Жизнь и деятельность российской революционерки-народницы Софьи Перовской

2

Реферат

Жизнь и деятельность российской революционерки-народницы Софьи Перовской

План

Введение

1. Биография С.Л. Перовской

2. Современники о Перовской

Заключение

Список литературы

Введение

"Считаю несомненным тот факт, что истинные революционеры, инициаторы великих научных и политических переворотов, вносящие действительный прогресс в человечество, почти всегда бывают людьми гениальными или святыми и обладают удивительно гармоничной физиономией. Какие благородные лица у ...Мадзини, Гарибальди... Перовской и Веры Засулич."

Ч. Ломброзо

Перовская Софья Львовна - российский деятель революционного движения, народница. Член кружка «чайковцев», участница «хождения в народ», член «Земли и воли», Исполкома «Народной воли», организатор и участница покушений на Александра II. Софья Перовская по своей революционной деятельности и судьбе, как первая русская женщина, казненная по политическому делу, представляет одно из немногих лиц, которые вошли в историю.

Цель реферата - изучение деятельности С.Л. Перовской.

1. Биография С.Л. Перовской

Перовская Софья Львовна [1 (13) октября 1853 - 3 (15) апреля 1881, Петербург], российская революционерка-народница, член Исполнительного комитета «Народной воли», непосредственный руководитель убийства Александра II.

Из дворянской семьи; ее отец был губернатором Петербурга. В 18-летнем возрасте ушла из дома. В 1869 поступила на Аларчинские женские курсы, где основала кружок самообразования. В 1871-72 была в числе организаторов кружка «чайковцев».

Незаурядные организаторские способности и волевые качества неизменно помогали ей занимать лидирующее положение в различных революционных сообществах. Для подготовки к «хождению в народ» сдала экзамен на диплом народной учительницы, окончила фельдшерские курсы. В январе 1874 была арестована, несколько месяцев провела в Петропавловской крепости. Судилась по «процессу 193-х» (1877-78), но была оправдана. Участвовала в вооруженной попытке освободить осужденного по этому процессу И.Н. Мышкина, которая окончилась неудачей. Летом 1878 была вновь арестована, отправлена в ссылку в Олонецкую губернию, но по дороге бежала и перешла на нелегальное положение.

В 1879 участвовала в Воронежском съезде «Земли и воли», вскоре после которого организация раскололась на «Народную волю» и «Черный передел». С осени 1879 - член Исполнительного комитета, а затем Распорядительной комиссии «Народной воли». В ноябре 1879 участвовала в подготовке взрыва царского поезда под Москвой. Играла роль жены путевого обходчика Сухорукова (народовольца Л. Н. Гартмана); из домика, в котором они поселились, был проведен подкоп под полотно железной дороги и заложена мина. Весной 1880 участвовала в подготовке покушения на царя в Одессе. При подготовке следующего покушения на императора, закончившегося цареубийством 1 марта 1881 года, руководила наблюдательным отрядом, а после ареста лидера партии А. И. Желябова (гражданского мужа Перовской) возглавила дело и довела его до конца, лично начертив план расстановки метальщиков и подав знак к действию на месте покушения. Надеясь освободить арестованных товарищей после цареубийства, не покинула Петербург и была арестована. По процессу «первомартовцев» Перовская была приговорена к смертной казни и повешена.

Перовская о себе:

От роду имею - 27, вероисповедания - православного.

Звание - дочь действительного статского советника, не замужем.

Место рождения и место постоянного жительства - родилась в Петербурге, где и проживала почти безвыездно с конца ноября 1879 г.

Семейное положение - имею двух братьев, живущих в Крыму, и сестру, находящуюся замужем за доктором Загорским, который, кажется, служит в Саратовской губ.

Экономич. полож. родителей - отец Лев Николаевич служит в совете при министерстве внутренних дел, мать моя Варвара Степановна живет в Крыму.

Были ли за границей, где и когда именно - за границей была только в детстве в 1865 г.

Привлекался ли ранее к дознаниям, каким и чем они окончены - привлекалась к процессу о 193 лицах, была оправдана, после суда высылалась административно в Олонецкую губ., но по пути скрылась со станции Волхов или Чудово Николаевской железной дороги.

