Суд над декабристами

18

Содержание:

Введение...........................................................................................................

1. Первые доносы на декабристов.................................................................

2. Следствие....................................................................................................

4. Суд................................................................................................................

Литература.......................................................................................................

Введение

История Верховного уголовного суда 1826 года над декабристами изучена довольно досконально. Предметом исследования становились количество заседаний суда и время их проведения, обсуждавшиеся вопросы и решения по ним, роль М.М. Сперанского и Николая I на разных этапах деятельности суда (при разработке его процедуры и в ходе процесса). Наиболее значительными работами являются подготовленный С. В. Мироненко, С. А. Селивановой и В. А. Федоровым XVII том сборника "Восстание декабристов. Документы" (М., 1980), посвященный специально организации процесса и деятельности Верховного уголовного суда, а также монография В. А. Федорова о следствии и суде "Своей судьбой гордимся мы…" (М., 1985).

Но, следует отметить, что за последние годы после выхода фундаментальной монографии Федорова, не появилось ни сколько-нибудь значительного нового исследования на эту тему, ни крупной публикации источников. Упомянутый том "Восстания декабристов" составители рассматривали как итоговый труд, несмотря на то, что неопубликованными оставались еще тысячи архивных листов. По мнению составителей, содержащаяся в них информация уже не представляла сколько-нибудь значительной ценности для исследователей. Неудивительно, что выполненная Федоровым в 1992 году публикация донесений одного из судей А. X. Бенкендорфу имела характер небольшого добавления, а изданная им в том же году книга "Декабристы и их время", одна из глав которой посвящена следствию и суду, не содержала ничего нового.

Падение интереса к теме дает серьезные основания говорить необходимости искать новые подходы. Прежде всего, это относится к обновлению взгляда на источниковую базу. Ведь как известно, основными источниками сведений о движении декабристов являются материалы следствия над ними и воспоминания и записки самих декабристов. Возможность сопоставить оба вида источников между собой и выявить их информационные возможности дает анализ той части декабристского мемуарного наследия, которая посвящена собственно рассказу о ходе следствия. Сколь - нибудь крупного исследование такого рода, за исключением отдельных статей и эссеистики, до сих пор не осуществлялось, хотя редкий труд по декабристам обходился без сопоставления информации следственных материалов и мемуаристики, но как правило при этом объектом рассмотрения являлись различные аспекты истории тайных обществ и восстаний декабристов, содержание их программ. История же собственно следствия привлекала меньше внимания, а обращавшиеся к ней исследователи, используя сведения из мемуаров для уточнения или опровержения данных источников официального происхождения, не ставили специальной целью анализ самих мемуарных памятников.

Однако насколько образ следствия и суда, созданный декабристами, соответствует действительности, остается до сих пор невыясненным. Исходя из всего вышеизложенного, актуальность изучения данной темы не оставляет сомнений. Целью работы является описать судебный процесс над декабристами.

1. Первые доносы на декабристов

Из известных доносов на декабристов три наиболее обстоятельных, это доносы И.В. Шервуда и А.К. Бошняка (относятся к лету-осени 1825 г) и А.И. Майбороды, который послал свой донос уже после смерти Александра I, 25 ноября. Федоров В.А. «Своей судьбой гордимся мы...» (Следствие и суд над декабристами). М., 1988

И если Майборода лишь воспользовался неосмотрительной доверчивостью своего полкового командира П.И. Пестеля, то Шервуд и Бошняк приложили специальные усилия, чтобы проникнуть в тайны заговора. Несомненно, что для этого они должны были заранее знать о его существовании.

Оба шпиона развернули свою деятельность весной 1825 г. и оба довольно быстро оказались в Каменке, имении Давыдовых. Шервуд еще в декабре 1824 г. подслушал разговор Я.Н. Булгари с Ф.Ф. Вадковским о конституции и с помощью Булгари встретился с Вадковским в Каменке; Бошняк же в записке, составленной им в марте 1826 г. для Следственного Комитета по делу декабристов, писал: "Граф Витт открыл мне, что ему высочайше препоручен надзор за полуденным краем России; что ему известно семейство Давыдовых, как скопище врагов правительства; что он давно старается проникнуть в тайны его, но что поныне он успеха не имел; наконец, что одного меня находит он способным рассеять мрак, которым окружают себя злодеи, и что именем правительства требует от меня безусловного повиновения". Эдельман О.В. "Каменская управа Южного общества под тайным надзором" www.decemb.hobbi.ru Это лишнее свидетельство того, что Каменка заранее находилась на сильном подозрении.

