Современные инновационные системы

Размещено на http://www.allbest.ru/

Современные национальные инновационные системы (НИС) развитых стран представляют собой динамичный и разнородный феномен. Определяющую роль в развитых НИС играет бизнес - крупный, средний и малый. Частные компании осуществляют в странах ОЭСР все или почти все коммерческие инновации, а также обеспечивают в среднем около 60-70% расходов на НИОКР. Однако было бы не вполне верно говорить, что бизнес - особенно крупный - полностью определяет в ней все процессы. Правильнее утверждать, что все элементы НИС - бизнес, государство, научно-образовательные и исследовательские учреждения и т.д. - как бы пронизывают систему, вступая в сложные взаимодействия и "альянсы" друг с другом. Так, корпорации активно идут в университеты за прорывными и подрывными технологиями, государство софинансирует и/или участвует в разработке новых поколений коммерческих технологий. Создаются исследовательские "триумвираты" государства, бизнеса и академического сектора. Иными словами, партнерство и кооперация являются ключевыми понятиями современных НИС. Причем определяющим фактором успеха инновационных систем оказывается частно-государственное партнерство (ЧГП). Благодаря ЧГП государство и бизнес разделяют риски и бремя расходов по созданию новых знаний и технологий, формируют оптимальные "правила игры", условия и эффективные стимулы для максимальной реализации национального инновационного потенциала, включая академическое сообщество. Не удивительно, что и для России, чья инновационная система и инновационная политика находятся в стадии становления и развития после распада государствоцентричной модели СССР и хаоса 1990-х годов, вопрос частно-государственного партнерства оказывается одним из центральных, если не центральным, для формирования НИС. В данной статье сделана попытка кратко проанализировать путь, который прошла за последние годы российская политика в инновационной сфере, возникающие проблемы и перспективы с точки зрения отработки механизмов ЧГП.

Со времен СССР государство в России финансирует основную массу научных исследований и разработок, причем до сих пор на долю бюджета федерального центра и регионов приходится более 60% расходов на НИОКР (для сравнения в США и Британии эта цифра составляет порядка 30%, а в Японии - и того меньше). При этом динамика инновационного развития госсектора изначально вызывала серьезные вопросы с точки зрения как финансирования, так и управления. Что касается корпоративного сектора, то наибольшую инновационную активность проявляют крупные или сверхкрупные предприятия, более половины из которых находятся в государственной или смешанной собственности, тогда как сильного и крупного частного инновационного бизнеса в России, за исключением некоторых отдельных "анклавов" (АФК "Система", операторы мобильной связи, часть машиностроительных предприятий и т.д.) просто не существует, хотя присутствуют более или менее конкурентоспособные суботрасли "хай-тек" (например, компании-разработчики программного обеспечения и т.д.). При этом расходы бизнеса на НИОКР в сравнении с зарубежными конкурентами малы как в абсолютном, так и в относительном выражении. К тому же российские "гиганты индустрии" вряд ли могут рассматриваться как "системные стимуляторы" для развития высокотехнологических отраслей, включая наиболее динамичный малый и средний инновационный бизнес. И это только основные проблемы, список которых можно продолжать.

Между тем понимание того, что России нужны высокотехнологический малый и средний бизнес и сильные крупные инновационные корпорации (в частной собственности или по крайней мере частично принадлежащие бизнесу) сложилось. Существует и убежденность в том, что "инновационный прорыв" России невозможен без консолидации государственных и частных усилий, то есть как раз посредством частно-государственного партнерства.

Реалистично призыв к частно-государственному партнерству в сфере инноваций зазвучал в последние годы в условиях заметной активизации российской инновационной политики с 2002-2004 годов. В ситуации, когда РФ стала постепенно оправляться от "шоковых" 1990-х годов и катастрофичного 1998 года и наращивать свои финансово-экономические "мышцы" за счет увеличения прибылей от экспорта углеводородов, вопрос о так называемом "инновационном рывке" приобрел реалистичное звучание. Фактически была сделана попытка в условиях относительно стабильного развития и с новыми силами придать мощный импульс формированию и развитию НИС. Соответственно, в рамках новой политики концепция и практика частно-государственного партнерства в сфере инноваций де-юре и де-факто стали существенно трансформироваться, следуя за философией, общей линией и приоритетами профильных федеральных усилий. С достаточно высокой степенью условности данный процесс можно разделить на два этапа: 2002/2004- 2006/2007 годы и 2006/2007 год - по настоящее время.

