Мораль, право, политика как этическая сфера

Мораль, право, политика как этическая сфера

Предисловие

Перед исследователем истории политической мысли стоит двоякая задача: объяснить место того или иного мыслителя в ряду других и выявить ценность анализируемой теории в свете последующего мирового опыта. Если приложить первое из этих требований к профессору Юрию Вениаминовичу Ключникову (1886-1938) и его труду «На великом историческом перепутье» (фрагмент из которого публикуется ниже), то прежде всего возникает ощущение несвязанности автора господствовавшими в российском обществе исследовательскими традициями. Стиль мышления Ключникова не имеет ничего общего ни с нравственным ригоризмом Франка, ни с революционаристским пафосом Ульянова-Ленина. Не укладывается этот стиль и в рамки экономического детерминизма Плеханова, и в ложе конституционалистского логицизма Кистяковского. Ключников - вне известных парадигм. Его невозможно классифицировать.

Если говорить о впечатлениях, возникающих при чтении книги, то первое из них - ощущение абсолютной внутренней свободы автора, отсутствия какой-либо самоцензуры, столь свойственной революционным публицистам. Будучи по духу либералом, Ключников не выразил никаких партийных пристрастий. В то же время читатель ощущает известную непоследовательность, противоречивость авторских позиций. Отчасти оттого, вероятно, что в основу книги Ключников положил лекции, в коих в форме размышлений он делился с аудиторией некоторыми итогами своих исследовательских изысканий. Часть из них виделась ученому априорно твердо установленными, часть же - могла быть осмыслена и так, и эдак, оценка их в конечном счете зависела от предстоящего исторического процесса.

Но главное, пожалуй, - ощущение того, что читаешь очень современное произведение. Когда три года назад я впервые познакомился с книгой, самое сильное впечатление произвели на меня ее последние главы, где Ключников давал объяснение российской революции, роли в ней интеллигенции, пытался осмыслить Ленина как политическую фигуру. Сегодня же, после краха «социалистического лагеря», распада советской империи, когда наше общество снова выбирает путь, наибольший интерес, по-моему, представляет та часть книги, в которой Ключников сформулировал исходные теоретико-методологические принципы и ценностные ориентации.

Сам автор основным в своем исследовании считал идею самостоятельного - социально-этического - значения Политики, наряду с Моралью и Правом, и идею Мировой Политики. Прошедшее с момента опубликования книги время обнажило и обострило те проблемы, осмыслению которых посвятил свое творчество Ключников. Именно: почему мировая эволюция целесообразнее мировой революции, а логика уплотнения международной жизни человечества сильнее национально обособленного существования; как преодолеть иррациональное в политике и развить новый политический разум; возможна ли мировая политика в качестве сознательного результата и общей воли народов.

Биографические данные о Ю.В. Ключникове крайне скудны. Родился он в Казани. Накануне Октябрьского переворота 1917 г. являлся приват-доцентом Московского университета. Специализировался в области теории международных отношений. В 1918 г. издательство «Грань» опубликовало его книгу «Интернационализм (Основные вопросы международных отношений)», имеющую значение и по сей день в качестве пособия по политико-правовым аспектам федерализма.

Ключников участвовал в левоэсеровском мятеже летом 1918 г. в Ярославле, был консультантом и товарищем министра «Уфимской директории», затем министром иностранных дел в Омском правительстве Колчака. С 1919 г. - в эмиграции, входил в Парижский комитет партии кадетов.

Оказавшись свободным от непосредственного участия в политической борьбе. Ключников написал книгу «На великом историческом перепутье. Пять глав по социологии международных отношений». В основу ее были положены лекции, прочитанные в 1920 и 1921 г. в Париже и Брюсселе. Увидела же свет книга в Берлине в 1922 г., т. е. семьдесят лет назад. Ключников принял активнейшее участие в сборнике «Смена Вех». Его статья, давшая название сборнику, была и в идейном отношении определяющей. С октября 1921 по март 1922 г. Ключников редактировал журнал «Смена Вех», суть идеологии которого состояла в примирении с новой властью в России.

