Погребения ингульской катакомбной культуры с костями животных

Удельный вес таких погребений в различных регионах составляет 5 - 11 %. Однако стоит отметить, что в Северном Приазовье их обнаружено значительно меньше, чем можно было ожидать - в 5 %, и это при том, что в традициях соседних катакомбных культур (донецкой, среднедонской) помещать КЖ в могилу практиковалось довольно часто. Затруднительно назвать хотя бы один случай, когда в могилу был бы помещен комплект в виде конечностей, на которых покоился бы череп (т. н. «шкуры»), что также является одной из характерных черт памятников восточной части катакомбной ойкумены и совсем не характерно ИКК. Эти два наблюдения ставят под сомнение предположение С.Ж. Пустовалова о восточнокатакомбном заимствовании этого ритуала в погребальной практике ингульцев.

Итак, костные останки различных животных встречаются примерно в восьми погребениях на сотню. Часто или редко? Попробуем сопоставить наши данные, с подсчетами других исследователей. Рассмотрим погребения с костями животных различных культур бронзового века и на различных территориях. Так, в донецкой катакомбной культуре Донецко-Доно-Волжского, региона КЖ встречаются в 47,9 % могил [26, с. 12]. Отметим, что для Лесостепи Восточной Украины, региону, в какой-то мере сопредельному с ареалом ингульской катакомбной культуры, удельный вес таких комплексов несколько выше - 58 % [3, с. 44]. В среднедонской катакомбной культуре Донецко-Доно-Волжского региона - 34,8 %, в волго-донской культуре - 47 %, полтавкинская культура демонстрирует довольно большой показатель - КЖ встречаются почти в каждой могиле [26, с. 12]. В посткатакомбное время прослеживаются иные тенденции. В днепро-донской бабинской культуре конечности и черепа копытных встречаются в каждом десятом погребении, а астрагалы в каждом двадцатом [14, с. 9]. В срубной культуре (восточной части ее ареала) КЖ обнаружены в 8,9 % могил [27, с. 117]. Таким образом, можно видеть, что включение такого символического элемента как часть жертвенного животного, в состав погребального приношения было редким явлением в практике ингульцев на фоне других культур эпохи бронзы.

Нам известен лишь один случай, где присутствовала в погребении ингульской катакомбной культуры целая туша животного. Речь идет о п. 43, к. 1 ус. Глинное (Молдова). В камере катакомбы была зафиксирована сооруженная грунтовая вымостка. Стратиграфия вымостки (снизу вверх): слой однородного предматерикового суглинка, слой темно-серого речного ила, обильная меловая подсыпка с добавлением темнокрасной охры, слой материковой глины с вкраплениями чернозема толщиной. Вся вышеописанная конструкция была тщательно утрамбована. На вымостке лежал анатомически целый скелет лошади. Зубы животного были окрашены малиновой охрой. После снятия вымостки, на дне камеры обнаружено одновременное парное захоронение двух взрослых людей. Анатомическая последовательность костей погребенных нарушена, но была придана попытка уложить останки согласно канонической позе - вытянуто на спине [21, с. 314].

Проанализировав всю выборку, автором были сделан ряд наблюдений.

1. Погребения, в которых присутствовали костные останки животных, размещались во всех секторах кургана, но большинство их было выявлено под восточной и южной полой, что в целом является характерным для планиграфии могил ингульской культуры.

2. В 9 случаях удалось проследить насыпь или досыпку над катакомбой. В 2 случаях это были основные погребения.

3. В 6 индивидуальных, 3 парных и 1 коллективном захоронениях камеры катакомб превышали среднестатистические размеры (длина более 2,4 м, ширина более 2 м - по С.Ж. Пустовалову). Большинство могил имеет средние размеры.

4. Исходя из количества погребенных лиц в катакомбах, можно говорить об индивидуальных, парных и коллективных могилах (где было погребено 3 человека). Обращает на себя внимание и наличие «пустых» катакомб, которые в отдельных случаях можно интерпретировать как кенотафы, а в отдельных случаях как первичные могилы, из которых были позднее извлечены останки погребенных.

5. Ориентация скелетов различная. Причину этому явлению автор видит в подчинении правилу радиальной планиграфии катакомб в кургане, практикуемому всеми племенами ингульской культуры.

