Формы пространственности в цифровую эпоху

Наряду с миром природы и созданных человеком вещей Урри выделяет «виртуальные» системы как фон социальной жизни человека. Но как будет показано в данной главе, цифровые технологии вовсе не являются фоном, а скорее представляют сегодня полноправного агента сети отношений и генератора новых границ пространства и времени. Мы утверждаем, что цифровая материя как неотъемлемый элемент современности, вносит изменения в повседневность пользователя, создавая новые формы пространственности, которые мы будем рассматривать на примере трансформации восприятия и гибридизации городской среды. В частности, в данной главе мы рассмотрим влияние цифровых технологий на перцептивный опыт пространственности и проанализируем процесс диффузии в пространстве города между цифровой и физической материями. Почему именно город становится основным потребителем новых технологий, как развиваются новые сервисы в среде городских услуг и как эти процессы цифровой урбанистики влияют на пространство города и пространство его жителей?

2.1 Гибридность единой материи и производство пространства в цифровую эпоху

Обращение к материальности через понятия процесса и события, как было отмечено в предыдущей главе, позволяет утверждать единство материи, находящейся в непрерывном процессе формообразования и переконфигурации границ между этими формами. Это единство процесса навсегда изменило взгляд на многие бинарные представления: о человеке и природе, о культуре и технике, о науке и искусстве, о теле и душе и т.д. Одним из основоположников подобных представлений в научной мысли 20 века стал британский математик и философ Альфред Норт Уайтхед (Whitehead, 1929), сформировавший принципы «философии организма» в ответ на механистические представления о материи. Если постараться кратко описать его теорию, то мы получим модель множественности событий, происходящих из единства материи и при этом определяющих ее состояние способом своего становления. Становление этих событий или сущностей из потенциального единства многих других сущностей автор определяет термином сращение, которое и определяет границы действительности. Новизна философии Уайтхеда заключается в том, что здесь впервые микромир вещи перестает подчиняться макромиру идеи, материальные процессы разного уровня взаимодополняют и взаимоопределяют друг друга, находятся в постоянном состоянии гибридности.

В предыдущей главе мы рассматривали материальность цифрового через схожие определения материи как процесса в теориях Жиля Делеза и Карен Барад. И эта модель позволила нам снять дихотомические представления о реальном и виртуальном, цифровом и физическом. Теперь, переходя к вопросу о пространственности, мы предлагаем, по аналогии с теорией Уайтхеда, взять за основу модель двух взаимозависимых миров и определить физическое предметное пространство как макромир, одним из актуальных событий которого в формате микромира мы будем считать пространство цифровое. Здесь стоит оговориться, что эти границы между данными пространствами условны, так как в опыте повседневности они будут представлять универсум событий, о чем мы будем говорить на следующих этапах исследования.

Ключевыми для теории Уайтхеда становятся понятия экстенсивности и интенсивности, проблематика которых впервые появляется в работе британского философа Сэмюэля Александера «Пространство, время и божество» (Alexander, 1920) в связи с критикой Канта. Александер представляет экстенсивное количество как результат умножения, тогда как интенсивное количество выражает процесс деления. Оба этих процесса неотделимы друг от друга и соотносятся друг с другом как общее и частное, что позволяет говорить не о линейности времени и универсальности или объективности пространства, а об их атомарной или квантовой системе. Уайтхед применяет эту модель в попытке проследить зависимости пространства, времени и человеческого опыта и именно поэтому термин интенсивности в его работах можно встретить в связке с таким понятием, как чувствование. По сути, интенсивность представляет собой внутреннюю интенцию, намерение или цель. Событие, как элемент множественной структуры единого организма, именно посредством интенсивности проявляет индивидуальность, «свободу воли», что выводит его за рамки представлений об унифицированности и подчиненности единому универсуму. То есть интенсивность позволяет случиться уникальному событию, конфигурация которого будет с одной стороны определена другими событиями или сущностями, принадлежащих экстенсивному полю единства, а с другой -- процесс формирования или становления этого события будет вызывать обратный эффект переконфигурации соседних событий. В этом и заключается, по сути, момент разрыва Александера и Уайтхеда с предыдущей традицией, в которой любая сущность была определена границами и свойствами универсума, к которому она принадлежала, поэтому и не было необходимости обращения к исследованию материальности процесса, так как обращение к частному, как считалось ранее, позволило бы понять общее.

Итак, экстенсивное пространство объединяет в себе комплекс событий, обладающих разной степенью интенсивности, определяющей их процесс актуализации в действительности. При этом, актуализация одного события может быть связана с подавлением или исключением другого, то есть интенсивность может быть ограничена взаимным сосуществованием событий, принадлежащих единому материальному полю, которое в своей множественности стремится к внутреннему балансу. Если обратиться к более поздним акторно-сетевым моделям описания мира, его относительная сбалансированность в плане включенности и понимания индивидом действительных процессов может как раз зависеть от более или менее финализированного процесса стабилизации технологий или идей в сети агентных отношений.