С точки зрения основ ЧГП первый этап "волны" преобразований в инновационной политике был основан на рациональном принципе опоры на государственные усилия, но с акцентом на развитие инструментов частно-государственного партнерства. Основными формами ЧГП в данном случае были усилия государства по формированию институциональной и макроэкономической инфраструктуры развития инноваций (в том числе инфраструктурных "оболочек" - технопарков и особых зон) с акцентом на стимулирование формирования и развития малого и среднего инновационного бизнеса, но также разделение рисков и расходов с крупными игроками по ряду направлений НИОКР в сфере экономически значимых технологий. Таким образом, в отсутствие сильного частного наукоемкого и инновационного бизнеса, стратегия предполагала взращивание будущих "инновационных чемпионов", создание прослойки малого и среднего высокотехнологического бизнеса и рост наукоемкости уже существующих корпораций в средне- и низкотехнологических отраслях.

Предлагаемая модель ЧГП просматривается в общих чертах уже в программных документах, определявших видение целей, задач и инструментов государственной инновационной политики, таких как "Основы политики Российской Федерации в области развития науки и технологий на период до 2010 г. и дальнейшую перспективу" (от 30 марта 2002 года), "Основные направления политики Российской Федерации в области развития инновационной системы на период до 2010 года" (от 5 августа 2005 года), "Концепция Федеральной целевой программы "Исследования и разработки по приоритетным направлениям развития научно-технологического комплекса России на 2007-2012 годы"" (от 6 июля 2006 года). В этом русле развивалась и "практическая" государственная политика. Процесс начался с институциональных изменений 2004 года, которые должны были привести систему управления в соответствие с новым видением инновационной политики. На уровне вершины новой "вертикали" были созданы Совет по науке, технологиям и образованию (как высшая "стратегическая" и координирующая структура в научно-технической и инновационной сфере), Совет по конкурентоспособности и предпринимательству (основной инструмент институционализированного диалога руководства страны с бизнесом, в том числе в сфере инноваций) и Межведомственная комиссия по научно-инновационной политике во главе с министром образования и науки. Среди ответственных ведомств возникла иерархия функций. Функции организации и управления инновационным процессом на разных его стадиях выполняли последовательно минобрнауки (фундаментальная наука, ряд прикладных исследований, частично коммерциализация знаний), минэкономразвития (коммерциализация технологий, создание инфраструктуры инноваций). Практические технико-технологические задачи решались в мининформсвязи, минпромэнерго, Росатоме и т.д. Выстроив "вертикаль" инноваций российское руководство приступило к реализации инновационных стратегий в русле намеченных приоритетов ЧГП. Если говорить о прямой поддержке, то основное внимание стало уделяться совершенствованию существующих структур. С одной стороны, были "заморожены" по разным причинам внебюджетные фонды поддержки технологий, формирующиеся из отчислений промышленности. Возможно, помимо некоторых ошибок в осуществлении административной реформы, сыграло свою роль и то, что они рассматривались российским руководством как не вполне эффективные инструменты. Ревизии были подвергнуты некоторые бюджетные механизмы, прежде всего, Федеральные целевые программы (ФЦП), где были прописаны механизмы софинансирования проектов (на уровне 30-35%). Так, в ключевой для науки и технологий ФЦП "Исследования и разработки по приоритетным направлениям развития научно-технологического комплекса России на 2007-2012 годы" каждый контракт (за исключением методических работ) предполагал привлечение внебюджетных средств. В зависимости от программы уровень внебюджетных - частных - средств по официальным данным составлял от 5% до 25%, но в ряде случаев достигал 75%. Причем изменились и сами основы ФЦП, которая теперь подразумевала поддержку всего спектра инновационных усилий: от научных исследований до коммерциализации технологий. Еще раньше стали реализовываться важнейшие инновационные проекты государственного значения на экономически значимых направлениях технологий, обязательными условиями которых являлось участие (в идеале равновеликое) частного капитала и коммерциализация созданного продукта. Большое внимание уделялось мерам по поддержке формирования и развития малого и среднего инновационного бизнеса. Так, возросла роль Фонда содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере, который осуществляет поддержку НИОКР в соответствующих необходимым критериям бизнес-структурах. Были увеличены размеры его финансирования - с 0,5% от общего объема государственных расходов на гражданскую науку до 1,5%. При этом по образу успешных американских программ поддержки малого и среднего инновационного предпринимательства SBIR и STTR (Small Business Innovative Research Program и Small Business Technology Transfer Program) c 2004 г. были начаты программы "СТАРТ", "ТЕМП", "ПУСК", а также ряд иных инициатив. Особо следует выделить "СТАРТ", в рамках которой осуществляется поддержка зарождающихся и только выходящих на рынок фирм (ранее Фонд финансировал уже состоявшиеся малые инновационные компании). "СТАРТ" стала одной из наиболее успешных программ. Ее финансирование постоянно росло, составив уже в 2005 г. более трети средств Фонда. инновационный партнерство федеральный программа

