Культура средневековой Японии. Бусидо - путь воина

Размещено на http://www.allbest.ru/

АЛМАТИНСКИЙ ФИЛИАЛ НЕГОСУДАРСТВЕННОГО ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО

УЧРЕЖДЕНИЯ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ПРОФСОЮЗОВ»

РЕФЕРАТ

на тему: Культура средневековой Японии. Бусидо - путь воина

Алматы 2011

Раннее Средневековье

С середины шестого века Япония вступила в новую стадию общественного и культурного развития. Периоды, вошедшие в историю под названием АСУКА (552-645) и НАРА (645-794), были первым этапом реально обозримой истории японской средневековой культуры. Это было время возникновения первых литературных произведений, появления новых видов архитектуры и изобразительного искусства, стилистические закономерности которых стали основополагающими для последующих веков. Важную роль в этих переменах играло сближение со странами континента и введение буддизма. Последнее было закономерным явлением для исторических условий, в которых формировалось молодое государство.

Различные формы буддизма попадали в Японию из Кореи и Китая в течение многих столетий, начиная с пятого века. В основе буддийской философии лежит представление о том, что так называемый реальный мир (сан-сара) это на самом деле продукт человеческих иллюзий и заблуждений, накапливающихся в результате отсутствия ясности сознания и непониманию сути вещей, что ведет к цепи многочисленных перерождений, каждое из которых представляет собой мучения с страдания. Буддийская философия также утверждает, что человек может путем правильных и осознанных усилий освободиться от этих страданий и выйти из круговорота сан-сары, этой темницы заключенного в плоть духа (сознания). Различные направления буддизма предлагают для достижения освобождения духа различные практики: чтение мантр и священных сутр, ведения аскетического образа жизни, соблюдения многочисленных заповедей, посещение священных мест и обращение с молитвами к буддам, медитации, мистические и психические практики и т.д.

В процессе объединения страны, на протяжении шестого-седьмого веков, идея единой религии противостояла множественности местных культов, помогала созданию централизованной власти. Недаром главную поддержку буддизм находил у правящей верхушки. Важным было и то, что буддизм, официально принятый эдиктом 594 года, распространялся одновременно с конфуцианством - морально-политическим учением, дававшим основу государственного устройства как иерархической системы, соответствовавшей нарождающимся феодальным отношениям. Победа в длительной борьбе одного из могущественных родов, поддерживавшего буддизм, была победой сил, стоявших за создание сильного централизованного государства.

Седьмой-восьмой века были не только первой стадией развития японского феодализма, но и временем создания сильного и могущественного государства, что нашло соответствующее выражение во всей идеологии, строе культуры, образной сути и стилевой направленности японского искусства.

Для развития японской культуры принятие буддизма было крупнейшим историческим событием. Хотя первоначально оно ознаменовалось почти только внешним перенесением на японскую почву развитых форм религиозного искусства - архитектуры, скульптуры, настенных росписей, культовой утвари, - поддержка государства, ассигнования на строительство новых храмов и монастырей, а затем и приказ в обязательном порядке иметь в каждой провинции буддийский храм - все это было весьма значительным для появления в Японии новых художественных форм. Буддизм нес с собой не только новые религиозно-философские и нравственные представления. Через него Япония ВПЕРВЫЕ приобщилась к мировой художественной культуре с развитой образной системой и сложившимися средствами выражения. По сравнению с предшествующим периодом этап раннего средневековья, отмеченный тесным культурным сближением островного государства с Кореей и Китаем, был гораздо более высоким по уровню художественного мышления, образного обобщения, разнообразию критериев красоты. Буддизм принес в искусство неведомое прошлому созерцательное мироощущение, новую концепцию взаимоотношения человека и природы. Вместе с идеей кармы - воздаяния за добро и зло, совершенных человеком в его прошлых перерождениях, - идеи мужественности, героизма, духовного подвига как главные позитивные начала жизни впервые нашли свое художественное выражение на японской почве.

Для Японии шестого-седьмого веков было характерно почти фольклорное понимание буддизма, а религиозные буддийские тексты нередко перемежались с конфуцианскими и воспринимались как мудрые изречения. Системы взглядов, разработанная на континенте, не говоря уже о развитии философии буддизма, стала основой японской культуры лишь несколько столетий спустя.

Первые монастыри, выстроенные корейскими и китайскими мастерами, производили огромное впечатление невиданными архитектурными формами, яркой многоцветностью разнообразных материалов - красными лакированными колоннами, серо-голубой черепицей крыш, позолоченными металлическими деталями, особенно по сравнению с синтоистскими храмами, строившимися только из дерева, поверхность которого тщательно обрабатывалась, но никогда ничем не закрывалась. Нельзя забывать, что в тот период в Японии не только не было городов, но даже резиденции правителей, по традиции, перемещались после их смерти, а основным типом жилища, как и в древнем государстве Ямато, был заглубленный в землю, низкий дом. Буддийский храмовые комплексы становились прообразом первых городских поселений, своей стабильностью и упорядоченностью утверждавших новые для Японии градостроительные идеи.

