Эгалитарные ценности в культурах хадза и шведов: сравнительный анализ

Размещено на http://www.allbest.ru/

Эгалитарные ценности в культурах хадза и шведов:

сравнительный анализ

Т.О. Рафиев

Московский государственный лингвистический университет

Аннотация

Полемизируя с устоявшимся подходом к равенству как к единственной эгалитарной ценности автор выделяет группу ценностей, конституирующих модели поведения в различных культурах, и объединяет их в единый эгалитарный комплекс. Эти ценности выделяются на основе сравнительного анализа культурных практик народа хадза и шведов: индивидуализм, экономическая автономия личности, гендерное равенство, ювенильная свобода, запрет на публичную гордость, запрет на проявления авторитаризма, отказ от социальной эксклюзии, относительное равенство благосостояния.

Ключевые слова: эгалитаризм, эгалитарные ценности, компаративистика, культурные практики, хадза, шведы

EGALITARIAN VALUES IN THE HADZA AND SWEDISH CULTURES. COMPARATIVE ANALYSIS

T.O. Rafiev

Moscow State Linguistic University

Abstract. Arguing with the established approach to equality as the only egalitarian value, the author identifies a group of values constituting the considered behavioral models and combines them into a single egalitarian complex. These values are distinguished on the basis of a comparative analysis of the cultural practices of the Hadza and the Swedes: individualism, economic autonomy of the individual, gender equality, juvenile freedom, prohibition of public pride, prohibition of authoritarianism, rejection of social exclusion, relative equality of well-being.

Key words: egalitarianism, egalitarian values, comparative studies, cultural practices, Hadza, Swedes

Введение

эгалитарный культура хадза шведы

Теоретики эгалитаризма, вне зависимости от того, какой концепции они придерживаются, - утилитаризма (Амартия Сен), либерального равенства (Рональд Дворкин), приоритаризма (Дерек Парфит), - разделяют два основных подхода к равенству: равенство в распределении благ и равенство возможностей, которые в дальнейшем могут подразделяться на юридические, образовательные и т. д. Равенство выступает в целостности и по сути является единственной эгалитарной ценностью, воплощающейся в двух упомянутых выше формах. Однако, по нашему мнению, сравнительный анализ реальных культурных практик дает основания для пересмотра этой идеи. Равенство как ценность в имплицитной форме содержит в себе целый ряд эгалитарных ценностей, связанных друг с другом прочными связями и функционирующих как единый комплекс.

Эгалитаризм - это институциональное равенство, в данном случае понимаемое как происходящее от институций, как одна из констант культуры, определяется ценностными установками, реализующимися в устойчивых культурных практиках. Поиск и сравнение ценностных установок, обеспечивающих воспроизводство эгалитарной модели общества, представляются эвристичными для понимания того, как функционируют эгалитарные культуры. Для того чтобы найти основания для сравнения культур, не имеющих историко-генетических связей и находящихся на совершенно несопоставимых уровнях социального развития, необходимо обратиться к компаративистике. Компаративистский метод является одним из базовых при анализе текстов культуры. При этом возможны четыре подхода к сравнению:

а) простое сопоставление; б) сравнение подобия, вызванного сходными условиями общественного развития; в) сравнение, обусловленное общностью происхождения, гомологичностью; г) сравнение сходства, обусловленного результатом культурного влияния [Жирмунский, 1979]. Сравнение неродственных культур представляется возможным в единственном случае - если эти культуры могут быть соотнесены с одним или несколькими универсальными критериями, т. е. представлены типологически. Таким основанием для сравнения в силу его универсальности может быть критерий «иерархичности» / «эгалитарности». О том, что речь идет об универсальном критерии, свидетельствуют научные публикации различной тематики:

- гендерные исследования [Григорян, 2005];

- анализ организации сетевых сообществ [Рыков, 2013];

- исследования поведения высших приматов [Бутовская, 2002];

- изучение социальной организации.

«Иерархичность» / «эгалитарность» может проявлять себя по- разному:

а) как доминирование вертикальных или горизонтальных связей;

б) как стратифицированность или гомогенность общества;

в) как дифференциация или сходство (близость) социальных статусов;

г) как концентрация в одних руках или относительно равномерное распределение власти, богатства.

Все эти бинарные оппозиции универсальны, и это позволяет редуцировать возможные аспекты сравнения до единственного реально доступного. Поскольку принадлежность неродственных друг другу культур к эгалитарному или иерархическому типу далеко не всегда можно связать со взаимовлияниями, общностью происхождения или сходством развития, обращение к простому сопоставлению представляется вполне оправданным. Более того, именно прямое сопоставление позволяет увидеть типические, универсальные черты, в данном случае эгалитарные ценности, их сходство или различие, и в некоторой степени абстрагироваться от культурного контекста.