6. На первый взгляд, КЖ были обнаружены в погребениях как взрослых лиц, так и детей, но все же, такие погребения чаще можно связывать именно со взрослыми. Антропологических определений пока недостаточно, чтобы делать какие-либо выводы.

7. Погребальный инвентарь различный. Наиболее распространенной категорией остается глиняная посуда (в нескольких случаях - единичные фрагменты сосудов), которая почти в половине случаев сопровождала умерших. Довольно часто встречаются орудия труда из камня и кремня (35 случаев). Это отщепы, пластинки, скребки, ножи из кремня, различные растиральники, выпрямители стрел, усечено- конические/цилиндрические «наковаленки», а в одном случае и антропоморфная фигура-алтарик. Неоднократно (11 случаев) в комплексе с КЖ было выявлено оружие - каменные топоры-молоты, булавы, наконечники стрел, лук. Деревянные чаши попадались редко (6 комплексов) и, как правило, они происходят из западной части ареала ингульской катакомбной культуры. Изделия из металла так же редки. Они представляют собой шилья, ножи (в двух случаях в сочетании с шильями), клинья в рукоятке булавы и бляшки. Примечательно то, что бронзовые изделия в комплексе с КЖ так же происходят из западной части ареала ингульской катакомбной культуры и были обнаружены в курганах Днепро-Прутского междуречья.

Важно подчеркнуть, что автору не известен факт нахождения КЖ в наиболее «богатых» катакомбах (с колесами от повозок, глиняными моделировками черепов, бронзовыми орудиями труда) из курганов на р. Молочной, где С.Ж. Пустовалов видит социальный центр катакомбного общества. КЖ в могилах с масками встречаются (6 случаев), но не на р. Молочной, где именно этот обряд был столь популярным. Что касается и катакомб, где заслонами входа в камеру служили колеса, то нам известен лишь один, уже упомянутый в статье, комплекс из Херсонщины, в котором было зафиксировано сочетание «КЖ + колесо». Отметим, что это было коллективное погребение, а потому и не ясно, с каким из погребенных в нем лиц связывался отдельный предмет, несший определенный символ. Не известно нам и сочетание в одной могиле таких символов как «рисунки охрой стоп + КЖ». Пока у нас создается впечатление, что такие символы в погребальном обряде как «КЖ», «колесо» и «изображения охрой стоп» несли сходную (либо противоположную) семантическую нагрузку, а потому и не встречались в одном «контексте». Исключением могли быть могилы с коллективными захоронениями.

Попробуем приблизиться к пониманию знаковой нагрузки, которую несли части туши или отдельные кости животного в погребальном ритуале. Отдельная часть тела животного в ритуале, скорее всего, имела свой магический статус. Видимо существовали некоторые обрядовые нормы и правила, которые предопределяли, в каких случаях необходимо помещать голову животного, а в каких, к примеру, часть конечности или только таранную кость.

Изучая проблему жертвоприношений у степняков Зауралья в среднем бронзовом веке, Д.Г. Зданович указывает на существовавшую ритуальную иерархию частей туши в могилах синташтинцев. По его мнению, минимальной ценностью обладали отдельные трубчатые и плоские кости (с мясом?). Дальше идут дистальные отделы конечностей; статус отделов задних конечностей был, возможно, ниже, чем передних. Максимальной ценностью, безусловно, обладала голова животного. Все это объясняется космогоническими воззрениями древних людей. Тело животного отождествлялось с Космосом. Поскольку последний имел трехчастную структуру, то и в туше выделялись три части (уровня) -- голову, туловище, ноги [9, с. 99 - 100].

Вероятно, в представлении племен ингульской катакомбной культуры, каждая часть тела животного в контексте обряда имела свое смысловое значение. Попробуем приблизиться к пониманию этих символов.

Как уже говорилось, целая туша животного нам известна из одного погребения, которое происходит с левобережья Нижнего Днестра (Глинное, к. 1, п. 43). В данном случае был обнаружен конский костяк.

