Что думали о Смуте участники событий

ЧТО ДУМАЛИ О СМУТЕ УЧАСТНИКИ СОБЫТИЙ

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

События Смутного времени оставили в умах современников яркий след. Посмотрим, как их воспринимали непосредственные участники происходившего.

Одним из первых сочинений, возникших в начальный период Смуты, стала Повесть о честном житии царя и великого князя Федора Иоановича. Автор ее -- первый русский патриарх Иов (с 1586 г. он был митрополитом, в 1589 г. стал патриархом, в 1605 г. Лжедмитрий сверг его). Иов был верным соратником царя Федора и Бориса Годунова и поэтому создал произведение, прославляющее и того, и другого.

Точная дата написания Повести неизвестна, но по содержанию ее можно предположить, что она появилась в промежутке между 6 января 1598 г. (дата смерти царя Федора) и 3 сентября этого же года (дата венчания на царство Б. Годунова), поскольку в Повести сообщено о смерти Федора, но не сообщено о том, что новым царем стал Борис. Получается, что Иов создавал свое произведение в период борьбы Б. Годунова за корону.

Начинается Повесть с рассказа о том, как Федор стал царем: “Той же убо благочестивый царь и великий князь Федор Иванович всеа Русии сын бе приеменитого государя и храброго царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии, царствовавшего в велицей Росии 49 лет и месяц 9 на престоле приснопамятного отца своего великого князя Василия Ивановича всеа Русии и деда великого князя Ивана Васильевича всеа Русии”. Из этого отрывка следует, что Федор -- законный наследник своих предков, великих российских государей. Чтобы читатели окончательно уверились в законности прав Федора на престол, Иов описывает, как перед смертью отец передал власть сыну: “Тогда же убо благоверный царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии прииде в пятьдесят третье лето возраста своего, случися ему велия болезнь. В ней же проувидев свое к Богу отшествие, восприят великий ангельский образ и наречен бысть во иноцех Иона, и посем вскоре остави земное царьство, ко Господу отъиде лета 2092-го (1584 г.), марта в 29 день. И по преставлении своем вручив превеликий скипетр Российского самодержавного царствия и свой великий царский престол благоверному сыну своему благочестивому и христолюбивому царю и великому князю Федору Ивановичу всеа Русии”.

В сочинениях более позднего времени встречаются совершенно иные версии тех же событий: Иван Грозный умер не своей смертью, а был отравлен Б. Годуновым и Б. Бельским; власть Федор получил не полностью, над ним был назначен отцом опекунский совет из 4 бояр (подробнее об этом см. ниже).

Иов не скупится на похвалы в адрес Федора: “Древним бо царем благочестивым равнославен... от царьския своея юности исполнен сый и духовныя мудрости... о всех добродетельных попечение имы... Богу повсегда ум свой вперяше” и т. д.

Несколько иного мнения о Федоре были другие современники. Например, английский посол Д. Флетчер писал, что “Федор был росту малого, приземист и толстоват. Телосложения слабого и склонен к водянке. Нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах. Он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется... Он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен”. Вторит ему и другой иностранец швед П. Петрей: “Федор от природы простоватый и тупоумный”, не имел охоты заниматься государственными делами и приводить в лучший порядок управление.

Кто же прав, Иов или иностранцы? Думается, что впечатления Д. Флетчера были несколько поверхностными. В России он был недолго, в 1588 г., а в 1591 г. уже опубликовал свои заметки. Правление Федора, длившееся до 1598 г., он мог оценить полностью. Кроме того, весьма враждебно относился к православию, поэтому особая набожность Федора могла показаться ему признаком слабоумия. Петрей вообще лично Федора не знал и, очевидно, передал чьи-то чужие впечатления, может быть того же Флетчера.

На наш взгляд, вряд ли можно полностью доверять показаниям иностранцев и игнорировать мнение отечественных современников. Среди историков и писателей, однако, сложилось весьма нелестное мнение о царе Федоре, а ведь стоит только посмотреть на развитие России в его царствование, на его дела, то можно усомниться в справедливости такого мнения.

Первым делом стало окончательное покорение казанцев (Иов называет их болгарами), которые после смерти Ивана IV стали “многие пакости” причинять православным христианам. Для усмирения непокорных Федор послал воинство во главе со своим “изрядным правителем” Борисом Федоровичем Годуновым. Здесь впервые на страницах Повести появляется имя Бориса. Далее упоминание его станет почти таким же частым, как и имени царя.

Вторым важным делом явилось присоединение народов Сибири и обращение их в христианскую веру.

Но наиболее важным событием, по мнению Иова, стало учреждение на Руси патриаршества. Об этом в Повести написано довольно подробно, и это не случайно -- сам Иов стал первым русским патриархом.

Иов представляет дело так, что инициатива будто бы исходила от самого константинопольского патриарха Иеремея: услышав о добродетелях царя Федора, о процветании православия на Руси, он захотел-де увидеть все собственными глазами, для чего и предпринял путешествие в далекую Московию. На самом деле инициатором являлось правительство Федора, которое, предварительно выслав щедрые дары патриарху, пригласило его в Москву.

В Москве патриарх Иеремей увидел “толикое православие, многими леты цветуще, яко солнце на тверди небесной сияше, ... церковь лепотою украшена”. Это было особенно впечатляюще в сравнении с собственным жалким существованием патриарха в плененном турками Константинополе. И Иеремей решил удовлетворить просьбу Федора - учредить патриаршество в Русском государстве.

Следует отметить, что Иов несколько приукрасил ход событий. На Иеремея оказывало сильное давление правительство во главе с Б. Годуновым. Чтобы получить согласие на патриаршество, сначала Иеремею самому предложили стать первым русским патриархом. После полуголодного существования в Константинополе тот с радостью согласился. Но жить ему предложили во Владимире, вдали от царского двора, что показалось Иеремею неподходящим. Однако раз согласие на патриаршество уже было дано, то ему пришлось смириться с тем, что первым патриархом стал Иов, до этого бывший митрополитом.

