Древнерусское искусство. Андрей Рублёв

Размещено на http://www.allbest.ru/

Древнерусское искусство. Андрей Рублёв

Содержание

1. Древнерусское искусство

2. Выдающиеся произведения Древнерусского изобразительного искусства

3. Хронология жизни и творчества Андрея Рублёва

Список использованной литературы

Приложение

1. Древнерусское искусство

Древнерусское искусство древнерусских государственных образований X-XIII вв., вобрав в себя традиции восточнославянской культуры, передовой опыт искусства Византии и балканских стран, создало выдающиеся памятники церковной и светской живописи, замечательные мозаики, фрески, иконы, миниатюры, рельефы, декоративные изделия, многочисленные церковные песнопения различных жанров. В широком смысле древнерусское искусство - средневековое русское искусство в период формирования феодализма на Руси (X - XIII вв.) искусство складывалось на основе достижений художественной культуры восточнославянских племен и обитавших до них на этих землях скифов и сарматов. Естественно, культура каждого племени и региона имела, свои самобытные черты и испытывало влияние соседних земель и государств. Вместе с христианством Русь восприняла традиции античной, прежде всего греческой, культуры. Важно отметить, что русское искусство периода средневековья формировалось в борьбе двух укладов - патриархального и феодального, и двух религий - язычества и христианства. И как следы патриархального образа жизни еще долго прослеживается в искусстве феодальной Руси, так и язычества напоминало о себе почти во всех его видах. Процесс изживания язычества был стихийным, но все-таки делались попытки скорее укрепить новую религию, сделать ее близкой, доступной людям. Не случайно церкви строились на местах языческих капищ; в нее проникли элементы народного обожествления природы, а некоторым святым стали приписывать роль старых богов.

Конечно, как всякое искусство средневековья, искусство Древней Руси X-XIII веков следует определенным канонам, прослеживающимся и в архитектурных формах, и в живописи. Созданы были даже образцы - «прореси», «подлинники», лицевые и толковые (в первых показывалась, как надо писать, во вторых это «толковалось»), но и следуя канонам, и вопреки им, умела проявить себя богатая творческая личность художника. Опираясь на вековые традиции восточноевропейского искусства, русские мастера сумели создать собственное национальное искусство, обогатить европейскую культуру новыми, присущими лишь Руси формами храмов, своеобразными стенными росписями и иконописью, которую не спутаешь с византийской, несмотря на общность иконографии и кажущуюся близость изобразительного языка. Целью работы является проследить формирование русского искусства в период X-XIII вв, важный период истории Руси. Наиболее уникален он тем, что, несмотря на войны, междоусобицы, феодальную раздробленность, экономические и социальные перипетии, искусство отнюдь не стояло на месте, а развитием своим в этот период заложило основу на все последующие века.

Сложение древнерусской государственности и обращение к христианству, воздействие византийской художественной традиции оказало значительное влияние на формирование древнерусского искусства. В архитектуре в начале X-XI веков отчетливо отслеживается византийский тип крестово-купольного храма и его трансформация на русской почве (Софийский собор в Киеве, Софийский собор в Новгороде): на основу крестово-купольного храма были поставлены тринадцать глав нового храма. Эта ступенчатая пирамида Софийского собора воскресила стиль русского деревянного зодчества. Большого расцвета архитектура достигла в XII веке - постройка Успенского собора во Владимире, белокаменного дворца в селе Боголюбове, «Золотых ворот» во Владимире - мощного белокаменного куба, увенчанного златоглавой церковью, чудо русской архитектуры - храм Покрова на Нерли. Одновременно строились храмы в Старой Ладоге, Новгороде и Смоленске, Чернигове и Галиче, закладывались новые крепости, сооружались каменные дворцы, палаты богатых людей. Характерной чертой русской архитектуры тех десятилетий стала украшающая сооружения резьба по камню. Первое тысячелетие существования литературы на Руси сохранялось в летописях.

Летописи - это средоточие истории Древней Руси, ее идеологии, понимания ее места в мировой истории - являются одним из важнейших памятников и письменности, и литературы, и истории, и культуры в целом. За составление летописей, т.е. погодных изложений событий, брались лишь люди самые грамотные, знающие, мудрые, способные не просто изложить разные дела год за годом, но и дать им соответствующее объяснение, оставить потомству видение эпохи так, как ее понимали летописцы. Однако, по сведениям некоторых специалистов, первая летопись, возможно, была составлена в конце X в. Она была призвана отразить историю Руси со времени появления там новой династии Рюриковичей и до правления Владимира с его впечатляющими победами, с введением на Руси христианства. Уже с этого времени право и обязанность вести летописи были даны деятелям церкви. Именно в церквах и монастырях обитали самые грамотные, хорошо подготовленные и обученные люди - священники, монахи. Они располагали богатым книжным наследием, переводной литературой, русскими записями старинных сказаний, легенд, былин, преданий; в их распоряжении были и великокняжеские архивы. Им сподручней всего было выполнить эту ответственную и важную работу: создать письменный исторический памятник эпохи, в которой они жили и работали, связав ее с прошлыми временами, с глубокими историческими истоками.

Долгие годы русская культура - устное народное творчество, искусство, архитектура, живопись, художественное ремесло - развивалась под влиянием языческой религии, языческого мировоззрения. С принятием Русью христианства положение резко изменилось. Прежде всего, новая религия претендовала на то, чтобы изменить мировоззрение людей, их восприятие всей жизни, а значит и представлений о красоте, художественном творчестве, эстетическом влиянии.

Древнерусская живопись - одна из самых высоких вершин мировой культуры, величайшее духовное достояние нашего народа. Древнерусская живопись - живопись христианской Руси - играла в жизни общества очень важную и совсем иную роль, чем живопись современная, и этой ролью был определен ее характер. Неотделима от самого предназначения древнерусской живописи и достигнутая ею высота. Русь приняла крещение от Византии и вместе с ним унаследовала представление о том, что задача живописи - «воплотить слово», воплотить в образы христианское вероучение.

