В широком спектре гуманитарных концепций античности воззрения А.Ф. Лосева (лаконично изложенные, в частности, в его известных "Двенадцати тезисах об античной культуре") - одни из самых глубоких и любопытных. Античная культура трактуется основанной на принципах объективизма, космологизма (материально-чувственного и одушевленно-разумного, внеличностного и фаталистически-героического), пантеизма и статуарности.

Прямое отношение к специфике античной картины мира имеет до сих пор вызывающий дискуссию вопрос о возможности употребления понятия "личность" по отношению к человеку той эпохи и культурной среды.

Согласно Ф.Х. Кессиди, уже со времен Гомера к человеку приходит осознание себя как самостоятельной личности, так как "он начинает отделять себя от природы и ее явлений, делать их предметом свободного художественного творчества, объектами эстетического восприятия и теоретического осмысления" [2, с.80]. Разумеется, личностные чувства, настроения и смыслы еще весьма просты и бесхитростны, но их уже нельзя не заметить. Главным аргументом в пользу сказанного выступает сущность эпоса: в отличие от мифа, представляющего собой непосредственное чувственное восприятие мира, он, будучи основанным на эстетическом отношении к действительности, не может существовать если не без противопоставления субъекта объекту, то, по крайней мере, без определенного различия между ними. В мифе природа играет самодовлеющую роль, человек там пока слабо отличает себя от космоса и чувствует себя малозначащим его придатком. Уточняя исходный тезис, Ф.Х. Кессиди отмечает, что гносеологический субъект и эмпирически понимаемый человек тождественны в раннегреческой философии, ведь индивидуум еще довольно беспомощен, ограничен в своих познавательных, и, тем более, бытийных возможностях. Мировой порядок и первоначало вещей мыслятся как нечто всеобщее и объективное, существующее безотносительно к субъекту. Впрочем, этот же самый космос в силу своей антропоморфности является скорее близким человеку, нежели чуждым ему. Микрокосмос составляет живую часть макрокосмоса, человеческий разум родственен мировому. Все ранние греческие философы ориентированы на монистическое толкование взаимоотношений субъекта и объекта, мышления и бытия, духа и материи.

Согласно А.Ф. Лосеву, едва ли не ведущей отличительной чертой античной культуры был недостаток, или, по крайней мере, минимизация личностного начала - в сравнении, конечно, с нововременными параметрами. В качестве решающего довода А.Ф. Лосев приводит факт отсутствия в древнегреческом и латинском языках терминов, обозначающих личность. На первый взгляд близкие - "субъектум", "индивидуум", "просопон", "гипостасис" - по своим значениям все же далеки от искомого, лишь "гипокейменон" более или менее близок к нему. Отсюда следует вроде бы однозначный вывод: "никакой личности при объективном описании античного космологизма я не нахожу"; там обнаруживается материя, прекрасно организованная в космическом теле, и ничего более - "никакой личности здесь нет" [3, с.399]. Однако тут, как нам представляется, имеет место определенное смешение разновременных пониманий одного и того же термина. Безусловно, "личности" в современном значении этого слова в античном лексиконе мы не отыщем. В соответствующих контекстах греки действительно зачастую пользовались термином "сома", что указывает на "тело". Но ведет ли такая подстановка к полному принижению достоинств человека? Отчасти ответ на этот вопрос дает сам А.Ф. Лосев, называя античный космологизм возвышенным, высоким, торжественным, не унижающим античность - ибо в противном случае мы подходим к ней с монотеистической позиции [Там же, с.401]. При всем уважении к философу нельзя не отметить явное противоречие в его рассуждении: призывая нас не воспринимать античность сквозь призму монотеизма, сам он фактически совершает этот перенос, не находя у греков личности, христиански мыслимой, которой, конечно же, у эллинов нет.

Любопытен, вообще говоря, и смысл упомянутого выше понятия "сома", этимологию которого подробно рассматривает А.А. Тахо-Годи. Soma есть "нечто объемное, крепкое, сильное, здоровое, невредимое, целостное и целое" [8, с.365]. Данный термин в значении "личность" употребляется крайне избирательно и редко. У Гомера - ни разу. Впервые "сома" как личность, носитель моральных качеств появляется у древнегреческих трагиков: свободный человек полиса осознает здесь себя физическим телом, но главным образом в системе родственных, семейных отношений. Но даже здесь он оказывается не субъектом, а всего лишь жизненной субстанцией, оторванной от рода и семьи. И лишь начиная с Плутарха soma схватывает человека "не только в кругу его родственных и дружеских связей, но и в деятельности гражданина, полководца, политика, человека - свободного, но попавшего в зависимость, переживающего плен, рабство и вообще насилие" [Там же, с.380]. Однако для выражения духовной целостности натуры, индивидуальности, личности, ее неповторимости, физикалистского термина soma, естественно, недостаточно.

