О колеях экономического развития

Размещено на http://www.allbest.ru/

О колеях экономического развития

Кульков В.М.

В статье анализируется феномен зависимости от предшествующего развития или «эффект колеи». Дается авторская интерпретация таких колей экономического развития, как институциональная колея, рыночная колея, колея смешанной экономики, колея глобализации, колея финансовой стабилизации, постиндустриальная колея и колея цифровой экономики. Показывается, что оценка колей и способов их учета может быть разной в зависимости от системы координат. Раскрыта опасность псевдоколей, когда закономерностями начинают считать тенденции неоднозначного характера или слабо согласующиеся с особенностями национальной экономики

Ключевые слова: национальная экономика

1. Институциональная колея

В российской экономической терминологии (прежде всего, в ее институциональном сегменте) стало все более твердо закрепляться понятие»зависимости от предшествующего развития». На Западе (прежде всего в США) акцентированное внимание к этому термину возникло на рубеже 1980-90-х гг., и в особой мере оно ассоциируется с именем нобелевского лауреата, видного представителя неоинституциональной экономической теории Д. Норта. Еще тогда им было отмечено, что «мы находимся в самом начале решения трудной задачи изучения тех результатов, к которым приводит эффект зависимости от траектории предшествующего развития» [1, с. 130], и указано на перспективы включения институционального анализа в экономическую историю. Последующая эволюция гипотез в рамках данного направления была содержательно продемонстрирована в российских исследованиях [2]. Следует обратить внимание и на любопытную российскую трансформацию указанного термина в «эффект колеи» [2; 3] -- понятия, как представляется, более емкого и национально колоритного.

В самом общем виде, по Д.Норту, «зависимость от траектории предшествующего развития означает, что история имеет значение» [1, с. 130], а более предметно, важную роль в обеспечении экономической динамики играют институты, их состояние и развитие. Интерес к данной проблематике со стороны российских исследователей вполне объясним: чтобы формулировать эффективные и адекватные пути национального развития, надо понять особенности отечественной «колеи», провести ее инвентаризацию, найти точки соответствия.

Не вдаваясь детально в сугубо институциональные нюансы проблематики «эффекта колеи», обратим основное внимание в данной статье на более широкий спектр «колей» экономического развития, актуальных для современной России.

Но вначале стоит сделать ремарку относительно институциональной колеи. Институты и культура, безусловно, «имеют значение». Но нельзя забывать, как это иногда происходит в исследованиях на данную тему, и другие факторы, как-то: природно-климатический, географический (пространственный), геополитический и т.п., а также цели национального развития, среди которых не только узкоэкономические (при всей их важности -- тем более, для экономистов), но и цели поддержания национального суверенитета и статуса мировой державы, национальная консолидация, сохранение территориальной целостности и единого экономического пространства и т.п. Названные неэкономические факторы способны оказывать влияние на экономическое развитие не меньшее, чем формальные институты и культура -- в частности, на роль государства в национальной экономике, на способы социального присвоения, на специфику воспроизводственных процессов и т.п. То же относится и к национально-специфическим целям, перечисленным выше.

