Роден и его время

Размещено на http://www.allbest.ru/

Роден и его время

Пермякова Н.В.

«Я крайне редко изображал полный покой.

С помощью движения мускулов я старался

передать внутренние ощущения …

Без жизни искусства не существует»

Огюст Роден

Обращаясь к истории французской скульптуры конца прошлого и начала нашего века, мы, прежде всего, вспоминаем Родена - замечательного мастера скульптуры.

Заслуга Родена была не в том, что он отошел от скульптуры одного стиля и создал скульптуру другого стиля.[1] Его заслугу вернее видеть в том, что он сделал решающий шаг к возрождению скульптуры, истинной скульптуры, такой, какой она была в течение многих столетий и тысячелетий ее расцвета и какой она перестала быть в годы ее кризиса в XIX веке. Роден вернул скульптуре способность быть тем, чем она может и должна быть, и в этом его историческое значение.

Микеланджело служил Родену не образцом, а всего лишь отправной точкой. Роден был ему многим обязан, но никогда не видел в нем своего единственного вдохновителя. Драгоценное свойство Родена - его на редкость широкий взгляд на историю мирового искусства. После Винкельмана и его современников, еще очень смутно представлявших себе, что такое искусство Древней Греции, Роден сделал шаг вперед, чтобы приблизиться к подлинной классике. Примечательно, что его увлечение Грецией не мешало ему ценить достоинства искусства Востока и средневековой скульптуры. Его восторженное отношение к готике можно сравнить с тем открытием Рублева, которое в наши дни вдохновляет и наших современников. Можно сказать, что без увлечения позднеготическими плакальщицами Роден не сумел бы создать своих «Граждан Кале», как Суриков не создал бы «Боярыню Морозову», а Петров-Водкин - «Купание красного коня» без знакомства с древнерусской иконой.

Перейдем мысленно от классической, академической скульптуры к Родену, и нас поразит резкий перелом: будто кто-то скомандовал «вольно», и в фигурах исчезли все признаки напряженности, они стали самими собой, в их позах, жестах, телодвижениях ясно проступило, что их волнует, с их тел словно спала незримая пелена и нашим глазам открылась тайная жизнь плоти. Вместе с Роденом искусство на шаг приблизилось к натуре, недаром многим казалось - хотя это неверно, - будто «Бронзовый век» Родена - это всего лишь слепок живого тела, нечто вроде магнитофонной записи подслушанного разговора. Но самое главное не в правдоподобии, важнее, что человеческое тело приобрело у Родена такие возможности движения и самовыражения, о которых нельзя было ранее даже и мечтать. Оно стало гибким, податливым, стремительным. Люди изгибают корпус во всех направлениях, поворачиваются по спирали, протягивают руки, задирают ноги, кажется, нет такой позы, которой они бы не принимали.

Люди Родена получают небывалую свободу. Они прочно ступают по земле, словно ощупывая почву, плывут в пространстве, как русалки в воде, душевный порыв окрыляет их, и они несутся вслед за своей мечтой и любовью.[2] Фигуры Родена погружаются в пространство, в стихию света. Скульптура Родена - это по преимуществу пространственная скульптура, некоторые его статуи завоевали право выйти из закрытого помещения на волю, в парк отеля Бирона, и находят здесь для себя благоприятную среду. Вместе с пространством скульптуры завоевали себе стихию времени в такой сильной степени, как ни у одного из его предшественников.

Роден понял жизнь как вечную метаморфозу, и в связи с этим в языке его искусства метафора приобрела решающее значение. Он сам говорит об этом, ссылаясь на строки Данте. Человек не противополагается миру, природе, он составляет ее неотделимую часть, живое подобие, и в этом родстве - источник его обновлений. Женское тело, гибкое, как тело рыбы, вьется, как змея, уподобляется стройному стволу дерева. Ради пластического выражения этой открывшейся ему правды художник завоевал себе право более свободного обращения с натурой. Он то удлиняет пропорции, то их укорачивает - и это ничуть не искажает облик человека, но выражает его внутренние силы, порывы, влечения, страсти, мысли. У Родена жесты - это не условный язык пантомимы. В свои жесты человек вкладывает себя, его протянутая рука - как ветка, которую выбрасывает дерево. Человек у Родена как бы выходит за свои собственные границы. Скульптор позволяет нам уловить тайные токи жизни.

Освобождение от сковывающих условностей обогатило язык Родена. Он сам рассказывал об этом с тем волнением, с которым может говорить о своем открытии только сам открыватель. Палитра скульптора значительно обогатилась, светотень в скульптуре Родена достигает силы воздействия колорита, лепка со всеми ее выпуклостями и впадинами неровной поверхности бурного моря приобрела полифонический характер. Скульптура читается на только как выпуклость, но и как силуэт. Не только в скульптурных группах, но даже в каждой отдельной статуе не меньшее значение, чем масса камня или бронзы, имеют интервалы, «щели», как их в старину называли. роден скульптор искусство

Едва ли не каждая статуя Родена во всех своих частях заряжена такой энергией, что она не утрачивает своего воздействия и как фрагмент. Нередко именно торсы Родена без рук, без голов, без ног обладают особенным обаянием для современного зрителя. В таких фрагментах выражена основная пластическая тема, не осложненная подробностями.