О связи лошади с потусторонними силами в представлении древних людей и непосредственно роли с погребальным обрядом уже неоднократно говорилось. Исследователь могильника Синташта, В.Ф. Генинг, убедительно приводит параллели из «Ригведы» и «Авесты», чтобы прокомментировать смысловую нагрузку жертвоприношений, которые представляли собой погребение коней, крупного и мелкого рогатого скота. Так же обращает на себя внимание то, что в отдельных случаях головы лошадей и коров (быков?) были уложены вместе с отрубленными конечностями. Так конь мог выступать как спутник бога Смерти [5, с. 68 - 70].

Часто лошадь в погребении подчеркивала социальную значимость покойного при жизни. Это фиксируется у скандинавов времен викингов по письменным и археологическим источникам. С конем хоронили и представителей знати у прусов. У осетин заклание коня производилось лишь при похоронах вождей и военачальников. Яркую социальную окраску приобретает обряд заклания животных у индоариев. Так при захоронении кшатрия убивали коня, при погребении брахмана - черную корову, при погребении вайшья - козу или барана [10, с. 23 - 24].

Любопытное наблюдение сделал в 1921 г. М.П. Грязнов, когда ему довелось присутствовать в одном из улусов на Енисее, где хакасы справляли поминки на сороковой день после смерти своего сородича. В улусе у коновязи стоял пойманный накануне в табуне конь -- дикое животное ещё не знавшее узды. Дядя умершего должен был приехать на нём без седла и узды на кладбище [7, с. 84 - 85].

Обращаясь к индоиранским параллелям, стоит привести строки из Ригведы [24], посвященные восхвалению коня, который должен быть умерщвлен, расчленен и принесен в жертву богам:

Когда предназначенного для жертвы коня люди По правилу трижды обводят кругом по пути богов,

То доля Пушана идет первой - Козел, оповещающий богов о жертве. (І, 162, 4)

Расчлените сустав за суставом, называя (их) один за другим! (І, 162, 18)

Расчленение туши животного, все же, было обязательной составляющей ритуала, а голова (как коня, так и рогатого скота) обладала особым статусом. Учтено 8 комплексов с черепами коней или быков (коров) из курганов Поднепровья, Приазовья и Крыма. В качестве примера приведем несколько случаев. В кургане у г. Запорожья (к. 1, п. 19) в заполнении шахты были выявлены два конских черепа вместе со скелетом лисы и обломками костей крупного рогатого скота [16, с. 127]. В к. 1, п. 27, к.гр. ІІ у Волчанска один череп быка покоился в камере прямо на руке погребенного, а второй на ступеньке. В этом же кургане, в шахте п. 33, было найдено сразу 4 черепа. В к. 27, п. 8 у с. Виноградное было выявлено 9 черепов быков [20, с. 64].

Возвращаясь к мысли об обряде перехода из одного мира в другой приведем мысль А.В. Кияшко, который считает, что кости черепа и конечностей в раннекатакомбных погребениях левого берега Нижнего Дона, являлись не запасом заупокойной пищи, а символическим воплощением самого животного, являвшегося путником и проводником души умершего [11, с. 100].

Животное могло играть роль и спутника, и помощника. В фольклоре некоторых народов сохранилось отголоски древних представлений о магических свойствах, связанных с головами животных. Так, в украинской сказке «Кобиляча голова» добрая девушка, изгнанная злой мачехой вынуждена остаться в чужом доме в гуще леса. Вечерним гостем оказывается голова кобылы, которую девушка пересаживает через порог землянки, а затем и разделяет с ней трапезу. В благодарность за доброе дело голова предлагает девушке влезть к ней в ухо, где главная героиня сказки находит одежду, украшения, золото, серебро. В другой украинской сказке - «Іван та чарівні коні», младший из братьев влезает в одно ухо лошади, а вылезает из другого, но уже преобразившись, красавцем в новой одежде. Подобный сюжет известен и в осетинской сказке «Фунуктиз, младший из трех братьев». Из одного уха коня юноша вытаскивает седло, а из второго одежду. В молдавской сказке «Кырмыза» волшебный конь помогает переодеться девушке в другую одежду, которую она достает из уха животного. В качестве аналогии можно привести еще одну осетинскую сказку «Девушка-сирота». Правда фигурирует в ней уже не лошадь, а корова, а перевоплощение девушки в нарядную красавицу достигается при помощи рога. Все это указывает на существование у различных народов в прошлом схожих представлений о магических свойствах головы, благодаря которой происходит перевоплощение, обогащение или изменение человека. Животное же выступает в роли спутника и/или помощника.