Статья Ключникова, посвященная подготовке Генуэзской конференции, неожиданно сказалась на его судьбе. Статья эта привлекла внимание Ленина, который предложил включить Ключникова в советскую делегацию в качестве эксперта. Предложение было принято, и Ключников поехал в Геную. Очевидно, что совместная работа со вчерашними противниками прибавила ему решимости сделать выбор и совершить поступок в духе «сменовеховских» ценностей. В 1923 г. Ключников вернулся в Москву, стал заниматься научно-педагогической деятельностью. Преподавал в Коммунистической академии, был одним из составителей трехтомного сборника «Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях» (1925-1929). В 1924 г. НКИД предполагал послать Ключникова в составе делегации в Англию, но ОГПУ не дало разрешения. Позднее Ключников был репрессирован. Публикуемый ниже текст подготовлен на основе экземпляра книги, хранящегося в фондах Пензенского объединенного краеведческого музея. Его примечательная особенность - дарственная надпись автора секретарю советской делегации на Генуэзской конференции Б.Е. Штейну. Большую помощь в подготовке текста к публикации оказала моя жена Б.В. Мануйлова, зав. отделом книжного фонда Пензенского музея. Ряд сведений, касающихся биографии Ключникова, сообщил сотрудник Историко-дипломатического управления МИД В.В. Соколов. Моя искренняя им благодарность.

Ввиду важности причин экономического порядка для установления и направления социальных отношений, чрезвычайно соблазнительно принимать их за единственную первооснову всех изменений в общественной жизни людей и всего общественного прогресса. Однако такой социологический монизм наталкивается на весьма серьезные возражения. Экономические факторы не действуют непосредственно. Чтобы начать определять поведение людей, они предварительно должны пройти через их сознание и претвориться в идеи и правила, в цели и программы. С этого момента открывается область социальных причин и следствий - совершенно новая и автономная. Это - область сил «духовных» или «психических»; тех самых, что непременно должны проявляться всякий раз, когда творчески преодолевается механичность общественных явлений и на смену привычному появляется нечто новое. Всякий общественный прогресс - их монополия. Динамика общественной жизни всецело обязана своим существованием динамике человеческого духа.

В качестве процессов нашего сознания и нашей воли духовные причины общественных явлений заполняют собой широкую область побуждений, целей и действий этических. Назовем ее поэтому просто этической областью или этической сферой, пользуясь термином, ставшим уже привычным.

Этическая сфера в свою очередь распадается на три главнейших более узких сферы: на мораль, на право и на политику.

С этой точки зрения всякое общественное явление, способное внести изменение в формы и существо наличных общественных отношений, непременно представляет собой либо явление морального порядка, либо явление правовое, либо политическое. Чаще же всего оно является и тем, и другим, и третьим одновременно, но только в разных пропорциях. Говоря другими словами, Мораль, Право и Политика образуют одновременно и те три основные формы, в которых выражается всякий социальный прогресс, и ту троицу основных сил, которыми он пользуется для всех своих целей и во всех своих достижениях.

Обычно внимание обращается только на Мораль и на Право. Многочисленные руководства по теории права и трактаты по этике подробно излагают все, что их касается порознь и обоих вместе. Иначе обстоит дело с Политикой. Есть, правда, немало теоретических исследований по политике, и в большинстве из них главы об отношении политики к морали и праву занимают почетное место. Однако даже в наиболее глубоких из этих исследований тщетно было бы искать удовлетворительного описания или обоснования своеобразной социальной природы Политики и ее своеобразных социальных функций! А между тем полное неумение понять и оценить социальное значение политики составляет такой пробел в современной общественной науке и в современном общественном сознании, благодаря которому в совершенно искаженном свете выступают не только сама Политика, но и вся Мораль, и все Право. Дебри исторически-иррационального оказываются гораздо гуще, чем могли бы быть…

Напротив, достаточно поставить Политику в один этический ряд с Моралью и Правом и придать ей одинаковое с ними по важности этическое значение, как сразу многое в социальной жизни людей становится несравнимо яснее.