На предложенные мне вопросы отвечаю:

...В 1869 году осенью я вместе с родителями приехала в Петербург, где поступила на женские курсы при 5-й мужской гимназии. В 1870 г. осенью, по семейным обстоятельствам, я оставила родительский дом и начала жить самостоятельно, готовилась в народные учительницы, желая способствовать развитию народа. В 1872 г. я держала в Петербурге экзамен на народную учительницу; несмотря на то что экзамен я выдержала, мне все же, не объяснив причин, не выдали диплома. Тогда на зиму я отправилась в Тверскую губ., в Корчевской уезд, село Едимоново, прожила там всю зиму с 72 на 73 г. в качестве помощницы учительницы при народной школе. В 73 г. весною выдержала экзамен в Твери и тут получила диплом. На лето вернулась в Петербург и с осени начала тут занятия с рабочими. 5 же января 1874 г. меня арестовали; летом я была выпущена на поруки и уехала к матери, в Крым. Потеряв возможность быть дальше народной учительницей, я начала изучать фельдшерство. В 1874 г. поступила в симферопольскую земскую больницу, где я служила вплоть до вызова на суд в 1877 году в августе месяце. Судом я была оправдана, и в мае 1878 г. уехала опять к матери, где была арестована в августе для административной высылки в Олонецкую губ. С дороги я скрылась и с тех пор жила нелегальной. К революционному движению я примкнула с 1872 года.

Относительно мотивов, под влиянием которых партия и я, как член партии, начали террористическую деятельность, пояснить могу следующее. Стремясь к поднятию экономического благосостояния народа и уровня его нравственного и умственного развития, мы видели первый шаг к этому в пробуждении в среде народа общественной жизни и сознания своих гражданских прав. Ради этого мы стали селиться в народе для пропаганды, для побуждения его умственного сознания. На это правительство ответило страшными репрессиями и рядом мер, делавшими почти невозможной деятельность в народе. Таким образом, правительство само заставило партию обратить преимущественное внимание на наши политические формы как на главное препятствие народного развития. Партия, придерживаясь социалистического учения, долго колебалась перейти к политической борьбе, и первые шаги по этому пути встречали сильное порицание со стороны большинства партии, как отступление от социализма. Но ряд виселиц и других мер, показывавший необходимость сильного отпора правительству, заставил партию перейти решительно на путь борьбы с правительством, при которой террористические факты являлись одним из важных средств. Упорство же в посягательствах на жизнь покойного Государя вызывалось и поддерживалось убеждением, что он коренным образом никогда не изменит своей политики, а будут только колебания: одной ли виселицей больше или меньше, народ же и общество будут оставаться в прежнем вполне бесправном положении. Точно определить время зарождения мысли о цареубийстве нет возможности, во время соловьевского покушения единой всероссийской организации, строго говоря, не существовало, и мысль о покушении самостоятельно существовала в нескольких отдельных группах, но не у всех революционных деятелей.

2. Современники о Перовской

Е.Н.Ковальская, конец 60-х гг:

"...Очень молоденькая девушка, скорее девочка, выделявшаяся между другими особой простотой костюма: серое скромное как будто еще гимназическое форменное платье с белым небольшим воротничком, сидело на ней как-то неуклюже: видно было полное отсутствие заботы о своей внешности. Первое, что бросалось в глаза, - это необыкновенно большой высокий и широкий лоб, который так премировал в маленьком кругленьком личике, что все остальное, как-то стушевывалось.

Всматриваясь в неё, я увидела под большим лбом серо-голубые глаза с, несколько опущенными к вискам веками, смотревшие немного исподлобья с недоверчивым выражением: В глазах была какая то упорная непреклонность. Маленький детский рот во время молчания, был крепко сжат, как бы из боязни сказать что-нибудь лишнее. Лицо было глубоко вдумчиво и серьезно. От всей фигуры веяло аскетизмом - монашеством.

Перовская относилась к занятиям очень серьезно. Вдумчиво останавливаясь на каждой мысли, она развивала ее, возражая то Миллю, то Чернышевскому. Видно было, как умственная работа сама по себе, не только как средство для чего-то дальнейшего - захватывала ее и доставляла наслаждение. Но это продолжалось недолго. Перовская стала приходить на чтение чем-то озабоченная и рассеянная. Придя как-то раз очень расстроенной, изменив своей обычной сдержанности и замкнутости, она сообщила мне о своем неприятном личном положении. Она очень близка с матерью, которая ее понимает, и. в то же время в очень обостренных отношениях с отцом, который возмущен ее стремлением вырваться из душной атмосферы их семейной жизни. Теперь он хочет водворить ее в лоно семьи, чего она очень боится и потому находится в полулегальном положении, проживая у разных знакомых".

С.М.Кравчинский:

"Она была хороша собой, хотя наружность ее принадлежала к тем, которые не ослепляют с первого взгляда, но тем больше нравятся, чем больше в них всматриваешься.

Белокурая головка с парой голубых глаз, серьезных и проницательных, под широким выпуклым лбом; мелкие, тонкие черты лица; розовые полные губы, обнаруживавшие, когда она улыбалась, два ряда прелестных белых зубов; необыкновенно чистая и нежная линия подбородка.