2. Выдающиеся произведения Древнерусского изобразительного искусства. Андрей Рублёв - величайший художник Древней Руси

древнерусский изобразительный искусство рублев

Иконопись играла важную роль в Древней Руси, где она стала одной из основных форм изобразительного искусства. Самые ранние древнерусские иконы имели традиции, как уже говорилось, византийской иконописи, но очень скоро на Руси возникли свои самобытные центры и школы иконописи: Московская, Псковская, Новгородская, Тверская, среднерусских княжеств, «северные письма» и др. Появились и собственные русские святые, и собственные русские праздники (Покров Богородицы и др.), которые нашли яркое отражение в иконописи. Художественный язык иконы издавна был понятен любому человеку на Руси, икона была книгой для неграмотных.

Произведения искусства Москвы XIV-XV веков, известные в настоящее время, позволяют утверждать, что Андрей Рублев и его сподвижники сформировывались в художественной среде, стоявшей на очень высоком уровне. Хотя никто из современников Андрея Рублева не превзошел его в художестве, тем не менее, мастера, работавшие с ним, часто вызывают у нас чувство почтительного удивления значительностью своих творений. То, что было Рублевым возведено в степень высокого стиля, подготовлялось в художественной среде, его окружавшей. Он не был одинок, вокруг него были единомышленники и соратники. Собственно учеников-подражателей мы не видим рядом с ним, они появились позднее, после того, как он завершил свой творческий путь. Даже в последние годы жизни великого художника с ним работают мастера, не теряющие своего лица. Они самостоятельно трудятся над решением тех же проблем, которые стояли перед Рублевым и вообще перед русской художественной мыслью того времени. Но никому, кроме него, не было под силу привести в гармонию и согласие все, что надлежало воплотить в искусстве в столь многозначительную эпоху русской жизни. Рассматривая все созданное русскими художниками далекого прошлого, художниками эпохи, предшествующей Андрею Рублеву и его времени, и, кроме того, мастерами южнославянских стран и греками, видим, что Рублев сумел отобрать все самое лучшее, что заключалось в их произведениях. Творчески претворив богатство этой многообразной художественной культуры, он обрел свои собственный изобразительный язык, родной и понятный всем его окружающим. Он сумел в своем творчестве отразить лучшие чаяния и устремления русского народа в решительный момент его борьбы за свое национальное бытие.

Поэтому необходимо осмыслить в его художественных произведениях те ценности, которые являлись отражением подлинно народных воззрений и вкусов своего времени.

В юные годы Андрея Рублева и мастеров его поколения произошло знаменательное событие, которое уже современниками осознавалось как решение судьбы русского народа, - битва на Куликовом поле. Победа оставила глубокий след в народном сознании. Русские люди на деле доказали готовность жертвовать своей жизнью во имя родины. Осознание силы этой любви укрепило в русских людях чувство подлинного человеческого достоинства, мужества и бесстрашия. Об этом ярко свидетельствуют слова автора «Задонщины» - воинской повести о Куликовской битве. Написана (возможно, Софонием Рязанцем) с ориентацией на Слово о полку Игореве, что было вызвано общей идейной установкой авторов: единение русских княжеств перед лицом внешнего врага… Современная энциклопедия: «Князи и бояря и удалые люди, оставимте вся домы своя и богатество, жены и дети, и скот, честь и славу мира сего получити, главы своя положити за землю за Русскую и за веру христианскую».

Как известно, памятников раннемосковской живописи сохранилось очень мало, хотя летопись говорит о большом размахе живописных работ в Москве. Под 1342 годом говорится, что при одном только пожаре в Москве погорело 18 церквей, и добавляется, что за 13 лет это был уже четвертый пожар (Никоновская летопись). В следующие годы митрополит, князь и княгиня, заботясь о восстановлении храмов, поручают роспись их мастерам русским, грекам и их русским ученикам.

Среди памятников этого периода особый интерес вызывает икона Бориса и Глеба на конях из Московского Успенского собора (Государственная Третьяковская Галерея), которую принято считать работой русского мастера, сотрудничавшего с греками или учившегося у них, так как приемы письма и стиль иконы обнаруживают в ней знакомство мастера с памятниками палеологовского искусства. Икона является выдающимся художественным произведением и говорит не о заимствовании ее мастером византийских приемов живописи, а о свободном их претворении в памятнике, наполненном самобытным содержанием.

Культ Бориса и Глеба всегда связывался с идеей братолюбия и единения русских князей. Их житие нередко читалось духовенством в назидание при раздорах и несогласиях князей.

Рис. 1 Борис и Глеб на конях. 14в.

На иконе дана, на фоне высоких условных скалистых горок, живая сцена, наполненная действием и пафосом. Борис и Глеб едут рядом на конях, воинственно ступающих в ногу. Братья, как обычно, облачены в обыкновенные русские княжеские одежды, на конях богатый убор - все верно и внимательно изображено художником. В их лицах, переданных приемами, близкими к византийской живописи того времени, т.е. с резким сопоставлением света и тени, через условность все же проглядывают черты русского типа, особенно в лице Бориса. В колорите, хотя и несколько темном, чувствуется бодрое и интенсивное звучание цветов - красного, красновато-желтого, зеленого, темно-сизого, обычных для русской живописи.

Между братьями как будто идет беседа. Глеб обращается к Борису, который, глядя вдаль перед собой, внимательно его слушает. В договорах князей и их речах выражение «сесть на коня» означало начать войну, зачем обычно следовало условие о взаимной помощи: «то и ты, брат мой, тоже должен сесть на коня». Вполне очевидно, что подобная икона как бы призывала князей последовать примеру Бориса и Глеба, устранившись от раздоров, в братолюбии помогать друг другу и, если нужно, дружно и воинственно выступать против врага. В правом верхнем углу Спас в небесах благосло-вляет, как бы напутствуя братьев. Изображения Бориса и Глеба не редки в XIV в. К этому же столетию относится икона Бориса и Глеба с житием из Коломны (Государственная Третьяковская Галерея). Братья даны стоящими рядом с мечами и крестами в руках, т.е. в образе мученическом. Если сравнить их лица, с изображенными на только что описанной иконе 1340-х годов, то мы увидим, что в них гораздо ярче отражена типично русская красота. Они русы, их глаза больше и прозрачнее, носы прямые. Живописные приемы иные. Лики лепятся мягко с постепенным переходом от тени к свету, краски вместо плотных и густых мазков жидко и прозрачно кроют поверхность.