Воздав должное мудрости, добродетели и умелому управлению державой царя Федора, Иов обращает свой взор на Бориса Годунова. Он отмечает, что достойным соправителем Федора был его шурин, слуга и конюший (старший боярин) Борис Федорович Годунов, который “зело преизрядною мудростию украшен и саном пачевсех и благим разумом превосходя”. При совместном правлении “благочестивая царская держава в мире и в тишине велелепней цветуще”. Борис, в описании Иова, ни в чем не уступал Федору, поэтому иностранные державы оказывали ему честь, равную самому царю. Особенно знаменит был Борис каменным строительством: при нем было возведено много храмов, обителей, купеческих палат, торговых рядов, укреплений. Замечательны ратные подвиги Годунова. В 7-е лето царствования Федора он успешно сражался в Карелии со шведами, потом вместе с царем в Ливонии. Ругодивский (Нарвский) поход был особенно удачным для России, т. к. позволил присоединить ряд прибалтийских городов. Эта победа была торжественно отпразднована в Москве. И тут Иов не забыл упомянуть себя как главного вдохновителя ратных подвигов.

Особенно прославился Борис Годунов успешной обороной Москвы от внезапного набега крымского хана в 1591 г. Опасность была весьма велика, поскольку основные войска находились в Новгороде. Борис применил особую военную хитрость. На пути татар он поставил обоз -- телеги с пушками и ратными людьми и приказал постоянно палить из пушек, чтобы создалось впечатление о больших военных силах. Эта мощная пальба напугала хана, он решил, что на помощь москвичам пришли войска из Новгорода, и в страхе отступил. Все сочли это чудом и знамением божьим.

Многократное обращение к божественным сюжетам является особенностью Повести. И это не случайно, поскольку автор -- верховный правитель русской церкви. Прославляя Федора, он особенно много внимания уделял его любви к богу, щедрым вкладам в монастыри, благочестивому образу жизни. Именно поэтому, по мнению Иова, при Федоре Русское государство процветало. Возможно, что после жестокого правления Ивана Грозного именно такой царь и требовался истерзанному народу. Своей милостью, щедростью и всепрощением он согревал ожесточенные души людей. В этом проявлялась его особая мудрость, которую иностранцы сочли слабоумием. Не случайно, что в памяти современников правление Федора осталось как мирное, а держава -- цветущая.

Последний сюжет в Повести Иова -- смерть царя Федора 6 января 1598 г., на 41-м году жизни (в некоторых поздних сочинениях сообщается, что Федор скончался 7 января, но эта ошибка). Причина смерти -- тяжелая болезнь. В поздних произведениях возникает версия, что Федор был отравлен Б. Годуновым, однако правильнее считать, что он умер своей смертью, поскольку от природы был болезненным человеком.

Иов не пишет о последнем завещании Федора, но отмечает, что скипетр державы он вручил своей жене, царице Ирине, так как детей у него не было. Факт вручения царского скипетра Ирине Иов подтверждает и словами царицы: “Кому свой царский скипетр вручаешь? Увы мне!”

Этот акт царя имел принципиальное значение для последующих событий, поскольку решал вопрос о том, кому править после его смерти. В более поздних произведениях проромановского направления возникают другие версии: на смертном одре на вопрос бояр, кому править, Федор якобы сказал: “Брат Федор”, т. е. Федор Никитич Романов. В антигодуновских сочинениях писалось, что Федор отдал скипетр боярам, но поскольку никто не решался взять его, то его схватил Б. Годунов. Царице же Ирине Федор якобы завещал постричься. Получалось, что она не могла править после смерти мужа и потом передать престол брату. Эти версии, скорее всего, были ложными, поскольку известно, что царица Ирина правила страной какое-то время даже будучи монахиней (с января по сентябрь 1598 г.), и, значит, имела право на престол.

Таким образом, в Повести мы встречаемся с описанием правления Федора Ивановичи, сделанным современником и непосредственным участником многих событий, горячим поклонником царя и его “изрядного правителя” Бориса Годунова. Этим объясняется желание автора всячески их прославить. Поскольку Повесть писалась уже после смерти Федора, в период борьбы Бориса за престол, то ее цель заключалась в том, чтобы доказать законность прав Б. Годунова на царство, представить его достойным преемником благочестивого, мудрого и милостивого царя Федора.

О правлении Б. Годунова (1598--1605 гг.) до нас не дошло ни одного произведения его современников, поэтому мы сразу перейдем к сочинениям, появившимся после свержения Лжедмитрия в 1606 г. Это Сказание о Гришке Отрепьеве, Повесть како отмсти и ее редакция Повесть како восхити.

Сказание о Гришке Отрепьеве -- одно из первых произведений, созданных в период правления В. И. Шуйского. Ни автор, ни точное время его создания неизвестны (в тексте данных на этот счет нет). Начинается Сказание со смерти Ивана Грозного в 1584 г. Кратко сообщив о воцарении Федора, автор приступает к основной своей задаче -- опорочить Б. Годунова. Все правление Федора -- это козни Бориса против “великих росийских боляр”. Получается, что в царствование Федора единственным полновластным правителем был царев шурин Борис Годунов. Возжелав высшей власти, он стал изводить царский род и великих бояр. Первое, что сделал он после смерти Ивана Грозного,-- отослал в Углич царевича Дмитрия с матерью и с отцом царицы Федором. Других же Нагих определил в заточение по разным городам.

В этом сообщении автора Сказания множество ошибок. Царевича Дмитрия послал в Углич не Борис -- в то время он не обладал таким могуществом. Сам Иван Грозный выделил младшего сына на удел в Углич. Отец царицы не мог поехать с ней, так как к тому времени уже умер. Нет никаких данных и о том, что кто-то из Нагих был сослан и умер в заточении в это время. Их ссылка произошла позднее, после смерти царевича и Угличского восстания. Думается, что автор, желая очернить Бориса, не слишком заботился об исторической правде.

Далее говорится об опале на князя И. Ф. Мстиславского, на Шуйских, на торговых людей. Единственная причина этого -- властолюбие Бориса. Из других источников выясняется, что Шуйские и их сторонники выступили с требованием развода царя с “неплодной Ириной Годуновой”. Это, естественно, вызвало резко отрицательную реакцию со стороны Бориса и, вероятно, самого царя. Кроме того, обвинение в неплодии было не совсем правомерным, царица рожала детей, но они погибали в младенчестве. Все это говорит не в пользу Шуйских.

Следующий эпизод, который, по мнению автора Сказания, призван опорочить Б. Годунова, -- смерть царевича Дмитрия (вспомним, что Иов вообще обошел это событие молчанием).