18 октября 1825 г. граф Витт доложил результаты наблюдений Бошняка Александру I. На основании доклада Витта было составлено донесение начальника Главного штаба И.И. Дибича от 4 декабря, адресованное уже Константину и Николаю Павловичам. В нем читаем: "Существует таковое общество, которое значительно увеличилось в обеих армиях и старалось, но тщетно, помощью генерал-майора Михаила Орлова и сыновей генерала Раевского заразить и Черноморский флот, что бывают часто подобные собрания в фамилии Давыдовых, кои все заражены сим духом, и что из числа деятельнейших членов объявлены ему <Витту> гвардейского генерального штаба капитан Муравьев, гвардейский офицер Бестужев, служивший прежде во флоте, некто Рылеев (вероятно, секундант покойного поручика Чернова на дуэли с флигель-адъютантом Новосильцовым), что 18 пехотная дивизия в особенности заражена сим духом, и что в оной играет главную роль командир Вятского пехотного полка полковник Пестель, что адъютант графа Витгенштейна Крюков и генерал-лейтенанта Рудзевича Шишков - также члены, и что, наконец, один из главных членов - подпоручик квартирмейстерской части Лихарев, который недавно женился на дочери сенатора Бороздина".

Таким образом, доносчик подтверждал ходившие слухи. Показательна последовательность названных имен. Первыми упоминаются Орлов и Раевские, преувеличено значение Лихарева, послужившего основным источником информации для Бошняка, Пестель же называется членом, влиятельным в своей дивизии, а вовсе не главой общества.

История доноса Майбороды на своего полкового командира полковника П. И. Пестеля, председателя Директории Южного общества, неоднократно привлекала к себе внимание как мемуаристов, так и позднейших исследователей. В доносе Майбороды, поданном им через генерала Рота, говорилось только, что он заметил в своем полковом командире "наклонность к нарушению всеобщего спокойствия", и что Пестель и Юшневский, а в Петербурге - служащий в генеральном штабе Муравьев заняты сочинением конституций.

Когда Майборода 20-22 декабря дал подробные показания генералам Чернышеву и Киселеву и написал список членов общества, то на первом месте в этом списке он поместил генерала Орлова. Пестель был под пятым номером, 21 и 22-м - братья Раевские, а, например, С. Муравьев-Апостол назван 25-м, Бестужев-Рюмин и вовсе 45-м из 46 названных фамилий. Эдельман О.В. "Каменская управа Южного общества под тайным надзором" www.decemb.hobbi.ru

При этом в показаниях Майбороды содержится любопытнейшее изложение истории Московского съезда 1821 года: он пишет, что после происшествия в 16 дивизии, "когда Михайло Орлов удалился в Москву, Бурцов и Комаров под предлогом отпуска ездили туда к нему Орлову в качестве депутатов, посланных от Тульчинской управы; что Орлов чрез сих депутатов предложил Тульчинской управе какие-то решительные меры, коих они не приняли". Одним словом, сам доносчик был вполне убежден в руководящем положении Орлова в обществе. Нам остается только гадать, исходил ли он при этом только лишь из бытовавшей во 2 армии репутации Орлова, или слухи об опальном генерале использовал и Пестель для придания большей значительности тайному обществу.

2. Следствие

Сразу же после восстания на Сенатской площади, в ночь на 15 декабря е Петербурге начались аресты. Декабристов возили на допрос непосредственно к царю в Зимний дворец. Николай сам выступал в роли следователя и допрашивал арестованных (в комнатах Эрмитажа). После допросов государственных преступников отсылали в Петропавловскую крепость, в большинстве случаев с с личными записками царя, где уламывалось, в каких условиях должен содержаться данный арестант, декабрист Якушкин был, например, прислан со следующей царской запиской: "Присылаемого Якушкина заковать в ручные и ножные железа; поступить с ним строго и не иначе содержать как злодея". Нечкина М.В. Декабристы. М., Наука 1984.

Вмешательство государя с самого начала превращало Следственный комитет в простой инструмент монаршей воли и выводило ситуацию за рамки формальной законности: демонстрация раскаяния и верноподданнических чувств приобретала большую цену, а варианты возможных решений участи оказывались куда разнообразнее, чем можно было ожидать, учитывая суровость действовавшего уголовного законодательства.

В Петербурге Высочайшим указом от 17 декабря 1825 г. был создан тайный Следственный комитет для "изыскания" соучастников злоумышленного общества под председательством военного министра А. И. Татищева. Следственные комиссии работали также в Могилёве, Белостоке, Варшаве, Белой Церкви, в отдельных полках. Через полгода, 30 мая 1826 г., комиссии представили императору всеподданнейший отчёт. К следствию, длившемуся больше полугода, было привлечено 579 человек. Почти все они, за исключением И. Якушкина, братьев Бестужевых и некоторых других, дали весьма откровенные показания, считая, что тем самым внушат императору, сколь благородны были цели тайного общества.

Декабристы содержались в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях, а также в других тюремных замках России. Их лишили общения друг с другом и родственниками. Многим запрещалось даже читать и писать.

Следственная комиссия нередко выступала как промежуточная инстанция между арестованными и царем: разрешала писать на имя государя, вела "конфиденциальные беседы" от его имени, сообщая, например, что "государь желает видеть только вашу откровенность, и что вы чувствуете милости его", или, с другой стороны: "Вы, господа, не хотите довериться милосердию государя и заставляете его поступать с вами по всей строгости наших законов". Трубецкой С.П. Материалы о жизни и революционной деятельности. Т.1.