К эпохе, непосредственно примыкающей к Куликовской битве, т.е. к концу XIV века, относится икона Николы и Георгия московской школы (Государственный Русский музей). Георгий дан в виде стройного юного воина. Его оружие и воинские доспехи с любовью и вниманием изображены художником. В его руках тяжелый меч и тонкое копье. Несмотря на юность, воин имеет мужественную и внушительную осанку. В лице, строгом и нежном, отражена сосредоточенная углубленность в свой внутренний мир и непреклонная решимость. Он смотрит в сторону и не общается со зрителем, в нем чувствуется некоторая отчужденность и одиночество героя. Это лицо человека, видевшего перед собой смерть и снова находящегося в полной воинской готовности. Когда смотришь на его фигуру с широким разворотом плеч и сильными ногами, приходят на память образы воинов XI-XII веков. В живописных приемах этого памятника отсутствуют черты палеологовской манеры. Он стоит свободно, но прямо, не изгибаясь.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Рис. 2 Святые Никола и Георгий. 14в.

Переходы от тени к свету мягки и постепенны, только более определенно, чем у Бориса и Глеба из Коломны, лепится объем. Краски светлы и прозрачны, киноварь плаща сочетается с зелеными, желтыми и коричневыми тонами. Всё изображение выступает в ясном ровном освещении, при котором все детали доспехов и вооружения ощутимо выявляются. По-видимому, мастер внимательно вглядывался в художественные приемы живописи далекого прошлого и лики древних икон, стараясь понять их выражение. Давней воинской культуре русских и обаянию образов героического прошлого для художника конца XIV века обязан этот воин некоторой тяжеловесностью своей фигуры, решительностью взгляда и естественной непринужденностью воинской осанки. Только былая суровость прежнего облика воинов домонгольского периода смягчилась, в чертах лица появилось больше тонкости, его мощь больше не преувеличивается. Георгий изображается как бы рядовым участником битв, но он вознесен в своем человеческом достоинстве, и пафос героизма дан в нем по-иному, чем прежде, по-новому. В чем же произошло изменение?

Нередко русские люди средневековья не находили объяснения подвигам, свершенным в пылу воинского вдохновения, и приписывали их Георгию, Дмитрию Солунскому, Борису и Глебу и архистратигу Михаилу, которого они именовали по своей военной терминологии «воеводой совершенного полка». Их они считали как бы реальными участниками боя. Подобного рода вмешательство обычных покровителей имеется, например, в описании Куликовской битвы.

Насколько представления о характере московского воина изменились по сравнению с образом героя домонгольского периода, видно из описания битвы Дмитрия Донского с Олегом Рязанским при Скорнищове в 1371 г. Летописец (Троицкая летопись и Московский свод конца XV в.) называет рязанцев «суровии сущи человецы, свирепы и высокоумни, палаумни людища, возгор-девшеся величанием». Он осуждает их за презрение к москвичам, которых, не испытав в бою, рязанцы называют «слабыми, страшливыми и не крепкими», и за то, что они, понадеявшись на свою силу, сочли за лишнее вооружиться, а лишь взяли «ужища», т.е. веревки, чтобы ими вязать москвичей. Далее он описывает, как рязанцы в злой и лютой сече были побеждены «смиренными», по выражению летописца, москвичами и, как сам князь Олег едва убежал с малой дружиной. Повествуя об этой победе москвичей, летописец осуждает на примере рязанцев тип воина, хотя и отважного, но неосмотрительного, чрезмерно надеющегося на свою удаль и не соразмеряющего свою силу с силой врага. В то же время он восхищается «не возносящимися гордостью» москвичами.

В изображении Георгия на иконе «Никола и Георгий» из Русского музея пафос героизма дан не столь преувеличенным, как в произведениях домонгольского периода, а более соразмерным с человеческими возможностями. Он ближе к правде жизни, к тем людям, из среды которых выходили герои битв того времени. Георгий не подавляет зрителя своей исключительностью, зритель как бы видит в нем самого себя, только в возвышенном виде.

Рассмотренная нами икона «Святые Никола и Георгий» относится к тому времени, когда Андрей Рублев был еще молод. Это искусство старшего поколения. К самому началу XV в. восходит еще один замечательный памятник, творение рук русской женщины.

Рис. 3 Шитая пелена с изображением Сергея Радонежского из Троице-Сергиева монастыря. 14 в.

Рисунок для шитья обычно давался иконописцем, выполнение принадлежало вышивальщице. Существует предположение, что рисунок для этого шитья был сделан художником, лично знавшим Сергия. Облик старца далек от канона. Перед нами человек с сильным и самобытным характером: рот энергично сжат, несколько косо поставленные глаза сближены и полны проницательной сосредоточенности. Художественные приемы шитья очень разнообразны, живописны и выразительны. Мастерски подчеркнуты особенности сложного облика Сергия: своеобразный очерк лба, неширокий оклад лица с несколько выдающимися скулами, сближенность глаз и их неодинаковый разрез, разность рисунка бровей, асимметричность носа, бороды и всех черт лица и головы с массой волос. Зоркий глаз художника видит различную густоту бороды, замечая редкие волоски на щеках, где она начинается. Во всем облике большая сдержанность и собранность для целеустремленного действия и в то же время большая широта души, что-то мужественное, но не строгое. Стройная и полная движения фигура Сергия облачена в скромные одежды, в изображении которых вышивальщице даже удалось передать цвет и фактуру домотканой шерстяной ткани и незатейливость шитья холстяной епитрахили. Чувствуется по всему, что художника всецело вдохновляла живая личность Сергия, и он как бы давал характеристику его как исторической личности. Когда смотришь на это произведение, то меньше всего приходят на ум условные признаки «святого», даваемые в житиях, а вспоминается Сергий, исполняющий дипломатические миссии, которые были не под силу никому другому в бурных неурядицах междоусобных разногласий. Вспоминается, как он «затворил» церкви в Нижнем Новгороде, когда склонял в 1365 г. Бориса Константиновича к миру с его старшим братом, имевшим права старшинства на княжение в Нижнем Новгороде, и этой, небывало крутой для того времени мерой добился, совместно с великим князем, примирения братьев; затем - его посещение и склонение к миру такого злейшего врага Москвы, как Олег Рязанский. Вспоминаются не «благоуветливые словеса», о которых говорит житие, а нечто другое: сила воли, знание жизни и людей, неумолимость доводов практического ума. Перед нами живой деятельный человек, который «мало же словесы глаголавша, вящая же делы учаша», т.е. учил больше делом, а не словом, тот Сергий, который «ни мала ослушася, ни помедли, но с многым тщанием» шел и выбирал места для новых монастырей и клал их основание «своима рукама». Для того, чтобы яснее представить себе те сдвиги, которые происходили в искусстве в конце XIV и начале XV в., следует сопоставить образ Сергия на шитой пелене с образами, созданными Феофаном Греком. Контраст получится поразительный: если титанические сильные старцы Феофана величавы и одиноки, если сила их характера направлена к утверждению своей индивидуальности, то в образе Сергия дан характер, подавляющий в себе черты обособленности. Вся фигура Сергия дана в движении по направлению к зрителю. Он проницателен и весь полон внимания.

