Развитие СССР в послевоенные годы

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ

Федеральное агентство по образованию

Государственное учреждение высшего профессионального образования

Санкт-Петербургский государственный университет

Технологии и дизайна

КАФЕДРА ФИЛОСОФИИ И СОЦИАЛЬНЫХ НАУК

РЕФЕРАТ

ПО ДИСЦИПЛИНЕ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ

НА ТЕМУ

«РАЗВИТИЕ СССР В ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ».

ВЫПОЛНИЛА:

СТУДЕНТКА 1-ОГО КУРСА ИБК

ГРУППЫ 1-СЗ-3

НОМЕР СТУДЕНЧЕСКОГО БИЛЕТА 0835286

МОРЕВА АНАСТАСИЯ ВАСИЛЬЕВНА

ПРОВЕРИЛ:

ДОЦЕНТ ЧУРИКОВА ГАЛИНА АЛЕКСАНДРОВНА

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ2008

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

1 ПОБЕДА: СТРАНА И МИР

2 СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ

3 ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ В ПОСЛЕВОЕННЫЙ ПЕРИОД

4 НОВЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В РАЗВИТИИ ОБЩЕСТВА: ОЖИДАНИЯ И РЕАЛЬНОСТЬ

5 ПОЛИТИКА ЦЕНТРА И ВОЗМОЖНОСТЬ ЕЁ ТРАНСФОРМАЦИИ

6 ХОЛОДНАЯ ВОЙНА

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ

Эта тема мною выбрана не случайно. На мой взгляд период с 1945 по 1964 гг., это один из значимых периодов в истории СССР, который заслуживает внимания. Эти почти два десятилетия насыщены массой событий. Это послевоенный период трудового подвига советских людей по восстановлению разрушенного народного хозяйства, успешное испытание первой советской атомной бомбы. Это начало «холодной войны» и последние годы жизни «вождя всех народов» И. В. Сталина, а затем и конец карьеры Берии. Это период прихода к власти Н. С. Хрущева и последовавшая за этим хрущевская «оттепель», которая принесла с собой преобразования в экономической и политической сферах, духовное возрождение общества. Это период становления, как бы нового общества. Переход от террора и массовых репрессий, «идолопоклонничества» и культа личности к более демократическому, свободному обществу.

А главная цель этой работы - попытаться на основе разнообразного материала разобраться в важном историческом периоде нашей Родины.

1.ПОБЕДА: СТРАНА И МИР

1945 год открыл новую страницу в истории XX в. События на мировой арене после окончания войны развивались столь кардинально и стремительно и привели к таким переменам во всей системе международных отношений, что их можно оценивать как своего рода переворот революционного характера. Геополитическая структура мира в результате поражения Германии и ее союзников приобрела новые центры влияния, мир становился все более биполярным. В расстановке сил Запад-Восток главная роль принадлежала теперь Соединенным Штатам Америки и Советскому Союзу. СССР не только вышел из международной изоляции, но и приобрел статус ведущей мировой державы. США, пострадавшие меньше других участников военного конфликта, после войны стали играть роль «первой скрипки» в международных делах. Это реальное соотношение сил, разделившее мир на два блока, всего за несколько лет получило свое организационное оформление в виде НАТО и Варшавского Договора. Раскол мира, таким образом, можно считать следствием войны. Но таким же следствием войны были процессы совершенно противоположной направленности.

Война изменила лицо мира, нарушила привычное течение судьбы многих народов. Общая угроза сблизила их, отодвинула на второй план прежние споры, сделала ненужными старую вражду и борьбу самолюбий. Мировая катастрофа, не принимающая в расчет доводы в пользу ни одной из общественных систем, в качестве своего парадокса явила миру приоритет общечеловеческих ценностей, идею мирового единства. Сразу после окончания войны эта идея как будто бы начала реализовываться, смягчая противоречия в рядах недавних союзников и умеряя пыл особо активных реваншистов. И даже пришедшие на смену потеплению «холодная война», последующий атомный психоз не могли вовсе сбросить со счетов реальность идеи «Общего Дома». Именно эта идея начала питать процесс, который позднее назовут конвергенцией. И надо признать, что западные политики оказались более восприимчивы к реалиям послевоенного мира, нежели держава-победительница. Едва открыв «окно в Европу», она поспешила опустить «железный занавес», обрекая страну на годы изоляции, а значит, и несвободы. Нашим соотечественникам оставалось только догадываться, что действительно происходило в мире, а затем с горечью удивляться тому, как недавно поверженный противник быстро вставал на ноги, налаживая новую, крепкую жизнь, а победителей по-прежнему держали на полуголодном пайке, оправдывая все и вся ссылкой на последствия войны.

Так было. Однако это еще не значит, что так и должно было быть. Победа предоставила России возможность выбора -- развиваться вместе с цивилизованным миром или по-прежнему искать «свой» путь в традициях социалистического мессианства.

Вопрос не в том, была ли альтернатива послевоенному развитию страны, а в качестве самих альтернативных тенденций, способных (или не способных) повернуть это развитие. (5. гл. 1 .стр. 270-344)

Сам факт военной победа поднял на небывалую высоту не только международный престиж Советского Союза, но и авторитет режима внутри страны. «Опьяненные победой, зазнавшиеся, -- писал в этой связи писатель, фронтовик Ф. Абрамов, -- мы решили, что наша система идеальная, (...) и не только не стали улучшать ее, а наоборот, стали еще больше догматизировать». Русский философ Г.П. Федотов, размышляя о влиянии роста авторитета Сталина на развитие внутриполитических процессов, тоже приходил к малоутешительному выводу: «Наши предки, общаясь с иностранцами, должны были краснеть за свое самодержавие и свое крепостное право. Если бы они встретили повсеместно такое же раболепное отношение к русскому царю, какое проявляют к Сталину Европа и Америка, им не пришло бы в голову задуматься над недостатками в своем доме».

