Итоги второй мировой

Итоги второй мировой войны

Какие последствия имели ход и исход второй мировой войны для участвовавших в ней великих держав и для всей международной системы?¹.Для Великобритании в сущности, уже само решение о вступлении в войну в 1939 г. предопределило дальнейшее ослабление ее пошатнувшегося еще в первую мировую войну положения как мировой державы, которого она достигла в период между 1815 и 1860 гг. и - после фазы внутренних реформ - в классический период империи последней трети XIX века

Как бы ни закончилась воина в Европе, нельзя было и надеяться на восстановление британского влияния в Восточной и Центральной Европе, как это было после первой мировой войны вследствие ослабления России в результате войны и революции, что сделало позже еще раз на два десятилетия возможным восстановление "равновесия сил" в Европе. На это нельзя было надеяться ни в случае победы Германии, ни в случае победы Великобритании, возможной только с помощью (или при вмешательстве в войну по собственной инициативе) Советского Союза. Тем самым европейское равновесие под косвенным британским руководством, равновесие, традиционно рассматривавшееся как предпосылка активной международной политики Великобритании, хотя эта аксиома стала спорной еще со времен окончания первой мировой войны, уже ни в коем случае не могло быть восстановлено. На этом фоне политику умиротворения, проводившуюся Великобританией в 30-е годы, следует расценивать как реально обоснованную политическую стратегию, направленную на то, чтобы в перспективе недостаточными средствами сохранить мировую империю и одновременно подготовиться к внутренним изменениям так, как это необходимо для системы при таком вызове. В соответствии с британской традицией с 1815 г. политика силы связывалась при этом с моральными аспектами, а конкретно в 30-е годы с необходимостью мира в Европе и во всем мире.

Еще в войну 1914-1918 гг., для того чтобы утвердиться в Европе, Великобритания была вынуждена пойти навстречу доминионам с белым населением, а также и колониальным народам и согласиться с ослаблением своей империи, правда пока еще незначительным. Эта тенденция к обретению самостоятельности определяла весь межвоенный период и, как и следовало ожидать, усилилась в годы второй мировой войны. Во время кризиса 1941-1942 гг. британскому правительству пришлось пообещать Индии независимость в послевоенный период, чтобы по меньшей мере локализовать начинающееся - поскольку независимость была предоставлена не сразу - восстание и предотвратить переход Индии на сторону Пакта трех держав. В общем и целом необходимость использовать потенциал Содружества наций и колоний в целях ведения войны имела своим следствием то, что центробежные силы в британском содружестве резко активизировались. Канада, Австралия, Новая Зеландия пошли своим собственным путем и в случае угрозы - например, в 1942 г. в связи с наступления японцев - опирались на США, как бы это ни не нравилось стремившимся ослабить тенденцию к распаду британским консерваторам во главе с Черчиллем.

К этому добавился третий, пожалуй, решающий момент. Когда в 1940 г. немецкие успехи на Европейском континенте достигли своего апогея, перед Великобританией остро встала уже давно существовавшая проблема - или стать "младшим партнером" несущей угрозу германской мировой державы, или признать руководство США, что, с другой стороны, также означало стать "младшим партнером" более сильного. По традиционно историческим, а также по принципиальным причинам о первом решении для Великобритании не могло быть и речи. Чтобы избежать такой зависимости от супервеликой Германии гитлеровского образца, а вовсе не для того, чтобы спасти Польшу, правительство Чемберлена после проволочек и колебаний решилось на объявление войны Германии. Последовательным было (что подтверждает преемственность основной линии британской политики и при переходе власти от Чемберлена к Черчиллю) и принятие летом 1940 г. решения в пользу опоры на Америку, чего хотел избежать Чемберлен в процессе умиротворения до лета 1939 г. - при большей свободе действий, несмотря на британо-американский торговый договор 1938 г. Сохранившееся в первую мировую войну и в межвоенный период равенство и важное скажем в глобально-стратегическом плане, "разделение труда" между Великобританией и США, при котором Атлантика полностью передавалась британскому партнеру для широкого стратегического обеспечения, уступали место нежеланному, но неизбежному подчинению Великобритании Соединенным Штатам с их международно-политическими целями. Это происходило тем быстрее, чем дольше продолжалась война и становилось яснее, что для Великобритании она означает колоссальное перенапряжение сил. Неожиданный исход выборов в Британии в июле 1945 г., принудивший к отставке борца за старую имперскую традицию Черчилля, несмотря на его триумф в войне против Гитлера, и приведший к власти в Великобритании Лейбористскую партию, настаивавшую на социальных реформах и удовлетворявшуюся более скромными внешнеполитическими целями (хотя и все еще империалистическими), показал, что большинство британцев примирились с отступлением во второй ряд держав и в соответствии с британской традицией снова стремились с помощью внутренних реформ приспособиться к новой ситуации.