Самые первые возводившиеся в Японии буддийские комплексы имели два типа планировки: один имел симметричное построение по оси север-юг и повторял самый распространенный на континенте образец, для второго было характерно асимметричное расположение двух главных построек - храма и башни-пагоды, родившееся, по мнению многих исследователей, уже в местных условиях. Его основа - равновесие архитектурных масс в пространстве, свободное ритмическое чередование близких, но не одинаковых форм.

Седьмой век был временем невиданного размаха буддийского храмового строительства по всей стране. Как свидетельствует летопись «Нихонги», уже к 640 году было построено 46 храмов. К началу восьмого века эта деятельность еще более активизируется, так как главной архитектурной проблемой становится создание национальной столицы - города НАРА, строительство которой началось в 710 году. Первая постоянная столица застраивалась строго в соответствии с планом, повторявшим план китайской столицы Чанъянь. Он представлял собой прямоугольник, ориентированный по сторонам света и разделенный главной дорогой на правую и левую части. Каждая расчленялась улицами, пересекавшимися под прямым углом и образовывавшими кварталы. Значительное место в них занимали монастыри. В северной части располагались дворец и правительственные здания.

В состав собственно храмового комплекса обычно входили пагоды (ТОО), колокольня (сёороо), зал для проповедей (коодоо), библиотека (хранилище рукописей - кёодзоо), зал для медитаций на сутрах (хоккэдо), помещение-жилище монахов (сообоо) и трапезная (дзикидоо). Пагод является самым высоким сооружением на территории храма, архитектурной доминантой всего района или даже города. Через всю башню изнутри проходите главная опора - высокая и массивная деревянная колона, насквозь пронизывающая сооружение, внизу, под фундаментом, она упирается в базовый камень, а вверху образует высоко возносящийся над последней крышей декоративный шпиль. Со всех сторон храмовый комплекс окружает глиняная стена с величественными воротами с каждой стороны света. Главные здания храмов (кондо или хондо) были украшены настенной живописью (клеевыми или лаковыми красками), живописными свитками и скульптурными фигурами, изображавшими канонические образы буддийской иконографии. Буддийская скульптура - деревянная, бронзовая, глиняная и лаковая - служила неотъемлемой частью буддийского ритуала, объектом молитвенного поклонения.

Восьмой век стал периодом самого высокого расцвета скульптуры в Японии на протяжении всей ее истории. За сравнительно короткий срок японская буддийская пластика прошла сложный и большой путь развития от копирования китайских и корейских образцов до создания монументальных образов, воплощавших национальные идеалы.

На протяжении многих веков японская скульптура развивалась в рамках сложившегося на континенте иконографического канона и вся ее эволюция совершалась внутри него, хотя и зависела от менявшихся этических и эстетических идеалов времени, от владения мастерством обработки материалов и общей культурой пластического мышления. Включение скульптуры в общее декоративное убранство храма было тем новым качеством, которое появилось на японской почве в искусстве раннего средневековья.

К началу восьмого века скульптура приобретает все большее и самостоятельное значение в интерьере буддийского храма. Ее образы становятся более значительными и монументальными. На основе усвоения и осмысления привнесенных художественным форм постепенно складывается собственный пластический идеал. Формирование такого идеала было основным содержанием развития японской скульптуры периода Нара. В отличие от предшествующего столетия обогащаются пластические средства выражения. Нарская культура обретает язык большого искусства, способного передавать глубокие чувства и сложную символику. Усложняются ее сюжеты, появляются новые иконографические типы изображений божеств. Усложнение иконографии отразилось на самом пластическом языке скульптуры, повело к новому осмыслению канонических образов, их новой трактовке. Внешняя гармония, выраженная в строении лица Будды, его симметрии и покое, уравновешенности пропорций, призвана была выражать гармонию внутреннюю, совершенство духовное. Идеал по-прежнему находился в сфере духовной, а не физической, на пластически он выражался уже не через бесплотность и аскетизм, а внешнюю величавость, силу и мощь, замкнутость и надменное безразличие.

Расцвет нарской скульптуры ознаменовался не только героизированным пластическим образом Будды, выражавшим дух эпохи, но и появлением разных скульптурных жанров и типов композиционных построений. Самыми распространенными, как и в седьмом веке, оставались два типа изображений - отдельная статуя и группа, чаще всего из трех фигур, служившая основой алтаря и впоследствии развившаяся в сложную символическую композицию.

Хотя нарская скульптура в целом ориентировалась на высокие образцы танского Китая, сложению ее своеобразия способствовали как собственные идеалы японского общества и свойственные ему представления о красоте, так и материалы, употреблявшиеся для изготовления статуй. В Японии получили распространение такие материалы, как бронза, дерево, лак-кансицу. На первых порах лаковая и деревянная скульптура имитировала бронзовую в трактовке поверхности и ее золочении. По мере строительства монастырей и увеличения потребности в скульптуре лаковые, деревянные и глиняные статуи стали раскрашивать в канонические или близкие к естественным тона.