Поговорка «Победителей не судят!» -- не оправдание, но повод для раздумий. Как у В. Некрасова: «Увы! Мы простили Сталину все! Коллективизацию, тридцать седьмые годы, расправу с соратниками, первые дни поражения. И он, конечно же, понял теперь всю силу народа, поверившего в его гений, понял, что нельзя его больше обманывать, что только суровой правдой в глаза можно все объединить, что к потокам крови прошлого, не военного, а довоенного, возврата нет. И мы, интеллигентные мальчики, ставшие солдатами, поверили в этот миф и с чистой душой, открытым сердцем вступили в партию Ленина--Сталина». Май 1945 г . -- пик авторитета Сталина, имя которого в сознании большинства современников не только сливалось с победой, но и сам он воспринимался как чуть ли не носитель божественного промысла.

Сталин-человек к тому моменту уже настолько растворился в имидже вождя, что остался по сути один этот имидж -- живой идол. Массовое сознание, наделившее идола, как и положено, мистической силой, одновременно освятило все, что с этим идолом идентифицировалось -- будь то авторитет системы или авторитет идеи, на которой держалась система. Такова была противоречивая роль Победы, которая принесла с собой дух свободы, но наряду с этим создала психологические механизмы, блокирующие дальнейшее развитие этого духа, механизмы, которые стали консерваторами позитивных общественных процессов, зародившихся в особой духовной атмосфере военных лет.

«Сейчас нет мучительнее вопроса, чем вопрос о свободе в России, -- писал в 1945 г . Г.П. Федотов. -- Не в том, конечно, смысле, существует ли она в СССР, -- об этом могут задумываться только иностранцы, и то слишком невежественные. Но в том, возможно ли ее возрождение там после победоносной войны, мы думаем все сейчас -- и искренние демократы, и полуфашистские попутчики». Задаваясь вопросом «возможно ли?», ни Федотов, ни другие трезвомыслящие умы внутри страны и за ее пределами не давали на него однозначного ответа и не представляли себе путь демократических изменений в СССР в виде одномоментного поворота. Просто они расценивали послевоенную ситуацию как шанс для развития подобного поворота, хотя и считали его небольшим.

2. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ

В условиях перехода от войны к миру встали вопросы о путях дальнейшего развития экономики страны, о ее структуре и системе управления. Речь шла не только о конверсии военного производства, но и о целесообразности сохранения сложившейся модели экономики. Во многом она формировалась в условиях чрезвычайной обстановки тридцатых годов. Война еще более усилила эту «чрезвычайность» характера экономики и наложили отпечаток на ее структуру и систему организации. Годы войны выявили сильные черты существовавшей модели экономики, и в частности, очень высокие мобилизационные возможности, способность в короткие сроки наладить массовое производство высококлассного вооружения и обеспечить необходимыми ресурсами армию, ВПК за счет перенапряжения остальных секторов экономики. Но война также со всей силой подчеркнула и слабости советской экономики: высокий удельный вес ручного труда, низкие производительность и качество невоенной продукции. То, что было терпимо в мирное, довоенное время, теперь требовало кардинального решения.

Речь шла о том, нужно ли возвращаться к довоенной модели экономики с ее гипертрофированными военными отраслями, строжайшей централизацией, беспредельной плановостью в определении деятельности каждого предприятия, полным отсутствием каких-либо элементов рыночного обмена, жестким контролем за работой администрации.

Конверсия военной промышленности была проведена быстро, повысив технический уровень гражданских отраслей (и тем самым, позволив затем перейти к созданию новых военных производств). Наркомат боеприпасов был перестроен в Наркомат сельскохозяйственного машиностроения. Наркомат минометного вооружения в Наркомат машиностроения и приборостроения, Наркомат танковой промышленности в Наркомат транспортного машиностроения и т.д. (в 1946 г. наркоматы стали именоваться министерствами).

Надежды на преобразования в области управления экономикой оказались несбыточными. С конца 40-х годов был взят курс на усиление прежних административно-командных методов руководства, на дальнейшее развитие существовавшей модели экономики.

В конце мая 1945 г. Государственный Комитет Обороны постановил перевести часть оборонных предприятий на выпуск товаров для населения. Несколько позднее был принят закон о демобилизации тринадцати возрастов личного состава армии. Эти постановления ознаменовали начавшийся переход Советского Союза к мирному строительству. В сентябре 1945 г. был упразднен ГКО. Все функции по управлению страной сосредоточились в руках Совета Народных Комиссаров (в марте 1946 г. преобразован в Совет министров СССР).

Были осуществлены меры, направленные на возобновление нормального труда на предприятиях и в учреждениях. Отменялись обязательные сверхурочные работы, восстанавливался 8-часовой рабочий день и ежегодные оплачиваемые отпуска. Был рассмотрен бюджет на III и IV кварталы 1945 г. и на 1946 год. Сокращались ассигнования на военные нужды и увеличивались расходы на развитие гражданских отраслей экономики. Перестройка народного хозяйства и общественной жизни применительно к условиям мирного времени завершилась в основном в 1946 г. В марте 1946 г. Верховный совет СССР утвердил план восстановления и развития народного хозяйства на 1946-1950 гг. Основная задача пятилетнего плана заключалась в том, чтобы восстановить районы страны, подвергавшиеся оккупации, достичь довоенного уровня развития промышленности и сельского хозяйства, а затем превзойти их. План предусматривал первоочередное развитие отраслей тяжелой и оборонной промышленности. Сюда направлялись значительные финансовые средства, материальные и трудовые ресурсы. Намечались освоение новых угольных районов, расширение металлургической базы на востоке страны. Одним из условий выполнения плановых заданий выдвигалось максимальное использование научно-технического прогресса.

1946 год явился наиболее трудным в послевоенном развитии промышленности. Для переключения предприятий на выпуск гражданской продукции менялись технология производства, создавалось новое оборудование, велась переподготовка кадров. В соответствии с пятилетним планом развернулись восстановительные работы на Украине, в Белоруссии, Молдавии. Возрождалась угольная промышленность Донбасса. Была восстановлена «Запорожсталь», вступил в строй Днепрогэс. Одновременно велось строительство новых и реконструкция действующих заводов и фабрик. За пятилетие было восстановлено и вновь сооружено свыше 6,2 тыс. промышленных предприятий. Особенно большое внимание уделялось развитию металлургии, машиностроения, топливно-энергетического и военно-промышленного комплексов. Были заложены основы атомной энергетики и радиоэлектронной промышленности. Новые гиганты индустрии возникли на Урале, в Сибири, в республиках Закавказья и Средней Азии (Усть-Каменогорский свинцово-цинковый комбинат, Кутаисский автомобильный завод). Вступил в строй первый в стране дальний газопровод Саратов - Москва. Начали действовать Рыбинская и Сухумская гидроэлектростанции.

