Жизненный путь царя Николая II

Жизненный путь царя Николая II

Николай II (Николай Александрович Романов) (19.05.1868-17.07.1918), русский царь, российский император, мученик, сын царя Александра III. Воспитание и образование Николай II получил под личным руководством своего отца, на традиционной религиозной основе, в спартанских условиях. Преподавание предметов велось выдающимися русскими учеными К.П. Победоносцевым, Н. Н. Бекетовым, Н. Н. Обручевым, М. И. Драгомировым и др. Большое внимание было уделено военной подготовке будущего царя.

На престол Николай II взошел в 26 лет, раньше чем ожидалось, в результате преждевременной смерти отца. Николай II сумел достаточно быстро оправиться от первоначальной растерянности и стал проводить самостоятельную политику, чем вызвал недовольство части своего окружения, рассчитывавшей влиять на молодого царя. Основой государственной политики Николая II стало продолжение стремления его отца “придать России больше внутреннего единства путем утверждения русских элементов страны”.

В своем первом обращении к народу Николай Александрович возвестил, что “отныне Он, проникшись заветами усопшего родителя своего, приемлет священный обет пред лицом Всевышнего всегда иметь единой целью мирное преуспеяние, могущество и славу дорогой России и устроение счастья всех Его верноподданных”. В обращении к иностранным государствам Николай II заявлял, что “посвятит все свои заботы развитию внутреннего благосостояния России и ни в чем не уклонится от вполне миролюбивой, твердой и прямодушной политики, столь мощно содействовавшей всеобщему успокоению, причем Россия будет по-прежнему усматривать в уважении права и законного порядка наилучший залог безопасности государства”.

Образцом правителя для Николая II был царь Алексей Михайлович, бережно хранивший традиции старины.

Однако время, в которое выпало царствовать Николаю II, сильно отличалось от эпохи первых Романовых. Если тогда народные основы и традиции служили объединяющим знаменем общества, которое почитали и простой народ, и правящий слой, то к н. XX в. российские основы и традиции становятся объектом отрицания со стороны образованного общества. Значительная часть правящего слоя и интеллигенции отвергает путь следования российским основам, традициям и идеалам, многие из которых они считают отжившими и невежественными. Не признается право России на собственный путь. Делаются попытки навязать ей чужую модель развития -- либо западноевропейского либерализма, либо западноевропейского марксизма.

Трагедия жизни Николая II состояла в неразрешимом противоречии между его глубочайшим убеждением хранить основы и традиции России и нигилистическими попытками значительной части образованных слоев страны разрушить их. И речь шла не только о сохранении традиционных форм управления страной, а о спасении русской национальной культуры, которая, как он чувствовал, была в смертельной опасности. События последних восьмидесяти лет показали, насколько был прав российский император. Всю свою жизнь Николай II чувствовал на себе психологическое давление этих объединившихся враждебных российской культуре сил. Как видно из его дневников и переписки, все это причиняло ему страшные моральные страдания. Твердая убежденность хранить основы и традиции России в сочетании с чувством глубокой ответственности за ее судьбу делала имп. Николая II подвижником идеи, за которую он отдал свою жизнь.

"Вера в Бога и в свой долг Царского служения, -- пишет историк С. С. Ольденбург, -- были основой всех взглядов императора Николая II. Он считал, что ответственность за судьбы России лежит на нем, что он отвечает за них перед Престолом Всевышнего. Другие могут советовать, другие могут Ему мешать, но ответ за Россию перед Богом лежит на нем. Из этого вытекало и отношение к ограничению власти -- которое Он считал переложением ответственности на других, не призванных, и к отдельным министрам, претендовавших, по Его мнению, на слишком большое влияние в государстве. “Они напортят -- а отвечать мне”.

Воспитатель наследника Престола Жильяр отмечал сдержанность и самообладание Николая Александровича, его умение управлять своими чувствами. Даже по отношению к неприятным для него людям император старался держать себя как можно корректней. Однажды министр иностранных дел С. Д. Сазонов высказал свое удивление по поводу спокойной реакции императора в отношении малопривлекательного в нравственном отношении человека, отсутствия всякого личного раздражения к нему. И вот что сказал ему император: “Эту струну личного раздражения мне удалось уже давно заставить в себе совершенно замолкнуть. Раздражительностью ничему не поможешь, да к тому же от меня резкое слово звучало бы обиднее, чем от кого-нибудь другого”.

“Что бы ни происходило в душе Государя, -- вспоминает С. Д. Сазонов, -- он никогда не менялся в своих отношениях к окружающим его лицам. Мне пришлось видеть его близко в минуту страшной тревоги за жизнь единственного сына, на котором сосредоточивалась вся его нежность, и, кроме некоторой молчаливости и еще большей сдержанности, в нем ничем не сказывались пережитые им страдания”.

“Во внешности Николая II, -- писала жена английского посла Бьюкенена, -- было истинное благородство и обаяние, которое, по всей вероятности, скорей таилось в его серьезных, голубых глазах, чем в живости и веселости характера”.