Согласно описанной экстенсивно-интенсивной модели мы можем представить цифровое пространство, как перформативный элемент физического мира, экстенсивность которого происходит за счет динамического процесса сращивания в актуальной реальности возникающих технологий, идей, дискурсов. Современные цифровые аппараты явились результатом долгой истории развития научной мысли, отсылающей нас к философии атомизма, открытиям в области физики и биологии, изменившими взгляд на структуру физической материи, развитию вычислительных моделей, изменениям в экономических и социальных процессах. Сращение этих событий, как отдельных элементов экстенсивного пространства природы повлияли на становление цифрового пространства, как отдельного события. Его интенсивность, таким образом, создается и меняется за счет отношений между внутренними и внешними агентами сети. Согласно этим представлениям об онтологии бытия, окружающий нас мир находится в постоянном нелинейном движении, траектория трансформации которого определяет подвижные границы эпохи, создавая пространственно темпоральные представления текучей современности.

Подтверждение идеи о производстве пространства единой динамической материей можно найти в книге Карен Барад «Meeting the universe halfway» (Barad, 2007), в которой аппараты и дискурсивные практики представляются как равнозначные агенты, определяющие границы реальности. Барад пишет: «Аппараты -- это конкретные материальные реконфигурации мира, которые не просто возникают во времени, но итеративно реконфигурируют пространство-время, как часть продолжающегося динамизма становления» и далее: «Пространство -- это не набор ранее существовавших точек, заданных в фиксированной геометрии, как бы контейнер для обитания материи. Материя не находится в мире; материя воплощает мир в своей материальности» . Другими словами, производство пространства является результатом дискурсивной материальной практики, в которую включены различные агенты или события, влияющие на формирование временной статичности действительного мира.

Эта временная статичность, по сути, является лишь проекцией человеческого представления о действительном окружающем мире, сохраняющим единство в перцептивном опыте. В определении категории субъективной интенсивности Уайтхед ссылается на «интенсивность чувств», вовлеченную в процесс сращивания, объединяющего аспекты прошлого, настоящего и будущего. Почему именно чувствование становится для философа тем внутренним импульсом, связывающим одни сущности с другими? В одной из своих лекций, рассуждая на тему сосуществования Мира Ценности и Мира Активности, Уайтхед утверждает следующее: «Человечество -- тот фактор в Природе, который в наиболее интенсивной форме выражает пластичность природы» . Другими словами, жизненный опыт в своем интенсивном измерении оказывается в его теории инструментом для определения единства реальности. Именно поэтому мы ощущаем целостность пространства и линейность времени, а через кванты (микро-события) опыта восприятия мы производим и воспроизводим различные пространственно-темпоральные конфигурации. Подтверждение данного предположения мы можем найти в книге американской исследовательницы Джудит Джонс «Intensity: An Essay in Whiteheadian Ontology» (Jones, 1998), посвященную реконструкции термина интенсивности в западной философии. «По сути, интенсивность выражает ощущаемое единство «данных» (связей элементов в реальном мире), интегрированных сущностью в слияние...Каждая действительная сущность, руководствуясь своим «идеалом себя», преобразует те предметы, которые ей представляет ее действительный мир, в единство; присваивает аспекты своего реального мира в качестве элементов, определяющих возможный характер новой сущности» , -- пишет автор. Другими словами, экстенсивная физическая материя представляет собой динамический набор данных, определенная комбинация которых воплощается в единстве перцептивного опыта и формирует или реконфигурирует относительно статичные пространственные границы действительного мира. Термин относительности в этом случае выражает как аспект субъективности представлений, так и аспект непрекращающегося процесса производства, постоянной незавершенности.

Из всего вышесказанного мы можем сделать несколько выводов, касательно становления пространственных границ современности:

1) непрерывный процесс материализации единой материи влияет на конфигурацию пространственных границ бытия;

2) пространственные границы эпохи зависят от внутренней активности (интенсивности) множества событий, включенных в универсум (экстенсивное пространство внешнего мира);

3) человек и аппарат представляют собой перформативных агентов (события) единой материи и посредством собственной активности также производят пространственные границы;

4) перцептивный опыт человека представляет собой процесс сращения интенсивных событий, проявляющих единство в производстве пространства через восприятие;

5) цифровой аппарат, как элемент повседневности, одновременно воплощает в себе сращение физической и цифровой материи и реконфигурирует пространственно-темпоральные границы современности, представляя собой динамическое событие.

Именно описанные выше процессы, на наш взгляд, формируют условные границы цифрового пространства и позволяют обратиться к вопросу гибридизации физического и цифрового, посредством их событийной структуры. Таким образом, цифровое пространство мы можем рассматривать на двух уровнях производства: 1) через восприятие индивида (единство опыта дано в интенсивности взаимодействия с физическим и цифровым мирами); 2) через анализ сложной системы отношений внутри цифрового события (цифровой артефакт, цифровой аппарат, человеческий актор, дискурсивное поле). И в том и в другом случае современные формы пространства будут представлять собой относительно статичный результат динамических процессов. Если первый уровень мы будем рассматривать на примере трансформации перцептивного опыта, то на втором мы обратимся к вопросу современного города, как к парадигме сращения физической и цифровой материи.

