Воплощение концепта "возрождение" в русской традиционной культуре быта

Размещено на http://www.allbest.ru/

Воплощение концепта "возрождение" в русской традиционной культуре быта

М. К. Шемякина, канд. филол. наук, доцент,

кафедра теории и истории культуры,

Белгородский государственный институт искусств и культуры

г. Белгород, Россия

В статье осуществлена попытка анализа традиционной культуры быта сквозь призму воплощения в ней концепта «возрождение». Последовательно прослеживаются особенности воплощения концепта «возрождение» в пространственной и социальной привязанности индивида к его сословию, социальным функциям, само устроение русской жизни путем выработки основных стереотипов поведения: крайней религиозности и бунтарства, многогранно проявляемом в игре, ряженье, праздниках, гулянии.

Ключевые слова: русская традиционная культура, концепт «возрождение», культура быта, формы народной жизни

возрождение русский культура стереотип

Культура быта носителя русской традиционной культуры постигается в поведенческих, ментальных, языковых, трудовых, рекреационных и т.д. практиках и создает возможность осмысления конкретной культурно-исторической эпохи и важнейших концептуальных идей культуры.

Традиционная культура, как справедливо отмечается исследователями, представляет собой «область микровзаимодействий и интерпретативных рефлексий, через которые организованы практики повседневной жизни; сфера коммуникации в повседневной жизни, которая основана на символических способах понимания Себя и Другого и играет консолидирующую роль для определения социокультурной общности»1.

Традиционная культура, являясь культурой, передаваемой в устной традиции и материальных утилитарно-эстетических формах в условиях коллективной практики, осуществляемой в самых разных пространственно-временных масштабах (от десятилетий до столетий, от малых (субкультурных) образований до национальных общностей), выступает в качестве механизма сохранения, воспроизводства и передачи, а также обновления социально значимого опыта. Так рождается понятие концепта «возрождение», которое необходимо рассматривать не столько как историческую эпоху, но как модель исторической динамики бытия культуры. Изучение концепта «возрождение», специфики его функционирования, сущностных особенностей и характеристик его проявления в лоне традиционной культуры народа выявляет закономерность, определяющую развитие культуры, воспринимаемую самой культурой как естественный механизм ее изменения.

Культура быта носителей русской традиционной культуры складывалась из повседневных мелочей, наделяемых поистине сущностным сакральным смыслом. Символический анализ подобных «мелочей» способен раскрыть всю глубину воплощения концепта «возрождение» на бытовом уровне русской традиционной культуры.

Культура быта носителей русской традиционной культуры в свете понимания концепта «возрождение» и аксиологических форм его воплощения интересна, прежде всего, с точки зрения организации самого пространства их жизни, поведения. Типичной чертой традиционной культуры быта русского народа стала пространственная и социальная привязанность индивида к его сословию, социальным функциям. Для ее субъекта определение своего места в окружающем пространстве носило жизненно важный и приоритетный характер.

Следует уточнить, что первым внешним характеризующим человека признаком выступала одежда. Национальный костюм в богатстве и разнообразии присутствовавшей на нем символики давал необходимую информацию о владельце: социальном положении, возрасте, профессии и т.д. Костюм идентифицировал половозрастную характеристику его обладателя: так, символика поневы заключалась в обозначении вступления носившей ее во взрослую жизнь.

Во многом от разности критериев дифференциации сегодня зависит классификация русского костюма. Так, согласно региональному компоненту выделяют южнорусский поневный и северорусский сарафанный комплексы, местные разновидности региональных комплексов; в зависимости от возрастных и половых особенностей - мужской, женский и детский различных возрастов; в отношении социально-бытового использования - сезонные; повседневные, праздничные, обрядовые (свадебные, погребальные, траурные); нательные, горничные, верхние.

Прочность и постоянство общинных связей диктовали носителю русской традиционной культуры не только правила ношения одежды в зависимости от вида занятий или социального статуса, но и нормы и правила поведения, соединяя на основе синкретизма центральную триаду аксиологической базы: «землю», «дом», «семью». И хотя носитель традиционной культуры воспринимал дом как наследуемую (семейную, земляную) ценность, он не ограничивал им свое социальное пространство. Все события в доме происходили открыто, улица являлась продолжением жилища, и важнейшие жизненные события не могли пройти мимо жизни общины. Показательным, например, являлось какое-либо празднование.