Влияние второй мировой войны на Францию - по аналогии с этой основной линией в истории Великобритании - следует, видимо, рассматривать с точки зрения внезапных, часто революционных изломов, характерных для французской истории со времени Великой революции. Столь поразительно быстрый для всех ведущих войну и в то время еще нейтральных или "не ведущих войну" держав крах Третьей республики в 1940 г., с одной стороны, и тот факт, что в конце войны, в 1945 г., Франция не только находилась на стороне победителей, но и была признана ими, по меньшей мере формально, хотя и с некоторыми ограничениями, снова великой державой - два глубоких перелома всего за несколько лет, - с другой, создали предпосылку для столь характерной для французской политики в следующие десятилетия двойственности, расхождения между трезвой, реалистичной оценкой существующего положения, еще оставшихся, очень ограниченных для Франции возможностей и огромным преувеличением собственного величия, а также роли Франции в мировой политике.

Конечно, особую ответственность за это нес генерал де Голль; но вместе с тем он был просто выдающимся представителем распространенной точки зрения. Вытекавшая отсюда двойственность распространялась как на французскую политику в Европе, так и - с еще большими последствиями - на французскую колониальную и трансатлантическую политику. Стремление утвердить свою самостоятельность в рамках "антигитлеровской коалиции", пронесенное де Голлем, несмотря на все унижения, через годы огромной слабости Франции, вылилось в 1944-1945 гг. в усилия, направленные на то, чтобы быть равноправным партнером на Европейском континенте, признанным как Великобританией, так и Советским Союзом. Цель такой политики равновесия заключалась в том, чтобы получить возможность бросить якобы решающую гирю Франции на чашу весов в пользу Востока или Запада как против возрождения германского "рейха" в любой форме, так и против англосаксонского превосходства. Но несоответствие между желанием и возможностями уже в 1945 г. было столь очевидным, что ни для Советского Союза, ни для США и Великобритании возможный особый союз с Францией не мог играть больше чем второстепенную роль. О таком союзе в качестве альтернативы по крупному счету не могло быть и речи для сторонников курса кооперации с Советским Союзом из-за слабости Франции. А для представителей конфронтационного курса по отношению к Советскому Союзу в Америке нахождение Франции в западном блоке представлялось возможным не на основе особых соглашений, а потому, что при обострении отношений между Востоком и Западом Франции не оставалось другого выхода; это так и так отвечало логике развития событий. Франция могла бы приобрести в Европе большее политическое значение, если бы она признала свободу и независимость своих колоний, как это провозгласил - хотя и нерешительно - во время войны в качестве своей программы де Голль. А в момент победы в 1945 г. верх одержали силы, защищающие колониальный статус Франции. В последний раз, демонстрируя характерный со времен Людовика XIV разлад между своими континентальными европейскими и заморскими делами, они предприняли вопреки "духу времени" попытку реставрации колониальной империи. Действия, какие Франция в течение более чем пятнадцати лет проводила военными средствами в регионах, расположенных далеко от Европы (Индокитай, затем Алжир), привели ее к недееспособности в сфере внешней политики и к еще большей зависимости от США, чего, в общем-то, и без того нельзя было избежать, учитывая соотношение сил на мировой арене.

Если, таким образом, как Великобритания, так и Франция относились к державам, которым пришлось заплатить за участие в победе над Германией утратой своего ведущего положения в мировой системе держав, но которые такой ценой сумели сохранить внутреннюю свободу и тем самым шанс выполнять новые функции в качестве "средних держав"² в мировой политике, то Советский Союз и США, обе главные державы-победительницы, хотя они теперь окончательно поднялись до положения ведущих мировых держав, что, между прочим, Токвиль еще сто лет назад предсказывал России и Америке, исходя из их исключительного потенциала, испытали самым различным образом то, что можно назвать двойственными последствиями всякой большой военной победы.