Возвращаясь к ингульской культуре, отметим, что нами было учтено 5 захоронений, в которых найдено по одному рогу. Вполне вероятно, что значение рогов несколько приближено, по смыслу к голове животного.

В серии комплексов отмечено присутствие нижней челюсти крупных животных, мелкого рогатого скота, а в одном случае и собаки. Как отмечали некоторые исследователи, нижняя челюсть, выступает как особая, семантически выделенная, часть тела в ритуалах различных культур. Причем прослеживается это как по материалам погребений, так и по материалам поселения. Такие наблюдения, к примеру, делались по материалам срубной культуры [6, с. 44]. Особенностью поселенческих жертвенников средней бронзы Зауралья Д.Г. Зданович считает массовые скопления отчлененных нижних челюстей. Факт использования нижней челюсти животного в этом регионе зафиксирован так же и в некрополях [9, с. 99]. Таким образом, нижняя челюсть выступает как особая, семантически выделенная часть тела. Стоит привести параллель из индоарийский мифологии: скотоводческий бог плодородия Пушан лишается зубов (челюсти), которые ему выбивает в гневе бог Рудра. Позднее, сменив гнев на милость, Рудра возвращает эту часть тела Пушану [25, с. 353]. Кроме челюстей, в катакомбах изредка обнаруживают зубы. В уже упомянутом нами комплексе из кургана у с. Глинное был обнаружен амулет, изготовленный из резца лошади [21, с. 307]. Отметим, что подвесок из зубов собаки (волка?), подобных тем, какие встречаются в наборе ожерелья в ямных и раннекатакомбных погребений, в материалах ингульской катакомбной культуры нам не известно. Это зубы жвачных животных, но есть единичные случаи помещения в могилу зубов хищных животных.

Отдельно стоит сказать о лопатках КРС, которые символически прикрывали вход из шахты в камеру. Можно предположить, что они играли как ритуальную, так и практическую роль, служа орудием труда во время сооружения катакомбы. Выступая в качестве перекрытия входа в камеру, лопатка, несомненно, могла нести охранную функцию. Примечательно, что лопатки-перекрытия тяготеют к западной части памятников ингульской катакомбной культуры. Отметим, что лопатки животных, сопровождавшие на тот свет людей, известны и в ямной, и в раннекатакомбной культурах [28, с. 222]. В качестве примера приведем раннекатакомбное погребение из Сосновки, к. 1, п. 5, Приазовье. Лопатка крупного животного находилась в комплексе с палкой (колотушкой?) и скелетами двух змей. Сама лопатка имела изношенность в центре, причиной чему, как считает Б.Д. Михайлов, могли быть удары названной палкой по какому-то предмету [15, с. 109].

Все же, кости конечностей в виде обломков трубчатых костей встречаются на много чаще, чем другие. Иногда это совсем небольшие кости, которые исследователи интерпретируют как кости птиц. Вполне возможно, что это и есть остатки мясной пищи. Все же, стоит сказать, что автору не известно ни одного случая, когда бы фрагменты трубчатых костей находились внутри сосуда.

Помещенные в могилу кости (возможно, иногда вместе со шкурой) съеденного животного символизировали его целого. Благодаря оставленным костям животное могло возродиться снова. Тут уместным будет привести параллель из скандинавского мифа о том, как охромел козел бога Тора. Будучи в гостях у одного великана, Тор зарезал своих двух козлов, и они были сварены и съедены, причем кости их надо было бросать на козлиные шкуры. Вопреки распоряжению Тора, сын великана сломал одну из бедренных костей, чтобы полакомится костным мозгом. На следующее утро Тор освятил своим молотом шкуры с костями и козлы ожили, но один из них хромал на заднюю ногу [24, с. 420 - 421]. В русской народной сказке «Царевна-лягушка», брошенные во время танца на царском пиру Василисой Премудрой кости съеденной птицы превращаются в живого лебедя.