2.2 Перцепция и пространственность: трансформация опыта современности

Джон Урри, пытаясь категоризировать различные объекты, встроенные в жизнь человека, относит мобильный телефон к классу протезирующих объектов , рекофигурирующих телесные границы индивида. Ранее эту трансформацию можно было рассматривать только за счет расширения коммуникативных возможностей, сегодня мы можем отследить новый этап сращения человека и цифрового аппарата, вызванный увеличением возможностей взаимодействия с физической средой и с собственным телом. Таким образом, процесс генерации пространства на уровне субъекта можно определить через три уровня систем отношений между индивидом и его портативным гаджетом (практики персональной настройки и индивидуального выбора цифровых продуктов), между индивидом и другими (практики коммуникации посредством мессенджеров и социальных сетей), между индивидом и физическим пространством природы или города (практики освоения реального пространства с помощью цифровых сервисов). Все эти уровни отношений встроены в повседневность современного человека, даны ему в связном опыте восприятия, который, однако, складывается из хаотичного, иногда спонтанного, переключения между дигитальным пространством и окружающим миром. Кроме того, мы утверждаем новый этап подобного сращения на основе выхода цифровой среды за пределы экрана, определяющего реальные действия человека и построение его идентичности. В данной главе мы как раз рассмотрим несколько примеров, подтверждающих данное утверждение.

Анализируя системы перевода реальных действий в битную информацию, Урри пишет: «Индивиды все сильнее существуют вне своих личных тел и оставляют все больше следов в информационном пространстве. Личность размазывается или делается мобильной как цепочка следов» . Цифровизация телесного опыта происходит за счет различных систем трекинга передвижений, производства мобильной фотографии, действий в онлайне, а также на основе добровольного представления данных. Но если ранее подобная фиксация была в большей степени скрыта от пользователя, то сегодня происходит освоение баз данных через обращение к приложениям, призванным запоминать, анализировать и корректировать реальное действие человека. Отслеживание режима сна, пройденных расстояний, употребленных калорий визуализируется, восполняя отсутствующие элементы телесного опыта аналитическими отчетами и рекомендациями. Кроме того, возможности современных гаджетов позволяют структурировать расписание задач и передвижений на основе пользовательских настроек уведомлений, всплывающих на экране и перетекающих в реальное действие. Динамическая связка индивида и цифрового артефакта могут говорить о новом уровне интерактивности, воспроизводящим пространство отношения с самим собой.

Другим примером корреляци виртуального и физического могут служить картографические приложения, цифровые сервисы заказа такси и доставки еды, которые на основе запоминания действий в киберпространстве и фиксации реальных передвижений, способны предложить дальнейший маршрут, посещение любимых мест или заказ определенных продуктов. Такие IT-гиганты как Google или Яндекс располагают широким спектром информации о реальной жизни пользователя: место жительства и работы, посещаемые бары, рестораны или парки, а благодаря поисковым запросам ещё и увлечения, хобби, любимые фильмы, музыкальные группы, фестивали и т.д. Обработка этих данных позволяет создавать персонализированные рекомендации и интегрировать их в мультимодальные сервисы, что создает ощущение присвоенности различных пространств и мест, которые расположены не только в границах экрана.

Среди подобных приложений, задействующих информацию о местоположении пользователя в определенное время и доставляющих контент из Интернета на основе этого знания, можно также назвать транспортные приложения, сервисы по каршерингу и велопрокату, приложения для знакомств и поиска людей на основе общих интересов, мобильные игры, использующие реальное пространство города. Во всех этих примерах происходит сращение цифровой информации и физической локации на основе сиюминутного запроса. Такие приложения выполняют разные функции и решают разные задачи, но основным их следствием является производство гибридной реальности и гибридных пространств. Во-первых, при взаимодействии с подобными артефактами в процессе переключения с режима экрана на режим физического пространства происходит выравнивание между аватаром (человека, места или транспорта) и реальным действием (знакомством, посещением или движением). Во-вторых, гибридность может рассматриваться и на уровне процессов масштабирования от глобального к локальному и от универсального к индивидуальному на основе генерации доставляемого контента. Кроме того, проигрывание подобных цифровых событий может вызывать чувство комфорта, в связи с потерей страха потеряться в незнакомом пространстве, готовности исследовать новые места и проверять рекомендации на личном опыте, с другой стороны, ориентация с помощью данных артефактов снижает уровень дальнейшего распознавания частей городской среды в офлайне. Другими словами, поиск пути может дистанцировать людей от их окружения, препятствуя развитию чувства знакомства, и в то же время позволяет им познавать пространство по-другому и с большей уверенностью.

Кроме того, мобильные приложения, как наиболее употребимый цифровой артефакт современности, стимулирует трансформацию реального поведения. Так, ставшее недавно популярным, приложение Miles, позволяющее накапливать баллы и обменивать их на скидки и подарки от партнеров проекта, становится примером новой петлевой зависимости физического и дигитального. Начисление милей происходит за поездки на общественном транспорте, райдшеринге, велосипедах и даже походы пешком, то есть за отказ от автомобиля, как основного и при этом не экологичного средства передвижения. Заработанные на реальных перемещениях очки затем можно обменять на кофе, сумку или скидку в онлайн-магазине. Стимулирование реального действия и движения происходит и в новой разработке персонального «умного» электросамоката Pal от компаний Layer и Nio, в котором используются технологии искусственного интеллекта и машинного обучения, позволяющего запоминать и воспроизводить любимые маршруты водителя. Самокат, управляемый через беспроводную гарнитуру Bluetooth, может подключаться к интеллектуальной системе Nomi через приложение на умных часах или телефоне пользователя, отвечать на простые голосовые команды и вопросы пользователя, например, простраивать маршрут на основе запроса «отвезти на работу».