По-разному переносили люди тяготы несвободы и следствия. Мало кто из декабристов держался стойко, с достоинством, не выдавая товарищей (М. С. Лунин, И. Д. Якушкин, П. И. Борисов и некоторые другие). "Я никем не был принят в число членов тайного общества, но сам присоединился к оному, - гордо отвечал следователям Лунин. - Открыть имена их (членов общества) почитаю противным моей совести, ибо должен бы был обнаружить братьев и друзей". Цитата приводится по Эйдельман Н.. Обреченный отряд. М., Изд. Советский писатель, 1987 Большинство же были откровенны с императором и следователями, писали подробные признания, покаянные письма, некоторые молили о прощении. Историки объясняют это по-разному: некоторые из бывших заговорщиков руководствовались кодексом дворянской чести, предписывавшим быть откровенными с государем, другие желали обратить внимание властей на необходимость решения проблем, подвигших декабристов на восстание, Нечкина М.В. Декабристы. М., Наука 1984.

третьи были уверены в неприменении смертной казни в России.

Ход следственных разбирательств был сосредоточен не на идеологии декабристов, не на их политических требованиях, а на вопросе цареубийства.

Следствие над декабристами было организовано таким образом, что во время устных допросов в Комитете задавались вопросы, которые затем присылались декабристу в письменном виде в каземат. Устные и письменные вопросники в основном совпадали. Таким образом, имеющиеся в следственных делах вопросные пункты и письменные ответы на них достаточно полно отражают ход дознания. А из них ясно видно, что при составлении вопросов чиновники Комитета не только не подтасовывали показания других декабристов, когда предъявляли их подследственному, но даже не излагали их, а переписывали дословно с заменой первого лица на третье и в нужных случаях опуская имена авторов показаний и упоминающихся лиц. Случаев, когда кому-либо предъявлялись вымышленные показания товарищей, отсутствующие в их следственных делах, не имеется.

Как уже отмечалось, основными источниками по ходу следствия над декабристами являются следственные документы, записки и мемуары. Все описания следствия декабристами имеют между собой много общего, и не только в части фактов, что естественно, но и в самом подходе к повествованию.

Именно обличение недобросовестности следствия является центральной темой почти всех записок. Главным образом декабристы дружно сообщают, что на допросах в Следственном Комитете им предъявлялись вымышленные показания товарищей. Рассмотрим теперь те основные памятники декабристской мемуаристики. В первую очередб это записки С.П. Трубецкого, как и сама личность князя, вызывали в историографии противоречивые суждения.

Описание начального периода следствия у Трубецкого отличается множеством точно переданных подробностей. Трубецкой также описывал и обстоятельства первого допроса и разговора с Николаем I. В.П. Павлова, комментируя записки Трубецкого, показала, что большинство упоминаемых им подробностей следствия находит подтверждение в следственных материалах. Причем стоит обратить внимание на то обстоятельство, что самое начало следствия - вторая половина декабря 1825 года - описано князем с точностью до дня, а затем он начинает сбиваться, сильно путает даты допросов. Может быть, именно первые дни так сильно врезались ему в память, но представляется, что в этот период Трубецкой мог вести какой-то не дошедший до нас дневник, которым и пользовался при работе над записками. Но и в дальнейшем, несмотря на путаницу в числах, сами допросы Трубецкой также помнил вполне отчетливо. Он сообщает, о чем в какой раз его спрашивали, перечисляет очные ставки. Действительно, можно сказать, что почти все его воспоминания подтверждаются следственными материалами. Но из последних видно также, сколь о многом князь умолчал.

Обратившись к следственному делу, мы видим, что Трубецкой защищался упорно и расчетливо. На первом допросе он дал понять, что не одобрял намерений Пущина и Рылеева, которые были сильно заинтересованы в его участии в восстании, что не желал кровопролития и считал восстание бессмысленным и невозможным. Притом каялся, что не предотвратил его с должной решительностью. Позже он пытался утверждать, что хотя и являлся одним из активнейших заговорщиков, но в глубине души не разделял их убеждений, в тайном же обществе оставался для того, чтобы следить за опасными замыслами, особенно Пестеля, и иметь возможность им воспрепятствовать, в чем его союзником был С. Муравьев-Апостол. Что же касается восстания в Петербурге, то он, Трубецкой, только выразил пассивное согласие на должность диктатора, так как понимал, что истинным предводителям - Рылееву и Оболенскому - нужен не он, а лишь его имя и чин, и не вмешивался в их распоряжения. Таким образом, Трубецкой пытался всю ответственность за 14 декабря переложить на товарищей, при том уверяя следствие в полном своем чистосердечии и раскаянии не только в прямых обращениях к Комитету, но и используя для этого переписку с женой. Вместе с тем, его характеристика собственного поведения не лишена правды: он действительно "отвечал подробно" на вопросы о своей роли в событиях, но в смысле оправдания. И хотя и представил 27 декабря Комитету список членов общества, в принципе он не стремился давать показания на других лиц, если этого не требовала избранная им оборонительная тактика. Можно привести немало примеров, когда Трубецкой давал показания в защиту своих товарищей, особенно мало или вовсе не замешанных.