Отдельной категорией погребального приданного выступают астрагалы. Группа катакомбных погребений с астрагалами заслуживает особого внимания. Были ли они игральными/гадальными костями, символами животного, орудиями труда для обработки кожи - автору пока не ясно. Не исключена их полифункциональность. В предлагаемой статье ограничимся лишь тем, что из всех известных нам погребений ингульской катакомбной культуры, астрагалы встречаются лишь в 15 могилах (15,6 % от погребений с КЖ и 1,3 % от общего числа известных ингульских комплексов).

Интересны случаи нахождения костей животных в погребениях-кенотафах. Их сложно интерпретировать. Можно лишь предположить, что погребение жертвенного животного как бы заменяло человека. В трагедии Еврипида есть довольно интересный сюжет: в самый последний момент, когда Ифигения уже находилась на алтаре, богиня Артемида заменила ее ланью. Аналогичный, но более древний сюжет содержится в Библии (Быт. 22: 1 - 19) и Коране (Сура 37: 99 - 109). Связан он с испытанием на прочность веры Авраама. Бог повелевает принести в жертву Исаака, сына Авраама. В последний момент человеческое жертвоприношение так же было заменено на жертвоприношение животного. Трудно сказать, были ли такие кенотафы результатами ритуальных замен человеческих жертвоприношений, но можно предположить, что животное в некоторых обрядах могло заменить человека.

В процессе работы с источниками у автора возник вопрос: существовал ли культ быка у «ингульцев»? Еще в конце 1970-х гг. М.П. Грязнова изучая погребения степных скотоводов эпохи бронзы, содержащие костные останки быка, видит в них следы почитания этого животного. Культ быка, по мнению М.П. Грязнова, предусматривал ритуальный поединок с ним, поедание его мяса и взятие от него какой-то части (черепа, шкуры, уха, пятки, хвоста и др.) [7, с. 80]. Стоит сразу обратить внимание на то, что бык занимал первое место в «катакомбном» стаде, о чем свидетельствуют материалы поселения Матвеевка I на Южном Буге [8, с. 151]. Не стоит забывать, что хозяйственный уклад носителей ингульской катакомбной культуры основывался на скотоводстве, а совсем небольшое количество стационарных памятников (единичные поселения и стоянки-летовки) скорее указывает на то, что эти племена представляли собой довольно мобильные коллективы, основным транспортным средством которых была повозка, а тягловым животным - бык. Намеком на существовавший культ быка у катакомбного населения как раз и могли быть найденные в могилах черепа, рога и лопатки животного.

Стоит обратить внимание на возможность другого подхода в интерпретации материала. Изучая форму собственности на скот в срубном обществе Е.П. Бунятян и В.В. Отрощенко пришли к выводу, что «...наличие костей животных в женских, а также детских и подростковых погребениях (в последних - в незначительном количестве) можно интерпретировать, как факт индивидуальной собственности на скот отдельных членов семьи». Погребенных следует связывать с представителями высшей социальной прослойки [4, с. 120]. Позднее В.В. Цимиданов выскажет мнение, что КЖ в срубных погребениях символизируют повышенный социальный ранг умершего. Астрагалы же маркируют погребения служителей культа - жрецов [27, с. 50 - 52]. Могут ли части туш или отдельные кости животных в погребениях ингульской культуры так же являться показателями высокого социального статуса или ранга? И какие функции в обществе выполняли люди, удостоившиеся быть погребенными с такими «знаками»?

Попробуем исходить из того, что в древних обществах были три главных функции, которые мог выполнять тот или иной член социума: это производственная, религиозная и военная (в свое время об этом писал В.В. Цимиданов). Анализируя материал можно говорить о том, что КЖ безусловно присутствовали в воинских захоронениях (12,3 %). В данном случае социальный статус подчеркивает оружие - топоры, булавы, стрелы. Вычленить погребения людей, при жизни связанных с религиозной сферой значительно труднее. Символом служителя культа в погребениях бронзового века принято считать деревянную чашу. Автору известно 8 случаев, когда в одном комплексе сочетались такие категории приданного как «КЖ» и «деревянная чаша». Почти все они происходят из западной части ареала ингульской культуры. Лишь в одном случае кости птицы были выявлены в комплексе с деревянной чашей в парном погребении (содержащем так же и оружие) из Приазовья. Как уже было сказано, чаще в катакомбах с КЖ встречаются орудия труда из камня и кремня. Таким образом, можно полагать, что КЖ не являются статусным знаком, т.к. присутствуют в погребениях лиц, относящихся к разным социальным слоям. Тем не менее, кости домашних животных вполне могли маркировать лиц с более высоким рангом внутри какой либо социальной группы. Все же, помещение частей туш или отдельных костей животных в могилы высшей племенной или родовой знати не считалось обязательным предписанием. Об этом говорят элитарные могильники на р. Молочной, где КЖ отсутствуют.