Мысль социолога должна идти по следующему пути:

Человеческое общество требует во всякое время своего существования норм троякого порядка. Назначение одних из них заключается в том, чтобы закреплять и отражать наиболее постоянное и наименее изменяемое в данной общественной организации. Это - те нормы, что наименее зависят от времени и от обстоятельств и что почти всегда имеют претензию вовсе не зависеть от них. Это - нормы «абсолютные», выдержавшие испытание веков, - «вечные» - наиболее общие и принимаемые за наиболее возвышенные и священные. К сожалению, эти абсолютные и вечные нормы только разве в вечной жизни и могут удовлетворять одни всем социальным требованиям - одни, без всякой посторонней помощи. Напротив, в жизни земной людям на каждом шагу требуются такие нормы, которые позволяли бы создавшемуся положению сохраняться лишь в течение того или иного периода. Пусть это создавшееся положение отнюдь не безупречно; пусть справедливость, на которой оно покоится, весьма и весьма относительна. Если только при данных обстоятельствах положение это - при всех своих недостатках - есть лучшее из всех возможных, то несомненно справедливо, чтобы оно продолжало поддерживаться некоторое время и впредь. А так как с помощью чисто абсолютных норм нельзя осуществлять относительную, условную и временную справедливость, то потребность социальной жизни в нормах иного порядка, чем абсолютные, становится очевидною.

Что же это за нормы?

Раз их задача заключается в том, чтобы закреплять и отражать справедливость относительную, то должно быть ясно с самого начала, что нормы этого второго порядка не могут быть ни настолько «святыми», ни настолько прочными и независимыми от эпохи, что предыдущие. Нет, это - как раз нормы, пригодные лишь в известный исторический период и требующие замены или отмены, как только историческая обстановка существенно изменилась.

Но изменения исторической (и социальной) обстановки происходят не только из эпохи в эпоху и из периода в период. Они происходят изо дня в день, каждую минуту, большею частью с трудом замечаемые. Эти постоянные и мгновенные изменения подчиняются, в свою очередь, известной справедливости и управляются своим особым этическим началом. Разумеется, проявляющаяся здесь справедливость не является ни вечной, ни даже рассчитанной на известный срок или на некоторые общие случаи. Это - справедливость отдельного неповторяемого случая, справедливость момента.

Что касается предписаний или норм этого последнего, третьего типа, то их очень трудно устанавливать, так как они изменчивы и капризны точь-в-точь в той же степени, что и явления, этический смысл которых они выявляют. Несмотря на это, они не менее необходимы в общественной жизни людей, чем все остальные.

Взятые в качестве трех особых порядков этических норм, все только что описанные нормы суть не что иное, как Мораль, Право и Политика в их наиболее резком отличии друг от друга.

Таким образом, дело Морали - удовлетворять потребностям социальной жизни в нормах абсолютных или кажущихся абсолютными. Право удовлетворяет ее потребности в нормах поведения, применимых в течение некоторого периода, определенного или неопределенного. Наконец, Политика стремится отразить то, что есть справедливого в каждом совершенно индивидуальном стечении обстоятельств и что с трудом может быть представлено в форме определенного правила.

Так вот: Мораль есть область такого справедливого или должного, которое воспринимается как вечное, вневременное или абсолютное; Право есть справедливое и должное на известный период времени и в известных конкретных условиях; Политика же - это этически совершенно необходимая область справедливого и должного в момент и для момента. […]

Все различно в Морали, в Праве и в Политике: их цели, функции, характер их норм, их санкция, психологические источники, из которых они вытекают и, в особенности, их отношение к историческому разуму.

