь Грибовский, «в зимнее время имела пребывание в большом Зимнем дворце, в среднем этаже, над первым малым подъездом, против Брюсовского дома, где ныне находится экзерциргауз» .

В описании дворца, помещенном в упомянутых выше записках двух французов, они говорят о комнатах Екатерины следующее: «аппартаменты государыни весьма простые: перед залой для аудиенций маленький застекленный кабинет, где хранятся под печатями корона и бриллианты ее; зал для аудиенций очень прост: подле двери - трон красного бархата; затем идет гостиная, отделанная деревом и позолотой с 2 каминами, до смешного маленькими. Эта комната, служащая для приемов, сообщается с аппартаментамп вел. князя, где нет ничего примечательного, так же как и в комнатах его детей» .

В третьем этаже дворца жили фрейлины и придворные служителя, а в нижнем этаже находились кухни, аптека, сервизные кладовые, помещался караул и жили придворные служителя; большая часть комнат нижнего этажа имела антресоли.

При Екатерине во дворце часто устраивались балы и маскарады; во дворец приезжали по билетам «в масках, а не в платье маскарадном, кто в каком хочет»; «малолетние ниже 13 лет» в маскарад не допускались; запрещено было иметь при себе также: «сабель, кинжалов и прочего» ... «учителя и учительницы» не могли быть на маскараде... .

Один из блестящих маскарадов по случаю приезда принца пусского Генриха в 1770 г. Екатерина описывает сама в письме к Вольтеру:

«Это был маскарад , на котором собралось 300 человек. Перед ужином вошел Аполлон, времена года и 12 месяцев, их представляли дети от 8 до 10 лет, взятые из учебных заведений, учрежденных мною для дворянства. Аполлон краткою речью пригласил общество отправиться в залу, приготовленную временами года; потом он приказал своей свите поднести дары тем, кому они были предназначены... 120 лиц, которые должны были ужинать в зале времен года, отправились туда; она была овальная и заключала в себе 12 нишей, в каждой из них стоял стол на 10 человек. Каждая ниша представляла один месяц в году и комната была сообразно тому убрана. Над нишами устроили галлерею, которая шла кругом и где кроме толпы масок было 4 оркестра. Когда сели за стол, то 4 времени года, шедшие за Аполлоном, стали танцевать балет со своей свитой. Вслед за сим прибыла Диана и ее нимфы. По окончании балета раздалась музыка, сочиненная Траеттом для детей этой залы и вошли маски. В конце ужина явился Аполлон, приглашая общество на спектакль, приготовленный им в комнате, смежной с залою. Там устроен был театр, где эти же дети сыграли маленькую комедию «оракул»; после чего собрание так забавлялось танцами, что разошлось не прежде 5 часов утра» . Маскарады бывали иногда очень многолюдны; так, например, в 1772 году для приглашенных были предоставлены свыше 20 зал. О том, как часты были развлечения при Екатерине, можно судить по ее письму к Гримму, в Париж, от 6 февраля 1778 г.: «До поста осталось каких-нибудь 2 недели и между тем у нас будут 11 маскарадов, не считая обедов и ужинов, на которые я приглашена. Опасаясь умереть, я заказала вчера свою эпитафию».