Трубецкой-мемуарист искусно манипулирует фактами, создавая видимость точности и подробности рассказа, способную ввести в заблуждение. Его главным оппонентом во время следствия был Рылеев, с которым у Трубецкого дело дошло до очной ставки 6 мая. Трубецкой описал ее с характерной полуправдивостью; казненный Рылеев уже не мог уличить его, и Трубецкой объясняет причины противоречия в их показаниях излишней откровенностью Кондратия Федоровича.

Воспоминания Трубецкого содержат массу точной и ценной информации, но нельзя ни на минуту забывать о его стремлении к оправданию себя и перед товарищами, и перед потомством. На следствии он проявил малодушие; столь же малодушно он не смог сказать правды о себе.

Немало страниц в своих знаменитых записках уделил заключению в крепости М.А. Бестужев. Автор обстоятельного исследования мемуарного наследия Бестужевых М.К. Азадовский очень высоко оценивал М. Бестужева-мемуариста, отмечая как точность, достоверность, так и литературные достоинства его воспоминаний. Эдельман О.В. Воспоминания декабристов о следствии как исторический источник www.decemb.hobbi.ru Он сообщает, что его "мучали вопросными пунктами, в которых нас, как собак, уськали и травили друг на друга", о себе говорит, что держался стойко, старался не давать показаний, которые можно было бы использовать для обвинения его товарищей; что задаваемые ему вопросы были в основном направлены против Рылеева и братьев Николая и Александра.

Возможно, самым знаменитым эпизодом из тюремной жизни декабристов было изобретение братьями Бестужевыми азбуки, с помощью которой они перестукивались через стену, и которая служила впоследствии не одному поколению русских узников.

Судя по воспоминаниям Михаила Александровича, открытый им способ перестукиваться через стену помогал братьям согласовывать свои показания: "Вопросные пункты нам обыкновенно приносил Лилиенанкер и спрашивал: "Сколько вам нужно листов для ответов?" Я объявлял число листов по соображению, и он удалялся за письменным прибором. Тогда этого промежутка времени было довольно, чтобы сообщить брату кратко сущность вопроса и мой ответ. С своей стороны он делал так же. А иногда мы получали оба одновременные вопросные пункты, и как мы тогда смеялись, сообщая друг другу сплетни, придуманные нашими друзьями-инквизиторами" Эдельман О.В. Воспоминания декабристов о следствии как исторический источник www.decemb.hobbi.ru. То же самое, но более кратко и конкретно, содержится в его рассказе М.И. Семевскому: "Принесут бумаги, сколько листов бумаги, я уже даю ему знать, в чем бумага, как отвечать, и мы согласовали."38

Николая Александровича допрашивали больше. В интересуюший нас период, т.е. с начала апреля, его вызывали в Комитет 26 апреля, 6, 9 и 15 мая, 10 и 16 мая он имел очные ставки с Каховским. Советовался ли он с братом о содержании своих ответов, проверить трудно, так как М. Бестужеву вопросов сходного содержания не задавали. Но судя по всем рассказам М. Бестужева, на отношения братьев сильно влияла значительная разница в возрасте, Николай Александрович всегда держался как старший, и вряд ли нуждался в советах младшего брата. Также отметим, что с самого начала следствия Н. и М. Бестужевы избрали разные линии поведения. Николай Александрович, в отличие от Михаила, с первого допроса старался всячески подчеркивать лояльный характер Северного общества, его показания более пространны; после начала апреля его тактика не претерпела особых изменений, что могло бы случиться, вздумай он перенять поведение брата. И хотя сам Н. Бестужев утверждал, что, разгадав уловки Комитета, они с братом "взяли свои меры"39, из его следственного дела этого не видно.

М.А. Бестужев был, несомненно, человеком очень правдивым и добросовестным. И, в отличие от Трубецкого, ему нечего было скрывать о следствии, он мог гордиться своим поведением в тех трудных обстоятельствах. Тем не менее, мы ясно видим, что его записки искаженно отображают ход событий. Объясняется это, по-видимому, тем обстоятельством, что Михаил Александрович, как и его братья, и Рылеев, был литератором эпохи романтизма. Он романтизирует свое прошлое, подчеркивает героическое противостояние закованного в кандалы мятежника карающей неправой власти. Разумеется, помимо книжных влияний, было еще и естественное для человека стремление обосновать правильность своего жизненного пути, в данном случае - правоту дела, приведшего декабриста в Сибирь; сознание, что он - лицо историческое, и его образ должен соответствовать такой роли, наконец, также довольно натуральная идеализация собственной молодости. Все это вместе взятое превращает записки М.А. Бестужева более в литературное произведение, нежели в памятник мемуарного жанра.

