Мода как понятие культуры

Размещено на http://www.allbest.ru/

Министерство образования и науки Российской Федерации

ФГБОУ ВПО «Сочинский государственный университет» в г. Нижний Новгород.

Факультет Адаптивной физической культуры

Кафедра Физической культуры и адаптивных технологий

Контрольная работа

Дисциплина: Культорология

Мода как понятие культуры

Выполнила студентка 2курса ЗФО

Группа БА-22-13

ФИО Лазовская В.Р.

Проверила: Кочнова К.А.

Нижний Новгород

2014

Содержание

Введение

Глава 1. Мода как предмет культурологического исследования

1.1 Понятие моды

1.2 Мода как способ символизации социальных изменений

Глава 2. История моды

2.1 Мода в истории культуры

2.2 Мода и современность

Заключение

Список литературы

Введение

Модой в самом широком смысле слова называют существующие в определенный период и общепризнанные на данном этапе отношения к внешним формам культуры: к стилю жизни, обычаям сервировки и поведения за столом, автомашинам, одежде. Однако при употреблении слова мода, которым всегда подразумевается постоянное и с позиций разума недостаточно объяснимое стремление к изменению всех форм проявления культуры, обычно имеют в виду одежду.

История моды так же стара, как и история костюма. С того момента, когда человек открыл значение одежды как средства защиты от неблагоприятных воздействий природы, оставалось немного до тех пор, пока он не начал размышлять о ее эстетической и стилизующей функции. Одежда явилась тем объектом, в котором он, очевидно, наиболее непосредственно смог выразить свое художественное мировоззрение. Таким образом, одежда человека - это вовсе не оболочка, внешний признак или случайное, несущественное добавление: она в гораздо большей степени, чем многое остальное вещественное окружение людей (мебель, квартира, предметы обихода), представляет собой непосредственный символ их индивидуального существования, существования определенной группы, целой нации или целой эпохи. И если исторический костюм - это правдивое зеркало прошлого, то неотъемлемым дополнением к нему служит современная одежда ныне живущих народов, рассказывающая нам в своем многообразии основные особенности их психологии.

Обзор литературы по теме выявил ряд работ, представляющих собой авторитетные исследования влияний на историю моды в ХХ веке. Среди отечественных авторов следует выделить Мерцалову Н.М., еще в 1970-е годы опубликовавшую труд, посвященный истории русского народного костюма и его связи с современностью, а также Калашникову Н.М., посвятившую свою работу истории народного костюма нашей страны. Хочется отметить, что Калашникова Н.М. подробно анализирует воздействие народного костюма на творчество российских модельеров второй половины ХХ века, оставляя, однако, в тени его начало. Тщательное изучение влияния народного костюма на российских дизайнеров одежды превалирует над изучением этого влияния на зарубежных кутюрье. Значительными являются также работы таких историков моды, как Пармон Ф., Горина Г., Картамышева Л, Герасимова Ю., Будур Н., Нерсесов Я.

Среди зарубежных авторов, изучавших воздействие этнических мотивов на моду, особняком стоит работа Нанн Д. Комплексное исследование истории моды, несмотря на значительный охват анализируемого периода, дает полное представление о путях развития моды в ХХ веке, в том числе и определяемых этническими мотивами. Следует, однако, отметить, что Нанн более пристально внимание уделяет развитию моды в Англии, Америке, не обходит, естественно, стороной Францию. Мода остальных стран, прежде всего, европейских, к сожалению в представленном труде не получает должного освещения. Это не мешает, тем не менее, выделить благодаря ему самые значительные этнические влияния на моду ХХ века. Остальные труды зарубежных авторов, попавшие в наше поле зрения, носят скорее популярный, чем научно-исследовательский характер. Это обзоры моды Дж. Кэссин-Скотт, Э. Гиль. К сожалению, совсем мало уделено влиянию этнического на костюм и в работе А. Дзеконьска-Козловска.

мода культура социальный манеры

Глава 1. Мода как предмет культурологического исследования

1.1 Понятие моды

Мода - это сочетание законов стилевого единства, цветовой гармонии. Она придает внешнему виду естественность и респектабельность, мода требует чувства меры, учета факторов времени, вкуса, возраста. Еще в старину говорили: старайся быть изящным, но не щеголем. К излишеству не стремитесь, иначе попадете в ситуацию: вещей много, а надеть нечего. Одежда не бывает просто красивая. Ее красота в предназначении: для работы, дома, праздника, загородной прогулки. Элегантная одежда уживается только с элегантным хозяином, который имеет достойную осанку, владеет хорошими манерами и красивой речью.

Мода - самый тонкий, верный и безошибочный показатель отличительных признаков общества, маленькая частица человека, страны, народа, образа жизни, мыслей, занятий, профессий. Наконец, в разных частях света, в разных странах развитие общества имело свои специфические особенности, и все они - климатические, социальные, национальные и эстетические - ярко выражены в многообразии костюмов.

Каждая эпоха создает свой эстетический идеал человека, свои нормы красоты, выраженные через конструкцию костюма, его пропорции, детали, материал, цвет, прически, грим. Во все периоды существования сословного общества костюм был средством выражения социальной принадлежности, знаком привилегий одного сословия перед другим. Чем сложнее структура общества, тем богаче традиция, тем разнообразнее одеяния.

Наконец, каждая эпоха характеризуется определенным состоянием культуры, получающим своеобразное выражение в искусстве моды.

Вся история моды - это история символов. Но, как было сказано выше, мода проявляется не только в одежде, но и в поведении.

Тонкости поведения в гражданском обществе были необыкновенно разнообразными. О них с юмором говорил Н.В. Гоголь: «Надобно сказать, что у нас на Руси, если не угнались еще кой в чем другом за иностранцами, то далеко перегнали их в умении обращаться. Пересчитать нельзя всех оттенков и тонкостей нашего обращения. Француз или немец век не смекнет и не поймет всех особенностей и различий: он почти тем же голосом и тем же языком станет говорить и с миллионщиком и с мелким табачным торгашом, хотя, конечно, в душе поподличает в меру перед первым. У нас не то - у нас есть такие мудрецы, которые с помещиком, имеющим двести душ, будут говорить совсем иначе, нежели с тем, у которого триста, а с тем, у которого пятьсот, опять не так, как с тем, у которого восемьсот - словом, хоть восходи до миллиона, все найдутся оттенки».