Рисунки Родена совсем не похожи на статуи, но в них едва ли не более открыто выступает образ видения мастера. Видимо, с карандашом в руках ему особенно легко было передать те искомые силуэты, которые образуют фигуры в движении, и по примеру японцев смотреть на них откуда-то сверху. В рисунках Родена цветовые пятна не совпадают с контурами, и благодаря синкопам движение становится более ощутимым.

Прекрасная статуя Родена - «Мыслитель».[3] Это пример не только способности могучего человеческого тела собраться в кулак и этим усугубить свою силу, но и способности тела во всем, вплоть до каждого пальца, стать вместилищем души, средоточием мысли. Достигнув полной зрелости, великий мастер как бы оглянулся на детство человечества и выразил свой замысел в предельно простом и ясном решении. Недаром уже в наши дни мы с удивлением обнаруживаем в древней мексиканской скульптуре и в европейской скульптуре бронзового века прототипы Родена, которых историки в честь великого мастера именуют «мыслителями».

Три французских скульптора: Деспио, Бернар и Помпон лишь косвенно связаны с наследием Родена. Они свидетельствуют о том, что личность великого мастера не подавляла ростки нового.[4] Деспио - художник-интимист, прирожденный портретист, чуткий к биению человеческого сердца. В его обнаженных телах нет ничего божественного, это всего лишь этюд красивой модели «Аси». Бернар - тонкий вкус, красивый силуэт, не столько лепка, сколько четкие силуэты, отголоски французской скульптуры маньеризма, заметны следы и склонности. Помпон был близок к Родену. Глядя на его милых старушек, думаешь о терпимости и широте вкусов Родена. Помпон увлекался Египтом, но в его животных мало силы. Его быка, конечно, забраковали бы испанские устроители боя быков. Думаю, многие из нас, глядя на этого анималиста, с гордостью вспоминали о наших Ефимове и Ватагине. Во всяком случае, в этих трех мастерах подкупают французское чувство меры и безупречно тонкий вкус.

С какой любовью и доверием обращалась А. Голубкина к Родену: «Вы не можете себе представить, какая была для меня радость, когда - самый лучший из всех художников - Вы мне сказали то самое, что я и сама чувствовала и дали мне возможность быть свободной... дали мне возможность жить»!..[5] Это доверие к учителю вовсе не означало необходимости для Голубкиной отрекаться от себя. На призыв ясного французского ума учителя она ответила своей душевной теплотой, на его проницательный анализ она откликнулась чуткостью к той матери - земле сырой, из которой скульптор лепит форму.

В прошлом столетии сотрудничество России и Франции пошло особенно быстрым ходом. Мельхиор де Вогюэ открыл соотечественникам новый огромный континент в мировой литературе - русский роман. Позднее Равель с благоговением и любовью склонился перед Мусоргским. Парижане аплодировали «Русскому балету» Дягилева. Русские художники были ответно вознаграждены французскими создателями пленэра, школой импрессионистов. Правда, обмен протекал не всегда легко: Флобер долго не мог «постичь» величие Толстого, Достоевский тоже не сразу был понят, вокруг импрессионистов у нас шли горячие споры вплоть до недавнего времени.[6]

Но жизнь требовала и требует обмена, культурные связи между народами - настоятельная необходимость.

Для того чтобы по справедливости оценить, что в жизни народов значит культурный обмен, ученому, может быть, нужно подняться куда-то высоко, в стратосферу. Возможно, оттуда, издалека мы увидим мерный ритм этих приливов и отливов, прерываемый редкими извержениями лавы. Там легче понять, что в этом заключается ровное дыхание человечества.

Через искусство народы лучше узнают друг друга, начинают взаимно уважать и даже испытывать друг к другу любовь. А это лучший залог сохранения мира, в котором заинтересован весь мир.

Литература

1. Бахтин М. М., Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса, М., 1965,

2. Гольденвейзер А. Б., Вблизи Толстого, т. I, M., 1950,.

3. Гзелль П., Роден О., Из - во «Огни», 1994,

4. Роден. Сборник статей о творчестве, М., 1960,

5. Мастера искусства об искусстве, т. III, 1984,

6. Сидоров А. А., Роден. Скульптура, живопись, гравюра, М., «Венок», 1988,

7. Мандельштам О., Разговор о Данте, М., 1969,

[1] Мастера искусства об искусстве, т. III, 1984.

[2] Сидоров А. А., Роден. Скульптура, живопись, гравюра, М., «Венок», 1988.

[3] Сидоров А. А., Роден. Скульптура, живопись, гравюра, М., «Венок», 1988.

[4] Мастера искусства об искусстве, т. III, 1984.

[5] Бахтин М. М., Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса, М., 1965.

[6] Бахтин М. М., Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса, М., 1965.

Размещено на Allbest.ru