Мораль скорее излишне рациональна, чем иррациональна. Следовательно, это не она делает человеческую историю такой хаотичной. Что касается Права, то оно достаточно рационально. Во всяком случае, превращение в правовые отношений, лишенных прежде правового характера, всегда знаменует собой важный шаг вперед на пути к исторической ясности.

Остается Политика.

Подчиненная одновременно противоположным влияниям, состоящая из бесчисленного количества элементов, вечно устремленная в разные стороны, вечно в изменениях - это она, Политика, является главным источником иррационального в истории, поскольку это последнее обусловливается действиями людей.

Если все только что сказанное верно, то поставленная нами проблема преодоления исторической иррациональности целиком сводится к проблеме рационализации политики.

«Политика должна стать рациональной» - таково главнейшее требование нашей эпохи.

«Давно пора создать новый политический разум».

Не правда ли, странно? - Даже для того только, чтобы стать простым сапожником или плотником, нужно пройти довольно долгую и систематическую выучку, нужно определенное количество точных познаний. Ничего подобного не требуется, чтобы стать политиком. В политике каждый пользуется своими собственными приемами работы и мышления. Лишь очень немногие оказываются в состоянии подчинить в своих мыслях явления второстепенные явлениям действительной важности. Обычно из всего совершающегося выдергивается наудачу несколько отдельных моментов и на них сосредоточивается все внимание.

Как много людей, позволяющих потоку событий увлечь себя без сопротивления и принимающих за окончательное и решающее все, что сообщает им последний номер их газеты. Даже наиболее опытные среди политических деятелей сплошь и рядом грешат этим. Немало профессиональных политиков считают своим долгом иметь детальную и тщательно разработанную политическую программу. Но кто среди них задавался целью построить эту свою программу на твердом и широком теоретическом основании?

На теоретическом основании…

Но теория политики - политическая наука - еще со времен Аристотеля топчется все на одном и том же месте и не удовлетворяет даже наиболее скромным требованиям. И никто не находил это ненормальным. Никто не видел опасности пренебрежения точным политическим знанием.

Пусть, по крайней мере, это будет найдено ненормальным теперь.

Пусть к созданию новой политической науки будет приступлено немедленно, потому что без новой политической науки бесполезно ждать созревания нового политического разума.

Само собой разумеется, что если бы все здесь приходилось создавать из ничего, здание научной политики не удалось бы построить с достаточной быстротой. По счастью, однако, положение не столь удручающе безнадежно. Специальная политическая наука отсутствовала до сих пор не потому, что вовсе не было никаких точных познаний в области политических дел - таких познаний уже накоплено довольно. Только прежде все они неизменно оставались разрозненными, противоречивыми, неинструментальными, так как никем не был указан ни основной теоретический принцип, объединяющий все их вокруг себя, ни те теоретические центры, вокруг которых они располагались бы в отчетливом и правильном порядке. Напротив - едва только этот основной, высший принцип и эти центры или фокусы окажутся установленными и проверенными, как тотчас же желанная Политическая Наука создастся сразу и сама собой, вооруженная всем необходимым ей опытом и оформленная правильными методами.

На мой личный взгляд, искомый высший принцип политической науки заключается как раз в той - знакомой уже нам - мысли, что Политика наряду с Моралью и Правом выполняет специфическую социальную функцию и обладает своей особой социальной природой.

Что же касается главнейших из подчиненных центров научно-политических изысканий, то остановимся лишь на некоторых из них, имеющих для нас наибольший интерес.

Вот - первый:

Политические явления и процессы имеют совершенно тот же характер, обнаруживаются ли они в очень большом или же в очень малом масштабе. - Все они подчиняются одним и тем же социологическим законам, вытекают из одинаковых причин и приводят к одинаковым следствия. Так, в принципе, политика какой-нибудь миниатюрной сельской общины ничем не отличается от политики величайшей из мировых держав. «Политическая психология» отдельной личности прекрасно выражает порой политическую психологию целого народа; и обратно.

