Правление Гизов во Франции в XVI-XVII в.

Лекция

Преемником Генриха II был сын его Франц II; 16-летний юноша, ни по летам, ни по дарованию не стоявший в уровень с трудным положением дел тогдашней Франции. Мы видели, что религиозные идеи, уже изменившие политическое состояние Германии, врывались со всех сторон во Францию. Конечно, здесь они не принимались так жадно, не смешивались с национальными интересами, но, тем не менее, соединялись с видами и намерениями разных сословий. В парламенте новые учения нашли, если не ревностных приверженцев, то, по крайней мере, людей, соглашавшихся с ними. В высших образованных классах послышались мнения, резко противоположные интересам папства: эти мнения отстаивали права галликанской церкви против общего главенства папы. С другой стороны, протестантизм распространялся в замках дворян, которые готовы были по его поводу выразить свою неприязнь ко двору. Наконец, он распространялся быстро между образованными классами городового народонаселения; только лишь значительная часть низших классов осталась чужда ему, исключая Южную Францию, где легко соединялись с ним остатки альбигенского учения.

Мы уже видели, что Франц I, во внешней политике поддерживавший протестантов, в самой Франции был ревностным их гонителем. Эти гонения усились при Генрихе: мы знаем, он велел взять под стражу некоторых советников парламента, между прочим, Anne Duboury; он был судим и приговорен к смерти: но Генрих не дожил до его казни и Дюбур был сожжен в первые дни царствования Франца II. Протестантизм не пользовался во Франции никакими правами: это была ересь, подлежавшая строгому суду государственных законов. Но некоторые фамилии, кроме сословий, воспользовались новым учением, чтобы подкрепить свои личные честолюбивые стремления. Мы должны характеризовать некоторые из них и начнем с членов самой королевской фамилии. Франц II, летами не зрелый, как сказано, был слаб умом и характером. Но на него имела огромное влияние последующая королева шотландская, знаменитая умом, красотой и несчастьем, Мария Стюарт, далеко превосходившая короля во всех отношениях, но и сама она действовала также под внушениями других, именно дядей своих, Гизов. Другие члены фамилии, братья короля, были еще ниже его самого своим умом и влиянием. Но особенное внимание обращает на себя мать короля, вдова Генриха, Екатерина Медичи; в молодости своей и до старости она отличалась замечательной красотой, но при всем том Генрих не любил ее. По смерти его обнаружились ее блестящие политические таланты. Воспитанная примерами итальянских дворов, потом собственным чтением и размышлением, она усвоила вполне страшную теорию Макиавелли и приложила ее во Франции. Имя ее обыкновенно произносится со страшными эпитетами, но в новейшее время нашлись такие же горячие защитники ее. Мы не можем стать, безусловно, на стороне ни тех ни других; мы видим ее жертвою политического разврата тогдашнего времени. Она была отнюдь не хуже действовавших вокруг нее. Ключ к ее политике нетрудно найти: ее главным стремлением было стремление удержать на престоле свое семейство. Поставленная промежду враждебных партий, она старалась поддержать власть своего дома посредничеством, между обеими; этим объясняются частые измены ее и той и другой стороне. Но настоящей жестокости не было в ее характере, хотя, конечно, как все современники ее, она равнодушно смотрела на гибель личностей пред государственными интересами, как она понимала их. Но в эпоху тотчас по смерти Генриха она была еще бессильна своим влиянием; королева Мария сама находилась под опекой и влиянием дядей своих, Гизов. Герцоги Гизы были линией из дома Лотарингских герцогов. Они переселились во Францию и служили во французской службе. Во время, о котором говорим мы, они не напирали еще с особенной силой на свое происхождение от Карла Великого против Капетингов; эти притязания развились у них впоследствии в силу счастливых для них событий последующей эпохи, хотя, конечно, колоссальное честолюбие было всегда отличительной чертой их.