Впрочем, очаровывали не столько отдельные черты, сколько вся совокупность ее физиономии. Было что-то резвое, бойкое и вместе с тем наивное в ее кругленьком личике. Это была олицетворенная юность. При своей удивительной моложавости Соня в двадцать шесть лет выглядела восемнадцатилетней девушкой. Маленькая фигурка, стройная и грациозная, и свежий, звонкий, как колокольчик, голос увеличивали эту иллюзию, становившуюся почти непреодолимой, когда она начинала смеяться, что случалось очень часто. Она была очень смешлива и смеялась с таким увлечением, с такой беззаветной и неудержимой веселостью, что в эти минуты ее можно было принять за пятнадцатилетнюю девочку-хохотушку.

Своей наружностью она решительно не занималась. Одевалась она с величайшей простотой и, может быть, не знала даже, что значит быть одетой к лицу или не к лицу, но любила чистоту до страсти и в этом отношении была требовательна и педантична, как швейцарская девушка.

Соня очень любила детей и была отличной школьной учительницей. Была, однако, другая роль, которую она выполняла еще лучше, - это роль сиделки. Если какая-нибудь из ее приятельниц заболевала - она первая являлась предложить себя на эту тяжелую должность и умела ухаживать за больными с такой заботливостью и таким терпением, которые навсегда завоевывали ей сердца ее пациентов.

Величайшей привязанностью ее жизни была мать, Варвара Сергеевна, которую она любила со всей трогательной и наивной нежностью, какая бывает только у дочерей. Не раз рисковала она собою, чтобы иметь свидание с нею. Среди тревог и забот своей бурной жизни она сохранила в сердце укромный уголок, где теплилось это доброе чувство. Никогда не забывала она о тех беспрерывных муках, которые должна была испытывать из-за нее мать, и пользовалась малейшим случаем, чтобы дать ей о себе весточку. Не раз, даже в последний период своей жизни, она оставляла на минуту суровые конспирационные работы, чтобы составить ей посылочку из любимых, ее гостинцев и сластей.

И вот эта-то девушка, с такой скромной и невинной внешностью, с таким кротким и нежным характером, была одним из наиболее грозных членов грозной революционной партии. Ей-то было поручено руководство делом 1-го марта. На клочке конверта она рисовала карандашом план местности, распределяя заговорщикам их места, и в роковое утро, стоя на поле битвы, она получала от часовых известия о движении императора и указывала заговорщикам платком, куда они должны направляться. Она же в мрачный день 2-го апреля потрясла друзей и врагов своей истинно геройской кончиной".

В.Н.Фигнер:

"Я познакомилась с Софьей Львовной в 1877 году в Петербурге, когда она, как подследственная по "делу 193-х" находилась на поруках. Ее привела ко мне Александр Ивановна Корнилова и оставила ночевать. Ее наружность обратила на себя мое внимание: в своей сорочке деревенского покроя она походила на молодую крестьянскую девушку, с ее небольшой русой косой, светло-серыми глазами и по-детски округленными щеками. Только высокий лоб противоречил общему простонародному облику. Во всем белом миловидном личике ее было много юного простого и напоминающего ребенка. Этот элемент детского в лице сохранился у нее до конца, несмотря на трагические минуты, которые она переживала в мартовские дни. Глядя на простоту всей ее внешности, никто не подумал бы о среде, в которой она родилась и провела детство и отрочество, а общее выражение лица с мягким линиями совсем не говорило о сильной воле и твердом характере, которые ей достались, быть может, по наследству от отца. Вообще, в ее натуре была и женственная мягкость, и мужская суровость. Нежная, матерински - нежная к людям из народа, она была требовательна и строга по отношению к товарищам-единомышленникам а к политическим врагам - к правительству - могла быть беспощадной, что приводило почти в трепет Суханова: его идеал женщины никак не мирился с этим...

С точки зрения наследственности и влияния окружающей среды любопытно, что эта аскетка-революционерка была по происхождению правнучкой Кирилла Григорьевича Разумовского, последнего гетмана малороссийского, внучкой губернатора в Крыму в царствование Александра I и дочерью губернатора Петербурга при Александре II. По случайному стечению обстоятельств, ее обвинителем в Особом присутствии сената по делу первого марта являлся человек, бывший в прошлом ее товарищем детских игр.

В Пскове, где Перовская жила раньше, родители Софьи Львовны и ее будущего обвинителя были сослуживцами и жили рядом, так что дети постоянно встречались (сам Муравьев после моего ареста говорил мне это).

Условия детства заронили в душу Перовской никогда не потухавшие лучи человечности и чувства чести. В поколении, отцы которого пользовались крепостным правом, крепостнические нравы, с их неуважением к человеческой личности, вносимые в семейные отношения, нередко развивали в детях, в противовес отцам, протест и отвращение к деспотизму. Так было и с Перовской. Ее отец, Лев Николаевич Перовский, был крепостник из крепостников, оскорблявший мать своих детей не только самолично, но и принуждавший ребенка-сына оскорблять действием эту мать, типичную для той эпохи женщину скромной душевной красоты и кротости. В тяжелой атмосфере семьи Софья Львовна научилась любить человека, любить страдающих, как она любила страдавшую мать, с которой до последних трагических дней жизни не прерывала нежных отношений.