Далее, второй очень существенный пункт:

Он, по-видимому, в одинаковой мере относится и к социальной жизни людей, и к физической жизни мироздания. Физики утверждают, что все точки макрокосма неразрывно связаны взаимно, так что движение одной единственной молекулы производит в пространстве и во времени движение всех их вместе. Точь-в-точь тоже самое - в области отношений социальных и, в особенности, политических.

Всякий политический процесс неукоснительно подготовляется длинными рядами предшествующих политических процессов и, в свою очередь, подготовляет ряды последующих. Взятые все вместе, они представляют собой одну общую иерархию политических сил, действий и откликов, в которой каждый из них одновременно выступает и как вполне самостоятельное явление, и как часть процессов более сложных и более общих. Иначе говоря, все политические процессы вплетаются всегда в одну общую политическую ткань. Наименее значительные моменты постепенно синтезируются во все более и более крупные, и так вплоть до того, пока все человечество не начинает выступать в качестве единого и общего их носителя,

Здесь мы - пред третьим чрезвычайно важным пунктом:

Необходимо как можно яснее усвоить себе, что над жизнью индивидуума, семьи, города, государства и временных сочетаний отдельных государств бьется особая международная жизнь всего человечества. По отношению к этой последней все остальные проявления социальной жизни имеют значение лишь частей, сторон, ветвей. Если в известной степени они определяют собой мировую политическую жизнь, то в неменьшей степени они сами определяются ею. И во всяком случае, все они не понятны до конца, если рассматриваются совершенно вне ее, вне этой мировой политической жизни. Отсюда - следствие: надлежит приучиться все политические явления, каковы бы они ни были, рассматривать под истинно международным углом зрения; надлежит сделать так, чтобы самая широкая международная точка зрения брала в политике верх над точками зрения более узкими; надлежит сознательно добиваться того, чтобы как можно скорее и как можно полнее начала проявлять себя эта истинно международная политика, политика мировая.

Надеюсь, уже и сейчас ясно, что следует понимать под мировой политикой в отличие от общепринятого понятия политики международной. Мировая политика это та, которая выражает собой не искусственную равнодействующую из противоположных и враждебных стремлений народов, но - наоборот - сознательный результат их общей воли, направленной к одним и тем же целям и лелеющей один и тот же идеал.

Идя далее по прямому пути нашего социологического анализа, обратим внимание на следующее:

Всякая политика относится к какой-нибудь определенной политической ситуации. Всякая такая ситуация по самой своей природе временна и появляется в результате напряженной борьбы многочисленных и разнообразных политических сил. Никакой политический режим не доживает спокойно до того момента, когда его недостатки резко бросаются в глаза всем и каждому. Обычно он изменяется или вовсе отменяется еще тогда, когда в нем достаточно жизни, когда достаточно причин для его поддержания. В силу его изменения или падения непременно исчезает нечто ценное, что должно было бы оставаться, а вместе с тем продолжает жить немало людей, которые понимают это, жалеют об этом и для которых прежнее положение вещей было единственно допустимым, дорогим, выгодным. Что же удивительного в таком случае, что во всякую эпоху и при всяком политическом режиме неизменно находятся люди, страстно мечтающие о восстановлении «старого режима» и напряженно работающие в целях его восстановления? Еще менее удивительно то обстоятельство, что каждый существующий политический режим непременно имеет своих пламенных приверженцев, которых он вполне удовлетворяет: иначе он не сумел бы утвердиться; а, утвердившись, не знал бы, на кого опереться, кем и чем держаться.

Наконец, следует ли добавлять, что никакой новый политический режим, каким бы совершенным он не представлялся в начале, не способен удовлетворять всем решительно требованиям политического прогресса в течение долгого промежутка времени. Всегда и при всех условиях значительное количество неотложных и неоспоримых политических нужд остается неудовлетворенным. Поэтому-то всегда и при всех политических режимах имеется известное количество политиков, борющихся лояльно или с помощью революционных приемов за новые этапы политического развития.