Еще одной методологической составляющей такого сравнения является выделение «единиц анализа». Так, согласно Чарльзу Регину, их можно подразделить на «единицы наблюдения» и «единицы обобщения». Первые актуализируются при сборе и анализе полученных данных, вторые - при формулировании выводов. Обычно они относятся к уровням индивида и общества соответственно [Ragin, 1987]. Этим уровням также соответствуют количественная и качественная формы анализа. Однако количественный анализ, предполагающий в качестве единиц наблюдения отдельных индивидов, при изучении устойчивых моделей поведения практически неприменим, так как предполагает вычисление неисчисляемых (или, точнее, трудно исчисляемых) единиц - отдельных поведенческих актов. Для данного исследования доступен лишь уровень обобщения, указывающий на общепринятые модели культурного поведения. Поэтому качественный анализ представляется единственно возможным, и тогда единицами анализа будут отдельные культуры.

В качестве примеров для такого кросс-культурного сравнения нами были выбраны традиционная культура хадза, небольшого общества охотников-собирателей, проживающих в районе озера Эяси в Танзании, с одной стороны, и культура сложного модернизированного европейского общества - шведов - с другой. Эгалитарные ценностные установки у тех и у других формировались, вероятно, не изолированно, а в близком контакте с соседними культурами, имеющими схожие черты. Для субсахарской Африки, помимо хадза, это культуры койсанских народов, проживающих в пустыне Калахари - !кунг (дзу / хоанси), !кви, таа и др. (кликсы в щелкающих языках отображаются восклицательным знаком - !кунг, !кви и т. д.). Для Северной Европы это национальные скандинавские культуры - финская, норвежская, датская. Ситуация внутри обеих групп имеет существенные отличия. Скандинавские культуры связаны друг с другом языковым единством (кроме финнов), единством происхождения и общностью исторической судьбы. С африканскими все гораздо сложнее. Их объединение в особую группу культур эгалитарных охотников-собирателей носит условный характер. Между пустыней Калахари, где проживают койсанские народы, и районом озера Эяси, местом компактного проживания хадза, более двух тысяч километров. Хадза, наряду с народом сандаве, являются единственными, кроме койсанов, носителями «щелкающего» языка. И хотя оба танзанийских языка, хадза и санда- ве, являются изолятами, специалистами прослеживаются их лингвистические связи с бушменскими языками Калахари, в первую очередь южно-койсанскими - !кви, таа, кхойкхой [Старостин, 2013]. Само по себе употребление щелкающих согласных (кликсов) говорит о культурной близости хадза и койсанских народов в глубокой древности.

Выбор пал именно на эти народы прежде всего потому, что между культурами хадза и шведов нет историко-генетической связи, траектории их социального развития также имеют мало общего. Взаимовлияния можно исключить, поскольку после выхода человечества из Африки и до эпохи географических открытий, народы, проживающие южнее Сахары, находились в изоляции. Хадза, видимо, в течение длительного периода контактировали лишь с бантуязычными культурами - иракв, исанзе, сукума, а также нилотоязычными скотоводами-датога, и вплоть до 1931 года не были известны науке. Таким образом, комплексы эгалитарных ценностей хадза и шведов имеют независимое друг от друга происхождение, а значит, если кросс-культурный анализ выявит общие сущностные черты, это может свидетельствовать об универсальном характере их структуры. Вместе с тем обе культуры, шведская и хадза, несмотря на очевидную несхожесть, признаются специалистами выра- женно эгалитарными. Выбор именно хадза и шведов не случаен и еще по одной причине - помимо прочего, формы их эгалитарного поведения хорошо описаны, эти народы являются своеобразными образцами, наиболее ярко воплощающими идеалы социального равенства. Но необходимо еще раз подчеркнуть, что речь не идет о сходстве институтов или социальной организации. Эгалитарные общества уровня бэндов, или локальных групп, развивались настолько непохоже на привычные нам сценарии, что говорить о какой-то схожести с устройством современных обществ не имеет смысла. Сравнению могут быть подвергнуты исключительно ценностные установки, позволяющие реализовать эгалитаризм, вне зависимости от культурных различий, возникающих в результате разных траекторий социальной эволюции.

Эгалитарные ценности в культурных практиках Хадза

Значительный вклад в изучение этого небольшого народа внес британский антрополог и исследователь эгалитаризма Джеймс Вудберн. Будучи в первую очередь специалистом по хадза, в своих работах он приводит данные и по другим обществам охотников-собирателей. Автор данной статьи, опираясь на анализ культурных практик, проведенный Вудберном, дополнил его собственной терминологией, описывающей отдельные эгалитарные ценностные установки.

Хадза крайне эгалитарны - любой человек, принадлежащий к этому обществу, мужчина, женщина или ребенок, имеет равный доступ к любым имеющимся на их территории ресурсам - растениям, охотничьей добыче, воде. Причем в независимости от того, добыл ли он пищу сам, или это сделали другие. Это коррелирует с обязательной моральной нормой, принятой в культурах охотников-собирателей: «Добыл - поделись!»