Характеризуя личность Николая II, немецкий дипломат граф Рекс считал царя человеком духовно одаренным, благородного образа мыслей, осмотрительным и тактичным. “Его манеры, -- писал дипломат, -- настолько скромны и он так мало проявляет внешней решимости, что легко прийти к выводу об отсутствии у него сильной воли; но люди, его окружающие, заверяют, что у него весьма определенная воля, которую он умеет проводить в жизнь самым спокойным образом”. Упорную и неутомимую волю в осуществлении своих планов отмечает большинство знавших царя людей. До тех пор, пока план не был осуществлен, царь постоянно возвращался к нему, добиваясь своего. Уже упомянутый историк Ольденбург замечает, что у “государя, поверх железной руки, была бархатная перчатка. Воля его была подобна не громовому удару. Она проявлялась не взрывами и не бурными столкновениями; она скорее напоминала неуклонный бег ручья с горной высоты к равнине океана. Он огибает препятствия, отклоняется в сторону, но в конце концов с неизменным постоянством близится к своей цели”.

Долгое время было принято считать, что царь подчинял свою волю царице, поскольку она обладала более твердым характером, духовно руководила им. Это неправильный и очень поверхностный взгляд на их взаимоотношения. Можно привести множество примеров, в их письмах они встречаются часто, как государь неуклонно проводил свою волю, если чувствовал правильность своего решения. Но его можно было убедить отменить свое решение, если он обнаруживал свою ошибку и справедливость утверждений царицы. Государыня не давила на супруга, а действовала убеждением. И если она чем-то и влияла на него, то добротой и любовью. Царь был очень отзывчив на эти чувства, так как среди многих родственников и придворных он чаще всего ощущал фальшь и обман. Читая царские письма, убеждаемся, с какой настойчивостью Николай II проводил свои планы и отвергал предложения любимой им жены, если считал их ошибочными.

Кроме твердой воли и блестящего образования Николай обладал всеми природными качествами, необходимыми для государственной деятельности, прежде всего, огромной трудоспособностью. В случае необходимости он мог работать с утра до поздней ночи, изучая многочисленные документы и материалы, поступавшие на его имя. (Кстати говоря, он охотно занимался и физическим трудом -- пилил дрова, убирал снег и т. п.) Обладая живым умом и широким кругозором, царь быстро схватывал существо рассматриваемых вопросов. Царь имел исключительную память на лица и события. Он помнил в лицо большую часть людей, с которыми ему приходилось сталкиваться, а таких людей были тысячи.

Имп. Николай II, отмечал Ольденбург, да и многие другие историки и государственные деятели России, обладал совершенно исключительным личным обаянием. Он не любил торжеств, громких речей, этикет ему был в тягость. Ему было не по душе все показное, искусственное, всякая широковещательная реклама. В тесном кругу, в разговоре с глазу на глаз, он умел обворожить собеседников, будь то высшие сановники или рабочие посещаемой им мастерской. Его большие серые лучистые глаза дополняли речь, глядели прямо в душу. Эти природные данные еще более подчеркивались тщательным воспитанием. “Я в своей жизни не встречал человека более воспитанного, нежели ныне царствующий император Николай II”, -- писал граф Витте уже в ту пору, когда он, по существу, являлся личным врагом императора.

Царствование Николая II -- самый динамичный период в росте численности русского народа за всю его историю. Менее чем за четверть века население России увеличилось на 62 млн. человек. Быстрыми темпами росла экономика. За 1885-1913 промышленная продукция выросла в пять раз, превысив темпы промышленного роста наиболее развитых стран мира. Была построена Великая Сибирская магистраль, кроме того, ежегодно строилось 2 тыс. км железных дорог. Народный доход России, по самым преуменьшенным расчетам, вырос с 8 млрд. руб. в 1894 до 22-24 млрд. в 1914, т. е. почти в три раза. Среднедушевой доход русских людей удвоился. Особенно высокими темпами росли доходы рабочих в промышленности. За четверть века они выросли не менее чем в три раза. Общие расходы на долю народного образования и культуры выросли в 8 раз, более чем в два раза опережая затраты на образование во Франции и в полтора раза -- в Англии.

Личность Николая II играла огромную роль в церковной жизни России, гораздо большую, чем роль его царственных предшественников. Глубокая вера царя, его постоянные паломничества к православным святыням сближали его с коренным русским народом. В царствование Николая II было прославлено больше святых, чем за весь XIX в. И, прежде всего, канонизирован св. Серафим Саровский. Были построены тысячи новых церквей. Число монастырей увеличилось с 774 в начале царствования до 1005 в 1912.

Время Николая II -- это не только период национального подъема, но и время энергичной организации антирусских сил, проникновения их во многие жизненно важные центры России. Воспользовавшись навязанной России войной и трудностями, связанными с нею, внутренние враги России совершили государственный переворот. Царь был принужден отречься от престола и попал в заточение. Содержался сначала в Царском Селе, затем в Тобольске и Екатеринбурге, где был вместе с семьей злодейски убит еврейскими большевиками. Как видно из материалов следствия, проведенного по указанию А. В. Колчака следователем Н. А. Соколовым, убийство последнего русского царя носило ритуальный характер и имело для его организаторов мистический смысл как особое действие в акте разрушения Русского Православного государства.