Работы по восстановлению промышленности были в основном завершены в 1948 г. Но на отдельных предприятиях металлургии они продолжались еще и в начале 50-х годов. Массовый производственный героизм советских людей, выразившийся в многочисленных трудовых починах (внедрение скоростных методов работы, движение за экономию металла и высокое качество продукции, движение многостаночников и др.), способствовал успешному выполнению плановых заданий. К концу пятилетки уровень промышленного производства на 73% превысил довоенный.

3. ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ В ПОСЛЕВОЕННЫЙ ПЕРИОД.

Восстановление "железного занавеса". Война пробудила в интеллигенции надежды на ослабление партийно-идеологического пресса. Деятели культуры рассчитывали, что наметившаяся в годы войны тенденции к относительному смягчению контроля за интеллектуальной жизнью общества получит развитие. Союзнические отношения с западными демократиями, как и заграничный поход Красной Армии, не только прорвали "железный занавес", но и создали возможности для развития и укрепления культурных контактов с ними.

Однако этим надеждам не суждено было сбыться. С лета 1946 г. власти развернули широкое наступление против "западного влияния" на развитие отечественной культуры. По существу речь шла о наступлении на свободомыслие и любое проявление творческой самостоятельности интеллигенции, о возвращении безраздельного партийно-политического контроля над ней.

В августе 1946 г. был создан новый журнал "Партийная жизнь", призванный взять под контроль развитие культуры, которая, по мнению партийных чиновников, "страдала идеологической вялостью, появлением новых идей и иностранных влияний, подрывающих дух коммунизма". Поход против "западничества" возглавил член Политбюро и секретарь ЦК ВКП(б), отвечавший за идеологию, А.А. Жданов.

"Железный занавес" был окончательно восстановлен в ходе развернувшейся в конце 1948 г. кампании по борьбе с "космополитизмом". Страна вновь оказалась на только в идеологической, но и в культурной изоляции от остального мира.

Литература. Один из первых ударов был нанесен по отечественной литературе. В постановлении ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г. "О журналах "Звезда" и "Ленинград" эти издания обвинялись в пропаганде идей, "чуждых духу партии", предоставлении литературной трибуны для "безыдейных, идеологически вредных произведений". Особой критике подверглись М.М. Зощенко, А.А. Ахматова, названные в постановлении "пошляками и подонками литературы". В постановлении отмечалось, что Зощенко проповедует "гнилую безыдейность, пошлость и аполитичность" с целью дезориентации советской молодежи, "изображает советские порядки и советских людей в уродливо карикатурной форме", а Ахматова является типичной представительницей "чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии", пропитанной "духом пессимизма и упадочниства... старой салонной поэзии". Журнал "Ленинград" был закрыт, а в журнале "Звезда" заменено руководство.

Резкой критике были подвергнуты даже те писатели, творчество которых вполне отвечало требованиям партии. Так, руководитель Союза писателей А.А. Фадеев был раскритикован за первоначальный вариант романа "Молодая гвардия", в котором было недостаточно показано партийное руководство молодыми подпольщиками; поэт-песенник М.А. Исаковский - за пессимизм стихов "Враги сожгли родную хату". Критике подверглись драматург А.П. Штейн, писатели Ю.П. Герман и Э.Г. Казакевич, М.Л. Слонимский. Литературная критика перерастала и в прямые репрессии. В ходе борьбы с "космополитами" были расстреляны П.Д. Маркиш и Л.М. Квитко, велось следствие по "делу" И.Г. Эренбурга, В.С. Гроссмана, С.Я. Маршака.

Научные "дискуссии". В годы войны знания ученых были востребованы властью, многих из них возвратили из заключения. Постепенно, хотя и в известных рамках, шло возрождение свободомыслия в науке, без которого она обречена на загнивание. Творческая атмосфера не была утрачена и после победы, когда развернулись оживленные дискуссии среди историков, философов, биологов, физиков, кибернетиков, экономистов. Однако эти дискуссии были использованы партийным руководством для "усиления партийной направленности науки", а отдельными ее представителями - для сведения счетов с научными оппонентами.

Наиболее типичной из таких "дискуссий" стала дискуссия по проблемам биологии. Ее инициировал президент Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В.И. Ленина Т.Д. Лысенко. Сделав головокружительную карьеру в 30-е гг. на критике "кулаков от науки". Добившись ареста в 1940 г. академика Н.И. Вавилова (умер в саратовской тюрьме в 1943 г.), Лысенко в 1947-1948 гг. возобновил атаку на генетиков и биологов-менделистов. Началась компания в печати, направленная на шельмование "антидиалектической" генетики и ее представителей, ставивших опыты на мухах-дрозофилах. Критика "мухолюбов-человеконенавистников" завершилась тем, что на августовской (1948 г.) сессии ВАСХНИЛ академики А. Жебрак, П. Жуковский, Л. Орбели, А. Сперанский, И. Шмальгаузен и их ученики (несколько сот человек) были изгнаны из академии, лишились возможности заниматься исследовательской работой. Вместе с ними оказалась на долгие годы в "изгнании" и сама генетика, в которой отечественные ученые в 30-е гг. занимали ведущие позиции.

Борьбой с влиянием западных философских концепций была пронизана критика книги Г.Ф. Александрова, руководителя отдела агитации и пропаганды ЦК ВКП(б), "История западно-европейской философии" (автора объявили в терпимости к идеалистической, буржуазной и декадентской философии, отсутствии должной полемичности) и другие философские дискуссии.

Экономические дискуссии, начало которым было положено еще в годы войны работами академика Е.С. Варги (по проблемам развития мирового капитализма), завершились с выходом в свет работы Сталина "Экономические проблемы социализма в СССР" (1952 г.), отвергавший любые проявления рыночной экономики и обосновывавшей еще большее огосударствление экономической жизни в СССР.

4. НОВЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В РАЗВИТИИ ОБЩЕСТВА: ОЖИДАНИЕ И РЕАЛЬНОСТЬ.

«Весной сорок пятого люди -- не без основания -- считали себя гигантами», -- делился своими ощущениями Э. Казакевич. С этим настроением фронтовики вошли в мирную жизнь, оставив -- как им тогда казалось -- за порогом войны самое страшное и тяжелое. Однако действительность оказалась сложнее, совсем не такой, какой она виделась из окопа. «В армии мы часто говорили о том, что будет после войны, -- вспоминал журналист Б. Галин, -- как мы будем жить на другой день после победы, -- и чем ближе было окончание войны, тем больше мы об этом думали, и многое нам рисовалось в радужном свете. Мы не всегда представляли себе размер разрушений, масштабы работ, которые придется провести, чтобы залечить нанесенные немцами раны». «Жизнь после войны казалась праздником, для начала которого нужно только одно -- последний выстрел», -- как бы продолжал эту мысль К. Симонов. Иных представлений трудно было ждать от людей, четыре года находившихся под психологическим прессом чрезвычайной военной обстановки, сплошь и рядом состоявшей из нестандартных ситуаций. Вполне понятно, что «нормальная жизнь, где можно «просто жить», не подвергаясь ежеминутной опасности, в военное время виделась как подарок судьбы. Война в сознании людей -- фронтовиков и тех, кто находился в тылу, привнесла переоценку и довоенного периода, до известной степени идеализировав его. Испытав на себе лишения военных лет, люди -- часто подсознательно -- скорректировали и память о прошедшем мирном времени, сохранив хорошее и забыв о плохом. Желание вернуть утраченное подсказывало самый простой ответ на вопрос «как жить после войны?» -- «как до войны».

«Жизнь-праздник», «жизнь-сказка» -- с помощью этого образа в массовом сознании моделировалась и особая концепция послевоенной жизни -- без противоречий, без напряжения, стимулом развития которой был фактически только один фактор -- надежда. И такая жизнь существовала, но только в кино и книгах. Интересный факт: за время войны и в первые послевоенные годы в библиотеках отмечался рост спроса на литературу приключенческого жанра и даже сказки. С одной стороны, подобный интерес объясняется изменением возрастного состава работающих и пользующихся библиотеками; за время войны на производство пришли подростки (на отдельных предприятиях они составляли от 50 до 70% занятых). После войны читательскую аудиторию библиотеки приключений пополнили молодые фронтовики, процесс интеллектуального роста которых прервала война и которые в силу этого после фронта вернулись к юношескому кругу чтения. Но есть и другая сторона этого вопроса: рост интереса к такого рода литературе и кинематографу был своеобразной реакцией отторжения той жестокой реальности, которую несла с собой война. Нужна была компенсация психологическим перегрузкам. Поэтому еще на войне можно было наблюдать, свидетельствует, например, фронтовик М. Абдулин, -- «страшную жажду всего, что не связано с войной. Нравился немудрящий фильм с танцами и весельем, приезд артистов на фронт, юмор». Жажда мира, подкрепленная верой, что жизнь после войны быстро будет меняться к лучшему, сохранялась на протяжении трех--пяти послепобедных лет.

Надежда на лучшее и питаемый ею оптимизм задавали ударный ритм началу послевоенной жизни, создавая особую -- послепобедную -- общественную атмосферу. «Все мое поколение, за исключением разве некоторых, переживало... трудности, -- вспоминал то время известный строитель В.П. Сериков. -- Но духом не падали. Главное -- война была позади... Была радость труда, победы, дух соревнования». Эмоциональный подъем народа, стремление приблизить своим трудом по-настоящему мирную жизнь позволили довольно быстро решить основные задачи восстановления. Однако этот настрой, несмотря на его огромную созидательную силу, нес в себе и тенденцию иного рода: психологическая установка на относительно безболезненный переход к миру («Самое тяжелое -- позади!»), восприятие этого процесса как в общем непротиворечивого, чем дальше, тем больше вступали в конфликт с реальной действительностью, которая не спешила превращаться в «жизнь-сказку».

Проводимые в 1945--1946 гг. инспекторские поездки ЦК ВКП(б) зафиксировали целый ряд «ненормальностей» в материально-бытовых условиях жизни людей, прежде всего жителей промышленных городов и рабочих поселков. В декабре 1945 г . группа Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) провела такое инспектирование предприятий угольной промышленности Щекинского района Тульской области. Результаты обследования оказались весьма неутешительными. Условия жизни рабочих были признаны «очень тяжелыми», особенно плохо жили репатриированные и мобилизованные рабочие. Многие из них не имели нательного белья, а если оно было, то ветхое и грязное. Рабочие месяцами не получали мыла, в общежитиях -- большая теснота и скученность, рабочие спали на деревянных топчанах или двухъярусных нарах (за эти топчаны администрация вычитала 48 руб. из ежемесячного заработка рабочих, что составляло его десятую часть). Рабочие получали в день 1200 г хлеба, однако несмотря на достаточность нормы, хлеб был плохого качества: не хватало масла и поэтому хлебные формы смазывали нефтепродуктами.

Многочисленные сигналы с мест свидетельствовали о том, что факты подобного рода не единичны. Группы рабочих из Пензы и Кузнецка обращались с письмами к В.М. Молотову, М.И. Калинину, А.И. Микояну, в которых содержались жалобы на тяжелые материально-бытовые условия, отсутствие большинства необходимых продуктов и товаров. По этим письмам из Москвы выезжала бригада Наркомата, признавшая по результатам проверки жалобы рабочих обоснованными. В Нижнем Ломове Пензенской области рабочие завода № 255 выступали против задержки хлебных карточек, а рабочие фанерного завода и спичечной фабрики жаловались на длительные задержки заработной платы. Тяжелые условия труда после окончания войны сохранялись на реконструируемых предприятиях: приходилось работать и под открытым небом, и, если дело было зимой, по колено в снегу. Помещения часто не освещались и не отапливались. В зимнее время положение усугублялось еще и тем, что людям часто нечего было надеть. По этой причине, например, секретари ряда обкомов Сибири обратились в ЦК ВКП(б) с беспрецедентной просьбой: разрешить им не проводить 7 ноября 1946 г . демонстрацию трудящихся, мотивируя свою просьбу тем, что «население недостаточно обеспечено одеждой».