Параллельно активизировалась государственная политика по созданию в стране венчурных фондов - необходимых на стадии "запуска" инновационных проектов, особенно в России, с ее труднодоступными кредитами, сложностью поиска инвесторов и т.д. В свете неудач проекта Венчурного инвестиционного фонда (созданного в 2000 году) и с учетом анализа его опыта в 2007 г. были организованы "Российская венчурная компания" (РВК), деятельность которой сосредоточилась на конкурсном отборе венчурных управляющих компаний и приобретении паев создаваемых венчурных фондов, и Российский инвестиционный фонд информационно-коммуникационных технологий. Масштабные усилия были направлены на создание инновационной инфраструктуры развития высокотехнологического бизнеса. Наиболее известными государственными инициативами в данной сфере стали программы по созданию особых экономических зон (ОЭЗ) и технопарков. Во многом они были возрождением в новых условиях политики по созданию инновационных инфраструктурных "оболочек", реализовывавшейся с начала 1990-х годов, но в тот период по многим причинам потерпевшей крах (из 80 технопарков по результатам аккредитации 2000 г. лишь 30 были признаны отвечающими минимальным профильным критериям).

Идеология и заявляемые цели новых программ выглядели достаточно многообещающе. Будучи крупными инициативами системного характера, они, по мысли разработчиков, помимо самостоятельного значения для развития групп проектов, могли стать своего рода "инновационными локомотивами" для своих регионов и триггерами процесса формирования целой сети подобных образований. В совокупности с иными государственными усилиями это придало бы экономике России мощный инновационный импульс. Можно говорить о своего рода взаимодополняющем характере обеих программ: если технопарки были ориентированы на становление малого и среднего инновационного бизнеса в сфере прежде всего информационно-телекоммуникационных технологий, то ОЭЗ - на развертывание промышленных производств, где высокотехнологические проекты концентрировались в Технико-внедренческих зонах (ТВЗ). По итогам жесткого конкурса заявок было одобрено 4 проекта ТВЗ: в Санкт-Петербурге (информационные технологии и аналитическое приборостроение), Зеленограде (микроэлектроника), Дубне (ядерно-физические технологии) и Томске (новые материалы). При Минэкономразвития было создано специальное Федеральное агентство по управлению особыми экономическими зонами (РосОЭЗ) и после вступления в силу соответствующего закона (1 января 2006) программы начали осуществляться. Несколько позднее - с 10 марта 2006 года, когда было подписано соответствующее распоряжение правительства - началось создание технопарков. Локациями для пилотных технопарков были выбраны проекты в Московской, Тюменской, Нижегородской, Калужской и Новосибирской областях, а также в Республике Татарстан и Санкт-Петербурге. Координация процесса была поручена Мининформсвязи.

Для повышения эффективности программ и достижения поставленных целей правительство и региональные власти приняли решение предоставить особым экономическим зонам и технопаркам налоговые льготы. Были предприняты шаги для организации льготного государственного кредитования ТВЗ. Для технопарков предполагалась и прямая финансовая поддержка: выделение правительством до 20% средств на проектно-изыскательские работы по созданию инфраструктуры технопарков. Наконец, развивалось ЧГП в сфере трансфера и коммерциализации технологий, формирования эффективных связей науки, образования и бизнеса ради повышения их совокупного инновационного потенциала. Еще в 2003 г. были созданы Центры по продвижению технологий (ЦПТ). Число ЦПТ постепенно увеличивалось, как и уровень их финансирования (гарантированное госфинансирование ЦПТ предполагалось лишь в первый год его существования). Продолжалась и работа Инновационно-технологических центров (ИТЦ), программа по созданию которых была инициирована еще в конце 1990-х годов.