Это относилось прежде всего к Советскому Союзу. Главный принцип его внешней политики, заключавшейся с 20-х годов в том, что Советскому Союзу противостоит группа или круг "империалистических", то есть принципиально враждебных коммунистической системе, держав, нисколько не потерял своего значения входе второй мировой войны, несмотря на все перемены в расстановке сил и изменение роли Советского Союза. Этим были последовательно обусловлены задачи советской внешней политики, состоявшие в том, чтобы еще во время войны путем дипломатических усилий и правильного использования Красной Армии обеспечить себе большую внешнеполитическую и - с учетом быстрого развития военной техники - тем более необходимую стратегическую свободу действий в Европе и во всем мире.

В 1939 г. пактом с Гитлером началась, а затем провалилась попытка Сталина направить друг против друга "империалистические" державы, чтобы они исчерпали свои силы, а самому остаться в выжидательной позиции, чтобы в вырисовывающейся послевоенной ситуации иметь возможность бросить весь вес Сотского Союза на чашу весов будущего противоборства с ослабленными "империалистическими" державами. Эта попытка закончилась шоком от немецкого нападения 22 июня 1941 г. и поражений Красной Армии в последующее полугодие, чуть не приведших к тотальной катастрофе и продолжавшихся до битвы под Москвой. Достигнутые начиная с 1942 г. благодаря огромным жертвам военные успехи и настолько трезвая, рациональная, насколько и жестокая, хитрая целеустремленность Сталина все же обеспечили в конце концов Советскому союзу наибольшие успехи среди всех держав-победительниц, хотя его территория несравненно больше пострадала от войны. 20 миллионов погибших (США - 259 тыс., Великобритания - 386 тыс.) и полностью опустошенные районы на западе страны - такова была чрезвычайно высокая цена за поворот, который привел от края катастрофы в 1941 г. к триумфу 1945 г.

Наоборот, новая мировая держава США в случае кризиса в изменившихся - причем вследствие американской монополии на атомное оружие (а позже ядерного превосходства) в принципе не улучшившихся для Советского Союза - условиях могла воссоздать ситуацию войны на два фронта - в Центральной Европе и в Восточной Азии. При этом Советский Союз оказался бы перед лицом значительно более прочного "империалистического" "блока", который к тому же в случае войны в отличие от Гитлера, безусловно, разыграл бы карту зажигательного призыва бороться за свободу, обращенного к народам, принудительно объединенных в советской империи. В 1945 г. Советский Союз еще не сделал политического рывка к свободе, для того чтобы реально уравнять шансы с сильнейшей соперничающей державой в ходе вступающей в новую стадию борьбы между мировыми державами.

Превосходство США рассматривалось как угрожающий фактор; их поворот к конфронтации, совершенный президентом Трумэном в области международной политики еще в 1945 г., усилил, с советской точки зрения, эти пока двойственные результаты войны, поправить которые было бы можно только с помощью огромных новых усилий. С завоеванного в последнюю фазу войны, в 1944-1945 гг., "плацдарма" в Центральной и Восточной Европе после некоторой паузы можно было бы рискнуть и попытаться расширить международно-политические, военно-стратегические и военно-технические позиции Советского Союза и достичь глобальных целей. Однако Советский Союз по-прежнему подвергался опасностям, с которыми с давних пор сталкивались страны, стремившиеся к полной гегемонии в Европе, и которые осложнялись для него проблемой второго фронта на Востоке (США с Японией или Китаем) и усиливались ростом внутренних трудностей в тонком руководящем слое советско-коммунистической кадровой партии и этнической напряженностью внутри советской империи.

Таким образом здесь косвенно высказана та мысль, что, как бы высоко после победы 1945 г. ни оценивался фактор "Советский Союз" в мировой политике, тем не менее США вышли из войны как экономически и стратегически - морская и воздушная военная сила - доминирующая и очень притягательная своими либерально-демократическими тенденциями и принципами мировая держава. На ближайшие десять лет у Америки фактически была монополия на ядерное оружие или по крайней мере такое превосходство в этой области, которое равнялось монополии. Казалось, предназначение США состоит в том, чтобы диктовать всему миру мир в соответствии со своими принципами. Хотя Америка не была готова к такой исключительной ситуации, когда впервые в истории человечества какая-либо держава получила реальный шанс установить свое мировое господство, как бы оно потом ни оценивалось, и, следовательно, была не в состоянии адекватно использовать это себе на пользу. Как и для Великобритании в XIX веке, для США в XX веке наиболее подходящим, исходя из их внутренней структуры, было неформальное господство в мире.

