Индивидуальное вокальное творчество нанайцев как префольклор

Размещено на http://www.allbest.ru/

Индивидуальное вокальное творчество нанайцев как префольклор

Аннотация

С целью категоризации и обобщения информации о фольклорных формах, названных исследователями «допесенными», «дожанровыми» и «домелодическими» (И. И. Земцовский, Ю. И. Шейкин), в настоящей статье предлагается термин «префольклор». Возможность определения этих форм как «архаичных» ограничивается отсутствием конкретных доказательств их древности, высокой степенью их изменчивости и существовавшей до недавнего времени возможностью фиксировать их в полевом исследовании. Что касается термина «префольклор», с одной стороны, он позволяет подчеркнуть выявляемый на конкретном (в частности, на нанайском) материале феномен предшествования одних форм другим, даже если он имел место в недавнее время, то есть, движение от импровизируемых личных и обрядовых песнопений к стабильному общераспространенному песенному и эпическому репертуару. С другой стороны, за счет опоры импровизаторов на общую для коллектива совокупность мелодических и вербальных «порождающих моделей» термин «префольклор» отмечает неявную, но от этого не менее значимую коллективность их творчества и удержание этого творчества в рамках традиции. Таким образом, термин «префольклор», так же как и симметричный по отношению к нему термин «постфольклор» (С. Ю. Неклюдов), указывает на определенную пограничную зону, обозначающую пределы собственно фольклора, но не выходящую в сферу нефольклорного индивидуального творчества.

Ключевые слова: нанайский фольклор, допесенный фольклор, дожанровый фольклор, домело- дический фольклор, архаичный фольклор, постфольклор.

Abstract

INDIVIDUAL VOCAL CREATIVITY OF NANAIS AS PRE-FOLKLORE

The term pre-folklore is proposed in this article in order to systematize and categorize information concerning phenomena that researchers have called pre-song, pre-genre and pre-melodic folklore forms (I.I. Zemtsovsky, Y.I. Sheikin), the term pre-folklore. It would seem that the term archaic folklore could be used instead of this term. But the possibility of defining these forms as archaic is limited by the lack of concrete evidence of their antiquity, the high degree of their variability, as well as the fact that we judge them not by records distant in time. These are manifestations of modern culture for us: until very recently, it was still possible to record them in the course of field research. These are manifestations of modern culture for us: until very recently, it was still possible to record them in the course of field research. As for the term pre-folklore, on the one hand, it allows us to emphasize the phenomenon of the precedence of one form to another even if it took place recently, the movement from improvised personal and ritual chants to a stable widespread song and epic repertoire, revealed on a specific (in particular, on the Nanai) material. On the other hand, due to the improvisers' reliance on a collective set of melodic and verbal generative models, the term pre-folklore marks the implicit, but no less significant collectivity of their creativity and the retention of this creativity within the tradition. Thus, the term pre-folklore, as well as the term post-folklore (S.Y. Neklyudov), symmetrical in relation to it, indicates a certain border zone that designates the limits of folklore proper, but does not go beyond the sphere of non-folklore individual creativity.

Keywords: Nanai folklore, pre-song folklore, pre-genre folklore, pre-melodic folklore, archaic folklore, prefolklore.

Неархаичный префольклор В статье «Песня как исторический феномен» И. И. Земцовский пишет о «дожанровом» этапе «исторического развития музыкального интонирования в период складывания искусства» и о «домелодических музыкальных формулах» [2]. Говоря о традиционном вокальном творчестве удэгейцев, типологически близком нанайскому музыкальному фольклору, Ю. И. Шейкин называет его «допесенным» [7]. Все эти определения основаны на представлении о стадиально-исторической и социально-культурной стратификации фольклора отдельных народов, к числу которых относятся удэгейцы и нанайцы. Термины «допе- сенное», «дожанровое» «домелодическое» указывают на предшествование описываемых явлений тем, которые должны будут появиться позднее, в так называемом «классическом» фольклоре («песенное», «жанровое», «мелодическое»). Поэтому некоторые исследователи называют тип фольклора, для которого характерны феномены «допесенного», «дожанрового» и «домелоди- ческого», термином «архаичный». Архаичный фольклор является, по мнению Ю. И. Шейкина, «выражением природного инстинкта человека» по отношению к сонорике и отличается принципиальной подвижностью, размытостью границ между «жанрами», которые называются глагольными словами и в основном зависимы от персональных склонностей исполнителя. В первую очередь это касается «личных песен». Архаичные музыкальные инструменты, как указывает Шейкин, легко изготовляются из одноразовых материалов, и, кроме того, используется принцип фонической переадресации бытовых предметов. Это бытовые предметы, обретающие сонорное амплуа и называющиеся иногда “псевдоинструментами” [8, с. 4]. префольклор мелодический вербальный