Во время суда надо мной надзирательницы Дома предварительного заключения рассказали мне, что во время процесса Перовской на свиданья с матерью, вызванной из Крыма, Софья Львовна мало говорила. Как больное, измученное дитя, тихая и безмолвная, она все время полулежала, положив голову на колени матери. Два жандарма, день и ночь сидевшие в камере Перовской, находились тут же.

Едва начав жить сознательною жизнью, Перовская решила покинуть семью, оставаться в которой морально ей было невыносимо.

Быть может, унаследовав от матери нежную душу Перовская, как член кружка чайковцев, к которому принадлежали и Корниловы, весь запас женской доброты и мягкости отдала трудящемуся люду, когда, обучившись фельдшерству, соприкоснулась в деревне с этими людьми в качестве пропагандистки-народницы. В воспоминаниях свидетелей ее тогдашней жизни говорится, что было что-то матерински-нежное в ее отношении к больным, как и вообще к окружающим крестьянам. Какое нравственное удовлетворение ей давало общение с деревней и как трудно ей было оторваться от этой деревни, убогой я темной, показывало ее поведение на Воронежском съезде и колебание ввиду распадения общества «Земля и Воля» на «Народную Волю» и «Черный Передел».

Тогда мы обе - она и я - только что покинувшие деревню, всеми силами души были еще связаны с нею. Нас приглашали к участию в политической борьбе, звали в город, а мы чувствовали, что деревня нуждается в нас, что без нас - темнее там. Разум говорил, что надо встать на тот же путь, на котором стоят наши товарищи, политические террористы, упоенные борьбой и одушевленные успехом. А чувство говорило другое, настроение у нас было иное, оно влекло в мир обездоленных. Конечно, мы не отдавали тогда себе отчета, но впоследствии это на-строение было правильно определено, как стремление к чистой жизни, к личной святости. Но, как об этом было раньше сказано, после некоторого раздумья мы победили свое чувство, свое настроение и, отказавшись от морального удовлетворения, которое давала жизнь среди народа, твердо стали рядом с товарищами, политическое чутье которых опередило нас. С тех пор во всех террористических замыслах Исполнительного Комитета «Народной Воли» Перовская занимает первое место.

В решительный момент это она остается со Степаном Ширяевым в домике, где, при приближении царского поезда должен быть сомкнут электрический ток. Всегда бдительная, всегда готовая, она вовремя подает нужный сигнал, и не по ее вине крушится не тот поезд в котором царь, а тот, в котором царские служащие. Затем, после взрыва 5 февраля в Зимнем дворце, летом 1880 года она приезжает в Одессу для подкопа и мины на Итальянской улице".

А.В.Якимова:

"Собственно в таком положении, в каком находились они оба (С.Перовская и А.Желябов), довольно смешно говорить о супружеском счастье. Вечно беспокойство не за себя, а за другого отравляет жизнь. Серьезное чувство едва ли способно при таких условиях дать что-нибудь кроме горя. Но на Желябова с женой иногда все-таки было приятно взглянуть в те минуты, когда "дела" идут хорошо, когда особенно охотно забываются неприятности".

Е.Сидоренко:

"Вскоре, после прибытия в Питер по окончании гимназии я, войдя в сношение с народовольческими деятелями, не помню, от кого именно, получил предложение переехать на особую квартиру в Измайловском полку, специально населенную подобранными лицами из народовольческой студенческой молодежи, предназначенную для разных деловых свиданий. На этой квартире я впервые познакомился с С. Л. Перовский и А. И.Желябовым, с которыми мне раньше не приходилось встречаться. С. Л., по-видимому, знала обо мне, т. к. я до того, обучаясь в Симферопольской гимназии, был знаком с ее семьей (матерью и братом), проживавшей на хуторе под Севастополем, и нередко встречался с ними. Может быть по этой причине С. Л. относилась ко мне, как мне казалось, с особым вниманием и покровительством, выражавшимся даже в мелочах. В свою очередь и мои к ней отношения получили характер особого чувства, вроде поклонения перед легендарной личностью. Поэтому и малейшее с ее стороны движение, которое могло быть, истолковано, как знак некоторого внимания ко мне, я ценил до чрезвычайности и получал в нем огромное удовлетворение, возвышавшее меня в собственных глазах. Образ ее и до сих пор с яркостью встает в моей памяти. Большой лоб с зачесанными прямо вверх светлыми волосами, подчеркивавшими его величину; почти всегда серьезное, ясное, как у детей, выражение глаз; круглые щеки; скромное, всегда черное с белым воротничком и манжетами платье, - все это производило впечатление притягательной силы, серьезной мысли и в то же время женственности и элегантности. Мужество ее и непреклонность воли общеизвестны. Невольно вспоминаю потрясающее своим суровым величием описание приема, дважды оказанного ею Рысакову: когда она на суде отвергла протянутую им руку и вторично у эшафота, когда она вновь отвернулась от него, не желая проститься. Эта святая, чистая натура, строгая к другим, как и к себе самой, не умела простить ни минутной слабости, ни легкомыслия, ни, тем более, сомнительного, развязного отношения к тому делу, которому она отдала свою жизнь".