Заканчивая описание дворца при Екатерине П, приводим из записок Гарновского любопытный случай «подачи петиции» Екатерине депутатами от 4.000 рабочих, явившихся неожиданно перед дворцом 7 августа 1787 г. Этот случаи несколько напоминает петицию рабочих Николаю II - 9 января 1905 г. «По утру явились на площади против Зимнего Дворца 400 мужиков, присланных депутатами от 4.000 рабочих, находившихся при отделке берегов Фонтанки, с жалобой ее на подрядчика Долгова, крайне их притеснявшего. Собравшись на площади мужики тотчас дали знать о себе, что они не простые зрители, а челобитчики. Всякий раз, когда случалось какой-нибудь даме подойти в комнатах государыни к окошку, они, принимая ее за императрицу, кланялись низко и показывали в руках жалобу. Екатерина, узнав о сем, изволила посылать к ним нескольких особ, одну за другою, которые обнадеживали их от имени ее и. в. скорым удовлетворением их просьбы, с тем только, чтобы они разошлись и отнюдь бы толпою праздно на площади не собирались. Но средство сие не возымело желаемого действия. Мужики упорно настаивали на том, что хотят просить сами государыню, и уверяли увещевавших их господ, что они не собрались бы толпою, если б прежде посланные от них в Царское Село с жалобою к ее и. в-ву два мужика не были взяты под стражу, и особливо досадили они дежурному ген. адъютанту Ангальту, сказав ему, что они с ним, как с немцем, не знающим по русски, и говорить не хотят. Пополудни удалось захватить из них 17 человек, кои были за караулом отправлены в уголовный суд с тем, чтобы были осуждены в учинении скопа и заговора. Сие увидя, прочие немедленно разбежались» ). Блестящая жизнь екатерининского двора, свидетелем которой дворец был более 30 лет, прекратилась со смертью Екатерины 6 ноября 1796 года; она умерла, как известно, в Зимнем дворце в уборной, возле спальни.

Придворная жизнь при Павле и затем в XIX веке носит уже несколько другой характер; дворец становится местом однообразных официальных церемоний, без того блеска и пышности, которые так присущи были ХVШ веку.

Первый придворный выход в церковь дворца при Павле состоялся в полночь 6 ноября для принесения ему присяги. Через месяц оста-монии с непременным участием, по воле Павла, убийц его отца, и в Гербовом зале, на особом возвышении, был воздвигнут так называемый «Castrum doloris», небольшой павильон, с колоннами вокруг и куполообразной крышей; здесь стояли два гроба, один с телом Екатерины и другой с прахом Петра Ш.

Камер-фурьерский журнал в царствование Павла пестрит описанием частых дворцовых церемоний, к которым у него была такая же страсть, как к военщине; он пользовался малейшим поводом (церковные праздники, именины членов семьи, орденские праздники), чтобы показаться в торжественной обстановке, напомнить лишний раз, что он император. На парадных обедах в Георгиевском зале стол для Павла ставили на возвышении, сделанном для трона, под балдахином.

Но присутствие во дворце на приемах превратилось в пытку для придворных, так как никто из них не был застрахован от сумасбродных выходок Павла ... Так, напр., однажды, после обедни, как пишет в своих записках Головкин, один из присутствовавших на выходе был замечен в том, что он причесан не так, как это полагалось при дворе Павла, и потому был выведен на двор, где караульный барабанщик причесал его на барабане, в то время как Павел смотрел на него со овитой из окна дворца. Нередки были отправки гостей с бала в Петропавловскую крепость или на гауптвахту.

Павел выбрал для себя ту же часть дворца, где жили его отец и мать, но оставаться на жительство л Зимнем дворце не собирался; дворец был, по видимому, тягостен ему по воспоминаниям, и уже с февраля 1797 г. для него строится архитектором Бренна новое жилище - Михайловский (Инженерный) замок... Под руководством Бренна происходили некоторые переделки комнат Зимнего дворца, не внесшие существенных изменений в план, были исправлены и заново написаны некоторые плафоны (худ. Скотти).

Из Зимнего дворца Павел переехал в новоотстроенный Михайловский замок 1-го февраля 1801 г., а на рассвете 12 марта того же года новый император Александр I, приняв присягу войск на площади дворца, поселяется снова в Зимнем» и дворец уже неизменно остается до весны 1904 г. зимним императорским жилищем .

При Александре I дворец хотя и служит местом для его зимнего пребывания, но постоянные его отъезды из столицы, сначала в армию по случаю войн с Наполеоном, а потом на конгрессы и, кроме того, однообразный характер придворной жизни дают мало материала для того, чтобы отметить Александровское время чем-либо особенным в отношении дворца.