Все это вместе взятое, а также оптимистическая надежда на то, что США с их идеалами косвенно во много раз сумеют увеличить свою притягательность, удержали эту передовую державу от попытки использовать свою монополию на силу для установления прямого господства в глобальном масштабе. К тому же еще во время войны вследствие неправильной, менявшейся в течение многих лет оценки Советского Союза (от "незначительной величины, которой можно пренебречь", в 1941-1942 гг. до супердержавы, превосходящей США, по крайней мере в Европе, в 1943-1944 гг.) имели место колебания между постановкой глобальной цели устройства "мира по-американски" (Атлантическая хартия 1941 г.) с господствующим положением США во всем мире и, по сравнению этим, относительно ограниченной целью установления гегемонии в большом регионе, охватывающем Американский двойной континент, два океана и их пограничные зоны с Европой и Азией, а также часть Восточной Азии.

Когда после битвы под Сталинградом в начале 1943 г. американцы выяснили, что вопреки прежним оценкам Советский Союз выйдет из войны как перворазрядная держава, эта альтернатива - преобладающее положение в мире или гегемония в одном (атлантическо-западноевропейском) крупном регионе - в постановке целей стала связываться с другой проблематикой, а именно - кооперации или конфронтации с Советским Союзом в послевоенное время. В момент победы в Европе, вследствие неожиданной смерти президента Рузвельта и неуверенности его преемника, Трумэна, казалось, что остался открытым вопрос, в каком направлении будет впредь развиваться американская политика, хотя чаша весов - в том числе благодаря некоторым предварительным решениям первых месяцев 1945 г., еще при Рузвельте - уже склонялась к конфликту и образованию блока на Западе. Но как только выяснилось, что территориальные изменения более или менее крупного масштаба больше уже невозможны без новой большой военной катастрофы, стало очевидным, что, базируясь на полярности двух блоков и на разделении континента (с побежденной Германией в качестве ядра), в Европе мир обеспечивался более стабильным равновесием, чем шаткое равновесие порядка, существовавшего в 1919-1920 гг. Возможность существования другого выбора, по сути мнимая уже после первой мировой войны, а именно между возвращением к изоляции в сфере Американского двойного континента и постоянным участием в мировой политике, была теперь неактуальной, окончательно устаревшей. А действительно существовавшая альтернатива 20-х годов: прямое политическое и военное участие или же - на что тогда решилась Америка - косвенное, подчиненное экономическим и финансовым интересам воздействие на мировую политику - теперь уже не могла быть решена, как тогда, по принципу "или - или", ее можно было решить только в соответствии с принципом "как - так и".

В логике экстремистской военной политики "антигитлеровской коалиции", которая была сконцентрирована в формуле "безоговорочной капитуляции" и которую следовало понимать как "ответ" на "вызов агрессоров", было заложено то, что побежденные государства должны быть не только ослаблены, но и вообще исключены из числа великих держав. Такой результат, разумеется, был бы достигнут фактически и без такого заострения военных целей союзников, даже в случае заключения компромиссного мира на базе статус-кво. Ибо быстрое развитие военной техники и основанная на этом исходящая из "широких пространств" военная стратегия, которая оставила шанс на военно-политический "суверенитет" только государствам с большими, континентальными пространствами, а также уже обнаружившаяся во время первой мировой войны недостаточная способность ряда прежних великих держав экономически самим обеспечивать себя в рамках национальных границ обусловили необходимость расширения подвластной им территории для государства такого размера, как Германия, Италия или Япония, за рамки, необходимые им до сих пор для утверждения своего статуса как великой державы, если они хотели держать шаг с таким имеющими преимущество в размерах и экономическом потенциале державами, как США и Россия, и не желали быть отброшенными без борьбы в разряд "средних" государств.

