С.С. Прокофьев в творческой жизни Н.Я. Мясковского (к 140-летию со дня рождения Н.Я. Мясковского и 130-летию со дня рождения С.С. Прокофьева)

Размещено на http://www.Allbest.Ru/

Московская государственная консерватория имени П.И. Чайковского

Кафедра истории русской музыки

С.С. Прокофьев в творческой жизни Н.Я. Мясковского (к 140-летию со дня рождения Н.Я. Мясковского и 130-летию со дня рождения С.С. Прокофьева)

Е.С. Власова, профессор,

доктор искусствоведения

Аннотация

В статье рассматривается проблема творческого присутствия феномена С.С. Прокофьева в художественном мире Н.Я. Мясковского. Исследуются следующие уровни: место прокофьевской музыки в публичной критической и экспертной деятельности Мясковского, факты прямого профессионального заимствования на примере композиционного решения Тринадцатой симфонии, внутренняя, скрытая от посторонних глаз оценка сочинений Прокофьева. Представлены взгляды Мясковского на оперный театр автора «Войны и мира». Затрагиваются вопросы трудности вхождения Прокофьева в советский социум 1930-х гг., природы и существа понятия «советская музыка», а также постоянной творческой полемики двух композиторов, эстетических «несовпадений» их индивидуальных художественных систем. В научный оборот вводятся новые факты из творческой биографии двух композиторов.

Ключевые слова: История, XX век, музыкальная критика, советская музыка, Н.Я. Мясковский, С.С. Прокофьев, симфония, опера.

Annotation

E.S. Vlasova. S.S. Prokofiev in the artistic life of N.Ya. Myaskovsky (to the 140th anniversary of the birth of N.Ya. Myaskovsky and the 130th anniversary of the birth of S.S. Prokofiev)

The problem of the creative presence of the phenomenon of S.S. Prokofiev in the artistic life of N.Ya. Myaskovsky is examined in this article. The following levels are examined: the place of Prokofiev's music in Myaskovsky's public, critical and expert activities; the facts of direct professional borrowing on the example of the compositional solution of the Thirteenth Symphony, and the internal evaluation of Prokofiev's compositions which are hidden from outside view. The opinion of Myaskovsky about the Opera theater of the author of “War and peace” is presented. The article deals with the difficulties of Prokofiev's entry into the Soviet society of the 1930s; the nature and essence of the concept of “Soviet music”, as well as the constant creative polemics between these two composers, and the aesthetic “discrepancies” of their individual artistic systems. New facts from the creative biographies of two composers are introduced into scientific circulation.

Keywords: History, XX century, music criticism, Soviet music, N.Ya. Myaskovsky, S.S. Prokofiev, Symphony, Opera.

Тема, заявленная в заглавии данной статьи, отнюдь не претендует на оригинальность. Практически каждый, кто занимается историей русской музыки XX в., имеет некоторое представление, что по этому поводу сказать. Тем более, что факт удивительной творческой дружбы двух русских композиторов зафиксирован чуть более чем четыре десятилетия назад энциклопедическим по своему уровню историческим документом, который именуется перепиской С.С. Прокофьева и Н.Я. Мясковского, выпущенным в свет М.Г. Козловой, и до сего времени являющимся одним из самых значительных источников музыкальной культуры первой половины прошлого столетия [7]. К нему стоит добавить переписку Мясковского с Б.В. Асафьевым [1] и В.В. Держановским [6, с. 296-377], в которых Прокофьеву уделено значительное внимание, воспоминания учеников Мясковского [5] и его дневниковые записи [4].

Мы же сконцентрируем свое внимание на следующем вопросе: существовало творческое воздействие Прокофьева на художественное мышление Мясковского? И, если да, то какова его степень?

Момент влияния художественной манеры Мясковского на Прокофьева не рассматривается, т. к. оснований тому не дают ни музыкальные тексты, ни документальные источники. Да и сам Мясковский по этому поводу как-то выразился достаточно откровенно:

Сергей Пр[окофьев] - всегда предмет моего восхищения и даже преклонения, и он ко мне тоже весьма расположен, но ведь это человек совсем другой складки, с ним как-то совсем желания быть до нутра близким, тем более что он и музыку-то мою скорей только терпит; хотя это для меня и не определяет никаких отношений, но все же создает как бы некий слюдяной прослой [1, с. 515].