Таким образом, при всяком политическом режиме имеются налицо более или менее благоприятные условия:

а) для возвращения к отмененному социально-политическому укладу;

б) для поддержания существующего в данный момент порядка вещей;

в) для изменения его, хотя и существенного, но постепенного и безболезненного;

г) для революционного низвержения существующего строя в угоду строю новому, далеко забегающему вперед по мыслимому историческому пути и мало считающемуся с привычными требованиями современности.

А благодаря этому всегда и повсюду можно проследить проявления четырех основных типов политики: ретроградной или реакционной, консервативной, прогрессивной или либеральной, и революционной.

В согласии с только что отмеченным объективным условием социальной жизни неизменно складывалась на протяжении веков политическая психология людей.

Каковы бы ни были в зависимости от времени и места конкретные основания политических группировок, в их взаимной борьбе всегда обнаруживается действие четырех основных политических темпераментов: ретроградного, консервативного, прогрессивного и революционного.

Различные авторы неоднократно пытались установить тесное внутреннее взаимоотношение между возрастом людей, с одной стороны, и между перечисленными политическими темпераментами - с другой. Они подметили, что молодые люди по преимуществу настроены революционно, что старики обычно ретрограды, что умеренные консерваторы и либералы большей частью оказываются людьми среднего возраста. Другие исследователи пытались установить соотношение и параллелизм между темпераментами, о которых речь, и между возрастами политических режимов. С их точки зрения, всякий режим переживает несколько периодов, в течение которых он последовательно обнаруживает все характерные черты юности, зрелости и дряхлости. Третьи становятся на еще более широкую исходную плоскость и относят преобладание того или другого из главнейших политических темпераментов за счет разницы в историческом возрасте наций.

На наш взгляд, все подобные сопоставления в одинаковой степени правильны и допустимы, так как во всех планах и на всех ступенях политической жизни проявляет себя (в согласии с отмеченным выше социальным законом) одна и та же игра четырех политических темпераментов, из которых берут свое начало четыре соответственных типа политических программ.

Да, это так: во всех планах и на всех ступенях политической жизни. Мы это констатируем и подчеркиваем, чтобы вывести отсюда то исключительное по своей важности следствие, что и вся международная жизнь в ее целом есть не что иное, как громадное поле для игры и борьбы тех же политических темпераментов и тех же политических программ. […]

Оставим в стороне ретроградную политику и программы реакционные как неспособные служить целям политического прогресса. Будем думать только о тех, которым принадлежит или историческое настоящее, или историческое будущее.

В таком случае идеалом было бы то, если бы соответствующие программы отражали одновременно требования и Морали, и Права, и Политики в их гармоническом согласовании и соединении.

Увы, подобный идеал осуществим лишь в заключительный период истории. Поэтому напрасно было бы теперь уже ломать голову над выработкой единой и безусловно совершенной мировой политической программы: все равно ничего не выйдет. Для начала же вполне достаточно было бы усвоить себе, что во многих случаях современная жизнь народов развертывается под знаком отчетливо выраженного преобладания то факторов моральных, то факторов правовых, то чисто политических факторов.

Более углубленный анализ непременно показал бы при этом, что весь стиль социальной жизни совершенно отличен у народов, подчиненных моральному началу, по сравнению с теми, над которыми витает двух права, или где властвует эфемерная богиня политики. Тот же анализ с несомненностью установил бы далее, что имеются совершенно специфические условия для того, чтобы одна из этих трех этических сил могла восторжествовать над двумя остальными и чтобы она принялась властно управлять социальной жизнью той или иной страны.

В частности, во всех трех случаях совершенно различными должны оказаться: исторические судьбы данных народов, их государственное устройство, их внутреннее и внешнее положение, их национальная психология, общий характер их культуры.