Сложная ситуация складывалась после войны и в деревне. Если город не так страдал от недостатка рабочих рук (там главная проблема заключалась в налаживании труда и быта уже имеющихся рабочих), то колхозная деревня помимо материальных лишений испытывала острый недостаток в людях. Все наличное население колхозов (с учетом возвратившихся по демобилизации) к концу 1945 г . уменьшилось на 15% по сравнению с 1940 г ., а число трудоспособных -- на 32,5%. Особенно заметно сократилось количество трудоспособных мужчин (из 16,9 млн. в 1940 г . их к началу 1946 г . осталось 6,5 млн.). По сравнению с предвоенным временем понизился и уровень материальной обеспеченности колхозников: если в 1940 г . для распределения по трудодням выделялось в среднем по стране около 20% зерновых и более 40% денежных доходов колхозов, то в 1945 г . эти показатели сократились соответственно до 14 и 29%. Оплата в ряде хозяйств выглядела чисто символической, а значит, колхозники, как и до войны, нередко работали «за палочки». Настоящим бедствием для деревни стала засуха 1946 г ., охватившая большую часть европейской территории России, Украину, Молдавию. Правительство использовало засуху для применения жестких мер продразверстки, заставляя колхозы и совхозы сдавать государству 52% урожая, т.е. больше, чем в годы войны. Изымалось семенное и продовольственное зерно, включая предназначенное к выдаче по трудодням. Собранный таким образом хлеб направлялся в города, жители деревни в областях, пострадавших от неурожая, были обречены на массовый голод. Точных данных о количестве жертв голода 1946--1947 гг. нет, поскольку медицинская статистика тщательно скрывала истинную причину возросшей за это время смертности (например, вместо дистрофии ставились другие диагнозы). Особенно высока была детская смертность. В охваченных голодом районах РСФСР, Украины, Молдавии, население которых насчитывало примерно 20 млн. человек, в 1947 г . по сравнению с 1946 г . за счет бегства в другие места и роста смертности произошло его сокращение на 5--6 млн. человек, из них жертвы голода и связанных с ним эпидемией составили, по некоторым расчетам, около 1 млн. человек, в основном сельского населения. Последствия не замедлили сказаться на настроениях колхозников.

«На протяжении 1945--1946 гг. я очень близко столкнулся, изучил жизнь ряда колхозников Брянской и Смоленской областей. То, что я увидел, заставило меня обратиться к Вам, как к секретарю ЦК ВКП(б), -- так начал свое письмо, адресованное Г.М. Маленкову, слушатель Смоленского военно-политического училища Н.М. Меньшиков. -- Как коммунисту мне больно выслушивать от колхозников такой вопрос: «Не знаете, скоро ль распустят колхозы?». Свой вопрос, как правило, они мотивируют тем, что «жить так нет сил дальше». И действительно, жизнь в некоторых колхозах невыносимо плохая. Так, в колхозе «Новая жизнь» (Брянск, обл.) почти половина колхозников уже по 2--3 месяца не имеют хлеба, у части нет и картошки. Не лучше положение и в половине других колхозов района. Это присуще не только для этого района».

«Изучение положения дел на местах показывает, -- шел аналогичный сигнал из Молдавии, -- что голод охватывает все большее количество сельского населения... Необычайно высокий рост смертности, даже по сравнению с 1945 г ., когда была эпидемия тифа. Основной причиной высокой смертности является дистрофия. Крестьяне большинства районов Молдавии употребляют в пищу различные недоброкачественные суррогаты, а также трупы павших животных. За последнее время имеются случаи людоедства... Среди населения распространяются эмигрантские настроения».

В 1946 г. произошло несколько заметных событий, так или иначе растревоживших общественную атмосферу. Вопреки достаточно распространенному суждению, что в тот период общественное мнение было исключительно молчаливым, действительные свидетельства говорят о том, что это утверждение не вполне справедливо. В конце 1945 г . -- начале 1946 г . проходила кампания по выборам в Верховный Совет СССР, которые состоялись в феврале 1946 г . Как и следовало ожидать, на официальных собраниях люди в основном высказывались «за» выборы, безусловно поддерживая политику партии и ее руководителей. Как и раньше, на избирательных бюллетенях в день выборов можно было встретить здравицы в честь Сталина и других членов правительства. Но наряду с этим встречались суждения совершенно противоположного толка.

Вопреки официальной пропаганде, подчеркивающей демократический характер выборов, люди говорили о другом: «Государство напрасно тратит средства на выборы, все равно оно проведет тех, кого захочет»; «Все равно по-нашему не будет, они что напишут, за то и голосуют»; «У нас слишком много средств и энергии тратится на подготовку к выборам в Верховный Совет, а сущность сводится к простой формальности -- оформлению заранее намеченного кандидата»; «Предстоящие выборы нам ничего не дадут, вот если бы они проводились, как в других странах, то это было бы другое дело»; «В избирательный бюллетень включают только одну кандидатуру, это нарушение демократии, так как при желании голосовать за другого, все равно будет избран указанный в бюллетене».

В народе по поводу выборов распространялись слухи, причем самые разные. Например, в Воронеже ходили разговоры: списки избирателей проверяются для того, чтобы выявить неработающих для посылки в колхозы. Люди закрывали свои квартиры и уходили из дома, чтобы не попасть в эти списки. В то же время за уклонение от выборов полагались специальные санкции; в высказываниях некоторых людей прочитывается прямое осуждение такого рода «палочной демократии»: «Выборы проводятся неверно, дается один кандидат на выборный район, а избирательный бюллетень контролируется каким-то особым способом. В случае нежелания голосовать за определенного кандидата, зачеркнуть нельзя, это будет известно НКВД и отправят куда следует»; «У нас в стране нет никакой свободы слова, если я сегодня что-нибудь скажу о недостатках в работе советских органов, то меня завтра же посадят в тюрьму».