Угроза Петербургу после занятия Наполеоном Москвы в 1812 году вызвала распоряжение Александра вывезти наиболее ценное дворцовое имущество вместе эрмитажными сокровищами в Олонецкую губернию, откуда вещи вернулись весной 1813 г.

Приезда Петербург в 1818 г. союзника Александра, прусского короля Фридриха-Вильгельма III, послужил причиной заново отделать для него всю ту часть дворца, где жил Павел; работа была поручена архитектору Росси, и самые комнаты долгое время носили название «прусской половины». К тому же 1818 году относятся сделанные под руководством Росси и другие переделки во дворце и, главным образом, возобновление его убранства, сильно обветшавшего к этому времени; сумма, затраченная на это дело, выразилась в 559.845 р., при чем на убранство (мебель, бронза, фарфор, зеркала и пр.) было истрачено 297.520 р., не считая работы (одной мебельной материи «с бордюром» вышло 3.455 арш.) . Кроме Росси в работах по дворцу при Александре I участвовал также архитектор Стасов; ему же поручалось неоднократно устройство временного большого деревянного балкона, с двумя боковыми лестницами до земли, над главными воротами дворца; балкон служил для церковной службы во время церемоний в день годовщины занятия Парижа русскими войсками.

Дворец пережил большое наводнение в 1824 г., но вода не достигла жилых помещении I этажа, и были залиты лишь подвалы; о высоте подъема воды имеется доска.

В 1818 г., находясь на конгрессе в Ахене, Александр имел случай видеть там работы художника-портретиста Доу и поручил ему написать для Зимнего дворца портреты свыше 300 участников воины 1812 года; для размещения их архитектор Росси построил в 1826 г. особую большую галлерею между Гербовым и Георгиевским залами.

Пушкин в стихотворении «Полководец» упоминает об этой галлерее: «У русского царя в чертогах есть палата: она не золотом, не бархатом богата. Не в ней алмаз венца хранится под стеклом, но сверху донизу во всю длину кругом, своею кистию свободной и широкой ее разрисовал художник быстроокий».

Александр I жил в той части дворца, которая выходит углом на Неву и на Адмиралтейство (впоследствии комнаты Николая I и Николая П); для его матери имп. Марии Федоровны была отведена половина, выходившая на площадь (ныне 1-я запасная). На плане (1818г.) бельэтажа видно, что выходящие во двор комнаты нынешней 1-ой запасной половины имели другой вид, а именно здесь были три больших зала, из них средний был овальной формы («Кавалерское зало»), а в примыкающем к Александровскому залу находился трон («Тронный зал») ).

В декабрьские дни 1825 года Николай I переехал во дворец 12 декабря из Аничкова дворца, где жил со времени женитьбы; из Зимнего дворца идут 14 декабря все распоряжения, сюда же стягиваются на защиту войска и здесь же в комнатах в. кн. Михаила Павловича (впоследствии «Учебный кабинет» Александра П) происходят первые допросы декабристов, которые вскоре переносятся в Эрмитаж (ныне зал Мейссенского фарфора на Неву), куда Николай I переехал временно до устройства его комнат в Зимнем; эти комнаты находились в части дворца, выходящей на Неву и Адмиралтейство и расположены были в 3-х этажах: в 1-м - небольшой кабинет (ныне существует), в бельэтаже - комнаты имп. Александры Федоровны и в верхнем - личные комнаты Николая I (впоследствии комнаты Александра Ш, а ныне Музей Революции); личные комнаты украшены были картинами из Эрмитажа (Доменикино, Мурильо и др.), а для кабинета взяты из Эрмитажной кладовой «5 картин, бывших на антресолях, представляющих революцию 1762 г.» (т .е. восшествие на престол Екатерины II). Дворец заполняется при Николае I исключительно картинами с военными сюжетами; художники-баталисты, преимущественно иностранцы, Крюгер, Ладюрнер, Гесс, Коцебу, пользуются особым вниманием Николая I и произведения их кисти покрыли стены дворца.