Автор Сказания пишет, что после расправы над боярами Борис Годунов стал “умышляти о убиении царевича Дмитрея”. Для исполнения своих планов он послал в Углич “зверообразного злодея” Михаила Битяговского с сыном и “с товарищи”. На самом деле М. Битяговский выполнял в Угличе функции государева дьяка. Угличское следственное дело показало, что в момент смерти царевича М. Битяговский с сыном находились у себя дома и обедали, т. е. сами они не могли быть убийцами Дмитрия. На них, как на убийц, указала царица Мария. Сделала она это, видимо, из-за неприязненного отношения к дьяку. Нагим постоянно казалось, что он ущемляет их финансовые интересы. Вероятнее всего, царевич зарезался сам, но царица в бессильной ярости возвела поклеп на своих недругов. Ее версия была поддержана всеми недругами Б. Годунова и отразилась на страницах многочисленных литературных сочинений.

В Сказании есть косвенное указание на время его создания. Это сообщение о том, что мощи царевича были положены в Угличе в храме “всемилостивого Спаса”. Дело в том, что там они находились до 3 июня 1606 года, а затем были перенесены в Москву и торжественно открыты как мощи нового святого великомученика. Объявить Дмитрия святым можно было только при условии его убийства. Как известно, самоубийцы резко осуждаются церковью, их даже не разрешают хоронить на общем кладбище.

Таким образом, Сказание могло быть написано в промежутке между 17 мая 1606 г. (последняя дата в Сказании) и 3 июня, т. е. в тот период, когда В. Шуйский боролся за трон. Поэтому Сказание можно считать произведением, созданным для обоснования законности и справедливости избрания на престол Василия Шуйского.

В. Шуйский не был родственником царя Федора, но вел свою родословную от легендарного Рюрика и именно этим обосновывал права на корону. Поэтому для него не было необходимости прославлять правление Федора, достаточно было показать, что это было время беззаконий и произвола Б. Годунова, от которых пострадал сам Василий и его ближайшие родственники. Такую картину мы и наблюдаем в Сказании.

Описав смерть царевича Дмитрия, автор сразу переходит к смерти царя Федора в 1598 г., опуская половину его правления.

Избрание Бориса на царство он представляет не как “всенародное волеизлияние”, а как результат всевозможных происков и лукавства Годунова: одних он привлек к себе лаской и милостью, других запугал “грозами и свирепством”. Ничего примечательного не находит он в правлении Годунова, кроме появления самозванца “в пятое лето царствования”, т. е. в 1603 г.

Автор сразу называет самозванца Григорием Отрепьевым, беглым монахом, который “дьявольским научением и еретическим умышлением” назвался именем царевича. Известно ему и то, что Григорий был родом из Галеча, и там жили его мать и братья. Описывая похождения Г. Отрепьева в Польше, автор делает упор на то, что самозванец отступил от православия и склонился в католичество, поэтому-то его авантюру поддержали король Польши и сам папа Римский. Он явно сгущает краски, когда пишет, что по велению папы Григорий изучал “латынскую веру, ересь люторскую, кальвинскую иезовицкую веру, бесовский соблазн, звездочетье, волхование и всякое еретическое учение”. Такой набор верований взаимоисключителен, да и не мог папа Римский требовать изучать лютеранство, кальвинизм, волхование и т. д., т. е. то, что в корне было чуждо католичеству. Видимо автор, желая как можно сильнее воздействовать на умы православных читателей, умышленно нагнетал обвинение в адрес самозванца с тем, чтобы доказать законность свержения его с престола и убийство.

Описывая поход Лжедмитрия на Русь, автор большое внимание уделяет вопросу о том, как беглый монах сумел обмануть и “прельстить” целое государство. Главным, по его мнению, были грамоты самозванца, в которых тот пытался обосновать законность своих притязаний на русский престол и всячески очернить Б. Годунова. В них Отрепьев называл себя прирожденным государем, а Бориса -- своим холопом, который поднял руку на господина. Это и стало главной причиной “смятения умов” и в северских городах, и в правительственных войсках, и в самой столице. Самозванец победил Б. Годунова не на полях сражения, а в умах людей.

Из текста Сказания нетрудно понять, кому симпатизирует автор. Так, описывая сражения с Лжедмитрием, он неоднократно упоминает различных воевод и бояр, но лишь при упоминании имени В. И. Шуйского его бесстрастный тон уступает место льстивой похвале: “И тогда прииде с Москвы в полки Российскии славный, премудрый боярин и воевода Василей Иванович Шуйской, и бысть в полцех радость велика”. В разрядных книгах, достаточно беспристрастно сообщающих о военных походах, сражениях и перемещениях по службе, нет сведений о каких-либо особо выдающихся заслугах В. Шуйского в борьбе с самозванцем. Поэтому хвалебные эпитеты в адрес Шуйского не вполне объективны.

Представляя Василия Шуйского борцом с “проклятым еретиком Гришкой Отрепьевым”, автор Сказания пишет, что тот понял самозванство Лжедмитрия еще в Туле, куда ездили все московские бояре, чтобы поклониться новому царю. Но он побоялся открыто заявить об этом, поскольку все верили в истинность Дмитрия. Однако потом, когда Лжедмитрий стал дерзко проявлять непочтение к православной вере (сверг с престола патриарха Иова и сделал патриархом гречанина Игнатия, пьяницу и сквернослова, при въезде в Москву в ответ на чествование всего “освященного собора” приказал играть в бесовские музыкальные инструменты, ввел в главный православный храм “поганых еретиков” -- поляков), Василий Шуйский организовал против него заговор. Собрав своих сторонников, он объявил им, что новый царь -- еретик Гришка Отрепьев. Те, в свою очередь, стали повсюду говорить об этом. Весть дошла до верного слуги Лжедмитрия Петра Басманова, который быстро установил, от кого исходили данные слухи. В итоге состоялась публичная казнь “благочестивого князя Василия Ивановича”. В этом эпизоде Шуйский представлен подлинным борцом за веру и правду. Обращаясь к народу, он говорит, что погибает от рук “врага християнского, от еретика, от Гришки... умирает за правду”, за истинную православную христианскую веру. Если бы В. Шуйский действительно обратился с такой речью к собравшимся на казнь, то вряд ли был бы помилован. Скорее всего, он покаялся перед самозванцем и за это был прощен. Казнь заменили непродолжительной ссылкой. В Сказании же сообщается, что В. Шуйского и его родственников якобы сослали “по городам в темницы”, имение их взяли в казну. Многие обвинения предъявляет автор самозванцу.

