Экономический гнозис: от заблудшего отвлеченного теоретизирования к адекватному воззрению на реальность

Размещено на http://www.allbest.ru/

экономический гнозис: от заблудшего отвлеченного теоретизирования к адекватному воззрению на реальность

Осипов Ю.М. Осипов Юрий Михайлович - д.э.н., профессор, директор Центра общественных наук при МГУ, член Союза писателей России, Заслуженный деятель науки Российской Федерации.

Есть на свете, судя по всему, экономика, как и есть, согласно тому же университетскому гнозису, экономическая теория, она же теоретическая экономия, бывшая до недавнего времени широко распространенной политической экономией.

В самом по себе научном теоретизировании нет ничего плохого: абстрагированное от текущей конкретности, парадигмально целостное, логично построенное, модельно внутри себя согласованное и щедро оснащенное загадочными терминами и понятиями, теоретическое знание вполне способно послужить обобщенному отражению реальности в головах людских, как и ее когнитивной экспликации, столь необходимых для реализующегося в культурной среде размышляющего и практического сознания.

Теоретизировать вообще можно и даже весьма полезно, обращаясь и к той же экономике, раз она есть и играет колоссальную роль в жизнеотправлении человека. Онаученный веком Просвещения разум дал свой ответ на эту возможность и эту потребность, создав обширную область теоретического знания -- экономического.

Покорился ли при этом экономический онтос онаученному экономическому гнозису, -- большой вопрос. И вопрос этот совсем не случаен, ибо в экономическом гнозисе мы находим всё… кроме… достаточной его адекватности… экономическому онтосу, не говоря уже о наличии в рассматриваемом значении необходимой когнитивной ясности.

Что мы имеем в объемном, практически безграничном, теоретическом знании? Десятки определений той сферы онтоса, которая впопад и невпопад называется «экономикой» -- от «домоводства» до «оптимального использования ограниченных ресурсов»; немалое число собственно экономических теорий (концепций, модельных построений), ни одна из которых не отвечает требованию необходимого ее соответствия реальности и потребной для этого смысловой полноты; бесчисленное количество частных (элементных) определений, трактовок, восприятий -- всего, чего угодно, крайняя неопределенность, если не полная невозможность, практического использования теоретических изысков в оценочной и конструктивной деятельности.

Сегодня можно с достаточной степенью уверенности говорить, что экономический гнозис, основанный на сциентизме, физикализме и материализме, включая безудержную его математизацию, не удался: он даже не в кризисе, а в последовательном и, надо полагать, уже необратимом самоотрицании!

Мы не будем здесь заниматься разбором хорошо известных теорий, «ловить» их на противоречиях, мифах и попросту несуразностях; адепты прочно утвердившихся в ученом сознании теорий в любом случае останутся их непременными сторонниками, ибо онтологическое соответствие теорий фактическим реалиям не очень-то входит в число увлеченно решаемых этими адептами дидактических и «дискуссионных» задач.

Ларчик тут открывается довольно просто: теории создавались более всего не как онтологические, а как… идеологические, не как адекватные реальной реальности, а как по отношению к ней либо апологетические, либо, наоборот, критические («разносные»), либо просто абстрактно-логические («красивые», «игро-бисерные»), а само соответствие теорий описываемому ими предмету никогда не выходило на передний план.

Разумеется, экономический гнозис вылился в определенную словесно-рассудительскую культуру, заимевшую весьма богатый словарно-категориальный запас, служившую верой и правдой любым ученым и экспертным размышлениям и дискуссиям по поводу вроде бы экономического онтоса, а более всего -- самого же этого экономического гнозиса.

Итак, онтос -- один (или такой), а вот гнозис -- другой (не такой), что имело результатом: гнозис -- один (такой), а онтос, естественно -- другой (не такой)!

Чем же исследовавшийся онтос роковым образом отличался от исследовавшего его гнозиса. В противоположность гнозису, стремившемуся к логике, строю, механике, модели, системе, онтос был всегда и везде менее всего физическим, материальным и механико-системным, а более всего метафизическим, идеальным, даже и хаосно-бессистемным.

Здесь надо, правда, решительно уточнить, что же есть на самом деле экономика, обратившись ко вполне сакраментальному вопросу: «Что же есть собственно экономическое в экономике?».

Нет, вовсе не блага, не продукты, не орудия и предметы труда, не труд, не земля, не ресурсы, даже не производство благ и их потребление, даже не люди и не их отношения по поводу владения благами, их производства, распределения и потребления, даже и обмена этими благами, ибо все это есть то, что реально… попросту… есть, -- и никакой собственно экономической смысловой нагрузки на себе и в себе не несет.

Когда-то, в Древней Греции, под «экономикой» можно было понимать и «домоводство», но сегодня, господа, сегодня… какое-такое «домоводство» у той же Федеральной резервной системы, у государственных бюджетов или, к примеру, у какого-нибудь сберегательного банка? Или у тех же «Рено» или «Уралмаша»? Может, у «Роскосмоса», «Атоммаша» или у «Роснано»? Разве их деятельность и впрямь домоводство?

