Эсхатологические основы и истоки русской культуры

Размещено на http://www.allbest.ru/

ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ И ИСТОКИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ

Шунков Александр Викторович, доктор

филологических наук, доцент, ректор

Смирнов Вадим Анатольевич, кандидат богословия,

заведующий кафедрой теологии и религиоведения

Аннотация

эсхатологический культура поэтика суд

Как известно, эсхатология в системе христианской культуры представляет собой учение о конечных судьбах мира и человека, о переходе мира и всего сущего в вечность. Источником символического описания ожидаемых событий, связанных со вторым пришествием Христа, являются Книги Священного Писания, а также и другой корпус христианской книжности (апокрифы, проповеди), принятые и усвоенные Древней Русью в момент Крещения. Эсхатологические мотивы представляют одну из основ русской православной культуры. Древнерусская книжность XI-XVII веков, также как и иконография, архитектура, дают обширный материал по изучению проблем, связанных с поэтикой средневекового повествовательного текста и вопросами осмысления автором картины мира, финальной точкой которого должен стать Страшный суд. Вся мировая история, как она понималась в средневековой Руси, - это неумолимый путь к вечности. Именно данная идея является сюжетообразующей для многих книжных памятников, икон, в которых прослеживаются апокалиптические мотивы. В статье приводится анализ научных подходов, представленных в современных исследованиях, посвященных эсхатологическим основам русской культуры.

Ключевые слова: эсхатология, христианская картина мира, средневековая культура, средневековая книжность, соборность, сюжет.

Annotation

ESCHATOLOGICAL BASES AND ORIGINS OF RUSSIAN CULTURE

Shunkov Aleksandr Viktorovich, Dr of Philological Sciences, Associate Professor, Rector

Aristarkh, Metropolitan of Kemerovo and Prokopyevsk (Smirnov Vadim Anatolyevich), PhD in Theology, Department Chair of Theology and Religious Studies

As you know, eschatology in the system of Christian culture is a teaching about the ultimate destinies of the world and man, about the transition of the world and all things into eternity. The source of the symbolic description of the expected events associated with the Second Coming of Christ are the Books of Holy Scripture, as well as another corpus of Christian bookishness (apocrypha, sermons) accepted and assimilated by Ancient Russia at the time of Baptism. Eschatological motives represent one of the foundations of Russian Orthodox culture. As you know, Old Russian book-writing of the 11^th-17^th centuries, as well as iconography and architecture, provide extensive material on the study of problems associated not only with the poetics of a medieval narrative text, but also with questions of the author's understanding the picture of the world, the final point of which should be the Last Judgment. The whole world history, as it was understood in medieval Russia, is an inexorable path to eternity. It is this idea that is the plot forming for many book monuments, icons, in which apocalyptic motives can be traced. The article provides an analysis of the scientific approaches presented in modern research devoted to the eschatological foundations of Russian culture.

Keywords: eschatology, Christian worldview, medieval culture, medieval bookishness, collegiality, plot.

Основная часть

В последнее десятилетие на фоне социальных потрясений, экологических и техногенных катастроф, происходящих в мире с определенным постоянством, активизируются и умонастроения в обществе, связанные с ожиданием апокалиптического развития событий, описания которых представлены в Ветхозаветных пророчествах, в Евангелиях от Матфея (Мф. 25: 31-36); Марка (Мк. 13: 1-37), Иоанна (Ин. 5: 22-27), в последней книге Нового Завета - в «Откровении Иоанна Богослова» («Апокалипсисе»). О неизбежности Судного дня писали Григорий Богослов, Василий Великий, Иоанн Дамаскин, Ефрем Сирин и другие Отцы Церкви, называя в своих книгах признаки, которыми будет ознаменовано второе пришествие Христа. Тема конца света также широко представлена в апокрифических сочинениях («Хождение Богородицы по мукам»), церковно-богослужебных текстах, Прологах и др.

На этом фоне массовый читатель воспринимает только наиболее эффектную, с образной точки зрения, сторону пророчества: грядущие наказания, описания событий катастроф, имеющих планетарный масштаб и приводящих мир к гибели, человека к смерти как неизменной расплате за грехи.

Стоит напомнить, что русский человек на протяжении всей истории живет в ожидании конца света, наступления Судного дня. Подтверждением тому является огромный пласт древнерусской книжной культуры, которая зафиксировала несколько вариантов одного сюжета - «Страшный суд». Как отмечает А. Н. Ужанков, Русь от Византии вместе с христианством в конце X века приняла и «две генеральные эсхатологические темы: спасение души в “будущем веке” и осмысление человеческой истории, в том числе и своего Отечества, через призму Страшного суда» [19, с. 9].

