Исторический опыт человечества и устойчивое развитие

Пятый этап -- стадия формирования панойкуменной системы взаимодействия природы и общества. С наступлением эпохи Великих географических открытий ХV-XVII веков цивилизационная разобщенность человечества начинает преодолеваться; происходит "встреча" ранее автономных культур, сравнительно слабо связанных самодостаточных "миров-экономик". После открытия европейцами американских континентов с их ранее неведомыми западному человеку высокими цивилизациями и разнообразием культурных миров, после начала экспансии Запада в другие области Нового Света -- Австралию и Океанию, а также вовлечения в цивилизационный процесс ряда периферийных регионов Старого Света за счет проникновения туда азиатских, африканских и европейских народов с давней и высокой культурой, человечество впервые начинает осознавать, что отныне оно обречено жить в едином историческом пространстве и одном историческом времени. Видимо, только с этой исторической эпохи и можно ставить вопрос о социально-экологической устойчивости или неустойчивости развитие человечества как планетарного феномена.

Одно из главных следствий начавшегося после великих географических открытий интенсивного взаимодействия локальных цивилизаций -- "антропогенная миграция (по терминологии В.И. Вернадского) живого и косного вещества Земли в планетарном масштабе, качественно отличающая данный исторический этап эволюции человечества и биосферы от всех предшествовавших. Мощнейшим фактором "антропогенной миграции" стал и колониализм доиндустриальной эпохи (ХVI-ХVIII века), когда минеральные и биотические ресурсы стран Востока и Нового Света (как и людские ресурсы: это был период классической работорговли) впервые в столь прямой и грубой форме стали крыто присваиваться европейскими державами.

Почему формирующаяся на этой стадии панойкуменная система приобретает европоцентристский характер, -- вопрос особый, историософский, требующий специального рассмотрения. На него не может быть однозначного ответа, учитывая принципиальное различие и своеобразие исторических траекторий эволюции западных и восточных обществ в доколониальную эпоху. Проблема выбора адекватных индикаторов для их сопоставления -- одна из узловых и до сих пор нерешенных в философии истории. И даже в рамках привычных для западного мышления экономоцентристских схем, они не дают ключа к легкому ответу. К началу великих географических открытий сравнение Западной Европы с такими восточными обществами, как, например, Индия или Китай, по основным экономическим показателям (включая производительность труда в сельском хозяйстве было явно не в пользу Запада (подробнее см., в частности Мельянцев, 1996; и др). И даже к концу рассматриваемого этапа Запад не имел решающего преимущества.

Европейская экспансия ХV-ХVIII веков, начавшаяся с освоения прибрежных зон других континентов, привела к появлению колоний трех главных типов -- выросших из торговых факторий; сложившихся на базе плантационного хозяйства в тропиках и субтропиках: Старого и Нового Света; переселенческих колоний в средних широтах, формировавшихся путем "очаговой" либо "сплошной" земледельческой колонизации. Из этих трех типов колонизационных процессов именно переселенческая колонизация породила исторически более устойчивые и жизнеспособные структуры, и прежде всего потому, что в последнем случае "дочерние" (по отношению к "материнскому" ядру), но европейские по генезису субкультуры развивались в "привычных" относительно благоприятных для них экологических нишах. Не только социальный уклад, но и его взаимодействие с природной средой, включая тип ресурсопользования, в переселенческих колониях сравнительно легко можно было организовать по европейским (или квази-европейским) образцам и канонам.

В целом же для этого этапа взаимодействия природы и общества особенно характерно ускоренное вовлечение в хозяйственный оборот "вторичных" ресурсов. До начала становления капитализма эксплуатировались главным образом так называемые "первичные" ресурсы, связанные напрямую с удовлетворением базовых, прежде всего пищевых, потребностей людей. С эпохой первоначального накопления капитала и великих географических открытий все большее значение приобретают "вторичные" ресурсы, особенно лесные и минеральные (полезные ископаемые), предназначенные уже не для прямого потребления человеком, но для промышленной переработки. Тем не менее, вплоть до конца данной стадии даже наиболее экономически развитые общества как на Западе, так и на Востоке оставались аграрными, а их промышленность -- мануфактурной или кустарно-ремесленной ("домашней").