Под «экономикой», конечно, можно понимать всё, что угодно: хозяйство, производство с потреблением, богатство, организацию, управление, то же домоводство, но вопрос об экономической сути экономики остается при этом все равно открытым!

Экономическое в экономике: что же это? Ясно, что это какое-то качество, свойство, характерная черта, знаковая компонента. Что-то, наверное, не физическое, не материальное, не вещественное, ибо это что-то присуще всему выше перечисленному, вполне и материальному, вещественному, предметному -- следственно, это что-то имеет какую-то уже иную природу -- духовную, идеальную, эфирную. Предположение это тем более обоснованно, что в экономике, какой мы ее знаем, на переднем плане все-таки не предметы, не вещи, не люди, не отношения и т. д., а… особого рода оценочный счет-расчет -- денежно-ценовый, причем творящийся в сознании, в уме, через посредство голых цифр, не обозначающих ничего, кроме самих себя, но зато участвующих в образовании функциональных экономических чисел, величин, количеств, масс -- вполне значимых и вполне работоспособных.

Экономический гнозис в лице той же политической экономии давно уже это заметил, указав на абстрактные феномены денег, оценок, цен, столь применяемые в экономике и конституирующие такие не менее замечательные феномены, как капитал, доход, кредит, ссудный процент, инвестиции. Заметил и обобщенно обозначил, пусть только в русском звучании -- стоимостью!

Дальше -- больше: экономический гнозис эпохи расцвета политической экономии, еще не отошедшей от философии и даже метафизики, подметил субстанциальный характер стоимости, ее сущностность, даже и нематериальность, как и некоторую ее отстраненность от всего остального -- нестоимостного, заметную от него самостоятельность и даже независимость. Была сделана также попытка объяснить природу стоимости, обнаружить ее субстанцию, конечно же, сделать это по тогдашней моде -- физикалистски, материалистически, чуть ли не вещественно. Было введено в объяснительное действо и… отношение (отношение того же товарообмена), что стало значительным, хотя и не решающим, экспликативным вкладом в экономический гнозис.

Торжествовавший тогда сциентизм не позволил признать главное, а именно -- признать за самой стоимостью… субстанцию, конечно же -- нематериальную, духовную, идеальную, эфирную, еще и счетно-цифровую, еще и осознаниенную, еще и ноосферную, еще и… трансцендентную!

Такое признание, вполне и судьбоносное, совершил уже постнаучный гнозис в лице той же философии хозяйства, не чуравшейся ни духовности, ни идеальности, ни ноосферности, ни трансцендентности. Именно философия хозяйства признала и утвердила самое экономическое в экономике -- субстанциальную стоимость, или стоимость как саму себе субстанцию, а вслед за этим и обозначила наличие экономического, т. е. стоимостного («обостоимостного»), хозяйства -- уже как следствия доминирования в нем стоимости, стоимостной субстанции, субстанциальной стоимости.

В самом простом, начальном и легко замечаемом виде стоимость проявляет себя как простая товарная оценка -- в товарообмене с участием оценочного товарного и творящего тоже сознания. Но с появлением денег, способных существовать и вне товарообмена (накапливаясь, кредитуясь, инвестируясь), а также исходить на хозяйство сверху, из центра (центров), стоимость стала выглядеть уже не просто оценкой (ценой), но и действительной субстанцией (уже как бы «массой»).

Долгое время стоимость виделась пытливому глазу не более чем принадлежностью «хозяйственного низа», производительно-обменного базиса, непосредственно жизнеотправительных (бытовых) реалий, а потому и воспринималась как вспомогательный посредник в гуще нестоимостных вещей, событий, отношений и процессов.

Однако с появлением и нарастанием торгового и ростовщического капиталов, представлявших собою уже работавшую на себя стоимость, посредническая роль стоимости все более дополнялась организаторской и, скажем так, господской ролями; стоимость как бы отделялась от непосредственного хозяйственного процесса, все более возвышаясь над ним в качестве управленческо-эксплуататорской надстройки. С развитием же производительного капитала, банковского дела и денежно-финансовой сферы отрыв стоимости от хозяйственного базиса еще более усилился, но при этом усилилась и зависимость хозяйственного базиса от стоимостной надстройки. В итоге стоимость установила полное господство над хозяйственной жизнью: «экономика снизу» (от бытия), перестав быть существующей от себя и для себя экономикой -- с производимой ею «внутренней» стоимостью, стала «экономикой сверху», созидаемой «внешней» для нее стоимостью, уже целостно этой стоимостью производимой и ради этой стоимости существующей.

Не стоимость для экономики, а экономика для стоимости, не говоря уже о хозяйстве, жизни, всём человеческом бытии, которым ничего не оставалось, как подчиниться возвысившейся над ними и уже от себя самой хозяйствовавшей стоимости.