Говоря о семиотической интерпретации моды, нужно опять-таки, вспомнить кодирование в знаке социальной памяти как семиотической универсали, изнутри которой возможен предметный разговор о моде как ее семиотической акциденции.

С несколько иных сторон социальная память обнаруживает свое структурное устройство при семиотическом описании, то есть при попытке раскрытия социальной памяти в контексте рассмотрения культуры как глобальной знаковой системы (многообразия «донаучных семиотик»). С этих позиций социальная память (сеть знаний, формируемая из множества производимых обществом культурных артефактов) сравнима с собщением, передаваемым от адресанта к адресату с помощью кода. По мнению А. Моля, исследующего под интересующим нас углом зрения социодинамику культуры, «память мира» материализована «в виде непрерывной во времени и пространстве совокупности сообщений».

Важно иметь в виду, что семиотическое истолкование социального бытия (и социальной памяти в частности) не является какой-то спиритуализацией «реальных» общественных закономерностей, но их оборотной стороной, без которой они сами немыслимы. Наделение артефактов способностью выступать в качестве носителей социальной памяти есть отправной пункт деятельностной интерпретации человеческого «бытия в мире», при которой семиотическое и марксистское описание функционируют дополнительным образом.

Коротко говоря, дело обстоит так: труд манифестирует негацию природного уже Гегель настаивал на том, что труд не инстинктивен, но разумен и является «видом духа», опосредующим отношение человека к его природной среде: «Это опосредование между потребностями и их удовлетворением осуществляется посредством труда, который со своей стороны опосредован машинами и орудиями. Труд - это некая «среда» между человеком и его миром. Как движение опосредования, он только лишь деструктивно не является негативным смыслом, а представляет сбой обрабатывающее или «формирующее», и, следовательно, позитивное уничтожение наличного природного мира. В отличии от инстинкта животного, который оно просто удовлетворяет, съедая и тем самым уничтожая предмет, а потому инстинкт должен постоянно вновь «начинать с самого начала», не создавая чего-либо такого, что остается - произведения, человеческий труд, будучи духовным, творит с помощью орудия и действует, формируя нечто постоянное, то есть самостоятельно существующее».

Производя средства к существованию, люди не просто прибегают к тем или иным психическим актам, исчезающим после их совершения, но к материальным средствам производства, которые продолжают существовать после их создания и даже их создателя в качестве внешних схем поведения. И поэтому могут накапливаться, помещаться в «культурный архив» таков генезис социальной памяти, рассмотренной со стороны непсихической объективации психического. На смену внутреннему накоплению опыта биологическим видом в форме наследственно передаваемых способностей, ограниченных естественным развитием вида, приходит сверхбыстрый способ внешнего накопления в форме социального наследования вещей и отношений, представляющих собой достояние психики, лишенное форм и ограничений, свойственных психике индивидуальной. В противоположность животному то, что накапливает человечество, не имеет непосредственно поведенческого характера, но состоит из социальных сущностей, в которых психическое внешне угасло, подверглось формальному отрицанию, так что каждый индивид должен восстановить в них эту психическую форму путем их усвоения и освоения: Л.С. Выготским подробно описано, каким образом использование второй сигнальной системы (речевых знаков) трансцендирует «собственный» опыт субъекта и заставляет его строить свое поведение по интерсубъективным программам, а историческое рассмотрение памяти в связи с письменностью и знаково-орудийными средствами, созданными культурой, указывает на то, что успешность предметно-орудийной деятельности изначально зависима от ее интерактивности, в свою очередь, обеспеченной знаковым ресурсом сообщества.

Из этого потока сообщений различные каналы передачи формируют коллективную культуру (иначе можно назвать ее «социокультурной таблицей»), воздействию которой подвергается индивид и которую он деформирует в процессе восприятия. Фрагментарность («табличность») социальной памяти обусловлена тем, что индивид осваивает социальную культуру постепенно и всегда не полностью (в силу конечности своей физической и ментальной вместимости): фрагменты («единицы») социальной памяти представляют собой крайне смешанную выборку из содержания социокультурной таблицы, образуя в совокупности культурную среду данного индивида, которая, оседая в памяти, собирает ландшафты личной культуры.

При семиотически-информационном рассмотрении социальная память обнаруживает ряд отличительных черт («возможностей») и ряд специальных функций, позволяющих человеку существовать как «политическому животному (Аристотель):

возможностью кодировать реальное (то есть - всегда единичное, «актовое») событие в интерсубъективном носителе (символе или образе), тем самым превращая его в социальный факт;

возможностью раскодировать образ в информацию (реализуемую совокупность знаний, умений и навыков).

Функциональные alter ego этих возможностей:

функция накопления, хранения и осовременивания информации;

функция связи информации с культурными формами ее манифестации.

Таким образом, вышеперечисленные характеристики социальной памяти имеют своей целью знаково-символическую функцию формирования, хранения и передачи социально-значимого опыта: «Каждая культура определяет свою парадигму того, что следует помнить (то есть хранить), а что подлежит забвению. Последнее вычеркивается из памяти коллектива и как бы «перестает существовать». Но сменяется время, система культурных кодов, и меняется парадигма памяти/забвения».

Бартовская семиотика моды, работающей по принципу мифа, перекликается с концепцией симуляции Ж. Бодрийяра, в которой французский теоретик консумеризма рассматривает становление зрелищной формы товара в современных обществах. Бодрийяр сосредотачивает свое внимание на социальных сторонах феномена моды, который совпадает для него с симуляцией в широком смысле: для Бодрийяра сегодня в центре интересов человека находится мир знаков-симулякров в различных областях культуры - искусстве, моде масс-медиа, технике, сексе, а также между языком и другими системами репрезентации - живописью, кино и т. д. (что отличается от предшествующей фазы развития культуры, для которой доминантой была функциональная ценность вещи).