Индивидуализм и экономическая автономия личности. Для обществ охотников-собирателей в принципе характерна относительная автономия и мобильность отдельных индивидов. Возможность смены места жительства рассматривается ими как безусловная ценность. Так, например, у варлпири в Центральной Австралии существовала пословица: «Нет ничего хуже, чем прожить всю жизнь с одними и теми же людьми, словно животные в загоне». Эта установка ярко проявляется в культурных практиках хадза:

- состав локальных групп, которые они образуют для осуществления хозяйственной деятельности, текуч и подвижен. Любой участник группы волен выбирать, хочет ли он уйти или остаться, и никто не может ему препятствовать;

- внутри локальной группы каждый может выбирать, с кем общаться во время занятий охотой и собирательством, в процессе торговли и обмена;

- хадза не несут долгосрочных взаимных обязательств, отношения между ними: родственные, экономические или любые другие, включая дележ или обмен, ограничены во времени [Woodburn, 1982]. Это касается и семейных обязательств - муж и жена добывают пищу независимо друг от друга. Собирая растения и время от времени охотясь на мелких животных, женщины не часто приносят добытое к семейному очагу. Так же ведут себя и мужчины на охоте - практически вся дичь, кроме относительно крупной, требующей дележа, если она была подстрелена вдали от лагеря, обычно съедается на месте. Это не признак жадности - хадза готовы делиться по первому требованию, скорее, это проявление экономической независимости. В лагере охотничья добыча распределяется между всеми, кто там находится, и тогда же может состояться совместный праздник. В то же время Вудберн говорит, что у хадза семейные трапезы редки, и часто можно увидеть взрослого или ребенка, поджаривающего и съедающего свою порцию мяса в одиночестве во внеурочное время.

Запрет на проявления авторитаризма. В обществе хадза нет вождей, лидеров в нашем понимании этого слова. Те, кого можно таковыми считать, избираются на короткий срок, и их влияние очень ограниченно. Схожая ситуация наблюдается среди бушменов !кунг, которые говорят, что, их старейшины - это просто уважаемые люди.

Пока все в порядке, в них никто особо не нуждается, но если вдруг дела в общине пошли плохо, каждый считает своим долгом подойти к такому неформальному лидеру и высказать недовольство [Lee, 1979].

Если авторитарная личность захочет подчинить своему влиянию других членов группы, люди могут попросту перейти в другую. В обществе хадза (как и у !кунг), смена места жительства приветствуется, и переходы из группы в группу - обычное дело. Текучесть состава локальных групп доходит до 30 % в год [Woodburn, 1982]. Как и везде, среди хадза время от времени появляются личности, имеющие авторитарные наклонности. Однако общество активно препятствуют стремлению таких людей добиться большей власти, богатства или более высокого статуса. Чтобы пресечь такие поползновения, хадза выработали специфические культурные практики. Ситуации, в которых авторитарный мужчина посягает на чужое имущество, чужих жен или стремится навязать другим свою волю, могут оказаться для него фатальными. У хадза доступ к луку и отравленным стрелам, есть у любого мужчины, даже у мальчика, и это охотничье оружие смертельно опасно не только для животных, но и для человека. Даже если пострадавший от авторитарной личности постарается избежать прямого конфликта с агрессором, он может устроить засаду в буше. Это угроза, избежать которой практически нереально, и, как свидетельствует Вудберн, некоторые люди, стремившиеся к доминированию, поплатились жизнью. Возможность тайно устранить того, кто угрожает благополучию окружающих, эффективно ограничивает хищничество [там же]. Еще одна практика, не позволяющая добиться доминирования, - это отсутствие жестких границ между охотничьими территориями. Несмотря на то, что охотничья территория считается принадлежащей ядру локальной группы, фактически она не является собственностью в нашем понимании. Скорее люди ассоциируют себя со своей землей. Однако никто не может запретить человеку, перешедшему из другой локальной группы, охотиться на новом месте. Поскольку размеры группы и ресурсы ежегодно меняются, такая модель позволяет наиболее успешно заниматься охотой и собирательством, не давая одной группе накопить больше ресурсов и возвыситься над другими [Lee, 1979].

