Культура и деятельностный подход: притязания и концептуальные границы

Размещено на http://www.allbest.ru/

КУЛЬТУРА И ДЕЯТЕЛЬНОСТНЫЙ ПОДХОД: ПРИТЯЗАНИЯ И КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ГРАНИЦЫ

Рагозина Т.Э.

Анотація

У статті подається аналіз головних принципів «діяльнісного підходу» з метою виявлення обґрунтованості його претензії на роль теоретичної основи філософії культури, а також здійснюється спроба окреслити дійсні, а не мнимі концептуальні межі і можливості згаданого підходу.

Ключові слова: діяльність, сутнісні сили індивіда, опредметування і розпредметування, субстанція, культура, історія, форми соціального зв'язку.

Аннотация

КУЛЬТУРА И ДЕЯТЕЛЬНОСТНЫЙ ПОДХОД: ПРИТЯЗАНИЯ И КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ГРАНИЦЫ

В статье даётся анализ основополагающих принципов «деятельностного подхода» с целью выяснения обоснованности его притязаний на роль теоретической основы философии культуры, а также предпринимается попытка очертить его действительные, а не мнимые, концептуальные возможности и границы.

Ключевые слова: деятельность, сущностные силы индивида, опредмечивание и распредмечивание, субстанция, культура, история, формы общественной связи.

Annotation

CULTURE FND ACTIVITY APPROACH: PRETENSIONS AND CONCEPTUAL LIMITS

The article gives analysis of basic principles of activity approach' having as its purpose finding out strength of its claims on playing the role of theoretic basis of philosophic culture as well as tries to outline its real, not imaginary conceptual opportunities and limits.

Key words: activity, essential power of individual, creating object and demolishing it, substance, culture, history, forms of social connection.

Основная часть

Вряд ли кто будет спорить с тем, что культура есть форма человеческой деятельности. В общем виде этот взгляд, так или иначе, разделяют все школы и философские направления. Во всяком случае, начиная с середины XVIII-начала XIX столетия, то есть со времени завершения становления идеи культуры, понимание последней, осуществлявшееся в рамках антитезы «культура - природа», прочно связывалось всеми философскими направлениями без исключения с человеческой деятельностью, со специфически человеческим способом существования.

Другое дело, что сущность этого специфически человеческого способа жизнедеятельности разные направления усматривали и ныне продолжают усматривать в самых разных его свойствах, на деле принимая за сущность разные формы её проявления. А потому неудивительно, что и культура предстаёт в самых различных своих ипостасях: «культура как разум», «культура как труд», «культура как религия», «культура как нравственность». XX век вносит свою щедрую лепту в общую копилку, умножая и без того разнообразный лик культуры все новыми ипостасями: «культура как язык», «культура как диалог и полифония», «культура как знак и текст», «культура как коммуникация» и т.д.

Разнообразие и популярность упомянутых сюжетных линий и их спецификаций, которым несть числа, не только не отменяют необходимость критического осмысления возможностей каждой из них, но и выдвигают на авансцену вопрос о теоретической ценности самого исходного постулата, заставляя задуматься о его методологических возможностях в целом. В частности, способно ли сложившееся за последние полвека в отечественной литературе понимание культуры, идейно и организационно оформившееся в виде так называемого «деятельностного подхода», быть тем путём, который приведёт к раскрытию её сущности? Не менее важным является и вопрос о том, содержит ли данный подход какую-либо перспективу для выработки понятия культурной памяти или он представляет собой тупиковый вариант?

Ставя вопрос таким образом, мы отдаём себе отчёт в том, что тем самым «вызываем огонь» на себя, ибо положительный ответ на него до сих пор считался чем-то само собой разумеющимся, а сам деятельностный подход служил своего рода «пропуском в клуб посвящённых», открывавшим возможность приобщиться к таинству постижения сущности культуры. Так ли это на самом деле, действительно ли деятельностный подход, получивший широкое распространение в отечественной литературе, начиная с 60-х годов прошлого века, обладает такими эвристическими возможностями или его потенциал значительно скромнее? Если верно последнее, то, каковы границы этих возможностей, - это мы и попытаемся выяснить в ходе ближайшего анализа. культура деятельностный философия концепция

В связи со спецификой задачи предметом нашего анализа будет не выявление особенностей, которыми позиции разных авторов отличаются друг от друга, а, напротив, анализ того, что является типичным для всех сторонников «деятельностного подхода», того, что конституирует данный подход как таковой. Это позволит нам увидеть как его бесспорные достоинства, так и его ложные притязания, избавив рассмотрение от ненужных деталей и частностей.