Осознавая, что за счет только внутренних ресурсов задачу построения инновационной экономики не решить, российское руководство c середины 2000-х годов заметно активизировало и рычаги международной кооперации в сфере высоких технологий, которые в значительной мере также строились с привлечением специфических механизмов ЧГП - прежде всего между российским государством и госкомпаниями и частным иностранным высокотехнологическим бизнесом. В качестве основных партнеров в данном отношении рассматривались западные транснациональные корпорации (ТНК), в качестве средств - создание совместных предприятий и альянсов, а цели - повышение уровня инновационности экономики РФ за счет привлечения иностранных технологий, инвестиций и опыта, разработка новых технологий и продуктов и вывод - в партнерстве с ТНК США и ЕС - российской продукции и услуг "хай-тек" на наиболее емкие и прибыльные рынки стран Запада. Важно отметить, что дрейф российской политики в сторону формирования исследовательских, производственных и сбытовых альянсов полностью соответствовал мировой практике. К тому же он совпал с усилением встречных тенденций со стороны западных компаний, которые на волне обострения международной конкуренции и укрепления российского инновационного сектора стали проявлять больший интерес к взаимодействию с РФ в тех отраслях, где конкурентные позиции России наиболее сильны.

Прежде всего, был четко заявлен и постоянно подтверждался курс на привлечение западных инвестиций в сферу "хай-тек". Этот вопрос периодически поднимался высшим российским руководством в рамках межгосударственных переговоров, диалога с западными деловыми кругами и представителями иностранного инновационного бизнеса и прессой.

Достаточно серьезные усилия по привлечению иностранных инвестиций в российские высокотехнологические проекты были предприняты в связи с реализацией программы создания технопарков и ОЭЗ. Эти вопросы обсуждались в ходе визита В.В. Путина в Японию в ноябре 2005 года, премьер-министра М. Фрадкова в Финляндию в феврале 2006 г. и с руководством и бизнесом ряда других государств.

Одновременно с использованием ресурса государственной экономической дипломатии поощрялась кооперация российских государственных структур и структур со значимой долей государственного капитала с крупным зарубежным высокотехнологичным бизнесом.

Наиболее показательным примером в данном отношении может считаться известный и перспективный проект российского гражданского сектора высоких технологий - среднемагистральный самолет SSJ-100, который изначально разрабатывался как международный проект, в развитии которого приняли участие ведущие компании из шести стран. Впрочем, примеров стимулировавшейся российскими властями кооперации российского государственного или окологосударственного бизнеса и иностранных ТНК в аэрокосмической сфере немало. Они есть и в области создания некоторых военных и атомных технологий, где Россия успешно создавала совместные предприятия и пыталась сформировать сбытовые альянсы.

Наконец, воспроизводя удачную практику "Газпрома", Россия постаралась создать базу для будущего альянса с европейским EADS за счет своеобразного "обмена активами". Продав EADS в 2005 г. 10% акций НПО "Иркут" и позднее обещав конвертировать пакет в будущие акции Объединенной авиастроительной корпорации, российские власти в 2006 г. приобрели (в собственность Внешторгбанка) небольшой пакет акций европейского концерна (5,25%). Однако подобная стратегия получила твердую отповедь европейцев, крайне негативно воспринявших попытку российского государства проникнуть в "святая святых" европейских технологий и давших понять, что серьезные покупки или "обмены" с Россией в данной сфере одобрены не будут. Беспокойство в ЕС вызвал тот факт, что в роли покупателя выступило именно государство, тогда как российский частный бизнес чувствовал себя в отношении приобретения некоторых инновационных - для своих отраслей - активов более спокойно (в том числе и потому, что на покупку "стратегических" технологий или компаний он не претендовал). Поощряла Россия в определенных отраслях и экспортный потенциал отечественного околоинновационного и инновационного (обычно государственного) бизнеса. Подобная практика наблюдалась прежде всего в диалоге с развивающимися странами, где приблизительно с 2004-2005 годов президент и правительство РФ все более активно выступают в качестве "брокера" российских инноваций, инкорпорируя вопрос о продаже высокотехнологических товаров и услуг во все переговоры с коллегами из стран бывшего "третьего мира".