Таким образом, можно сделать следующие выводы. Погребальный ритуал носителей ингульской катакомбной культуры в некоторых случаях предусматривал помещение в могилу отдельных костей животных либо и части туш, которые были обнаружены в камерах, реже в шахтах. Выделяется серия катакомб, где вход в камеру перекрывала лопатка крупного животного. Памятники западной части ареала ингульской культуры ярко демонстрируют это. Нет оснований полагать, что традиция сопровождать покойного подобной категорией погребального приданного была заимствована ингульцами у восточнокатакомбных племен. Что касается металлических изделий и деревянных (возможно культовых?) чаш, то они в сочетании с КЖ происходят из курганов западной части ареала культуры. Примечательно, что КЖ как правило не встречаются в погребениях с колесами, а так же в могилах, на дне которых нанесены изображения охрой человеческих стоп. Связывать комплексы с КЖ с какой-то определенной социальной прослойкой общества нам не представляется возможным. Вполне вероятно, что каждая часть туши имела определенный семиотический статус. Актуальным остается исследование катакомбных погребений с астрагалами.

Рис. 1. Ареал распространения погребения ингульской катакомбной культуры с костями животных

1. Приморское, к. 1, п. 55; 2. Новоселица, к. 19, п. 22; 3. Траповка, к. 1, п. 17; 4 - 5. Костюкова Могила, п. 28; п. 30; 6. Хаджидер І, к. 6, п. 3; 7 - 8. Оланешты, к. 1, п. 10; к. 14, п. 2; 9 - 10. Глинное, к. 1, пп. 31; 43; 11 - 13. Ковалевка ІІ, к. 6, п. 13; ІІІ, к. 1, п. 14; ГУ, к. 1, п. 23; 14 - 18. Головковка І, к. 3, п. 3; І, к. 5, п. 8; УІ, к. 23, п. 2; УІ, к. 24, п. 2; ІХ, к. 28, п. 4; 19 - 20. Звенигородка Х, к. 1, п. 4; к. 7, п. 4. 21 - 22. Зеленый Гай, к. 1, п. 5; к. 6, п. 4; 23 - 25. Приворотная Балка, к. 1, пп. 8; 9; 14; 26. Блызнюкы, к. 5, п. 10; 27 - 28. Рядовые Могилы, к. 1, п. 9; к. 2, п. 7; 29. Родионовка, к. 7, п. 8; 30. Довга Могила, к. 2, п. 2; 31 - 32. Царева Могила, пп. 16, 19; 33. Рыбасово ІІ, к. 1, п. 4; 34 - 36. Моисеевка, к. 1, п. 3 (двухъярусное погребение); п. 11; 37- 38. Ремонтирская Могила, пп. 2, 10; 39. Недайвода (Три брата), к. 1, п. 15; 40. Новоселовка (Войково), к. 1, п. 13; 41. Кривой Рог (Южный ГОК) ІІ, к. 2, п. 26; 42. Миролюбовка, к. Острая Могила, п. 16; 43. Белозерка, к. 8, п. 35; 44. Надеждовка, к. 1, п. 3; 45. Первомаевка І, к. 1, п. 14; 46. Андреевка, к. 5, п. 3; 47. Бургунка, к. 2, п. 8; 48. Михайловка, к. 2, п. 14; 49. Бабенково, к. 2, п. 9; 50 - 53. Сергеевка І, к. 1, пп. 8, 12; І, к. 3, пп. 15, 16; 54. Сивашовка, к. 2, п. 16; 55. Васильевка, к. 1, п. 6; 56. Новое, к. 16, п. 6; 57. Барвиновка, к. 7, п. 19; 58. Запорожье, к. 1, п. 19; 59. Орджоникидзе, Межевая Могила, п. 8; 60 - 61. Балки, Рясные Могилы, к. 5, пп. 11, 13; 62 - 63. Филатовка І, к. 8, п. 12; ІІ, к. 1, п. 4; 64 - 66. Рисовое, к. 3, п. 6; к. 5, п. 62; к. 7, п. 47; 67 - 69. Целинное, к. 1, п. 21; к. 13, п 8; к. 14, п. 7; 70 - 74. Мартыновка, к. 1, п. 7; к. 2, пп. 22, 33, 36; к. 3, п. 7; 75. Чкалово, к. 1, п. 5; 76. Кропоткино, к. 1, п. 12; 77. Славное, к. 1, п. 8; 78. Далекое, к. 4, п. 4; 79. Крыловка, к. 12, п. 4; 80. Красная Зорька, к. 1, п. 19; 81 - 83. Волчанск І, к. 5, п. 3; ІІ, к. 1, пп. 27, 33; 84. Родионовка, к. 2, п. 8; 85 - 86. Заможное, к. 4, п. 5; к. 5 (Чингульский), п. 6; 87. Конские Раздоры, к. 3, п. 7; 88. Раздольное, к. 3, п. 13; 89. Лобойковка, к. 3, п. 6; 90. Котовка І, к. 1, п. 2; 91. Бузовка ІІІ, к. 1, п. 7; 92. Малая Козырщина, к. 7, п. 2; 93. Терны ІІ, к. 4 (Долгая Могила), п. 23; 94. Благодатное ІУ, к. 13, п. 14; 95. Заплавка І, к. 1, п. 9; 96. Сторожевое, к. 18, п. 8; 97. Октябрськое, к. 1, п. 9.