Термин «архаичный фольклор» используется Шейкиным для описания, в первую очередь, тех богатых полевых материалов, которые собирались им самим в экспедициях среди удэгейцев и других коренных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока начиная с 1966 года. Между тем в буквальном смысле термин «архаичный» указывает все же на явления далеких исторических эпох, которые в неизменном или хотя бы как-то узнаваемом виде до настоящего времени вряд ли могли сохраниться. Слово «архаичный» отсылает нас к древности, к тому, что давно вышло из употребления и устарело. Суждение о том, что в современное нам народное творчество отдельных народов сохраняет некоторые черты столь отдаленного прошлого, уместно лишь в контексте эволюционистской научной парадигмы, утверждающей возможность одновременного сосуществования разных стадий воплощения исторических тенденций, в частности, одновременного сосуществования исторически более и менее динамичных этносов. Однако применительно к конкретным культурам, например к нанайской культуре, вряд ли можно говорить о возможности длительного сохранения тех или иных архаичных черт. Это обусловлено, в частности, распространенностью импровизационных жанров, преобладающим значением индивидуального начала и диктуемой этим изменчивостью, отсутствием сколько-нибудь стабильного репертуара, относительно незначительной организующей ролью клише. Вряд ли можно быть уверенным в том, что внутренне столь изменчивая культура вокального исполнительства могла сохранить до настоящего времени те или иные архаичные черты. Преобладание изменчивости над стабильностью и повторяемостью обнаруживается при сопоставлении, например, сделанных Л. Я. Штернбергом в 1910 году аудиозаписей нанайского фольклора с записями нанайского фольклора 1970-х годов (Н. Н. Менцер, Н. А. Соломонова) или 1980-1990 годов (Т. Д. Булгакова). Не имея безусловных доказательств того, что «архаичные стадии развития фольклора сохраняются в культуре некоторых современных народов» [2], мы соответственно не можем аргументировать правомерность использования по отношению к этому фольклору термина «архаичный».

Между тем если мы хотим терминологически подчеркнуть иное, а именно: не древность тех или иных явлений фольклора, но предшествование допесенности собственно песенным формам, то есть классическому фольклору, то уместнее было бы, на наш взгляд, использовать термин префольклор по отношению к допесенным, дожан- ровым и домелодическим формам интонирования. Такое предшествование относится не только к давно прошедшему времени, но и к настоящему периоду времени. Так, пение нанайских «очевидных “не-песен”» предваряло появление в середине XX века отдельных собственно песен, причем распространение этих песен не прерывало традицию допесенности, и префольклор, осуществив свою функцию предшествования, продолжал свое существование параллельно с появившимися на его основе отдельными собственно фольклорными формами, оставаясь современным явлением.

Применение термина «префольклор» для обозначения столь своеобразного явления, как нанайское традиционное вокальное творчество, представляется уместным и по аналогии с термином «постфольклор» [4], также подчеркивающим периодичность и последовательность появления одного за другим таких феноменов, как собственно классический фольклор и последующие, новые, возникшие на его основе явления. По словам предложившего термин «постфольклор» С. Ю. Неклюдова, «традиции постфольклора в целом складываются не позднее 2-й половины XIX века при интенсивной урбанизации общества и происходящих в нем переменах: развитии массовых, в том числе зрелищных, форм, появлении новых средств их презентации и распространения» [5]. Напротив, термин «префольклор» симметричным по отношению к термину «постфольклор» образом определяет отдельные творческие акты, предшествующие появлению текстов, обретающих бытование, характерное для классического фольклора. На примере нанайской культуры еще совсем недавно, примерно до середины 1990-х годов, мы могли наблюдать процессы взаимодействия префольклора и фольклора, формирования фольклорных текстов, возникающих из стихии импровизационного префольклорного народного творчества и складывания из них уже собственно фольклорных текстов и жанров.