Экономика, оставаясь экономикой, обратилась вследствие этого в… монетарономику, финансомику, «вэльюномику» (от Value -- стоимость, ценность), перейдя от «экономики со стоимостью» к «экономике под стоимостью», чему сильно поспособствовали освобождение денег от самих же себя из-за отмены золотого денежного стандарта и высвобождение цен из самих же себя вследствие глобализации (обезграничивания) экономики.

Деньги и цена -- две неразрывные ипостаси стоимости. Оденеженные цены и оцененные деньги! Они же и реальные представители субстанции стоимости, или же стоимости как субстанции, бытующие в головах людских, в сознании, в ноосфере -- как дух, как мысль, как идея, как память, выражаясь лишь в цифрах и числах, специально для этого предназначенных -- договорных, как раз чисто стоимостных, счетно-расчетных, но никак не материальных, не вещественных, не предметных.

Золото само по себе -- никакая не стоимость, оно нагружается последней только в товарном, обменно-оценочном акте, в счетно-расчетном процессе, в среде оцифрованной по-особому -- экономически -- реальности, при исполнении золотом денежного и ценового заданий; ни труд, ни полезность, ни энергоемкость, ни что либо другое -- тоже сами по себе никакие не стоимости, -- стоимостную нагрузку они получают от оценочной акции, осуществляемой вполне субъективно и предвзято оденеженным сознанием.

Не стоимость от чего-либо, даже от тех же денег и цен, а что-либо, включая деньги и цены, от стоимости, которая есть не что иное, как особого, вполне и трансцендентного, рода счетно-решающее устройство, сидящее в головах человеческих и непрерывно работающее, награждая деньги и товары рассчитанной этими головами ценностью, превращая их в носителей самой себя.

Не товар задает цену самому себе, а именно стоимость задает эту ценность -- через человека, или же человек через стоимость задает товару цену. Деньги не сами по себе воплощение и знак стоимости, а лишь через оценочное, еще и договорное, действие на них -- на деньги -- экономического человека, а сами деньги вовсе не вещь, которая лишь их -- денег -- носитель, а навешанная на них и всеми признаваемая… цифра!

Товар о себе как товаре ничего не знает, всё о товаре знает лишь человек, да и то, признаем, не всё, и этот человек знает ему -- товару -- цену, хотя и, признаемся, не очень-то и знает; деньги не знают ни то, что они деньги, ни своей оценочной значимости -- это опять же знает, да и то не полно, только человек -- участник непрерывного экономического действа.

Стоимость -- идеальная, знаниевая, оцифренная субстанция, вложенная в головы человеческие и делающая там свое оценочное дело. Всё, что подлежит товарно-денежной оценке, оценивается человеком с участием сидящей в его же сознании стоимости, выраженной, повторяем, особого рода социальной цифрой. Сознание сходится с сознанием, цифра с цифрой, число с числом, оценка с оценкой -- и является искомая оценивающими сознаниями оценка, она же и цена (товара или денег, все равно). Всё так или иначе получает свою цену, -- одновременно вольную и подневольную, однако всегда нарочито взаимоприемлемую, учитывающую также другие цены -- союзные, соперничавшие, предшествовавшие, возможные в будущем, -- и выходит целый мир цен, оценочное пространство, ценовое поле, где каждая цена -- погуляв, попрыгав и потолкавшись -- получает какую-то приемлемую для всеобщего экономического процесса величину.

Цена, как и любой другой экономический (стоимостной) параметр, может быть любой, но не какой угодно: цены согласуются через сознание с другими ценами, даже и со всем миром цен, который вовсе не масса разбросанных по миру цен, а их взаимоувязанная совокупность -- не вольная вовсе, но и жестко не предопределенная -- подвижная, дышащая, живая!

Экономику, насыщенную стоимостью и оснащенную стоимостными параметрами, вовсю гнездящимися в головах людских и там между собой оживленно играющими, можно сравнить (только сравнить!) с мозгом, сознанием, ноосферой, даже и с мирозданием, как и, возможно, с той же наносферой. Экономика не механизм, не организм, даже не отчетливо выраженная система -- настолько всё в экономике сложно, неопределенно, хаотично, -- это, скорее, бескрайнее энерго-информационное поле, подвижное облако, необъятное море, в общем -- бездонная переменчивая среда, сфера, бездна!

Такова экономика в прямом себе соответствии -- экономика как экономика!

Однако экономика встроена в хозяйство, в производство и потребление благ, в реальную жизнь, даже и в земную и космическую природу, а потому она, отражая собою и в себе весь этот безбрежный контекст, ловко сообразуется с ним, соответственно ему распределяясь, структурируясь, функционируя, ему повинуясь и над ним же довлея.

Стоимостная субстанция сочетается («брачуется») с контекстом, его на себя принимает и через себя пропускает, становясь контекстной, или же реальной, субстанцией. Виртуальная экономика дополняется и обогащается самой что ни на есть реальной реальностью, включая и многую ирреальность, что и позволяет экономике стать и реальной экономикой, не теряя при этом своей естественной и неизбывной виртуальности.