Итак, мы ставим своей задачей обратить внимание на следующие аспекты восприятия Мясковским прокофьевского музыкального мира:

1) его публичную - критическую, редакторскую, экспертную деятельность;

2) моменты прямого творческого заимствования (композиционные решения, тематические и тембровые находки и т. д.);

3) свою, скрытую от посторонних оценку опусов автора «Огненного ангела», доступную лишь узкому кругу доверенных лиц.

Известно, что интерес, больше того - жадное внимание к тому, что делает в музыке Прокофьев, было для Мясковского неизменным на протяжении всей жизни. Первые тому примеры - публичная критическая деятельность Мясковского (под псевдонимом «Мизантроп») в журнале Держановского «Музыка», продолжавшаяся в послеконсерваторский период до 1914 г., времени его призыва как профессионального военного в действующую армию. А позднее, уже после Гражданской войны, в 1921 г., работа, опубликованная под псевдонимом «А. Версилов» в журнале «К новым берегам».

В начале 1910-х гг. главный объект, на который направлен его музыкантский взгляд, - это Стравинский, его громкие премьеры. Последние блестяще отрецензированы Мясковским развернутыми по изложению и емкими по смыслу статьями о «Жар-птице», «Петрушке», Симфонии, отзывами на издания (по преимуществу фирмой «П. Юргенсон») романсов на стихи П. Верлена, «Двух стихотворений К. Бальмонта», сюиты из «Жар-птицы», двуручного фортепианного переложения оркестрового «Фантастического скерцо». Неизменное внимание со стороны Мясковского-критика (да и композитора на протяжении всей жизни) вызывала и фигура Н. К. Метнера. Замечательна в своем роде его статья «Н. Метнер. Впечатления от его творческого облика» [6, с. 104-112]. Однако молодого Прокофьева, только начинающего свой путь, автор «Аластора» представляет, не пропуская ни одного его премьерного выступления, ни единой тетрадки нот, вышедшей из недр издательств - «П. Юргенсон» в 1910-е и «А. Гутхейль» в 1920-е гг. Позиция Мясковского-критика в публичном освещении исполнительских и издательских премьер Прокофьева всегда одна - восхищение демонстративное, своего рода продуманная пропаганда, умная и всесторонняя, рекламное представление рецензируемого объекта без изъянов, без даже небольшого намека на собственное музыкантское невосприятие каких-то частностей и деталей. Первые напечатанные произведения Прокофьева - Четыре этюда для фортепиано op. 2 - получают развернутый отклик, в котором рецензент не жалеет восторженных слов: «яркое и здоровое явление в ворохах современной изнеженности», «только слепые от природы или ослепленные предвзятостью могут не видеть сильного и самобытного таланта, чреватого еще более богатыми возможностями» [6, с. 78-79]. Сходные мысли находим и в отзыве на выход в свет Четырех фортепианных пьес op. 4, Первого фортепианного концерта op. 10, тетради вокальной лирики, сказки для голоса и фортепиано «Гадкий утенок» op. 18, цикла «Мимолетности» op. 22 и Третьей фортепианной сонаты op. 28. Публичное высказывание Мясковского о Прокофьеве - это всегда род защиты, в которой мы не найдем практически ни одного оттенка несогласия с авторской позицией. С первых шагов Прокофьева на композиторском поприще Мясковский, по праву старшего, берет его «под свое крыло». И этот демонстративно восхищенный взгляд, предназначенный публике, не будет иметь других оттенков на протяжении всей его жизни, будь то выступления в композиторской среде или деятельная работа Мясковского в Музгизе, в результате которой мы имеем значительный перечень опубликованных прокофьевских сочинений, а также в музыкальной секции Комитета по Сталинским премиям. Именно Мясковскому, члену Комитета, Прокофьев обязан всеми своими Сталинскими премиями, именно Мясковский прежде всего своей масштабной публичной деятельностью «легитимизировал» т.н. «советскость» Прокофьева в глазах партийно-бюрократического аппарата, относившегося к композитору, особенно в первые годы после его возвращения в СССР, с большим недоверием.