После объявления Германией войны России 19.7.1914 собрал в Петергофе совещание членов правительства для обсуждения вопроса о Верховном главнокомандующем. За исключением ген. В.А. Сухомлинова министры высказались за отказ Н. от звания Верховного главнокомандующего. 20.7.1914 опубликовал Манифест, в котором, «не признавая возможным, по причинам общегосударственного характера, стать теперь во главе наших сухопутных и морских сил, предназначенных для военных действий» назначил Верховным главнокомандующим великого князя Николая Николаевича. Но т.к. по Основным законом Российской империи в случае войны именно Н. должен был стать Верховным главнокомандующим, составленное ранее Положение о полевом управлении войск предусматривало значительное снижение роли Верховного главнокомандующего за счет расширения прав главнокомандующих фронтами. Это верное положение, в случае если сам Н., не обладавший талантами военачальника, занимал пост Верховного главнокомандующего, при выборе Николая Николаевича сразу же создало огромные трудности в управлении войсками. После ряда тяжелых поражений рус. армии, Н., не считая для себя возможным оставаться в стороне от военных действий и считая необходимым принять на себя в этих тяжелейших условиях всю ответственность за положение армии, 23.8.1915 возложил на себя звание Верховного главнокомандующего. При этом подавляющее большинство членов правительства, высшего армейского командования и общественных кругов выступили категорически против этого решения императора, пытаясь убедить его оставить во главе армии Николая Николаевича. Вследствие постоянных переездов Н. из Ставки в Петербург, а также недостаточного знания вопросов руководства войной командование рус. армии сконцентрировалось в руках его начальника штаба ген. М.В. Алексеева и заменявшего его в конце 1916- начале 1917 ген. В.И. Гурко. При этом Н., хотя и получал каждый день обстоятельные доклады о ходе военных действий, крайне редко вмешивался в решения Алексеева и Гурко. Кроме того, длительные отлучки из столицы привели к тому, что Н. утратил жесткий контроль за правительством, что вызвало усиление роли его супруги императрицы Александры Федоровны.

По постановлению Георгиевской Думы Юго-Западного фронта Н. 25.10.1915 возложил на себя орден Св. Георгия 4-й степени. С 10.2.1916 почетный председатель Георгиевского комитета. В 1916 на Н. постоянно оказывалось давление как со стороны общественных организаций и Государственной думы, так и со стороны др. группировок, в т.ч. и многих великих князей, об ограничении его власти и создании «министерства доверия» с привлечением думских лидеров. Однако Н. отклонил все предложения. После начала волнений в столице, Н. утром 26.2.1917 приказал ген. С. С. Хабалову «прекратить беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны». Направив 27 февр. в Петроград ген. Н.И. Иванова для восстановления спокойствия, Н. вечером 28 февр. отбыл в Царское Село, но пробиться не смог и, утратив связь со Ставкой, 1 марта прибыл в Псков, где находился штаб армий Северного фронта ген. Н.В. Русского. Под давлением высшего военного командования Н. 2 марта ок. 3 часов дня принял решение об отречении в пользу сына при регентстве великого князя Михаила Александровича, но вечером того же дня заявил прибывшим А.И. Гучкову и В.В. Шульгину о решении отречься и за сына. 2 марта в 23 ч 40 мин он передал Гучкову Манифест об отречении, в котором писал «Заповедуем брату нашему править делами государства в полном и нерушимом единении с представителями народа». 8 марта Н. отбыл из Могилёва и на следующий день прибыл к семье в Царское Село, где был «лишен свободы». 31 июля вместе с семьей, по решению Временного правительства, выехал в Тобольск, куда прибыл 6 авг. После прихода к власти большевиков режим его содержания резко усилен, а в апр. 1918 переведен в Екатеринбург. В ночь на 17.7.1918 Н. вместе со всей семьей и сопровождавшими его лицами был расстрелян. По официальной версии, выдвинутой большевиками, решение об уничтожении царской семьи было принято Уралсоветом, опасавшимся приближения выступивших против большевиков чехословацких войск. Однако в последние годы стало известно, что Н., его жена и дети были расстреляны по прямому указанию В.И. Ленина и Я.М. Свердлова. Тела погибших были уничтожены. Позже останки были обнаружены и по решению правительства России 17.7.1998 захоронены в усыпальнице Петропавловского собора в Петербурге. В то же время ряд исследователей, а также руководство Рус. православной церкви считают, что погребенные тела были идентифицированы неверно и не являются останками царской семьи. Рус. православная церковь за рубежом причислила Н., в числе др. Новомучеников, к лику Святых.

25 июля 1918 года [ 2 ] г. Екатеринбург, где содержалась в заключении царская семья, был взят от большевиков войсками сибирской армии и чехами.

30 июля того же года началось судебное расследование. Оно возникло у судебного следователя по важнейшим делам Екатеринбургского Окружного Суда Наметкина [3] в обычном законном порядке: в силу предложения, данного прокурором суда 30 июля за № 131.

7 августа 1918 года Екатеринбургский Окружной Суд в Общем Собрании своих Отделений поставил освободить Наметкина от дальнейшей работы по делу и возложить ее на члена суда Сергеева.

Такая передача была вызвана, с одной стороны, поведением самого Наметкина, с другой -- обстановкой того времени.

Пред лицом фактов, указывавших на убийство, если не всей царской семьи, то по крайней мере самого Императора, военная власть, единственно обеспечивавшая порядок в первые дни взятия Екатеринбурга, предъявила Наметкину, как следователю по важнейшим делам, решительное требование начать немедленно расследование.