Вещи призваны служить заменой человеческих отношений. В своей конкретной функции вещь - это разрешение некоей практической проблемы. В несущественных же своих аспектах (имеется в виду несущественных для вещи как для непосредственной функциональной автоматики) это разрешение некоего социального или психологического конфликта. Общество потребления впервые в истории предоставляет индивиду возможность вполне раскрепостить и осуществить себя; система потребления идет дальше чистого потребления, давая выражение личности и коллективу, образуя новый язык, целую новую культуру.

Объект становится единством знака и товара; отныне товар - это всегда знак, а знак - всегда товар. Знак провоцирует отчуждение стоимости, смысла/означаемого, референта, в конечном счете, реальности.

Вещь приобретает новые, семиотические характеристики, перемещается в сферу знаков, и потребляются уже, прежде всего не товары, а знаки. И если человек вкладывает в вещь то, чего ему не хватает, то множащиеся вещи свидетельствуют о росте человеческой нехватки. Все стремится вырваться за пределы, стать экстремальным; все захвачено симулякром и превращено в бесконечную собственную гипертрофию: мода -- более прекрасна, чем само прекрасное; порнография более сексуальна, чем сам секс; терроризм - это больше насилие, чем само насилие; катастрофа более событийна, чем само событие и т. д.

Иллюстрацией симулякра могут служить кино-образы. «В современной культуре утрачивается живое, диалектическое, всестороннее и драматически напряженное взаимоотношение кино и вымысла. В своей известной лекции «Злой демон образов» Бодрийяр рассуждает об извращениях этих отношений, о поглощении реальности образами как результате потери той и другой стороной собственной идентичности. Образы-симулякры опережают реальность, опрокидывают причинно-следственную связь между реальным фактом и его воспроизведением. Вследствие своего разительного сходства с реальностью, образы кино и телевидения обнаруживают свою «дьявольскую природу», технологическое воспроизведение делает эти образы наиболее безнравственными. Философ утверждает, что именно в безнравственности заключается их главная сила. Эти образы рождают первобытную радость, животное наслаждение неподдающееся обузданию эстетических, моральных или социально-политических суждений. Эти современные технологические образы столь захватывающи не в силу своей репрезентационной способности и передачи идей, а в силу того, что они представляют собой то место, где исчезают значение и репрезентация, отрицается сама реальность и принцип реальности.

Феномен утраты реальности, в первую очередь социальной, анализирует Ги Дебор. Жизнь общества определяется им как спектакль, который представляет собой общественные отношения между людьми, опосредованные образами. В этом смысле спектакль не является неким дополнением к реальному миру, его надстроенной декорацией. Он есть средоточие нереальности реального общества. Во всех своих частных формах, будь то информация или пропаганда, реклама или непосредственное потребление развлечений, спектакль конституирует наличную модель преобладающего в обществе образа жизни.

Специализация образов мира оказывается завершенной в ставшем автономным мире образов, где обманщик лжет себе самому. Фундаментально тавтологический характер спектакля вытекает из того простого факта, что его средства представляют собой в то же время и его цель.

Теория симулякров используется для анализа виртуальной реальности, которая предстает как организованное пространство симулякров - «отчужденных знаков», которые в отличие от знаков-копий фиксируют не сходство, а различие с референтной реальностью. Это обусловлено тем, что симулякр, творя свою собственную реальность, перестает быть знаком и становится виртуальным объектом. С развитием информационной и электронной техники и утверждением сопутствующего этим процессам постмодернистского мировоззрения, человек наиболее близко подошел к созданию виртуальной среды. Новейшие компьютерные и сетевые технологии уже позволяют вести речь о создании особого виртуального мира - киберпространства, в котором реализуется эффект полного присутствия путем сочетания графической динамики с возможностью непосредственного воздействия на события.

Киберпространство - это специфическая сфера информации, являющая собой, по сути, альтернативу материальному миру, в связи с чем возникает ряд вопросов, требующих философского рассмотрения. Одна из них заключается в слиянии субъекта и симулякра, т.е. обращении субъекта в собственный симулякр, при котором физически, телесно оставаясь в действительном мире, он ментально переходит в мир виртуальный, пространство симулякров, где наделяется новым, виртуальным телом, не имеющем ничего общего с его телесностью. Учитывая, что киберпространство предполагает возможность непосредственных контактов с другими виртуально трансформированными субъектами, по-новому встает проблема коммуникации, которая приобретает весьма амбивалентный характер ввиду расщепления самости индивида на две ипостаси - реальную и виртуальную. Но главная проблема, возникающая в результате активного использования виртуальных технологий, заключается в вытеснении социальности симуляцией, что имеет место в случае полного ухода индивида в киберпространство от всех тревог и несовершенства реального мира.

Итак, как видно, явление симулякра имеет немаловажное значение в современном информационном постмодернистском мире и культуре. Но во что при этом превращается сама культура? Сравнивая культуру конца XX века с засыпающей осенней мухой, Бодрийяр указывает на риск деградации, истощения, «ухода со сцены», таящийся в эстетике и политике симулякра.

Специфика симулякра состоит в том, что сущее продолжает функционировать, тогда как смысл существования давно исчез. Оно продолжает функционировать при полном безразличии к собственному содержанию. И парадокс в том, что такое функционирование нисколько не страдает от этого, а, напротив, становится все более совершенным.

Симулякр - латентно нейтрален. Этим объясняется то, что сведение несводимых понятий и образов в современной культуре и искусстве в самых различных идеологических широтах, выглядящее подчас дико, для симулякра внутренне логично и оправданно. Ни симулякурная «старина», ни симулякурная «современность» не несут подлинного смысла представляемых явлений. Успешность подобных проектов зависит от умелой словесной акробатики и усвоенных предписаний визуальных императивов. И хотя последние имеют более глубокие культурные основы и существуют даже отдельно от симулякра, но часто сливаются с симулякурной составляющей культуры.