Росси участвует, кроме постройки в 1826 г. галлереи 1812 г., еще в 1827 году в переделках и отделке комнат имп. Марии Федоровны; с ним работают художники Скотти и Туричелли (плафоны), но новое царствование выдвигает вскоре других архитекторов, работающих во дворце; в Эрмитаже хранятся рисунки и планы большого Фельдмаршальского и Петровского зал, исполненные Монферраном в 1827 г.; работы по устройству Петровского зала закончены в 1833 г.; кроме Монферрана в работах по дворцу участвуют арх. Стасов и А. Брюллов, о чем будет сказано дальше; в декоративных работах принимали участие арх. Шарлемань 2-й, Ефимов и др.

30 августа 1834 г. перед Зимним дворцом состоялось открытие Александровской колонны, воздвигнутой по проекту арх. Монферрана; для церемонии ее открытия снова был устроен над воротами дворца временный деревянный большой балкон.

В 1835 г. на крыше дворца построен «телеграфический обсервационный домик с покоями для директора телеграфической линии, его помощников и сигналистов» (оптический телеграф).

Обращаясь к хронике придворной жизни, следует отметить грандиозный маскарад, состоявшийся 1 января 1837 г.; для входа во дворец было роздано около 30.000 билетов; подобные маскарады устраивались в Зимнем дворце традиционно в день нового года еще со времен Елизаветы Петровны, и последние два таких маскарада состоялись в 1839 и 1841 г.

17 декабря 1837 г. в Зимнем дворце произошел пожар, продолжавшийся несколько дней и уничтоживший весь дворец, остались одни голые обгорелые стены. Расследование о причинах пожара установило, что причиной его «был отдушник, оставленный не заделанным при последней переделке большой Фельдмаршальской Залы»; отдушник «находился в печной трубе, проведенной между хорами и деревянным сводом залы Петра Великого, расположенной бок - о - бок с Фельдмаршальской, и прилегал весьма близко к доскам задней перегородки. В день несчастного происшествия выкинуло из трубы, после чего пламя сообщилось через этот отдушник доскам хоров и свода залы Петра Великого; ему предоставляли в этом месте обильную пищу деревянные перегородки; по ним огонь перешел к стропилам. Эти огромные стропила и подпорки, высушенные в течение 80 лет горячим воздухом под накаливаемой летним жаром железной крышей, воспламенились мгновенно» . Записки Мирбаха, бывшего начальником караула, стоявшего в большой Фельдмаршальской зале, несколько рознятся от приведенного официального объяснения причины пожара; он видел, как из-под пола на пороге Фельдмаршальской залы в коридор, где были комнаты министра двора, показался дым и когда вскрыли пол, то оттуда показалось пламя. Когда Мирбах заметил впервые суету во дворце и дым, он спросил лакея, в чем дело. «Даст бог ничего, - отвечал мне старый лакей, - дым внизу в лаборатории, где уже два дня, как лопнула труба; засунули мочалку и замазали глиною; да какой это порядок. Бревно возле трубы уже раз загоралось, потушили и опять замазали; замазка отвалилась, бревно все тлело, а теперь, помилуй бог, уже и горит. Дом старый, сухой, сохрани боже». Мирбах далее пишет: «Мне, однако, разумеется не приходило и на мысль позволить кому-либо из солдат покинуть пост. Я собрал только ближайших к караулу часовых, стал дружески уговаривать всех покориться нашей судьбе, которой и я не избегну вместе с ними, велел присесть на корточки (караул был в обтянутых лосинах и ботфортах, что почти не давало возможности сидеть) так как внизу дым был менее удушлив, и запереть двери в Петровскую и в малую Аванзалу». Николай I с женой был в Большом театре, когда узнал о пожаре; никому не говоря в театре о пожаре, он уехал во дворец, увидел здесь, что бороться бесполезно, и приказал спасать лишь обстановку и отстаивать Эрмитаж, что и было исполнено; вещи складывали на площади, в Адмиралтейство и в Главный штаб; большой опасности подвергалась бесценная картина Рафаэля «Георгий Победоносец», висевшая как образ в галерее 1812 г., но была вынесена распоряжением эрмитажных служащих вместе с портретами генералов. Три дня горело это обширное пожарище; пламя не довольствовалось, пока не сокрушило всего без изъятия, «пока не остался один величественный и печальный вид гигантского остова» . Итак, от внутренней отделки, исполненной по проектам Растрелли, Гваренги и др. выдающихся мастеров XVIII в., не осталось ничего. Существует мнение, будто сохранилась от Растрелли отделка парадной (Иорданской) лестницы. Вряд ли это так. Во-первых, пожар именно начался в районе лестницы (в большой Фельдмаршальской зале), и потому едва ли можно думать, что прежде всего начали отстаивать и отстояли лестницу, когда огонь угрожал парадным залам; во-вторых, в книге «Возобновление Зимнего дворца», вышедшей в 1839 г., т.-е. через полтора года после пожара, автор ее, Башуцкий, сын петербургского коменданта, говорит о возобновлении лестницы следующее: «Портик или перистиль (т.-е. на площадке 2-го этажа Иорданской лестницы) состоит из 10 огромного размера колонн, из превосходного темно-серого сердобольского гранита", и в этом месте автор, в примечании, указывает: «Прежде эти колонны и пилястры были штукатуренные, под грязно - красный мрамор, расписанные аль - фреско, сколько можно судить по найденным кускам штукатурки. Баллюстры были деревянные, подделанные под мрамор; если бы нас обманывала в этом случае память, то доказательством может служить то, что не найдено после пожара ни малейшего осколка мрамора; лепные украшения, прежде довольно тощие, были крашены желтою краскою, может быть по слинялому золоту». Кроме того, смотритель дворца Баранович в составленном им рукописном описании пожара и возобновления дворца определенно говорит: «Вновь устроена парадная лестница; все украшения позолочены по белому грунту и исполнены в новом вкусе».