И народ свой разорил, устраивая пышную встречу невесте, и москвичей притеснил, заставляя на своих дворах принимать поляков, и бесчинства разрешал полякам во время свадебного торжества. В довершении всего решил окончательно “разорить православную веру” и убить бояр и воевод, которые этому воспротивятся. Автор подробно перечисляет, кто из польских панов кого должен был убить. Думается, что это вряд ли соответствовало действительности, поскольку массовое истребление русских бояр поляками могло вызвать всеобщее возмущение, особенно в той накаленной обстановке.

В Сказании ярко показана взрывоопасная ситуация в Москве после свадьбы Лжедмитрия. Недовольство наглыми и вызывающими действиями поляков достигло предела. “Наипаче же всех бояр радея и промышляя за православную веру князь Василей Иванович Шуйский” с братьями. Они призвали народ к открытому восстанию против еретика-царя. В итоге в назначенный день все москвичи взялись за оружие.

Началось восстание с моления братьев Шуйских в Успенском соборе, где они просили у бога помощи в борьбе с еретиком. Затем они вышли к православным москвичам и повели их на царский двор для расправы над “ростригой”. По всему городу гудели колокола, призывая к восстанию против поляков. И во главе всех князь Василий Иванович Шуйский, “скачюще на кони по площади и к рядам и вопиющи гласом велиим: Отцы и братия, православные християне! постражите за православную веру, побеждайте врагов християнских!”. В итоге и злой еретик Гришка Рострига, и его друзья поляки были убиты.

Следует отметить, что автор Сказания, вероятно, не совсем объективно описал обстоятельства свержения самозванца. В сочинениях иностранцев, например К. Буссова, они выглядят несколько иначе. Поскольку народ верил, что Лжедмитрий -- истинный сын Ивана Грозного, то князья Шуйские не могли открыто выступить против него. Для убийства самозванца они организовали дворцовый заговор: горстка их сторонников проникла в покои царя и, найдя его после долгих поисков, убила. Одновременно в городе был пущен слух, что поляки хотят убить русского царя. Народ был поднят для его защиты и расправы над поляками, что и произошло.

Лишь потом было объявлено, что царь убит, поскольку он самозванец и еретик. Для доказательства этого и понадобилось такое остро публицистическое, обличительное сочинение, как Сказание о Гришке Отрепьеве.

Еще одним сочинением, прославляющим В. Шуйского, является Повесть как о отмсти и ее редакция Повесть како восхити. Начало Повестей сходно со Сказанием о Гришке Отрепьеве: 19 марта 1584 г. умирает царь Иван Васильевич, оставляя после себя двух сыновей -- Федора и Дмитрия. Дальше идет отличие. В Повести сказано, что царь Иван оставил своих сыновей на попечение Ивана Петровича Шуйского, Ивана Федоровича Мстиславского и Никиты Романовича Юрьева. Об этом же сообщают Хронограф 1617 г. и иностранцы. Правда, последние указывают, что опекунов было четверо. Не был ли четвертым Борис Годунов, к которому В. Шуйский и Романовы питали весьма недружественные чувства? По их указанию имя Бориса могло быть опущено в позднейших сочинениях.

Автор Повести пишет, что опекуны были назначены для того, чтобы их государей воспитали со всяцем тщанием”. Это весьма странно звучит, так как в момент смерти Ивана Грозного Федору было 27 лет и воспитывать его было уже поздно. Скорее всего, автор просто стремился подчеркнуть их особую роль, и прежде всего И. П. Шуйского, при царе Федоре. В Повести сообщается дата венчания Федора на царство -- 1 мая, но она не верна, это произошло 31 мая.

Еще одно отличие от Сказания -- царевича Дмитрия отправляет в Углич сам царь Федор, а не Б. Годунов (как в Сказании). Кроме Шуйских, здесь не названы имена других бояр, которые пострадали от Годунова. По-иному описан и конфликт Бориса с Шуйским. В Повести говорится о том, как Борис затаил злобу на И. П. Шуйского и его сыновей, как сначала был тих и кроток, для видимости помирился с ними, а потом в удобный момент расправился со всеми. Если в Сказании подробно перечислено, куда кого сослали и как кто пострадал, то в Повести больше эмоций по поводу коварства Б. Годунова и злой судьбы Шуйских.

Особое возмущение автора вызывает смерть царевича Дмитрия, по его мнению, от рук Бориса: “О люте! да како о сем слезы моя не пролью? или како может десница моя начертати тростию о сем?” Чувствуется, что автор Повести был весьма искусен в литературных трудах и, скорее всего, принадлежал к церковным кругам, поскольку часто прибегает к цитированию Священного писания и библейским сравнениям (например, Борис у него -- второй Иуда по предательству). В Повести нет никаких подробностей, связанных со смертью царевича: ни даты, ни места захоронения. Но имена убийц те же, что и в Сказании. Автор Повести прямо обвиняет Бориса в насильственной смерти Федора, но как это произошло, не сообщает.

Венчание Бориса на царство объяснено тем, что тот запугал все государство: “никто не смеяше вопреки глаголати”. Став царем, он сначала был “тих, кроток и милостив”, но потом проявил свой лютый нрав и заточил всех родственников царя Федора, многие из которых умерли “злой смертью”. Здесь автор намекает на Романовых, которые были обвинены в колдовстве и сосланы в дальние города и монастыри.

За все злодеяния Б. Годунов был наказан богом, и орудием наказания стал царевич Дмитрий. Прежде всего начались чудеса у его гроба. Здесь автор явно искажает факты. В правлении Бориса ни о каких угличских чудесах и речи быть не могло, поскольку официально царевич был признан самоубийцей. Слухи о чудесах стали распространяться с приходом к власти Шуйского, который объявил Дмитрия новым святым и приказал торжественно открыть его мощи в Архангельском соборе в Кремле. Потом бог попусти на него такого же врага и законопреступника сынишку боярского Юшку Яковлева сына Отрепьева”. Таким образом, появление самозванца объяснено в Повести не злой волей самого еретика и помощью польского короля Сигизмунда вместе с римским папой (как в Сказании), а божьей волей.