Невозможность высказать открыто свою точку зрения, не опасаясь при этом санкций властей, рождала апатию, а вместе с ней субъективное отчуждение от властей: «Кому нужно, тот пусть и выбирает, и изучает эти законы (имеются в виду законы о выборах. -- Е.З .), а нам и так все это надоело, выберут и без нас»; «Выбирать я не собираюсь и не буду. Я от этой власти ничего хорошего не видел. Коммунисты сами себя назначили, пусть они и выбирают».

В ходе обсуждения и разговоров люди высказывали сомнения в целесообразности и своевременности проведения выборов, на которые затрачивались большие средства, в то время как тысячи людей находились на грани голода: «О неубранном на полях хлебе не заботятся, а уже начали «звонить» о перевыборах правительства. Пользы от этого никому нет»; «Чем заниматься бездельем, они лучше накормили бы народ, а выборами не накормишь»; «Выбирают-то они хорошо, а вот хлеба в колхозах не дают».

Сильным катализатором роста недовольства была дестабилизация общей экономической ситуации, прежде всего ситуации на потребительском рынке, идущей еще со времен войны, но в то же время имеющей и послевоенные причины. Последствия засухи 1946 г . ограничили объем товарной массы хлеба. Однако и без того тяжелое положение с продовольствием усугубилось из-за проведенного в сентябре 1946 г . повышения пайковых цен, т.е. цен на товары, распределяемые по карточкам. Одновременно сокращался контингент населения, охваченного карточной системой: численность снабжаемого населения, проживающего в сельской местности, с 27 млн. человек была сокращена до 4 млн., в городах и рабочих поселках с пайкового снабжения хлебом были сняты 3,5 млн. неработающих взрослых иждивенцев и 500 тыс. карточек уничтожилось за счет упорядочения карточной системы и ликвидации злоупотреблений. Всего расход хлеба по пайковому снабжению был сокращен на 30%.

В результате подобных мер были снижены не только возможности гарантированного снабжения людей основными продуктами питания (прежде всего хлебом), но и возможности приобретения продовольственных товаров на рынке, где цены быстро поползли вверх (особенно на хлеб, картофель овощи). Возросли масштабы спекуляции хлебом. В ряде мест дело доходило до открытого выражения протеста. Наиболее болезненно известие о повышении пайковых цен встретили низкооплачиваемые и многодетные рабочие, женщины, потерявшие мужей на фронте: «Питание обходится дорого, а семья из пяти человек. Семье денег не хватает. Ждали, будет лучше, а теперь опять трудности, да когда же мы их переживем?»; «Как пережить трудности, когда не хватает денег на то, чтобы выкупить хлеб?»; «От продуктов придется или отказаться, или выкупать их на какие-то другие средства, о покупке одежды нечего и думать»; «Раньше мне было тяжело, но я имела надежду на продкарточки с низкими ценами, теперь и последняя надежда пропала и мне придется голодать».

Обращает на себя внимание непритязательность желаний людей, требующих всего лишь установления прожиточного минимума и ничего сверх того. Мечты военных лет о том, что после войны «всего будет много», наступит счастливая жизнь, начали довольно быстро приземляться, девальвироваться, а набор благ, входящих в «предел мечтаний», оскудел настолько, что зарплата, дающая возможность прокормить семью, и комната в коммунальной квартире уже считались подарком судьбы. Но миф о «жизни-сказке», живущий в обыденном сознании и, кстати, поддерживаемый мажорным тоном всей официальной пропаганды, любые трудности преподносящей как «временные», часто мешал адекватному осознанию причинно-следственных связей в цепи волнующих людей событий. Поэтому, не находя видимых причин для объяснения «временных» трудностей, которые попадали бы под категорию объективных, люди искали их в привычных чрезвычайных обстоятельствах. Выбор и здесь был не слишком широк, все трудности послевоенного времени объяснялись последствиями войны. Неудивительно, что осложнение ситуации внутри страны тоже связывалось в массовом сознании с фактором войны -- теперь уже будущей. На собраниях часто звучали вопросы: «Будет ли война?», «Не вызвано ли повышение цен сложной международной обстановкой?». Некоторые высказывались и более категорично: «Настал конец мирной жизни, надвигается война вот и цены повысили. От нас это скрывают, а мы-то ведь разбираемся. Перед войной всегда цены повышают». Что касается слухов, то здесь народная фантазия вообще не знала границ: «Америка порвала мирный договор с Россией, скоро будет война. Говорят, что в город Симферополь доставили уже эшелоны с ранеными»; «Я слыхал, что война идет уже в Китае и в Греции, куда вмешались Америка и Англия. Не сегодня-завтра нападут и на Советский Союз».

Война в народном сознании еще долго будет восприниматься как главное мерило трудностей жизни, а приговорка «только бы не было войны» -- служить надежным оправданием всех лишений послевоенного времени, которым, кроме нее, не было уже никаких разумных объяснений. После того как мир переступил черту «холодной войны», эти настроения только усилились; они могли держаться под спудом, но при малейшей опасности или намеке на опасность сразу давали себя знать. Например, уже в 1950 г . во время войны в Корее активизировались панические настроения среди жителей Приморского края, которые посчитали, что раз поблизости идет война, значит, она не минует границ СССР. В результате из магазинов стали исчезать товары первой необходимости (спички, соль, мыло, керосин и др.): население создавало долговременные «военные» запасы.

Одни видели причину повышения пайковых цен осенью 1946 г . в приближении новой войны, другие считали подобное решение несправедливым по отношению к итогам войны прошедшей, по отношению к фронтовикам и их семьям, пережившим тяжелое время и имеющих право на нечто большее, чем полуголодное существование. Во многих высказываниях на этот счет нетрудно заметить и чувство оскорбленного достоинства победителей, и горькую иронию обманутых надежд: «Жизнь-то краше становится, веселее. На сто рублей зарплату увеличили, а 600 отняли. Довоевались, победители!»; «Ну, вот и дожили. Это называется забота о материальных нуждах трудящихся в четвертую сталинскую пятилетку. Теперь понятно нам, почему по этому вопросу собрания не проводят. Бунты будут, восстания, и рабочие скажут: «За что воевали?».