По сути, вся семивековая история русской книжности с XI по XVII век демонстрирует эволюцию эсхатологического миропредставления в Древней Руси. «Основная проблема, которая занимала умы православных людей (в период XI - 80-е годы XV века. - Прим. наше. - Авт.) - это спасение души после ожидаемого в 1492 году Страшного суда. <...> На протяжении (90-х годов XV века до 40-х годов XVII века. - Прим. наше. - Авт.) доминирует вторая эсхатологическая теория, ставшая религиозно-политической: “Москва - Третий Рим”. <...> В течение периода (с 40-х годов XVII века - по 30-е годы XVIII века. - Прим. наше. - Авт.) формируется третья религиозная (эсхатологическая) концепция: “Москва - зримый образ Нового Иерусалима”» [19, с. 85].

Таким образом, в средневековый период истории русской культуры таких ожиданий конца света и второго пришествия Христа было три. 1037 год (связан с написанием митрополитом Иларионом «Слова о законе и благодати» - важнейшего книжного памятника Киевской Руси, где впервые была озвучена идея богоизбранности Русской земли). Ожидание второго пришествия приходилось и на 1492 В этот год истекали 7000 лет от Сотворения мира и заканчивались Пасхалии, рассчитанные еще в Византии, которая пала в 1453 году. год и именно на Руси, в Москве, должно было произойти [2; 6]. Когда этого акта так и не произошло, на Соборе были утверждены новые Пасхалии на следующие 1000 лет и начало нового церковного года (индикта) 1 сентября. И третье ожидание конца света - это 1666 год, ознаменованный реформами патриарха Никона, приведшими к расколу церкви и общества.

Общим для всех этих событий оставалось одно - это «осмысление и восприятие мировой истории как череды событий, подтверждающих Божественный промысел и доказывающих временность существующего земного мира, неумолимо движущегося к Судному дню» [21, с. 78], после которого наступит вечность.

Однако стоит знать, что для христианства идея гибели мира, его полного уничтожения не является самоцелью. Смерть не есть финальная точка бытия. А христианское эсхатологическое учение содержит в себе главную идею - идею духовного обновления, Преображения мира, воссоздания образа «обоженного человека», восстановления разорванных связей со Всевышним Творцом.

В этой ситуации несомненную научную ценность имеют гуманитарные исследования (философские, культурологические, историко-литературные, семиотические и др.), в которых представлены результаты комплексного изучения проблемы конечности мирового бытия. И без обращения к книжным источникам Древней Руси, где многовековая культурная традиция сформировала свое видение в этой теме, невозможно получить ответы на возникающие вопросы у человека в Новейшую эпоху.

Исследовательский же интерес к мортальной проблематике в культуре существует постоянно, и этой проблеме посвящен солидный корпус научной литературы как европейских, так и отечественных ученых [3; 7]. В этой связи стоит назвать один из последних академических трудов, подготовленный Институтом филологии СО РАН (г. Новосибирск), - «Словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы: экспериментальное издание. Мортальные сюжеты и мотивы в русской литературе XI-XVII веков» [16]. Издание уникально тем, что впервые дает возможность увидеть фактически наиболее часто встречаемые варианты мортального сюжета в книжных памятниках Древней Руси. При этом авторы-составители словаря снабжают свое издание библиографическим справочником наиболее известных трудов по данной проблематике и отмечают, что собранный и представленный материал «станет побудительным мотивом к изучению особенностей понимания феномена смерти в древнерусской культуре, являющейся неотъемлемой частью мирового историко-культурного пространства» [15, с. 22-23].

Огромный пласт средневековой русской культуры позволяет говорить о том, что мортальные и связанные с ними эсхатологические сюжеты и мотивы были всегда в поле внимания древнерусского творца (книжника, зодчего, иконописца). Достаточно посмотреть на интерьер православного храма, его западную часть, где представлен иконописный сюжет Страшного суда [12].

Так как синкретизм - это одна из основных черт древнерусского искусства, иконописный сюжет Страшного суда, размещаемый всегда именно на западной части храма (что тоже немаловажно для понимания миропредставления русского человека), созвучен вербальному варианту, представленному как на клеймах самой иконы, так и в книжном тексте. Не стоит забывать, что икона - это Священное Писание в красках, которое выполняет свою главную функцию - является напоминанием о горнем мире, освященном Божественной благодатью. «Икона не чужда и другого типа образности, который идет “след в след” за книжным словом, причем само это слово отсутствует в виде вербального текста в изображении, предоставляя живописи отсылать зрителя к Св. Писанию или Минеям Четиим. Изучая образный текст иконы, можно углубиться в исследование “канона отдельного мотива”, поскольку в традиционном искусстве один мотив, персонаж или предмет влекут за собой как целый набор сюжетов и иконописных формул, предусмотренных данной культурой, так и серию определенных текстов. Эти тексты и сюжеты приносят новые ключевые мотивы, которые, в свою очередь, захватывают новые смысловые пласты литературы и изобразительного искусства. Так, мотивы иконы “Страшный суд” могут подтолкнуть к выявлению концептов русской живописной эсхатологии» [8].