Опираясь на букву закона, Наметкин заявил военной власти, что он не имеет права начинать следствия и не начнет его, пока не получит предложения от прокурора суда, каковой в первые дни освобождения Екатеринбурга отсутствовал.

Поведение Наметкина вызвало большое негодование по его адресу и в военной среде, и в обществе. В чистоту его беспредельного уважения к закону не верили. Одни обвиняли его в трусости перед большевиками, продолжавшими грозить Екатеринбургу, другие шли в своих подозрениях дальше.

Естественным выходом из создавшегося положения была бы передача дела судебному следователю по особо важным делам, в участок которого входил Екатеринбург, но Казань, где проживал этот следователь, была отрезана от Екатеринбурга большевиками.

По предложению прокурора суд передал дело члену суда Сергееву, что в некоторых случаях разрешалось специальным законом.

В первые месяцы, когда Сергеев вел свою работу, вся свободная от большевиков территория России от Волги до океана представляла собой конгломерат правительств, еще не объединившихся в одно целое. Такое объединение произошло 23 сентября 1918 года в Уфе, где для всей этой территории возникло одно правительство в лице директории из пяти лиц.

18 ноября 1918 года верховная власть сосредоточилась в руках Верховного Правителя Адмирала Колчака.

17 января 1919 года за № 36 Адмирал дал повеление генералу Дитерихсу, бывшему главнокомандующему фронтом, представить ему все найденные вещи царской семьи и все материалы следствия.

Постановлением от 25 января 1919 года член суда Сергеев, в силу повеления Верховного Правителя, как специального закона, выдал Дитерихсу подлинное следственное производство и все вещественные доказательства.

Передача была совершена в строго юридическом порядке в присутствии прокурора суда В. Ф. Иорданского.

В первых числах февраля месяца генерал Дитерихс доставил все материалы в г. Омск в распоряжение Верховного Правителя.

Высшей власти представлялось опасным оставлять дело в общей категории местных “екатеринбургских” дел, хотя бы уже по одним стратегическим соображениям. Казалось необходимым принятие особых мер для охраны исторических документов.

Кроме того, дальнейшее нахождение дела у члена суда не оправдывалось уже задачами работы, выяснилась необходимость допросов весьма многих лиц, рассеянных по всей территории Сибири и дальше, а член суда прикован к своему суду.

Наконец, самая передача дела Сергееву, являвшаяся компромиссом, противоречила основному закону, возлагавшему производство предварительных следствий на особый технический аппарат судебных следователей.

5 февраля меня вызвал к себе Адмирал. Я был приглашен им как следователь по особо важным делам при Омском Окружном Суде. Он приказал мне ознакомиться с материалами следствия и представить ему мои соображения о дальнейшем порядке расследования.

6 февраля я защищал перед Адмиралом следующий порядок:

Расследование должно быть построено на началах закона, как это делалось и до сего момента: устава уголовного судопроизводства.

К нему должны быть привлечены в достаточном количестве судебные следователи, ибо оно недоступно физическим силам одного лица.

Во главе расследования должна стоять не коллегиальная, а единоличная авторитетная власть. Она представлялась мне в лице сенатора с опытом в следственной технике.

Но суровая действительность была жестока к нам. В далекую Сибирь не пришли такие сенаторы. Отсутствовали и рядовые техники, так как Сибирь почти не знала института судебных следователей. Иные боялись связать свою судьбу с опасным делом.

При вторичном свидании в тот же день б февраля Адмирал сказал мне, что он решил сохранить обычный порядок расследования и возложить его на меня.

7 февраля я получил предложение министра юстиции о производстве предварительного следствия и в тот же день принял от генерала Дитерихса все акты следствия и вещественные доказательства.

3 марта, перед моим отъездом к фронту, Адмирал нашел необходимым оградить свободу моих действий особым актом. Он принял лично на себя моральную заботу о деле и указал в этом акте, что следствие, порученное мне в законном порядке, имеет источником его волю. Эту заботу он проявлял до самого конца.

После его гибели я прибыл в Европу, где моя работа заключалась в допросах некоторых свидетелей.

Я указал в главных чертах основание, на котором было построено судебное расследование, имея в виду укоренившееся в обществе ошибочное представление об этой стороне дела и, в частности, о роли в нем генерала Дитерихса.

К моему прискорбию, он и сам не удержался на высоте исторического беспристрастия и в своем труде объявил себя высшим “руководителем” следствия.

Это неправда. Генерал Дитерихс, пользовавшийся в военной среде уважением и авторитетом, оберегал работу судебного следователя более, чем кто-либо. Ему более, чем кому-либо, обязана истина. Но ее искала не военная, а судебная власть, имевшая своим источником волю Верховного Правителя. И, конечно, генерал Дитерихс работой судебного следователя никогда не руководил и не мог руководить, хотя бы по той простой причине, что дело следователя, как его столь правильно определил великий Достоевский, есть свободное творчество.

Я излагаю результаты преемственного судебного расследования. В основе его лежит закон, совесть судьи и требования науки права.