Литература

1. Берестнев С.И. Захоронения животных у племен катакомбной общности / С.И. Берестнев // Проблемы археологии, древней и средневековой истории Украины: тезисы докладов, г. Харьков, 1-3 марта 1995 г. - Харьков, 1995. - С. 19-20.

2. Берестнев С.И. Восточноукраинская лесостепь в эпоху средней и поздней бронзы (ІІ тыс. до н.э.) / С.И. Берестнев. - Харьков: ПФ Амет, 2001. - 264 с.

3. Братченко С.Н. Нижнее Подонье в эпоху средней бронзы / С.Н. Братченко. - Киев: Наукова думка, 1976. - 251 с.

4. Бунятян Е.П. Формы собственности на скот и способы изучения их по археологическим данным / Е.П. Бунятян, В.В. Отрощенко // Хозяйство древнего населения Украины. - Киев, 1993. - С. 93-131.

5. Генинг В.Ф. Могильник Синташта и проблема ранних индоиранских племен / В.Ф. Генинг // Советская археология. - 1977. - № 4. - С. 53-73.

6. Горбов В.Н. Культовые комплексы на поселениях срубной культуры СевероВосточного Приазовья / В.Н. Горбов, Р.А. Мимоход // Древности Северо-Восточного Приазовья. - Донецк, 1999. - С. 24-69.

7. Грязнов М.П. Бык в обрядах и культах древних скотоводов / М.П. Грязнов // Проблемы археологии Евразии и Северной Америки. / отв. ред. Н.Л. Членова . - Москва: Наука, 1977. - С. 80-88.

8. Журавлев О.П. Палеозологические исследования поселения катакомбной культуры Матвеевка І / О.П. Журавлев, Л.В. Сычева // Советская археология. - 1989. - № 2. - С. 150 - 152.

9. Зданович Д.Г. Жертвоприношения животных в погребальном обряде населения степного Зауралья эпохи средней бронзы: дис. ... канд. ист. наук: спец.07.00.06 / Дмитрий Геннадьевич Зданович, Институт истории и архологии УрО РАН. - Екатеринбург, 2005 - 172 с.

10. Иванова С.В. О социологической интерпретации погребений с повозками ямной культурно-исторической общности / С.В. Иванова, В.В. Цимиданов // Археологический альманах. - 1993. - № 2. - С. 23 -34.

11. Кияшко А.В. О восточных пределах распространения раннекатакомбного обряда на территории Волго-Донского междуречья / А.В. Кияшко // Материалы по археологии Волго-Донских степей: сб. науч. ст. - Волгоград, 2001. - Вып. 1. - С. 93-109.