В Повести весьма подробно передана история Гришки Отрепьева: рано остался без отца, мать научила его Писанию, в 14 лет игумен Трифон постриг его в монахи в Хлыновском Успенском монастыре. Потом он жил в Ефимьевском монастыре в Суздале и в некоторых других монастырях, пока не попал в Чудов монастырь в Москве. Там он стал дьяконом, но вскоре впал в “лютую ересь”, о чем стало многим известно. Поэтому Гришка перешел сначала в Николо-Угрешский монастырь, потом в монастырь Ивана Предтечи на Железном Борке. Отсюда он бежал в Литву, взяв с собой трех монахов: Мисаила Повадина, Венедикта и Леонида. В Киеве он принял имя царевича Дмитрия. Так беглый монах превратился в наследника русского престола.

Эта история Гришки Отрепьева несколько, отличается от официальных данных, полученных в ходе следствия па его делу, проведенного сначала правительством Б. Годунова, потом. В. Шуйского. Было установлено, что до пострижения Г. Отрепьев служил при дворе Романовых и их родственника князя Черкасского. После опалы на них в 1600 г. Отрепьев, чтобы избежать участи хозяев, стал монахом. Возможно, что именно при дворе Романовых у Григория возникла идея стать царевичем Дмитрием, и возможно, что она была подсказана людьми, ненавидящими царя Бориса. Вполне вероятно, что самозванческая авантюра созрела в Москве, в боярских кругах.

В Повести упомянуты другие имена монахов, бежавших вместе с Григорием в Киев. До нас дошел Извет старца Варлаама, спутника Отрепьева, в котором он подробно рассказал, как Гришка стал Дмитрием. Историки обнаружили много фактов, свидетельствующих о подлинности Извета, поэтому его можно считать документальным свидетельством. В Извете спутниками Григория были сам Варлаам и Мисаил Повадин. Ни о Венедикте, ни о Леониде упоминания нет. Возможно, что Венедикт -- искажение имени Варлаама, а Леонид появился в свите Лжедмитрия позднее, уже под именем Г. Отрепьева, поскольку самозванцу необходимо было предъявить другое лицо под именем Григория.

Ничего не пишет Варлаам и о еретичестве Отрепьева. Скорее всего, это поздняя выдумка церковников. Монахи беспрепятственно выехали из Москвы и также спокойно добрались до Киева, где сначала жили в Печерском монастыре. Причиной их отъезда, вероятно, был голод 1601--1603 гг., ставший огромным бедствием для страны. Монахи бежали в 1602 г., т. е. в самый разгар его.

Создавая Повесть, автор, очевидно, не стремился к документальной точности. Повесть -- не хроника событий, а литературное произведение, созданное с определенной целью, в данном случае доказать, что появление самозванца было божьим наказанием за преступления Б. Годунова. Прекрасное оправдание для всех, кто предал царя Бориса! Даже трагическая гибель жены Годунова и его сына Федора, а также горькая судьба царевны Ксении, которую самозванец сделал своей наложницей, не вызывают возмущения автора.

Так, по божьему изволению Гришка Отрепьев стал русским царем. Но поскольку Б. Годунов и его семья уже понесли наказание, то бог не стал больше мучить русских людей. Он открыл истину “первострадальцу боярину князю Василию Ивановичу Шуйскому того законопреступника и розстригу, богомерскую его ересь разумети”. Познав правду о самозванце, Шуйский стал открыто ее всем говорить (в Сказании он посвятил в тайну торговых людей, чтобы те известили народ). Узнав о действиях Шуйского, Лжедмитрий приговорил его к смерти, и только благодаря заступничеству бога Василий избежал казни. В этом автор видит божье провидение. Из других источников известно, что за В. Шуйского заступились и русские бояре, и польские вельможи, посоветовавшие самозванцу не начинать царствование с казни одного из самых знатных бояр Руси. Страдание Василия за веру продолжалось только полгода, потом он был возвращен в столицу.

Смелость Василия Шуйского распалила сердца других патриотов. “И по действу Святого Духа узревше сердечными очами суща его (Лжедмитрия. Л. М.) быти еретика и законопреступника и начаша, яко трубы, велегласно посреде народа вопити и проклятую его ересь обличити”.

Согласно версии автора Повести, многие москвичи еще до воцарения Лжедмитрия поняли, что он самозванец, и обличали его. Но это вряд ли соответствует истине. Источники сообщают, что в первые месяцы воцарения лжецаревича в Москве были празднества, всеобщее веселие по поводу “обретения” законного наследника престола. Нет никаких сведений о массовых репрессиях против дворян, дьяков и духовенства в это время. Несомненно, что автор Повести сгущал краски, желая показать Лжедмитрия в самом неприглядном виде и особенно в вопросах веры. Лжедмитрий -- гонитель на христиан, осквернитель святых мест, “поругатель” образа божия, идолопоклонник, еретик. Думается, что все это явное преувеличение. Известно, что самыми компрометирующими деяниями самозванца было то, что он женился на католичке и ел телятину в пост.

В. Шуйский в Повести -- законный, истинно православный царь, избранный всею Российскою областию, праведный, благочестивый, “прежних благоверных царей корене”, первый страдалец за православную христианскую веру. Здесь автор не совсем точен. Избрание Василия не было всенародным делом. В провинции многие даже не знали, что он стал царем. Ведь если его избрали 19 мая, а самозванца убили только 17 мая, то за один день собрать всех выборщиков России в Москву было бы просто невозможно. В Повести сообщается, что предком В. Шуйского был сам Александр Невский -- особо почитаемый русский князь, прославившийся борьбой с иноземными захватчиками. Родство с ним должно было возвысить авторитет Василия Шуйского и показать законность восшествия на престол. На самом деле предком В. Шуйского был только младший брат знаменитого князя, ничем особым не прославившийся.

Восхваляя царя Василия, автор пишет, что его первым делом стало перенесение и открытие мощей нового святого чудотворца царевича Дмитрия. В Повести довольно подробно сообщено об этом событии. Особенно примечательно упоминание о пребывании мощей в Троице-Сергиевом монастыре, одном из пунктов следования по пути к Москве. Упоминание это не случайно. Вероятно, автор Повести сам был из этого монастыря и захотел показать причастность своей обители к такому знаменательному событию.

Заканчивается Повесть похвалой царю Василию, “истинному заступнику и пастырю словесным овцам своим”, и воспеванием радости (троекратной) по поводу того, что бог избавил Русь от злого еретика и даровал целебные мощи нового святого. “Благодать же и мир да будет со духом вашим, братие, ныне и присно и во веки веков”. Автор верит, что все беды позади, впереди же мир и благоденствие.