Николай II как волевой политик смутных времен

Наличие у Государя незаурядной политической воли признавали многие наблюдатели. В том числе и иностранцы. Вот, например, любопытная характеристика, данная Императору французским президентом Лубэ: «Обычно видят в Императоре Николае II человека доброго, великодушного, но слабого. Это глубокая ошибка. Он имеет всегда задолго продуманные планы, осуществления которых медленно достигает. Под видимой робостью Царь имеет сильную душу и мужественное сердце, непоколебимо верное. Он знает, куда идет и чего хочет». Кстати сказать, этот вывод о постепенности в достижении целей подтверждает баронесса Бухсгевден: «Николай II был умным. Он долго обдумывал и был медлительным в принятии решений, но оценка политической ситуации была у него быстрой. С.Д. Сазонов и мой отец говорили мне об этом в связи с иностранной политикой, а П.Л. Барк -- в отношении сложных финансовых советов».

Отметим, что современники подмечали и высокие деловые качества Государя, столь необходимые волевому политику. Вспоминает А. П. Извольский, бывший в 1906-1910 годах министром иностранных дел: «Был ли Николай II от природы одаренным и умным человеком? Я, не колеблясь, отвечаю на этот вопрос утвердительно. Меня всегда поражала легкость, с которой он ухватывал малейший оттенок в излагаемых ему аргументах, а также ясность, с которой он излагал свои собственные мысли». Извольского хорошо дополняет генерал А. А. Мосолов: «Император Николай II обладал живым умом, быстро схватывающим существо докладываемых Ему вопросов -- все, кто имел с Ним дело, свидетельствуют об этом в один голос… Царь схватывал на лету главную суть доклада, понимал иногда с полуслова, нарочито недосказанное, оценивал все оттенки изложения».

Эти свидетельства хорошо опровергают ложное утверждение о том, что Государь якобы не обладал волей к занятию государственными делами. На самом же деле его работоспособность была просто поразительной. Баронесса Бухсгевден дает весьма показательное описание рабочего дня Императора: «Его день был распределен по минутам. Свет в его туалетной зажигался всегда ранее восьми часов утра. Выпив стакан чаю, выкурив папиросу, он выходил в парк на короткую прогулку со своими «колибри» (породистые собачки), которые жили в конурах в саду, им не разрешалось входить внутрь дворца. Император был очень вынослив; только в самые холодные дни он надевал пальто, обычно он выходил в военной тужурке. После прогулки он заходил к Императрице, и немного ранее десяти часов начинался его деловой день. Первый разговор был с гофмаршалом, с которым он просматривал лист своих обязательств на текущий день. Ровно в десять часов начиналисъ аудиенции министров. Каждого из них Государь принимал отдельно. Министры приносили с собой пачки бумаг, которые Государь оставлял у себя для внимательного чтения. На каждом документе он ставил свои заметки карандашом и зачастую просиживал до поздней ночи, чтобы ознакомиться со всеми бумагами. Его работа в течение Царствования все время увеличивалась, так как появлялись новые министерства и департаменты». Впрочем, бывало и так, что работа продолжалась и ночью. Сын Столыпина Аркадий Петрович вспоминает о том, что его отец и Государь часто работали вместе в ночное время суток: «Пикуль пишет, что Царь во время докладов министров скучал, зевал, хихикал, мало что понимал. Это ложь. Летом 1906 года в Петергофском дворце, когда подготовлялась аграрная реформа, Царь работал с моим отцом целые ночи напролет. Вникал во все подробности, давал свои суждения, был неутомим».

Коснемся и еще одной омерзительной лжи о распутинском влиянии на Государя. Ее повторяют и поныне, хотя даже Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства была вынуждена признать, что никакого влияния на государственную жизнь страны Распутин не оказывал. А ведь в ее состав входили опытные юристы-либералы, настроенные резко отрицательно против Государя, династии и монархии как таковой.

Действительно, Распутин считал необходимым давать Государю различные советы военно-политического и кадрового характера. Только вот сам Государь всегда поступал по-своему и отвергал распутинские рекомендации. Так, 6 апреля 1915 года Распутин пытался отговорить Царя от поездки в Галицию, но она все-таки состоялась. Одиннадцатью днями позже Распутин выступает против созыва Госдумы, однако Государь созывает ее. А вот 15 ноября Распутин, наоборот, рекомендует созвать Госдуму, но Николай II откладывает ее созыв аж до февраля будущего года.

«Старец Григорий» пытался выставлять себя военным стратегом и 15 ноября 1915 года советовал Государю начать наступление под Ригой. Конечно, никакого наступления не состоялось.

Царь не склонен был особо прислушиваться и к кадровым пожеланиям Григория Ефимовича. В 1915 году он отверг предложения Распутина по назначению графа Татищева министром финансов, генерала Иванова - военным министром, а инженера Валуева - министром путей сообщения.

Историк С. Ольденбург довольно точно заметил, что у Государя была железная рука, многих только обманывает надетая на ней бархатная перчатка. И нет ничего нелепее, чем приписывать Николаю II зависимость от разных посторонних влияний. Многих, опять-таки, обманывало то обстоятельство, что Император не любил резко возражать своим оппонентам, хотя поступал именно так, как считал нужным. Некоторые принимали это спокойствие и отказ от резкого тона за некоторую слабость. А потом недоумевали, когда сталкивались с императорской непреклонностью. В результате рождались весьма противоречивые оценки. Например, французский посол М. Палеолог писал о Царе следующее: «Храбрый, честный, добросовестный, глубоко проникнутый сознанием своего царственного долга, непоколебимый в пору испытаний, он не обладал качеством в условиях автократического строя, а именно - сильной волей». (Обращает на себя внимание невольное признание «прогрессивного» француза - оказывается при демократическом строе сильная воля не нужна). Сразу возникает вопрос - а что, разве непоколебимость «в пору испытаний» не есть проявление сильной воли?