Если вспомнить широко тиражируемую с 1980-х гг. систему ценностных показателей Г. Хофстеде [4], то для формирования рыночной экономики более адекватными считаются ценности индивидуализма, склонности к риску, малой дистанции власти, а поскольку исторически эти ценности недостаточно утвердились в российской жизни, то они, получается, тормозят модернизацию в России. В иной терминологии современный немецкий исследователь Й. Цвайнерт выразил это так: «Если считать утверждение рыночной экономики целью, достойной того, чтобы ее добиваться -- а я полностью разделяю такое суждение, -- то достойно стремления и преодоление ... традиции холизма -- антропоцентризма» [5, с. 372]. Таким образом, продуктивными и перспективными выступают в этом случае ценности либерального ряда, и если что-то не укладывается в этот ряд, то оно трактуется чаще всего в негативном свете («как бы сойти с этой колеи»). Но многие ценности (включая особую роль государства, холизм как ориентацию на общие цели и интересы, приоритет духовного над материальным, коллективизм, способность к мобилизации и т.п.), объективно (в силу сложившихся национально-специфических факторов и жизненно необходимых целей национального развития) сформировавшиеся в России и не вполне вписывающиеся в либеральный набор ценностей, консолидируют общество, обеспечивают жизнестойкость страны, повышают ее безопасность и в этом смысле имеют особое государствообразующее значение. Таким образом, необходимо для более общей картины и для вывода о благе или антиблаге «колеи» брать более широкий набор критериев, не ограничиваться институционально-экономическим, тем более -- узкоэкономическим подходом, а исходить из важной роли национально-экономического подхода, который вбирает в себя весь набор присущих России факторов и целей. Именно он способен вывести на формирование адекватной национальной экономической системы (модели) России, основные характеристики которой автор представлял в своих публикациях ранее [6]. При этом в указанной системе могут присутствовать не только национальные спецификации стандартных характеристик рыночной (смешанной) экономической системы, но и «национальные эксклюзивы», характерные именно для определенной национальной экономики -- в данном случае для экономики России с ее многими уникальными чертами. Таким эксклюзивом является, в частности, особая роль государства в экономике страны, в социальной жизни, в обеспечении безопасности, проистекающая из его богатой национально-исторической генетики в России.

Другой аспект проблемы связан с попытками найти такие формы реализации исторической колеи, которые носят перспективный характер и позволяют соединить национальную почву и прогрессивный модернизационный проект. Это плодотворный путь, разительно отличающийся от тех преобразований, которые проводились в России в 90-е гг. В этом красноречиво признался один из видных реформаторов того времени А.Чубайс: «Культуру вообще, а российскую в особенности, надо не преодолевать, а на нее опираться. К большому сожалению, в значительной части наших собственных ходов мы ее преодолевали, так сложилась история. И мы, в общем, за эти ошибки отвечаем. Так вот, сегодня все больше приходит понимание того, что нужно пытаться опираться, а не преодолевать. Это важнейший... продукт российского исторического, точнее либерального институционализма» [7]. Само такое признание многого стоит и о многом говорит.

Однако важно понять, а что же конкретно использовать из отечественной институционально-культурной колеи, на что здесь опираться и каковы, наконец, сферы специализации, определяемые культурным профилем страны? Почему, например, как приходилось слышать автору, сочетание высокой маскулинности и низкой дистанции власти (если такой профиль преобладает) должно обусловливать развитие в стране массового производства -- в частности, в химической промышленности? Идя таким путем, можно предположить возникновение разных комбинаций, не исключая и того, что какие-то «сердобольные ценности», если они укоренены в системе ценностей данного общества, будут диктовать специализацию страны на хранении ядерных и прочих отходов, образующихся в современном мире. Не дискутируя далее по поводу определения адекватных для страны конкретных сфер специализации, отметим здесь лишь необходимость учета более широкого набора национально-специфических факторов и целей, характеризующих страну. В противном случае можно законсервировать неэффективную структуру национальной экономики, не отвечающую стратегическим целям страны и не способную обеспечить опережающего и суверенного развития, в чем так сейчас нуждается Россия. Здесь возникает ассоциация с «универсальным» для рыночной экономики законом сравнительных преимуществ, родоначальником которого принято считать Д.Рикардо. Норвежский исследователь Э.Рейнерт, оценивая этот «закон», отмечает: ««Сравнительное преимущество» -- идея, изобретенная англичанами в то время, когда они считали, что способны сохранить мировую монополию в промышленности. Эта теория использовалась для морального оправдания колониализма. Это не означает, что у свободной торговли не было преимуществ -- их было много, но они, как правило, могли быть реализованы между «симметричными» странами, находившимися приблизительно на одном уровне технологического развития. В «асимметричной» свободной торговле одна часть легко специализируется на сравнительном преимуществе быть бедными» [8, с.20-21]. В итоге получается, что реализация казалось бы универсального экономического закона, выведенного из строгого научного анализа, становится бременем для национального развития, противоречит суверенитету страны, национальным целям и интересам, национальной экономической безопасности.