29 декабря 1837 г. была образована особая комиссия по возобновлению дворца; в нее вошли архитектора: Штауберт, Стасов и А. Брюллов (брат известного художника); к работам были привлечены лучшие выпускные ученики Академии Художеств: Шрейбер, Монигетти, Шебуев, Ухтомский и др. Все сметы составлялись Стасовым и Брюлловым, каждым особо; Стасову было поручено возобновление здания вообще, наружная его отделка и отделка обеих церквей и всех парадных зал, а Брюллову - отделка собственных комнат Николая I и Александровской залы. Основное задание, поставленное комиссии, заключалось в том, чтобы большая часть дворца была возобновлена точно так, как она существовала до пожара, но, конечно, осуществить это задание было невозможно и потому восстановление дворца является слабой попыткой воскресить его былое великолепие.

Немедленно после пожара дворец был покрыт лесами, в работах принимало участие от 6.000 - 8.000 человек ежедневно, и через год с небольшим, а именно к пасхе 1839 г. дворец был возобновлен в большей своей части; стоимость работ определялась до восьми миллионов рублей ассигн.

Приводим интересный отзыв о дворце француза маркиза Кюстина, посетившего Петербург в 1839 г., как раз к моменту окончания работ; свойственные французской нации экспансивность и пафос отразились в его записках, которые были запрещены в России. Кюстин пишет так: «В течение года дворец возродился из пепла. Чтобы работа была кончена к сроку, назначенному императором, понадобились неслыханные усилия... Во время холодов от 25 до 30 градусов шесть тысяч неизвестных мучеников, мучеников без заслуги, мучеников невольного послушания были заключены в залах, натопленных до 30 градусов для скорейшей просушки стен. Таким образом эти несчастные, входя и выходя из этого жилища великолепия и удовольствия, испытывали разницу в температуре от 50 до 60 градусов... Мне рассказывали, что те из этих несчастных, которые красили внутри самих натопленных зал, были принуждены надевать на головы нечто вроде шапок со льдом, чтобы иметь возможность сохранить свои чувства в той жгучей температуре. Я испытываю неприятное чувство в Петербурге с тех пор, как видел этот дворец и как мне сказали, жизни скольких людей он стоил. Версальские миллионы кормили столько же семей французских рабочих, сколько славянских рабов убила 12-месячная работа в Зимнем дворце... Царское слово обладает творческой силой... Да, оно оживляет камни, но убивая для этого людей. Новый им. дворец, вновь отстроенный с такими тратами людей и денег, уже полон насекомых. Можно сказать, что несчастные рабочие, которые гибли, чтобы скорее украсить жилище своего господина, заранее отомстили за свою смерть, привив своих паразитов этим смертоносным стенам; уже несколько комнат дворца закрыты, прежде чем были заняты...» . Даем здесь краткий обзор парадных помещений дворца, возобновленных Стасовым.