Относительное равенство благосостояния. Для всех охотников- собирателей характерен отказ от избытка предметов движимого имущества. Необходимо следовать за добычей, регулярно менять 252 расположение лагеря - все это проще сделать налегке. Поэтому предпочтение отдается небольшим и легким предметам, и их немного. Но хадза пошли еще дальше. Накоплению у них препятствует устойчивая культурная практика. В сухой сезон, в период вынужденного бездействия мужчины большую часть времени проводят в лагере, предаваясь азартным играм. Самыми ценными предметами у них являются отравленные стрелы с металлическими наконечниками. Но и другие ценные вещи - каменные курительные трубки, одежда, ножи, топоры - всё, что может быть предметом обмена или торговли, принимаются в качестве ставок в этой игре. Ее суть в том, что участники по очереди бросают диски-спилы, покрытые корой, в сторону дерева, и от того, как они упадут, зависит выигрыш. Это игра на удачу в чистом виде, у игроков не много шансов повлиять на результат. Умение бросать имеет некоторое значение, но оно нивелируется, поскольку победитель не имеет права метать в следующем коне игры. Наименее азартные, выиграв, стараются вовремя выйти из игры и оставить выигрыш себе. Но проигравшие ходят за таким счастливчиком по пятам и требуют отыграться. В итоге за период сухого сезона наиболее ценные вещи, перетекая от лагеря к лагерю, равномерно распределяются по всей территории хадза. Отсутствие возможности накопления материальных ценностей приводит к тому, что человек, стремящийся к влиянию на других, не сможет завербовать себе сторонников. Так, игра, целью которой является обогащение, парадоксальным образом препятствует накоплению материальных ценностей и не дает возникнуть зависимости в отношениях между людьми [Woodburn, 1982]. Главным событием, когда люди в этих обществах зарабатывают очки, которые могут быть накоплены или распределены в целях укрепления статуса, является успешная охота на крупных животных. Добытое мясо широко распространяется в лагере посредством его раздачи. Причем успешных охотников меньшинство, и зачастую именно они так и остаются теми, кто чаще всего делится. Успешные платят больше, чем менее успешные, и обязаны поступать так всегда. Таким образом, дележ охотничьей добычи является механизмом выравнивания. У !кунг для того, чтобы зафиксировать отчуждение добычи от охотника, существует устойчивая практика охоты с помощью чужих стрел. По традиции считается, что убитая дичь принадлежит владельцу стрелы, и хотя порой охотники пытаются уклониться от этого обычая, общественное мнение этому препятствует. Так, Маршалл полагает, что «общество, кажется, старается всячески аннулировать концепцию мяса, принадлежащего охотнику» [Marshall, 1976, с. 297].

Запрет на публичные проявления гордости. Если успешный охотник, допустим, добывший в одиночку крупное животное, жирафа или слона, захочет похвастаться своим успехом в лагере, он будет публично высмеян и опозорен. Хадза говорят, что об искусстве охотника должна сказать кровь добычи на наконечнике его стрелы. Мужчины, во всеуслышание заявляющие о своих охотничьих достижениях, не пользуются успехом у противоположного пола. Любая публичная гор-дость направлена на повышение личного статуса того, кто гордиться, а это осуждается обществом [Lee, 1979].

Ювенильная свобода. Дети в обществе хадза воспитываются в условиях, когда им предоставляется свобода в выборе занятий. Никто не заставляет ребенка что-то делать, и родители или родственники всегда его накормят. Но общественное мнение таково, что охота является наиболее престижным занятием, и зачастую мальчики возраста 1011 лет вполне могут сами добывать дичь. С того момента, как у них появляются отравленные стрелы, изготовленные собственноручно или одолженные у взрослых, они становятся охотниками. Но заставлять детей делать что бы то ни было не принято - это противоречит эгалитарным установкам хадза. Детей обучают личному принятию решений, уверенности в себе, щедрости в раздаче ресурсов, но при этом независимости от дележа или раздачи. Для хадза характерны следующие воспитательные императивы:

- каждый имеет право на то же, на что имеют право другие;

- делай то, что считаешь нужным, но не ограничивай свободу других;

- никогда не гордись, гордость ставит человека выше других;

- будь щедрым, и ничего не требуй от других;

- добыв дичь, ты обязан поделиться, но больше ты никому ничего не должен [Woodburn, 1982].

Гендерное равенство (отсутствие мужского доминирования). Сам факт того, что между мужчинами и женщинами в обществе хадза распределены социальные роли: мужчины - охотники, а женщины - собирательницы, не позволяет утверждать о полном гендерном равенстве. Однако высокая степень автономности индивидов на практике 254 приводит к тому, что фигура домохозяина у них отсутствует. Как было сказано выше, жена и муж очень редко объединяют добытые ресурсы. Вдобавок сама мужская гендерная роль оспаривается в ежегодном ритуале женской инициации. Специально исследовавшая гендер у хад- за, Камилла Пауэр пишет о том, что распределение статуса и власти среди обоих полов находятся в постоянной динамике [Power, 2015]. Эпеме - тайный мужской ритуал, представляющий совместное употребление сакрализованного мяса инициированными мужчинами, уравновешивается так же тайным женским ритуалом майтоко. Это обряд инициации девочек, проходящий в достаточно жесткой форме. Однако все участницы этого ритуала подчеркивают добровольный характер испытания майтоко. В отличие от других африканских народов, практикующих женское обрезание, у хадза мужчины никак не влияют на поддержание этой традиции [там же]. Такое поведение, объясняющееся теорией дорогостоящих сигналов, формирует сетевые связи и солидарность среди женщин хадза. И если эпеме представляет собой мужской «секрет», то майтоко - это «секрет» женский. Финал майтоко представляет собой ритуализированное избиение инициированными девушками юношей и мальчиков как символическое выражение женского превосходства.