12. Ковалева И.Ф. Катакомбные погребения Орель-Самарского междуречья / И.Ф. Ковалева // Древности Степного Поднепровья (ІІІ - І тыс. до н. э.): сб. науч. трудов / отв. ред.: И. Ф. Ковалева. - Днепропетровск: ДГУ, 1982. - С. 35-45.

13. Куштан Д.П. Культові об'єкти у поховальних комплексах доби бронзи на території Середнього Подніпров'я / Д.П. Куштан // Проблеми археології Середнього Подніпров'я: До 15-річчя заснування Фастівського державного краєзнавчого музею. - Київ; Фастів, 2005. - С. 201-208.

14. Литвиненко Р.О. Культурне коло Бабине (за матеріалами поховальних пам'яток): дис. ...док. іст. наук: спец. 07.00.04 / Роман Олександрович Литвиненко; Ін-т археол. НАНУ. - Київ, 2009. - 34 с.

15. Михайлов Б.Д. Курганы эпохи бронзы в бассейне реки Молочной / Б.Д. Михайлов // Древности Степного Причерноморья и Крыма: Сборник научных трудов. -- Запорожье: Запорожский государственный университет, 1990. - Т. І. - С. 107-116.

16. Мозолевский Б.Н. Курган эпохи бронзы на территории г. Запорожья (по материалам раскопок Б.Н. Мозолевского в 1969 г.) / Б.Н. Мозолевский, Г.Н. Тощев // Старожитності степового Причорномор'я та Криму. - Запоріжжя, 2000. - Т.УІІІ. - С. 125-142.

17. Попова Т.Б. Племена катакомбной культуры / Т.Б. Попова. - Москва: Госкультпросветиздат, 1955. - 179 с.

18. Пустовалов С.Ж. Этническая структура катакомбного населения Северного Причерноморья (по материалам погребального обряда) / С.Ж. Пустовалов. - Киев, 1992.

19. Пустовалов С.Ж. Соціальний лад катакомбного суспільства Північного Причорномор'я / С.Ж. Пустовалов. - Київ: Шлях, 2005. - 412 с.

20. Пустовалов С.Ж. Обряди переходу та катакомбний поховальний ритуал / С.Ж. Пустовалов // Наукові записки НаУКМА: Теорія та історія культури. - 2006. - Том. 49. - С. 62-67.

21. Курганы эпохи бронзы могильника у с. Глиное на левобережье Нижнего Днестра / С.Н. Разумов, С.Д. Лысенко, В.С. Синика, Н.П. Тельнов, И.А. Четвериков // Stratum plus. - 2013. - № 2: Обитаемое пространство в европейской преистории. - С. 297-340.

22. Ригведа. Мандалы I - IV / подгот. Т.Я. Елизаренкова. - 2-е изд., испр. - Москва: Наука, 1999. - 758 с.

23. Санжаров С.М. Східна Україна на рубежі середньої-пізньої бронзи: дис. ... докт. іст. наук: спец. 07.00.04 / Сергій Миколайович Санжаров; Інститут археології НАН України. - Київ, 2007. - 34 с.

24. Стеблин-Каменский М.И. Комментарии / М.И. Стеблин-Каменский // Старшая Эдда. - Санкт-Петербург: Азбука-классика, 2008. - С. 395-460.

25. Топоров В.Н. Пушан / В.Н. Топоров // Мифы народов мира / ред. С.А. Токарев. -- Москва: Советская энциклопедия, 1991. -- Т. 2. -- С. 353

26. Федосов М.Ю. Катакомбные культуры Донецко-Доно-Волжского региона (по матеріалам погребальних памятников): дис. ... канд. ист. наук.: спец. 07.00.06 / Михаил Юрьевич Федосов; Институт истории материальной культуры РАН. - Санкт-Петербург, 2012. - 22 с.

27. Цимиданов В.В. Социальная структура срубного общества / В.В. Цимиданов. - Донецк, 2004. - 204 с.

28. Шилов Ю.А. Прародина ариев: история обряды и мифы / Ю.А. Шилов. - Киев: СИНТО, 1995. - 742 с.

Размещено на Allbest.ru