И.Д. Якушкин и А.Е. Розен относятся к немногим мемуаристам, избежавшим повторения рассказа о подложных показаниях, но подчеркивавшим пристрастность следствия. Воспоминания обоих отличаются обстоятельностью, сохранением последовательности событий, достаточно точными указаниями на даты.

И.Д. Якушкин, как отмечал С.Я. Штрайх, заслуженно пользовался "репутацией правдивейшего человека своего времени". И.А. Миронова также отмечала обстоятельность, правдивость и достоверность его записок, хотя оба исследователя указывали на ряд фактических неточностей и ошибок памяти автора. Сопоставив записки со следственным делом декабриста, можно видеть, что он точно описывает ход следствия. Его рассказ о первом допросе практически полностью совпадает со сделанной Левашовым записью. Затем, как вспоминал декабрист, его вызвали в Следственный Комитет в первых числах февраля, а ответы на присланные вслед за этим пункты он писал "дней десять". И в самом деле, в Комитете Якушкин был 7 февраля, а ответы подписаны им тринадцатым числом. В записках он излагает содержание полученных вопросов: они касались его вызова на цареубийство в 1817 г. в Москве и последовавшего выхода из тайного общества. Якушкин рассказал, как отказался называть какие бы то ни было имена, но уже отослав письменные показания, решил, что избранная тактика не дает ему возможности свидетельствовать в пользу товарищей, и на следующий день написал в Комитет и повторил ответы на прежние вопросы, назвав те имена, которые уже заведомо были известны следствию, а также умершего Пассека и уехавшего за границу Чаадаева. Материалы дела Якушкина подтверждают все это, можно только отметить, что вопросов ему было задано гораздо больше, письменных пунктов насчитывается 22. Декабрист добросовестно описал свое поведение, строго оценив его как "ряд сделок с самим собою" и "тюремный разврат"; надо сказать, что эта вызывающая уважение суровость самооценки не позволяет читателю представить себе внутреннее состояние Ивана Дмитриевича в крепости, весь его драматизм, читающийся в строках показаний.

Исключительно добросовестным и пунктуальным мемуаристом был А.Е. Розен. Он не относился к числу тех, кто прошел через многочисленные и обширные допросы. Помимо первого допроса у генерала В.В. Левашова, его привозили в Следственный Комитет всего один раз, вслед за этим прислали письменные пункты, и оставили в покое практически до конца следствия, лишь однажды вызвав для очной ставки. Розен не только с исчерпывающей полнотой излагает содержание вопросов и ответов, но и точно называет даты: что у Левашова он был 22 декабря (запись допроса читали на заседании Комитета на следующий день), и что в Комитет вызывался 8 января. Такая точность заставляет с большим доверием относиться и ко всем прочим сообщаемым Розеном сведениям.

Правдивы и искренни записки А.П. Беляева и А.С. Гангеблова, но в отличие от Розена они не приводят никаких дат, и от этого текст не позволяет проследить последовательность и количество допросов, события путаются и наслаиваются друг на друга. Воспоминания этих двух декабристов отличаются от всех прочих тем, что они не утаивают, не избегают говорить о показаниях на них других декабристов: Беляев рассказывает, как они с братом, А.П. Арбузов и Д.И. Завалишин пострадали от опрометчивой откровенности В.А. Дивова; Гангеблов - о показаниях на него П.Н. Свистунова и М.Д. Лаппы (фамилию последнего Гангеблов зашифровал, назвав его Зетом).

Из декабристов - членов Южного общества обстоятельные записки о следствии оставили Н.И. Лорер и Н.В. Басаргин.

Н.И. Лорер, рассказывая о следствии, многого не договаривает, опускает и объединяет события. Например, описывая свой арест, он говорит, что 24 декабря в Тульчине генерал А.И. Чернышев угрожал ему очной ставкой с доносчиком Майбородой, Лорер попросил дать время подумать, а затем открыл "все, до меня касающееся" начальнику штаба 2 армии генералу П.Д. Киселеву, а потом и А.И. Чернышеву, который дал ему письменные вопросы. По прочтении ответов Киселев заявил декабристу: "Вы ни в чем не сознаетесь", после чего его отпустили домой, а на следующий день повезли в Петербург. На самом деле эта история была более драматична: 24 декабря Лорер написал ответы, в которых отрицал свою принадлежность к обществу; 25 декабря ему устроили очную ставку с Майбородой, показания которого он отверг, но затем попросил дать время на размышление, после чего признался, что был членом тайного общества, но давно уже хотел из него выйти, так как чувствовал себя слишком "мягкосердечным" для такого дела, и написал новые пространные ответы, в которых все же продолжал отрицать большинство показаний Майбороды, и в тот же день получил еще дополнительные вопросы и был отправлен в Петербург, вероятно, 26 декабря48. Описывая дальнейший ход следствия, Лорер умалчивает о написанных им двух письмах в Комитет, в которых он оправдывался, писал, что давно отошел от общества и просил о прощении; об очной ставке, которую он имел с Г.А. Канчияловым. Вследствие этого его поведение выглядит более стойким, чем это было в реальности.