От префольклора к фольклору

Одним из важнейших признаков, отличающих префольклор от фольклора, является преобладание импровизационности над воспроизведением, повторением фиксированных текстов. На основе префольклорной допесенной импровизации в советский период у нанайцев создавался стабильный, хотя и количественно ограниченный песенный репертуар. Это, например, песни «По ягоды», «Эморон озеро», «Э, лингданданя», «Гость-жених» и другие. Стимулом к формированию этого небольшого репертуара оказалось творчество самодеятельных коллективов, организованных из жителей нанайских сел, силами профессиональных руководителей этих коллективов, в круг обязанностей которых входило сочинение песен, предназначенных для выступления на сцене. Материалом, на основе которого руководители-профессионалы создавали такие концертные песни, становились отдельные личные импровизации, целенаправленно приспосабливаемые к сценическому хоровому исполнению в сопровождении баяна, то есть к условиям, совершенно не характерным для традиционного вокального одноголосного исполнительства. После многократного воспроизведения на сцене такие самодеятельные песни обретали популярность среди сельского населения и начинали жить по фольклорным законам. В репертуаре отдельных исполнителей (прежде всего тех, кто был лично вовлечен в концертную деятельность) новый вид вокального исполнительства вытеснял прежнюю импровизацию. Наряду с ними оставались певцы, которые продолжали импровизировать, оставаясь в стихии префольклора. Временная последовательность в движении от префольклорной импровизации к бытующей по законам фольклора песне здесь очевидна. Такое явление характерно было не только для нанайцев. По данным А. Лаври- лье, «новый жанр песнопений с фиксированным текстом» стал складываться также среди эвенков примерно в те же годы, что и у нанайцев. И с тех пор «фиксированные тексты местных композиторов эвенки с удовольствием учат и поют для себя или “за компанию” в селах или в тайге» [3, с. 292]. Таким образом, со временем фиксированные песни как позднее включение в традицию (и во многом чуждое этой традиции) и как собственно песенное творчество, ставшее собственно фольклорным, все более стало вытеснять требующую уединения или камерной обстановки префольклорную практику песенных импровизаций.

Последовательное движение от индивидуальной импровизации к устойчивому общераспространенному тексту, от префольклора к фольклору обнаруживается даже в той сфере, где явно преобладает бытование фиксированных текстов, то есть в сфере эпической. Тем источником, из которого проистекает ряд эпических текстов, оказываются нанайские шаманские песнопения. Так, однажды исполненный шаманский обряд «охоты за душой пациента» (по-нанайски таочи), импровизируемое песнопение, адресованное конкретному клиенту шамана с его индивидуальными проблемами, повторяться в пределах жанра шаманских песнопений в принципе не может. Оно является префольклорным. Но в отдельных случаях в ходе такой «охоты за душой» могут совершаться столь занимательные, с точки зрения аудитории, приключения, которые затем могут пересказываться бывшими слушателями шаманского обряда уже в другой аудитории и в ином, эпическом жанре, виде, речитативно интонируемой сказки с песенными монологами персонажей. В результате однажды сымпровизированный текст закрепляется в коллективе как общераспространенный сказочный сюжет, обретающий фольклорное бытование. Аналогичный переход из префольклор- ной шаманской в фольклорную эпическую сферу совершается в тех случаях, когда шаман, импровизируя, излагает «личную сказку», то есть рассказывает аудитории о своих собственных тайных «приключениях» в пространстве духовного мира, скрывая при этом от данной аудитории сам факт своей личной причастности к излагаемому сюжету. Если такой импровизируемый и речитируемый текст аудиторией принимается и признается в качестве именно сказки, а не повествования шамана о его собственных обстоятельствах, то он, этот текст, начинает жить по фольклорным законам и действительно становится общераспространенной сказкой. В таких случаях импровизируемые шаманские песнопения, основанные на общепринятых в данном коллективе мелодических клише, и импровизируемые «личные сказки», относятся к сфере префольклора, а те общераспространенные сказки, которые формируются на их основе, составляют репертуар уже собственно фольклора.