Празднование отличалось крайним гостеприимством и открытостью: приглашением гостей, родственников и даже незнакомых. Особенно изобиловали гостями съезжие праздники, которые, как подчеркивается в энциклопедии «Русские», в XIX в. «были зафиксированы лишь в отдельных северных районах Европейской России с невысокой плотностью населения и на большей территории Сибири, куда они по всей вероятности были занесены выходцами из севернорусских губерний, которые первыми начали хозяйственное освоение пространств Зауралья. В Сибири съезжие праздники довольно широко были распространены еще перед первой мировой войной»2.

Многолюдностью отмечались и семейные события. Такой особенностью, к примеру, обладали поминки, что обуславливалось желанием родственников усопшего оказать ему последние почести и выказать почтение.

Вместе с физическим (ритуализированным) пространством быта носителя русской традиционной культуры сквозь призму проявления концепта «возрождение» происходит организация и пространства социального. Ведь носитель традиционной культуры представлял собой часть намного большего образования - семьи, общины, прихода, волости, уезда. Показательно, что эта вписываемость в окружающее его пространство помогала в организации самой жизни, основанной на повторяемости и ритмичности. Так, ритмичными были природные изменения, повторяемость была свойственна и человеческой жизни, что приводило к неторопливости и размеренности традиционного быта. Отсутствие разнообразия в трудовой деятельности, размеренность в ритме жизни своим следствием имели формирование у носителя русской традиционной культуры своего рода консервативности, настороженного отношения ко всему новому. Монотонность жизни способствовала проявлению фантазии, выражаемой в стремлении к путешествиям (легенды), сказкам, стремлении к выходу из жизненной рутины (разбойничьи песни, театр народной драмы).

Устроение жизни шло путем выработки основных стереотипов поведения: крайней религиозности, с одной стороны, основанной на жестких принципах организации внутреннего и внешнего проявления мира, с другой - бунтарства как потребности противостоять постоянству. Интересно, что своеобразной формой бунтарства в народе рассматривалось пьянство, юродство, любая характеристика, внешне фиксирующая отклонение от «нормальной» жизни (ношение мужчинами длинного волоса, наличие обилия украшений в мужском наряде, серьги в мужском ухе и т. д.).

Своеобразным проявлением бунтарства, выражаемого во внешней попытке вырваться из мира рутинного однообразия, было ряженье и участие в различного рода увеселениях. Как отмечают этнографы, ряженье сопровождало повсеместно календарный обряд. Наиболее зрелищно оно было выражено в святочные вечера и представляло собой переодевание с масками животных, пение шуточных и игровых песен, пляску, театрализованное разыгрывание комедийных сценок, в ходе которых поочередно «умирали» и «воскресали». «По всей вероятности, - пишет М. С. Жиров, - в этой ритуально-игровой форме передавались древние представления о смерти как конце старого и “воскрешении” нового года»3.

Ряженые гости появляются и в семейно-бытовом обряде, например, на свадьбе. Так, второй день свадьбы сопровождался обрядом «беседа», «перезва», «розыгрыш», «похмелье». Обряд «перезва» включал «завтрак молодых, «позывание» их в дом родителей, ряжение гостей с обеих сторон. Второй день свадьбы вообще был насыщен веселыми забавами, шуточными, плясовыми песнями, ряженьем. Главными персонажами являлись «молодые» из числа гостей. Традиционно «роль» невесты исполнял мужчина крупного телосложения, а жениха - маленькая хрупкая женщина. Прямо по улице, перед домом, для них «уряжали» повозку, используя всякое старье: изношенные шубы, рваные пояса, полотенца, дырявые «попоны». Воздавалось должное гостеприимству и радушию хозяев. Вся «перезва» в качестве «ряженого поезда» заезжала на любое подворье и могла обыграть любой элемент свадьбы, потребовать угощенья (соответствующее - засохший каравай, сырые овощи, гнилые фрукты)4. Обыграв свою «свадьбу», «перезва» шествовала к дому родителей молодой, а там их встречала разнообразная работа. Каждый желающий за определенную плату мог принять участие в этом шуточном действии, взяв горсть зерна «на счастье и удачу»5. Гости тщательно проверяли молодуху на умение, терпение, аккуратность (испытания).

Ряженье было традиционным для театральной среды, оно являлось атрибутом скоморошьих представлений. Скоморохи также показывали зрителям на ярмарках «Медвежью комедию» с участием настоящего медведя и обязательной пляской с козой, которую изображал мальчик, держа в руках на палке козлиную голову с рогами. При этом коза символизировала многочадие, плодовитость, жизненную силу6. Отличался своим внешним видом от праздничной толпы и раешник, вертепщик и любой иллюзионист (их костюмы были украшены цветными лоскутами ткани, на лице появлялась ватная борода, шляпа обильно украшалась перьями).