«Среди множества концепций и определений культуры, получивших хождение в современной мировой науке, - пишет один из ведущих представителей данного подхода В. М. Межуев, - понимание культуры как деятельности стало исходным» [1, с. 280]. Своими корнями эта интерпретация культуры уходит в философскую проблематику человеческой деятельности как ключевой характеристики сущности человека. По версии Межуева [1, с. 282], одним из первых, кто в границах обозначенной проблематики использовал принцип деятельности для объяснения сущности культуры и потому может по праву считаться основоположником «деятельностного подхода», был Г. С. Батищев.

В связи с этим, нельзя не отметить достойный удивления факт: все приверженцы «деятельностного подхода» его историографию начинают почему-то не с идей Просвещения, провозгласившего и всесторонне развившего принцип деятельной сущности человека, а с самих себя, со своих собственных идей и разработок 60-х годов прошлого столетия. Это обстоятельство является характерным симптомом того, что свершившаяся «де-факто» внутри марксизма понятийная инверсия (замена содержания понятия труд содержанием понятия деятельность) осталась незамеченной прежде всего теми, кто её осуществил. Какие методологические последствия повлёк за собой этот шаг - об этом речь впереди.

Уже в самых первых своих работах Батищев рассматривает деятельность как исходную «клеточку» общественной формы движения, отводя ей роль субстанции, роль основы всей человеческой истории, «всей материальной и духовной культуры человечества, ибо деятельность есть raison d'etre культуры, способ её жизни и развития» [2, с. 15]. Постулат о деятельности как субстанции человеческой истории и культуры и есть тот краеугольный камень «деятельностного подхода», который образует его фундамент и специфику. Свою дальнейшую конкретизацию этот постулат получает в предпринятой Батищевым попытке раскрыть механизм осуществления деятельности посредством категорий «опредмечивание» и «распредмечивание» [2, с. 15], итогом которой стало известное определение культуры, гласящее: «Предметная деятельность есть строительство культуры как единство и тождество освоения и творчества» [3, с. 89]. Именно это определение культуры, сводящее её к человеческой деятельности, и было в дальнейшем положено в основу различных попыток построения теории культуры, которые, сменив бытовавшее до этого «суммативное» представление о культуре, манифестировали себя как «деятельностный подход» Внутри данного подхода можно выделить два условно оппозиционных друг другу направления, а именно: с одной стороны, представленная позициями Г. С. Батищева/ В. М. Межуева/ М. К. Петрова (а также позициями А. И. Арнольдова, Э. А. Баллера, Н. С. Злобина, Л. Н. Когана и многих других) попытка обосновать сущность культуры через призму «индивидуально-личностного творчества» [1, с. 284]; с другой - трактовка Э. С. Маркаряна, В. Е. Давидовича, Ю. А. Жданова, М. С. Кагана, З. И. Файнбурга и др., пытавшихся раскрыть сущность культуры «…как всеобщей технологии человеческой деятельности…» [4, с. 6-7], то есть - на уровне «родового субъекта», а не личности. .

Несмотря на наличие в рамках данного подхода разных и даже оппозиционных друг другу линий, по-разному пытавшихся выразить сущность культуры как деятельности, совершенно очевидным представляется следующее: к каким бы теоретическим группировкам внутри деятельностного подхода ни относили себя сами авторы, как бы ни позиционировали они себя друг по отношению к другу, как бы ни отличались тактически предпринимаемые ими способы аргументации, их всех роднит приверженность рассматривать деятельность как субстанцию культуры Довольно-таки однозначно высказывается по этому поводу Э. С. Маркарян, характеризуя сходство и отличия двух противоположных трактовок: «Общее для них заключалось в деятельностной интерпретации культуры, хотя обоснования данной интерпретации существенно различались» (цитируется по Межуев, В. М. Идея культуры. Очерки по философии культуры / В. М. Межуев. - М.: Прогресс-Традиция, 2006. - С. 284.) со всеми вытекающими из этого факта последствиями.