В творчестве Андрея Рублева и мастеров его круга многие изображения людей также поражают своей жизненностью и ярким отражением национального облика.

Рис. 4 Успение.ФеофанГрек.14в.

Художника, создавшего этот образ Сергия, весьма вероятно, Рублев знал, быть может с ним сотрудничал. Он привыкал ценить и восхищаться людьми, которые не только умели умирать на поле брани, но и отдавать всю свою жизнь служению тому, в чем видели спасение русского народа.

В Архангельском соборе в Московском Кремле, там, где покоится прах Дмитрия Донского, в местном ряду иконостаса, стоит икона «Архангел Михаил» с житием. Она относится к началу XV в. и некоторыми чертами стиля примыкает уже к творчеству Рублева. Есть предположение, что она могла быть выполнена по заказу Евдокии - супруги Дмитрия Донского. В ее житии говорится о том, что незадолго до смерти, последовавшей в 1407 г., она видела сон, в котором ей явился архангел Михаил, и заказала его изображение. Несколько икон ею было отвергнуто, и, наконец, одна ее удовлетворила. Эта икона была поставлена Евдокией в церкви Рождества Богоматери в память победы на Куликовом поле.

Гибкая, мужественно суровая фигура архангела Михаила, облаченная в воинские доспехи, полна напряжения и готовности к стремительному действию. В левой руке он держит ножны, из которых правой рукой выхватил и угрожающе занес меч. Его стан изогнут, как натянутый лук. Хрупкое лицо с пышными волосами тонко и полно сдержанной страсти. Он пленяет воображение, как видение необычное,- в нем запечатлена романтика победы, одержанной на Куликовом поле.

Рис. 5 Архангел Михаил. Начало 15 в. Москва

Конец XIV и начало XV в. были порой, когда самосознание народа углублялось, его характер воспитывался историческими условиями в согласии с идеями единения Русской земли.

Андрей Рублев и мастера его круга сказали новое слово в этот важный исторический момент, и то, что они сказали о человеке своего времени, выношено было в глубинах народного сознания, было призвано к жизни и вознесено в степень идеала.

Особенно важно рассмотреть с этой стороны фрески Успенского собора во Владимире 1408 г. К сожалению, о росписях Андрея Рублева, Даниила Черного мы можем судить лишь по отдельным сценам «Страшного суда» в среднем и южном нефах, нескольким фигурам на столбах и незначительным фрагментам евангельских сюжетов. Но даже то немногое, что сохранилось до наших дней, имеет огромное значение для истории русской художественной и духовной культуры в целом.

В неумолимую, суровую идею «Страшного суда» средневековья Андрей Рублев и Даниил Черный вложили столько глубоко жизненного содержания, столько сочувствия к человеку, что она оказалась в корне переосмысленной.

Рис. 6 Успенский собор. г.Владимир

Из грозного события сцена «Страшного суда» превратилась под кистью Андрея Рублева в торжество человеколюбия. Фрески находятся в Успенском соборе г.Владимира и является памятником культуры, взятым под охрану ЮНЕСКО. Возмездию за грехи они отвели лишь незначительное место, судя по позднейшей записи, оно изображалось только символически. «Страшный суд» для них - начало «царства праведных». С ним связывалось глубоко народное представление о восстановлении правды и справедливости, попираемых на земле.

Рис. 7

В образе Спаса Рублева (свод среднего нефа), «грядущего судить живых и мертвых», нет и тени устрашающей грозности. Облаченный в золотистые одежды, полный юношеской силы и движения, легко и свободно парит он в. голубом ореоле, окруженный крылатыми ликами «бесплотных сил». Он воплощение торжества, гуманности и творческого подъема. По-рублевски безупречно вписанный в круг, он не ограничен им. Касаясь ногой его предела, он как бы готов выступить из него, отчего композиция, полная монументальной ясности и завершенности, приобретает жизнь и движение. Он весь воплощение поэтического образа света. Над Спасом, тоже в своде, два ангела на лету свивают свиток с изображением луны и звезд, что означает конец земного мира, они как бы закрывают книгу жизни.

Рис. 8

Над ангелами изображены четыре царства, владычество которых прекращается вместе с концом жизни на земле. Они уступают место царству правды и справедливости. Четыре символических зверя замкнуты в земной круг. Смело устремляется вперед крылатая пантера - «Царство Македонское», страшное своей военной мощью и неожиданностью нападения. Широко шагает в нем крылатый лев - «Римское царство», стремящееся к мировому господству. Упрямо стоит, опустив голову и подозрительно кося глазом, совершенно реальный хозяин русских лесов, медведь - «Царство Вавилонское», утверждающее господство в своих пределах. О нем так и сказано, что он «ста (т.е. стоит) на едином месте». Страшно оскалив зубы, шагает, подняв хищную морду, «чудовищный зверь»; у него рога и человеческое лицо, а на хвосте Змеиная голова. Это - губительное «Царство Антихристово», «снедающее и уничтожающее всякую плоть и надменно оскверняющее всякую святыню».

Много существовало толкований на четырех зверей видения пророка Даниила, и часто характеристика царств исходила из существующей исторической обстановки. Даже такие церковные авторитеты, как Иоанн Златоуст, считали «непогрешительным» их толкование «применительно к своему времени».

