Вообще под «городом» на Руси традиционно понималось огражденное место, выступавшее в качестве военного убежища для окрестных жителей. В этой связи, очень интересными представляются попытки рассмотрения города исходя из окружающего его поселенческого контекста, а само его существование как необходимое условие существования окрестных поселений.

Так, Н.Н.Воронин рассматривал «город» как узел открытых (незащищенных) поселений. Сибирский город, согласно документам, действительно выполнял эту изначально присущую ему функцию защиты жителей близлежащих селений. Так, во время калмыцкой опасности в 20-х годах XVII столетия по государеву указу следовало «русским людем и татаром из деревень велети съехатца в город, чтоб на них колмацкие люди безвестно не пришли и не повоевали и над городом дурна какова не учинили…». В ряде случаев позволялось завозить в город скот и сено, если будет «мочно». Подобные распоряжения давались и позже в периоды усиления военной опасности. Это, с одной стороны, сохраняло окрестное население, а с другой, увеличивало населенность и, следовательно, обороноспособность самого города (если, конечно, речь шла о кратковременных набегах, а не о длительной осаде).

Таким образом, даже рассмотрение города как чисто военного укрепления с необходимостью соотносит его с наличием определенной поселенческой структуры - своей или осваиваемой (инородческой).

Н.Н.Воронин писал, что «борьба, развертывавшаяся вокруг владения “городом”, была фактически борьбой за территорию, центром которой являлся город; владение городом обеспечивало ”подданность” местного населения…». Именно в этом смысле следует понимать Г.Ф.Миллера, писавшего, что постройка Тобольска послужила «началом и основаньем твердого владенья, которым вся земля взята и во всегдашнем подданстве содержана была».

Город же как тип населенного пункта в Русском государстве конца XVI столетия имел сложную социальную и планировочную организацию и являлся важнейшим элементом развитой поселенческой структуры, зависел от нее и, в определенной степени, являлся ее порождением. Иными словами, так или иначе, но необходимым, контекстуальным, условием существования русского города конца XVI столетия являлось наличие достаточно развитой поселенческой структуры. Однако в Сибири конца XVI - начала XVII веков последней не было как таковой. Инородческие поселения не были сколько-нибудь тесно связаны с русскими городами, а русских негородских поселений практически не было. Следовательно, и сибирский город не мог являться вполне «типичным» для Русского государства того времени.

В связи с уже указанными нами выше мотивами городского строительства в Сибири, вопрос о создании здесь сколько-нибудь развитой поселенческой структуры первоначально даже не поднимался. И если в метрополии жизнеобеспечивающая и ролевая функции города были «завязаны» на определенном его положении в поселенческой структуре, то в Сибири само существование города оказалось зависящим от внешних и, по большому счету, конъюнктурных обстоятельств.

В «Кратком описании о начале Сибири вообще», имеющем по всей видимости сибирское происхождение и известное уже в XVII веке, говорится, что города «застраивать начали вразсуждении как дикие страны изобильны пышными зверьми, и для низложения вовсе Кучумовой фамилии, и збора в казну есака с иноверцов…». Впоследствии, мнения исследователей о причинах появления в Сибири крупных населенных пунктов (как правило, речь идет о городах) мало отличались от этого, высказанного почти сразу после заселения, мнения. Так, М.К.Любавский считал основной целью возникновения в Сибири русских поселений «держать в подчинении сибирских инородцев и собирать с них дань».

Вообще большинство исследователей сходится во мнении о военном характере первых сибирских городов и о военной функции как основной роли их в структуре социума. Такое мнение вытекало как из военно-оборонительной атрибутики городов, так и из конкретных функций, ими выполняемых. Строительство городов для утверждения покорности населения захваченных или готовящихся к захвату территорий являлось, судя по всему, весьма давней и распространенной практикой московского правительства.

Таким образом, создание опорных баз в Сибири являлось продолжением старой тактики утверждения своего влияния на территории интересов московского государства.

2. Город-острог

Положение первых сибирских городов-острогов было весьма неустойчивым. Конъюнктурность их ролевой функции и ненадежность жизнеобеспечения извне делали дальнейшее существование их крайне проблематичным и рискованным. Жизненно необходимым стало восприниматься наличие стабильных внутренних источников функционирования и саморазвития сибирского города. Поиск этих источников, осуществлявшийся городами Сибири на протяжении всего рассматриваемого периода, нашел свое отражение в историографии проблемы в виде мысли об эволюции городских поселений колонии, постепенно приближающей их к общероссийскому «стандарту».

В.П.Семенов-Тян-Шанский писал: «Город устраивается прежде всего как центр военный. Промышленный же характер ему придает сама жизнь». В.И.Сергеев пришел к выводу, что можно говорить о трех стадиях в начальном развитии сибирских городов: на первом этапе они выступают преимущественно в качестве военно-административных центров правительственной политики (город-острог), на втором их специфику определяют торговые и транзитные функции, и, наконец, на третьем этапе сибирский город становится центром внутренней торговли, определенных промыслов и ремесел, а также хозяйственным рынком своей сельскохозяйственной округи. Однако не все сибирские города прошли эти стадии, особенно это касается северных сибирских городов. «В зависимости от экономико-географических условий города-остроги или оставались лишь крепостями - военными опорными пунктами (как Пелым, Сургут), или довольно быстро превращались в центры развитой торговли, оставаясь таковыми на протяжении десятилетий (как Мангазея, отчасти Березов).

Только города-остроги удачно расположенные в выгодных экономико-географических условиях в своем развитии поднимались до уровня ничем принципиально не отличного от состояния центральных городов России того времени».