Так, если обратиться к точке зрения В. Е. Давидовича, Ю. А. Жданова, Э. С. Маркаряна и др., занимавших по многим вопросам противоположную Г. С. Батищеву позицию в лагере «деятельностного подхода», то не составит труда увидеть, что и здесь «деятельность выступает основой, подлинной субстанцией реальной истории человеческого рода, ее движителем, тем внутренним противоречием, мотором, который обеспечивает беспрестанное, уходящее в бесконечность развитие человечества…» [4, с. 77]. Это - во-1-х. Во-2-х, и эти построения базируются всё на той же деятельности «как диалектическом единстве опредмечивания и распредмечивания» [4, с. 77] с той лишь разницей, что сущность культуры трактуется данными авторами в аспекте всеобщей технологии человеческой деятельности.

И, наконец, в-третьих, ещё одна типичная черта, которая явно или неявно присутствует во всех концепциях культуры как деятельности, характеризуя взгляды всех сторонников данного подхода, а не только тех, кто непосредственно писал на эту тему монографические работы (как, например, Н. Н. Трубников, Б. Воронович, М. Г. Макаров и пр. См.: Трубников Н. Н. О категориях «цель», «средство», «результат». - М.: Наука, 1968. - 198 с.; Трубников Н. Н. Цель // Философская энциклопедия / Ин-т философии АН СССР; гл. ред. Ф. В. Константинов. - М., 1970. - Т. 5. - С. 459-462.; Макаров М. Г. Категория «цель» в марксистской философии и критика телеологии. - М.: Наука, 1977. - 174 с.; Макаров М. Г. Телеология // Философская энциклопедия / Ин-т философии АН СССР; гл. ред. Ф. В. Константинов. - М., 1970. - Т. 5. - С. 194-195.; Воронович Б. Философский анализ структуры практики. - М.: Мысль, 1972. - 278 с.), - это понимание структуры деятельности в соответствии с категориальной схемой «цель - средство - результат».

Таким образом, системообразующим основанием, конституирующим «деятельностный подход» как таковой, выступает единство трёх моментов: понимание деятельности как субстанции культуры, механизм функционирования которой с содержательной стороны раскрывается с помощью категорий «опредмечивание» и «распредмечивание», в то время как со стороны формы - посредством категорий «цель - средство - результат». Это выражающее специфику деятельностного подхода единое основание и должно быть теперь подвергнуто анализу на предмет того, насколько плодотворным для понимания сущности культуры и культурной памяти является данное направление в целом и каковы имманентные границы его возможностей.

Начнём с содержательной стороны деятельности и попытаемся выяснить концептуальные возможности категорий опредмечивание-распредмечивание. Согласно заверениям Батищева, указанные категории своим содержанием раскрывают «всеобщий способ бытия человеческой культуры, способ, каким люди делают всю свою общественную жизнь, делают свою историю» [5, с. 154]. Чтобы удостовериться, так ли это на самом деле, достаточно критически взглянуть на содержание самих этих категорий, которое Г. С. Батищев раскрывает на той же странице своей знаменитой статьи: «Опредмечивание, - пишет он, - это переход совершаемого субъектом процесса в объект, превращение действующей способности в форму предмета. Распредмечивание - это обратный переход предметности в живой процесс, в действующую способность: оно есть творческое начало освоения субъектом предметных форм культуры…» [5, с.154].

Не составляет труда увидеть, что деятельность как процесс взаимоперехода действующей способности субъекта в форму предметности и обратно представляет собой, вопреки заверениям автора, отнюдь не всеобщий «…способ, каким люди делают всю свою общественную жизнь», а лишь способ освоения субъектом всеобщих форм культуры, то есть - механизм подключения индивида к культурно-историческому процессу, но никак не механизм функционирования самого социокультурного целого; что категории «опредмечивание» и «распредмечивание» своим содержанием выражают формы индивидуальной деятельности человека, в которых осуществляется развитие его сущностных сил, а не всеобщие формы бытия культуры.