Возможно, что и Андрей Рублев, как и его современник Лука Смольнянин, патриот своего города, иллюстрировавший Псалтирь в 1395 г. (т.е. всего за 12 лет до написания фресок в Успенском соборе) мог подразумевать: под львом - объединенные Польшу и Литву, где римско-католическое вероисповедание стало господствующим; под пантерой - агрессивный Тевтонский орден; под медведем - княжество Московское, упорно занимавшееся утверждением сильной власти и единства в своих пределах; под чудовищным зверем - татар, с жестокостью которых связывалось у русских представление о наступлении «Страшного суда».

В полукружии под аркой, примыкающей к своду, располагается композиция «Уготованного престола» («Этимасия»), к которой как бы устремлялся летящий «Спас в силах». На престоле лежит книга, в которую вписаны деяния людей. У его подножия, припавшие на колени трепещущие прародители - Адам и миловидная Ева, виновники грехопадения людей. Возле них сосуд с искупительной кровью и весы - символ правосудия.

К престолу самозабвенно, как бы спеша на помощь людям, умоляюще простирают руки Богоматерь и Иоанн Предтеча. Их лики почти не сохранились, но в их поспешной устремленности, в сбившемся спереди покрывале Богоматери и в растрепанной бороде Предтечи чувствуется человеческая взволнованность.

По сторонам сцены у престола расположены апостолы Петр и Павел и стоящие за ними ангелы, что связывает изображение на стене с сидящими апостолами на склонах свода. Вся композиция безупречно вписана в полукружие над аркой и обрамлена снизу скромным растительным орнаментом. Склоненные фигуры ритмично вторят очерку арки и свода.

Учет архитектурных форм виден и в размещении других десяти апостолов на склонах свода. Сомкнутые ряды как бы поддерживают свод. Нимбы, напоминающие орнамент, вторят кругам, в которые вписаны Спас и звери царств.

Среди ангелов на фресках Успенского собора много наивно простодушных, пытливо внимательных и печально задумчивых девичьих лиц. По-видимому, увиденное в жизни обретало воплощение под кистью художников. Следуя основным законам в изображении апостолов, художники по существу далеко вышли за их пределы и дали целую галерею жизненно правдивых образов русских людей с теми нравственными достоинствами, которые были осознаны и оценены народом в горниле тяжелых испытаний.

Эпопея «Страшного суда» представлена художниками, как и «Божественная комедия» Данте, в образах глубоко народных и патриотических. Особенно это чувствуется в «Шествии праведных», которое дано в виде многолюдной толпы, расположенной справа на столбе в центральном нефе, в проходе в южный неф и в своде южного нефа. Стремясь к правде жизни, художники пренебрегли единством композиции и расположили ее отдельными группами.

Рис. 9

Вместо обычной фигуры одного святого на столбе изображена сплоченная группа праведных жен, обращенных в сторону «Уготованного престола». У них не только простые русские лица, но и русские одежды. То, что их занимает - не видение, не мечта; в них нет отрешенности, напротив их внимание направлено на нечто жизненное и общее для них, они готовятся, каждая согласно своему характеру и темпераменту, к какому-то значительному, важному действию - они готовятся к подвигу. На первом плане дана, по-видимому, св. Екатерина - юная дева в короне. Если мысленно устранить эту деталь иконной условности, то перед зрителем окажется типичное лицо русской девушки. Художник не старался сделать ее красивой, это самое обычное лицо, каких много, но его выражение делает ее прекрасной и одухотворенной. Другие жены - также типичные русские женщины. Художник так сумел уловить национальные черты и характер, что отдаленность веков теряет свою силу: образы приближаются к нам и воспринимаются, как нечто родное и хорошо известное. Не предвкушение блаженства рая занимает их мысли. Все душевные силы их направлены на решительное и последнее действие на земле. Верится, что с этим чувством готовности к подвигу русские сыны отрезали себе путь к отступлению на Куликовом поле. Вопрос о роли русской женщины в эпоху освобождения от татарского ига и создания Русского централизованного государства был бы не ясен, и о многом можно было бы только догадываться, если бы не остался этот документ. Художник передает высокое достоинство, твердость, мужество и тонкую грацию русских женщин, их готовность жертвовать собой. В этих образах мужей и жен отразилось высокое национальное самосознание русского человека. Не мгновение, влекущее на героический поступок, часто неосознанный и случайный, превознесено художником, а осознание человеком ценности своего чувства самоотверженности.

На стене проема в южный неф теснится толпа праведников с озабоченными лицами. Они как бы входят в средний неф, где совершается главное действие суда, художники предельно приблизили их к тем, кто находится в храме. В своде южного нефа шествие праведных направляется к дверям рая, возглавляемое апостолами Петром и Павлом. Со страстным призывом простирает Павел руку с развернутым свитком: «приидите со мною...» В противоположность его волевому напряжению легко и стремительно ступает Петр. Его лицо, обращенное к толпе, одушевлено добротой и доверием к людям, он увлечен и увлекает за собой других. Движение толпы, состоящей из отдельных групп, происходит наискось, снизу вверх, что придает всей композиции динамичность восхождения.

То, что отражено в образах жен, буквально повторено в ликах праведных. В этой композиции больше волнения и движения, чем в шествии жен.

Рис. 10 Шествие праведных жён. Часть фрески. Начало 15 в.

Замечательны своей значительностью старец и средовек. На них головные уборы, как на пророках, но это не мешает видеть в них типы простых русских людей. В них - то же внимание и та же решимость, как и у жен, только больше экспрессии. Художник мыслит их жизненную миссию одинаковой, но женам отведено в росписи более видное и более ответственное место. Писал ли эти две композиции один и тот же художник или разные - покажут будущие исследования. Теперь же хочется только дать оценку этому явлению в истории древнерусской живописи и культуры вообще.

Ничто внешне показное не привлекло художника; значительность замысла определила полную правдивость и искренность чувства. В этом сказывается многовековая культура личности. Каждый раз в решительные минуты исторического бытия сила народного духа вызывается к действию, и совершаются подвиги поразительные. Следует отдать должное художникам, которые сумели запечатлеть в своих творениях облики тех, в ком отразилась величайшая правда проявления национального характера.

Между композициями, на синевато-сером фоне стен, словно вьюнки, поднялись вверх тонкие белые стебли с коричневыми, зелеными, желтыми листьями и нежными цветами с тычинками. Поразительные по изяществу, эти орнаменты, несмотря на стилизацию, не потеряли своей жизненной правдивости. Эти скромные украшения явились плодом любовного наблюдения природы и оказались гораздо к ней ближе, чем сильные, но менее подвижные орнаменты эпохи Андрея и Всеволода.