Другим примером взаимозависимости онлайна и офлайна может стать нарратив социальных сетей, связанный с шерингом локаций и постингом впечатлений от путешествий или посещений реальных мест (например, музея или госучреждения) в визуальном, аудиальном или текстовом формате. Такой цифровой артефакт стал обязательным ритуальным элементом цифрового перформанса, воспроизводящего личную или профессиональную жизнь субъекта. Поиск работы, социальный статус, непрерывное присутствие других людей и их действий в рутинной повседневности создают гибридное пространство реальной и цифровой жизни, где дигитальный субститут становится одной из форм приращенных к телу пространств. Как утверждает Урри, «виртуальные связи, таким образом, поддерживают более широкие локальные связи и тем самым телесные путешествия» . То есть цифровое не отменяет, а наоборот все более утверждает потребность в реальном движении.

Виртуальные путешествия также «трансформирует саму природу и нужду в соприсутствии» (там же). Цифровое соприсутствие трансформирует ощущение близкого и далекого, присутствующего и отсутствующего. Автор «Мобильностей» указывает на то, что «такое широкое распространение культуры мобильных телефонов дает возможность существовать маленьким миркам коммуникативного соприсутствия посреди паттернов отсутствия, дистанцирования и разобщенности» . Внешний мир, друзья, родственники и незнакомцы с помощью цифрового аппарата проникают в нашу повседневность, становятся необходимым элементом нашей мобильной жизни. Эти «жители» телефоно-пространства, как называет его Урри, с одной стороны дают кардинальное освобождение от места, с другой -- генерируют желание непрекращающейся коммуникации, сообщения с большим миром. Сегодня портативный гаджет становится еще и инструментом преодоления социального дискомфорта, который восполняет собеседника в пути, в очереди или на мероприятии, где вы ни с кем не знакомы.

Далее «межпространства», которые «лежат в «промежутке» между домом, работой и социальной жизнью» заполняются виртуальным движением, которая также встраивается в систему реальных перемещений. Выходя из дома с мобильным телефоном вы всегда находитесь в некотором состоянии, близком к приключению, так как вектор вашего маршрута, распорядок дня и планы на вечер могут меняться непредсказуемым образом вследствие полученного сообщения от коллеги или друга, уведомления об изменениях в системе общественного транспорта, рекламного объявления о предстоящем концерте любимой группы, предложенного на основе функционирования таргетированной системы и т.д. Таким образом, оффлайн и онлайн, физическое и цифровое в равной степени могут определять реальное действие человека и определяться его опытом проживания различных событий. Здесь же можно привести в пример гибридное игровое приложение Cheapshot , объединяющее реальное пространство города с интерактивной цифровой системой. Пользователь, двигаясь по городу или находясь в определенном районе может заполнять его виртуальными артефактами, разрушать их, бороться с другими игроками, оставлять аватарные подсказки для поиска реальных вещей и т.д., заполняя зону «пустого» времени в процессе пути или в перерыве на работе. «Идентичности не обязательно отталкиваться от местопребывания, она может возникать из отношений и поддерживаться на ходу, в лиминальных «межпространствах»» , -- замечает Урри.

Проигрывание цифровых артефактов и их проникновение в динамический физический мир также порождают одновременность, нежели линейность, что сказывается на восприятии эпохи и повседневного ритма жизни, связанного с механизмом генерации пространств. В книге «В потоке» Борис Гройс (Гройс, 2018) утверждает феномен новой темпоральности современности, зацикленной на настоящем. Цифровой аппарат и Интернет обращают поток материальный поток вспять, предоставляя возможность бесконечного возвращения, инсценировки данных в поле опыта. Это создает эффект бесконечности времени в онлайне и становится парадоксом его нехватки в офлайне, вызывая ощущение неотложности действия.

Наконец, восполнения цифровыми артефактами физического пространства можно рассмотреть на примере AR технологии, которая сегодня находит широкое применение не только в сфере развлечений, но и в повседневности массового пользователя, промышленном производстве, городском планировании и т.д. В пример можно привести приложение Areal от российской фирмы Urbica, генерирующего архитектурные достопримечательности Санкт-Петербурга для их интеграции в окружающее пространство посредством камеры и экрана мобильного телефона. Кроме того, AR уже сейчас пытается преодолеть свою зависимость от экрана, трансформируясь в технологии легких, неотличимых от обычных, очков, которые можно связать с наушниками и тем самым расширить кинестетические возможности тела человека. Американский писатель и футуролог Кевин Келли в своей недавней статье для журнала Wired предполагает, что в скором будущем «виртуальная улица будет иметь слои текстур, промежутков и вторжений, которые передадут ощущение «улицы»» и посредством адресного гиперсвязывания и развития баз нейронных сетей расширят возможности ориентации в городе или на природе. И эти предположения подтверждаются тестовой разработкой Google Maps Visual Positioning System , которая помогает пользователям ориентироваться в режиме пешеходной навигации с помощью AR на основе молниеносной обработки визуальной информации, получаемой через камеру телефона, а не только на основе знания о локации, полученной через GPS сигнал. С помощью нейросети система распознает объекты внешнего мира, определяет маршрут на основе знания о ремонтных работах или отсутствия перехода и снабжает маршрут виртуальными указателями, которые позволяют выйти из режима сопоставления плоскости карты и расположенной перед вами местности в режим дополненной навигации.