Можно сказать, что переходным звеном между реальным объектом и симулякром является кич как бедное значениями клише, стереотип, псевдовещь. Таким образом, если основой классического искусства служит единство вещь-образ, то в массовой культуре из псевдовещи вырастает кич, в постмодернизме - симулякр. Символическая функция вещи в традиционном искусстве сменилась ее автономизацией и распадом в авангарде (кубизм, абстракционизм), пародийным воскрешением в дадаизме и сюрреализме, внешней реабилитацией в искусстве новой реальности и, наконец, превращением в постмодернистский симулякр - «вещеобраз в зените».

Сопоставляя традиционную и постмодернистскую стратегии дизайна интерьера, Бодрийяр приходит к выводу об их принципиальных различиях. Фундамент классической эстетики как философии прекрасного составляют образность, отражение реальности, глубинная подлинность, внутренняя трансцендентность, иерархия ценностей, максимум их качественных различий, субъект как источник творческого воображения. Постмодернизм, или эстетика симулякра, отличается внешней «сделанностью», поверхностным конструированием непрозрачного, самоочевидного артефакта, лишенного отражательной функции; количественными критериями оценки; антииерархичностью. В ее центре - объект, а не субъект, избыток вторичного, а не уникальность оригинального.

Для Бодрийяра теория симуляции непосредственная связана с теорией моды - первая выступает как основание последней. Обратимся к книге «Символический обмен и смерть», разделу «Мода или феерия кода».

Бодрийяр предлагает там определение моды как пространство «легких» знаков, в которых принцип игры означающих выступает гораздо более радикально, чем в сфере «тяжелых» знаков - политике, морали, экономике, науке. Весь вопрос, однако, в том, что в современных культура все эти регионы и регистры социальности также начинают функционировать по принципу «легкости» - в этом смысле можно сказать, что все они одержимы модой. Действительно, что значит «товар» для современных обществ потребления? Моден знак, бренд: «Мерседес», «Мальборо», «Левайс». Это ситуация, когда, по выражению Ги Дебора, товар становится спектаклем. Моден всегда автор (в его знаковой функции) - Хьюго Босс или Армани, Майкл Джексон или Мадонна.

Понятно, что представление о моде как «феерии кода» фундировано в некоторой историософии симуляции, историософии генезиса образов, никак не сопоставимых с реальностью. Исторически, по Бодрийяру, образ проходит ряд последовательных стадий, в результате становясь «чистым симулякром»:

он является отражением базовой реальности;

он маскирует и искажает базовую реальность;

он маскирует отсутствие базовой реальности;

он не имеет отношения к какой-либо реальности.

Все это приводит к тому, что возникает новый мир - мир моделей и симулякров, никак не соотносимых с реальностью. Этот мир, который основывается лишь только на самом себе, Бодрийяр называет гиперреальностью: под действием симуляции происходит замена реального знаками реального, в результате симулякр оказывается принципиально не соотносимым с реальностью напрямую, если вообще соотносимым с чем-либо, кроме других симулякров (собственно, в этом и заключается его фундаментальное свойство).

На протяжении столетий термин «симулякр» звучал достаточно нейтрально. Генетически связанный в классической эстетике с теорией мимесиса, он означал подобие действительности как результат подражания ей, был одним из слабых синонимов художественного образа. Новая, современная жизнь концепта началась в 80-е годы ХХ века, когда Бодрийяр в своем проекте симуляционизма навел мосты между социально-экономическими, эстетическими и общекультурными компонентами постмодернистской социальности. Оторвавшись, в сущности, от своего прежнего миметического значения, симулякр стал символизировать нечто противоположное - смерть мимезиса и, более того, смерть референциальности.

Но каким же образом реальность может быть вытеснена? Проблема вытекает из того обстоятельства, что между человеком и миром нет прямой связи: бытие всегда как-то нами воспринимается, усваивается, и происходит это, прежде всего с помощью языка, культуры. Социолог Д. Белл отмечает, что для постмодернистского сознания «то, что составляет содержание фантазии и воображения, в равной мере характеризует и реальную жизнь. Дозволенное в искусстве дозволено и в жизни. Такой культурный авангардизм утверждает себя в области поведения, морали и ультимативно, в политике». В своем интервью «Нувель Обсерватёр» Бодрийяр указывает на то, что первичная характеристика этой вселенной состоит как раз в невозможности использовать категории реального для ее описания. Во всяком случае, некоторыми исследователями отмечается феномен растущей культурной символизации и мифологизации общественного сознания, причем новым элементом квазимифологий является - симулякр.

1.2 Мода как способ символизации социальных изменений

Культуру человека подчеркивает его одежда. Она тем целесообразнее и привлекательнее, чем больше отвечает правилам этикета. Со вкусом подобранная одежда, опрятный вид делают человека уверенным, собранным и энергичным. Чтобы одеваться красиво, не обязательно иметь полный гардероб вещей. Здесь слово за модой и вкусом.

Лучшие украшения женщины - красота и естественность. Проигрывает та женщина, которая увешивает себя драгоценностями. Есть крылатое выражение: успех имеет не платье, а Золушка в платье. Гардероб женщины соответствует ее образу жизни, возрасту, увлеченности. Ее одежда модна и элегантна, хороша «в пир, и в мир, и в добрые люди». Главное гармония.

Ныне женская мода восстала против долго господствовавшей идеи: чем старше женщина, тем темнее цвета ее одежды. Белые одежды тем более нужны даме, далеко перешагнувшей «бальзаковский» возраст. Половиной своей красоты женщина, как говорят, обязана портнихе - имеющей хороший вкус. А хороший вкус - это разборчивость. Нужно не себя подгонять к вещам, а вещи к себе.

Наши российские женщины - одни из самых привлекательных женщин мира. Несмотря на нынешнее жесткое время, они сумели остаться обаятельными, по-современному одетыми. Это подтверждает известный модельер В. Зайцев: «Российская женщина, говорит он, - потрясающе выглядит, например, когда подбирает себе белую блузку к прямой черной юбке или к темному свитеру приторачивает ниточку золотистого металла».