В российской системе ценностей присутствует сильное инновационное начало, нашедшее свое отражение в таких чертах, зафиксированных в рамках национального культурного поля и нашедших реальное практическое применение, как стремление к идеалу, «космизм», открытость, особая творческая жилка и т.п. Эти ценности особо востребованы в наше время, крайне перспективны и нуждаются в особой поддержке, в создании благоприятных условий для их генерации и распространения. Акцент должен быть сделан именно на той части ценностей, которая содержит инновационные импульсы, способные в итоге обеспечить формирование конкурентоспособной экономики знаний, выход России на опережающую траекторию развития. В таком случае образуется органичный и перспективный синтез почвы и проекта. В противном случае мы можем получить второе издание «сырьевой экономики», только теперь оно будет подкреплено не просто концепцией сравнительных преимуществ (точнее, пассивной узкоэкономической, но не национально-экономической версией ее реализации), а неким институциональным обоснованием, апеллирующим к определенным национальным неформальным институтам. В итоге страна займет свою «закономерную» нишу, обрекающую ее не на опережение, а на отставание.

В целом же, завершая данный аспект анализа, следует отметить уникальное (и, как видится, не случайно сложившееся) сочетание в российской системе ценностей двух доминант (в кратком выражении: «государственничество» + креативность) -- по сути, судьбоносное и спасительное для России, хотя, очевидно, не очень понятное и логичное с точки зрения либерального рыночно-прагматического анализа.

2. Рыночная колея и колея смешанной экономики

Теперь обратим внимание на другие «колеи», возникшие не в столь отдаленные времена, но оказывающие существенное влияние на современное экономическое развитие, имея в виду его реальное, научное и мировоззренчески-идеологическое выражение.

На одно из них обратил внимание А. Пороховский, анализируя аргументы за и против «рыночной колеи» в России в XXI веке [9]. Современная экономика не вписывается в жесткие рамки рынка, выступая де-факто как смешанная экономика, сочетающая свободно-рыночный и государственно-регулируемый способы координации экономической деятельности, частно-факторный и социально-ориентированный типы присвоения, частные и общественные интересы, разные хозяйственные и технологические уклады. Она вбирает в себя и различные тренды современного развития, включая в себя и информационную революцию, и формирование экономики знаний и инноваций и т.п., вызывающие разные последствия, не вписывающиеся однозначно в сугубо рыночные рамки. Следование «рыночной колее» в таких условиях обрекает национальную экономику на отставание, в лучшем случае -- на догоняющее развитие, не способное решить стратегические национальные задачи. Необходимое для этого опережающее развитие требует другого, более широкого видения экономики.

Инновационные процессы невозможно представить в современных условиях в чисто рыночно-конкурентном и предпринимательском форматах без учета как активной роли государства в этих процессах, так и социализированного типа присвоения, являющихся характерными чертами смешанной экономики. Это должно находить свое выражение соответственно и в государственной поддержке инновационной сферы, и в обеспечении широкого доступа граждан к системам воспроизводства «человеческого капитала». Инновационное развитие испытывает все большие трудности своего совмещения с классическими рыночно-капиталистическими основами -- такими, как частная собственность, которая, как отмечает известный представитель классической версии современного институционализма Дж. Ходжсон, начинает ограничивать развитие и распространение знаний; при этом, в свою очередь, «прогресс знаний размывает целостность собственности и подрывает условия функционирования свободного рынка ... В обществе, насыщенном знаниями и информацией, граница между «моим» и «твоим» становится все менее четкой и непостижимой» [10, с.37-38].

В условиях, когда «главным критерием социально-экономической мощи государства являются общие для всех возможности приобретать, применять и развивать знания» [10, с.45], серьезным препятствием становятся социально-материальные барьеры, препятствующие доступу к приобретению знаний и к всестороннему развитию личности. Обеспечение широкой доступности сферы знаний для разных слоев населения (другими словами, социализация такого доступа) становится крайне важным элементом роста национального инновационного потенциала.