На основе описанных выше примеров мы можем сделать вывод, что во многом цифровой мир, упакованный в биты, предшествует физическому миру, меняет порядок знакомства с местом или с людьми. По цифровым следам пользователя рекламные алгоритмы составляют кластеры цифровых сообществ, предвосхищая их реальные потребности и желание на основе анализа онлайн и оффлайн данных о действиях и движениях, то есть создают некий цифровой субститут пространства, человека, общества. При этом, интенсивность подключения к цифровым пространствам характеризует производство гибридной реальности, в которой представляемая дискретность физического и цифрового пространств смягчается посредством единства связного опыта, в котором большой безличный мир разбивается на множество событий, определяющих вектор восприятия. Цифровая и физическая материи оказываются в петлевой зависимости друг от друга и генерируют межпространственное поле одновременного проигрывания динамических элементов рутинной повседневности, выравнивая виртуальное и физическое пространства в среде пользовательского опыта.

2.3 Город как пространство диффузии между цифровым и физическим

Статичность города и текучесть городской жизни сегодня находятся на новом этапе осмысления и освоения, чему во многом способствует внедрение цифровой сети в систему отношений между индивидом, обществом и физической средой города. Город более не представляется как неподвижный фон социальных отношений. Еще в 70-ых годах прошлого века Анри Лефевр сравнивает город с живым организмом, развитие и движение которого зависят не столько от властей города, сколько от самих жителей, и в связи с этим формулирует основные принципы нового урбанизма, находящегося на стыке спонтанности и рациональности. По мнению автора, конструирование пространства через городские ансамбли и принципы автоматизации должны учитывать функции спонтанного городского организма и потребности современных жителей. «Новые города можно рассматривать как социологические лаборатории не только в смысле фактов, но и в том, что касается создания и воссоздания жизни» , -- пишет Лефевр.

Современный город является ещё и основным потребителем цифровых технологий, что логично вызвано увеличением численности населения и потребностью в расширении технологических сетей (мобильная и беспроводная связь). Более того, мы можем наблюдать сегодня сращение физической и цифровой материи на уровне освоения и присвоение общего пространства города через микро-события, элементами которых становятся цифровые аппараты (портативные гаджеты и экранные панели), алгоритмические системы (база данных и аналитические отчеты), горожанин (пользователь сервисов), властные структуры и муниципалитет (заказчик сбора данных и трансформации цифровых сервисов), а также природная среда и уровень технологического развития города. Дата-центры, системы трекинга, датчики сбора данных и сеть мобильной связи и Интернета становятся неотъемлемыми участниками урбанистической жизни, определяют интенсивность гибридизации цифрового и физического и в некоторой степени влияют на синхронизацию ритмов города и ритмом жизни индивида. «В этом городском пространстве данных беспроводные сигналы и построенная архитектура / инфраструктура не принадлежат отдельным пространствам, одному материалу (каменный город) и одному нематериальному (эфирному городу), но вместе с (мобильными) пользователями, изображениями и экранами составляют одно “реляционное пространство”, которое состоит из отношений между объектами» , -- пишет Урри.

Обсуждение доступности и мобильности, включение жителей в процессы трансформации урбанистических пространств, перераспределение трафика движения с помощью цифровых аналитических алгоритмов, использование нейросетей для анализа экологической обстановки и предотвращения катастроф в равной степени определяют эпоху цифрового города, принимающего более пластичный характер, стремящегося преодолеть монументальность и демиургические основы планирования общественных пространств. При этом, подобная пластичность может быть выражена не только цифровыми голосованиями на городских и районных сайтах, направленных на принятие коллективного решения по поводу строительства или сноса здания или выбора покрытия пешеходной зоны. Её также можно рассмотреть на примере разработки принципов «мягкой архитектуры», идея которой заключается в том, что здание и пространство должны реагировать на окружающую среду и запросы общества. Сооснователь студии цифрового дизайна, искусства и архитектуры Mathrioshka, Вадим Смахтин, описывает это так: «Мы строим «мягкое» здание: оно может быть разборным, может трансформироваться само по себе, может быть интерактивным, может реагировать на внешние воздействия в реальном времени или отложено… Представьте себе здание, которое перемещается туда, где оно нужно: если завтра детские сады нужны здесь, то оно здесь. При этом здание оснащено сенсорами, которые позволяют ему реагировать на окружающую среду» .

Этот принцип строительства и планирования объединяет информационный технологии аналитики пространства по различным параметрам и поиск новых физических конструкций и материалов. Сейчас Mathrioshka совместно компанией Habidatum, которая занимается аналитикой пространств, разрабатывает цифровой продукт -- единую информационную экосистему, которая позволяет собирать и анализировать данные о городе. Схожий интерактивный сервис, разрабатываемый для города Нью-Йорка, Morphocode Explorer , также позволит исследовать конкретную городскую зону через обращение к различным слоям данных: доступ к транзиту, землепользование, плотность застройки и демография. Что касается, поиска решений для реализации мобильных физических конструкций, здесь возможным ответом может стать технология 3D-печати, которая уже сегодня стремится к производству не только отдельных деталей, а инженерных и архитектурных объектов в целом. Так, еще в 2015 году был запущен проект по печати «умного» моста студии MX3D , который должен быть установлен в этом году над одним из каналов Амстердама. Конструкция представляет собой композитный объект, который будет также оснащён сенсорами для мониторинга состояния моста (нагрузка, положение, вибрации) и окружающей среды (качество воздуха, температура).