В этом контексте интересным представляется опыт изучения иконописного сюжета Страшного суда не только в столичных центрах, но и в региональном пространстве. Как пример можно привести научный форум, прошедший 14 марта 2013 года «Икона “Страшный суд” в контексте актуализации современных общественных представлений о конце света», организованный Кузбасской митрополией при поддержке Фонда святого всехвального апостола Андрея Первозванного. На форуме было представлено издание «“Страшный суд”. Путеводитель по иконе» [18], где подробно даны анализ сюжета иконы, а также детальное описание предстоящего события Священной истории.

Напомним, икона Страшный суд является наиболее известной, популярной в иконописной традиции Руси. Она была введена в сюжет «Повести временных лет», тем самым ей изначально была отведена эсхатологическая роль как провозвестницы будущего мира. Именно речь «философа» (греческого проповедника) и демонстрация запоны с изображением Страшного суда определили судьбоносный выбор князем Владимиром христианства для государства, одновременно повлияв и на будущее его самого. «“Установит же Бог и день единый, в который будет судить живых и мертвых, и воздаст каждому по делам его: праведникам - царство небесное и красоту неизреченную, веселие без конца и бессмертие вечное; грешникам же страдание в огне, червь неусыпающий и муки без конца. Таковы же будут мучения тем, кто не верит Господу нашему Иисусу Христу: будут мучиться в огне те, кто не крестится”....И. сказав это, <философ> показал <Владимиру> завесу, на которой изображено было судилище Господне, указал ему на праведных справа, в веселии идущих в рай, а грешников слева, идущих на мучение. Владимир же, вздохнув, сказал: “Хорошо тем, кто справа, горе же тем, кто слева”. <Философ> же сказал: “Если хочешь с праведниками по правую сторону стать, то крестись”. Владимиру же запало это в сердце, и сказал он: “Подожду еще немного”, желая разузнать о всех верах. И дал ему Владимир многие дары и отпустил его с честию великою» [11, с. 153].

Но не менее важным в этом контексте является продолжение сюжета, связанного с рассказом русских послов об увиденном ими самими в Византии и пережитых эмоциях во время присутствия на Божественной литургии в Софии Константинопольской. По сути, летописец создает образ преображенного мира, в котором на мгновение оказались русские послы. «И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали мы - на небе или на земле: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом, - знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать» [11, с. 155].

Первая русская летопись («Повесть временных лет») рассказом русских послов фактически определяет для средневекового читателя перспективу будущего, создает образ инобытия, преображенного мира, обретение которого возможно в результате выбора веры и подготовки своей души ко встрече со Спасителем. В итоге «Повесть временных лет» вслед за «Словом о законе и благодати» митрополита Илариона утверждает идею богоизбранности Русской земли и богоспасаемого народа, у которого есть свой заступник перед Богом - равноапостольный князь Владимир, креститель Руси. «Благословен Господь Иисус Христос, возлюбивший Русскую землю и просветивший ее крещением святым. <...> Какая радость! Не один и не два спасаются» [11, с. 163, 165]. Для сравнения приведем фрагмент из «Слова о законе и благодати»: «И вышел из купели просветленный, став сыном нетления, сыном воскресения. Имя он принял вечное, славное в роды и роды - Василий, с которым и вписан в книгу жизни в вышнем граде, в нетленном Иерусалиме. <.> Востань, о честная глава, из гроба своего! Востань, отряси сон! Ибо не умер ты, но спишь до всеобщего воста- ния! Востань, не умер ты! Не надлежало умереть тебе, уверовавшему во Христа, <который есть> жизнь, <дарованная> всему миру» [17, с. 45, 51].

Как видим, митрополитом Киевским Илари- оном при создании агиографического портретного описания князя Владимира (в крещении Василия) использованы все известные книжные приемы («литературного этикета») по созданию образа святого как исторического героя, который смог как раз воссоздать своими поступками тот самый образ «обсаженного человека» и обрести вечность. Оба первых оригинальных (не переведенных и не заимствованных из византийской книжности) русских текста уже в середине XI - начале XII столетия очертили и закрепили канон создания события эсхатологического характера.

Таким образом, сюжет Страшного суда, широко представленный в древнерусском искусстве, можно назвать и культурообразующим элементом в жизнеустройстве государства, общества, повлиявшим на формирование ментальности народа, его миропредставление.

Огромный пласт русской средневековой книжности обладает широким массивом произведений, которые могут быть приведены как примеры эсхатологических и сотериологических текстов культуры. Солидная работа по этому направлению была проделана С. К. Севастьяновой и Е. Э. Худницкой при составлении 1-й части издания «Словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы. Мортальные сюжеты и мотивы в русской литературе XI-XVII веков» [16]. Однако не все книжные тексты, в основе сюжета которых находится событие смерти (в различных ее вариантах), могут быть отнесены к разряду эсхатологических. Это надо понимать и видеть особенности, детали сюжета, как единого в своей событийности - описании смерти героя. Проведенная авторами-составителями названного выше словаря классификация сюжетов дает возможность современному человеку определить для себя родовую принадлежность интересующего его того или иного варианта мортального сюжета.