Л.Н.Толстой:

"Она мне представляется какой-то идейной Жанной д'Арк."

В.Н.Фигнер:

"И, наконец, в 1881 году, когда подготовляется седьмое покушение Исполнительного Комитета, подготовляется 1 марта, Перовская организует вместе с Желябовым отряд лиц, следящих за выездом государя, будущих сигналистов при выполнении драмы, и руководит метальщиками бомб не только в подготовительный период, но и в день 1 марта, когда указывает на совершенно новую диспозиции благодаря которой император погибает от двух бомб, брошенных террористами. Конечно, как при всяком сложном замысле, со многими участниками, трудно разграничить, что каждым внесено в общее дело; все же думается, что будет только справедливостью сказать: не будь Перовской с ее хладнокровием и несравненной обдуманностью и распорядительностью, факт цареубийства мог и не пасть на то день. День спасла она и заплатила за него жизнью.

Перовская, согласно идеалам нашей эпохи, была великой аскеткой. Я уже не говорю о скромности всего домашнего обихода повседневной жизни, но вот характерный образчик ее отношения к общественным деньгам. В один из мартовских дней она обратилась ко мне: «Найди мне рублей 15 взаймы. Я истратила их на лекарство - это не должно входить в общественные расходы. Мать прислала мне шелковое sortie de bal; портниха продаст его, и я уплачу долг». До такого ригоризма у нас, кажется, еще никто не доходил.

«Верочка, можно у тебя ночевать?» - спросила Перовская за день или два до ее ареста. Я смотрела на нее с удивлением и упреком: «Как это ты спрашиваешь? Разве можно об этом спрашивать?!» - «Я спрашиваю, - сказала Перовская, - потому что, если в дом придут с обыском и найдут меня, - тебя повесят». Обняв ее и указывая на револьвер, который лежал у изголовья моей постели, я сказала: «С тобой или без тебя, если придут, я буду стрелять».

Такова была душа Перовской, частица души ее, потому что только частица ее была приоткрыта мне: в то спешное время мы слишком поверхностно относились к психологии друг друга: мы действовали, а не наблюдали."

Л.Г.Дейч:

"Она олицетворяла собою возмущенное чувство русского передового человека: она всегда повторяла, что нельзя оставлять без ответа преследования правительства.

Небольшого роста, с очень выразительным лицом, проникнутая бесконечной симпатией ко всем «униженным и оскорбленным», Софья Львовна никогда не выражала резкими эпитетами своих чувств и взглядов. Тихим, мягким, почти детским тоном отстаивала она необходимость террора. Но в этом тоне чувствовалось твердое убеждение, непоколебимая решимость.

В течение некоторого времени она не присоединялась ни к организации «Черного передела», ни к «Народной воле», так как разделяла воззрения первой относительно необходимости действовать в крестьянской среде, но, с другой стороны, желала принимать личное участие и терроре".

С.М.Кравчинский:

"В кружке Перовская пользовалась большим уважением и влиянием за свою стоическую строгость к самой себе, за неутомимую энергию и в особенности за свой обширный ум. Ясный и проницательный, он обладал столь редкой у женщин философской складкой, проявляющейся в умении не только прекрасно понять данный вопрос, но и разобрать его всегда в соотношении со всеми от него проистекающими вопросами. Отсюда происходила у Перовской, с одной стороны, редкая твердость убеждений, которых не могли поколебать ни софизмы, ни преходящие впечатления дня,- что при лихорадочной быстроте нашей политической жизни давало повод обвинять ее даже в некотором консерватизме, - с другой, необыкновенное искусство в спорах, как теоретических, так и практических. Трудно было встретить более стойкого и искусного диалектика, чем Перовская. Рассматривая свой предмет всегда со всех точек зрения, она имела большое преимущество перед своими противниками, потому что обыкновенно каждый рассматривает его с одной какой-нибудь стороны, указываемой личными склонностями и симпатиями.