Далее, мы может утверждать, что цифровая материя определяет трансформацию физических пространств города и в эстетическом плане (визуальные паттерны через дизайн) и в плане доступности через расширение цифровых возможностей в городе. Социальные сети и электронные медиа в какой-то степени сделали область визуального потребления более демократичной, расширив возможности передачи образов и трендов современного графического дизайна. В то же время, акцент на минимализме в интерфейсе цифрового пространства усиливает желание упрощения визуальных форм и в интерьере городской среды. Что касается доступности, то здесь есть множество примеров, связанных с выбором маршрута, типа городского персонального или общественного транспорта, с моментальностью реализации потребностей и возможностей жителей и сообществ города. Другими словами, доступность всегда предполагает наличие выбора, который сегодня в большей степени реализуется в различных цифровых сервисах. Так, с помощью приложения Walkstreets вы можете выбрать наиболее экологичный пешеходный маршрут (определяемый по параметрам озелененности, близкого расположения автомобильных дорог и т.п.), или прогулочный, наполненный достопримечательностями маршрут с помощью сайта Sight Safari . И в том и в другом случае, пользователь может отказаться от универсального кратчайшего пути, предлагаемого сервисами Google и Яндекс, и внести дополнительные параметры для выбора.

Выбор маршрута через глобальные системы, которые ориентированы на решение внутренних экономических задач по монетизации, косвенно затрагивают и моменты трансформации восприятия пользователем городского пространства. Так в недавней статье «Bloomberg» упоминается изменение в голосовых инструкциях Google Maps: «Вместо того, чтобы «повернуть направо на проспекте Шиндлера», приложение иногда говорит «поверните направо в Starbucks». Или Dunkin Donuts или местный магазин краски». Раджас Мунка, директор по управлению продуктами Google Maps, оправдывая коммерциализацию картографического сервиса, говорит: «Мы хотим иметь возможность выделять вещи, которые находятся вокруг вас, и показывать их рядом с вами таким образом, чтобы это не мешало вашему восприятию» . Но подмена ориентиров и определение выбора движения или места в физическом пространстве города все же реконфигурирует восприятие и модифицирует инструменты освоения реального мира, так как опережает запрос пользователя и выстраивает вектор его опыта городской жизни.

Если обратиться к экранным панелям, которые Лев Манович определил в качестве основного инструмента расширения городского пространства, то они на самом деле, могут выполнять две функции: во-первых, увеличение экстенсивности городского пространства и во-вторых, трансформация восприятия статичного ансамбля архитектуры и инфраструктурной сети. В первом случае, расширение может определяться распространением информации о погодных условиях, ремонтных работах, уровне загруженности транспортной системы, причем эти данные обновляются в режиме реального времени, что отличает их от обычных информационных панелей и создает алгоритмическую систему городского пространства, где динамическое знание становится добавочным элементом окружающей среды. Что же касается трансформации восприятия, то здесь можно обратиться к утверждению Джона Урри о том, что «экран на музее действует как мембрана между пространством музея и общественным пространством улицы» . Кажется, что посредством мерцающих экранов создается эффект пульсирующего города, который никогда не находится в состоянии покоя, и пустого, лишенного действия в нем как бы не существует.

Мы также можем говорить о том, что динамика мест в большей степени определяется виртуализацией физической материи через цифровые интерфейсы функциональных и развлекательных приложений, разбивающих пространство на микро-события. Канадский исследовать интерфейсов геомедиа Стефан Рош (Roche, 2016) пишет: «По мере того, как цифровой компонент «умных» городов становится все более центральным, а сложность динамики городских населённых пунктов растет, пространственные возможности граждан эволюционируют в направлении новых форм меж- и со-пространственности, характеризующихся дематериализацией, вездесущностью и гибридизацией между физическим и дигитальным» . Таким образом, происходит фрагментарное изучение пространства, отличное от формы познания через сеть общественного транспорта, которое позволяет случиться более линейному связному опыту проживания среды. Цифровой город, наоборот, больше ориентирован на решение локальных задач, а значит его можно представить как сеть связанных мест, более раздробленной, нежели зонированная и площадная конфигурация города. Эти места связаны не только и, даже не столько, системой транспортного сообщения, но и системой гиперссылок с подгружаемыми к ним базами данных разного уровня (от пользовательских рекомендаций до муниципальных сайтов). Индивидуальность же этих локаций будет проявляться в наборе символического образного, которое сегодня находится не только в воображаемом регулируемом представлении, но и в виртуальном подгружаемом облаке тегов.

Джон Урри определяет мобильности, как реальные и потенциальные перемещения в их связи с социальными отношениями в пространстве и времени. В этом плане цифровая технология, сжавшаяся до пакета мобильного приложения и при этом подключенная к глобальной дигитальной сети, позволяет говорить о новом уровне микро-мобильности, которая, с одной стороны, связана с физическими перемещениями на малые расстояния с помощью цифровых городских сервисов аренды автомобилей, скутеров, велосипедов или заказа такси, с другой -- с виртуальным и воображаемым движением посредством моментального доступа к личной и глобальной базе данных.