Выдвижение границ вперед, за национально-государственные границы, было, следовательно, не только программой идеологических экстремистов, но целью намного больших численно умеренных, однако по-прежнему исповедующих великодержавное мышление сил в руководстве этих государств, которые (объективно говоря, также на основе тождественности частичных интересов) поддерживали экстремистов. Стремление к сохранению или восстановлению государственно-политического "суверенитета" в изменившихся условиях середины XX века было к тому же основной общей чертой, так сказать, единственным соединительным звеном между тремя "бедными" державами, которые в остальном во многих отношениях отличались друг от друга. Но их оттеснение на старые национально-государственные границы было, с другой стороны, минимальной целью и наиболее умеренных групп в руководящих кругах США и Великобритании, групп, которые в течение войны после разочарования в немецкой оппозиции против Гитлера (зимой 1939/40 г.) и вплоть до наметившегося поворота в последние недели войны оказались в изоляции.

Если судить по этим исходным данным, то для всех трех побежденных великих держав такой исход войны означал завершение исторической эпохи, окончание их хотя и прерываемого неудачами, но, тем не менее, ранее не остановленного подъема из круга "средних" государств, продолжавшегося с 50-х и 60-х годов XIX столетия. Таким образом, всем им удалось играть свою роль "суверенных" великих держав в рамках европейской или мировой системы государств только в течение 80-90 лет.

На первый взгляд наиболее глубоким, но, если смотреть в перспективе, наименее болезненным поворот 1945 г. был для Японии, которая после реставрации Мейдзи в 1868 г., несмотря на неоднократные кризисы, совершила поразительный скачок вперед, в число перворазрядных держав. Правда, с капитуляцией Японии закончилась ее функция политически прочной, полностью "суверенной" великой державы и тем самым первая попытка "небелого" азиатского государства войти в круг великих держав и действовать на равных с ними. Это можно было трактовать как запоздалый триумф ее "белых" конкурентов. Империалистический вал западных держав в конце XIX века, после того как вся земля прямо или косвенно оказалась под властью "белых", разбился о сопротивление Японии. И ее подъем после японо-китайской и особенно после русско-японской войны стал символом того, что начали формироваться силы сопротивления - так никогда и не достигнутому - единоличному господству "белых" над всем миром. Но, как вскоре выяснилось, поражение Японии в 1945 г. вовсе не означало, как это вначале предполагалось, учитывая развенчание авторитета японского императорского дома и частично вынужденное, частично происшедшее якобы добровольно в процессе приспособления перенимание в Японии многих американских идей и институтов, внезапного конца определенного развития; это означало, образно говоря, лишь переориентацию развития в измененном, более современном направлении.

Этому способствовали различные благоприятные факторы: зависимость только от одной державы-победительницы; обратное воздействие происшедшего вскоре после окончания войны переворота в Китае, где под руководством Мао Цзэдуна, в соответствии с исходом конфликта в Восточной Азии после 1937 г. и сопровождавшими его антиколониалистскими тенденциями, начался подъем второго "небелого" азиатского государства на "суверенные" позиции великой державы, подъем, который безуспешно пытался совершить Чан Кайши в сотрудничестве с Соединенными Штатами Америки после Каирской конференции 1943 г., и, наконец, переоценка роли Японии в глобальной стратегии США, вытекавшая из советско-американской конфронтации на Дальнем Востоке.

Из всего этого проистекала перемена, которая позволила Японии войти в новую эпоху своей истории с шансом использовать огромный экономический потенциал конечно же уже больше не полностью "суверенного" крупного государства опять-таки в качестве фактора первой величины. В эпоху, которая содержала намного больше традиционных элементов, чем ожидалось непосредственно после капитуляции в 1945 г., нельзя не видеть определенного сходства с ситуацией в Германии после первой мировой войны. Это находит свое выражении в упорных требованиях к Советскому Союзу относительно пересмотра результатов войны. От СССР требуют возвращения четырех южных островов Курильской гряды, расположенных в непосредственной близости от острова Хоккайдо.