«Смешанная экономика» уже в течение как минимум века стала одной из колей мирового социально-экономического развития. Однако опасно войти в псевдо-колею смешанности. Ведь и современную российскую экономику можно по формальным признакам считать смешанной экономической системой, в которой так или иначе обеспечивается целостность и управляемость, осуществляется взаимодействие экономических субъектов, сочетаются рынок и государственное регулирование, придается значение решению социальных задач, формулируются инновационные стратегии и т.п. Но главное -- это не наличие кусочков одного и другого, каким-то образом сочетающихся друг с другом в рамках более широкого образования, а органическая взаимосвязь элементов (прежде всего, разных способов экономической координации и способов социального присвоения), отражающих передовые мирового тренды и цели национального экономического развития и обеспечивающих на этой основе устойчивость, конкурентоспособность и прогресс национальной экономики, ее суверенность и безопасность. До такого состояния современная российская экономика еще не дошла, несмотря на внешние признаки смешанности, что дает основания считать ее, скорее, псевдо-системой или псевдо-смешанной экономикой. При этом она обременена массой деформаций, свидетельствующих как об искажении объективно необходимых элементов современной экономики, так и о неадекватных пропорциях сочетания этих элементов.

3. Колея глобализации

В последние десятилетия, казалось бы, прочно утвердился тренд мировой глобализации, вобравший в себя, так или иначе, (в роли ведущих или ведомых) практически все страны. Он выразился в интенсификации мирохозяйственных связей, создании глобальных рынков, возросшей роли международных организаций и транснациональных компаний, расширении информационно-коммуникационных возможностей и т.п. Словосочетание «в условиях современной глобализации» стало дежурной фразой при характеристике едва ли не всех экономических процессов. Иначе говоря, глобализация превратилась в «колею» мирового развития.

Однако почти сразу возникли антиглобалисты, а затем и альтерглобалисты, которые, несмотря на всю внешнюю эпатажность своих действий, обнажили наличие другого взгляда на возникшие явления. В последние годы обозначились реальные процессы размывания глобального тренда, которые имеют двойственную форму выражения.

Во-первых, обострились отношения между национальным и глобальным аспектами, усилилось внимание к национальным интересам, способам обеспечения экономического суверенитета и национальной экономической (и общей) безопасности, сохранения цивилизационного своеобразия обществ, что стало закономерной реакцией на накопившуюся озабоченность подрывом экономического и политического суверенитета многих стран, утратой национальной идентификации в условиях умножившихся миграционных потоков и укрепившейся власти наднациональной бюрократии и транснационального капитала. В некогда тихой либеральной Европе начали набирать вес консервативные течения, заметно усилилось влияние национально-ориентированных сил, находящих все большую общественную поддержку на выборах. Удивительным образом изменилась позиция США, изначально считавшихся главным адептом глобализации: оказалось, что и они ощущают негативные последствия из-за чрезмерной открытости своих рынков. США начали реализовывать свой курс на возвращение капиталов и производственных мощностей, оказавшихся в других странах по причине низкой стоимости местной рабочей силы; стали выходить из торговых союзов, инициированных прежней администрацией; начали резко повышать торговые пошлины на определенные товары в стиле жесткого протекционизма и предпринимать другие меры аналогичного характера. И хотя этот курс носит противоречивый характер и переплетен с рядом других факторов, в том числе не имеющих прямого отношения к экономике, тем не менее, он отражает выросшую заботу об интересах национального производства и по-своему симптоматичен. Тем более, это касается других стран, по которым проехал каток глобализации. И, конечно, это не может не касаться России -- тем более, периода 90-х гг. и его во многом не преодоленных инерций и последствий. Ясно одно -- похороны идеи национального государства и его интересов оказались преждевременными: она еще не раз даст бой универсалистским попыткам построения однообразного мира.