Микро-мобильность связана с решением сиюминутных задач, моментальным откликом физической действительности посредством цифрового запроса. “Электронные скутеры и велосипеды общего пользования и другие типы транспортных средств сокращают физическую площадь, необходимую для перемещения людей на относительно короткие расстояния”, -- пишут аналитики одного из американских изданий. Ориентация на мобильность с помощью аренды персонального транспорта сегодня принимает, действительно, масштабный характер. Так, по данным Департамента транспорта и развития дорожно-транспортной инфраструктуры города Москвы, на городских велосипедах совершается 25 тыс. поездок в день, а на автомобилях каршеринга 100 тыс. поездок. Сокращение физической площади происходит и при запросе на доставку вещей и продуктов или при запросе на знакомство, как в случае с приложением Geoscope, определяющего потенциальных “друзей” поблизости.

Наконец, мультимодальность, представляющая собой сращение возможностей внутри одного сервиса или приложения и также направленная на расширение опций взаимодействия с физической средой внутри одного цифрового продукта, становится основным трендом городской цифровой жизни. Здесь в пример можно привести аккумуляцию возможностей по выбору типа транспорта в городе посредством одного аккаунта или карты, как в случае с Citymapper PASS в Лондоне, Jelbi в Берлине или Тройки в Москве, или различные планировщики путешествий, которые предлагают сценарии, сервисы бронирования жилья и билетов, маршруты, интересные места и возможности коммуникации с местными жителями. Другим примером может стать набирающий обороты social e-commerce, позволяющий распознать товар в таргетированной рекламе в социальных сетях или в мессенджерах и сразу перейти к покупке на сайте рекламодателя. Таким образом, мультимодальность способствует производству гибридного пространства, которое исследуется в большей степени на ходу, без отрыва от рутинных повседневных задач.

Как видно из приведенных в данной главе примеров, одновременность, гибридность, дискретность становятся новыми феноменами городского связного организма. Что подтверждает заявленную ранее гипотезу о том, что цифровое пространство, с одной стороны, является производным феноменом от единой физической материи, а с другой, в равной степени определяет пространство трансформации и циркуляции материальных потоков, конфигурацию пространственных границ, встраиваясь в повседневный опыт индивида, социальные отношения, коммуникативные процессы и физическую среду города и природы.

Заключение

Современные цифровые технологии, как было отмечено в данной работе, явились результатом развития и угасания многих дискурсивно-материальных практик, которые привели к появлению и распространению нового типа аппаратов и цифровых артефактов. Активный процесс стабилизации начинается с 1990-ых годов и приводит к расширению глобальной сети, утверждению нового типа технологического продукта в повседневности человека. Кроме того, этим процессом “виртуализации” был захвачен и сам город, ставший основным потребителем дигитальных сервисов. Запрос на расширение возможностей вычислительного алгоритма, в свою очередь, приводит и к поиску трансматериальных композитов, которые бы позволили ускорить процесс обратной связи между человеком и машиной, увеличить спектр возможностей взаимодействия с предметным миром. Именно поэтому мы можем утверждать, что сегодня понятия статики и динамики, антропоморфного и машинного, цифрового и физического оказываются на новом этапе осмысления и освоения, что доказывает актуальность данного исследования, направленного на изучение эффектов сращения двух взаимозависимы материальностей.

Обращение к теориям процесса Карен Барад и Жиля Делеза, а также к акторно-сетевой теории Бруно Латура, позволило нам определить специфические особенности динамической цифровой материи, ее включенность в единый процесс материализации. Таким образом, мы преодолеваем подчиненное положение технологии по отношению к человеку и разрушаем миф о виртуальности и эфемерности дигитальной среды. Столкновение различных агентов сети приводит к формообразованию различных перформативных феноменов или событий, которые равнозависимы друг от друга, обладают внутренней энергией и, благодаря своим специфическим особенностям, способны создавать уникальные и трансформировать общие пространственно-темпоральные границы эпохи. IT-технология и сам аппарат возникают из этого процесса материализации, стабилизируются, становятся полноправными агентами сети и при этом обладают интра-активным действием, одним из элементов которого является цифровой артефакт. Как наименьшая перформативная единица, подобный артефакт представляет собой микро-сеть отношений между аппаратом, алгоритмом и человеком, взаимодействие которых позволяет появиться доступной для человеческого опыта форме. Акцент на зависимостях позволяет, таким образом, преодолеть традицию изучения цифрового пространства через анализ визуальных форм и обратиться к исследованию процесса формообразования и производимых им эффектах. То есть, цифровая материя перестает рассматриваться только в ключе развития микроэлектроники, дигитального изображения или вычислительных процессов, а проявляется в связности работы акторов. Однако, алгоритмический компонент все же придает ей некую специфичность, выраженную в таких аспектах, как пластичность, возможность бесконечного проигрывания, воспроизводимость, легкость распространения и деления, сверхопределенность и ориентация на зрителя.

Далее, основываясь на предположении об изоморфности цифрового пространства и перцептивного опыта мы указали структурные сходства работы образа и функционирования цифрового артефакта. Образ, как элемент перцептивного опыта и цифровой артефакт, как элемент цифрового аппарата, с одной стороны, оказываются инструментом сращения внешнего и внутреннего, воображаемого и действительного, моментального и длительного, с другой -- их интеграция в повседневность индивида определяет и реконфигурирует пространственно-темпоральные границы восприятия окружающего нас мира. Они восполняют отсутствующие элементы опыта, организуя субститутивное пространство, которое посредством связей и отсылок, находится в сцепке к действительным миром вещей, встраиваются в систему отношений между физической и цифровой реальностями.