Несомненно, что Повесть появилась до известия о том, что Лжедмитрию удалось спастись и он собирает новую армию для возвращения престола. Значит, написание ее можно датировать началом июня, когда произошло перенесение и открытие мощей Дмитрия, и началом августа, когда опасность нового вторжения войск самозванца стала реальной.

Совсем иной характер носит Повесть о видении некоему мужу духовну, написанная всего через несколько месяцев после Повестей како отмсти и како восхити. Дата ее написания и имя сочинителя известны. Они указаны в самом тексте: автор -- Благовещенский протопоп Терентий, время конец октября 1606 г. (первая часть) и начало марта 1607 г.

Чему же посвящена Повесть о видении? “Некоему мужу духовну” привиделось нечто очень важное во сне. Об этом он рассказал Терентию, а тот в свою очередь все передал царю и патриарху. По их велению рассказ о видении прочли всему народу в Успенском соборе и в “миру” при большом стечении народа.

Все это произошло в то время, когда Москва находилась в кольце войск Ивана Болотникова. В борьбе с восставшими крестьянами, казалось, неоткуда ждать помощи. Невольно у людей возникал вопрос: за что такая напасть? Вроде бы с еретиком Гришкой Отрепьевым было покончено, по заслугам получил и Борис Годунов за свои преступления. Сейчас же не было видимых причин для божьего наказания.

Объяснение дает Повесть о видении. Некий духовный муж долго молился о “нынешних скорбях”, прося у Бога милости, пока не заснул. Во сне ему привиделось, что звонят в самый большой колокол в столице. Выглянув в окно, он увидел знакомого, который велел ему идти в Успенский собор. Легко добравшись до собора, несмотря на ночь и осеннее ненастье, он заглянул внутрь. Там, на престоле, сидел сам Господь Бог в окружении ангелов и святых. Подле него находилась Богородица, которая умоляла сына отвратить свой гнев от православных христиан. На это Христос отвечал, что не хочет прощать тех, кто постоянно досаждает ему “злобами своими и лукавым нравом”, праздно болтает в церкви, постригает бороды, “содомские дела творит”, неправедно судит, грабит чужие имения. По мнению Бога, “несть истины во царе же и в патриарсе, ни во всем священном чину, ни во всем народе моем, яко не ходят по предании моем и заповедей моих не хранят”. Только всеобщее покаяние может спасти грешников.

Таким образом, автор Повести прямо указывает на причины бедственного положения в столице: забвение заповедей бога и грехи не только простых людей, но и правящего класса, священного чина и даже самого царя и патриарха. Такая критика царя и патриарха не прошла бесследно для Терентия. Через некоторое время, когда угроза со стороны войск Болотникова миновала, он уже не был Благовещенским протопопом, и имя его потерялось для истории.

Несомненно, что в период тяжелых испытаний экзальтация общества достигает большой степени. Всевозможные религиозные видения становятся частым явлением.

Тему божьего наказания за грехи всех людей продолжают первые шесть глав Сказания Авраамия Палицына, которые первоначально существовали как отдельное яркое публицистическое произведение, созданное в период между 19 июля 1610 г. (свержение В. Шуйского) и декабрем этого же года (смерть Лжедмитрия II). Это произведение назовем Историей в память сущим, поскольку так она названа в рукописях, где данные главы существуют отдельно от Сказания Авраамия.

История в память сущим начинается со смерти Ивана Грозного. Весьма кратко сообщено, что после кончины царя Ивана скипетр и державу воспринял его сын Федор Иванович, названный почему-то “юнейшим” в 27 лет. За особое благочестие Бог дарует Федору “немятежно земли Российстей пребывание”. Такая концепция вполне согласуется с произведениями, которые рассмотрены выше. Сходство прослеживается и в характеристике Бориса Годунова. Отмечено, что он вознесся в славе Федора и получал почести от иностранных держав, равные царю, “разумен бе в царских правлениях”.

Автор Истории не слишком склонен обвинять Бориса. Во-первых, пишет он, царевича Дмитрия отправили в Углич “советом всех начальнейших вельмож”, а во-вторых, своим агрессивным отношением к Б. Годунову царевич сам спровоцировал организацию своего убийства. Не последнюю роль сыграли и “ласкатели” Бориса, которые доносили ему заведомо ложные сведения о царевиче.

Убийство царевича стало первым грехом, за который потом бог так жестоко наказал Россию. Второй грех заключается в том, что “ни во что же положиша сю кровь неповинную вся Россия”, т. е. все как бы не заметили, что царевич погиб.

Автор Истории не приписывает Борису смерть царя Федора и восшествие его на престол считает вполне законным, поскольку многие захотели, чтобы он стал царем. Вполне правдиво в Истории описано, как сначала Б. Годунов отказывался от престола, уйдя вместе с сестрой в Новодевичий монастырь. Много дней он не поддавался на уговоры, на мольбы народа. Наконец, патриарх со всем “священным собором” взял икону Владимирской богоматери и с ее помощью стал призывать Бориса стать царем. Автор Истории резко осуждает этот поступок патриарха, считая, что негоже Богоматери умолять тленного человека и просить у него милости. Именно с этого момента, по его мнению, и начались все беды для России: “Двигнут бысть той образ нелепо, двигнута же и Россия бысть нелепо!”

В Истории в отличие от рассмотренных выше сочинений правлению Бориса уделяется некоторое внимание. Автор пишет, что два года Россия цвела всеми благими: царь пекся о всяком благочестии, исправлял недостатки в управлении, заботился о бедных и нищих и всем был любезен. Но невзлюбил он “оставшееся племя царя Федора и постепенно стал изводить его: четверых предал смерти, Федора Никитича постриг. Остался один Иван. Все это Борис сделал для того, чтобы оставить престол за своими детьми. Не доверяя окружающим, он разрешил холопам доносить на своих господ.

За неповинные жертвы и безумное молчание всего мира Бог покарал Русь. Три года стояло такое дождливое и ненастное лето, что хлеб не вызревал. В стране начался голод. Царь Борис пытался помогать голодающим, “творил милостыню”, давал работу тем, кто приходил в город за пропитанием. Но этого было, конечно, мало. Многие погибали на пути к столице, многие умерли в самой Москве. Автор пишет, что число умерших было больше 127 тысяч только в столице, а всех же и не счесть! Однако бедствовали только неимущие -- у богатых были сделаны запасы зерна, что обнаружилось через 14 лет, во время нашествия поляков. За этот огромный грех перед своими соотечественниками сребролюбцы -- многие из них -- были пленены врагами, понесли наказание божье.