К 2006-2007 годам первоначальный энтузиазм в связи с возможностью создания "инновационного климата" для стимулирования российского бизнес-потенциала стал снижаться. Ни одно из начинаний не привело к ожидаемому "инновационному рывку". Хотя успехи были (программа "СТАРТ", ряд технопарков), они не стали катализатором каскадных инновационных преобразований в российской экономике. В реализации целого ряда инициатив - ОЭЗ и технопарков - наметилось существенное торможение. Развитие ЦПТ и ИТЦ в ряде случаев замерло. В этих условиях наметилось невысказанное четко, но четко ощущаемое разочарование в политике создания "среды инноваций" для формирования высокотехнологического бизнеса. Существенной ревизии подверглись прежние подходы и к инновационной политике в целом, и к ЧГП в частности. Свою роль сыграла, вероятно, и очередная смена системы воззрений и приоритетов в сознании российских чиновников - новый эпизод в бесконечной цепи поиска "волшебных рецептов" для Российской инновационной системы.

Окрепло убеждение, что в России на данном этапе только государство способно взять на себя роль главного двигателя инноваций. Бизнес же стал во все большей мере рассматриваться либо как важный, но второстепенный партнер, либо как сила, способная подхватить "знамя инноваций" на более поздних этапах. Показательно, что в этот период происходит перемена в терминологии инновационной политики России, где формулировки "частно-государственное партнерство" окончательно заменяются на "государственно-частное партнерство" (ГЧП).

Основным направлением и символом произошедших изменений стала политика по созданию госкорпораций, активизировавшаяся в 2006-2007 годах. Фактически государство приняло на себя прямую ответственность не только за поощрение, но и за непосредственное развитие инноваций и формирование крупного инновационного бизнеса - в том числе коммерчески ориентированного. Основным и наиболее значимым видом ГК с точки зрения вышеописанных целей стала модель госкорпорации-холдинга, призванная заполнить пустующую в РФ нишу крупного инновационного бизнеса и претендующая на выполнение его функций. Так, появились Объединенная авиастроительная корпорация (ОАК), Объединенная судостроительная корпорация (ОСК), ГК "Ростехнологии", ГК "Атомэнергопром" и т.д. Заметим, что изначальная логика российских властей была понятна и даже частично оправданна. Концепция, уходившая корнями еще в 1990-е годы, предполагала, что консолидация активов позволит ликвидировать распыление сил и средств и, соединив конкурирующие между собой разрозненные предприятия, создать конкурентоспособных глобальных игроков в сфере высоких технологий. Симптомом изменений стала возросшая доля госзаказа в инновационной политике, особенно на волне мирового финансового кризиса. Сам кризис стал катализатором определенных тенденций в ГЧП, когда государство за счет госзаказа, выкупа акций и оплаты долгов различных окологосударственных стратегических компаний (например, НПО "Сатурн") заявило о намерении стимулировать опережающее развитие некоторых отраслей высоких технологий. Все это, разумеется, не означает, что прежние подходы и инициативы преданы забвению. Сохраняются и даже развиваются уже существующие механизмы ГЧП, например ОЭЗ и технопарки. По более классическим моделям построена и деятельность "Роснано", действующей к тому же в интригующей сфере нанотехнологий. Будучи аналогом американской Национальной нанотехнологической инициативы, "Роснано" является фондом поддержки разработок и коммерциалиации нанотехнологических продуктов и услуг. Перспективы ГЧП были обозначены и для иных госкорпораций. В перспективе официально предполагается их постепенная трансформация в структуры со смешанным капиталом, где бизнес дополнит государство - но в лучшем случае на уровне равного партнера. Аналогичным образом, согласно заявлениям российских властей, нынешние антикризисные меры, связанные с приобретением пакетов акций ряда российских предприятий, не приведут к национализации и после нормализации экономической ситуации в мире и в стране государство продаст пакеты частным инвесторам.