Одежду женщины «поднимают» аксессуары - обувь, шарфы, шляпы, сумочки. И чем разнообразнее они, тем легче изобрести приличествующий вариант одежды, ее гармонию. Головной убор - ведущая часть женского туалета. Оценивают красоту женщины и по тому, каковы у нее прическа и обувь. В ансамбле важен ...каблук. Стертый каблук- враг элегантности. Хорошая обувь для женской ноги - обувь удобная. Француженки говорят: «Ничего так сильно не отражается на лице, как боль в ногах».

Завершают внешний вид женщины тонкие духи. Их употребление - крайне сдержанное, иначе может вызвать подозрение: нет ли здесь стремления заглушить другие запахи. Наши дамы помнят: самые лучшие духи храниться в самых маленьких флаконах. Природа создала женщину гармоничной, созидательной и красивой. И эту гармонию обеспечивает ее одежда. Правила этикета требуют от женщины одеваться элегантно, но не лучше других. Одеваться для того, чтобы жить, а не жить, чтобы одеваться.

Одежда мужчины скромна, модна, целесообразна, без вычурности и кричащих красок. Современный костюм, свежая сорочка, умело подобранный галстук уже создают гармонию мужской одежды. Один - два костюма, две - три рубашки, спортивный костюм, куртка, пара туфель - это почти весь мужской гардероб.

Это ведь только французский дворянин XVI в. имел 300 костюмов, т.е. почти каждый день новый, чтобы не повториться и не испытывать в обществе чувство стыда. Но у народов Востока есть поговорка: «Не вытягивай ног дальше одеяла». Это наказ соизмерять свои желания с возможностями, а возможности с разумной необходимостью.

Мужчины-модники создают ансамбль из трех предметов: рубашки, галстука и носков - и выглядят элегантно. К серым, серо-голубым, синим костюмам подходят сорочки белые, светло-серые, голубые, однотонные и с мелкой полоской, тоненькой клеточкой. К костюмам коричневым, бежевым, терракот - сорочки белые, беж, кремовые, серовато-розовые. К черным - сорочки белые. Мужчины помнят: сорочка лучше выглядит и удобнее себя чувствуешь, если размер ее воротника на номер больше, а рукава впору или немного длиннее.

Особое внимание в гардеробе мужчины - Его Величеству галстуку. Он - визитная карточка мужчины. Многие женщины видят в галстуке мужчин утонченность вкуса. Галстук выбирается по цвету и рисунку, чтобы подходил к костюму и рубашке. К однотонной сорочке идут галстуки с рисунком, к сорочкам в полоску или клетку - однотонные, спокойных тонов. Хорошо с костюмами светлых тонов носить яркие галстуки. Галстук должен сочетаться также и с тоном шляпы и носков. Ныне в моде галстуки, свободно прилегающие к сорочкам, не слишком затянутые, без заколок и украшений.

Костюм завершает обувь, ведь хорошо одетый человек - это, прежде всего, хорошо обутый человек, к темным костюмам - темно-коричневые или черные туфли; к светлым костюмам - обувь цветная: бежевая, кремовая, серая, красновато-коричневая.

Итак, красивая походка, стройный внешний вид, элегантный костюм создают облик современного культурного мужчины. И обязательно улыбка - важный этикетный знак. На Западе и Востоке говорят: не умеешь, улыбаться - не умеешь торговать. Однако пленительная улыбка нужна не только в торговле, а всюду, всегда и во всем.

Улыбка - мягкая и добрая - сближает людей. Ведь лицо - зеркало отношений. Тот, кто умеет улыбаться, находится во власти положительных эмоций. Даже при написании письма улыбка влияет на его содержание. Проверьте это на собственном опыте.

Вспомните полные бодрости и энергии слова Дейла Карнеги: «Когда Вы выходите на улицу из дома, то высоко поднимите голову; вдохните полной грудью; приветствуйте друзей улыбкой; вкладывайте душу в каждое рукопожатие; не бойтесь, что Вас неправильно поймут; на своих в своих врагов не тратьте ни минуты; соберите все свое мужество; сдаться нетрудно. Трудно держать голову высоко. Вы - Бог!».

Происходящие в нашей стране социально-экономические преобразования, не оставили в стороне и такую важную часть нашей жизни как моду.

Действительно, в зарождающемся классе предпринимателей очень модны строгие костюмы, белые рубашки, короткие стрижки, что можно охарактеризовать как «деловой стиль». Но кроме этой чисто внешней стороны стиля, появляется новое и в манерах, поведении, общении, речи.

Еще недавно привычное «товарищ» теснится обращением «господин», а слова «сударь» и «сударыня» уже не звучат диссонансом, а воспринимаются как веяние нашего времени. Рассмотрим то, что пришло в нашу жизнь и стало модным в настоящее время, и что совсем недавно воспринималось нами как «и прошлого века».

Среди ритуальных форм обращения людей друг к другу существуют приветствия, прощания, представления. Они бывают то корректными, учтивыми, галантными; то недоброжелательными, спесивыми, заносчивыми. В них проявляется гамма тональности, которая зависит от характера взаимоотношений между людьми, возраста, пола, степени родства и уровня культуры.

У каждого народа свои правила встреч и расставаний: поклоны, рукопожатия, снятие головного убора, вздымание рук, опускание на колени, поцелуи одежды «святейшего».

Поклон. Склонение головы есть выразительный жест уважения. Глубина поклона зависит от статуса партнеров и сложившейся ситуации. В поклоне заложен смысл уважения Человеку, Богу и Земле. У японцев, например, три степени поклона: самый низкий -«сайкейрей»; средний поклон с углом в 30 градусов; легкий поклон - в 15 градусов.

Рукопожатие. Это один из повсеместно бытующих жестов дружеского расположения. Протянутая рука - знак миролюбия, отсутствия в ней «камня».

При рукопожатии женщина первая подает руку, но не пожимает руки мужчины. Рукопожатия между мужчиной и женщиной не должны быть фамильярными.

Обычай целовать руку женщины сегодня, кажется, уходит е прошлое. В России XIX в. поцелуя руки, как проявление особого почета, удостаивались только немногие замужние женщины, - мать, жена, замужняя сестра, хозяйка дома. При поцелуе мужчина наклоняется, но руку дамы высоко не поднимает.