В контексте эсхатологической проблематики русской культуры не менее интересен и сюжет Успения Богородицы, также относящийся к одному из распространенных в древнерусском искусстве. Необходимо напомнить, что Богородица в русской культуре является базовым символом. Почитание Божией Матери имело широкое распространение. Опять же неслучайно в истории русского православия укоренилась идея того, что Русская земля является одним из земных уделов Богородицы. Первый каменный православный собор (более известный как Десятинная церковь), возведенный князем Владимиром в Киеве в 90-е годы X века, был освящен в память Успения Богородицы, как и впоследствии Успенский собор Московского Кремля.

Также стоит напомнить, что на Руси особое почитание получают списки с богородичных чудотворных икон. Фактически по всей Русской земле распространены такие списки, и этот факт имеет свое особое значение - сакрализации географического пространства всего государства. В итоге Богородица воспринимается как защитница страны, ее народа, ее правителя. Образ Богородицы на протяжении всей русской истории освящает ее этапы. Наиболее знаковыми можно назвать следующие: возвышение и расцвет Владимиро-Суздальского княжества; покровительство военным подвигам Александра Невского; покровительство Дмитрию Донскому в Куликовской битве; защита Москвы в 1395 году от войск Тамерлана; великое стояние на Угре 1480 года, после которого река Угра стала называться Поясом Пресвятой Богородицы; защита Руси в период Смуты; участие в судьбах русского воинства во время Бородинского сражения и в Великую Отечественную войну.

Вполне естественно, что в русской культуре (архитектура, иконография, богослужение, книжность и т. д.) сложился особый корпус произведений (назовем его «текстом»), связанный с образом Богородицы и отражающий все этапы ее земной и небесной жизни, в том числе и Успение. Именно сюжет Успения Богородицы как раз органичен проблематике - эсхатологии как одной из основ русской культуры.

Как известно, древнейшими памятниками, содержащими в себе интересующее нас событие, являются как апокрифы, так и сочинения Иоанна Богослова «Слово об Успении Богоматери» Иоанна Богослова появилось на Руси не позже XII века и получило широкое распространение. Позже неоднократно включалось в сборники XIV века, в состав Четьих Миней XVI века. и Иоанна Солунского, впоследствии послужившие на Руси основой для иконописных [13] вариантов сюжета и для более поздних богослужебных текстов, включая редакции текста середины XVII века, выполненные царем Алексеем Михайловичем [20].

Сказание об Успении Богородицы имеет сложное литургическое толкование, но основное символическое значение как словесного произведения, так и иконописного изображения, - это попрание смерти и воскрешение для жизни вечной. Именно эта тема сквозной нитью проходит через весь сюжет, от эпизода к эпизоду, начиная с первого - появления архангела Гавриила и возвещения им о предстоящем Успении Богородицы. Как известно, именно архангел Гавриил возвестил Марии о рождении Иисуса. «В один из таких дней, в пятницу, пришла, по обычаю, св. Мария ко гробу; и вот во время ее молитвы отверзлись небеса и сошел к ней архангел Гавриил и сказал: радуйся, родившая Христа Бога нашего. Молитва твоя, прошедшая в небеса к Родившемуся из тебя, принята; и ты, по молитве своей, оставив мир, войдешь на небеса к своему Сыну, в жизнь истинную и неизменную» [14].

Второе возвещение Богоматери связано уже с рождением-воскрешением ее самой в новой жизни. События Священной истории имеют цикличных характер и свой устоявшийся хронотоп: время (пятница - воскресенье) и место: Вифлеем («И Дух Святой сказал апостолам: все вы вместе, поднявшись посредством облаков, соберитесь при землетрясении от конца вселенной в святой Вифлеем ради Матери Господа нашего Иисуса Христа») - там, где родился в свое время Спаситель, суждено и Богоматери обрести вечность. И как когда-то волхвы с дарами пришли поклониться Младенцу, так и апостолы со всего света слетаются к ногам Богоматери, чтобы быть с ней рядом в момент совершения великого события. «И подняв руки к небу, она так молилась: поклоняюсь, славословлю и прославляю преславное Твое имя, Господи, что призрел на смирение рабы Своей и сотворил мне великое, Сильный: и вот ублажают меня все роды (народы. - Прим. наше. - Авт.)» [14].