Или вот еще один пример, генерал В. И. Гурко также говорить о слабости Царя, но в то же время признает, что перед чужой волей тот капитулировал всего лишь один раз - когда издал Манифест 17 октября 1905 года.

Наличие твердой воли у Николая II блестяще подтверждают события августа 1915 года, когда он взвалил на себя обязанности Верховного Главнокомандующего - против желания военной верхушки, Совета министров и всего «общественного мнения». И надо сказать - блестяще с этими обязанностями справился.

Вообще, Государь был настоящим воином - и, по «профессии», и по духу. Его и воспитывали как воина. Протоиерей В. Асмус отмечает: «Александр III воспитывал детей в большой строгости, скажем, на еду отводилось не больше 15 минут. Дети должны были садиться за стол и вставать из-за стола вместе с родителями, и дети часто оставались голодными, если они не укладывались в эти, такие жесткие для детей рамки. Можно сказать, что Николай II получил настоящее военное воспитание, и настоящее военное образование, Николай II всю жизнь чувствовал себя военным, это сказывалось на его психологии и на многом в его жизни».

Будучи Наследником Престола Николай Александрович изучал военное дело с большим увлечением. О том свидетельствуют его старательно составленные конспекты по военной топографии, тактике, артиллерии, навигационным приборам, военному уголовному праву, стратегии. Очень впечатляют записи по фортификации, снабженные рисунками и чертежами.

Не было в небрежении и практическое обучение. Александр III направлял своего наследника на военные сборы. В течение двух лет Николай Александрович служил в Преображенском полку, где им исполнялись обязанности субалтерн-офицера, потом - ротного командира. Целых два сезона он служил взводным командиром в гусарском полку, затем был командиром эскадрона. В рядах артиллерии Наследник провел один лагерный сезон.

Император много сделал для подъема обороноспособности страны, усвоив тяжелые уроки русско-японской войны. Пожалуй, самым значимым его деянием было возрождение русского флота, которое спасло страну в начале первой мировой войны. Оно произошло против воли военных чиновников. Император даже вынужден был отправить в отставку великого князя Алексея Александровича. Военный историк Г. Некрасов пишет: «Необходимо отметить, что, несмотря на свое подавляющее превосходство в силах на Балтийском море, германский флот не предпринял никаких попыток прорваться в Финский залив, с тем, чтобы одним ударом поставить Россию на колени. Теоретически, это было возможно, так как в Петербурге была сосредоточена большая часть военной промышленности России. Но на пути германского флота стоял готовый к борьбе Балтийский флот, с готовыми минными позициями. Цена прорыва для германского флота становилась недопустимо дорогой. Таким образом, уже только тем, что он добился воссоздания флота, император Николай II спас Россию от скорого поражения. Этого не следует забывать!»

Военные таланты Государя были, в полной мере раскрыты на посту Верховного главнокомандующего. Уже самые первые решения нового главкома привели к существенному улучшению положения на фронте. Так, он организовал проведение Вильно-Молодеческой операции (3 сентября -- 2 октября 1915 года). Государь сумел остановить крупное наступление немцев, в результате которого был захвачен город Борисов. Им была издана своевременная директива, предписывающая прекратить панику и отступление. В результате был остановлен натиск 10-й германской армии, которая была вынуждена отойти - местами совершенно беспорядочно. 26-й Могилевский пехотный полк подполковника Петрова (всего 8 офицеров и 359 штыков) пробрался к немцам в тыл и в ходе внезапной захватил 16 орудий. Всего русские сумели захватить 2000 пленных, 39 орудий и 45 пулеметов. «Но самое главное, - отмечает историк П. В. Мультатули, - войскам снова вернулась уверенность в способности бить немцев».

Россия определенно стала выигрывать войну. После неудач 1915 года наступил триумфальный 1916-й год - год Брусиловского прорыва. В ходе боев на Юго-Западном фронте противник потерял убитыми, раненными и попавшими в плен полтора миллиона человек. Австро-Венгрия оказалась на пороге разгрома.

Характерно, что назначение Брусилова командующим Юго-Западного фронта было личной инициативой Государя. Это отлично видно хотя бы из царской переписки. В марте 1916 года Царь сообщает своей супруге: Я намерен прикомандировать старика Иванова к своей особе, -- пишет Николай II 10 марта 1916 года, -- а на его место назначить Брусилова или Щербачева; вероятно, первого». Позднее Государь сделает окончательный выбор: «Старого Иванова, -- пишет он 14 марта 1916 года, -- заменит Брусилов».

Именно Государь оказал поддержку Брусиловскому плану наступления, с которым были не согласны многие военачальники. Так, план начальника штаба Верховного Главнокомандующего М. В. Алексеева предусматривал мощный удар по противнику силами всех фронтов, за исключением фронта Брусилова. Последний считал, что и его фронт тоже вполне способен к наступлению, с чем были несогласные другие командующие фронтов. Однако Николай II решительно поддержал Брусилова и без этой поддержки знаменитый прорыв был бы попросту невозможен.