Парадная (Иорданская) лестница сохранила растреллиевский план и размеры и только в этом отношении являет сходство с прежней лестницей; по стенам были поставлены новые алебастровые статуи: «Верность» и «Справедливость» (раб. Леппе), «Величие» и «Изобилие» (раб. Устинова), "Марс» и «Меркурий» (раб. Мануйлова) и «Мудрость» и «Правосудие» (акад. Теребенева); плафон, бывший до пожара, погиб и на его место помещен (находится и ныне) один из плафонов елисаветинского времени из кладовых Эрмитажа; на плафоне изображен «Олимп»; форма плафона четырехлопастная с полукруглыми боками; остававшееся пространство с паддугой приказано было «росписать сходно прежнему стилю, в каком была лестница»; реставрация обошлась в 5.700 р.; живописную работу исполнил реставратор Гамяница, а механическую - первый русский реставратор Эрмитажа Митрохин. В первом зале от лестницы, на Неву, в так называемом «Аванзале» стиль Растрелли уже значительно ослаблен; стены сделаны из стюка (искусственный мрамор); плафон «Жертва Ифигении» до 1830 г. находился в Концертном зале Зимнего дворца, откуда был снят и отправлен в Москву и возвращен в этот зал после пожара. Из Аванзала дверь ведет в «большой» или «Николаевский» зал , который был всецело и неудачно «пересоздан» Стасовым и ни в коей мере не напоминает прежнее создание Гваренги, с его выступавшими при входах на 1/6 залы колоннами, поддерживавшими хоры; колонны сделаны Стасовым из белого искусственного мрамора и на 1/4 их объема как бы вдавлены в стены; следует отметить, что колонны во всех залах сделаны не деревянные внутри, как это было до пожара, а кирпичные и полые; колонны в свою очередь облицованы вогнутыми плитами искусственного мрамора таким образом, чтобы между мрамором и колонной оставалось пространство; этот же принцип применен и при отделке стен искусственным мрамором, что дало возможность столь быстро высушить стены и колонны; потолок, как и в других залах, сделан из медных или железных досок. Зал был назван «Николаевским» при Александре II в 1856 г., когда в нем был помещен большой конный портрет Николая I, раб. Крюгера.

Следующий Концертный зал, отделка которого до пожара принадлежала Гваренги, по возможности возобновлен в прежнем виде; статуи муз исполнены скульптором Германом; все стены из стюка.

Параллельно обоим этим залам была сделана новая галерея, заменившая ряд небольших комнат во двор; она называлась «Помпеевской галереей» по характеру ее отделки; впоследствии, после русско-турецкой войны 1877 г., здесь были развешаны картины с эпизодами этой войны, и галерея называлась «Восточной»; к центральной ее части была сделана после пожара пристройка во двор квадратной формы, для оранжереи, где находились пальмы, померанцевые и лимонные деревья, служившие для украшений зал во время балов и обедов. За Концертным залом шли (на Неву) собственные комнаты Николая I (впоследствии половина Николая II); из них следует указать на сохранившуюся доныне «Малахитовую гостиную», в которой колонны, столы, вазы, канделябры облицованы малахитом.