Префольклорная традиция предполагает широкое распространение феномена личных текстов (индивидуальных, импровизируемых и никогда не повторяющихся обрядовых текстов, личных песен и даже личных сказок), а также определенных ограничений, предотвращающих пересечение личных (родовых) границ в процессе творческой деятельности авторов-исполнителей. Так, музыкально-стилистические и поэтические особенности фольклорных текстов, которые в контексте иной этнической культуры могли бы рассматриваться как жанровые признаки, определяются в нанайской культуре их аффилиацией, то есть связью с создающим и исполняющих их индивидом, и лишь на более обобщенном уровне, на уровне жанровых сфер, формируют фрагментарные общепризнанные клише. Личные песни, личные сказки и обрядовые импровизации дифференцированы согласно принадлежности определенному лицу (и отчасти определенному роду), тогда как дифференцировать и классифицировать классический фольклор приходится по жанровым, то есть, общепринятым в том или ином коллективе признакам. Жанровые константы формируются не вокруг определенных текстов, а вокруг принципов импровизации или тех или иных имеющихся в багаже отдельных исполнителей индивидуальных, особенных формульных паттернов, на основе которых осуществляется импровизация.

Рекреативная функция восприятия таких текстов отходит при этом на второй план и определяется конкретными целями автора-исполнителя. В определенных ситуациях (например, в обрядах и при исполнении личных сказок) намерения исполнителя камуфлируются и скрываются от аудитории. Характерным признаком префольклорной культуры становится поэтому либо отсутствие аудитории, либо, наоборот, требование ее многочисленности, а также не столько сообщение аудитории определенной информации, сколько ее сокрытие и дезориентация аудитории в соответствии с внехудожественными прагматичными целями автора-исполнителя.

Традиционность и коллективность префольклорного творчества Доминирование индивидуального начала выносит префольклорное творчество, казалось бы, за пределы собственно фольклора как творчества коллективного и традиционного. Субъективная дифференциация префольклора (разграничение по личностям создателей и исполнителей вокальных текстов) противостоит принципам классического фольклора с его групповой дифференциацией (разграничение по жанрам). В этом отношении наблюдается определенное соответствие «до-коллективного» префольклора и «по- сле-коллективного» постфольклора. Традиции «“классического” фольклора были ориентированы на сохранение причастности к целостной, общинной, этнической, национальной культуре» [6, с. 93], тогда как префольклорное творчество представляет собой совокупность хоть и основанных на традиции, но все же индивидуальных, личностных творческих актов. Аналогичным образом в постфольклорный период «“городское сознание”, усиление личностного начала в русской культуре в целом вели к утрате параметра “коллективного языкового сознания” и к преобладанию собственной социальной или личностной идентификации» [6, с. 93]. Возражая против необходимости применения термина «постфольклор», именно на традиционность как на критерий фольклорности указывал в свое время В. П. Аникин. Он писал, что «никаких новообразований, свободных от традиции, в фольклоре не существует. Если в новообразованиях налицо свобода от традиции, то они не могут рассматриваться как фольклорные» [1, с. 228]. Все эти соображения применимы не только к пост-, но и к префольклору. Если отсутствуют повторяемые тексты, если в целых жанровых сферах не формируется еще сам феномен фольклорного произведения, в условиях постоянной изменчивости и текучести говорить о традиции невозможно.

Между тем именно традиционность представляет собой ту основу, на которой базируется нанайская префольклорная импровизация. Коллективное и традиционное начало ярко выражено за счет опоры импровизирующих певцов на общие коллективные мелодические и вербальные «порождающие модели» (Земцовский). В результате чего префольклор, так же как и постфольклор, оказываются некими пограничными зонами собственно фольклора, в пределах которых коллективность и традиционность хоть и проявляются иначе, чем в сфере классического фольклора, но, тем не менее, их не покидают.

Заключение

Использование термина «префольклор» по отношению к импровизационному вокальному творчеству нанайцев способствует подчеркиванию функции предшествования одного явления (допесенного музицирования) другому (обретшей фольклорное бытование песне). При этом оно акцентирует причастность префольклорного творчества собственно фольклору за счет опоры на коллективную интонационную базу и широкого использование в нем «вариативности и повторяемости клишированных стилевых формул», то есть на те черты, на которые Аникин указывает как на неотъемлемое свойство фольклора [1, с. 224]. Таким образом, префольклор можно определить как импровизационное вокальное индивидуальное народное творчество, основанное на принятых в том или ином коллективе поэтических и мелодических моделях, при определенных условиях обретающих фольклорное бытование и оказывающихся ресурсом, посредством которого формируется стабильный репертуар собственно фольклорных жанров.