Однако, несмотря на наличие весьма решительных настроений, на тот момент времени они не стали преобладающими: слишком сильной оказалась тяга к мирной жизни, слишком серьезной усталость от борьбы, в какой бы то ни было форме, слишком велико было стремление освободиться от экстремальности и связанных с ней резких поступков. Кроме того, несмотря на скепсис некоторых людей, большинство продолжали доверять руководству страны, верить, что оно действует во имя народного блага. Поэтому трудности, в том числе и те, что принес с собой продовольственный кризис 1946 г., чаще всего, если судить по отзывам, воспринимались современниками как неизбежные и когда-нибудь преодолимые. Достаточно типичными были высказывания вроде следующих: «Хотя и трудно будет жить низкооплачиваемым рабочим, но наше правительство, партия никогда ничего плохого для рабочего класса не делали»; «Мы вышли победителями из войны, окончившейся год тому назад. Война принесла большие разрушения и жизнь не может сразу войти в нормальные рамки. Наша задача -- понять проводимые мероприятия Совета Министров СССР и поддержать его»; «Мы верим, что партия и правительство хорошо продумали проводимое мероприятие, с тем чтобы быстрее ликвидировать временные трудности. Мы верили партии, когда под ее руководством боролись за Советскую власть, верим и теперь, что проводимое мероприятие временное...»

Обращает на себя внимание мотивировка негативных и «одобрительных» настроений: первые опираются на реальное положение вещей, вторые же идут исключительно от веры в справедливость руководства, которое «никогда ничего плохого для рабочего класса не делало». Можно определенно утверждать, что политика верхов первых послевоенных лет строилась исключительно на кредите доверия со стороны народа, который после войны был достаточно высок. С одной стороны, использование этого кредита позволило руководству стабилизировать со временем послевоенную ситуацию и в целом обеспечить переход страны от состояния войны к состоянию мира. Но с другой стороны, доверие народа к высшему руководству дало возможность последнему оттянуть решение жизненно важных реформ, а впоследствии фактически блокировать тенденцию демократического обновления общества.

5. ПОЛИТИКА ЦЕНТРА И ВОЗМОЖНОСТЬ ЕЁ ТРАНСФОРМАЦИИ

В 1946 г. закончила работу комиссия по подготовке проекта новой Конституции СССР. В проекте, выдержанном в общем и целом в рамках довоенной политической доктрины, вместе с тем содержался ряд прогрессивных положений, особенно в плане развития прав и свобод личности, демократических начал в общественной жизни. Признавая государственную собственность господствующей формой собственности в СССР, проект Конституции допускал существование мелкого частного хозяйства крестьян и кустарей, «основанного на личном труде и исключающего эксплуатацию чужого труда». В предложениях и откликах на проект Конституции (он был разослан специальным порядком в республики и наркоматы) звучали идеи о необходимости децентрализации экономической жизни, предоставлении больших хозяйственных прав на местах и непосредственно наркоматам. Поступали предложения о ликвидации специальных судов военного времени (прежде всего, так называемых «линейных судов» на транспорте), а также военных трибуналов. И хотя подобные предложения были отнесены редакционной комиссией к категории нецелесообразных (причина: излишняя детализация проекта), их выдвижение можно считать вполне симптоматичным.

Условия военного времени диктовали особую кадровую политику -- ставка на людей смелых, инициативных и главное высокопрофессиональных. Их знания, опыт, способность к риску создавали благоприятную почву для развития и вполне радикальных настроений. Однако не стоит переоценивать степень данного радикализма, который был ограничен, в сущности для всех, восприятием действительности вне критики существующей системы как таковой. Все разногласия внутри правящего центра сводились поэтому не столько к выбору концепции развития (она определялась господствующей доктриной и не подлежала обсуждению), сколько к определению условий реализации этой концепции -- более «жестких» или более «мягких».

Возможности трансформации режима в сторону какой бы то ни было либерализации были весьма ограничены из-за крайнего консерватизма идеологических принципов, благодаря устойчивости которых охранительная линия имела безусловный приоритет. Теоретической основой «жесткого» курса в сфере идеологии можно считать принятое в августе 1946 г . постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград», которое, хотя и касалось области художественного творчества, фактически было направлено против общественного инакомыслия как такового.

Однако одной только «теорией» дело не ограничилось. В марте 1947 г. по предложению А.А. Жданова было принято постановление ЦК ВКП(б) «О судах чести в министерствах СССР и центральных ведомствах», согласно которому создавались особые выборные органы «для борьбы с проступками, роняющими честь и достоинство советского работника». Одним из самых громких дел, прошедших через «суд чести», было дело профессоров Н.Г. Клюевой и Г.И. Роскина (июнь 1947 г .), авторов научной работы «Пути биотерапии рака», которые были обвинены в антипатриотизме и сотрудничестве с зарубежными фирмами. За подобные «прегрешения» в 1947 г. выносили пока еще общественный выговор (таковы были полномочия «судов чести»), но уже в этой превентивной кампании угадывались основные подходы будущей борьбы с космополитизмом.

Однако все эти меры на тот момент еще не успели оформиться в очередную кампанию против «врагов народа». Ситуация вообще не складывалась столь однозначно: в сентябре 1947 г ., например, на совещании представителей коммунистических партий в Польше Г.М. Маленков, представлявший вместе с А.А. Ждановым советскую делегацию, высказался в том духе, что внутриполитическая обстановка в стране после войны коренным образом изменилась и «вся острота классовой борьбы для СССР передвинулась теперь на международную арену». На том уровне подобное заявление могло расцениваться как позиция советского руководства в целом. Хотя на самом деле оно свидетельствовало скорее о неустойчивости данной позиции; окончательный выбор еще не был сделан.

О колебаниях руководства свидетельствует и тот факт, что сторонники самых крайних мер, «ястребы», как правило, не получали поддержки. Известно, например, что Л.З. Мехлис, ставший после войны министром Госконтроля, потребовал предоставить министерству право проводить окончательное следствие по различным хозяйственным нарушениям, а затем сразу, минуя прокуратуру, передавать дела на виновных в суд. Его предложение принято не было.