Виртуальность, или виртуальная реальность, сходится в экономике с реальностью как таковой, что придает экономике не только необходимую ей адекватность относительно контекста, но и потребную ей реалистичную обустроенность (каркасность). Виртуальная стоимостная информационность совмещается в экономическом процессе с нестоимостной контекстной информацией, в результате чего возникает единое, хоть и противоречивое, информационное поле -- как раз экономическое (экономо-контекстное), которое, собственно, и есть действующая в реальности экономика.

Стоимость, входя в контекстную реальность, проникая во все ее поры, себя феноменально уточняет, выступая уже в обоснованном текущей реальностью конкретном воплощении: в виде скорректированных реальностью по ценности и количеству («массам») денег: в виде сообразованных между собой, хотя и весьма своевольных, цен; в виде воспринятых воспроизводственной реальностью капиталов, инвестиций, кредитов, ссудных процентов и т. п. чисто экономических «штучек».

Экономика -- бескрайняя энерго-информационная сеть («мозг»), в которой узелковыми элементами («нейронами») служат люди -- экономические человеки, а нейросгущениями -- людские институты, а сама сеть представляет собой стоимостным образом обустроенный социум -- экономический социум. В такой сети полно разных управленческих центров -- как обеспечивающих экономическую сеть своим управлением, так и обустраивающих ее, и опекающих, мало того -- над нею еще и властно довлеющих.

Экономика, как и социум, управляется и самоуправляется, она имеет свой институциональный скелет, но при этом и реализует свой фундаментальный, восходящий как раз к стоимости, произвол, ограничиваемый не так законами и моралью, как… самим же собою: произвол на произвол и… вдруг… кое-какая… мера, конечно же -- экономическая (количественная, числовая).

Экономика -- самостоятельное и в принципе самодостаточное энерго-информационное поле, способное к самоорганизации. Виной всему тут люди, умы, сознание, ноосфера. Но также и стоимость -- это величайшее изобретение-достижение хозяйствующего человечества (слава финикийцам -- если не первым, то самым выдающимся экономистам всех времен, народов и цивилизаций!).

Стоимость возникает (генерируется) и реализуется (воплощается) только в произвольном движении хозяйственных сознаний, она оттуда, там и туда -- от экономики, в экономике и на экономику, -- и заместить стоимость нечем, как и сработать за стоимость никому и никак нельзя: стоимость -- волшебство, это некое иномирье, не подлежащее ни замене, ни обезоруживающей разгадке, ни ловкому воспроизведению!

Стоимость -- causa sui, сама себе причина; она сама всё считает и сама всё стоимостное за себя же решает, ибо сидит она в головах людей, бытует в сфере сознания, там и реализуется; но при этом ни одна голова, ни одно конкретное сознание, ни одна субъективная сила не могут ни подменить собою стоимости, ни овладеть ею, ни выбросить стоимость на свалку; все экономические субъекты заняты стоимостным счетом-расчетом, все принимают те или иные стоимостные решения, но… именно все, а не кто-нибудь один-единственный -- сразу и за всех! Стоимость -- causa sui, сама себе причина, но… только в работе и через работу всего стоимостного энерго-информационного поля в целом!

Почему так? А по той простой причине, что стоимость есть осознаниенное отношение, что она является из этого отношения, а в ракурсе общества -- из всего мира осознаниенных отношений. Стоимость является как бы из… пустоты, из ничего, из бездны, то бишь из межсознаний, в диалоге сознаний, -- и межсознание это, как и этот диалог оценивающих сознаний, никакое внешнее сознание заменить не может, тем более уж для всех межсознаний сразу.

Вот откуда стоимостная воля со своим стоимостным произволом, вот откуда и своеволие всей экономики, ее самостоятельность и самодостаточность, хотя и не абсолютные, ибо сознание на то и сознание, чтобы не оставлять экономику с ее стоимостью в покое, в абсолютности, в чем, кстати, экономика вовсе и не нуждается.

Сознание не отпускает от себя экономики, -- и не только по причине ее -- экономики -- им -- сознанием -- производства, как, собственно, и всего хомотворного вокруг экономики контекста, -- а и вследствие потребности, исходящей уже от самой экономики, нуждающейся в непосредственном участии сознания в ее -- экономики -- самореализации.

Вся экономика во всем ее взаимодействии с контекстом, во всей своей реализации -- плод (продукт) сознания, разумеется, с учетом влияния на сознание, его решения и действия и всего несознательного, или, выражаясь иначе -- объективного, внешнего, экзогенного.

Экономика -- плод (продукт) не просто сознания, а общественного сознания -- не просто людских голов (сознаний), а неисчислимой массы голов (безграничного общего сознания), что предполагает неограниченное пространство реализации, ее непрерывный поток (течение), как и нескончаемое своеволие.

Сознание, конечно -- не экономика, а вот экономика -- сознание!