В дальнейшем мотив ожидания грядущей встречи со Спасителем будет звучать основным рефреном и усиливаться к финалу, достигая своей кульминации и тем самым акцентируя внимание на эсхатологичности самого события. «Вошедши к Матери Господа и Бога нашего и поклонившись, мы сказали: не бойся и не печалься. Господь Бог, рожденный тобою, берет тебя из мира со славою. И возвеселившись о Боге Спасителе своем, она села на одр и говорит апостолам: теперь я уверовала, что придет с неба Учитель и Бог наш, и я увижу Его...». «Многое множество людей из разных стран находилось в Иерусалиме для молитвы. Услышав о чудесах, совершавшихся в Вифлееме Матерью Господа, они прибыли туда, ища исцеления от разных болезней, которое и получили. В этот день была неизглаголенная радость для множества исцеленных, также и для очевидцев, славящих Христа Бога нашего и Матерь Его. Весь же Иерусалим с Вифлеемом праздновали (этот день) псалмопениями и духовными гимнами» [14]. «Потом, обратившись к Петру, Господь сказал: пришло время начать песнопения. Когда Петр начал песнопения, все силы небесные подпевали: аллилуйя. И тогда лицо Матери Господа просияло ярче света; восстав, она благословила своею рукою каждого из апостолов; и воздали все славу Богу. А Господь, распростерши Свои пречистые Руки, принял святую и непорочную ее душу» [14].

Таким образом, «Сказание об Успении Богородицы» в его ранних редакциях фактически закрепляет канонические требования описания события, имеющего непосредственное отношение к эсхатологическому контексту истории. В итоге, можно сказать, что еще данный сюжет, эсхатологический по своей природе, распространенный в культуре Древней Руси, во-первых, реконструировал образ праведной смерти-успения [22], а во-вторых, моделировал особые пространственно-временные границы происходящего события, переносил его из определенного исторического времени именно в плоскость вечности.

Однако при рассмотрении сюжетов и мотивов в русской культуре, связанных с эсхатологической тематикой, необходимо помнить о том, как понимается эсхатология в религиозном учении, каковы ее составляющие. Теоретики культуры, теологи едины в определении основ эсхатологического учения, которые понимаются как индивидуальная эсхатология и всемирная эсхатология [1]. Отсюда следует, что эсхатологические сюжеты в культуре также связаны с двумя разновидностями: тексты, представляющие повествование о судьбе отдельной человеческой личности, и тексты, демонстрирующие будущность народа, человечества и всего мира. Хотя между этими вариантами провести границу не всегда удается. И примером может служить тот же сюжет о принятии христианства князем Владимиром в «Повести временных лет», когда выбор героя фактически определил будущую судьбу народа и государства.

Тем не менее в истории русской культуры есть сюжет, имеющий также эсхатологическую природу, но иллюстрирующий в чистом виде как раз вторую разновидность сюжета: идея судьбы народа, мира. Это сюжет о граде Китеже.

Легенда о граде Китеже хорошо известна, и нет необходимости детального ее изложения. Отметим лишь ее книжный источник - это «Книга, глаголемая Летописец, написана в лето 6646 (1237) сентября в пятый день» [10]. Легенда дошла до нас в литературной обработке, выполненной в старообрядческой среде, где она была широко распространена. Основные мотивы памятника - это, во-первых, создание образа святого, который унаследует Царство Божие, и во-вторых, один из самых ярких моментов старообрядческой легенды, - изображение райского пространства, «сокровенного града», мессианистического города, сокрытого от людей.

Но именно этот текст русской культуры, существующий в устных преданиях, в книжных источниках, а также в изобразительных, музыкальных и кинематографических, иллюстрирует важную идею всего Русского православия - пас- хальность. Данную особенность легенды о граде Китеже подробно охарактеризовал И. А. Есаулов: «Это идея - пасхальная. Подобно Христу, в Китеже праведные люди продолжают жить и могут явиться простым смертным. Они существуют отдельно от видимого мира, но при этом духовно поддерживая остальных людей, молясь за них и обнадёживая их мыслью о возможности вечной жизни. Для них воскресение уже настало. Оно случилось сразу же после события, которое можно воспринять как их жертвенную кончину. Живой Китеж поднимется и воссоединиться с остальным миром в час Страшного суда. Мотив колокольного звона, который слышится из-под земли и воды, поддерживает эту идею. Ты же знаешь, что звон отгоняет от праведного места бесов и помогает поддерживать его святость» [9].

К числу исследований, в которых вновь актуализирован «вопрос о христианской эсхатологии как преображении мира в пространственно-временной полноте бытия», относится диссертация Н. Н. Бединой «Эсхатологический хронотоп средневековой русской культуры в служебных и повествовательных книжных текстах» [5, с. 3], подготовленная к защите по присуждению ученой степени доктора культурологии. Автор поставила перед собой серьезную проблему: показать христианскую модель мироздания как особый эсхатологический взгляд на бытие в целом с присущим ему подходом преображения и обновления мира, а не его полного разрушения вследствие постигшего наказания. Как видим, акцент сделан именно на рассмотрении будущего мира после перехода его в вечность. Автор работы специально вводит такое понятие, как эсхатологический хронотоп средневековой русской культуры, для которого характерны свои пространственно-временные категории в организации образа Преображенного мира.