Во-вторых, можно говорить и о кризисе сложившейся модели глобализации. Мир нуждается в такой ее новой модели, в которой будут в большей степени учитываться интересы стран, их национальное и цивилизационное своеобразие. Одним из значимых прообразов такой модели может стать проект «Нового шелкового пути» (в нем, как известно, активное участие принимает и Россия), в котором на первый план выходят не столько финансово-торговые, сколько производственно-транспортные приоритеты, и в котором нет ориентации на размывание цивилизационной идентификации и подавление национальных интересов в отличие от тех реалий, которые характерны для западного образа глобализации, господствовавшего до последнего времени. Предтечей обозначенного дуализма можно считать сопоставление рецептов рыночной трансформации экономики, зафиксированных в свое время в Вашингтонском и Пекинском консенсусах. Россия, как и многие другие страны с переходной экономикой, до сих пор разгребает завалы первого из них, реализовавшегося в нашей стране в 90-е гг., не воспользовавшись альтернативным подходом. Стоит в этой связи обратить внимание на интересную интерпретацию процессов глобализации в рамках «евразийской политической экономии» [11, разд.5].

Таким образом, колея глобализации оказалась слишком неоднозначной, чтобы неразборчиво вступать на нее.

эффект колея цифровой экономический

4. Колея финансовой стабилизации

Четко обозначенной колеей российской экономической политики стал курс на обеспечение финансовой стабилизации, реализующийся в стране на протяжении более четверти века. В центр этой политики выдвинулся финансовый аспект с характерными для него консервативной бюджетно-налоговой и денежно-кредитной политикой, бюджетной консолидацией, стерилизацией нефтедолларов, инфляционным таргетированием и т.п. Менялись обстоятельства и люди, исторические периоды, но при всех видоизменениях линия финансовой стабилизации выдерживалась достаточно твердо, и отклонения от данной колеи почти не допускались. Ценой такой политики оказывается торможение экономического роста, не получающего необходимого стимулирования, а одних антиинфляционных усилий, как показал опыт их применения, недостаточно для инициирования устойчивого роста экономики. Такой подход выглядит спорным даже для краткосрочного периода (здесь уместно вспомнить кейнсианские рецепты стимулирования спроса как фактора восстановительного роста), но ему упорно пытаются придать долгосрочный масштаб, хотя это требует других действий, а именно роста потенциала экономики и на его основе роста совокупного предложения. Необходимыми условиями обеспечения устойчивой положительной динамики российской экономики, повышения качества роста и его трансформации в экономическое развитие являются целенаправленная стимулирующая фискальная и монетарная политика (в частности, снижение процентных ставок), а также структурная политика, сочетающаяся с определением производственных приоритетов и поддержкой точек роста, созданием благоприятного инвестиционного климата, переводом финансовой системы в русло реализации стратегических целей национального развития и т.п.

При этом проблема состоит не только в приоритетах макроэкономической политики, как таковой. Ведь многолетнее хроническое угнетение экономики пресловутым курсом на финансовую стабилизацию способно привести к глубоким деформациям, затрагивающим системные характеристики национальной экономики, обречь ее на застой и бесперспективность, отложить в долгий ящик надежды на осуществление долгожданного рывка (или прорыва) в российской экономике.

Необходимо выскочить из «колеи финансовой стабилизации» и перейти в другую колею, созданную за многие годы мирового и отечественного опыта -- колею экономического роста и развития.

В области экономической политики в наследство достались и другие колеи, активно формировавшиеся в 90-е гг. Это и «колея приватизации», в которую вновь стали входить, провозгласив несколько лет назад «новую волну приватизации» и не предоставив достаточно убедительных доводов в пользу ее проведения. Это и «колея планофобии», периодически дающая о себе знать и выразившаяся, в частности, в декларативности и слабой реализации принятого в 2014 г. «Закона о стратегическом планировании в РФ». И названные, и другие «колеи» подобного рода, протоптанные еще в 90-е гг. и не показавшие ожидавшегося от них эффекта, оказались, тем не менее, глубокими и инерционными, до сих пор во многом формирующими направления экономической политики в России. Даже у западных адептов либерального подхода не нашлось смелости показать необходимость коррекции ряда постулатов мейнстрима в контексте опыта переходных экономик [12]. У их российских коллег, похоже, гораздо меньше желания критически оценить либеральные колеи, сформировавшиеся в отечественной экономике еще четверть века назад.