Именно сознание продуцирует экономику, мало того, оно ее и организует, причем так, что волевая организация сочетается непременно с вольной и невольной самоорганизацией.

Не будет никаким преувеличением заявить, что сознание и есть фундаментальный онтос экономики: не блага, не продукты, не ресурсы, не средства производства, не орудия труда, не сам труд, а именно сознание -- как таковое и как экономически обустроенное.

Вот почему экономика -- не механизм (не машина), не организм, даже и не выраженная -- вполне, так сказать, системно -- система. Это -- мир, сфера, среда, для которой характерны какие-то свои алгоритмы бытия, организации, воспроизводства, -- как раз весьма далекие от механических, биологических и собственно системных.

Облако -- оно и есть облако; море -- оно и есть море; стихия -- она и есть стихия!

Неопределенность, пустоты, разрывы, люфты, «рывки», «шатания», колебания, а соответственно -- разности, неравенства, неравновесия, несоответствия, в общем -- анархия! Которая как раз и есть «мать порядка», но… порядка, увы… без порядка, или неупорядоченного порядка, или порядкового беспорядка, -- это уж как кому нравится!

В основании экономики, при всей внешней ее упорядоченности, не порядок вовсе, а… хаос! Да-да, самый настоящий хаос, вполне и бездный. Иное дело, что хаос этот никогда не остается адекватным самому себе, ибо жизнь, бытие, хозяйство, даже и само сознание, будучи в основе негентропийными, синергетическими, никогда не доводят реальную ситуацию до подлинного хаоса.

В экономике реально реализуется не космос -- как явная противоположность хаоса, а то, что принято сейчас называть хаосмосом -- не хаос и не космос, а нечто среднее, уходящее от хаоса и не доходящее до космоса.

Хаосмос -- не только преодоление хаоса, но и его -- хаоса -- творение! Хаос, о котором речь -- хаос творящий -- сознаниевый, ноосферный, «умный». Именно из хаоса посредством аттракторского действия сознания, ноосферы, трансцендентности рождается хаосмос, а вместе с ним и особого рода воспроизводственный для экономики «порядок». И «порядок» этот всегда уходит обратно в хаос, чтобы возродиться в нем и от него уже в ином порядковом образе. От порядка к порядку идет экономика, а лучше сказать -- в рождающемся постоянно и постоянно умирающем упорядочивающем процессе движется экономика -- через хаос, с его участием, с его помощью!

Нет того правильного порядка, который априорен экономике и которого она должна непременно достигать; нет и того правильного порядка, который экономика обязана достигнуть и ему непременно следовать; всё тут стихийно, самодеятельно, «авосьно» -- и тот «порядок», который оказывается реально в экономике достигаемым, вовсе и не порядок, а всего лишь его подобие, образ, метафора!

Экономика -- мир игровой, импровизационный, вариабельный, калейдоскопический, хотя он и не чужд устоев, норм, правил, но как раз таких, которые не мешают его непременной и в общем-то чудесной хаосности.

В экономическом мире нет никаких априорно заданных параметров вроде постоянных величин, обязательных соответствий, незыблемых мер, нет и каких-то «предумышленных» имманентных законов! Полное как раз там беззаконие с безудержным произволом, хотя при этом и произволом умным, думающим, сообразительным, что не мешает ему бывать и глупым, и безрассудным, даже и безумным. Вообще произвол этот -- вовсе не такой уж и произвол -- ибо он ведь не сам по себе, а в обстоятельствах, его лимитирующих, да и, встречаясь повсюду с самим собою, вынужден он и сам себя -- хоть и произвольно -- умеривать.

Экономика -- игра! Вверху -- сплошная и беззастенчивая (финансовая); ниже -- ограниченная, сдержанная (инвестиции, кредиты); внизу -- умеренная, осмотрительная (производство ведь).

Экономику нельзя загнать ни в какое модельное ложе -- оно немедленно оказывается прокрустовым. Экономика -- сама себе ложе, вовсе и не прокрустово! Она сама деловито и в то же время опрометчиво прокручивается, расширяясь и сужаясь, сосредоточиваясь и расстраиваясь, приобретая и теряя. Изворачиваясь и выворачиваясь (кризисы ведь)!

Экономическую организацию, пока экономика экономически необходима, ничем не заменить! Причем организация эта не просто стихийно-анархическая, она еще и трансцендентная, что означает, что она полна неизвестности, тайны, темноты с пустотой. «Черные ящики», «черные дыры», «черные зоны» -- всё это крипто-ниши, хотя все они вовсе и не «черные», а вовсю и «светлые», точнее -- никакие! И что занятно: там-то, в этих крипто-нишах, всё главное в экономике как раз и решается! Ничего не поделать: затейливое общественное сознание, полная загадок ноосфера, насквозь трансцендентное бытие!