Отказ от эксклюзии. Вудберн говорит о том, что хадза демонстрируют социальную открытость и готовность принять в свое общество любого, кто будет действовать, исходя из принятых представлений о равенстве. В качестве наиболее яркого примера он приводит ситуацию с больными проказой. В отличие от соседних этнических групп, изгоняющих таких больных из своих деревень и помещающих их в лепрозории, хадза оставляют прокаженных в лагере. Это не связано с каким-то особенным сочувствием или гуманностью. Над неуклюжестью больных могут даже подшучивать, но изгнать такого человека из группы никто не имеет прав [Woodburn, 1982].

Сутью всех описанных практик является стремление не дать возможности отдельным личностям или группам добиться большего престижа, более высокого статуса, оказывать влияние на других людей. Всё это воспринимается как опасность для общества, пронизанного эгалитарными ценностями. Важно отметить, что тысячелетиями проживая бок о бок с другими народами, для которых неравенство в статусе, власти и материальном богатстве - обычное дело, хадза прекрасно осведомлены о том, к чему это приводит. И они сознательно отстаивают свой эгалитаризм.

Шведы. Вместе с рядом других скандинавских стран, Швеция характеризуется высоким уровнем социального равенства, находящем отражение как в обыденных культурных практиках, так и в национальном законодательстве. Во многом это связано с тем, что эгалитарные ценностные установки в Швеции, с одной стороны, восходят к традиционной культуре свободных землевладельцев-бондов и особому устройству сельских общин с эпохи позднего Средневековья, с другой - являются результатом целенаправленной государственной политики, по крайней мере, с середины 60-х годов XX века.

Относительное равенство благосостояния. Характерной чертой шведского общества является низкая дифференциация по уровню доходов среди домохозяйств, хотя различия между социальными слоями всё-таки есть. Однако соотношение зарплат между наименее и наиболее оплачиваемыми группами составляет приблизительно 1:3. Так, по данным 2021 года, средняя зарплата сотрудника клининговой компании, т е. уборщика - 24 938 крон, в то же время управляющие крупными предприятиями в среднем получают 75 800 крон. В целом средняя зарплата колеблется в пределах от 25 до 40 тыс. крон . Такой тип распределения доходов связан с доминирующей в стране доктриной государства «всеобщего благосостояния» (Walfare state). Она базируется на принципах равенства возможностей, справедливого распределения благ и общественной ответственности за малоимущих и не имеющих возможности обеспечить себе минимальные условия достойного уровня жизни. И эта ситуация наблюдается с конца 60-х годов XX века. Более раннее положение недостаточно документировано, что не позволяет проследить распределение доходов в исторической ретроспективе [Roine, Waldenstrom, 2006]. Равенство благосостояния у шведов опирается на распространенные в обществе ценности, закрепленные в устойчивых поведенческих паттернах, получивших названия Lagom и Jantelagen.

Российский лингвист А.Н. Иванов, исследуя шведскую картину мира, выделяет устойчивые ценности или константы культуры, к которым он относит индивидуализм и своеобразную шведскую концепцию «современности». Помимо этих императивов, российский исследователь пишет, что шведы - убежденные противники излишества. Поэтому одним из базовых понятий шведской культуры является слово lagom, которое означает «в меру», «достаточно». Смысловой нюанс в том, что умеренность - это не показатель усредненности, под lagom god («в меру хорошо») подразумевается высшая похвала. Lagom выступает как поведенческий императив и требование фактически к чему угодно и стало в настоящее время символом шведской умеренности. «Lagom dr bast» в дословном переводе на русский означает «в меру - лучше всего». Общественное мнение считает неприемлемыми как излишнее богатство, так и бедность. В этом состоит основная причина того, что шведская социал-демократическая партия уже более полувека побеждает на выборах под девизом «Никто не останется позади» («Alla skamed») [Иванов, 2009, с. 237]. Для среднего шведа погоня за богатством не является приоритетом, поскольку отнимает свободное время, необходимое для досуга, саморазвития, семьи, общения с друзьями и т. д. Денег должно быть lagom, но не более того [Иванов, 2009].

Индивидуализм. С понятием lagom тесно связан имеющий глубокие исторические корни шведский индивидуализм. Эта ценностная установка отразилась в шведском фольклоре - «Одиночка силен» (Ensam ar stark) [там же, с. 238]. Стиль жизни средневековых шведских бондов - отдельными хуторами в значительном удалении друг от друга - оказал глубокое влияние на культуру. «В Швеции ценности индивидуализма не подвергаются сомнению, и в отношении этого мы, шведы, не lagom, а экстремальны», - пишет стокгольмский этнолог Карл Улов Арнсберг [там же, с. 240]. Автономия каждого члена общества и их равноправие по отношению друг к другу являются прямым следствием этого.