К сожалению, почти утрачено временем и едва просматривается одно очень интересное звено в сложной композиции «Страшного суда» - участие природы в его действии. Над входом в южный неф изображены олицетворения Воды и Земли в виде двух женских фигур. Слева Земля - сильная, с горделивой осанкой держит в руке гроб, за ней безвольные, как тени Аида, встают окутанные саваном умершие. Перед ней змея с круглой головой и чешуйчатым телом, вверху слон и разгневанный лев, похожий на изображение сидящего льва в Евангелии Хитрово. Справа Вода - женщина с длинными волнистыми волосами, совсем как русалка, держит некогда потопленный корабль со сломанной мачтой, под которым виднеется морское чудовище с клювом и двумя лапками. Такой диковинный зверь тоже есть в Евангелии Хитрово, но там он изображен с длинным перевитым чешуйчатым хвостом. Надо думать, что их писала одна и та же рука. Ниже плавает совсем реальная рыбка: сбоку, внизу, переходя на выступ другой стены, извивается коленчатое водяное существо и ползет настоящий, достоверно изображенный краб. Вверху стоят птицы с длинными шеями и одна в центре, над входом, плещется в воде - быстрое, мимолетное движение ее крыльев передано поразительно верно.

Таким образом, даны все представители животного мира земли, воды и воздуха: четвероногие, пресмыкающиеся, водяные твари и птицы. Изображены и те, которых художник мог знать по книгам и произведениям искусства. Например, слон есть уже на рельефах собора в Юрьеве-Польском, а крабы, появившиеся на раннехристианских рельефах с изображением истории пророка Ионы на фоне нильского пейзажа, могли перейти в искусство Византии. По-видимому, эти источники были известны Рублеву и дали повод к изображению морских диковин и в том числе краба.

В древнеславянском мировоззрении, отраженном в русской народной поэтической образности, многие звери и птицы участвовали в жизни человека и предвещали грядущие события. Так, в описании гадания Дмитрия Донского и Дмитрия Волынца ночью перед Куликовой битвой они слышали, как «гуси и лебеди беспрестанно крыле плещуще необычную грозу» предвещали. Гоготание гусей и плеск лебединых крыл упоминает и автор «Задонщины» перед нашествием полков Мамая на Русскую землю. Не тот же ли смысл предвестия грозы «Страшного суда» вкладывал художник, изображая плещущуюся в воде птицу на фресках Успенского собора? Это тем более вероятно, что и земля в женском образе издавна жила в народной поэтической образности. В том же гадании Дмитрий Донской и Волынец слушают, как земля плачет по татарам, которые должны погибнуть на поле Куликовом, «как жена еллинским гласом», а по русским - «как девица плачевным гласом возопи», «аки свирель некую жалостно слышати».

С наибольшей достоверностью можно приписывать Рублеву замечательного ангела, ведущего младенца Иоанна Предтечу на стене слева при входе в жертвенник. К сожалению, от этой композиции сохранились только нижняя часть и некоторые фрагменты. С античной грацией, на ходу оборачиваясь назад, ведет ангел за руку маленького Предтечу, который по-детски едва поспевает за его легким шагом. Действие происходит на фоне золотисто-охристого пейзажа пустыни с зелеными деревцами и скалистыми горками. Яркие пробела на зеленом одеянии ангела, его голубой хитон, белая рубашечка младенца и блики на горках как будто светятся. Вся сцена проникнута ритмом и движением.

У Феофана Грека тело, плоть есть нечто само по себе темное и тяжеловесное; оно только тогда начинает жить в его искусстве, когда он осветит его молниеносным светом своего воображения. Форма перестанет у него существовать, если утратятся блики. Его темперамент требовал для передачи одухотворенности экспрессии и контраста.

Сравним фрески Успенского собора с деталью «Страшного суда» на иконе конца XIV в., связанной, как мы предполагаем, с творчеством Феофана Грека (Государственная Третьяковская Галерея, числится найденной на колокольне Ивана Великого в Московском Кремле). На иконе изображена толпа праведников, выступающих из мрака в ослепительный свет; на переднем плане - встающие из гробов. Среди праведников видны типичные для Феофана старцы и пустынники, страшные своей нечеловеческой напряженностью. Контраст света и тени придает всему изображению характер чрезвычайный, потрясающий зрителя своей трагичностью и мрачностью идеи возмездия. Перед нами мир таинственный и фантастический.

Рис. 11 Преображение. Феофан Грек. Нач.15в.

Рублев как бы меньше, чем другие средневековые люди, разделял дух и материю, он видел в их неразрывном единстве светлую, воздушную, живую плоть. Вследствие этого у него и у мастеров его круга всегда светлая палитра. Ему не нужна тень, чтобы подчеркнуть силу света. Светлые вибрирующие тона сами выражают свет и являются всегда фоном для более интенсивных и светосильных звучаний, как, например, известный голубой или янтарно-желтый, розово-красный и т.д. Во фресках Успенского собора все происходит в светлой, воздушной среде, в духовной и пространственной близости к зрителю.

Насколько содержание успенских фресок было, связано с действительностью и насколько в них отразилась жизнь эпохи, можно судить по событиям, которые совершались в самое ближайшее время после их написания и были типичными для XIV-XV вв. Летописи говорят: 1 декабря 1408 г. пришел Едигей к Москве со всей силой татарской. Они рассыпались «от земли Рязанский до Галича и до Белаозера», «аки злии волци». «И бысть тогда в всей Русской земли всем христьяном туга велика и плачь неутешим и рыдание и кричанье... вси бо подвизашася и вси смутишася, многы бо напасти и убытки всем человеком здеяшася и большим и меншим и ближним и дальним». Все были в «тузе и скорби мнозе и печалью одержими». В этом общем бедствии рождалось, как видно из слов летописца, чувство равенства, чувство человечности: «жалостно же бе видети и достойно слез многых», как один татарин «до четыредесяти христьян ведяше с нужею повязавши». Многое же множество было иссечено, другие умирали от мороза, голода и жажды. Отцы и матери плакали, видя своих «чад умерщвляемых», и «чада рыдали», разлучаемые с родителями; «и не бысть, - говорит летописец, - помилующего или избавляющего и помогающего».