5. Постиндустриальная колея

С 1960-х гг., начиная с известного труда Д. Белла, стала активно развиваться идея постиндустриального общества, захватившая широкий круг обществоведов, включая экономистов. Она опиралась на те реальные изменения, которые осуществлялись в технике, технологиях и структуре экономики в рамках развернувшейся в тот период научно-технической революции. Начиная с 90-х гг. стали говорить об информационном обществе, а с начала 2000-х гг. -- об экономике знаний (или знаний и инноваций) или инновационной экономике. Использовались и другие термины, отражавшие те или иные стороны новых технологий и «новой экономики», но в целом они размещались в постиндустриальном ракурсе, противопоставляемом индустриальным технологиям и индустриальной экономике.

При этом абсолютизация постиндустриализма шла с двух, казалось бы, противоположных сторон: как со стороны либерального спектра, так и со стороны неомарксизма. В первом случае это сопровождалось критикой советского индустриального наследства, оправданием глубокого спада промышленного производства в период рыночной трансформации и пренебрежением структурной (индустриальной) политики. Во втором случае постиндустриальное общество преподносится как позитивная альтернатива капиталистической индустриальной экономики с акцентом на развитие креатосферы и других гуманистических характеристик, снимающих с современного человека оковы «придатка машины».

Автору уже приходилось писать об ограниченности таких оценок, о необходимости поддержания и развития индустриального базиса в рамках «новой индустриализации» [13]. По его мнению, индустриальный базис сохраняет свой перспективный потенциал, способен к своему обновлению и совмещению с передовыми технологическими трендами. При этом надо дифференцировать новую индустриализацию, выделяя в ней несколько процессов: во-первых, реиндустриализацию, способную возродить не потерявшие значения индустриальные производственные мощности и наладить разрушенные технологические цепочки и хозяйственные связи; во-вторых, неоиндустриализацию, позволяющую вывести индустриальные производства на уровень высших современных технологических требований. В самой неоиндустриализации, в свою очередь, можно выделить два направления: первое представляет собой развитие на новой основе традиционных индустриальных производств (электроэнергетика, машиностроение, металлургия, авиастроение и т.д.), второе характеризует появление и дальнейшее развитие новых технологий или технологических укладов (информационные технологии, нанотехнологии и др.), причем оба направления все более переплетаются друг с другом. Но при этом возникают и такие области (биотехнологии, искусственный интеллект и т.п.), а также общественно-экономические взаимодействия (социальные сети, «креатосфера, «постматериалистические» ценности и стимулы и т.п.), которые требуют нового осмысления как содержания, так и привязки к определенным координатам, но и здесь (по крайней мере, в пределах обозримых перспектив) просматривается связь с индустрией как необходимой материально-технической основой.

Как показывает опыт развитых индустриальных экономик, именно обрабатывающая промышленность в наибольшей степени порождает эффекты распространения новых знаний на всю остальную экономику (так называемый спил-овер эффект), она обладает наибольшим мультипликатором расходов среди разных сфер экономики (примерно 1,5) [14, с.57]. Именно она чаще всего является источником инноваций и сферой их применения, притягивая инновационные инвестиции и распространяя инновационные импульсы по всей экономике. Тем самым она повышает инновационный потенциал национальной экономики и создает возможности успешного проведения экономической модернизации. Не стоит закрывать глаза и на то, что современная неоиндустриализация формирует прочный фундамент обороноспособности России и обеспечивает технологическую и общую экономическую безопасность страны.

Таким образом, «колея постиндустриализма», при всей ее внешней привлекательности, способна привести к дезориентации приоритетов, породить нереалистические надежды, разрушить материально-технический базис развития национальной экономики.

6. Колея цифровой экономики

Последние годы ознаменовались увлеченностью цифровой экономикой, формирование которой связывается с появлением и распространением цифровых технологий, в числе которых чаще всего называют: «интернет вещей», обработка больших массивов данных, машинное зрение и обучение, дополненная (виртуальная) реальность, трехмерные модели и печать, дроны, робототехника и автоматизация производства. Цифровизация, по сути, объявлена важнейшим трендом современного технологического и экономического развития, ей посвящается множество конференций и публикаций. Сейчас просто модно быть в этом тренде. Цифровизация все больше походит на колею, следование по которой объявляется спасительным и безальтернативным.