Теперь обратимся к другим работам Стасова, тоже парадным залам, но выходящим во двор; с Иорданской лестницы входим в первый из них «большой Фельдмаршальский» - этот зал на плане Растрелли не значится, на его месте было несколько проходных комнат и только в начале XIX в. эти комнаты переделаны в двусветный зал Монферраном; в зале 6 больших портретов русских фельдмаршалов (Румянцев, Потемкин, Суворов, Кутузов, Паскевич и Дибич) и 2 огромные батальные картины - эпизоды из польского восстания 1831 г. и венгерской камлании 1849 г. Зал не имел особого назначения, в нем всегда располагался караул от кавалерийской части (обычно казаки), а на придворных выходах здесь стояли представители русского и иностранного купечества.

Следующий небольшой «Петровский зал» полностью возобновлен в том виде, как он был устроен арх. Монферраном в 1833 г. [что видно из хранящихся в Эрмитаже рисунков этого зала]; стены затянуты бархатом с вышитыми золочеными орлами; люстра, канделябры, столы из серебра работы петербургской мастерской датчанина Буха были сделаны первоначально для Михайловского замка, откуда перевезены после 1801 г. в Зимний дворец в Тронный зал жены Павла I имп. Марии Федоровны, и после се смерти поставлены в этот зал .

Гербовый зал, называвшийся при Екатерине II «Светлой галереей», а затем «Белым залом», после пожара 1837 г. был увеличен в дли-ну на 6 саж. (общая длина 23 с. 2 арш. 13 вершк.); назван «Гербовым», так как на узких сторонах его помещены гербы губерний на группах с трофеями (раб. Штрейхенберга); в этом зале, как было сказано выше, был воздвигнут в 1796 г. катафалк для Екатерины II и Петра III; при Николае II, во время выходов, в нем находились высшие гражданские чины и их жены, имевшие право приезда ко двору, устраивались ужи-ны после больших балов и парадные обеды.

Галерея 1812г., соединяющая Гербовый и Тронный залы, после пожара увеличена, как и Гербовый зал, в длину и в ней сделаны Стасо-вым новые хоры, а на потолке стеклянные просветы; в конце галлереи (к церкви) устроены были стоики для знамен, где хранились иногда полковые знамена шефских частей. Галерея сплошь украшена портретами (свыше 300) участников воины 1812 г. работы Доу и его помощников - брата его Филиппа, Райта, Волчкова и Голике; по смерти Доу в 1829 г. работал главным образом Райт (портреты в рост Кутузова, Барклая, Веллингтона, цесаревича Константина Павловича и Александра I на коне, но последний был заменен в 1838 г. работой Кргера); в галерее обращают на себя внимание несколько пустых рам, затянутых, зеленой материей; существует версия о том, что Николаи I приказал изъять отсюда портреты декабристов, но архивные данные определенно указывают, что ряд портретов не был исполнен и только потому места их затянуты были тафтой.

Из портретной галереи дверь ведет в «Тронный» или «Георгиевский зал» (19 с. 1 арш. 5 в. Ч 9 с. 14 в.); до пожара зал был построен арх. Гваренги в конце царствования Екатерины II; пожар превратил мраморную отделку в известь, и для возобновления зала был выписан из Италии каррарский мрамор на 533.200 руб. асс.; вывоз производился под наблюдением командированного в Каррару арх. Ефимова - будущего исполнителя работ по постройке здания «Нового Эрмитажа» по проекту арх. Кленце. За отделку «Тронного зала» петербургские мастера, итальянцы Модерни и Гальоти, запросили с Николая I - 1.500.000 руб. асс., и эта непомерная цена настолько рассердила его, что он отдал приказ во все казенные учреждения не давать им никаких заказов. Зал отделывался сравнительно с другими долго и закончен был лишь в начале 1841 г.; отделка без мрамора обошлась в 500.000 р. асс.; в марте 1841 г. были розданы архитектором за отделку зала особые награды, а в августе того же года, в 111/2 ч вечера, весь потолок сразу обрушился, но, к счастью, мрамор не пострадал и дело обошлось без жертв. Вес упавшего потолка - 42 балки со скреплениями и 11 люстрами - составлял 28.375 пудов. На противоположном от входа конце зала устроено место для трона, к которому ведут ступени; до революции здесь стояло кресло Петра I (ныне в галерее серебра в Эрмитаже) и над ним был устроен балдахин с султаном из страусовых белых перьев; выше балдахина, на стене, помещен барельеф, изображающий Георгия Победоносца (обошелся в 20.000 р. асс.); этот зал служил местом для торжественных аудиенций, принесения присяги членами имп. семьи по достижении совершеннолетия, празднеств в честь георгиевских кавалеров, для заседаний Георгиевской кавалерской думы, для парадных обедов (в углу зала устроена подъемная машина для подачи кушаний и посуды из нижнего этажа, где главная кухня). В этом же зале в 1906 г. Николай П произнес тронную речь к членам 1-ой Госуд. думы.