Подробная история их до нашего времени ждет достойного историка; только недавно некто Булье издал два тома истории Гизов, любопытную по фактам книгу, хотя сухая форма не делает ее занимательной (в 1848 и 1849 году Histoire des dues de Guise (См. R. de Воui11e. Histoire des dues de Guise, vol. 1--4. Paris, 1849--1850.)). Двое из Гизов особенно играли тогда важную роль, и, во-первых, герцог Франц Гиз, знаменитый защитник Меца и покоритель Кале, пользовавшийся благосклонностью Франца I и Генриха II, хотя Франц I пред концом жизни разгадал его политику и говорил на смертном одре сыну: «Гизы пустят когда-нибудь потомков моих в рубашках по миру». Огромные заслуги обращали на него внимание всего народа, и по качествам своим он, конечно, обладал всем нужным для этого. Другой брат его был одним из вождей папской партии на Тридентском соборе, кардинал умный, хитрый, далеко превосходивший Франца жестокостью. Они-то имели неограниченное влияние при Франце II. Это влияние обнаружилось тотчас в самых жестоких гонениях на протестантов. Их нельзя обвинять в религиозном фанатизме; даже кардинал Лотарингский более принадлежал к партии, равнодушной в вере, нежели к фанатикам. У Гизов во все продолжение их исторической роли религия была только внешним поводом и оправданием поступков; они искали в ней только средство приобретать популярность. Другая фамилия, стоявшая так же высоко, была фамилия Шатильонов, в связи с фамилией Монморанси. Фамилия Монморанси, одна из древнейших, чрезвычайно усилилась при Франце I благодаря роли известного коннетабля Монморанси, человека весьма сурового и жестокого, но пользовавшегося значительным влиянием при короле. Эта фамилия не принадлежала ни к одной партии; мы увидим, что она сообразно с своими интересами переходила то на ту, то на другую сторону. Гораздо важнее своим влиянием была фамилия Шатильонов, особенно в лице Колиньи, знаменитого в истории последующих войн; несмотря на клеветы против него Капфига, этот адмирал был один из знаменитейших характеров и умов XVI столетия; с ним заодно действовал d'Andelot; третьим знаменитым членом этой фамилии был кардинал Шатильон, отличавшийся свободой мнений; несмотря на кардинальскую рясу, он вступил в брак, жену его называли M-me la Cardinale и тем не менее он долго исправлял католическую службу и пользовался всеми правами католического князя. Действительно, члены этой фамилии приняли с величайшим бескорыстием и преданностью новое учение, хотя, конечно, у них нередко вопросы религиозные смешивались с политическими. Наконец, последней важной фамилией были потомки Людвига Святого -- Бурбоны. Эта линия Капетингской династии значительно обедняла. Знаменитый коннетабль Бурбон поправил было дела своим выгодным браком, но потом еще ниже свел влияние своего дома изменой. Старший из них, Антоний, женился на наследнице короля Наваррского и носил этот титул, дававший ему, однако, мало влияния; другой брат был знаменитый Конде. Король Наваррский был очень недалеких способностей, случайно принял протестантское учение, но не мог дать ему большого весу; брат его был даровитый и смелый. После сказанного об этих семействах важно сказать еще несколько слов о средствах тогдашней аристократии. Не надо забывать, что членам этих фамилий раздавались в управление области, а губернаторы этих областей пользовались огромными правами и распоряжались с значительным самовластием провинциями, останавливая часто даже королевские распоряжения. Кроме того, эскадроны жандармов обыкновенно переходили, часто вследствие наследства, от одного члена аристократических фамилий к другому, так что несколько их отрядов часто находилось в руках членов одной фамилии. Если взять это все в расчет, мы поймем все средства и все влияние характеризованных нами семейств.

Еще при Франце II обнаружились первые попытки протестантов освободиться из-под тяжелого гнета, но эти попытки до такой степени связывались с личными интересами, что им нельзя было придавать серьезного значения. Особенно эти покушения были вынуждены жестокостью распоряжений и мер Гизов. Расточительность Генриха II ввергла Францию в долги; финансовой частью в это время управлял кардинал Лотарингский. Видя невозможность покрыть издержки и платить все долги, он велел поставить на дворе виселицу и объявил, что каждый, кто явится с таким неприличным требованием (долгов), тот будет повешен. В марте 1560 года обнаружился огромный заговор, вину которого сваливали на протестантов, но в котором в сущности участвовали и многие католики, этот заговор известен под именем Амбуазского и состоял в намерениях овладеть королевской фамилией, предать Гизов суду и смерти и поставить во главу правления людей, принадлежавших к недовольной партии. Но заговор был открыт, начальник его Lа Benandie погиб в схватке, большая часть протестантов перехвачена и казнена. В современных составленных мемуарах остались следующего рода рассказы, характеризующие жестокость тогдашней эпохи, соединенную с придворной некоторой утонченностью. Двор несколько времени должен был пробыть в Амбуазе, ибо боялся новых попыток, а это было твердое и надежное место. Сюда съехалось много придворных дам, а так как здесь им было очень скучно, то каждое после-обеда Гизы, чтобы занимать их, водили смотреть казни протестантов. Но в этом заговоре замешаны были король Наваррский и Людвиг Конде: адмирал Колиньи знал о заговоре, хотя не принимал в нем личного участия. Королю должно было отделаться от них. Под предлогом собрания в Орлеане государственных чинов все они получили повеление собраться туда. Они предчувствовали свою участь; Колиньи даже простился со своей супругою уверенности, что едет на верную смерть. Конде тотчас по прибытию был арестован и предан суду; Гизы решительными мерами хотели доставить окончательное торжество себе и католической партии. Дабы устрашить своих противников, они побудили суд произнести смертный приговор над Конде. Не доставало для решения только королевской подписи: но король вдруг занемог и умер (1560 г., 5 декабря). Дела приняли другой оборот. Влияние Марии Стюарт кончилось. Гизы должны были удалиться от дел, Мария скоро удалилась в Шотландию, где ее ожидала трагическая участь.