Наконец, обращение к философии организма Альфреда Норта Уайтхеда позволило нам утвердить гибридность современных форм пространственности, проявляющихся в интенсивности цифрового пространства, включенного в единый экстенсивный универсум мира природы и трансформирующего его конфигурацию. Анализ проявления подобной гибридности мы проводили на уровне получения связного перцептивного опыта современного индивида и интеграции цифровых практик в условиях трансформации городской среды. Мы определили, что дискретность физического и цифрового пространств смягчается посредством единства связного опыта, в котором большой безличный мир разбивается на множество событий, определяющих вектор восприятия. Цифровая и физическая материи оказываются в петлевой зависимости друг от друга и генерируют межпространственное поле одновременного проигрывания динамических элементов рутинной повседневности, выравнивая виртуальное и физическое пространства в среде пользовательского опыта.

В свою очередь обращение к примерам функционирования современного города позволили указать на такие эффекты, вызванные интеграцией цифровых технологий в перцептивные среды, как микро-мобильность, мультимодальность, расширение общего пространства за счет приращения знания о месте или маршруте, динамика восприятия статичных элементов города, а также трансформация доступности и фрагментарность изучения пространства через обращение к индивидуальным практикам воспроизведения микро-событий.

Подобные эффекты доказывают заявленную в данной работе гипотезу о генерации уникальных форм пространственности в современную эпоху цифровой культуры, для которой характерны построения новых отношений между дигитальным и физическим, сращение которых определяет динамику современного города, жизни индивида и общества.

Список используемой литературы

1. Гройс Б. (2018) В потоке. М.: Ад Маргинем Пресс

2. Гуссерль Э. (2009) Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга первая // Пер. с нем. А.В. Михайлова. М.: Академический Проект

3. Делез Ж., Гваттари Ф. (2010) Тысяча плато: Капитализм и шизофрения // Пер. с фр. Я.И. Свирского. М.: Астрель

4. Делез Ж. (1997) Складка. Лейбниц и барокко // Пер. с франц. Б.М. Скуратова. М.: Издательство «Логос»

5. Латур Б. (2006). Когда вещи дают отпор: возможный вклад "исследований науки" в общественные науки // Вахштайн В. (Ред.). Социология вещей. Сборник статей. М.: Территория будущего

6. Латур Б. (2014) Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Изд. дом Высшей школы экономики

7. Лефевр А. (2002) Идеи для концепции нового урбанизма // Социологическое обозрение Том 2. № 3

8. Лефевр А. (2015) Производство пространства. М.: Strelka Press

9. Маклюэн М. (2014) Понимание медиа: Внешние расширения человека // Пер. с англ. В. Николаева. М.: Кучково поле

10. Спиноза Б. (1999) Этика / пер. с лат. Н.А. Иванцова // Сочинения. В 2-х томах. СПб.: Наука

11. Уайтхед А. Н. (1990) Избранные работы по философии. М.: Прогресс

12. Урри Дж. (2012) Мобильности. // Пер. с англ. А.В. Лазарева. М.: Праксис

13. Флюссер В. (2008) За философию фотографии // Пер. с нем. Г. Хайдарова. СПб.: Изд-во С.Петерб. ун-та

14. Barad K. (2003) Posthumanist Performativity: Toward an Understanding of How Matter Comes to Matter // Journal of Women in Culture and Society Vol. 28

15. Barad K. (2007) Meeting the Universe Halfway: Quantum Physics and the Entanglement of Matter and Meaning. London: Duke University Press

16. Bennett J. (2010) Vibrant Matter: A Political Ecology of Things. London: Duke University Press Durham

17. Elkins J. (2000) How to Use Your Eyes. New York: Routledge. P. 108 -- 118

18. Figal G. (2018) Intangible matters on color and sound in art (James Turrell, Morton Feldman) // Research in Phenomenology 48. P. 307 -- 317

19. Friedberg A. (2006) The virtual window: from Alberti to Microsoft. Cambridge: The MIT Press

20. Gaboury J. (2015) Hidden Surface Problems: On the Digital Image as Material Object // Journal of visual culture, Vol. 14 (1)

21. Hayles K. (1999) Simulating Narratives: What Virtual Creatures Can Teach Us// Critical Inquiry, Vol. 26

22. Hoelzl I., Remi M. (2015) Softimage. Towards a New Theory of the Digital Image. Chicago: The University of Chicago Press. P. 81 -- 130

23. Jones J. (1998) Intensity: An Essay in Whiteheadian Ontology. London: Vanderbilt University Press

24. Jung H. Stolterman E. (2011) Material probe: Exploring materiality of digital artifacts // Conference Paper

25. Manovich L. (2006) The Poetics of Augmented Space // Visual Communication. P. 219-240

26. Mitchell W. J. (2005) What do pictures want? The lives and loves of images. 2005. London: The University of Chicago Press

27. Noё A. (2012) Varieties of Presence. Cambridge: Harvard University Press. P. 82 -- 113

28. Parikka J. (2015) A Geology of Media. 2015. Minneapolis: University of Minnesota Press

29. Pink S. (2018) Empathetic technologies: Digital materiality and video ethnography // School of Media and Communication

30. Roche S. (2016) Geographic information science III: Spatial thinking, interfaces and algorithmic urban places -- Toward smart cities // Progress in Human Geography

31. Seel M. (2005) Aesthetics of appearing. Stanford: Stanford University Press. P. 180 -- 204

32. Walton K. (2008) Marvelous images: on values and the arts. Oxford: Oxford University Press

Размещено на Allbest.ru