Переходим к последним работам Стасова - к Собору дворца, Пикетной комнате и притвору Собора. В Соборе до пожара купол был закрыт плоским потолком, который был снят Стасовым; по росписи плафона работал художник Басин, а 4 евангелиста на подкупольных парусах исполнены акад. Бруни;. на царских вратах сохранились иконы работы худ. Ив. Бельского (XVIII в.); к работам Стасова относится и возобновление Малой церкви (вход в нее из ротонды, находящейся в конце Темного коридора, идущего вдоль комнат Александра II и Николая II); в этой церкви находятся несколько образов работы худ. Нефа; иконы на царских вратах, северных и южных дверях и на иконостасе исполнены в 1760 гг. Пикетная комната, смежная с «Гербовым» и притвор перед б. церковью также возобновлены Стасовым; в Пикетной комнате (прежде «статсдамская», «гренадерская») выставлялся во время выходов в церковь караул от роты дворцовых гренадер и др. частей.

Внутренняя отделка комнат Николая I исполнена была арх. А. Брюлловым, также как и Александровский зал (выходит на площадь, разделяя I и II зап. «половины», ныне арсенал); комнаты Николая I расположены были в 1-м, 2-м и 3-м этажах, образующих угол на Неву и на Адмиралтейство; в Малахитовой гостиной (см. выше) потолок был ранее росписной, а после пожара на нем сделаны золотые рельефные украшения; из комнат Николая I сохранился до сего времени лишь небольшой его кабинет в 1-м этаже.

Александр II, будучи наследником, занимал половину дворца, выходившею на Адмиралтейство, и угол дворца на площадь и помещение это он оставил для себя, когда вступил в 1855г. на престол; в 1853 г. для его жены была устроена арх. Шрейбером угловая «Золотая гостиная». При Александре II дворец оставался без перемен; из событий, связанных с дворцом, следует указать, что манифест об освобождении крестьян был подписан в так называемом «учебном кабинете», т.-е. в той комнате, где, как сказано выше, происходили первые допросы Николаем I декабристов; 5-го февраля 1880 г. во дворце, на половине Александра II, под столовой, выходившей во двор, над главной гауптвахтой) произошел взрыв, подготовленный Степаном Халтуриным к моменту начала парадного обеда в честь прибывшего Гессенского принца; покушение не осуществилось, так как случайно поезд с прин-цем опоздал и обед был задержан на некоторое время. В момент взрыва Александр II с семьей «находился в малом Фельдмаршальском зале, куда вышел навстречу принцу Александру Гессенскому и сыну его, князю Болгарскому … От сильного удара поколебались стены разбились вдребезги стекла, газ потух во дворце. Но разрушительное действие взрыва не распространилось далее главной гауптвахты, находившейся в первом этаже, над подвальным помещением, в котором заложена была мина и под столовою залою. Из находившихся в этой комнате, занимавших в этот день караул во дворце, нижних чинов л.-гв. Финляндского полка убито 11 и ранено 56 человек. В полу столовой оказалась лишь небольшая трещина» .