Снятие головного убора. Форма уважения, распространенная в основном в Европе.

На Востоке ритуал приветствия имеет свой почерк. Так, приветствия между мусульманами могут считаться исполненными, когда привет и ответ произнесены по всем правилам и взаимно услышаны. После первых приветствий принято спрашивать о здоровье друг друга и членов семьи. Словесный знак приветствия - «Мир Вам!»

В странах Востока и ныне сохраняется стиль движения по улице высокопоставленной особы. И чем важнее особа, тем медленнее она должна двигаться. Этим обеспечивается ее важность и возможность встречным успеть поклониться.

Существует на Востоке и такое правило: неэтично мужчине приветствовать ...красивую женщину. Такой шаг означает наличие в мужчине «дьявола». Можно приветствовать только некрасивую женщину. При этом женщина должна быть настолько сдержана в поступках и словах, дабы не дать повода к возникновению бесцеремонности по отношению к ней.

Формой представления в обществе служат визитные карточки. Особенно они были модны в прошлом, но ныне вновь «набирают силу». Визитная карточка - лицо человека. Их вручают при знакомстве или прикладывают к посылаемому подарку. Визитная карточка содержит фамилию, имя, отчество, ученую степень, профессию, официальную должность, номер телефона.

Комплименты. Похвала, комплимент, теплое слово ободряют человека, и не будем смущаться высоких слов «любви и удивленья» в адрес друзей, родных и сослуживцев.

Но в комплиментах и любезностях должна быть только полная искренность. Без фальши. Если нет повода для комплимента - лучше промолчать.

Переход с «Вы» на «Ты». Переход от одного обращения к другому знаменует важный этап отношений между людьми. Сфера официально-вежливого «Вы» широка. Это обращение к незнакомому или мало знакомому человеку; обращение к старшему по возрасту, социально-правовому положению, обращение среди коллег, сослуживцев, дипломатов. И всюду тон сдержанной вежливости.

Обращение на «Вы» обязательно и по отношению старших к младшим. Но тут наблюдаются неоправданные отступления. Обращение к молодежи на «Ты»- нарушение этикета. К юношам и девушкам, достигшим 18 лет, обращаются на «Вы».

Обращение на «Ты» означает близость, а то и дружбу. Сердечное «Ты» устанавливается с хорошо знакомым человеком, при дружеских отношениях, при равенстве социально-правового и возрастного статусов. Переход с «Вы» на «Ты» в отношениях между мужчиной и женщиной определяет женщина.

Поведение на улице. Улица - смотрины вежливости и культуры человека. Первая оценка - по внешнему виду и осанке. Воспитанного человека узнаешь по размеренной походке, умению держаться скромно, но с достоинством. Он идет прямо, не оглядывается, долгого взгляда на встречных не задерживает. Громко не говорит. К себе внимание не привлекает. Знакомым вежливо кланяется. В нечаянном столкновении приносит извинения. Никому не заслоняет дороги, не заставляет сойти с тротуара, если узким оказался проход.

На улице, в толпе, важно остаться вежливым, и, во всяком случае, приносить извинения за доставленное соседу неудобство:

· «Простите, я нечаянно!»;

· «Разрешите Вас побеспокоить»;

· «Я вынужден Вас потеснить, извините!».

По тротуару мужчина шагает слева, женщина справа. Почему справа? Правая сторона - почетная сторона, она более удобна, здесь женщина не подвергается толчкам встречных. Если мужчина сопровождает двух женщин, он идет посредине, уделяя внимание каждой из спутниц, когда идут вчетвером - тротуар не занимают, стараются идти попарно. При встрече группы здороваемся с каждым, чтобы никого не обидеть. Первыми подают руку женщины и старшие по возрасту и социальному статусу мужчины.

По лестнице, при спуске, мужчина идет впереди, при подъеме - сзади. Предпочтительная сторона для женщины - у перил.

Театр, тусовка. «В театре следует держаться так же прилично и благовоспитанно, как и в великосветской гостиной», читаем в правилах хорошего тона, действовавших в прошлом веке. Они же напоминали театралу: костюм, в котором Вы собираетесь в театр, надо проветрить от нафталина, а духи не должны быть слишком крепкими.

В театр первой входит женщина. Войдя в фойе, мужчина снимает головной убор, а при выходе надевает его только в дверях. В гардеробе, как известно, помогает спутнице снять пальто, плащ, и только потом раздевается сам.

В зрительный зал первым входит мужчина. К своему месту проходят лицом к сидящим и просят извинения за беспокойство. В ложе передние места уступают женщине. Заметив знакомых, приветствую их легким наклоном головы. Если лицо высокопоставленное или если это женщина - кланяются чуть привставая.

Ведущее правило поведения в театре - соблюдение тишины. В ходе представления вызывает протест окружающих, когда кто-то щелкает замком дамской сумки, разворачивает обертку конфет, просит у соседа программу концерта или либретто оперы.

В антракте некорректным является рассматривать в бинокль театральную залу и зрителей. Если спутник желает выйти, а спутница предпочитает оставаться в ложе, то ему позволительно отлучиться на некоторое время, перекинуться с приятелем несколькими словами, но не останавливаться и не беседовать с другими женщинами. Таковы правила, соблюдаемые в прошлом. Такими они остались и в наши дни.

Спектакль закончился. Артисты кланяются публике. Но зрители зал не покидают и продолжают их приветствовать. Бег в гардероб - верх неприличия. Есть правила о месте и времени аплодисментов. Их незнание может поставить нас в неловкое положение. На симфонических концертах, например, принято аплодировать после окончания всего произведения, а не после каждой ее части. Тут следует ориентироваться по дирижеру. Его поворот к публике - время оваций.

Деловая поездка, поездка на отдых. Вам предстоит дальняя дорога. В пути путешественник будет чувствовать себя комфортно, если продумает все детали отъезда от билета до бритвенного прибора. Спешка в сборе ведет к опозданию, а опоздание несет тысячи неприятностей.