Другим проявлением той же широты и разносторонности являлась чрезвычайная трезвость ее ума. Она видела все вещи в настоящем свете и в настоящую величину и своей логикой без всякой пощады разбивала иллюзии своих более восторженных товарищей. Черпая в чувстве долга ту твердость и постоянство, которые людям более слабым даются фиктивными надеждами, она никогда не преувеличивала ничего и не придавала деятельности своей или своих товарищей большего значения, чем она имела на самом деле. Поэтому она всегда стремилась расширить ее, отыскивая новые пути и способы действия, вследствие чего бывала всегда одним из наиболее деятельных инициаторов во всех организациях, в которых состояла членом. Так, переход от пропаганды среди молодежи к пропаганде среди рабочих, совершенный кружком чайковцев в 1871 - 1872 годах, был в значительной степени результатом ее настойчивости. Когда же этот переход был осуществлен и дело пропаганды на столичных фабриках приняло необыкновенно широкие для того времени размеры и увлекло весь кружок, она была из первых, настаивавших на необходимости следующего шага - перехода из городов в деревни, так как понимала, что в России может иметь будущность лишь такая партия, которая сумеет сблизиться с крестьянством. И потом, будучи уже членом организации "Народной воли", она всегда стояла за расширение революционной пропаганды не только в среде городских рабочих, что в значительной степени выполнялось организацией, но и за распространение ее и на деревенское население.

Однако это вечное недовольство, вечное искание чего-нибудь нового, лучшего было в ней исключительно результатом сильной критической мысли, а не чересчур пламенного воображения, делающего человека не способным удовлетвориться какой бы то ни было реальностью, как это бывает у романтических натур. Этого романтизма, способного побудить иных людей на великие подвиги, но обыкновенно заставляющего тратить жизнь в бесплодных грезах, у Перовской не было и следа. Она была человек слишком положительный, чтобы жить в мире химер, и слишком энергичный, чтобы стоять скрестивши руки. Она брала жизнь такою, какова она есть, стараясь сделать наибольшее возможное в данный момент. Бездеятельность была для нее величайшим мучением.

Однако, когда было нужно, она умела выносить годы бездеятельности."

П.А.Кропоткин:

"Со всеми женщинами в кружке у нас были прекрасные товарищеские отношения. Но Соню Перовскую мы все любили. С Кувшинской, и с женой Синегуба, и с другими все здоровались по-товарищески, но при виде Перовской у каждого из нас лицо расцветало в широкую улыбку, хотя сама Перовская мало обращала внимания и только буркнет: «А вы ноги вытрите, не натаскивайте грязи».

Перовская, как известно, родилась в аристократической семье. Отец ее одно время был петербургским военным губернатором. С согласия матери, обожавшей дочь, Софья Перовская оставила родной дом и поступила на высшие курсы, а потом с тремя сестрами Корниловыми, дочерьми богатого фабриканта, основала тот маленький кружок саморазвития, из которого впоследствии возник наш. Теперь в повязанной платком мещанке, в ситцевом платье, в мужских сапогах таскавшей воду из Невы, никто не узнал бы барышни, которая недавно блистала в аристократических петербургских салонах. По нравственным воззрениям она была ригористка, но отнюдь не «проповедница». Когда она была недовольна кем-нибудь, то бросала на него строгий взгляд исподлобья, но в нем виделась открытая, великодушная натура, которой все человеческое не было чуждо. Только по одному пункту она была непреклонна. «Бабник», - выпалила она однажды, говоря о ком-то, и выражение, с которым она произнесла это слово, не отрываясь от работы, навеки врезалось в моей памяти.

Говорила Перовская мало, но думала много и сильно.

Достаточно посмотреть на ее портрет, на ее высокий лоб и выражение лица, чтобы понять, что ум ее был вдумчивый и серьезный, что поверхностно увлекаться было не в ее натуре, что спорить она не станет, а если выскажет свое мнение, то будет отстаивать его, пока не убедится, что переубедить спорящего нельзя.

Перовская была «народницей» до глубины души и в то же время революционеркой и бойцом чистейшего закала. Ей не было надобности украшать рабочих и крестьян вымышленными добродетелями, чтобы полюбить их и работать для них. Она брала их такими, как они есть, и раз, помню, сказала мне: «Мы затеяли большое дело. Быть может, двум поколениям придется лечь на нем, но сделать его надо». Ни одна из женщин нашего кружка не отступила бы пред смертью на эшафоте. Каждая из них взглянула бы смерти прямо в глаза. Но в то время, в этой стадии пропаганды, никто об этом еще не думал. Известный портрет Перовской очень похож на нее. Он хорошо передает ее сознательное мужество, ее открытый, здравый ум и любящую душу. Никогда еще женщина не выразила так всего чувства любящей души, как Перовская в том письме к матери, которое она написала за несколько часов до того, как взошла на эшафот.

За исключением двух-трех, все женщины нашего кружка сумели бы взглянуть смерти бесстрашно в глаза и умереть, как умерла Перовская. Если бы в 1881 году они не были уже в тюрьмах и в Сибири, они были бы в Исполнительном комитете, и, доведись им взойти на эшафот, взошли бы бесстрашно. Но в те ранние годы движения никто из них, да и большинство из мужчин не предвидели возможности такого исхода движения. Перовская же, должно быть, с самого начала сказала себе, что, к чему бы ни привела агитация, она нужна, а если она приведет к эшафоту - пусть так: стало быть, это будет нужная жертва".