Правительницей королевства явилась Екатерина Медичи в малолетство Карла IX (1560-1574). Она старалась поладить со всеми партиями. С этой целью она провозгласила Антония Наваррского, человека слабого и бедного дарованием, наместником короля в его малолетство. Гизам дано много обещаний. Монморанси и Шатильоны пользовались благосклонностью; Конде был освобожден. В Орлеан, между тем, собрались чины, ожидаемые с нетерпением народом, над которыми тяготела вся тяжесть тогдашнего управления: в продолжение последних 13 лет государство сделало 40 миллионов долгу, сумма огромная в то время. Партии католиков и протестантов действовали заодно против духовенства; духовенство должно было пожертвовать многими суммами, чтобы спасти только существенные права свои. Но королева более всего боялась, чтобы ее не устранили с места, ею занимаемого, и для того спешила провозгласить скорее совершеннолетие сына. Она отправилась в Руан, и тамошний парламент провозгласил совершеннолетие ее сына. Протестация парижского парламента, старавшегося выразить свое достоинство и свои права даже выше короля, были тщетною: ответ короля, внушенный матерью, был резок. Между тем отношение к протестантам становилось день ото дня затруднительнее: число их росло, политическая важность увеличивалась. Королева хотела устроить некоторого рода среднюю партию, вроде той, о которой замышлял Карл V; члены ее получили во Франции насмешливое название политиков les politiques: этим именем отличали людей, не имевших верований и убеждений. Но настоящий глава политиков был не таков: это был знаменитый канцлер Michel l'Hospital, представитель истинной умеренности и терпимости. Еще в 1561 году, вскоре после смерти Франца II, он пригласил в Пуасси знаменитых протестантских богословов и предложил им публичное прение с католическим духовенством. Прение это, как всегда бывает в таких случаях, кончилось ничем: обе стороны приписывали себе торжество, ни одна не хотела уступить. Но в следующем же году королева издала постановление, в котором протестанты получили свободу вероисповедания, исключая городов, с тем, впрочем, чтобы при их богослужении присутствовали королевские комиссары. Но такие уступки не могли не возбудить страшного негодования со стороны католиков строгой партии. Во главе их стали Гизы, к ним примкнули Монморанси. В 1562 г. пролита была первая кровь, может быть, вследствие случайного обстоятельства, не так, как описывают его протестантские историки. Франц Гиз, возвращаясь раз в свои поместил, прибыл в местечко Vassi, где протестанты совершали свое богослужение в некоторого рода большом сарае. Люди Гиза пришли туда и начали смеяться, началась драка, свита Гиза была вооружена, у протестантов не было оружия; число погибших простиралось до 70, раненых еще более. Но молва скоро преувеличила дело, жертвы считались сотнями и тысячами. Но событие это оказало важные последствия: дело в том, что протестанты перестали надеяться на обещания королевы и готовились к войне. При дворе образовался могущественный триумвират католический из Гизов, маршала St. Andre и Монморанси. Король Наваррский стал также по слабости характера на стороне противников протестантизма. Он открыл осаду Руана и умер здесь. Вслед за этим последовала смерть Франца Гиза, событие очень важное для тогдашнего времени. Он был убит в то время, как осаждал Орлеан, в котором засели протестанты, одним молодым юношей, кальвинистом и дворянином из Angoumais, по имени Poltrot de Mere. Затаив свое намерение, последний явился в лагерь к Гизу, предложил служить у него, и, когда тот возвращался раз домой с малой свитой, убил его. Казнь его, как следовало ожидать, была страшной. Но такие примеры, как мы уже видели и еще увидим, повторялись часто. Теории, развивавшие такого рода мнения, были многочисленны: с одной стороны, теория Макиавелли оправдывала всякое преступление в пользу государственного блага, и это благо понималось многими относительно и по-своему; с другой стороны, теория иезуитов оправдывала всякое преступление для блага религиозного, как будто религия могла допускать их. Эти учения отозвались и у протестантов, и у них нашлись такие же теоретики. Но смерть герцога Гиза легла бездною между протестантами и католиками. Католики обвиняли адмирала Колиньи, будто бы подославшего Poltrot de Mere: это мнение, недоказанное и несогласное с самим характером Колиньи, тяготело над ним во всю его жизнь и было даже отчасти виною его смерти. Первая война после смерти Франца Гиза кончилась перемирием, по которому протестанты получили еще несколько более прав, чем прежде.