На наш взгляд, оценки должны быть более взвешенными, объективными, учитывающими разные стороны этого процесса.

С одной стороны, видны или прогнозируемы преимущества цифровизации для граждан, компаний, бюджетной сферы, экономики в целом. Так, считается, что расходы на обслуживание продукции могут сократиться на 10-40%, время простоя оборудования -- на 30-50%, сроки вывода на рынок -- на 20-50%, затраты на обеспечение качества -- на 10-20%, затраты на хранение запасов -- на 20-50% и т.п.[15]. Особую роль должны сыграть роботизация и автоматизация производства, которые способны привести к серьезному снижению производственных издержек. Это особенно важно для России, стоящей перед необходимостью модернизационного прорыва. Пока цифровизация российской экономики заметно отстает от международных показателей. Доля цифровой экономики в ВВП России, по имеющимся данным, в настоящее время в 2-3 раза ниже уровней США, ЕС, КНР. Россия должна воспользоваться предоставившимся ей уникальным историческим шансом, тем более что еще обладает высоким научно-техническим, промышленными человеческим потенциалом и неплохими заделами информационных технологий и продуктов.

Вместе с тем, надо видеть и рифы цифровизации и не витать высоко в облаках. Можно вспомнить эйфорию, охватившую мир в период раскрутки информационного общества, сопровождавшуюся выкладками о стремительном росте производительности труда и наступлении бескризисной экономики. Но уже в 1987 г. нобелевский лауреат Р. Солоу зафиксировал парадокс, выразившийся в скромном влиянии набиравшей силу информационной эпохи на многофакторную производительность труда в экономике в целом: происходившее замедление роста производительности в самой сфере производства и распространения компьютеров привело к замедлению инвестирования в информационные технологии и в других секторах экономики. Этого можно ожидать теперь и в сфере цифровых технологий -- во всяком случае, такой вариант не исключен. К тому же наступает усталость от непрерывного вброса новых терминов (прежде всего, всякого рода «новых экономик» и «новых революций»), когда, толком не освоив теоретически и практически одну категорию, быстро переходят к другой -- более «модной», накручивая на нее весь набор позитивных («бесспорных») характеристик, которые (так получается) неизбежно нужно принять как руководство к действию и к дальнейшему тиражированию. Обоснованным в этом контексте выглядит призыв усилить политико-экономическую и философско-хозяйственную интерпретацию цифровых процессов [16].

Чрезмерный акцент на цифровизации может исказить приоритеты развития российской экономики, привести к снижению внимания к проблемам структурной перестройки экономики, к промышленной политике. К тому же нельзя провести глубокую цифровую трансформацию экономики, не меняя ее сложившейся структуры, не очищая ее от накопленных воспроизводственных деформаций. Опасен и наметившийся технико-экономический уклон при оценке цифровых процессов, выражающийся в отсутствии должного внимания к социально-экономическим аспектам, к необходимости большего разворота к решению проблем воспроизводства человеческого потенциала. Цифровизация не даст ожидаемых результатов, если не будет сопровождаться глубокими изменениями в самой экономике, в социальной сфере, в институциональной среде, в экономической политике.

Кроме того, надо видеть и множество социальных последствий цифровизации, из которых проблема высвобождения рабочих мест (включая и достаточно квалифицированные) является только одним из них, хотя и наиболее выпуклым и болезненным. Потребуется немало усилий для ее решения, которые могут вылиться в такие мощные сдвиги, как изменение социальной структуры общества и социальных мотиваций. Среди других последствий -- опасность цифрового диктата, превращение людей в цифровых «винтиков» (сразу вспоминается пресловутый «придаток машины» -- только в современном контексте), возможность сбора генетической информации, «чипизация» граждан и другие формы цифрового закабаления.