Экономическая организация, -- при всей своей внешней явленности, -- организация в значительной, если не в решающей, мере конспиративная -- как сознательно конспиративная, так и бессознательно, или же объективно. Кто из субъектов, к примеру, бывает сильно уверен в правильности принятого им скрытно решения, какими могут для него оказаться последствия этого решения, что вообще будет вокруг данного субъекта завтра, а что есть сегодня, а что было… э-э… вчера? Тотальная неизвестность -- лучшее обоснование конспиративности экономики, что подтверждают и неизбывная вольность параметров, и неукротимость происходящих процессов, и неоднозначность возникающих состояний, и загадочность таящихся сущностей, и своеволие всей экономической реальности в целом.

Экономика реализуется, движется, организуется, -- как и всё бытие, вся жизнь, всё хозяйство, вся история -- согласно трем основным акционным потокам: 1) «человеческому ходу», или управленческим действиям людей, субъектов, конкретных хозяйствующих сознаний; 2) «ходу вещей», или возникающим стихийно ситуациям, процессам, тенденциям, что осознается действующим сознанием как нечто объективное, самовольное, синергетическое, на что хозяйствующее сознание пытается непременно реагировать, даже и влиять; 3) «ходу неизвестности», или внезапным событиям, никак в общем-то сознанием не предусматриваемым, обычно застающим хозяйствующее сознание врасплох и лишь апостериорно им осознаваемым -- как что-то уже совершенно конспиративное, таинственное, трансцендентное, с чем можно только считаться и к чему можно только приспосабливаться -- при условии преднамеренного выживания.

Отсюда следует, что мир экономики -- действительно… мир, а не какая-то там система, мало того, мир настолько неопределенный, беспредельный, своевольный, что такое метафорическое определение, как мир-сумятица, вполне для него подходит, разумеется, с долей акцентированно преувеличенной образности.

Каждый субъект собою управляет, как и с неизбежностью управляется извне, хотя бы окружающей обстановкой, общим контекстом. Каждый субъект стремится управлять этой окружающей обстановкой, даже и большим контекстом, что удается не всем субъектам, да и с разной степенью удачи. Разумеется, есть субъекты, способные сотворять и контролировать в своих интересах большие экономические (и иные тоже) пространства, подолгу и даже с эффектом ими управляя. Это, безусловно, центры управленческой мощи -- как чисто сетевые, так и иерархические (пирамидные). Есть даже субъекты, способные оказывать целеположенное влияние на устройство, состояние и движение экономики в целом, не исключая и мировой. Но при этом все равно нет и не может быть ни одного центросубъекта, вроде некоего мира-плана, способного управлять всем экономическим миром, еще и заменяя своим управлением самоуправление самой экономики.

Чего не может быть, того быть и не может!

Экономика -- социум, сознание, ноосфера, целый мир -- мир живой, живущий и живучий, мир действующий, думающий, самоорганизующийся. Установить тотальное управление этим миром -- значит ликвидировать сам этот мир, уничтожить стоимость, убрать саму экономику!

Влиять можно, помогать можно, мешать можно, гадить можно, а вот тотально управлять -- исключено!

Так вот и бытует экономика, управляясь и самоуправляясь, представляя собой не что иное, как… «море-окиян», насыщенный особой субстанцией -- стоимостью; обладающий мириадами агентов -- мелких, средних, полусредних, больших, гигантских; производящий по номенклатуре и количеству необозримую продукцию; выводящий всякое качество и исчисляющий любое количество; вибрирующий, волнующийся, шумящий, а в какой-то момент и возмущающийся, и бурлящий, и неистовствующий -- разрушающий, смывающий, поглощающий.

Сравнение экономики с «морем-окияном» -- самое, пожалуй, удачное из сравнений, ибо иллюстративно отводит раз и навсегда усталый ученый ум от всего механического, организменного, системного! Тут ведь больше всяких стихий и глобальной вообще стихии, чем систем, устройств и порядков, хотя есть и механизмы, и организмы, и устройства, и системы, и порядки, но… не они, не эти последние отражают адекватно общую картину экономики, а совсем другое -- как раз то, что близко метафорическому «море-окияну»!

Вот те же кризисы -- неприятная для экономики «вещица», но… разве может самодеятельная (как целое) экономика обойтись без кризисов -- этих болезненных, одновременно разрушительных и созидательных состояний-переживаний? Нет, не может! Кризис -- норма для экономики, хотя и аномальная норма, парадоксальная. А разве развитая, а ныне уже и суперразвитая, экономика не могла не впасть в конце концов в состояние перманентного, пусть и прерывисто и калейдоскопически проявляющегося, общего кризиса, мало того, попросту и стать по своему качеству… кризисной (беспокойной, турбулентной, занозистой)? Нет, не могла! Общая кризисность экономики, пусть и волнообразно и дискретно проявляющаяся, а иной раз почти и исчезающая -- после какой-нибудь большой «благотворной» войнушки, -- столь же теперь обычная норма для экономики, как когда-то стали нормой для экономики ее периодические кризисы. Были-были разные по физиономиям и действиям периодические кризисы, а потом взяли, да и перелились в один большой хронический кризис -- вот, собственно, и всё!