Подход, применяемый в исследовании, абсолютно оправдан, так как средневековый текст, имея, в первую очередь, внелитературные функции, практическую направленность на богослужение, фокусировал в себе миропредставление. Модель мира находила свою вербализацию через текст, понимаемый в широком культурологическом контексте (храм, икона, книжность). «Картина мира есть образ окружающей действительности в сознании человека» [5, с. 14], - пишет Н. Н. Бедина. Познать мир - это назвать, словесно выразить и изобразить то или иное явление, событие. Выхватить его из тьмы небытия и явить миру, вписать его в историю, сделать частью общей модели мира. И этот подход существенно расширяет границы исследуемой проблемы в контексте богословия, культурологии, философии, филологии, семиотики, истории; не сводит ее к какому-то одному аспекту.

Подводя итог, отметим, что семивековая традиция русской средневековой культуры сформировала основы национального миропонимания. Памятники книжности, архитектуры, иконографии, музыкального искусства, при всей своей разножанровости, различной родовой принадлежности, бытованию в разные исторические эпохи, образуют огромный пласт культуры, несут в себе одну общую идею - высокого предназначения искусства (во всех его разновидностях) и культуры в целом. Произведение искусства, а особенно словесного искусства, всегда было призвано не заземлять жизнь, не погружать человека в пространство земного существования, а приподнимать его над суетным течением жизни, обозначать перспективы будущего. В этом отношении русская культура благодаря православию обрела особое понимание своего предназначения - быть провозвестницей не «приближающегося конца, а...уже совершившегося Преображения мира» [4, с. 9].

Главная тема христианской проповеди - это любовь, а значит, жизнь, значит, продолжение человеческого рода, человеческой цивилизации. Главное послание христианства имеет непосредственное отношение к судьбам мира и человека. И если на христианскую проповедь о любви посмотреть в эсхатологической перспективе, то станет ясно, что эта проповедь - о самом главном, ничего более важного не существует.

Нравственный выбор современного человека имеет эсхатологическую перспективу, потому что от того, пойдет он по пути жизни или смерти, зависит ход человеческой истории и ее финал. Восприятие человеком высших ценностей в качестве основы жизни, а не самого себя как меры всех вещей является синонимом выживания. Без этого человеческая цивилизация обречена на исчезновение.

И именно об этом говорит нам вся классическая русская литература, впитавшая в себя традиции средневековой книжной культуры, в основе которой лежит евангельский текст, несущий эсхатологическую идею Преображения мира.

Литература

1. Аверинцев С. С. Эсхатология [Электронный ресурс] // Большая рос. энцикл. URL: https://bigenc.ru/religious_ studies/text/4916547 (дата обращения: 21.11.2020).

2. Алексеев А. И. Под знаком конца времен. Очерки русской религиозности конца XIV - начала XVI века. СПб.: Алетейя, 2002. 347 с.

3. Арьес Ф. Человек перед лицом смерти / пер. с фр. В. К. Ронина; под ред. С. В. Оболенской; предисл. А. Я. Гуревича. М.: Прогресс, Прогресс-Академия, 1992.

4. Бедина Н. Н. Эсхатологический хронотоп средневековой русской культуры в служебных и повествовательных книжных текстах: дис.... д-ра культурологии. Архангельск, 2020. С. 9.

5. Бедина Н. Н. Эсхатологический хронотоп средневековой русской культуры в служебных и повествовательных книжных текстах: автореф. дис.... д-ра культурологии. Кемерово, 2020. С. 3.

6. Борисов Н. С. Повседневная жизнь средневековой Руси накануне конца света. М.: Молодая гвардия, 2004.

7. Гуревич А. Я. Смерть как проблема исторической антропологии: о новом направлении в зарубежной историографии // Одиссей. Человек в истории. Исследования по социальной истории и истории культуры. М.: Наука, 1989.

8. Давидова М. Г. Иконы «Страшного суда» XVI-XVII веков. Пространство художественного текста [Электронный ресурс]. URL: https://www.portal-slovo.ru/art/35909.php (дата обращения: 21.11.2020).

9. Есаулов И. А. Легенда о граде Китеже как пасхальный текст [Электронный ресурс]. URL: http://esaulov.net/ uncategorized/kitezh-legend (дата обращения: 21.11.2020).

10. Легенда о граде Китеже // Библиотека литературы Древней Руси. СПб.: Наука, 1997. Т 5: XIII век. С. 168-183.

11. Повесть временных лет // Библиотека литературы Древней Руси / РАН. ИРЛИ; под ред. Д. С. Лихачева, Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко. СПб.: Наука, 1997. Т 1: XI-XII века. С. 62-315.

12. Покровский Н. В. Страшный суд в памятниках византийского и русского искусства // Тр. VI археол. съезда в Одессе. Одесса, 1887. Т III. С. 285-381.

13. Рыбко Е. А. «Слово об Успении Богоматери» как иконографический источник // Вестн. РГГУ Сер. «Философия. Социология. Искусствоведение». 2012. № 11(91). С. 104-112.

14. Святого Иоанна Богослова сказание об Успении Святой Богородицы [Электронный ресурс]. URL: https:// www.gumer.info/bogoslov_Buks/apokrif/Usp_Marii.php (дата обращения: 21.11.2020).