Литература

1. Аникин В. П. Не «постфольклор», а фольклор (к постановке вопроса о его современных традициях) // Славянская традиционная культура и современный мир: сборник материалов научно-практической конференции. - М.: Государственный республиканский центр русского фольклора, 1997. - Вып. 2. - С. 224-240.

2. Земцовский И. И. Песня как исторический феномен // Народная песня: Проблемы изучения. - Ленинград: ЛГИТМИК, 1983. - С. 4-21.

3. Лаврилье А. Песня, танец и слово - основы ритуального действия эвенков // Традиционная культура Востока Азии. - Благовещенск: Амурский государственный университет, 2008. - Вып. 5. - С. 289-299.

4. Нєклюдов С. Ю. После фольклора // Живая старина. - 1995. - № 1. - С. 2-4.

5. Неклюдов С. Ю. Постфольклор [Электронный ресурс] // Большая российская энциклопедия.

6. Приемышева М. Н. Постфольклор и социальная диалектология: точки соприкосновения // Ученые записки Орловского государственного университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. - 2008. - № 1. - С. 93-97.

7. Шейкин Ю. И. Допесенное и песенное в фольклоре удэ // Народная песня. Проблемы изучения: сб. науч. тр. / сост. И. И. Земцовский. - Л.: ЛГИТМИК, 1983. - С. 79-93.

8. Шейкин Ю. И. История музыкальной культуры народов Сибири: сравнительно-историческое исследование. - М.: Восточная литература РАН, 2002.

References

1. Anikin V.P. Ne “postfol'klor”, a fol'klor (k postanovke voprosa о ego sovremennykh traditsiyakh) [Not “postfolklore”, but folklore (to raise the question of its modern traditions)]. Slavyanskaya traditsionnaya kul'tura i sovremennyy mir: sbornik materialov nauchno-prakticheskoy konferentsii [Slavic traditional culture and the modern world: collection of materials of the scientific and practical conference]. Moscow, Gosudarstvennyy respublikanskiy tsentr russkogo fol'klora Publ., 1997, vol. 2, pp. 224-240. (In Russ.).

2. Zemtsovskiy I.I. Pesnya kak istoricheskiy fenomen [Song as a historical phenomenon]. Narodnaya pesnya: Problemy izucheniya [Folk song: Problems of study]. Leningrad, Leningrad State Institute of Theater, Music and Cinematography Publ., 1983, pp. 4-21. (In Russ.).

3. Lavrilye A. Pesnya, tanets і slovo - osnovy ritual'nogo deystviya evenkov [Song, dance and word - the basics of the ritual action of the Evenks]. Traditsionnaya kul'tura Vostoka Azii [Traditional culture of the East of Asia]. Blagoveshchensk, Amursk State University Publ., 2008, vol. 5. pp. 289-299. (In Russ.).

4. Neklyudov S.Y. Posle fol'klora [After folklore]. Zhivaya starina [LivingAntiquity], 1995, no. 1, pp. 2-4. (In Russ.).

5. Neklyudov S.Y Postfol'klor [Post-folklore]. Bol'shaya rossiyskay entsiklopediyy [The Great Russian Encyclopedia].

6. Priemysheva M.N. Postfol'klor і sotsial'naya dialektologiya: tochki soprikosnoveniya [Post-folklore and social dialectology: points of contact]. Uchenye zapiski Orlovskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Gumanitarnye i sotsial'nyye nauki [Scientific notes of the Orel State University. Series: Humanities and Social Sciences], 2008, no. 1, pp. 93-97. (In Russ.).

7. Sheykin YI. Dopesennoe і pesennoe v fol'klore ude [Pre-singing and singing in the folklore of Ude]. Narodnaya pesnya. Problemy izucheniya [Folk song. Problems of study]. Leningrad, Leningrad State Institute of Theater, Music and Cinematography Publ., 1983, pp. 79-93. (In Russ.).

8. Sheykin YI. Istoriya muzykal'noy kul 'tury narodov Sibiri: sravnitel'no-istoricheskoe issledovanie [The History of the Musical Culture of the Peoples of Siberia: a Comparative Historical Study]. Moscow, Vostochnaya literature RAN Publ., 2002. (In Russ.).

Размещено на Allbest.ru