Базисная причина кризисности экономики одна -- сама экономика, точнее, -- стоимость, как раз уже надстроечная, самостоятельная, властная. Стоимость, она же экономическая надстройка -- хозяйственная виртуальность -- «хочет» одного, а экономический базис -- хозяйственная реальность -- «хочет» при этом другого; здесь бытует фундаментальное, вполне и злостное, противоречие -- как раз между базисом и надстройкой; для стоимости, в особенности своевольной, «незолотостандартной», всегда всё ясно: чем больше ее накопления с доходами, тем лучше для владельцев стоимости; хозяйственная реальность может какое-то время на этот бесцеремонный запрос стоимости и ее адептов адекватно отвечать, а в какой-то момент уже и не может: наступает остановка, случается перерыв, как раз для того, чтобы реалиям, да и самой стоимости, измениться, перестроиться, перевоплотиться.

Да, кризис -- это насилие, а кто и что без насилия вдруг начнет круто меняться, да и куда? А ведь кому-то и чему-то надо попросту уйти, куда-то во что-то перетечь, куда-то прыгнуть, стать совсем другим, а то и насовсем исчезнуть. Как всё это сделать, какой силе, если не кризису и не через кризис?

Что касается перманентного кризиса, то тут уже не любезное противоречие между стоимостью и экономикой, как и между виртуальной экономикой и реальным хозяйством, а самый настоящий конфликт между ними, точнее, не конфликт даже, а хроническая несоответственность -- с одной стороны, своеволие неостойчивой и переменчивой стоимости (оторвавшейся, отчудившейся, как бы порхающей над реальностью, неуловимой), а с другой -- своеволие быстротекущей и сверхпеременчивой хозяйственной реальности (высокопроизводительной, высокотехнологичной, инфоратической, обновленческой, инновационной, «мгновенистой», «моментистой», текучей, как бы и летучей).

Стоимостная, она же теперь и финансовая, надстройка -- сама по себе, а хозяйственный, он же производительно-потребительный, базис -- сам по себе. Вовсе не разделенные, наоборот, накрепко переплетенные, но зато в разные стороны смотрящие и в разные дали устремленные, хотя и не настолько, чтобы не сходиться между собой -- как бы и случайно -- в едином экономико-хозяйственном раже -- как раз в обстановке и посредством перманентного кризиса экономики, что то же самое -- уже хронически кризисной (беспокойной, несуразной, абсурдной) экономики.

Экономика издавна была и пока существует как стоимостное хозяйство. В один прекрасный момент возникла теоретическая экономия, призванная разработать и утвердить научно обоснованный экономический гнозис. Возникли разные концепции, они же теории. Единой теории так и не сталось. Что-то у науки довольно получилось, а что-то нет, а главное -- не получилось адекватного экономическому онтосу единого экономического гнозиса. Разные в науке бытуют подходы, методологии, построения, модели, теории. И это-то всего более и смущает: экономическая-де культура возникла и есть, но это культура… как бы ради самой экономической-де культуры, а не ради собственно экономической реальности!

Всё дело тут, на наш взгляд, в том, что сама экономическая реальность вовсе не так уж онтологически научна, как это полагает до сих пор торжествующий в университетах сциентизм, а потому она не подлежит лишь и, тем более, строго научному отображению, -- она нуждается в более насыщенных смыслами онтологическом и гносеологическом подходах.

Что поделать, ежели вокруг в экономике метафизис со своими смыслами, дух со своей идеальностью, трансцендентность со своей тайной!

Теоретическая экономия не смогла решить поставленной перед самой собою гносеологической задачи, натолкнувшись на собственную априорную условность, парадигмальную узость и познавательную поверхностность, на собственные гносеологические ограничения, -- и, надо полагать, время такого рода теоретизирования ушло (недаром же наука устремилась от глубокомысленных теорий к «прикладнухе», информатике и технологике), что и льёт воду на мельницу уже не теоретического знания, а обобщающего смыслового воззрения, которым как раз и «грешит» та же философия хозяйства.

Экономика, повторяем, не дом, не машина, не организм, даже и не система, это -- «море-окиян», еще и конспиративный, загадочный, трансцендентный, тайный!

экономический генезис деньги стоимость

P.S. О тайне экономики

Экономика -- бытие, часть бытия, образ бытия!

Она несет в себе всё, что характерно для бытия вообще -- явленность и неявленность, видимость и невидимость, знаемость и незнаемость.

Как и сознание, экономика многосферна (многослойна): как то же сознание сочетается с бессознанием и, что особенно важно, со скрытым от сознания подсознанием, а то и иносознанием, так и экономика -- она тоже кое с чем из неявного органично сочетается: с той же глубинной субэкономикой, даже, наверное, антиэкономикой, а то и со сверхэкономикой, может, попросту и с какой-то неэкономикой.

Есть мир, а ведь есть и антимир, к которому естественная наука, она же физика, только-только не без опаски подбирается, вынуждая себя и свой предмет существенно пересматривать -- как раз в сторону метафизиса и метафизики!