Родные и друзья провожают вас у вагона. Цветы, как правило, не преподносятся - в дороге будут лишь обузой. Лучше предложить свежие газеты, иллюстрированные журналы, фрукты (лучше цитрусовые). В вагон первым входит мужчина, подает руку даме. В купе мужчины и молодые люди уступают нижние места женщинам и пожилым людям.

В вагоне вам нередко предстоит провести несколько суток. Надевают предусмотрительно взятые облегченные вещи. Но не пижамы и кухонные халаты! Туфли нужно сменить на тапочки, да не те стоптанные шлепанцы, что второпях сунули в портфель.

Наступает время знакомиться с соседями по купе, ведь хороший попутчик - половина дороги. Представляются друг другу по имени и отчеству. Через некоторое время Вы уже будете иметь представление о своих соседях, однако здесь необходима корректность. У каждого пассажира свой неведомый мир переживаний и свой стиль поведения. Навязчивость, излишняя разговорчивость нежелательны. Находят интересные для беседы темы. Если беседа не клеится, углубляются в чтение или предаются раздумью под стук колес дальнего экспресса.

Помните о правилах приличия при приеме пищи в поезде. Еда заготовлена еще дома (сыр, колбаса, куры) и завернута в салфетки. С попутчиками свою провизию можно и не делить, но будет уместным предложить соседям фрукты, конфеты, соки. При этом не рекомендуется категорически отказываться, но и слишком настаивать на угощении не следует.

Пассажиры, знакомые с нормами этикета, в купе попоек не устраивают, косметических масок не делают, ногти не чистят.

Но вот пора выходить. Встречают нас или нет, желательно найти возможность побриться, надеть свежую сорочку, почистить обувь. Попутчикам, следующим дальше, желают счастливого пути, благодарят за компанию и интересно проведенное время. Можно утверждать: поездка удалась, если вы были предупредительными и вежливыми.

Когда летите самолетом - тот же такт и та же вежливость. Вот только своего места не уступают. Но человек воспитанный может предложить другу или весьма уважаемому человеку свое кресло у иллюминатора.

Социально-историческая природа моды наиболее полно может быть выражена в эстетической категории стиля.

Чтобы точнее разобраться в дефиниции данного понятия, нам вновь придется обратиться к некоторым справочникам.

Стиль в архитектуре и в искусстве (от лат. stilus - остроконечная палочка для письма, манера письма).

· совокупность особенностей, присущих какой-нибудь эпохе, школе, моде;

· идейно и художественно обусловленная общность изобразительных приемов в литературе и в искусстве определенного времени или направления, а так же в отдельном произведении;

· способ осуществления чего-либо, отличающийся совокупностью своеобразных приемов;

· устойчивая общность образной системы, средств художественной выразительности, характеризующая своеобразие творчества художника, модельера, отдельного произведения, художественного направления, национальной культуры;

· отличие стиля от других категорий эстетики, в частности художественного метода, в его непосредственно конкретной реализации: стилевые особенности как бы выступают на поверхность произведения, в качестве зримого и ощутимого единства всех главных моментов художественной формы;

· в широком смысле - сквозной принцип построения художественной формы, сообщающей произведению ощутимую целостность, единый тон и колорит. При этом различают «большие стили», т. н. стили эпохи (Возрождение, барокко, классицизм), стили различных направлений и течений, национальные стили и индивидуальные стили художников, модельеров нового времени.

Соотношение между индивидуальным стилем и историческим стилем эпох и направлений в разное время складывается по-разному. Как правило, в ранние периоды развития моды стиль был единым, всеобъемлющим, строго подчиненным религиозно-идеологическим нормам; «с развитием эстетической восприимчивости ... необходимость для каждой эпохи в единичности стиля («стиля эпохи», «эстетического кода эпохи») постепенно ослабевает».

Начиная с нового времени индивидуальные стили все более определяют «лицо» «больших» и классических национальных стилей.

Сама же историческая смена художественных стилей не обнаруживает сплошной цепи преемственности: наследование стилевой традиции и разрыв с ней, усвоение устойчивых характеристик предшествующего стиля и принципиальное отталкивание от него - с переменным успехом оказываются доминирующими в различные исторические периоды и у разных авторов.

Стиль есть самая общая искусствоведческая категория, которая соответствует мировоззрению и художественному мышлению больших масс людей, художников целой эпохи и большого круга людей.

Некоторые считают, что техника изменяется потому, что приедаются старые приемы; стремление освежить эти приемы и заставляет менять технику. Это, разумеется, неверно. Художественные приемы меняются не потому, что они надоедают, а потому что меняется мировоззрение и мироощущение, притом не одного художника, а целого поколения.

Из того, что до сих пор говорилось о стиле, можно сделать следующие выводы:

· Во-первых, стиль есть категория мировоззренческая.

· Во-вторых, стиль есть категория социальная. Потому что мировоззрение всегда есть понятие социальное.

· В-третьих, стиль есть категория конкретно-историческая.

Это означает, что нельзя мыслить стиль вне времени и пространства, нельзя говорить о стиле вообще. Стиль, как конкретно-историческая категория, имеет свои хронологические рамки и пределы.

В каждом стиле, безусловно, отражается несколько моментов. Основную, ведущую роль играет мировоззрение. Стиль нельзя выводить непосредственно из экономики, а можно только из определенных идейных процессов, возникающих в сознании людей на этой экономической основе.

Помимо мировоззрения, мы различаем в стиле материал действительности, отображенный в моде. В ту или другую эпоху этот материал различен. Соответственно, в произведениях разных стилей появляется разная тематика, разные сюжеты, разные образы.

Далее, в любом стиле отражается состояние культуры, цивилизации, материального быта человечества того или другого времени, которые все вместе и определяют стиль жизни.

Едва человечество научилось выделывать простейшие ткани и шить самые незамысловатые одеяния, костюм стал не только средством защиты от непогоды, но и знаком, символом, выражающим сложные понятия социальной жизни, которые нашли отражения в произведениях искусства.