15. Севастьянова С. К. Мортальные сюжеты и мотивы в литературе Древней Руси XI-XV веков // Словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы: Экспериментальное издание. Вып. 4, ч. 1. Мортальные сюжеты и мотивы в русской литературе XI-XVII веков. Новосибирск: Гео, 2018. С. 17-38.

16. Словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы: экспериментальное издание / авт.-сост., вступ. ст., коммент. С. К. Севастьянова, Е. Э. Худницкая; авт. предисл. Е. В. Капинос, И. В. Силантьев; Рос. акад. наук, Ин-т филологии. Вып. 4, ч. 1. Мортальные сюжеты и мотивы в русской литературе XI-XVII веков. Новосибирск: Гео, 2018. 503 с.

17. Слово о законе и благодати // Б-ка лит. Древней Руси / РАН. ИРЛИ; под ред. Д. С. Лихачева, Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко. СПб.: Наука, 1997. Т. 1: XI-XII века. С. 26-61.

18. Тихомирова Е. «Страшный суд». Путеводитель по иконе. М., 2013.96 с.

19. Ужанков А. Н. О специфике развития русской литературы XI - первой трети XVIII века. Стадии и формации. М., 2009.

20. Шунков А. В. «Сказание об Успении Богородицы» как литературный памятник переходного периода // Сиб. филол. журн. 2014.№ 2. С. 18-26.

21. Шунков А. В. «Страшный суд» как сюжетообразующий мотив литературы и культуры Древней Руси // Сиб. филол. журн. 2013. № 2. С. 77-84.

22. Шунков А. В. Смерть «чинная» и «бесчинная» в эпистолярной традиции переходного времени (на примере посланий царя Алексея Михайловича) // Мир науки, культуры, образования. 2014. № 1(44). С. 215-218.

References

1. Averintsev S.S. Eskhatologiya [Eschatology]. Bol'shaya Rossiyskaya entsiklopediya [Great Russian encyclopedia]. (In Russ.). Available at: https://bigenc.ru/religious_studies/text/4916547 (accessed 21.11.2020).

2. Alekseev A.I. Pod znakom kontsa vremen. Ocherki russkoy religioznosti kontsa XIV - nachala XVI veka [Under the sign of the end of times. Essays on Russian religiosity in the late 14th - early 16th centuries]. St. Petersburg, Aleteyya Publ., 2002. 347 p. (In Russ.).

3. Aryes F. Chelovek pered litsom smerti [Man in the face of death]. Translated from the French by VK. Ronin; General edition by S.V. Obolenskaya; Foreword by A.Ya. Gurevich. Moscow, Progress, Progress-Akademiya Publ., 1992. (In Russ.).

4. Bedina N.N. Eskhatologicheskiy khronotop srednevekovoy russkoy kul 'tury v sluzhebnykh i povestvovatel'nykh knizh- nykh tekstakh: dis.... d-ra kul'turologii [Eschatological chronotope of medieval Russian culture in service and narrative book texts. Diss. Dr of Culturology]. Arkhangelsk, 2020, p. 9. (In Russ.).

5. Bedina N.N. Eskhatologicheskiy khronotop srednevekovoy russkoy kul 'tury v sluzhebnykh i povestvovatel'nykh knizh- nykh tekstakh: avtoref. dis.... d-ra kulturologii [Eschatological chronotope of medieval Russian culture in service and narrative book texts. Author's abstract of Diss. Dr of Culturology]. Kemerovo, 2020, p. 3. (In Russ.).

6. Borisov N.S. Povsednevnaya zhizn ' srednevekovoy Rusi nakanune kontsa sveta [Everyday life of medieval Russia on the eve of the end of the world]. Moscow, Molodaya gvardiya Publ., 2004. (In Russ.).

7. Gurevich A.Ya. Smert' kak problema istoricheskoy antropologii: o novom napravlenii v zarubezhnoy istoriografii [Death as a problem of historical anthropology: a new direction in foreign historiography]. Odissey Chelovek v istorii. Issledovaniya po sotsial'noy istorii i istorii kultury [Odyssey. A person in history. Studies in social history and cultural history]. Moscow, Nauka Publ., 1989. (In Russ.).

8. Davidova M.G. Ikony “Strashnogo suda” XVI-XVII vekov. Prostranstvo khudozhestvennogo teksta [Icons of the “Last Judgment” of the 16th-17th centuries. The space of the literary text]. (In Russ.). Available at: https:// www.portal-slovo.ru/art/35909.php (accessed 21.11.2020).

9. Esaulov I.A. Legenda o grade Kitezhe kak paskhal'nyy tekst [Legend about the city of Kitezh as a Easter text]. (In Russ.). Available at: http://esaulov.net/uncategorized/kitezh-legend (accessed 21.11.2020).

10. Legenda o grade Kitezhe [Legend of the city of Kitezh]. Biblioteka literatury Drevney Rusi. T. 5. XIII vek [Library of Literature of Ancient Rus. Vol. 5. XIII century]. St. Petersburg, Nauka Publ., 1997, pp. 168-183. (In Russ.).