В этих испытаниях проявлялись, как мы знаем, характеры удивительные. Так, в 1410 г. перед фресками Андрея Рублева и Даниила в Успенском соборе произошло следующее событие: летом князь Данило Борисович из Нижнего Новгорода привел царевича Талычу и послал с ним изгоном к Владимиру боярина своего Семена Карамышева. Пришли к Владимиру «лесом безвестно» из-за реки Клязьмы, «людем в полдень спящим»; ограды у города в то время не было, наместник отсутствовал. «Окаянные» сначала взяли городское стадо, а затем стали людей сечь и грабить, а потом «пригониша к церкви святыя Богородица соборныя, в ней же затворися ключарь поп Патрикей с иными людьми». Патрикей спрятал церковные сосуды и людей наверху церкви и затем, убрав лестницы, стал перед «образом пречистыя плачася». Татары и посланные нижегородского князя, ворвавшись в храм, схватили Патрикея и стали его жесточайшим образом пытать о том, где спрятаны драгоценная кузнь и люди, что с ним были; «он же никако не сказа того, но многы муки претерпе: на сковраде пекоша, и, и за ногти щепы биша и ноги прорезав, ужа вдергав, по хвосте у конь волочиша, и тако в той муце и скончашеся». «Сиа же злоба,- заключает летописец,- сключися от своих братии христиан».

Это была эпоха тяжелых нравственных падений и величайших подвигов. Велика была роль тех людей, и того искусства, которые сумели пронести веру в лучшее, что было в русском человеке, и силою обаяния поддержать и воспитать в нем высокий патриотизм и гуманность. Самоотверженность рождала в русском народе в целом глубокую радость и веру в победу, и возможность объединения.

В обликах некоторых апостолов на фресках Успенского собора даже через канонически отстоявшиеся черты на нас часто глядят глаза тех людей, которые умели видеть и любить мир. Лицо Иоанна полно такой нежности и доброты, что зритель ощущает на себе как бы взор тех близких ему людей, которые его любят. Этот взгляд воспринимается сердцем и дает большую радость и ощущение полноты жизни. К первому десятилетию XV века, по-видимому, следует отнести одно из прославленных творений Андрея Рублева -Спаса из Звенигородского чина, образ, который произвел огромное впечатление на русских людей.

Рис. 12

Иконы Спаса, относимые к московской школе XV столетия, обычно в той или иной мере подражали этому образцу. Последнее обстоятельство обычно заставляло считать образ Спаса из Звенигорода тем, что называется каноном. Но не следует ли поставить вопрос несколько иначе: не представлял ли он в то время, когда был написан, явление совершенно необычное и только чисто внешне следовал установленным требованиям канона? Безусловно, в нем впервые был найден русский идеальный образ Христа, отличный от образов предшествующего искусства, иногда поражающего зрителя суровостью своего выражения. Рублевский Спас - это воплощение типично русской благообразности. Ни один элемент лица Христа не подчеркнут чрезмерно - все пропорционально и согласованно: он рус, глаза его не преувеличены, нос прямой и тонкий, рот мал, овал лица хотя и удлиненный, но не узкий, в нем совсем нет аскетичности, голова с густой массой волос со спокойным достоинством возвышается на сильной стройной шее.

Самое значительное в этом новом облике - взгляд. Он направлен прямо на зрителя и выражает живое и деятельное внимание к нему; в нем чувствуется желание вникнуть в душу человека и понять его. Брови свободно приподняты, отчего нет выражения ни напряжения, ни скорби, взгляд ясный, открытый, благожелательный. Перед нами как бы сильный и деятельный человек, который имеет достаточно душевных сил и энергии, чтобы отдать себя на поддержку тем, кто в этом нуждается. Звенигородский Спас больше натуральной величины человека. Он полон величия. Кроме того, в нем есть строгость внутренней чистоты и непосредственности, есть полное доверие к человеку.

«Спас» из Звенигорода как бы завершил искания Рублевым образа русского Христа, уже предчувствоваемого в «Спасе» центрального нефа и «Спасе в Силах» Успенского собора во Владимире.

Позднее, как бы на пути между созданием Звенигородского чина и работой Рублева и Даниила в Троицком соборе Сергиева монастыря был создан еще один замечательный образ. Это «Иоанн Предтеча» (Музей им. Андрея Рублева), пустынник-аскет и мученик за правду. Этот образ был особенно близок иноку Рублеву, опоэтизировавшего его в духе русского подвижничества своего трудного времени.

«Иоанн Предтеча» некогда входил в поясной деисусный ряд иконостаса, подобно иконам Звенигородского чина. Фигуры «Деисуса» из Николо-Пешношского монастыря (под Дмитровом), в отличие от икон из Звенигорода, не были преувеличены, а почти соразмерны человеку и этим как бы приближены к зрителю еще более.

Как пустынник, Предтеча облачен в синеватую милоть (одежду из шкур), видную только на груди, так как сверху на нее накинут зеленый гиматий, цветом напоминающий темную зелень дубрав. Его ломкие складки светятся светло-зеленоватыми пробелами, прозрачными, как роса на древесных листьях, являясь поэтическим образом сияющей нравственной чистоты Предтечи. Иоанн мужественно широкоплеч, рус и светлоглаз. В его облике чувствуется сходство и духовное родство со «Спасом» из Звенигородского чина и образами апостолов и святых на фресках в Успенском соборе во Владимире. Склоненная голова, высокий лоб, спрямленные, печально сжатые брови, самоуглубленный взгляд, тонкий нос и чувствительно-нежные молчаливые уста свидетельствуют о напряженном труде мысли, о том предстоянии божеству, которое, согласно принятой иконографии, выражено в широком, спокойном и крайне деликатном молитвенном жесте прекрасных рук с тонкими удлиненными пальцами. Мягкая, но решительная линия очерчивает мужественный силуэт Предтечи, свободно, стройно и устойчиво вписанный в золотой фон иконы. Предтеча преисполнен тишины и кротости. Только в струящейся текучести локонов густых волос и бороды, изображен-ных с чисто Рублевским совершенством, чувствуется внутренняя взволнован-ность Иоанна. Перед нами не пророк, суровый проповедник-аскет, каким создало Иоанна Предтечу византийское искусство, а правдолюбец, созерцатель русской «зеленой мати пустыни», воспетой поэзией русских духовных стихов. Это образ самоотверженного, высоконравственного идеала инока-безмолвника, чуткого к красоте мира, воспитанного в духе Сергия Радонежского и воплощенного в творчестве Андрея Рублева и его содругов.