С.Иванов:

"Мое первое знакомство с Софьей Львовной Перовской завязалось также у Е. И. Оловенниковой в январе 1881 г.

В течение февраля я еще раза 2-3 видался с Перовской на своей квартире. С самого начала я почувствовал себя с нею легко и свободно. Это вышло как-то само собою и, конечно, по ее инициативе. «Страх как пить хочется, напойте меня чаем», сказала она просто, придя ко мне в первый раз. И мы пили чай, разговаривая как старые знакомые, и я без малейшего стеснения отвечал на ее вопросы о моем прошлом и настоящем. Есть такие люди, обладающее редкою способностью привлекать к себе симпатии и вызывать полное доверие с первых же минут знакомства. В этих людях обыкновенно очень мало показного, бьющего на эффект. Все в них просто и естественно, но за этою простотою чувствуется какая то особенная сила, привлекающая и подчиняющая себе других. Мне кажется, что тогда я исполнил бы все, что бы ни предложила мне Софья Львовна. Но она именно ничего не навязывала, не пыталась оказать какое-нибудь давление на чужую волю силою своего авторитета. Я слыхал, что Перовская была очень популярна между петербургскими рабочими, среди которых она вела в это время деятельную агитацию. И подобная популярность мне вполне понятна. Именно такие люди, одаренные естественною простотою и свободные от претенциозности, столь обычной у интеллигента, попадающего в рабочую среду, могут пользоваться в ней наибольшим и притом прочным успехом.

«Наши противники, говорила Софья Львовна, взводят на нас между прочим обвинение, что мы хотим воскресить старый, уже осужденный историей, якобинский принцип захвата власти во всем его старом значении. Говорить это можно лишь по недоразумению или же с преднамеренной тенденциозностью.

Наши цели и тактика не имеют ничего общего с этим якобинским принципом - с идеей о насильственном разрешении сверху главных вопросов общественной жизни и о навязывали народу тех или иных социально-политических форм. Наш девиз «Народная Воля» не является пустым звуком, а действительно выражает собою сущность нашей программы и наших стремлений. За собою мы оставляем лишь одно безусловное право-право свободной пропаганды своих идей, а во всем остальном готовы подчиниться верховной воле народа, выраженной ясно и свободно. Но во имя этого последнего для революционной партии, кроме настоящей непосредственной борьбы с современным политическим строем, встает еще другая задача: создать после падения этого строя такую общественную обстановку, при которой весь народ имел бы фактическую возможность выразить свободно волю и осуществить ее. Только в этом смысли и следует понимать пункт, трактующей о захвате власти, только в интересах создания такой обстановки и введен он в программу парии. Если дело это сейчас еще непосильно нам, оно может оказаться таковым для ближайших наших преемников».

В другой раз разговор коснулся политического террора и тех причин, благодаря которым он занял такое видное место в деятельности партии. Софья Львовна решительно восставала против довольно распространенной версии (находившей себе некоторое подтверждение в революционной литературе предыдущего времени), по которой возникновение политического террора объясняется побуждениями мести.

«Месть есть дело личное, говорила она; объяснять ею можно было бы, да и то с некоторою натяжкою, лишь террористические факты, совершаемые по своему собственному побуждению и инициативе отдельными лицами, а не организованной партией. Но таких фактов, кроме случаев самообороны, наша революционная история почти не знает. Около знамени мести невозможно было бы собрать политическую партию и темь более привлечь к ней те общественные симпатии, которыми она несомненно пользуется. Первый грянувший выстрел - выстрел Веры Засулич был не местью, а возмездием за поруганное человеческое достоинство. Так и был он понят всеми, также оценен был и на суде представителями общественной совести. Политическая история народов представляет красноречивое доказательство того, что везде, где агенты правительства стоят вне законной ответственности за свои поступки, на смену ей в виде корректива возникает обыкновенно частный самосуд, а в известные моменты тайное революционное правосудие. Но и формулой возмездия невозможно объяснить цели и мотивы русского политического террора. Возводя его в систематический прием борьбы, партия Народной Воли пользуется им, как могучим средством агитации, как наиболее действительным и выполнимым способом дезорганизировать правительство и, держа его под Дамокловым мечем, принудить к действительным уступкам. Все иные пути нам заказаны и заказаны самим правительством, да и не нам одним. Софья Львовна указывала, что она сама и многие из ее товарищей по организации вышли из кружков пропагандистов народников, принужденных после долгих колебаний и бесплодных попыток мирной деятельности пробивать террором брешь в той глухой стене, о которую разбивались все эти попытки».