11. Povest' vremennykh let [The Tale of Bygone Years]. Biblioteka literatury Drevney Rusi. T. 1. XI-XII veka [Library of Literature of Ancient Rus. Vol. 1. XI-XII centuries]. St. Petersburg, Nauka Publ., 1997, pp. 62-315. (In Russ.).

12. Pokrovskiy N.V Strashnyy Sud v pamyatnikakh vizantiyskogo i russkogo iskusstva [The Last Judgment in the monuments of Byzantine and Russian art]. Trudy VI arkheologicheskogo s”ezda v Odesse [Proceedings of the VI Archaeological Congress in Odessa]. Odessa, 1887, vol. III, pp. 285-381. (In Russ.).

13. Rybko E.A. “Slovo ob Uspenii Bogomateri” kak ikonograficheskiy istochnik [“The Word about the Assumption of the Mother of God” as an iconographic source]. Vestnik RGGU. Seriya “Filosofiya. Sotsiologiya. Iskusstvovedenie” [Vestnik RGGU. Series “Philosophy. Sociology. Art Criticism”], 2012, no. 11(91), pp. 104-112. (In Russ.).

14. Svyatogo Ioanna Bogoslova skazanie ob Uspenii Svyatoy Bogoroditsy [St. John the Theologian legend about the Assumption of the Holy Mother of God]. (In Russ.). Available at: https://www.gumer.info/bogoslov_Buks/apokrif/ Usp_Marii.php (accessed 21.11.2020).

15. Sevastyanova S.K. Mortal'nye syuzhety i motivy v literature Drevney Rusi XI -XV vekov [Mortal plots and motives in the literature of Ancient Rus XI-XV centuries]. Slovar '-ukazatel' syuzhetov i motivov russkoy literatury: Eksperimental'noe izdanie. Vyp. 4, ch. 1. Mortal'nye syuzhety i motivy v russkoy literature XI-XVII vekov [Dictionary-index of plots and motives of Russian literature: Experimental edition. Vol. 4, part 1. Mortal plots and motives in Russian literature of theXI-XVII centuries]. Novosibirsk, Geo Publ., 2018, pp. 17-38. (In Russ.).

16. Slovar'-ukazatel' syuzhetov i motivov russkoy literatury: Eksperimental'noe izdanie. Vyp. 4, ch. 1. Mortal'nye syuzhety i motivy v russkoy literature XI-XVII vekov [Dictionary-index of plots and motives of Russian literature: Experimental edition. Vol. 4, part 1. Mortal plots and motives in Russian literature of the XI-XVII centuries]. Author-compiler, introductory article, comments by S.K. Sevastyanov, E.E. Khudnitskaya; authors of the Foreword by E.V Kapinos, I.V Silantyev. Novosibirsk, Geo Publ., 2018. 503 p. (In Russ.).

17. Slovo o zakone i blagodati [Word about law and grace]. Biblioteka literatury Drevney Rusi. T. 1. XI-XII veka [Library of Literature of Ancient Rus. Vol. 1. XI-XVII centuries]. St. Petersburg, Nauka Publ., 1997, pp. 26-61. (In Russ.).

18. Tikhomirova E. “Strashnyy sud”. Putevoditel' po ikone [“The Last Judgment”]. Moscow, 2013. 96 p. (In Russ.).

19. Uzhankov A.N. O spetsifike razvitiya russkoy literatury XI - pervoy treti XVIII veka. Stadii i formatsii [On the specifics of the development of Russian literature in the XI - the first third of the XVIII century. Stages and formations]. Moscow, 2009. (In Russ.).

20. Shunkov A.V “Skazanie ob Uspenii Bogoroditsy” kak literaturnyy pamyatnik perekhodnogo perioda [“The Legend of the Assumption of the Virgin” as a literary monument of the transitional period]. Sibirskiy filologicheskiy zhurnal [Siberian Journal of Philology], 2014, no. 2, pp. 18-26. (In Russ.).

21. Shunkov A.V “Strashnyy sud” kak syuzhetoobrazuyushchiy motiv literatury i kul'tury Drevney Rusi [“The Last Judgment” as a plot-forming motive of the literature and culture of Ancient Russia]. Sibirskiy filologicheskiy zhurnal [Siberian Journal of Philology], 2013, no. 2, pp. 77-84. (In Russ.).

22. Shunkov A.V Smert' “chinnaya” i “beschinnaya” v epistolyarnoy traditsii perekhodnogo vremeni (na primere poslaniy tsarya Alekseya Mikhaylovicha) [Death “decorous” and “outrageous” in the epistolary tradition of the transition period (for example, the messages of Tsar Alexei Mikhailovich)]. Mir nauki, kul'tury, obrazovaniya [World of science, culture, education], 2014, no. 1(44), pp. 215-218. (In Russ.).

Размещено на Allbest.ru