Обсуждаются и новые формы. Так, в 2007 г. была сформулирована инициатива МЭРТ по формированию инновационных кластеров (на основе особых экономических зон); в 2008 г. было объявлено о новой форме ГЧП: совместном государственно-частном НИИ "Ситроникс" для создания технологий нового поколения. (Подобная задача не под силу одному российскому бизнесу с его краткосрочным планированием и нехваткой ресурсов.)

Однако на фоне общего курса государственной политики ни прежние модели, ни ранее акцентировавшиеся цели и инструменты ГЧП более не рассматривались как центральные для развития российских инноваций, но как дополнительный, пусть и важный инструмент.

Хотя динамика процесса превращения концепций ЧГП в ГЧП и образы "государства-инноватора" более или менее менее ясны, движущие силы, материальная база неудач модели инновационной политики 2002-2006 годов, а также перспективы идеологии "государственничества" российских властей требуют краткого анализа. В чем же истинная причина провала изначальных концепций ЧГП и создания "инновационного климата"? Правы ли власти в своем разочаровании инертным, с опаской идущим на риск бизнесом, который оказался неспособен обеспечить "инновационный рывок"?

Как представляется, "поражение" прежней модели связано с сочетанием факторов, которые предотвратили формирование дружественного к инновациям климата и для чувствительной к любым рискам сферы инноваций оказались почти фатальными. Причем большинство из них имеет совершенно универсальное негативное влияние на всю экономическую жизнь России.

Наиболее серьезными из них были и остаются проблемы правоприменения: эффективность и полнота реализации принятых решений, тесно связанная с этим непоследовательность политики, ее дискретность, а также бюрократизм.

Российские государственные инициативы после первоначального всплеска сначала концептуальной, а затем и политической активности спустя относительно небольшое время утрачивают динамику развития и первоначальное внимание к ним, что приводит к появлению "лагов" в их осуществлении и незавершенности процесса. Показателен пример инициатив 2005-2006 годов: уже в ноябре 2007 г. на заседании Совета при Президенте России по науке, технологиям и образованию было констатировано, что процесс создании ОЭЗ и технопарков затормозился, затянулось объявление второго конкурса в рамках проекта РВК и т.д. При этом даже на пике политической активности происходят серьезные упущения в процессе реализации концепций. В новом законодательстве остаются "пробелы", необходимые изменения не вносятся в уже существующие законы и распоряжения. Все это создает несоответствия и противоречия между различными решениями, тормозит усилия частного сектора и процесс в целом или даже блокирует их. Характерна в этом отношении ситуация с теми же ОЭЗ, где на первых порах существовали несоответствия между решениями по налоговым изъятиям и внесению изменений в пенсионное законодательство.

Большую роль в затягивании процесса и его сбоях играет и нерациональная организационная "чересполосица" в реализации программ, а также отсутствие должной координации. В свою очередь это приводит к появлению ложной цикличности политики и феномена "нового старта". В условиях неэффективности и незавершенности целого ряда крупных системных инициатив (например, реформирование РАН и образовательной сферы, создание различного рода "особых зон" инноваций на протяжении последних двух десятилетий) российские власти периодически воспроизводят модель, основанную на отказе от прежней инициативы в пользу весьма схожей. Предполагается, что для решения той или иной группы проблем и в условиях неудачи предыдущей инициативы аналогичная или основанная на схожих концептуальных основах инициатива сможет скорректировать ситуацию. Примером может служить предложение МЭРТ по инновационным кластерам: пилотные проекты по их формированию планировалось провести на базе ОЭЗ и технопарков, да еще и без дополнительного госфинансирования. Показательна и сама эволюция концепций "ключевых" институтов формирования НИС: технопарки и "особые зоны" - кластеры - технологические платформы и т.д.

Очень серьезная ситуация складывается и в сфере коррупции, которая для многих малых и средних инновационных фирм оказывается просто непосильным бременем, прежде всего финансовым.