Автор Истории пытается найти причины последующих бедствий, обрушившихся на Россию, в предшествующей истории. Так, причину появления множества разбойников и воров по всей России он видит в желании царя Бориса создать многочисленные военные поселения и гарнизоны на окраинах страны, которые состояли, как правило, из беглецов. Их число особенно возросло во время трехлетнего голода, когда господа не желали кормить своих слуг и выгоняли их из дома. Те находили пристанище на окраинах страны, начинали воровать и разбойничать, чтобы как-то пропитаться. Потом, пишет автор, эти воры влились в армию Болотникова, которая сражалась с царскими войсками под Калугой и Тулой. Крестьянская война, вызванная гнетом крепостничества, всколыхнула страну, показав, что в лагере неимущих зреют мощные силы, способные потрясти все русское общество.

Автор Истории отчасти понял причины, приведшие страну к многочисленным бедам: ненасытное сребролюбие имущих, их чванство, отсутствие милости к “меньшой братии”. Например, пишет он, когда народ тысячами умирал от голода, “сильные мира сего” стремились к чрезмерной роскоши, устраивали пиры, одевались в золото и серебро, “вси бо боярствоваху”.

За все эти грехи правящего класса Бог покарал Русь страшными бедами. Первой карой стало появление самозванца Гришки Отрепьева. Автор не видит в нем грозного соперника царю Борису, поскольку “смеху достоин и плача”. Вспомним, что авторы Повестей како и Сказания о Гришке Отрепьеве считали его единственным возмездием Бога за грехи одного Бориса. Они еще не знали о будущих более тяжких бедах, которые обрушатся на Россию, поэтому были склонны обвинять во всем только Б. Годунова.

В последующее время такое простое объяснение уже не могло никого устроить. Борис умер, его жена и сын погибли, дочь в монастыре, а бедствия не прекратились, напротив, положение в стране становилось все более критическим. Перед всеми мыслящими людьми возникал вопрос: кто виноват, в чем причина? Ответ, вернее попытку ответа, мы и обнаруживаем в Истории в память сущим.

История Гришки Отрепьева рассказана в ней весьма схематично, без деталей и подробностей: некто чернец Григорий бежал из России в Польшу. Там он назвался царевичем Дмитрием и стал всюду рассылать грамоты о своем чудесном спасении. Этим он смутил народ двух стран. Особенно много сторонников нашел он среди бывших беглых холопов, поселившихся на границе.

В отличие от автора Сказания о Гришке, автор Истории не склонен обвинять в создании самозванческой авантюры поляков. По его мнению, они также были обмануты, как и многие простые русские люди. Виноваты же были те представители правящего класса, которые знали, что Дмитрием назвался Гришка Отрепьев. Автор называет их по именам. Это, прежде всего, мать царевича Марфа Нагая, которая признала Гришку своим сыном Дмитрием, хотя его истинная мать, Варвара Отрепьева, брат Григорий и дядя Смирной пытались восстановить истину. Появились даже новые мученики Петр Тургенев и Федор Колачник, которые публично обвиняли Лжедмитрия в самозванстве, за что и были казнены. Именно они стали первыми борцами за правду, а не Василий Шуйский, как в Сказании и Повестях како. О Василии в Истории упоминается вскользь. Автор обвиняет москвичей, которые смеялись над обличителями самозванца и “ни во что вмениша” их казнь, духовенство, которое прекрасно знало, что царевичем назвался чудовский монах Григорий. Особенно это было хорошо известно Крутицкому митрополиту Пафнутию и патриарху Иову, которым Григорий служил. Но все молчали, и с их молчаливого согласия самозванец творил свои беззаконные дела: насаждал католичество, женился на католичке, покровительствовал полякам, попирал обычаи предков и т. д.

Автор не пишет, как произошло избавление страны от самозванца (Вспомним, насколько хвалебно было воспето это событие в Сказании о Гришке и Повестях како). Просто “по десятих днех несвойственаго брака сам окаянный зле скончася, год препровадив царствуя”. Заслуга в этом принадлежала не В. Шуйскому, не народу московскому, а Богу, который повелел восстать на еретика. Но никто этого не понял. “Весь же народ Московской от радости дадеся пьянству, а еже благодарение о сих Господу Богу Вседержителю и Пресвятей Богородици и всем святым воздати -- негде же обретеся ни в ком”. Таким поведением “вся Росия прогнева Господа Бога Вседержителя”. Фактически автор Истории осуждает тех, кто приписал себе честь и славу победы над самозванцем, т. е. прославленного в Сказании Василия Шуйского. Именно гордость и безумство таких, как он, стала причиной непрекращающегося гнева Господня.

Автор в ярких красках описывает кровавую братоубийственную войну в России, которая вела к истреблению русского народа: “Кто же тоя беды изречет, еже содеяся во всей Росии?” Брат шел на брата, отец на сына. Не было ни победителей, ни побежденных, все падали под кровавыми мечами на полях брани. Всюду царила измена, лукавство, бессмысленная жестокость. Поляки же и Литва вооружены стояще бездельно, смеяхуся безумству нашему и межеусобию...

Гневно описывает автор поведение вельмож в Москве и Тушине во время двоевластия, когда ради наживы они перебегали из одного лагеря в другой: то целовали крест Лжедмитрию II и получали от него жалование, то возвращались к царю Василию и там “болши прежнего почесть и дары и имения восприимаху”. И так делали по пяти и десяти раз. Если в Тушине недостовало пороха, лекарства или продовольствия, то изменники охотно торговали ими, получая большую прибыль и не желая понимать того, что “тысящу человек погубят тем зелием единокровных братий своих”. Автор рисует картину полного морального разложения общества, когда “не токмо продаша на сребро отцов и братию, но и главы, паче же и душа своя”.

Достается в Истории и царю Василию. Автор пишет, что лукавые вельможи “царем же играху яко детищем”, а тот не в состоянии был разобраться, где ложь, а где правда и поэтому нередко предавал суду безвинных, за что Бог воздал ему по заслугам.