В отличие от Японии и Италии Германия при Гитлере в своих целях не ограничивалась завоеванием гегемонистского положения в каком-то большом регионе. Япония и Италия хотя и намеревались вытеснить остальные великие державы из важных колониальных регионов и лишить их военных баз, но не стремились поставить под угрозу их существование как великих держав или вообще ликвидировать их. Особенность целей Гитлера заключалась в том, что они выходили за рамки традиционного гегемонизма в расширенной Центральной Европе, к чему стремился германский "рейх" в первую мировую войну 1914-1918 гг. И в количественном и в качественном отношениях они выходили далеко за эти рамки и были направлены на то, чтобы сделать Германию мировой державой, а затем стать первой в мире державой и в ходе осуществления "поэтапной программы" завоевать даже мировое господство. Франция и Россия должны были бы перестать быть великими державами, причем Франция должна была скатиться на уровень зависимого "среднего" государства, а Россия в целом стать объектом колониального господства, своего рода Германской Индией. показывает план насильственного переселения более чем 30 миллионов человек из восточной части Центральной Европы и из Восточной Европы в ходе выполнения так называемого генерального плана "Восток", искоренение евреев было радикальным, экстремистским, хотя и не единственным результатом, вытекавшим из расовых идеологических догм самого крайнего универсального антисемитизма, социал-дарвинизма и доктрины о "низшей расе". В рамках истории прусско-германской великой державы цели Гитлера по занимаемому ими месту были последней "вершиной" и экстремальным развитием предыдущих целеустановок. Но по своей сути они несли в себе другое качество, они привели к разрыву с немецким прошлым. Правда, во время войны на все это не обращали внимания, поскольку после первоначальных больших успехов имели место неудачи, а закончилась эта война катастрофой, в результате чего удалась только частичная реализация национал-социалистической программы. Полное осуществление этой программы совершенно разрушило бы и разорило Европу. Концентрация большинства немцев на военных усилиях облегчила маскировку в большей своей части осуществленного "окончательного решения" еврейского вопроса.

Так как, с другой стороны, заранее было известно, что в отличие от 1918 г. в случае поражения германский "рейх" не сохранится в качестве великой державы, ибо в отличие от первой мировой войны на центр Европы и Германию накатывалась прямо-таки лавина враждебных держав с Востока и Запада, конец гитлеровской державы нового качества означал бы одновременно и конец Германии как великой державы традиционного качества, конец империи Бисмарка. Гитлер и его режим, а также старые руководящие круги государственной бюрократии в экономике, военной сфере и дипломатии понимали, что они сидят в одной лодке. Это обусловило жестокость и твердость немецкой воли к сопротивлению вражескому альянсу, который требовал "безоговорочной капитуляции", между прочим, и после того, как вопрос "кто кого" давно уже был решен. Когда стало очевидным, что именно продление уже проигранной войны и сделало возможным завершение преступного искоренения евреев, а также совершения многих других военных преступлений, то как раз по вышеуказанным причинам капитуляция стала для немцев не только военной и политической, но и моральной катастрофой.

Никогда еще расхождение между желаемым и достигнутым, а при Гитлере также и между немцами, мыслившими в традиционных великодержавных категориях, и немцами, наивно верившими лозунгам о "борьбе великой Германии за свободу", не было так велико, как в то время в Германии. С этих позиций и стремились подвести итоги последнего отрезка ее истории. Утрачен был в 1945 г. не только статус великой державы, завоеванный "рейхом" во времена Бисмарка, утрачен на основе новой расстановки сил на международной арене, после того как, образно говоря, снова было закрыто окно между Востоком и Западом, которое открылось для Центральной Европы в результате Крымской воины и на протяжении восьмидесяти лет служило решающей предпосылкой для прусско-германской великодержавной политики. Потеряна была не только четверть старой, не оспаривавшейся и в Версале территории "рейха", с которой последние недели войны почти 6,9 миллиона человек бежали на оставшуюся территорию четырех оккупационных зон в Германии между Одером и Рейном (или были изгнаны после окончания войны). Нет, в результате совершенного от имени немцев под вопрос было поставлено само право немцев на собственную национальную жизнь, хотя бы в скромных рамках. Являвшееся ответом на совершенные немецким государством преступления, давление на немцев, оказываемое победоносными державами Востока и Запада в идеологическом, экономическом и политическом планах, было с самого начала настолько сильным, что большинству немцев бесперспективной казалась всякая попытка сохранить после катастрофы национально-государственные связи, как к этому стремились избежавшие национал-социалистического террора представители немецкого движения Сопротивления в первый период после 1945 г., когда ситуация в Германии вокруг нее была еще относительно наиболее открытой.