Цифровизация, неизбежно связанная с усилением виртуальных процессов и действий, способна усилить спекулятивный характер экономики, расширить сферу всякого рода «пузырей» и манипуляций, отвлечь ресурсы от сферы материального производства. Она породит новые деформации, если ее ключевым направлением не станет взаимодействие с реальным сектором экономики, с новыми технологическими укладами, с насущными задачами экономической модернизации России.

Наконец, формирование глобальных цифровых цепочек, о которых так часто говорят при анализе указанного процесса, способно подорвать технологическую, экономическую и общую национальную безопасность страны, поскольку снизит возможности национального контроля и позволит принимать решения в определенных центрах и в определенных целях -- благо, примеров санкционных действий хватает и в нецифровой экономике. Поддержание национального суверенитета как в политике, так и в экономике имеет для России жизненно необходимое значение и должно оставаться одной из важнейших системообразующих характеристик ее развития.

Таким образом, цифровая колея не такая однозначно позитивная, как может показаться на первый взгляд, и она способна завести в лабиринт, в котором можно и потеряться.

Подытоживая анализ разных колей, следует отметить то, что, конечно, надо учитывать в общественно-экономических процессах зависимость от предшествующего развития и воспринимать те содержательные выводы, которые формируются и накапливаются в ходе обобщения указанных процессов. Однако, во-первых, оценка колей и способов их учета может быть разной в зависимости от избранной системы координат; во-вторых, существует опасность псевдоколей, когда закономерностями начинают считать еще глубоко не закрепившиеся тенденции, к тому же часто внутренне противоречивые или конъюнктурные. Примеры такого рода были приведены в данной статье. А, следовательно, необходимо быть предельно осторожными и точными в проведении инвентаризации экономических колей -- тем более, когда речь начинает идти о теоретическом или практическом «встраивании» в такие колеи.

Литература

1. Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. -- М.: Фонд «Начала». -- 1997.

2. Аузан А.А. «Эффект колеи». Проблема зависимости от траектории предшествующего развития -- эволюция гипотез // Вестн.Моск. ун-та. Сер.6. Экономика. -- 2015. -- № 1. -- С.3-17.

3. Нуреев Р.М., Латов Ю.В. Россия и Европа: эффект колеи (опыт институционального анализа истории экономического развития). -- Калининград, 2009.

4. Hofstede G. Cultures consequences. -- 1980.

5. Цвайнерт Й. История экономической мысли в России. -- М.: Изд. дом ГУ ВШЭ. -- 2008.

6. Кульков В.М. Системный взгляд на российскую экономику // Мировая экономика и международные отношения. -- 2014. -- № 5. -- С.120-124.

7. Гайдаровский форум 2018: https://www.gazeta.ru/business/2018/01/17

8. Рейнерт Э. Реформирование России: раунд третий. Соревнование или сравнительное преимущество? // Эксперт. -- 2010. -- № 36. -- С.19-22.

9. Пороховский А.А. За и против «рыночной колеи» России в XXI веке // Экономическое возрождение России. -- 2016. № 2. -- С.98-103.

10. Ходжсон Дж. Социально-экономические последствия прогресса знаний и нарастания сложности // Вопросы экономики. -- 2001. -- № 8. -- С. 32-45.

11. Евразийская политическая экономия: Учебник / Под ред. И.А. Максимцева, Д.Ю. Миропольского, Л.С. Тарасевича. -- СПб: Изд-во СПбЭУ. -- 2016.

12. Эллман М. Что исследование переходных экономик дало мейнстриму экономической теории // Вопросы экономики. -- 2012. -- № 8. -- С. 98-121.

13. Кульков В.М. Постиндустриализация или новая индустриализация? // Проблемы современной экономики. -- 2014. -- № 3. -- С.54-69.

14. Толкачев С.А. Реиндустриализация в США: канун неоиндустриального уклада? // Экономист. -- 2014. -- № 10. -- С.86-89.

15. Цифровая Россия: новая реальность. Digital / McKinsey. -- 2017.

16. Юдина Т.Н., Тушканов И.М. Цифровая экономика сквозь призму философии хозяйства и политической экономии // Философия хозяйства. -- 2017. -- № 1. -С.193-201.

Размещено на Allbest.ru