В случае бизнеса нельзя обойти стороной и ряд сугубо экономических вопросов. Высокий уровень инфляции в разы снижает шансы на успех новых инновационных проектов. Ранее жесткая позиция Минфина о недопустимости налоговых льгот (свыше уже существующих) из-за возможности появления "черных дыр" финансовых правонарушений дестимулировала рост бизнес-НИОКР. Существенным ограничителем, несмотря на значительное улучшение ситуации в последние годы, являются невысокие в целом объемы прямой и косвенной государственной поддержки инновационного бизнеса. Например, программа "СТАРТ" и в абсолютном (что понятно), и в относительном выражении много меньше своего американского прототипа SBIR (SBIR - 2,5% расходов на НИОКР крупнейших министерств ведомств США, включая министерство обороны). Более того, отсутствие специальных механизмов адресной поддержки малого и среднего инновационного бизнеса в инструментарии госзаказа также существенно ослабляет потенциал российской инновационной политики и ЧГП в данной сфере. Слабо развиты (в том числе с точки зрения объемов) инструменты венчурного финансирования, а сложности с получением доступных кредитов и иных оборотных средств являются серьезной проблемой даже для инноваций в сверхкрупных корпорациях.

Даже в рамках софинансирования НИОКР наблюдаются серьезные "технические" просчеты, так как государство при формулировании, например, федеральных целевых программ, не вполне адекватно оценивает потребности рынка и интересы бизнеса, что ведет к снижению интереса бизнес-сообщества.

Наконец, прямо "бьет" по ЧГП/ГЧП в сфере инноваций тот факт, что в РФ до сих пор не решена базовая проблема трансфера знаний и технологий. Известно, что огромное число технологий и инновационных малых и средних фирм появляется в рамках ВУЗов и иных научных структур. Этот процесс стимулируется в США, ЕС, Японии и многих других странах законодательством, позволяющим в определенных условиях передавать коммерческим структурам права на интеллектуальную собственность, полученную в результате бюджетного финансирования НИОКР (при том что государство было и остается основным источником средств для академической и университетской науки). Данные условия позволяют коммерциализировать дополнительный объем знаний и технологий как в рамках партнерства ВУЗов и НИИ с ТНК, так и благодаря созданию малых инновационных фирм. Однако в России, где государство было и остается правообладателем на результаты спонсируемых им НИОКР, подобная практика неразвита. Не вполне удачен и опыт институтов трансфера технологий.

Все вместе эти и другие факторы создали ситуацию, когда даже потенциально успешные и проверенные мировым опытом инициативы стимулирования инноваций в рамках ЧГП-ГЧП не раскрыли свой потенциал. Во многом сложившаяся ситуация обусловлена тем, что нынешняя государственная инновационная политика России отражает в большей мере представления госчиновников и части экспертного сообщества о том, где находятся "узкие места" и перспективы развития инноваций и технологий бизнеса и промышленности в целом, чем мнение и интересы последних. Бесконечные волюнтаристские поиски "инновационной панацеи" делают даже это видение нестабильным. И это - наряду с ошибочными оценками причин неуспеха тех или иных инициатив и таких общих бед российской экономики, как правоприменение и коррупция - вскрывает одну из основных проблем ЧГП-ГЧП в сфере инноваций в России.

Российская модель ГЧП-ЧГП по проблемам науки, технологий и коммерциализации НИОКР страдает от нехватки эффективных каналов коммуникации и в первую очередь "обратной связи" - от бизнеса к власти. Государство крайне редко, местами непозволительно редко, говорит с бизнесом в процессе принятия и исполнения решений, а еще реже - слышит его. В США, ЕС, Японии и иных странах существуют эффективно действующие механизмы "прямой связи" в форме парламентских слушаний, лоббистской деятельности отдельных компаний или отраслевых ассоциаций, постоянных или временных специализированных комитетов, комиссий, которые оказывают воздействие на формулирование и имплементацию государственной инновационной политики. В России большинства этих инструментов либо просто нет, либо они используются спорадически и без нужного эффекта.