...На другой день (4 марта) рано утром зашла ко мне Софья Львовна, чтобы предупредить меня, как она сказала, от посещения Е. Н. Оловенниковой, об аресте которой и о том, что я должен был пойти к ней - она знала. Приход ее показался мне большою неосторожностью. Ведь меня могли задержать у Е. Н. Оловенниковой и, таким образом, и она сама могла нарваться у меня на полицию. На мое замечание об этом она сделала рукою равнодушный жест, а когда я принялся пенять ей за такую неосторожность,- она даже как бы рассердилась. Неужели же она будет прятаться теперь по углам и сидеть в подполье. От своей судьбы не уйдешь, да и сама она не желает этого. Все равно, рано ли иль поздно, это должно случиться. Вообще в этот раз она показалась мне взволнованной и неровной не в пример обыкновенному спокойствию и мягкости. Пробыла она у меня очень недолго и условилась зайти через 2-3 дня, чтобы поговорить о делах и поручениях.

Числа 8-9 марта я снова увиделся с Софьей Львовной. За это время она сильно изменилась, как-то осунулась, побледнела, похудела. Порой, среди разговора она вдруг задумывалась, как бы уносясь на минуту мыслью куда-то далеко, но потом, встряхнувшись, оживлялась, проявляя лихорадочную торопливость и энергию. Несколько раз я собирался заговорить с нею о необходимости ее отъезда из Петербурга, но все не решался. Как-то чувствовалось, что это будет бесполезным разговором, который только расстроит ее. Да и знаком с нею я был недостаточно, чтобы иметь право подымать такой разговор.

Пред уходом Софья Львовна сказала, что она собирается и со мной потолковать серьезно и имеет в виду предложить мне более систематическую революционную работу. Оставаться долго волонтером партии - положение неудобное и притом мало продуктивное. Нужно самому входить в курс дела. Одно это уже сильно подымает и энергию человека и производительность его работы. Нужно, чтобы революционная работа не была чем-то лишь добавочным к частной, личной жизни человека, а тем центральным пунктом, около которого сосредоточиваются все интересы и помышления. Говорила она это замечательно хорошо, просто и сердечно, и в словах ее чувствовалось убеждение и уверенность, почерпнутые из личного опыта. Впечатления ее слов надолго сохранилось у меня, и я после всегда вспоминал об этих минутах, как о чем-то светлом и бодрящем в самые трудные моменты жизни.

Это было мое последнее свидание с Софьей Львовной. Дня через два или три она была арестована...

У меня была в Петербурге одна знакомая г-жа Б., знавшая в свою очередь, и кажется уже издавна, Перовскую, которая пользовалась в это время изредка ее квартирой для ночлега. У нее Перовская и ночевала несколько раз пред самым арестом уже после 1-го марта. Г-жа Б. рассказывала мне, как настойчиво уговаривала она Софью Львовну выехать из Петербурга после 1-го марта, указывая на страшную опасность для нее и даже безумие оставаться в Петербурге. Но все уговоры и убеждения были бесполезны. С. Л. нетерпеливо отмахивалась руками, говоря, что именно теперь она ни за что и ни под каким видом не покинет Петербурга. Неумолимая судьба постепенно приближалась к ней и она, чувствуя это, не хотела сделать ничего, чтобы предотвратить удар, который неизбежно должен был на нее обрушиться. Проводив уже на гибель близких ей людей, как будто не хотела пережить их".

Заключение

Завершая работу над рефератом можно прийти к выводу, что современники Перовской считали ее стойкой и сильной женщиной, твердо идущей к своей цели, несмотря на то, что в сущности Перовская была террористкой.

Как известно, после цареубийства С. Перовская, больная, измученная лихорадочной работой, непрерывными арестами товарищей и подлостью "всех живых сил общества", не только не оставляет Петербурга, где ее разыскивают сотни царских агентов, но и продолжает лихорадочно работу по изготовлению и выпуску прокламаций, очищению квартир провинившихся товарищей, намечает план освобождения арестованных по делу 1 марта. Все писавшие о Перовской с благоговением отмечают эту последнюю страницу героической революционной работы Перовской. Именно женщинам обязано русское революционное движение своим почти религиозным пылом. Приговоренная к повешению, Перовская стала первой женщиной в России, казненной по политическому процессу.

Список литературы

1. Долгий В. Порог. Повесть о Софье Перовской. - М.: Политиздат, 1974. - 439 с.

2. Левин Ш.М. К характеристике идеологии «чайковцев». / Чарушин Н.А. О далеком прошлом. 2 изд. - М., 1973.

3. Народничество в работах советских исследователей за 1953-1970 гг. Указатель литературы. - М., 1971. - С. 63-64.

4. Революционное народничество 70-х гг. XIX в. Сб. документов и материалов. Т. 1. - М.-Л., 1964.

5. Троицкий Н.А. Большое общество пропаганды 1871-1874 гг. (т. н. «чайковцы»). - Саратов, 1963.

6. Филиппов Р.В. Идеология Большого общества пропаганды (1869-1874). - Петрозаводск, 1963.

7. Шафир Я. «Софья Перовская» (Материалы для биографии и характеристики). Н. Ашешов. - Петербург, 1921. - 142 с.

8. Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. - Москва, 1997.