Тесная междузависимость всех стран есть один из наиболее очевидных и неоспоримых фактов современной действительности. Быстро укрепляющийся «интернационализм» есть одна из наиболее характерных черт нашей исторической эпохи. Яркие проявления единства новейшей международной жизни бросаются в глаза положительно на каждом шагу. «Мир стал удивительно маленьким», - не без основания жалуются некоторые. И как будто бы день ото дня он становится все меньше и меньше. Поразительные открытия и изобретения последних лет в области усовершенствования путей сообщения и средств сношения чудодейственным образом сократили пространство и частично вовсе отменили время. То, что происходит в одном конце мира, в то же мгновение становится известным во всех остальных его концах. Невозможно представить себе событие, сколько-нибудь значительное для одного народа, которое не нашло бы живого отклика в большинстве других народов. Это в одинаковой мере относится и к экономическим явлениям, и к политическим, и к чисто культурным.

В настоящее время ни одно государство не в состоянии удовлетворять все свои экономические потребности с помощью одних только собственных средств. С давних пор поэтому в общем сознании начала укрепляться мысль, что с экономической точки зрения земной шар представляет собой единое целое.

Не многим иначе обстоит дело и в чисто политической области. Легко ли, в самом деле, отыскать теперь такие политические явления, которые представляли бы интерес только лишь для одного какого-нибудь народа? Много ли можно насчитывать теперь серьезных политических шагов, которые одно правительство предпринимало бы без предварительного оповещения или даже без прямого согласия на них целого ряда других правительств? Каждая отдельная политическая нить сама собой уплетается в ту сплошную политическую ткань, которая простирается над всеми землями и над всеми народами. […]

Казалось бы, очень немногого недостает для того, чтобы вся наша психология, наш интеллект, наше этическое сознание стали в первую очередь интернациональными, и чтобы в душе ближайших же поколений, которые придут нам на смену, навсегда укоренился культ интернационализма, последовательного и широкого?

Нужно ли указывать, насколько выгодным оказался бы для всех триумф подобного интернационализма, и какие радужные перспективы открывал бы он на будущее?

Однако…

Однако, раньше, чем пропеть гимн своего окончательного самоутверждения, интернационализму предстоит еще преодолеть одно весьма серьезное препятствие.

Препятствие это можно называть различно:

Национализм. Патриотизм. Культ государственности.

В их противоположении интернационализму все указанные понятия обозначают почти одно и то же. Если угодно, это - государство в его стремлении отстоять свой престиж, свою индивидуальность, свою независимость, не допуская ничего превыше себя и оставаясь вечно таким, каково оно сейчас.

Всем хорошо известно всемогущество современного государства, по крайней мере в принципе. Никто не станет отрицать, что вопреки всему современному интернационализму психология людей XX в. представляется по преимуществу националистической и патриотической. Быть может, более националистической и патриотической, чем когда-либо прежде.

Означает ли это печальную отсталость нашей психики? Или это есть проявление своеобразного духовного атавизма?

Ни то, ни другое. Тот, кому пришлось бы выступать в защиту государства, легко нашел бы для своей речи десятки и сотни необходимых аргументов.

В самом деле:

Не является ли государство надежнейшим покровителем личности? Не есть ли оно вернейший защитник национальных интересов? Не оно ли должно быть признано лучшим из средств для достижения наиболее совершенной социальной организации? Чем более государство могуче, богато и обширно, тем больше шансов для его граждан достичь предельных высот цивилизации. Стало быть, государство есть превосходный двигатель прогресса. Ни одно государство не может процветать, если оно не удовлетворяет наиболее насущные потребности всех слоев населения. С другой стороны, только с помощью государства потребности эти и могут быть удовлетворены в достаточной мере. Стало быть, государство есть верный страж социальной справедливости. К тому же современное государство чрезвычайно гибко и легко приспособляется к быстро меняющимся требованиям социальной жизни. Это его свойство позволяет ему с успехом действовать на пользу чисто политическому прогрессу. Обычно политический прогресс совершается в атмосфере соперничества и борьбы. Внутри государства борьба происходит обычно между индивидуумами, группами и классами; здесь задача государства умерять эту борьбу и придавать ей безопасные формы. В международной области политический прогресс проистекает из борьбы между самими государствами, членами международного общения. Следовательно, существование (независимых) государств необходимо для внутригосударственного и мирового политического прогресса. Без них этот быстрый и неустанный прогресс не замедлил бы выродиться в мертвый застой.