Запрет на публичные проявления гордости. Jantelagen переводится как законы «Янте» - это свод правил, по которым жил вымышленный город Янте в романе Акселя Сандемуса «Беглец пересекает свой след». Вот некоторые из них: «1) не думай, что ты что-то собой представляешь; 2) не думай, что ты лучше нас, 3) не думай, что можешь чему-то нас научить». Несмотря на то, что это литературное произведение, в нем отразились устойчивые представления среднестатисти-ческого шведа. Считать себя обычным человеком, ориентироваться на мнение соседей воспринимается как добродетель. Причисление индивида другими к «обычным» людям воспринимается как комплимент. И хотя роман был написан в 1933 году, по мнению доктора Сти-вена Троттера, сама по себе такая модель поведения в скандинавских культурах утверждалась столетиями. «Янтелаген - это механизм социального контроля, - утверждает он. - Тут дело не только в богатстве, тут речь о том, чтобы не притворяться кем-то большим, чем ты есть на самом деле, и не делать чего-то, что не подобает твоему положению в обществе. Вы можете рассказывать о своей даче в лесу, про то, как сделали там обогреваемые полы и дворик. Никто этому не удивится, это принято у скандинавов, многие имеют загородные дома, - говорит он. - Но если сказать, что вы потратили те же деньги на два «Ламборджини», над вами начнут насмехаться» [Savage, 2019]. По сути, «Янтелаген» представляет собой запрет на индивидуальные проявления гордости в обыденной жизни. Любая публичная демонстрация своих достижений воспринимается как признак дурного тона. У шведов не приято публично гордиться своей родиной, хотя они и считают, что Швеция достаточно «lagom» хороша. Довольно долго не было официального национального дня Швеции, и даже после его появления он так и не стал выходным. Таким образом запрет на гордость проявляется и на коллективном уровне.

Гендерноеравенство и экономическая автономия. При отборе кадров работодатели считают своим долгом учитывать не только профессиональные способности претендента, но и соотношение полов на рабочем месте, заботясь о наличии равного количества вакансий как для мужчин, так и для женщин. Большое число женщин занято в профессиях, которые традиционно считались «мужскими» - водители, пилоты, военные, спортивные комментаторы и т. д. И наоборот, шведские мужчины вполне могут работать воспитателями в детских садах, продавцами в магазинах. Недавние исследования показывают, что гендерное распределение среди студентов, обучающихся в аспирантуре и докторантуре, сегодня даже более, чем равно: 60 % студентов, поступающих в аспирантуру, составляют женщины, и две трети всех степеней присуждаются женщинам. По-видимому, в Швеции даже больше женщин, чем мужчин, участвуют в системе высшего образования [Duong Pham, 2016].

Важной составляющей гендерного равенства является отпуск по уходу за детьми. «Если я женщина и я смотрю на то, как члены мужской команды вокруг меня становятся отцами, и никто из них не берет отпуск по уходу за ребенком, я буду чувствовать, что я исключение, когда забеременею и мне понадобится отпуск по уходу за ребенком», - говорит главный операционный директор одной из шведских компаний Мортен Вело. Когда был принят закон, предоставляющий оплачиваемый двухмесячный отпуск по уходу за ребенком отцам, это вызвало серьезные социальные изменения. Компании теперь готовы к тому, что сотрудники будут брать декретный отпуск независимо от пола. Изменение роли отцов воспринимается как фактор снижения числа разводов и увеличения совместной опеки над детьми [Bennhold, 2010]. Все это приводит к трансформации представлений о маскулинности. «Многие мужчины больше не хотят, чтобы их определяли только по их работе», - сказал Бенгт Вестерберг, который долгое время выступал против квот, но в качестве заместителя премьер-министра в 1995 году взял отпуск по уходу за ребенком [там же].

Отсутствие давления на детей. Всякое насилие («дисциплина») в отношении детей строго осуждается. Швеция была первой страной в мире, которая запретила эту практику в 1979 году. Родители редко заставляют детей выбирать определенный карьерный путь, по крайней мере, открыто. Говорить детям, что они должны свободно выбирать, чем они хотят заниматься, - является нормой. Детям рекомендуется становиться независимыми личностями. Это отражено в распространенных шведских выражениях, таких как «хороший человек заботится о себе» - «En bra karl reder sig sjdlv» [Waller, 2019]. Большинство шведов испытывают трудности к вхождению в разного рода коллективы, поскольку с раннего возраста воспитываются в духе индивидуализма. Чтобы не быть отвергнутым, индивиду приходится проявлять чрезвычайную осторожность в выражении собственных мнений (отсюда распространенный стереотип о застенчивости и нерешительности шведов в общении с представителями других наций).