В рамках этого взгляда следует и современная сибиреведческая урбанистика. Д.Я.Резун пишет: «Совершенно ясно, что в момент своего основания и на протяжении всей долгой истории XVII века они все являлись «военно-административными» центрами, но все же военными - во вторую очередь… По-разному складывались и хозяйственные функции сибирских городов. Если земледелие было почти основным хозяйственным занятием сибирских горожан, за исключением поселений в северной части Сибири, то далеко не сразу и не в одно время города стали аграрными центрами своих округов, в достаточной мере снабжающих себя хлебом. Более явственно в хозяйственной жизни сибирских городов проявилась торговая функция, ибо в стране, которая до прихода русских не имела развитых ремесла, промышленности и земледелия, только торговля и обмен могли послужить основным источником удовлетворения хозяйственных потребностей городского населения».

На мой взгляд, известная стадиальность, наблюдавшаяся в развитии сибирских городов, имела в основе своей стремление к самосохранению, к поиску источников ресурсного жизнеобеспечения, либо к поиску новой социальной роли, которая бы оправдывала необходимость их (городов) существования.

Начальный сибирский город и с точки зрения его социально-планировочной структуры вряд ли можно признать морфологически тождественным «типичному» городу метрополии. Последний состоял обычно из двух основных частей: кремля или острога (укрепленной сердцевины города, где жили представители аппарата управления и подавления, а также члены их семей) и посада (обычно укрепленное место жительства посадских, крестьян, а также тех, кому не нашлось места в остроге). Данная планировочная структура была во многом отражением социально-стратификационной структуры и функционально вполне оправдывалась.

Вместе с тем, городское строительство в Сибири, показывающее воссоздание этой идеальной планировочной структуры, не всегда было способно к воссозданию той социальной организации, которая обусловила подобную планировочную структуру. Так, хотя Д.Я.Резун отмечал, что первые русские поселения в Сибири «ставились как “города”, что подразумевало по тем временам устройство не только бревенчатых рубленых стен, но и организацию “посада” за пределами этих крепостных стен», наличие посада отнюдь не означало существования собственно городского, посадского населения. В 1636 году по досмотру воеводы Афанасия Толочанова выяснилось плачевное состояние городового и острожного строения в городе Березове. В качестве причины этого было указано следующее: «А зделати де нового города березовскими служилыми людми некем, потому что березовские служилые люди живут на твоих государевых службах ежегод в розсылках... А жилетцких де и гулящих людей на Березове нет». Существовали «без какого-либо развития посада и вообще городской жизни» и такие города-остроги, как Сургут и Обдорск. Здесь в качестве городского посадского населения выступают почти исключительно служилые люди, да и те, будучи в постоянных рассылках, вряд ли могут считаться постоянным населением города.

Некоторые города, являвшиеся поставщиками служилых людей, иногда испытывали значительную убыль населения в связи с исполнением этой обязанности. Особенно это касается городов севера Зауралья, не имевших совсем или имевших в очень небольшом количестве собственно городского посадского населения. Так, «березовские служилые люди живут на твоих государевых службах ежегод в розсылках, а за службами летом оставаетца на Березове служилых людей человек по тритцати и менши…». Осенью 1604 года из Верхотурья отписывали, что их 46 человек стрельцов «оставается от посылок в городе и в остроге человек по 10 и по 15 и иногда оставается человеков с 5 или 6». Такой же недостаток испытывали и города в начальный период своего основания. Так, в 1595 году, в связи с временной отправкой 40 казаков в Тару, оказалось «на Тюмени людей мало, посылать в проезжие станицы и в отъезжие караулы неково». В 1600 году «на Верхотурье наших служилых людей стрельцов только 46 человек, и тех стрельцов по нашему указу послано в новой острог в Япанчин 10 человек, а иные стрельцы живут в посылках для наших дел безпрестанно, и в городе оставается стрельцов только 10 человек, и те стрельцы стоят на стороже безпрестанно день и ночь, а пашенных людей на Верхотурье только 18 человек, да торговых 10 человек».

Построенный на половине дороги между Верхотурьем и Тюменью ямской городок (Епанчин, или Туринск) выполнял еще и военно-стратегическую роль - прикрывал среднее течение реки Туры и живших там ясачных инородцев от набегов ногайцев. Однако испытывавший большие проблемы со служилыми людьми, вряд ли выполнял эту роль хорошо.

Известно, что вплоть до перевода 30-ти стрельцов из Пелыма в 1615 году, обязанности служилых выполняли пашенные крестьяне. В государевом указе туринскому воеводе П.Желябужскому о переводе в Туринск новоприборных стрельцов говорится: «А пашенным бы еси крестьянам вперед караулов караулить на остроге и в проезжие станицы и на отъезжие караулы посылати не велел, чтоб пашенным крестьянам в том нужи накоторые не было».

Еще ранее того туринскому голове Федору Фофанову, которому велено было «в новом остроге жити с великим береженьем и про нагайских людей и про зырянцов проведывать, чтоб, пришед безвестно, над острогом никоторово дурна не зделали», не имея служилых татар, посылать для вестей было некого. Поэтому он «для вестей в проезд на поле за реку на Ницу через Уфинскую дорогу посылал про нагайских людей и про зырянцев проведывать ясачных остяков, резвых людей, человек по 5 и по 6, которые живут около острогу во днище и больше». Однако и в 1641 году мы видим, что из-за посылки служилых в Тобольск по весне с хлебными запасами, «в Туринском стоят на карауле посадцкие люди, и пашенные крестьяне, и ямские охотники».

3.1 Специфика острога