Притязания на раскрытие «всеобщего способа бытия человеческой культуры» с помощью данных категорий выглядят особенно неубедительно на фоне таких совершенно недвусмысленных характеристик, которые Батищев даёт чуть ниже: «Опредмечивание есть воплощение индивидуальности» в предмете, в то время как распредмечивание есть переход предметности «в содержание предметно-деятельной способности человека» [5, с. 155]. Нельзя не видеть, что описанный механизм деятельности, к какому бы богатству развития сущностных сил индивида он ни приводил, не способен быть субстанцией (основой), производящей форму общественной связи (форму социального целого) по той простой причине, что это - механизм осуществления индивидуальной деятельности человека. Именно деятельность индивида есть тот масштаб и критерий, который определяет границы концептуальных возможностей категорий опредмечивание и распредмечивание, а через них - также и потенциал понятия деятельность.

Данное обстоятельство становится ещё очевиднее, если обратиться к рассмотрению деятельности со стороны её формы, получившей своё выражение в категориальной структуре «цель - средство - результат». Посредством данной структуры понятие деятельности фиксирует то абстрактно-общее, что одинаково свойственно любому законченному акту индивидуальной человеческой деятельности - присущую ему форму субъективной целесообразности. И именно потому, что структура деятельности, раскрываемая соотношением «цель - средство - результат», есть форма субъективной целесообразности (и ничего более), именно поэтому понятие деятельности не выражает и принципиально неспособно выражать форму объективной целесообразности как форму социального целого - как совокупность общественных отношений.

Понятие деятельности потому неспособно выражать совокупность общественных отношений, что его содержание изначально было предназначено для решения совсем других задач и надобностей: в эпоху Просвещения понятие деятельности своим содержанием призвано было обосновывать форму субъективной телеологии истории, служить логической моделью, способной вытеснить теоцентризм и провиденциализм из истории, заменив его антропоцентризмом - концепцией исторического процесса, провозглашавшей, что человек сам может ставить себе цели и достигать нужных результатов с помощью определённых средств. Категориальная структура «цель - средство - результат» как раз и явилась той философской формулой, в которой была свёрнута деятельность индивида как разумного существа, способного ставить и реализовывать свои цели, - она-то и стала тем масштабом и одновременно границами, заложенными Просвещением в понятие деятельности задолго до «деятельностного подхода» ХХ века.

Будучи структурным закреплением принципа индивидуальной деятельности в форме субъективной целесообразности, эта схема на целые столетия вперёд стала и «формулой истории» - той моделью (схемой), которой с успехом оперировало Просвещение, кладя её в основу своего понимания истории, благодаря чему последняя, собственно, и приобретала вид деяний великих исторических личностей. Никакого другого, кроме антропоморфного представления о сущности культуры, нашедшего своё выражение в принципе личностного монизма истории, понятие деятельности в силу заложенного в нём содержания и не могло предложить.

Как видим, анализ категориальной структуры «цель - средство - результат» высвечивает в понятии деятельность ту же самую логическую характеристику, что и анализ категорий опредмечивания-распредмечивания, вынося ему тот же самый вердикт, а именно: понятие деятельности является теоретическим выражением того «содержательного минимума», который присущ законченному акту индивидуальной деятельности, в силу чего оно не может быть принципом, объясняющим «всеобщий способ бытия человеческой культуры, способ, каким люди делают всю свою общественную жизнь» [5, с. 154]. Словом, оно не может быть принципом, раскрывающим историю человеческой культуры в аспекте её субстанциального единства.

Если же учесть тот факт, что попытка построить теорию культуры посредством обоснования деятельности как субстанции культуры была главным притязанием деятельностного подхода, то приходится констатировать не только фактическую неисполненность задуманного по сей день, но и принципиальную его неисполнимость. Раскрыть многообразие форм культуры в аспекте их субстанциального единства (применить точку зрения субстанции к анализу форм культуры) в рамках деятельностного подхода невозможно именно потому, что субстанцией культуры провозглашается то, что принципиально ею быть не может - деятельность «обособленного одиночки». Поэтому деятельностный подход, вопреки намерениям его сторонников, есть позиция устранения субстанции в качестве теоретической точки зрения на историю культуры. Более того, в лице деятельностного подхода мы сталкиваемся с «социально-философской робинзонадой» ХХ века, которая как нельзя лучше очерчивает его границы как тупикового варианта в деле познания сущности культуры и культурной памяти.