Отказ от эксклюзии. На протяжении второй половины XX - начала XXI века в шведской политике интеграции сохраняется преемственность. Сейчас шведское правительство преследует цель экономической самодостаточности и аккультурации мигрантов. И все же, несмотря на зачастую сомнительные успехи, получение экономической помощи и вид на жительство для беженцев и трудовых мигрантов не зависят от результатов интеграции. В шведском обществе по-прежнему существует довольно широкий политический консенсус в отношении того, что получение гражданства способствует интеграции, а введение ограничений ее сдерживает. Согласно концепции хорошего гражданина, господствовавшей в конце 1960-х годов, предполагалось, что предоставление всем без исключения основных социальных прав заставит чувствовать принадлежность к стране. Вновь прибывшие захотят оправдать ожидания, и, прежде всего, обязанность работать. Был принят закон, гарантирующий, что на них распространяются те же положения о социальном обеспечении, что и на шведских граждан. И вплоть до кризиса беженцев и миграции 20152016 годов шведское общество не отказывалось от идеи интеграции ради успешности государства всеобщего благосостояния, хотя, возможно, сейчас эта ситуация будет меняться [Skodo, 2018].

Заключение

Даже сравнительно беглый обзор демонстрирует, что для воспроизводства эгалитарной модели общества требуются значительные культурные усилия. И эти усилия предпринимаются одновременно в различных направлениях. Каждая из описанных выше практик направлена на достижение такого состояния, которое социальные акторы рассматривают как желанное, т. е. детерминированное той или иной ценностью. Однако, хотя каждая из ценностей желанна сама по себе, только реализация всех их вместе позволяет эгалитарному обществу функционировать как системе. Эгалитарные ценности, рассматриваемые в фокусе кросс-культурного анализа, с одной стороны очень конкретны, с другой - их эгалитарность не вполне очевидна. Возможно, включение в их число индивидуализма и экономической автономии индивида на первый взгляд выглядит спорно. Однако именно культурные практики, в которых манифестируются экономическая автономия и индивидуализм, обладают тем мощным социально выравнивающим эффектом, благодаря которому ювенильная свобода и гендерное равенство обретают бытийность в качестве ценностей и моральных императивов. Основной вывод, который может быть сделан на основе проведенного сравнения, состоит в том, что культуры хадза и шведов, вне зависимости от культурного контекста, демонстрируют общий набор ценностей, позволяющих на практике реализовывать эгалитаризм. Это уже упомянутые выше:

- индивидуализм;

- экономическая автономия личности;

- гендерное равенство (отсутствие социального доминирования мужчин);

- ювенильная свобода (отказ от давления на детей);

- запрет на публичную гордость;

- запрет на проявления авторитаризма;

- отказ от социальной эксклюзии (никто не может быть исключен);

- относительное равенство благосостояния.

Естественно, в этих обществах перечисленные ценности реализуются разными способами. Например, хадза достигают относительного равенства благосостояния за счет того, что делают накопление невозможным, а раздачу мяса - обязательной. А шведы - за счет принятия законов, регулирующих оплату труда, и прогрессивного налогообложения. По-разному воплощается в жизнь и отказ от эксклюзии. У хадза он выражается в практике обязательного дележа добычи, в сохранении социального статуса за людьми, больными проказой. У шведов - в признании и реализации прав меньшинств, проведении миграционной политики, рассчитанной на максимально успешную адаптацию мигрантов. Для того, чтобы противодействовать авторитарности отдельных индивидов, хадза вынуждены порой прибегать к насилию, а в шведском обществе с этой опасностью успешно справляются действующие демократические институты. Тем не менее сколь бы ни были различны эти культуры, успешно функционирующий эгалитаризм в них обеспе-чивается очень схожим, если не идентичным, комплексом эгалитарных ценностей. Их сходство позволяет говорить о конвергентной природе ценностных установок эгалитаризма, проявляющейся при обращении к сравнительному анализу.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ

1. Жирмунский В. М. Сравнительное литературоведение. Восток и Запад. Л. : Наука, 1979.

2. Григорян А. А. Об эгалитарности и иерархичности. Гендерный аспект // Вестник Ивановский государственный энергетический. 2005. Вып. 2. С. 1-3.

3. Рыков Ю. Г. Виртуальное сообщество как социальное поле: неравенство и коммуникативный капитал // Журнал социологии и социальной антропологии. 2013. Т XVI. № 4. С. 44-60.

4. Бутовская М. Л. Биосоциальные предпосылки социально-культурной альтернативности // Цивилизационные модели политогенеза / под ред. Д. М. Бондаренко, А. П. Коротеева. М. : Центр цивилизационных и региональных исследований, 2002. С. 35-57.

5. Ragin C. The comparative method: moving beyond qualitative and quantitative strategies // The regents of the University of California. 1987. P 1-18.

6. Старостин Г. С. Языки Африки. Опыт построения лексикостатистической классификации. М. : Языки славянской культуры, 2013. Т 1. Методология. Койсанские языки. C. 461-475.