Ключевым для рассмотрения античной картины мира является, несомненно, последний из двенадцати тезисов А.Ф. Лосева, гласящий, что греки отождествляли мир с театром. Люди - актеры, которые появляются на его сцене, играют свою роль и уходят. "Откуда они приходят, неизвестно, куда они уходят, неизвестно", скорее всего, растворяются в космическом эфире, как капля в море… [3, с.406].

Сравнение жизни с игрой встречается в самых различных жанрах древнегреческой литературы. В частности, Гомер пишет о веселом, "неугасимом" хохоте богов-олимпийцев над страданиями людей и собственными божественными раздорами [1, I.599-611]. В том же ключе рассуждает неоплатоник Прокл, в комментариях на "Государство" Платона называя божественное устроение мира "детской игрой богов" [6, с.665]. В "Политике" сам Платон упоминает так называемый "пятый род" искусств (украшение, живопись, музыка), который обозначается единым понятием "игра" (paignion), поскольку все там "делается не всерьез, но ради забавы" [Там же, с.666]. У Плутарха зачастую вообще трудно понять, где проходит грань между естественным и сценическим ходом событий. Примеры такой нерасторжимости жизни и театральной игры можно найти во многих эпизодах биографии Красса [5, Красс.33].

Приведенные иллюстрации позволяют нам вслед за А.Ф. Лосевым и А.А. Тахо-Годи констатировать, что телесная сторона живого существа и у греков не равноценна личностной грани: жизнью человека играют боги. Последнее, однако, не вступает в противоречие с целесообразностью и разумностью космической и человеческой жизни.

Одну из самых ярких и впечатляющих картин событийности как сценической игры рисует Плотин в трактате "О промысле". Разум управляет миром человеческих дел, в котором все детерминировано и телеологично: "строгая распорядительность космического драматурга создает из Вселенной прекрасно налаженный инструмент, лиру или флейту Пана"; в мироздании "все обосновано и продумано так же, как в театре, где актер никогда не может выйти за пределы авторского текста" [4, с.581]. Смерть сравнивается со сменой масок и одеяний исполнителей представления, она есть всего лишь другая форма существования, так что ее не следует бояться. И если люди, в самом деле, "красивые и прекрасные по виду живые игрушки" Вселенной, то все происходящее с ними - обязательная, неотъемлемая часть сценария космической игры. Очевидно, что обвинять в своих несчастьях и злоключениях божество или даже выражать недовольство, сетовать на судьбу для человека столь же недопустимо, как актеру критиковать сценариста и режиссера. Согласно Плотину, жизнь человека - художественное действие, чем-то напоминающее движения танцовщика. В жизни добро и зло противостоят друг другу так же, как в драматической постановке; хорошие и плохие люди сосуществуют, поскольку в театральном представлении должны быть положительные и отрицательные персонажи. Каждое человеческое существо обязано своей ролью создателю Вселенной, космическому драматургу, который подобно театральному сценаристу распределяет между людьми костюмы и маски для максимально полного воплощения задуманных для них ролей. Но, по Плотину, наряду со значительным сходством этих двух реальностей, придуманной и непридуманной, между ними существует и значительное отличие. Арена жизненной драмы несоизмерима с театральной сценой, и "поэт Вселенной" предоставляет людям-актерам гораздо большую свободу действий. И они "от самих и из самих себя обладают каждый [способностью] к прекрасному или скверному [исполнению] " оных [Там же].

Итак, среди многочисленных представлений древних греков о жизни выделяется сопоставление ее с игрой, допускающее несколько толкований. С одной стороны, человеческая жизнь, будучи стороной мирового космоса, испытывает на себе влияние вселенских сил, находящихся в состоянии перманентной игры, в целом стихийной и неразумной. С другой стороны, бытие человека и универсума есть сценическая игра, тщательно и скрупулезно продуманная и целесообразно осуществляемая высшим разумом. Эти на первый взгляд противоположные тенденции не исключают одна другую, а сосуществуют и дополняют друг друга, образуя нерасторжимое единство [7, с.442], особенно в случае субъект-субъектного толкования взаимоотношений микро - и макрокосма в античной картине мира. Сам же космос воспринимался древними греками как театр: люди играют на мировой сцене, мир играет людьми.

Список литературы