Наиболее интересно то, что экономика (хозяйство со стоимостью, стоимостное хозяйство, хозяйствующая стоимость) реализуется как целое не только и не столько поверхностно (феноменально), логически и системно, сколько глубинно (ноуменально), алогически и бессистемно. Экономика реализуется вроде бы сознательно, но и бессознательно тоже, мало того -- ино-сознательно (сверх- и под-сознательно). Вот что важно!

Экономика имеет некое скрытое внутри себя, но открытое для внешней информации, поглотительно-творческое чрево, в котором и происходит выработка собственных, обычно называемых объективными, хотя лучше бы их величать просто имманентными, или -- на крайний случай -- эндогенными, «решений», в том числе и тех, которые кажутся образованному ученому уму чуть ли не закономерностными.

Для части экономики, может, это и так -- закономерно-де обусловленными (хотя бы просто повторяющимися), но в основе все-таки более импровизационными, следственными, обстоятельственными, а потому и более всего уникальными -- внезапно-единственными, чем априорно и правильно, да еще и «законодательно», предположенными. У экономического чрева нет никаких заведомых установок, непреодолимых рабочих ограничений и обязательных итогов.

Такова она -- экономика -- податливая и упрямая, покорная и непокорная, доступная и скрытная, любезная и злая, влекущая и отталкивающая!

Самостоятельная, хотя и вовсю управляемая -- до некоторых, совершенно и непредсказуемых, пределов!

Всё основное в экономике вершится как раз там -- в экономической преисподней, в этой «черной бездне», для которой не существует ни аристотелевской логики, ни пифагоровской математики, ни архимедовской инженерии, ни тем более какой бы то ни было морали.

Ученым людям кажется, что экономические агенты вовсю ошибаются, часто принимают неправильные решения, вообще плохо себя ведут, не слушаются их -- всезнающих ученых, не внимают востроглазым экспертам, а потому-де в экономике сонмы проблем, разные там кризисы и неизбежные крахи, не говоря уже о таких последствиях экономического хозяйствования, переплетенного с научно-техническим прогрессом, как истощение и уничтожение природы; избыточная продуктивность в сочетании с гигантскими потребительскими излишествами; непомерная искусственность человеческого бытия; неукротимая фиктивность производства и потребления; ужасающая фиктивность самой экономики; реальная для человечества угроза самоуничтожения.

Можно подумать, что экономика тут не причем, -- однако заявим во всеуслышанье: причем, причем, да еще как причем! Если б не экономика со своей нечеловевечески человеческой стоимостью, никакого бытийного прогресса вообще не было бы: именно экономика дала практическую заинтересованность креаторов и новаторов в прогрессе и великолепный способ привлечения и эксплуатации рабочего (читайте -- рабского!) труда, включая и управленческий, и инженерный, и ученый!

Остается ответить на вопрос: где же она -- эта экономическая бездна, разумеется, кроме того факта, что она в самой экономике? А она как раз там -- в сознании, в головах людских, в ноосфере! Ей попросту более и негде быть!

Сознание -- вовсе не какое-нибудь «хухры-мухры», это, знаете ли -- сфера, целый мир с целым антимиром, бездна, «внутри» которой, лишенной «пространства-времени», и располагается экономика с ее сакраментальным достоянием -- стоимостью, тоже лишенной «пространства-времени», -- так что всё там, в этом темном мире сознания, именно там всё и может быть, даже и лукавая экономика со своей неуловимой экономической бездной!

Вот она -- тайна экономики!

А что же при этом сознательное управление экономикой? Да ничего, оно не только не мешает тайне, а в тайне и пребывает, через нее реализуется, ее -- тайну -- лишь убедительно подтверждая. Тайна в экономике есть, и управление тоже есть, и, само собой, «черт знает что» тоже есть!

Укротить насовсем экономику вроде бы можно, хотя и, в общем-то, нельзя, сделать это, конечно же, нельзя, хотя, вообще-то… можно, а главное -- не надо!

Что может быть лучше, умнее, трудолюбивее, изобретательнее, хитрее, беспощаднее, совершеннее экономики, разве лишь информативно-кибернетивная техномика, так это еще в будущем, хотя, видно, и в весьма уже близком?! А пока вот экономика со своей трансцендентной тайной -- чумдная, благотворная, ловкая, злостная, живительная, смертоносная! Техномика -- уже не жизнь, а так себе -- бездушная «ЭВМ», а вот экономика… да-да -- это… жизнь!

Что бы там ни говорили, а экономика, этот независимый, слава богу, от ученых голов «море-окиян» -- наилучший пока из вообще возможных способов ведения человеческого хозяйства, перевернувший все человеческое бытие, сделавший его уже и нечеловеческим, явно устремленный к чему-то совершено уже иному, пусть и апокалиптическому иному, но зато не к этому, не земному, может, даже уже и не космическому!

Размещено на Allbest.ru