Одежда указывала на национальную и сословную принадлежность человека, его имущественное положение и возраст, и с течением времени число сообщений, которые можно было донести до окружающих цветом и качеством ткани, орнаментом и формой костюма, наличием или отсутствием некоторых деталей и украшений, увеличивалось в геометрической прогрессии.

Костюм мог рассказать, достигла ли женщина, например, брачного возраста, просватана ли она, а может быть, уже замужем и есть ли у нее дети. Но прочесть, расшифровать без усилий все эти знаки мог лишь тот, кто принадлежал к тому же сообществу людей, ибо усваивались они в процессе каждодневного общения.

Каждый народ в каждую историческую эпоху вырабатывал свою систему моды, которая с течением веков эволюционировала под влиянием культурных контактов, совершенствования технологии, расширения торговых связей. По сравнению с другими видами искусства мода обладает еще одним уникальным качеством - возможностью широко и почти мгновенно реагировать на события в жизни народа, на смену эстетических и идеологических течений в духовной сфере.

Не может быть, чтобы характер человека не отразился на его внешнем виде. Как носят костюм, какими деталями он дополнен, в каких сочетаниях он составлен - все это черточки, выявляющие характер владельца.

«Он был замечателен тем, что всегда, даже в очень хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате, - рассказывает Чехов о Беликове («Человек в футляре»), - И зонтик у него был в чехле, и часы в чехле из серой замши, и когда вынимал перочинный нож, чтобы очинить карандаш, то и нож у него был в чехольчике; и лицо, казалось, было в чехле, так как он все время прятал его в поднятый воротник...».

Внимательно вглядитесь в одежду, и сможете составить беглый набросок характера владельца. Рассеянность и аккуратность, педантизм и добродушие, широта натуры и мещанство - все сказывается на внешности человека. Остро подмеченная деталь одежды иной раз расскажет больше самой подробной биографии. Предметы, окружающие человека, всегда несут в себе отпечаток его личности, проявления его вкуса и склонностей.

Нет более выразительного по силе человеческих переживаний изображения «мертвой натуры», чем этюд Ван-Гога «Башмаки».

На полотне два потрепанных, старомодных, только что снятых ботинка. Именно через старомодность художник показал их возраст. Уже давно приняв форму старых и больных ног, они сжались на полу, как бы боясь нарушить покой минутной передышки. Грязь, солнце и дождь оставили в старой коже глубокие морщины. Вольно или невольно зритель, одушевляя их, примет ботинки как живую часть того, кто только что ушел, начнет питать ним жалость и сочувствие. «Измученные» ботинки вызывают цепь глубоких ассоциаций и чувств, сострадания к обездоленным и немощным, мысли о трагической, одинокой старости.

Нет человека на земном шаре, перед которым не возникла бы при упоминании Чарли Чаплина маленькая щупленькая фигурка, утонувшая в огромных штанах и растоптанных, не по росту, больших штиблетах.

Модные котелок, усики и тросточка говорят о преуспевании, но какое мы испытываем грустное разочарование, когда наш взгляд скользит по мешковатому сюртуку и спадающим на ботинки «чужим» штанам! Нет, не удалась жизнь!

Так талантливо обыгранные, построенные по контрасту части одежды создавали незабываемый по убедительности и силе воздействия образ, ставший уже символом не только «маленького человека», но и его исполнителя - Чарльза Спенсера Чаплина.

Иногда, мелкая найденная деталь костюма, какой-либо предмет, имеющий отношение к нему, является «узлом» всей характеристики персонажа.

У Паниковского («Золотой теленок» И. Ильфа и Е. Петрова), опустившегося мелкого жулика, остались от «раньшего времени» белые крахмальные манжеты. Неважно, что они «самостоятельны», так как рубашки нет; важно, что теперь такой детали костюма никто не носит, и он, Паниковский, этим подчеркивает свое аристократическое происхождение и презрение ко всем окружающим «новым людям».

Такую же социальную характеристику через совсем незначительный штрих в костюме приводит Лев Толстой в романе «Анна Каренина». «Мы в деревне стараемся, - говорит Левин, - привести свои руки в такое положение, чтобы удобнее было ими работать, для этого обстригаем ногти, засучиваем иногда рукава. А тут люди нарочно отпускают ногти, насколько они могут держаться, и прицепляют в виде запонок блюдечки, чтобы уж ничего нельзя было работать руками».

Нет и не может быть деталей, которые не имеют отношения к характеру человека. Они говорят о занятиях, возрасте, вкусах; несут в себе характеристику времени: меняются формы чемоданов, портфелей, сумок, брошек, булавок, значков и т.д.

В фильме «Конец Санкт-Петербурга» Пудовкина, в кадре на зрителя наплывом течет море котелков и цилиндров как символ гибели старого общества. Есть вещи, с которыми у нас ассоциируются определенные понятия и события.

Так, кожанка - неизменный спутник первых дней революции; синяя блуза - рабочих и работниц 30-х годов; полотняная толстовка - непременная форма служащих этого времени.

Габардиновое пальто и синий прорезиненный плащ на клетчатой подкладке стали уже исторической принадлежностью и символом москвича 50-х годов, тогда как в 60-х годах летней униформой стала пресловутая «болонья» - символ химизации нашей одежды.

Пространство культуры вообще можно рассматривать как мнемоническое поле, в котором тексты сохраняются и актуализируются: «диалекты памяти» определены символическим универсумом коллективов различного объема и мощности степень интенсивности производства знаков на поверхности культуры задает ее реальное многообразие.

Объектами памяти выступают транслируемые в социальном времени артефакты и навык обращения с ними, которые приобретают порядок в «социокультурных таблицах» (А. Моль), в частности, системах родства (классификация есть различие в том именно смысле, в каком детерминация есть негация). Речь идет об адресной передаче а минимальным адресом является имя, которое наиболее активно задействовано в сообществах с лично-именным «социокодом» (М.К. Петров), который компенсирует конечность индивида - то есть его физическую и ментальную «вместимость», что то же самое - неприродность (для архаических сообществ механизмом коллективной памяти выступает миф, а ситуацией запоминания - ритуал).