Игры и всевозможные ярмарочные увеселения выполняли еще одну знаковую функцию - идею особой свободы, не связанной с повседневными обязательствами, и идею возрождения и обновления жизни. В празднике сама жизнь, поведение получали свободную форму своего овеществления, свое обновление и возрождение в лучших началах.

Показателен в этой связи тот факт, что русский фольклорный театр как часть зрелищного искусства не предполагал строгого деления на зрителей и актеров. Даже кукольный театр Петрушки включал многочисленную армию ответчиков, рассредоточенных в толпе и призванных начинать разговор с главным персонажем7.

Официальные (церковные) праздники принципиально отличались от народных гуляний. В их структуре происходило четкое деление на собственно церковную часть, наполненную службой, крестным ходом, освящением жилищ и т. д. и так называемую «гулевую», изобилующую всяческими увеселениями, угощениями, а в петровскую эпоху и диковинками: фейерверками, парадами и т. д. Официальная часть была призвана утвердить общественный уклад, укрепить и закрепить представления носителя традиционной культуры о неизменности и вечности существующего миропорядка, его норм, идеалов, ценностей. Официальность всегда оперировала понятиями устоявшегося прошлого, народные же гуляния всегда предлагали новое представление об известном, были «праздником обновления».

Следует отметить, что народные гуляния как своеобразный стереотип праздничного поведения в реализации концепта «возрождение» нарушали и разрушали знаковую систему обыденности, существующую в мире повседневности. Главная задача подобных увеселений заключалась в объявлении священного профанным и наоборот. Внешними проявлениями таких установок были нескончаемые переодевания: одежду выворачивали наизнанку, штаны надевали на голову и т. д. Показательно, что вывороченная одежда является мощной семиотической составляющей обрядовой культуры. Так, вывороченная овчинная шуба появляется при рождении ребенка, в свадьбе как бы символизируя начало новой здоровой и богатой жизни. Эти действия (выворачивание наизнанку одежды) выражали созидательное начало жизни, когда осмеянию подвергались бессмысленные и нелепые социальные отношения, происходило неприятие неравенства и несправедливости. Так, центральными сюжетами скоморошин были «небывальщины»: мужик и барин, мужик и церковнослужитель, хитрый старик, который притворяется глухим, но все слышит и т. п.8. Скоморохи выражали мысли и чувства народа, осмеивали бояр и попов, прославляли силу и удаль богатырей, защитников русской земли. Одной из причин их упразднения в 1648 году как раз и стало их восприятие как разрушителей общественных устоев, бунтовщиков.

Язык праздничного веселья отличался от повседневной речи, он изобиловал богатством красочных оборотов, был способен выразить обыденное мироощущение и одновременно сиюминутное чувствование обывателя, противостоящее в своей красочности и живости всему утвержденному. Веселье, как и праздник, рассматривали не только как отрезок времени, свободный от повседневных обязанностей, но и как особый мир символичности, обновления, противостоящий жизненному однообразию.

Содержание и характер многих проявлений и категорий быта русской традиционной культуры, таким образом, непосредственно отражал ее концептуальное своеобразие, напрямую зависевшее от национальных черт и мировоззренческих доминант создателей русской традиционной культуры. Русская традиционная культура быта отличалась сакральным содержательным наполнением, потому воспроизводилась и хранилась русским народом как безусловное требование и условие его существования9.

Говоря о смысловых доминантах русской традиционной культуры быта, ее специфических особенностях, невозможно не отметить функционирование и воплощение концепта «возрождение» в многообразии ее форм и проявлений. Потому для подлинного понимания русской традиционной культуры необходимо ее постижение через обращение к действенным и всеобъемлющим концептам, в числе которых особенно значим концепт «возрождение».

Литература

1. Социокультурная антропология: история, теория, методология: Энциклопедический словарь/ Под ред. Ю.М. Резника. М.; Киров, 2012. С.694.

2. Русские. Серия: Народы и культуры. М: Наука, 1999. С.316-320.

3. Жиров М.С., Жирова О.Я. Традиционные народные праздники и обряды Белгородчины. Белгород, 2002. С. 26-30.

4. Русские. Серия: Народы и культуры. М: Наука, 1999. С.316-320

5. Жиров М.С., Жирова О.Я. Традиционные народные праздники и обряды Белгородчины. Белгород, 2002. С.116.

6. Там же. С. 117.

7. Некрылова А.Ф. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища: Конец XVIII - начало ХХ века. 2-е изд., доп. Л, 1988. С.78

8. Там же. С. 50.

9. Лотман Ю.М., Успенский Б. А. О семиотическом механизме культуры. М. -Тарту, 1971. С. 144.

Размещено на Allbest.ru