7. Woodburn J. Egalitarian Societies // Man. New Series. 1982. Vol. 17. № 3. P 431-451.

8. Lee R. B. The !Kung San: men, women, and work in a foraging society. Cambridge University Press, 1979.

9. Marshall L. 1976. The !King of `Nyae Nyae. Cambridge, Mass. : Harvard Univ. Press.

9. Power C. Hadza gender rituals - epeme and maitoko - considered as counterparts // Hunter Gatherer Research. 2015. Vol. 1 (3). P 333-358.

10. Roine, J., Waldenstrom D. The evolution of top incomes in an egalitarian society: Sweden, 1903-2004 // SSE / EFI Working Paper Series in Economics and Finance. April 6, 2006. № 625.

11. Иванов А. Н. Константы шведской культуры в свете тезаурусного подхода // Знание. Понимание. Умение. 2009. № 3. С. 237-241.

12. Savage M. Jantelagen: Why Swedes won't talk about wealth? // BBC Worklife. 10 Oct. 2019. URL: https://www.bbc.com/worklife/ article/20191008-jantelagen-why-swedes-wont-talk-about-wealth

13. Duong Pham, Thuy. Culture and sexuality in modern Swedish society // MUI 1626. 2016.

14. BennholdK. In Sweden, men can have it all // New York Times. 9 June 2010.

15. Waller J. How do Swedes raise their children? // Quora. 2019. URL: https:// www.quora.com/How-do-Swedes-raise-their-children

16. Skodo A. Sweden: by turns welcoming and restrictive in its immigration policy, migration information source // The online journal of the Migration Policy Institute. 06.12.2018. URL: https://www.migrationpolicy.org/article/ sweden-turns-welcoming-and-restrictive-its-immigration-policy Dec. 6, 2018.

REFERENCES

1. Zhirmunsky, V. M. (1979). Sravnitel'noe literaturovedenie. Vostok i Zapad = Comparative literary studies. East and West. Leningrad: Nauka. (In Russ.)

2. Grigoryan, A. A. (2005). Ob jegalitarnosti i ierarhichnosti. Gendernyj aspekt = About egalitarianism and hierarchy. Gender aspect. Bulletin of IGEU, 2, 1-3. (In Russ.)

3. Rykov, Yu. G. (2013). Virtual'noe soobshhestvo kak social'noe pole: nera- venstvo i kommunikativnyj capital = Virtual community as a social field: inequality and communicative capital. Journal of sociology and social anthropology, XVI (4), 44-60. (In Russ.)

4. Butovskaya, M. L. (2002). Biosocial prerequisites of socio-cultural alternativeness. In D. M. Bondarenko, A. P Koroteev (Eds.), Civilizational models of politogenesis (pp. 35-57). Moscow: Center for Civilizational and Regional Studies. (In Russ.)

5. Ragin, C. (1987). The comparative method: moving beyond qualitative and quantitative strategies. Oakland: The Regents of the University of California.

6. Starostin, G. S. (2013). Languages of Africa. The experience of building a lexicostatistical classification (Vol. 1. Methodology. Koisan languages). Moscow: Languages of Slavic culture. (In Russ.)

7. Woodburn, J. (1982). Egalitarian Societies. Man. New Series, 17(3), 431-451.

8. Lee, R. B. (1979). The !Kung San: men, women, and work in a foraging society. Cambridge University Press.

9. Marshall, L. 1976. The !King of `Nyae Nyae. Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press.

9. Power, C. (2015). Hadza gender rituals - epeme and maitoko - considered as counterparts. Hunter gatherer research, 1(3), 333-358.

10. Roine, J., Waldenstrom D. (2006). The Evolution of Top Incomes in an Egalitarian Society: Sweden, 1903-2004. In SSE / EFI Working Paper Series in Economics and Finance (no 625, April 6).

11. Ivanov, A. N. (2009). Constants of Swedish culture in the light of the thesaurus approach. Knowledge. Understanding. Skill, 3, 237-241. (In Russ.)

12. Savage, M. (2019). Jantelagen: Why Swedes won't talk

about wealth? BBC Worklife. https://www.bbc.com/worklife/ article/20191008-jantelagen-why-swedes-wont-talk-about-wealth

13. Duong Pham, Thuy. (2016). Culture and sexuality in modern Swedish society. MUI 1626.

14. Bennhold, K. (9 June, 2010). In Sweden, men can have it all. New York Times.

15. Waller, J. (2019). How do Swedes raise their children? Quora. https://www. quora.com/How-do-Swedes-raise-their-children

16. Skodo, A. (2018). Sweden: by turns welcoming and restrictive in its immigration policy, migration information source. The online journal of the Migration Policy Institute. https://www.migrationpolicy.org/article/ sweden-turns-welcoming-and-restrictive-its-immigration-policy

Размещено на Allbest.ru