Особо отметим, что Государь принимал абсолютно все важные решения, способствующие победоносным действиям, именно сам - без влияния каких-либо «добрых гениев». Совершенно необоснованно мнение, согласно которому русской армией руководил Алексеев, а Царь находился на посту главкома ради проформы. Это ложное мнение опровергается телеграммами самого Алексеева. Например, в одной из них на просьбу прислать боеприпасы и вооружение Алексеев отвечает: «Без Высочайшего соизволения решить этот вопрос не могу».

У. Черчилль пишет по этому поводу: «Мало эпизодов Великой войны более поразительных, нежели воскрешение, перевооружение и возобновленное гигантское усилие России в 1916 году. К лету 1916 года Россия, которая 18 месяцев перед тем была почти безоружной, которая в течение 1915 года пережила непрерывный ряд страшных поражений, действительно сумела, собственными усилиями и путем использования средств союзников, выставить в поле -- организовать, вооружить, снабдить -- 60 армейских корпусов, вместо 35, с которыми она начала войну... Поверхностная мода нашего времени трактует царский режим как слепую, испорченную, неумелую тиранию. Но обозрение тридцати месяцев его борьбы с Германией и Австрией должно было внести поправки в эти смутные представления. Мы можем измерить силу Российской империи по тем ударам, которые она перенесла, тем катастрофам, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, по тому восстановлению, которого она добилась». Дополним Черчилля. В начале 1917 года Россия выпускала 130 тысяч винтовок в месяц (в 1914 году - 10 тысяч). Она имела в своем распоряжении 12 тысяч орудий, тогда как в 1914 году - 7 тысяч. Производство пулеметов увеличилось в 17 раз, патронов - более чем в два раза. Был преодолен снарядный голод, о котором так много кричала либеральная пресса. «Бездарный» царский режим создал стратегические запасы, которые позволяли белой и красной армии колошматить друг друга в течении трех лет (1918-1920 гг.)

Историк А. Зайончковский утверждает, что русская армия достигла «по своей численности и по техническому снабжению ее всем необходимым наибольшего за всю войну развития». Неприятелю противостояли более двухсот боеспособных дивизий. Россия готовилась раздавить врага. В январе 1917 года 12-я русская армия начала наступление с Рижского плацдарма и застала врасплох 10-ю германскую армию, которая попала в катастрофическое положение. Дальнейшему развитию успеха помешала только Февральская смута...

Здесь, конечно, нельзя пройти и мимо еще одного обвинения, которое бросают Государю разного рода крепкие задним умом. Дескать, ему надо было любой ценой избежать войны, в ходе которой союзники (Англия и Франция) только и делали, что использовали Россию в качестве пушечного мяса, а она послушно следовала в фарватере их дипломатий. Конечно, такие утверждения также безосновательны, как и вышеразобранные. Царь прилагал все усилия для того, чтобы предотвратить войну, при этом часто делая серьезные уступки Германии (см. ст. «Вторая отечественная»). Он осознавал, что война может привести к самым трагическим последствиям. Об этом свидетельствуют его слова, сказанные русскому послу в Болгарии: ««А теперь, Неклюдов, слушайте меня внимательно. Ни на одну минуту не забывать тот факт, что мы не можем воевать. Я не хочу войны. Я сделал своим непреложным правилом предпринимать все, чтобы сохранить моему народу все преимущества мирной жизни. В этот исторический момент необходимо избегать всего, что может привести к войне. Нет никаких сомнений в том, что мы не можем ввязываться в войну -- по крайней мере, в течение ближайших пяти-шести лет -- до 1917 года.». Однако, тупо-агрессивная политика Австро-Венгрии вкупе с германским шовинизмом сделали войну неизбежной. Мы не могли не вступиться за Сербию, ибо в противном случае война все равно началась бы в 1914 году (так решил немецкий Генштаб), но только мы были бы в еще более худшем положении.

Порой излишне патетические «русофилы» рисуют ужасающие картины того, как русские «забрасывали немцев горами трупов», спасая «коварных союзников». А что же, спрашивается, нужно было спокойно дожидаться того, чтобы немцы оккупировали Францию и разбили Англию? Вот тогда в руках кайзера оказалась бы вся Европа и военный натиск на Россию стал бы гораздо более мощным. Что же до гор трупов, то пусть это остается на совести «критиков». Известно ведь, что соотношение потерь на Восточном фронт составляло один к одному.

Не имеет оснований и положение о зависимости русской дипломатии от англо-французской. Русская внешняя политика была максимально независимой от политики союзников. Наши дипломаты даже сумели вынудить Антанту признать необходимость установления русского контроля над средиземноморскими проливами. При этом министр иностранных дел Сазонов прибегнул к довольно-таки хитрому маневру, прозрачно намекнув англичанам на то, что Россия может начать переговоры о заключении сепаратного мира. Конечно, ничего подобного она делать и не собиралась, но нервы у союзников не выдержали. Французский лидер Пуанкаре потом возмущался уступчивостью англичан: «Министры и я не понимаем, как это Великобритания, не расспросив нас, дала такую полную свободу действий России в вопросе, который интересует всех союзников…». Но было уже поздно возмущаться…