Поскольку путь прогрессивных изменений политического характера был заблокирован, сузившись до возможных (и то не очень серьезных) поправок на либерализацию, наиболее конструктивные идеи, появившиеся в первые послевоенные годы, касались не политики, а сферы экономики: Центральный Комитет ВКП(б) получил не одно письмо с интересными, подчас новаторскими мыслями на этот счет. Среди них есть примечательный документ 1946 г. -- рукопись «Послевоенная отечественная экономика», принадлежащая С.Д. Александеру (беспартийному, работавшему бухгалтером на одном из предприятий Московской области). Суть его предложений сводилась к следующему: 1) преобразование государственных предприятий в акционерные или паевые товарищества, в которых держателями акций выступают сами рабочие и служащие, а управляет полномочный выборный совет акционеров; 2) децентрализация снабжения предприятий сырьем и материалами путем создания районных и областных промснабов вместо снабсбытов при наркоматах и главках; 3) отмена системы госзаготовок сельскохозяйственной продукции, предоставление колхозам и совхозам права свободной продажи на рынке; 4) реформа денежной системы с учетом золотого паритета; 5) ликвидация государственной торговли и передача ее функций торговым кооперативам и паевым товариществам.

Эти идеи можно рассматривать в качестве основ новой экономической модели, построенной на принципах рынка и частичного разгосударствления экономики, -- весьма смелой и прогрессивной для того времени. Правда, идеям С.Д. Александера пришлось разделить участь других радикальных проектов: они были отнесены к категории «вредных» и списаны в «архив». Центр, несмотря на известные колебания, в принципиальных вопросах, касающихся основ построения экономической и политической моделей развития, сохранял стойкую приверженность прежнему курсу. Поэтому центр был восприимчив лишь к тем идеям, которые не затрагивали основ несущей конструкции, т.е. не покушались на исключительную роль государства в вопросах управления, финансового обеспечения, контроля и не противоречили главным постулатам идеологии. Добиться каких-либо позитивных сдвигов можно было только при соблюдении этих весьма жестких принципов.

Информация, хотя и весьма скудная, о жизни на Западе давала пищу для размышлений. Контраст уровней благосостояния между победителями и побежденными, между бывшими союзниками в сознании большинства наших соотечественников, как правило, не находил объяснений конструктивного характера и чаще всего фиксировался на уровне эмоциональной реакции, провоцируя чувство «попранной справедливости». Отсюда общая неудовлетворенность итогами войны и обида на союзников, которые, как казалось, одни ответственны не только за ухудшение международной обстановки (инициирование «холодной войны»), но и повинны во внутренних трудностях. Подчас возникали сомнения -- была ли минувшая война доведена «до победного конца?», а иногда можно было услышать и следующее: «Плохо сделали, что после взятия Берлина не разгромили «союзников». Надо было бы спустить их в Ла-Манш. И сейчас Америка не бряцала бы оружием».

Столь «простое» решение больших проблем -- вполне в духе того времени. Точно так же, как и списывание своих трудностей на происки «враждебного окружения». Долговременная обработка умов приносила свои плоды, направляя народное недовольство в то русло, которое было нужно режиму. Когда же объяснений типа «враждебного окружения» не хватало, находились аргументы другого порядка -- и не только из арсенала официальной идеологии, но и на уровне обыденного видения. Вот одно из типичных высказываний на этот счет: «Сейчас жить тяжело. Все обжираются, наедают животы, никто ничего не делает, сидят и только Сталина обманывают».

Представления о неких «темных силах», которые «обманывают Сталина», создавали особый психологический фон, который, и в этом парадокс, возникнув из противоречий сталинского режима, по сути из его (пусть не всегда осознанного) отрицания, в то же время мог быть использован для укрепления этого режима, для его стабилизации. Выведение Сталина за скобки критики спасало не просто имя вождя, но и сам режим, этим именем одушевленный. Такова была реальность: для миллионов современников Сталин выступал в роли последней надежды, самой надежной опоры. Казалось, не будь Сталина, жизнь рухнет. И чем сложнее становилась ситуация внутри страны, тем больше укреплялась особая роль Вождя. Обращает на себя внимание тот факт, что среди вопросов, заданных людьми на лекциях в течение 1948-- 1950 гг., на одном из первых мест те, что связаны с беспокойством за здоровье «товарища Сталина»: в 1949 г . он отметил свое 70-летие.

6.ХОЛОДНАЯ ВОЙНА

Уже в последний год войны отношения между союзниками по антигитлеровской коалиции стали осложняться. К этому времени их цели и интересы всё больше расходились. Слишком различались устройства двух сверхдержав. После исчезновения общего врага - германского фашизма - пришла конфронтация, борьба за сферы влияния в Европе и мире. Несомненно, что главным организующим началом в яростной антисоветской и антикоммунистической компании, развернувшейся в конце 1940-х гг. и трансформировавшейся в многолетнюю «холодную войну», явилась концепция «сдерживания коммунизма», изложенная американским президентом в 1947г.

Один из первых звонков, предшествующих холодной войне прозвенел 5 марта 1946г. в колледже городка Фултон, штат Миссури, где ожидали визита бывшего британского премьера сэра Уинстона Черчилля. Его выступлению предшествовала необычайная газетная шумиха. Американские, не жалея красок для создания пышной рекламы, заранее объявили предстоящую речь «сенсационной». Не подкачал и сам Черчилль, продемонстрировавший богатый арсенал ораторского искусства,заявив, что «железный занавес» уже опустился на границе между Западной и Восточной Европой, и существует реальная военная угроза безопасности Западной Европе.

Выступление Черчилля в Фултоне часто называют «объявлением холодной войны Советскому Союзу». Обоснованием же «холодной войны» стала доктрина Трумэна (1947), которая предусматривала силовое противодействие коммунизму с целью как минимум не допустить расширения советской сферы влияния и распространения коммунистической идеологии, а при благоприятном стечении обстоятельств «отбрасывания» СССР к его прежним границам