Н.В. Басаргин более точен в рассказе о начале следствия, но записки его и Лорера сближает одно обстоятельство: оба стараются обойти молчанием неблаговидную роль, которую сыграл во время следствия П.И. Пестель. Решительно отрицавший свою принадлежность к тайным обществам на допросах в Тульчине, в Петербурге он сразу же стал давать обширные показания, в которых не щадил никого из товарищей. Единственное, что он долго старался скрыть - это собственное участие в планах цареубийства. Причем он не просто пытался отвести обвинение от себя, а решительно перекладывал его на других.

Таким образом, мы видим, что воспоминания декабристов о следствии во многих случаях не вполне адекватно отражают реально происходившие события. Причины этого состоят не только в естественных ошибках памяти (записки писались спустя много лет после событий) и ограниченной информированности декабристов о ходе следствия в целом, вынуждавшей их домысливать недостающие звенья, но также и в обстоятельствах их сибирской ссылки. Изгнанники оказались перед лицом необходимости прожить долгие годы вместе, в тесном, замкнутом и в значительной степени изолированном от внешнего мира коллективе. Мы знаем, что они предприняли ряд сознательных усилий для обеспечения мира и согласия между собой (например, создали артель для ведения общего хозяйства и перераспределения денежных средств в пользу неимущих, запретили в своей среде азартные игры и т.д.). Помимо этого, психологически неизбежными делались умолчания и определенные искажения при обсуждении крайне болезненной для большинства из декабристов ситуации следствия. Возникшее в результате своеобразное "предание" и нашло отражение в мемуаристике, что необходимо учитывать при дальнейшем изучении как воспоминаний декабристов, так и обстоятельств следствия по их делу.

4. Суд

Верховный уголовный суд был создан по манифесту от 1 июня 1826 г. и работал с 3 июня по 12 июля 1826 г. Всего в вынесении приговоров принимало участие 68 человек. В состав суда вошли находившиеся на тот момент в Петербурге члены Государственного совета (17 человек), сенаторы (35), члены Святейшего Синода (3) - эти категории носили название "сословий", - а также лица, специально назначенные императором (таковых было 13). Самовер Н.В. и др. "К вопросу о борьбе мнений на заседаниях Верховного уголовного суда над декабристами (1826)". "Россия и реформы", вып.4, составитель Н.В. Самовер. - Москва, 1997.

Суд формировался в соответствии с традицией, сложившейся в России еще в XVIII в., когда крупнейшие политические процессы подлежали ведению особых судов в составе виднейших сановников империи, назначаемых монархом. Собственно юридической квалификации от этих "судей" не требовалось. Они давали оценку деяниям подсудимых на основе подготовленных для них справок о существующем законодательстве и прецедентах, а также собственных представлений о степени опасности преступления и адекватном наказании. Затем приговор поступал на высочайшую конфирмацию, обычно означавшую некоторое смягчение наказаний вообще и в особенности для второстепенных подсудимых.

На момент деятельности Верховного уголовного суда систематизация и кодификация действующего законодательства России еще не была завершена. Формально продолжало действовать Соборное Уложение 1649 г., согласно которому едва ли не все подсудимые подлежали смертной казни и вопрос стоял только о способе экзекуции. Действовавшие петровские законы (Воинский регламент, Морской устав и др.) отличались такой же суровостью. Кроме того, петровское законодательство ввело такое специфическое наказание, как политическая смерть - полное лишение человека правового статуса ("ошельмованного" нельзя было только убить). Поскольку действующее уголовное право строилось на разграничении степеней потери правового статуса, во второй половине XVIII в. была введена мера, промежуточная по отношению к политической смерти - лишение прав состояния, которое также предусматривало прекращение имущественных и семейных отношений, однако без "шельмования". Главным же отличием политической смерти от лишения прав состояния, также подразумевающего потерю сословного статуса, оставались элементы позорящего наказания (возведение на виселицу, положение головы на плаху). Обе эти меры (политическая смерть и лишение прав состояния) первоначально подразумевали ссылку на каторжные работы, а к началу XIX в. и ссылку на вечное поселение в Сибирь. Эти наказания не были четко разграничены в законодательстве; не было ясно определено, являются они самостоятельным наказанием или предшествуют другим. В большинстве случаев они применялись в качестве составных частей сложных комплексных мер наказаний, конструирование которых всецело отдавалось на усмотрении суда. Поэтому не случайно в ходе работы Верховного уголовного суда возникало большое количество вариантов наказаний, предлагаемых отдельными судьями, что весьма затрудняло итоговые подсчеты и принятие окончательного решения. Это заставило организаторов суда прибегнуть к так называемому "рейтинговому" голосованию, то есть принимать решение не абсолютным большинством голосов, а большинством, высказавшимся за ту или иную меру или близкие по содержанию меры.

Что же касается юридической подготовки членов суда, то она по-прежнему оставалась низкой. Большинство сановников знакомились с юридическими нормами уже в процессе службы. Становление правового сознания этих людей приходится на конец XVIII в. - на период господства "казуального" мышления, нацеленного на разрешение конкретного, изолированного случая. Переход к современному типу правового мышления еще только начинался. Все это создавало большие трудности при определении наказаний большому числу подсудимых, степени вины которых значительно различались и деяния которых зачастую не подходили ни под один из известных прецедентов.