Весьма показательно в этой связи напомнить события конца 1940 г. 20 декабря постановлением Полибюро ЦК ВКП(б) были учреждены Сталинские премии в области науки, литературы и искусства [3, с. 465-466]. Особенно почетным и свидетельствующим об исключительном статусе был знак лауреата Первой Сталинской премии. Список кандидатов многократно утрясался и менялся на протяжении всего 1940 г. Казалось бы, Прокофьев имел все основания в него войти. 21 декабря 1939 г., в день празднования официального юбилея Сталина, состоялась успешная премьера его кантаты «Здравица», которую С.Т. Рихтер относил к лучшим сочинениям Прокофьева. Музыка к кинокартине «Александр Невский» С.М. Эйзенштейна воспринималась как один из музыкальных символов советской страны. Однако первыми сталинскими лауреатами в области музыкального искусства стали И.О. Дунаевский, Н.Я. Мясковский, Ю.А. Шапорин и Д.Д. Шостакович. За работу над фильмом «Александр Невский» Сталинской премией отмечен был и С.М. Эйзенштейн. Но, как видим, не Прокофьев. 12 марта 1941 г. руководитель Оргкомитета Союза композиторов Р.М. Глиэр писал своему ученику, выдающемуся украинскому композитору Б.М. Лятошинскому: «Прокофьева он [Председатель Комитета по делам искусств М.Б. Храпченко] до сих пор не признает, за исключением “Классической симфонии”» [9, с. 308]. Естественно, личные вкусы Храпченко, успешного до событий 1948 г. государственного чиновника, не имели решающего значения. Данное обстоятельство являлось лишь наглядной демонстрацией соответствующего официального отношения к автору «Ромео и Джульетты». Которое, во многом благодаря неустанным хлопотам Мясковского, в 1943 г. было изменено. Прокофьев получил наконец свою первую Сталинскую премию второй степени за Седьмую фортепианную сонату op. 83. Выдвигал его с этим сочинением и боролся за него именно Мясковский. Начиная с января 1943 г. в его дневниковых записях эта тема - одна из главных и повторяющихся. 20 марта появляется следующая запись: «Объявлены Сталинские премии - все, что надо было, получилось» [4, с. 295]. 23 марта он писал другу: «Еще раз поздравляю адски горячо. Самое главное - пробита брешь в заговоре молчания и незамечания» [7, с. 465].

На следующий день - новое письмо, Мясковский не может скрыть своих эмоций: «Я очень рад, что дело с премиями кончилось в какой-то мере благополучно: важно было растопить лед, кажется, он тронулся» [7, с. 465]. Можно только представить, сколько усилий, нервов и трудной борьбы пришлось вынести Мясковскому, обычно крайне сдержанному в проявлении своих чувств.

Итак, внешний, публичный уровень отношения - безоговорочное приятие и поддержка всего, что выходило из-под пера автора «Скифской сюиты». В молодые годы Прокофьева данное обстоятельство объяснялось желанием помочь яркому таланту утвердиться в музыкальном мире. В советское время мотивация претерпела некоторые изменения: Мясковский как мог защищал Прокофьева перед идеологически ориентированными коллегами-композиторами и советской бюрократической машиной; как мог прилагал усилия к созданию лояльного к ней образа европейского репатрианта. Летом 1933 г., после очередного приезда Прокофьева в страну, Мясковский обеспокоен:

Я много после Вашего отъезда думал о том, как Вам приезжать осенью, и пришел к твердому убеждению, что Вы должны приехать непременно с крупным сочинением, написанным специально для нас - СССР, пусть это будет даже симфоническое, но монументальное, яркое и... не пугайтесь, о ужас - даже веселое! Как это сочетать, я не знаю, но Вы должны суметь [7, с. 400]. художественный композиционный музыка прокофьев мясковский

Предполагаемое произведение в одном из писем он вообще по-простому, без затей, назвал «советской музыкой» (как представляется, Прокофьев так и не отреагировал творчески на данный призыв).

С 1918 г., со времени переезда в Москву и начала работы в МУЗО Наркомпроса РСФСР, а затем в Музгизе Госиздата, Мясковский активно участвовал в формировании его стратегии, всемерно способствуя планомерному изданию сочинений Прокофьева на родине. Так, с момента возвращения автора «Ромео и Джульетты» в СССР в 1936 г., с начала «советского периода», большая часть его новых произведений издана в кратчайшие сроки. Даже во время войны, в первый, наиболее тяжелый ее период, были найдены средства на издание отпечатанного на стеклографе клавира оперы «Война и мир» [8].

Приведем сравнительную таблицу количества опубликованных в советских и зарубежных издательствах сочинений Прокофьева за период с 1939 (года создания Музфонда СССР и существенного увеличения правительственного финансирования композиторских нужд) по 1949 г. Данные приводятся на основании исследования генерального каталога Российской Национальной библиотеки и каталога нотных изданий Библиотеки имени С.И. Танеева Московской государственной консерватории (подробнее об этом см.: [3]). Данные «говорят» сами за себя. И за ними неуклонная настойчивая воля обладавшего огромным общественным и профессиональным авторитетом Мясковского в продвижении интересов своего младшего друга.

Таблица