Шестой этап взаимодействия природы и общества соответствует эпохе индустриальных цивилизаций с их качественно отличным от всех предшествовавших (доаграрных и аграрных) обществ эколого-ресурсным базисом. Данный этап открывается промышленным переворотом, начавшимся в последней трети XVIII века в Англии и вскоре охватившим другие страны Западной цивилизации, и продолжается до смены индустриального типа развития постиндустриальным, которая в ряде регионов мира происходит буквально на наших глазах.

Генезис индустриальной экономики в Европе и Северной Америке стал закономерным ответом на исчерпание возможностей дальнейшего экстенсивного развития г аграрных обществ в условиях уже победившего или быстро набирающего силу капиталистического уклада. Резкое увеличение объемов потребляемых ресурсов, сопровождавшееся также и ростом удельной ресурсоемкости производства в условиях сохранен прежней, консервативной и малодинамичной, аграрной структуры экономики, предопределило наступление глубокого социально-экологического кризиса, который иногда называют также антропогенным экологическим кризисом продуцентов (или, согласно другой точке зрения, когда кризис продуцентов "растягивают" на много столетий, -- одной из его исторических фаз). Выход из него был найден Западом в переходе от доиндустриального, аграрно-мануфактурного капитализма к капитализму индустриальному, основанному уже на механизированном труде и фабричной промышленности, а также в ускоренном преодолении феодальных пережитков.

На стадии индустриального развития ключевой движущей силой во взаимодействии общества и природы становится научно-технический прогресс (НТП). Если до промышленного переворота прогресс техники был сравнительно слабо связан с развитием науки, то в индустриальную эру происходит нарастающая интеграция науки, техники и производства. Сначала -- преимущественно путем "сциентификации техники (в виде заимствования и использования в технологическом процессе и производстве экспериментальных результатов и методов науки), а со второй половины XIX века в еще большей степени -- путем "технологизации" науки, ее связи с потребностями хозяйственной практики. К XX веку уже сложился устойчивый обмен спроса и предложения между наукой, техникой и производством. Происходит индустриализация научного процесса, "коммерциализация" технологий; с середины XX века получают большое распространение территориальные комплексы сферы научно-исследовательских и опытно - конструкторских работ и наукоемких производств.

Принято считать, что капиталистический мир пережил в Новое время три технологические (по Г. Доси и др.) или -- в близкой интерпретации -- три промышленные (по М. Ришонье, А. Пиатье) революции. Первая из них -- революция "пара и угля, вторая -- "нефти и электричества", третья, отождествляемая обычно с современной НТР, революция ядерной энергетики, микроэлектроники, биотехнологий (Richonnier, 1985). Одним из следствий каждой технологической революции был новый виток интенсификакации эксплуатации природных ресурсов. Сокращение в индустриальную эру лага между периодами внедрения разных кластеров научно-технических инноваций в экономику, ускорение НТП вело к "сжатию" исторических циклов использования разных родных видов природных ресурсов, а соответственно к учащению возникновения проблемных экологических ситуаций. Но одновременно -- давало возможность во многих случаях; сравнительно быстро находить выход из них.

Вместе с тем именно на шестом этапе значимость и мощь факторов, вызывающих нарушение устойчивости во взаимодействии общества и природы, многократно выросли. На данной стадии становится реальностью угроза полного исчерпания многих видов природных ресурсов (не в региональном, а в планетарном масштабе). По мере прогрессирующего загрязнения окружающей среды кризис редуцентов приобретает глобальный для человечества характер. Техногенные катастрофы впервые становятся деструктивной силой, сопоставимой с природными стихийными бедствиями. Нарушение социально-экологического равновесия -- оборотная сторона социального прогресса, своего рода "расплата" за него. В наиболее выпуклой форме это нашло выражение в демографическом взрыве второй половины XX века, обусловленном в первую очередь беспрецедентными успехами здравоохранения и снижением смертности в развивающихся странах.

Сдвиг огромного исторического значения, происходящий в индустриальную эру, стремительная и при этом нарастающая по своим темпам урбанизация мира.

Доля городских жителей в общей численности населения Земли выросла за два столетия с 1800 по 2000 г., по разным оценкам, с 2-4 % до 45-47 %. Городское население преобладает уже не только в высокоразвитых странах, но и в ряде регионов, относящихся к полупериферии и периферии мировой экономики; так, в Латинской Америке его доля достигла 3/4. Уже в первое десятилетие XXI века, по многим прогнозам, число горожан превысит половину населения Земного шара.