Как же происходила работа суда? Заслушав Донесение Следственной комиссии и подготовленные ею справки о составе преступлений каждого, суд 7 июня избрал Ревизионную комиссию из девяти человек, которая должна была ознакомить заключенных с их показаниями и получить подтверждение их подлинности. Комиссия, разделившись на три отделения, выполнила свою задачу очень быстро, ей удалось в полтора дня опросить 122 подсудимых. Узников по одному вызывали из казематов, каждому предъявляли материалы его дела и предлагали ответить на три стандартных вопроса: "Его ли рукою подписаны показания, в Следственной комиссии им данные? Добровольно ли подписаны? Были ли ему даны очные ставки?", а затем дать подписку, удостоверявшую отсутствие претензий к следствию. Поскольку опрос велся в быстром темпе, процедура проверки носила чисто формальный характер. Члены комиссии торопили подсудимых, ничего не объясняя им. В результате для большинства опрошенных смысл происходящего остался неясным.

После окончания работы Ревизионной комиссии суд 10 июня избрал Разрядную комиссию в составе также девяти членов, ведущую роль среди которых играл М. М. Сперанский. Комиссия напряженно работала с 11 по 27 июня. За это время она выполнила наиболее сложную часть работы суда -- пересмотрела подтвержденные подсудимыми материалы следствия и составила на их основании "краткие извлечения о существенных обстоятельствах, до каждого лица относящихся, и обнаруживающие род преступления и степень виновности каждого". Затем Разрядная комиссия систематизировала инкриминируемые обвиняемым составы преступлений, разделила "вины" на группы ("разряды") и предварительно распределила по ним преданных суду заговорщиков. После этого настал черед включиться в активную работу общему составу Верховного уголовного суда, которому предстояло рассмотреть предложения Разрядной комиссии и вынести окончательное решение. В результате поименного голосования была утверждена предложенная Сперанским система разрядов (одиннадцать степеней виновности и группа из пяти обвиняемых, поставленных вне разрядов); тем же порядком была назначена мера наказания по каждому из разрядов:

- "Вне разрядов" - четвертование

- I разряд - смертная казнь(отсечение головы)

- II разряд - политическая смерть, т.е. положить голову на плаху, затем ссылка на вечную каторгу

- III разряд - вечная каторга

- IV разряд - каторга на 15 лет, поселение

- V разряд - каторга на 10 лет, поселение

- VI разряд - каторга на 6 лет, поселение

- VII разряд - каторга на 4 года, поселение

- VIII разряд - ссылка на поселение

- IX разряд - ссылка в Сибирь

- X разряд - лишение чинов, дворянства и запись в солдаты с выслугою

- XI разряд - лишение чинов и запись в солдаты с выслугою

Подсудимые окончательно были распределены по группам (причем в ряде случаев суд не согласился с мнением Разрядной комиссии). 5 июля судьи подписали "решительный протокол", то есть приговор, и избрали специальную комиссию из трех человек (в том числе Сперанского) для составления всеподданнейшего доклада. Наконец 12 июля после конфирмации приговора Николаем I состоялось заключительное заседание Верховного уголовного суда. Подсудимых вызвали в общее собрание суда и огласили им приговор -- каждому разряду отдельно. Таким образом, осужденные только однажды видели всех своих судей в лицо, и никто из них даже не имел возможности ознакомиться с приговором в полном объеме.

Как уже отмечалось, суд разделил всех арестованных на 11 разрядов по степени виновности. Пятерых самых опасных преступников - Павла Пестеля, Кондратия Рылеева, Сергея Муравьева-Апостола, Михаила Бестужева-Рюмина и Петра Каховского - вынесли "вне разрядов", их приговорили к страшной, мучительной мере наказания - казни четвертованием. 31 декабриста первого разряда осудили на отсечение головы, 17-из второго - к политической смерти и т. д. Николай I указом от 10 июля 1826 г. смягчил приговор почти всем разрядам. "Внеразрядной" пятёрке четвертование заменили на повешение.

Выписка из протокола Верховного гласила: "Сообразуясь с высокомонаршим милосердием в сем деле явленным.... Верховный Уголовный суд по высочайше предоставленной ему власти приговорил: вместо мучительной смертной казни четвертованием, Павлу Пестелю, Кондратию Рылееву, Сергею Муравьеву-Апостолу, Михаилу Бестужеву-Рюмину и Петру Каховскому приговором суда определенной, сих преступников за их тяжкие злодеяния повесить". Цитата приводится по Нечкина М.В. Декабристы. М., Наука 1984.

Итак, вся многообразная и длительная работа Верховного уголовного суда происходила втайне, и долгое время представления декабристов о суде над ними восходили всего к нескольким разрозненным эпизодам -- подтверждению показаний в Ревизионной комиссии, а затем неожиданному вызову "в Комитет", встрече с товарищами и выслушиванию сентенции. Недаром эти эпизоды описаны в мемуарах с наибольшей подробностью.