Образы Рублева рождались эпохой, когда народ искал деятелей и защитников его интересов, когда пафос индивидуальной героики былого времени уступал, как мы уже видели, пафосу общенародного движения за освобождение от иноземного ига. Особое значение приобретали вследствие этого способность к самопожертвованию, стойкость и целеустремленность длительного действия. В эпоху Рублева национальное самосознание возведено было на высшую ступень; за Русь и ее единство боролся каждый русский человек, в котором проснулось сознание общности народных интересов. В образе Спаса из Звенигорода, Предтечи и др. мы видим воплощение мечты об идеальной личности; эту идеальную личность русские люди и, Рублев в том числе, искали и находили в своей собственной среде. Отсюда и новаторство Рублева в создаваемых им образах. Глубокомысленный, искренний, гуманный художник находился в полной гармонии с окружающей его действительностью. Он был облечен народным доверием, а потому проявлял себя в жизни полно и свободно. Его идеалы совпадали по духу с народными представлениями. Своими образами Рублев поддерживал в народе веру в свои силы. Во время нашествия Едигея был разрушен и сожжен Троице-Сергиев монастырь. Никон, приеемник Сергия, понемногу восстанавливает его и в 1422 г. начинает постройку ныне существующего белокаменного собора. Расписывать храм он приглашает Андрея Рублева и Даниила Черного, но так как с росписью храма спешили, то с ними работали и многие другие художники. Фресок эпохи Рублева в соборе, как показали работы реставраторов, в настоящее время не сохранилось, но иконостас уцелел почти полностью. В его создании принимало участие столь большое количество мастеров, что редко две-три иконы можно приписать одному художнику. Почти каждое произведение этого иконостаса достойно особой монографии. Но мы остановимся лишь на нескольких деталях и композициях, поражающих жизненностью или оригинальностью замысла. В центре праздничного ряда находится «Евхаристия».

Композиция разделена на две иконы: «Раздаяние хлеба» и «Раздаяние вина». Обе иконы сделаны разными мастерами. В «Раздаянии хлеба» слева, как обычно, изображены киворий, престол и Христос, раздающий хлеб. К нему приближается группа апостолов. Хлеб из рук Христа принимает апостол Петр. Действие происходит на фоне обычных палат. Лицо Петра типично для рядового русского человека и выражает трогательную благодарность по отношению к тому, кто дает ему хлеб. Он принимает хлеб, как милостыню; другие апостолы стоят, столпившись, как убогие, в ожидании своей очереди. Два юных апостола слева как бы выхвачены прямо из жизни, они сосредоточены и задумчивы, на них необычные для апостолов одеяния - это не хитон и гиматий, а одежды с широкими воротами, напоминающие домотканные чепаны, которые носили раньше крестьяне. Быть может, это те простые одеяния, в которые облекались иноки Троицкого монастыря в то время. Мастер этой композиции - прекрасный колорист, светлый и ясный, но он не очень заботится об изяществе форм: его архитектура эллинистического характера кажется как бы сколоченной с незатейливой неуклюжестью из дерева; купол кивория имеет несколько упрощенную форму; апостолы расположены совсем бесхитростно. Художник не заботится о том, чтобы их группа выглядела красиво. Его замысел глубок, и он не думает о внешнем эффекте. Это особенно бросается в глаза при сравнении с нарядной стройностью и изяществом композиции «Раздаяния вина», в которой архитектура сложна и искусно построена, цвета подчинены несколько темноватой гамме коричневых, желтых темно-зеленых и темно-розовых тонов. На прекрасно написанном покрывале престола - легкий золотой узор; группа апостолов движется, как в танце; их одежды красиво развеваются, пропорции удлинены, линии ритмично согласованы, выражения лиц сложны и напряженны. Мастер - изощренный артист, понимающий раздаяние вина как некое вдохновенное и приподнятое над обыденностью действие. Условность языка мастера «Раздаяния вина» подчеркивает простодушно зоркое внимание к жизненной правде у мастера «Раздаяния хлеба».

Толкование художником таинства евхаристии, как милостыни было совсем в народном духе того времени. Если вспомнить, что в 1422 г. по всей Русской земле был голод, и была «зима студена», люди умирали «с голоду и холоду», а иные «мертвыа скоты ядяху, и кони, и псы, и кошькы, и люди людей ядоша», то напрашивается предположение, не была ли жизненная верность этой сцены навеяна еще недавними впечатлениями художника от действительности. Да и сама летопись в этих случаях описывает все с беспристрастной точностью. Хотелось бы предположить в ясном, трезвом и правдивом художнике «Раздаяния хлеба» человека из народа, которому поручается одна из ответственейших тем, наравне с аристократически изощренным мастером «Раздаяния вина». У художников Троицкого иконостаса чувствуется большой интерес к юным лицам, к которым они присматривались в жизни. Эти наблюдения помогли им создать необычной прелести образ юноши Дмитрия Солунского, полного типичной для рублевской поры нежной грации. Он создан поэтическим воображением и полон художественной правды, отражающей лирическое чувство русского человека во всей его зрелости. Дмитрий Солунский склоняется подобно спелому колосу. Юный годами, он «имеет стар смысл». Для искусства Рублева характерны старцы с неувядающей юностью чувств и юноши с мудростью старцев - по-видимому, такими были лучшие русские люди его времени. Плодом вдохновенного прозрения явилось изображение жен у гроба. Три женщины, созерцающие чудо воскресения, композиционно слитые воедино, являются живым воплощением грации русской женственности. В них отражены три возраста: средняя - юная - пленяет девственной доверчивостью, правая - пожилая - безупречностью простоты - и скромности, левая - средних лет - сознанием силы своего характера и обаяния своей женственности. Их изображения близки к женам из Успенского собора во Владимире, о которых говорилось выше. Наряду с такими поэтическими отражениями действительности в праздниках Троицкого иконостаса встречается и нечто, что имеет, по-видимому, непосредственное касательство к волнующим моментам окружающей художника действительности. В иконостасе есть еще две композиции, связанные между собой смысловым содержанием.