Автор яростными мазками рисует картину всеобщей гибели и разорения: “Бысть бо тогда разорение Божиим святым церквам от самех правоверных... во святых Божиих церквах кони затворяху и псов во олтарех церковных питаху... И к коим вещем святынь невозможно приступати без говения, и тая ношаху блудницы... Чин же иноческий и священнический вскоре смерти не предаваху, но прежде зле мучаще всячески и огнем в уголь жгуще... И старыя и святолепныя мужи у ног их валяющеся, аки сиротки; и ругающеся им повелеваху песни пети срамныя и скакати и плескати... И пременишася тогда жилища человеческая на зверская... Горы бо могил тогда явишася побиенных по правде... И крыяхуся тогда человецы в дебри непроходимыя, и в чащи темных лесов, и в пещеры неведомыя, и в воде меж кустов отдыхающе и плачуще к Содетелю Непокаряющихся же ся их злым советом по всей земли, всяк возраст и сяк чин, овех з башен высоких градных долу метаху; нех же з брегов крутых во глубину реки с камением верзаху; инех же, розвязав, из луков и из самопалов розстреляюще... у инех же чад восхитивше, и пред очима родителей на огни пряжаху; инех же, от сосцу и от пазуху матерню отторгающе, о землю, и о пороги, и о камение, и о углы разбиваху; инех же, на копиях и на саблях взоткнувше, пред родителми ношаху”. Таков итог братоубийственной войны, приведшей на край гибели страну.

Автор обращается ко всему русскому народу с призывом прекратить кровопролитие ради наживы, ради недостойных целей, одуматься и покаяться, пока не поздно.

Дальнейшее развитие ситуации в стране показывает Новая повесть о преславном Росийском царстве и великом государстве Московском. Она была написана, судя по сообщенным в ней сведениям, в январе--феврале 1611 г., когда власть в Москве была в руках “семибоярщины” и поляков, в Смоленске находилось посольство во главе с Филаретом, которое вело переговоры с польским королем о возведении на русский престол королевича Владислава. Но о Московском разорении 19 марта 1611 г. автор еще не знает.

Новая повесть начинается с призыва ко всем патриотам крепко стоять за православную веру против орд поляков и литовцев и самого польского короля -- “лютого врага сопостата нашего, и его способников”. Это уже новый мотив по сравнению с Историей, где поляки представлены лишь наблюдателями братоубийственной войны в России. Очевидно, что автор Истории еще надеялся на скорый мир с Польшей и воцарение в Москве Владислава. Автор Новой повести уже понял, что цель польского короля Сигизмунда лишь в том, чтобы захватить Россию и присоединить ее к своему королевству. Он теперь является главным врагом. Это свое понимание автор хочет донести до читателей повести.

Фактически Новая повесть не историческое произведение. В ней нет описания событий, предшествующих тем, которым она посвящена, как это имело место во всех сочинениях, рассмотренных выше. Цель ее, скорее всего, агитационно-массовая, выражаясь современным языком. Недаром в конце автор обращается к читателям и просит их не таить данное письмо, а показывать всем истинно православным христианам, которые хотят умереть за веру.

Пересказать содержание Новой повести несложно. На протяжении всего текста автор доказывает, что главные враги России -- поляки и польский король Сигизмунд, которые хотят захватить русскую землю, поработить народ и разорить православную веру. Главным борцом против “супостата и врага короля” представлен патриарх Гермоген. Многократно автор повторяет это, всячески прославляя главу русской церкви. “Яко столп, непобедимо стоит посреди нашея великия земли, сиречь, посреди нашего великаго государства, и по православной вере побарает, и всех тех душепагубных наших волков и губителей увещевает, и стоит един противу всех их. Аки исполин муж безо оружия и безо ополчения воинскаго, токмо учение, яко палицу в руку свою держа противу великих агарянских полков и побивая всех”.

Много хвалебных слов в повести и о граде Смоленске, который мужественно оборонялся от короля Сигизмунда. Автор ставит его в пример всем православным христианам: “Всем нам по Бозе и по православной вере побарати ревность дает, чтобы мы все, видев его крепкое и непреклонное стояние, тако же крепко вооружилися и стали противу сопостат своих”.

В итоге он обращается к читателям: “Паки молю вы с великими слезами и сокрушенным сердцем: не нерадите о себе и о всех нас! Мужайтеся и вооружайтеся и совет межу собою чините, како бы нам от тех врагов своих избыти! Время, время пришло, во время дело подвиг показати и на страсть дерзновение учинити, как вас Бог наставит и помощь вам подаст!”. Автор призывает всех патриотов мужественно стать против врагов с оружием в руках и выгнать их со своей земли. Именно в этом цель написания Новой повести.

Еще одним произведением, написанным “на злобу дня”, является Плач о пленении и о конечном разорении Московского государства. Оно написано по поводу разорения Москвы поляками 19 марта 1611 г. По своему жанру это не историческое сочинение, а горестный плач, стенание по поводу события, потрясшего душу автора. В нем множество восклицаний, риторических вопросов, выражающих скорбь и глубокие переживания писателя. Например: “Откуду начнем плакати, увы, толикаго падения преславныя ясносияющия превеликия России?” Или: “Кто от правоверных не восплачет, или кто рыдания не исполнится, видев пагубу и конечное падение толикаго многонароднаго государьства, християнскою верою святаго греческаго от Бога даннаго закона исполненаго, и, яко солнце на тверди небесней, сияющаго и светом илектру подобящаяся?”. Автор с горечью вспоминает о былой славе Родины, ее богатстве, могуществе и процветании. Он удивляется, почему милость божья и заступничество Богородицы оставили страну, за что обрушились неисчислимые бедствия? Ответ один -- “яже в нас содеяшаяся и ныне деется, по смотрению Божию, за неправды, и за гордение, и за грабление и лукавство, и за прочая злая дела”. Автор пишет, что “правда в человецех оскуде, и воцарися неправда, и всяка злоба и ненависть, и безмерное пиянство, и блуд, и несытное мздоимание, и братоненавидение умножися; яко оскуде доброта, и обнажися злоба, и покрыхомся лжею”. Автор подробно перечисляет, какими карами Бог пытался образумить людей и отвратить их от грехов. Сначала он послал голод, потом сделал царем “богоборного антихриста” Гришку Отрепьева. Тот излил на Россию множество бед и зла: разорил святительский чин, женился на “некрещеной люторке”, хотел разорить православную веру. И хотя с помощью Бога самозванец был убит, но появился новый “ин враг”, принявший имя Дмитрия. Он прельстил “малоумных и безумным пьянством одержимых людей” и с ними выступил против “богоизбранного царя” Василия Ивановича.