Претензии декабристов к суду, высказанные в разное время, сводятся к небольшому набору тезисов. Первую группу составляют претензии к форме процесса. Многих возмутил тот факт, что заключенным не сообщили о начале суда, а затем судили "не видав", "без суда", в нарушение действовавших норм российского судопроизводства. Зная о том, что по закону преступнику должны были объявить о начале суда и призвать его к так называемому подтвердительному допросу, некоторые декабристы впоследствии подчеркивали, что их лишили возможности оправдаться, принести дополнения и объяснения. Ревизионная комиссия, как замечали некоторые, с неохотой принимала дополнительные показания, которые суд затем вообще проигнорировал, отказывалась принимать претензии к следствию, не позволяла достаточно внимательно просмотреть следственные материалы, был упущен даже такой существенный элемент судебной процедуры, как подтверждение личности подсудимых.

Лишенные возможности произнести хотя бы слово в свою защиту и имея смутное представление о том, как действовала Разрядная комиссия, декабристы, естественно, приходили к выводу, что суд полностью доверился материалам следствия, не отражавшим истинного положения дел из-за необъективности и давления на подсудимых, и особенно обвинительному заключению -- Донесению Следственной комиссии http://www.ruthenia.ru/document/532174.html - 31.

Вторая группа претензий касается собственно приговора. Нарекания мемуаристов вызвали произвольный выбор подсудимых (в особенности странная снисходительность в отношении некоторых руководителей тайных обществ, которые даже не были отданы под суд и получили мягкие наказания во внесудебном порядке, и жестокость в отношении других, менее замешанных, но оказавшихся по решению суда на каторге), искажение целей общества (акцент, сделанный в итоговых документах суда на теме цареубийства и мятежа, при игнорировании таких благородных целей, как отмена крепостного права), "противозаконное" осуждение не за действия, а за разговоры, словно намеренно запутанная система разрядов http://www.ruthenia.ru/document/532174.html - 35, небрежность в формулировке составов преступлений и осуждение не за то, в чем были в действительности виноваты, а также суровость приговора http://www.ruthenia.ru/document/532174.html - 38, особенно применение смертной казни.

Наконец, третья группа обвинений имеет в виду общую политическую дискредитацию суда. Поспешность, скомканность процесса объяснялась тем, что власти хотели покончить с этим делом к уже назначенной дате коронации. Суд, по мнению одних, был послушным орудием в руках монарха (или стремился ему угодить) и лишь утвердил предложенный властью или предопределенный грубейшими процессуальными нарушениями приговор http://www.ruthenia.ru/document/532174.html - 43. По мнению других, дело было в самих судьях, которые отличались особенным жестокосердием. В этой связи характерно стремление некоторых декабристов подчеркнуть отрицательные человеческие и деловые качества судей или, наоборот, отметить беспристрастие или сочувствие к подсудимым со стороны тех членов суда, кто был мемуаристам симпатичен. Некоторые приписывают самому суду стремление к закрытости. Немало саркастических замечаний посвящены помпезности и бессмысленности совершавшегося действа http://www.ruthenia.ru/document/532174.html - 47.

Таким образом, общая картина суда в изложении подсудимых вполне укладывается в парадигму "жертвы -- палачи"; дискредитации подвергается все: избранная форма процесса, система наказаний, деловые и моральные качества судей. Сильное полемическое начало, свойственное декабристским мемуарам, не позволяет однако принять на веру выдвинутые в них обвинения http://www.ruthenia.ru/document/532174.html - 48. Критика суда была полностью подчинена другой задаче -- осуждению всего политического режима, против которого выступили декабристы и который решил их судьбу по своим жестоким и несовершенным законам. Для решения этой задачи недостатки процесса -- действительные или мнимые -- оказывались очень кстати: они обосновывали критическое отношение декабристов к существовавшим в России порядкам, оправдывали задним числом если не восстание, то по меньшей мере существование тайных антиправительственных обществ и позволяли несколько затушевать не оправдавшиеся и не совсем приличные "мученикам" надежды на помилование и сотрудничество с властью.

Литература

1. Нечкина М.В. Декабристы. М., Наука 1984.

2. Самовер Н.В. и др. К вопросу о борьбе мнений на заседаниях Верховного уголовного суда над декабристами (1826). Россия и реформы, вып.4, составитель Н.В. Самовер. - Москва, 1997.

3. К истории доноса капитана А. И. Майбороды www.oldsgu.ru

4. Эйдельман Н.. Обреченный отряд. М., Изд. Советский писатель, 1987

5. Федоров В.А. Своей судьбой гордимся мы... (Следствие и суд над декабристами). М., 1988

6. Эдельман О.В. Каменская управа Южного общества под тайным надзором www.decemb.hobbi.ru

7. Эдельман О.В. Воспоминания декабристов о следствии как исторический источник www.decemb.hobbi.ru