В определенной степени выходом из этого "заколдованного круга" должны были стать Совет по конкурентоспособности и предпринимательству и Совет по образованию, науке и технологии - на высшем уровне, а на уровне "техническом" бесконечные "мероприятия" (круглые столы, конференции и т.д.) министерств и ведомств, всегда собирающие множество игроков из профильных отраслей. Парадокс, впрочем, заключается в том, что при формальном обилии "контактов" коммуникационный "разрыв" не сокращается. Во-первых, каналов все-таки недостаточно; во-вторых, при ближайшем рассмотрении выясняется, что практическая отдача их работы невелика; в-третьих, на пути даже поступающих небольших порций важной информации оказываются элементарные бюрократические препоны, в том числе психологического характера. При этом из-за слабости и неразвитости не могут выполнить свою роль проводника интересов именно инновационного бизнеса такие структуры, как Торгово-промышленная палата РФ, организация малого бизнеса "Опора России" и другие аналогичные структуры. Дело дошло до того, что управленцы в компаниях (в отличие от владельцев) говорят с чиновниками и научным сообществом буквально на разных языках. В подобной ситуации даже элементарная настройка государственной политики для повышения эффективности едва ли возможна в полной мере. Инновационный бизнес не может быть услышан, пока он не стал сильным игроком и лоббистом (энергетики, например, все необходимые инструменты уже освоили), но он и не имеет шанс стать таковым, если его не услышат и не "настроят" под него политику.

Альтернативы корректировке российской инновационной политики и особенно роли и содержания используемых в ней механизмов ГЧП-ЧГП просто нет. Данный тезис не следует понимать как призыв снизить активность государства или вообще "убрать" его с поля инноваций. Во-первых, как показывает история техники, государство играет большую роль в появлении новых поколений технологий, во-вторых, реалии таковы, что в РФ государство, по сравнению со странами Запада, и так недофинансирует НИОКР и образование, в том числе в относительном выражении (как доля от ВВП), и его роль, наоборот, необходимо активизировать. Однако процесс должен осуществляться в тех формах и на тех направлениях, которые обеспечивают максимальный эффект и стимулируют бизнес-инновации: подготовка кадров, софинансирование разработки новых подрывных и прорывных коммерческих технологий, налоговое и административное стимулирование, поддержка национально значимых технологий и трансфера технологий, грамотное использование госзаказа, финансирование фундаментальной и прикладной науки и т.д. При этом государство не должно претендовать на функции "заменителя" рынка или "госплана инноваций", а играть в сфере коммерческих инноваций роль партнера и регулятора рынка. Важно учитывать специфику отраслей. В высококапиталоемких отраслях (космос, авиация, атомная отрасль) в силу масштаба необходимых вложений и расходов государству или, лучше, оптимизированным госкорпорациям альтернатив пока нет, хотя привлекать бизнес (российский и зарубежный) к их операциям необходимо. В других отраслях следует поддерживать смешанные формы или полностью частный бизнес, поощряя в разумных пределах международную кооперацию. Иными словами, задача состоит не в том, чтобы уменьшить роль государства, а в том, чтобы увеличить роль бизнеса и здесь вопрос о механизмах ЧГП-ГЧП оказывается ключевым. Решения, способные инициировать начало перемен, более или менее очевидны. Прежде всего, это расширение имеющихся и генерация новых форматов постоянного и специализированного, но практического и влиятельного диалога инновационного бизнес-сообщества (или его отдельных сегментов) и власти.

Однако светлые перспективы инноваций, к сожалению, даже при условии абсолютно рациональной и полностью просчитанной стратегии в любом случае будут находиться в зависимости от "внеинновационных" факторов риска. Высокая инфляция, бюрократизм, коррупция, некорректное или выборочное правоприменение способны не просто ухудшить, но и погубить хрупкие элементы инновационной экономики. Аналогичным образом настораживают и перемены в настроениях российских элит, которые в условиях финансового кризиса и некритических оценок успехов мобилизационной модели научно-технического "рывка" СССР в 1940-1960-х годов явно нашли "убедительные доказательства" безальтернативности роли государства для инноваций в России.

Истинной гарантией успеха является кардинальная перемена самого мышления российских элит, чтобы концепция, акценты и практика госполитики изменились, а вместе с ними изменились и приоритеты ЧГП-ГЧП. Пока сигналов о том, что сама эта проблема осознается политическими элитами РФ, нет. Конечно, есть некоторые намеки на возможности усиления инновационного потенциала при ВУЗах и НИИ, но они явно не свидетельствуют о радикальном изменении воззрений. Возможно, реалистичная комплексная оценка эффективности нынешней модели в условиях мирового кризиса, когда каждая ошибка будет стоить дорого, при одновременной скоординированной активности бизнес-сообщества и сообщества академического позволят изменить ситуацию. В конце концов, выбор у России небольшой и будем надеяться, что он связан именно с инновационным будущим.

Размещено на Allbest.ru