Но развитие на этом не остановилось. Учитывая "холодную войну", в которой использовался и оставшийся немецкий потенциал, колебания в ту и другую сторону между переоценкой несмотря ни на что сохранившихся и даже снова растущих шансов снова вступить в игры "большой политики" и фаталистичным согласием с разделом оставшейся части Германии, а также предоставлением себя в распоряжение новых "союзников" определяли переход к совершенно новой эпохе немецкой истории, которая, несмотря на некоторую последовательность в отдельных деталях, в целом все-таки представляла собой намного больший разрыв с прошлым, чем это было характерно для Италии или Японии, - не в последнюю очередь потому, что Германия была отброшена назад, за рамки национального единства.

В рамках мировой политики судьба Германии, с которой державы-победительницы из-за своих диаметрально противоположных позиций не могли заключить мирный договор, была переплетена с решающим вопросом всего послевоенного времени вообще, а именно: удастся ли после крупнейшей военной катастрофы мировой истории установить универсальный мирный порядок или развитие приведет - и это, несмотря на все надежды, казалось с самого начала большинству людей во всех странах более вероятным - к образованию идеологических и политических "блоков", что вызвало бы особенно высокую степень напряженности в разделенной остаточной части Германии, ибо здесь "блоки" непосредственно соприкасались друг с другом. Эта тенденция должна была бы привести к подобному же разделу мира, хотя и имеющему другую политическую и географическую структуру, причем страны группировались бы вокруг той или иной гегемонистской державы и в случае победы Пакта трех держав, которые соперничали уже во время войны, над "антигитлеровской коалицией".

В долгой, полной непрерывных неудач и крахов истории европейских мирных соглашений и проектов после Вестфальского мира новый порядок после второй мировой войны имел особое значение, ибо получившая между тем небывалое развитие военная техника с ее разрушительными возможностями, жертвами которой в 1939-1945 гг. стало свыше 50 миллионов человек, привела бы в третьей мировой войне в соответствии со всеми прогнозами к уничтожению человечества как такового. Все старания американского президента Рузвельта на последнем этапе второй мировой войны, в 1943-1945 гг., учитывавшего эту угрозу человечеству, сосредоточить усилия "антигитлеровской коалиции" на создании дееспособной, обладающей большой исполнительной властью мировой организации, которая уже в зародыше могла бы ликвидировать любой конфликт между мировыми державами, в том числе и регионального характера, между тем не привели к достижению решающего успеха. Упорная приверженность идеям государственного суверенитета, характерная для Советского Союза в первую очередь, но также и для США, Великобритании, а частично и для Франции, особенно при де Голле, нашедшая свое выражение в праве великих держав накладывать вето в Совете Безопасности ООН, обусловила продолжение традиционной политики с позиции силы после 1945 г.

И только в регионе, больше всего пострадавшем от второй мировой воины, - в центральном районе континентальной Европы - претензии государств на суверенитет в 1945 г. были настолько ослаблены, что под влиянием военного опыта идея широкого сплочения прежних национальных государств при отказе от их суверенных прав стала преобладающей, благодаря чему казалось, что существует перспектива осуществить эту идею в плане федерального объединения по меньшей мере Западной Европы. Однако по мере удаления от окончания воины и здесь началось ослабление усилий, и наконец верх одержала идея национально-государственной реставрации. Поскольку все молодые государства Азии и Африки были ослеплены своим национальным суверенитетом, деколонизация как одно из важнейших результатов второй мировой войны парадоксальным образом усилила общую тенденцию возвращения к устаревшему принципу суверенитета у всех, даже у самых маленьких, государств.

Вторая мировая война оказала решающее воздействие на историю всех участвовавших в ней великих держав, на их дальнейший подъем или их падение. Существенным изменениям подверглась и сама система государств. Она сконцентрировалась вокруг немногих супердержав и ряда "средних" государств, но продолжала существовать, и, более того, она укреплялась под знаком образования идеологических и государственно-политических "блоков". Устранение этой системы, базирующейся больше, чем когда-либо раньше, на чрезвычайно шатком равновесии сил и окончательно расширившийся до глобальных размеров, а также предотвращение растущих, исходящих от заложенных в ней конфликтов, - эти пока явно неразрешимые задачи, поставленные второй мировой войной, предстоит решать будущим поколениям.