Колоссальная концентрация населения, культуры, экономической деятельности в пределах городов и урбанизированных территорий кардинально меняет характер взаимодействия человека и природы. Город -- особый, уникальный тип экосистемы, это по сути антропоэкологическая система, включающая природную первооснову, городское население и городскую среду с ее не только материальным субстратом, но и специфическим социокультурным пространством -- интеллектуальным, языковым, коммуникативным. Города как очаги нововведений -- "фокальные" элементы исторического прогресса. И вместе с тем они -- перманентный источник энтропийных процессов во взаимодействии природы и общества. На шестой стадии взаимодействия природы и общества дисгармоничный характер процесса мировой урбанизации резко усилился.

Будет ли означать смена индустриального общества постиндустриальным переход человечества к более устойчивому типу развития? Данный вопрос -- из области скорее футурологии, нежели науки, имеющей дело с верифицируемыми фактами. В принципе становление экономики, основанной на информационных технологиях, действительно высвобождает значительные резервы для обеспечения большего равновесия социоприродных систем, в сравнении с аграрным или индустриальным обществом. Однако здесь следует сделать, как минимум, три оговорки.

Во-первых, к концу второго тысячелетия несмотря на произошедшие огромные сдвиги в структуре хозяйства передовых стран Севера ("терциаризацию" экономики) общие контуры и характерные симптомы информационного общества лишь только начали проявляться даже в наиболее высокоразвитых регионах мира. Да и осмысливаться тоже -- несмотря на обилие литературы о постиндустриальном, информационном и даже (по В.Л. Иноземцеву) постэкономическом обществе. Подавляющее большинство государств Юга развивается в кардинально иных экономических условиях, стоит перед лицом социальных проблем другого рода и масштаба (неуправляемый рост населения, голод, нищета и т.п.), испытывая преимущественно лишь косвенные и побочные эффекты формационной революции и постиндустриальной трансформации в передовых стран.

Во-вторых, сама эволюционная схема "трех волн", по Олвину Тоффлеру (Toffler, 1980) как универсальная модель ("аграрные -- индустриальные -- постиндустриальные общества") еще требует подтверждения в исторической перспективе. Ее универсальность может быть подвергнута сомнению с позиций биосферного подхода.. Пределы устойчивости биосферы исключают возможность скачкообразного роста производства и потребления в развивающихся странах без значительного их снижения на "богап Севере ". Правда, гипотетическая возможность реализации данной модели для всего человечества связана с асинхронностью прохождения разных стадий разными региона и типами стран, что теоретически позволяет регулировать нагрузки на биосферу в планетарном масштабе. Но очевидно, что в любом случае модернизация экономически слаборазвитых стран и стран среднего уровня развития не может быть простым повторением пути капиталистического Запада.

В-третьих, несмотря на впечатляющие успехи высокоразвитых стран в снижении ресурсоемкости производства за последнюю четверть XX века в целом западные общества не стали более экофилъными. Утилитарная установка по отношению к земной природе как ресурсу, средству реализации человеческой активности, объекту деятельное остается доминирующей на Западе, не случайно ведущем поиски путей выхода из современного экологического кризиса прежде всего в области НТП: явный приоритет отдается таким направлениям, как экологически безопасные производства, рекультивация отходов, цикличность использования ресурсов, снижение материалоемкости, альтернативные источники энергии и т.п.). Однако существуют объективные пределы экологически "безвредного" роста эффективности производств и интенсификации хозяйства, выход за которые делает последнюю уже нерентабельной: затраты "догоняют" прибыль (Анатомия кризисов, 1999).

Один лишь НТП не может стать панацеей от экологических невзгод. Очевидно, не станет ею и постиндустриализм сам по себе -- если переход к новому типу экономики не будет сопровождаться кардинальной сменой "установок сознания ", переоценкой фундаментальных принципов взаимоотношений Человека и Природы. Возможна ли трансформация такого рода в Западном мире? Вероятно, возможна. Но только тогда это будет уже иное общество, иная цивилизация, решительно отличающаяся от западного "общества потребления" второй половины XX века.