Одна из главных, очевидно даже главнейшая, претензия к Государю - отречение от престола. Его упрекают в том, что он сдал страну революционерам без сопротивления. Но и это вовсе не так. И для того, чтобы убедиться в лживости обвинений лучше всего ознакомиться даже не с исследованиями монархистов, а с очерками коммунистического публициста М. Кольцова. Вот как он пишет о поведении Государя в дни Февральской смуты: «…Придворные совершенно зря рисуют своего вождя в последние минуты его царствования как унылого кретина, - уверяет он, - непротивленца, безропотно сдавшего свой режим по первому требованию революции». С неподдельным уважением Кольцов описывает, как Государь упорно сопротивлялся всем требованиям армейцев-заговорщиков (Алексеева, Рузкого и др.) создать ответственное министерство (т. е. по сути пойти на превращение самодержавия в конституционную монархию). Его сопротивление было настолько сильным, что даже Александра Фёдоровна воскликнула в письме: "Ты один, не имея за собой армии, пойманный как мышь в западню, - что ты можешь сделать?!". А Царь делал всё, что мог - он даже направил в Петроград экспедиционный корпус во главе с генералом Н. И. Ивановым. Он сражался с революцией один (ибо заговорщики отрезали его от связи с внешним миром, от верных частей). И по этому поводу Кольцов вопрошает: «Где же тряпка? Где слабовольное ничтожество? В перепуганной толпе защитников трона мы видим только одного верного себе человека - самого Николая. Ничтожество оказалось стойким, меньше всех струсило».

Можно, конечно, бесконечно повторять старые упреки: «Не доглядел, не уследил, не подавил, не создал и т. д.». Упрекать - легко, особенно, задним числом. Но надо отдавать себе отчет и в объективных обстоятельствах. Русская монархия находилась в плену еще с XVIII века - сначала у дворянской олигархии, потом - у бюрократической. При этом она еще умудрялась играть на их противоречиях, вырывая у олигархов различные выгоды для страны. Так, освобождение крестьян с землей произошло против воли либеральных помещиков юга страны. В начале XX века место дворянского либерализма занял либерализм буржуазный, поддерживаемый крупным капиталом. Этот либерализм был еще более цепким и коварным, чем первый.

Любопытно, что сама бюрократия весьма отрицательно относилась к… монархистам, обоснованно подозревая их в попытке вернуть власть русскому Царю (Царь это отлично понимал и всячески симпатизировал монархистам). Как это ни покажется странным, но она даже практиковала репрессии в отношении «черносотенцев». Так, в Тамбовской губернии собрания Союза русского народа запрещались и разгонялись, его участники подвергались задержаниям и судебным репрессиям. И это несмотря на то, что сам губернатор Н. П. Муратов симпатизировал «черной сотне»! Но бюрократия - страшная вещь, она может саботировать любое решение, принятое сверху. Не случайно же говорят - «жалует царь, но не жалует псарь».

На базе крупного капитала в стране вызревал разрушительный либерализм, который и взял власть в феврале 1917 года. Часто замечают, что в этом виновата сама власть, допустившая капитализацию страны, давшая свободу различным плутократам - отечественным и иностранным. Это во многом справедливо. Но не следует забывать и о том, что консервативно-монархическое движение, при всей своей благонамеренности, так и не смогло представить действенной программы альтернативной модернизации без вестернизации. Стране был необходим прорыв в индустриальное общество, чего, в принципе, правые не отрицали, но в массе своей настаивали на приоритетности сельского хозяйства перед промышленностью. В результате чего ими была выдвинута особая стратегия индустриализации, предполагавшая преимущественный рост аграрного производства. Он должен был привести к резкому подъему благосостояния сельских жителей, которые станут усиленно покупать промышленные товары. А это даст толчок развитию промышленности. (Любопытно, что примерно такую же стратегию предлагал стране в конце 20-х годов Н. И. Бухарин). Понятно, что такой путь был совершенно неприемлем, ибо требовал долгого и постепенного развития, растянутого на многие десятилетия. А России нужно было срочно создавать промышленную базу, необходимую для технического оснащения армии. То есть русская общественная мысль так и не смогла сформулировать модель, альтернативную капиталистической. Приходилось срочно развивать промышленность на путях «западнического» капитализма.

Получается, что в начале XX века Николай II оказался в потрясающе сложной ситуации. С одной стороны самодержавие было зажато бюрократами, с другой - капиталистами. При этом даже преданные ему монархисты оказались, в конечном итоге, неспособными предложить хоть какую-то действенную альтернативу. Спрашивается - что же можно было сделать в такой ситуации? Развернуть «революцию сверху», подобную опричной революции Ивана Грозного? Но ведь для этого нужно быть не просто талантливым государственным деятелем, а «гением в политике», фигурой мессианского масштаба. Николай II такой фигурой, безусловно, не был. Но разве это можно поставить ему в вину? Разве человек может стать великим по собственному желанию, пусть даже и повинуясь велению «исторической необходимости»?

Государь-Император сделал все от него зависящее. Он сумел подавить страшную по мощи революцию 1905 года и оттянуть триумф «бесов» на целых 12 лет. Благодаря его личным усилиям был достигнут коренной перелом в ходе русско-германского противостояния. Будучи уже в плену у большевиков, он отказался одобрить Брестский мир и тем самым спасти себе жизнь. Он достойно жил и достойно принял смерть.

Так кто же кинет камень в убитого Государя?