Не принимая притязаний рассматриваемого подхода на раскрытие им всеобщих закономерностей развития культуры, тем не менее, можно сказать, что философия ХХ века благодаря «деятельностному подходу» доделала то, что не сделало в своё время Просвещение, провозгласившее новое мировоззрение без всестороннего порой обоснования. Несомненным достоинством «деятельностного подхода» (а именно, того направления, которое трактовало культуру как «личностное творчество») является то, что посредством осуществлённого им анализа деятельности через призму «опредмечивания» и «распредмечивания» удалось объяснить механизм подключения индивида к социокультурному процессу, то есть, тот способ, каким люди осуществляют развитие своих индивидуальных сущностных сил.

К числу бесспорных достоинств «деятельностного подхода» (а именно - его второго направления, исходящего из понимания культуры как «искусственной технологии деятельности») следует также отнести то, что он вплотную подвел к фиксации различных форм культурной памяти, хотя сам термин - «культурная память» - вообще не использовался ни в одной из работ указанного направления. Определение культуры как способа деятельности позволило авторам увидеть в ней такую её черту, «…как воспроизведение деятельности по исторически заданным основаниям. Эта черта культуры, - пишет В. Е. Давидович, - требует выражения в соответствующих понятиях. И, прежде всего, напрашивается для применения такой ряд понятий, как "схема", "алгоритм", "код", "матрица", "канон", "парадигма", "эталон", "стереотип", "норма", "традиция" и т. п. Все эти понятия вышли из различных областей знания, несут разную семантическую нагрузку. Но во всех них есть одно существенно общее. Они выражают момент устойчивости в изменяющемся содержании деятельности, переноса этого содержания, трансляции образцов и т. п.» [4, с. 88-89]. Этот вывод ценен тем, что он подводит философию к необходимости осознания бытия такого феномена, как культурная память, хотя и не вскрывает сущность последнего, давая лишь описание и перечисление некоторых его особенных форм - форм наличного бытия культурной памяти.

Нельзя не видеть, что и это достоинство «деятельностного подхода» упирается всё в тот же методологический тупик, заданный его собственным теоретическим основанием - понятием деятельности, потенциал возможностей которого весьма и весьма скромен. Прежде всего, это заключается в том, что оно, не будучи в состоянии выразить внутреннее субстанциальное единство форм культурной памяти, позволяет иметь дело лишь с её особенными формами, эмпирически фиксируемыми в их наличном бытии, оставляя за рамками исследования форму всеобщности, анализ которой только и мог бы пролить свет на сущность культурной памяти как таковой. Вынужденный довольствоваться сугубо частными характеристиками культуры и культурной памяти, деятельностный подход способен в итоге привести лишь к выработке столь же частных и особенных представлений о культуре и культурной памяти, но никак не к выработке всеобщего понятия.

Таковы последствия внешне прошедшей совсем незаметно понятийной инверсии, а именно - кажущейся вроде бы безобидной подмены понятия труда как основы общества и истории понятием деятельности, пусть даже и чувственно-предметной. Провозгласив в качестве основы общества и культуры деятельность, данный подход, независимо от сознательных установок и намерений его сторонников, реставрировал внутри марксизма просветительскую (субъективистскую) по сути дела трактовку истории, явив собой весьма любопытный симбиоз: марксизм с методологией Просвещения.

Используемая литература

1. Межуев В. М. Идея культуры. Очерки по философии культуры. М.: Прогресс-Традиция, 2006. 408 с.

2. Батищев Г. С. Противоречие как категория диалектической логики. М.: Высш. шк., 1963. 119 с.

3. Батищев Г. С. Деятельностная сущность человека как философский принцип // Проблема человека в современной философии. М., 1969. С. 3-114.

4. Давидович В. Е., Жданов Ю. А. Сущность культуры. Ростов н/Д: Изд-во Ростов. ун-та, 1979. 264 с.

5. Батищев Г. С. Опредмечивание и распредмечивание // Философская энциклопедия / Ин-т философии АН СССР; гл. ред. Ф. В. Константинов. М., 1967. Т. 4. С. 154-155.

Размещено на Allbest.ru