Пусть приведенная аргументация в пользу государства способна вызывать весьма и весьма серьезные возражения. Одно для многих всегда останется вне спора: идеал национализма и идеал интернационализма суть два диаметрально противоположных идеала, непримиримых в их напряженной взаимной борьбе и несогласимых ни при каких условиях. Необходимо делать выбор между тем и другим. Задачей последующей международной истории должно стать обеспечение решительной победы одному из них за счет другого.

Положение может показаться совершенно безвыходным, социальная апория - неразрешимой. Все мечты о мирном, разумном и прекрасном будущем народов вот-вот рассеются, как дым; раз и навсегда.

Так здесь-то именно и должен впервые авторитетно проявить себя тот новый политический разум, о котором говорилось несколько выше. Его прямая обязанность - установить с непререкаемой очевидностью, что национализм и интернационализм несовместимы лишь до тех пор, пока все в современной социально-политической жизни остается без заметных изменений. Напротив, стоит только людям решиться на переустройство основ их публичной жизни, как пути взаимопримирения соперничающих принципов националистического и интернационалистического найдутся без труда.

И далее:

Указанные принципы непримиримы, главным образом, постольку, поскольку оба они претендуют на звание единоличного верховного управителя международной жизни. Напротив, едва только будет признано: что ни один из них не в состоянии планомерно управлять международной жизнью вне самого тесного сотрудничества с другим; что оба они одинаково должны оставаться «верховными», но только в разных смыслах; что оба они призваны в одно и то же время и подчиняться друг другу, и подчинять себе друг друга; что не «государству вообще» предстоит сойти с исторической сцены, а лишь каждому из отдельных государств - отказаться от идеала полной независимости; едва только все это будет признано, как самая проблема взаимопримирения национального принципа с интернациональным отпадет сама собой.

И, наконец, - что еще более важно:

Прошли уже те времена, когда можно было свободно выбирать между программой последовательного национализма или программой подчинения законам интернационализма. Бесповоротное и окончательное решение уже принято. Принято не нами, людьми, а самой историей.

Да, все это должен и может установить новый политический разум.

«Посмотрим внимательно», - так аргументировал бы он: «То самое государство, которое столь ревниво оберегает свою независимость и свой суверенитет, которое ведет такую ожесточенную борьбу против всякого международного прогресса, даже и оно в последнем счете оказывается на службе у интернационализма. И вот каким образом: всякое стремление отдельных государств, направленное к их самоусилению, вольно или невольно содействует разрешению международной проблемы. Всякое государство, ставшее большим и благодаря этому утвердившее один общий правовой порядок на значительном пространстве земли, уже одной своей обширностью представляет собой ценное завоевание интернационализма. Повсюду и во все эпохи малые государства стремились стать великими, а великие - тяготели к империализму. Но что же представляет собой подлинно империалистическое государство, если не государство, способное направлять ход всей международной жизни и стремящееся разрешать по своему единоличному усмотрению все международные вопросы?»

Говоря другими словами, национально-государственный эгоизм, достигший предельных своих вершин, в такой же мере служит делу объединения народов в одно общее политическое целое, что и самый бескорыстный интернационализм, отправляющийся от идеи солидарности безусловного взаимного равенства всех государств. Различны в национализме и интернационализме не предельные устремления, а пути и средства. Не окончательные результаты, а методы их достижения. Поэтому-то, наверное, и бывает временами так трудно различить с точностью, где заканчивается национальный эгоизм и где начинается международная солидарность.