В эпоху Нара сформировались все основные жанры скульптуры, получившие многообразное развитие в последующие века. Наряду с различными иконографическими типами буддийской пластики можно говорить о первом этапе развития скульптурного портрета, а также резных театральных масок, применявшихся в храмовых ритуальных представлениях. Изготовления театральных масок существовало в течение всего средневековья, меняясь с изменением театральных жанров. К эпохе Нара относятся маски танцоров пантомимического театра гигаку и бугаку. Бугаку представляет собой церемониальный танец, который впоследствии стал придворным ритуалом. Он носит следы влияния древнего китайского (а также корейского и даже индийского) церемониального танца. Больше маски гигаку, закрывавшие не только лицо, но и часть головы, имеют ярко выраженный гротескный характер при большой точности воспроизведения каждой детали лица. Преувеличенные размеры глаз, носа, рта, их яркая окраска были рассчитаны на восприятие на открытом воздухе и с большего расстояния. Маски бугаку были меньше и имели отдельные подвижные детали. Поскольку в театре бугаку передача действия происходила через ритмику танца, то и маски носили символический и декоративный характер. Более статичны маски буддийской театрализованной церемонии гёдо. По своим пластическим качествам маски были близки скульптуре: гигаку - экспрессивным стражам-воинам, бугаку и гёдо - статуям Бодхисаттв.

В истории японской скульптуры восьмой век был периодом наивысших достижений, когда были созданы образы величественные и монументальные, полные силы, одухотворенности, возвышенной красоты. Архитектура и скульптура были ведущими видами изобразительного искусства эпохи Нара, неразрывно связанными между собой. Скульптура с наибольшей полнотой выразила идеалы эпохи, многие грани ее сложной и напряженной духовной жизни, складывавшегося мировоззрения раннефеодального общества. В последующие века пластика никогда уже не играла такой роли, уступив первенство живописи и другим видам искусства.

В девятом веке происходят серьезные сдвиги в общественной жизни Японии, результаты которых стали особенно ощутимы к середине десятого века. Постепенно намечавшийся кризис централизованного феодального государства, экономической основой которого была надельная система землепользования, переход земли из рук государства в частное владение давал силу отдельным феодалам, способствовал усилению тенденции к раздробленности, столь характерной для феодального периода в целом, и привел к созданию новых культурных очагов в провинциях. В противовес городу Нара как политическому и религиозному центру новые правители утверждают в 794 году главным городом страны свою резиденцию Хэйан-кё (современный Киото), по наименованию которого вся эпоха получает название Хэйан (794-1185).

Если выразительность скульптуры восьмого века строилась на пропорциональных членениях фигуры, а пластическим носителем идеи духовной мощи и силы божества были величие и красота его облика, то в этот период развиваются принципиально иные качества. Условно говоря, в ней начинает проявляться «живописное» начало, заметное в сложном сопоставлении объемов, создававшем игрой светотени их динамическую жизнь.

Бурное развитие буддийской живописи было главной чертой ранне-хэйанского периода. Если немногочисленные образцы живописи восьмого века фактически повторяли сложившиеся в танском Китае иконографические типы и стилистические черты, в известной мере отражая тягу к праздничности, земной и чувственной красоте, отличавших эпоху, то буддийская живопись девятого-десятого веков, напротив, характеризуется чертами мистической отвлеченности, символичности в трактовке изображений божеств, как это имело место и в скульптуре под воздействием эзотерических учений. Если в период Нара искусству отводилась почетная, но, скорее, служебная роль в распространении идей буддизма, то с появлением эзотерических сект осознается ценность собственно эстетического начала, ценность искусства как носителя идеи совершенства, столь важной в буддийской религии. Основателю секты Сингон приписывается высказывание о том, что в искусстве «заключены все главные истины эзотерического учения. Ни учителя, ни ученики не могут обходиться без него. Искусство есть то, что открывает нам область совершенного».

Стилистические особенности светской живописи, получившей впоследствии название ямато-э («японская живопись»), формировались исподволь в недрах религиозного искусства с его сложной символикой цвета и графической выразительностью линейного рисунка. Значительное место в живописи периода Хэйан принадлежало иллюстрациям произведений светской литературы. Через сто лет после создания знаменитого романа «Гэндзи-моногатари», в начале 12 века, художник Фудзивара Такаёси написал свиток с таким же названием. Это были сцены, иллюстрировавшие различные эпизоды романа. Первоначально их сопровождал текст. Главная роль в картине принадлежит цвету, то локальному и насыщенному, то мягко размытому и нежному. В свитке Фудзивара Такаёси наиболее полно выразились новые качества живописного языка, которые можно охарактеризовать как чисто японские и по методу передачи пространства и по соотношению значительности цвета и линии в построении художественного образа. Все сцены предстают перед зрителем как бы увиденными сверху (прием «фукинуки-ятай» - вид с высоты птичьего полета), что было вполне органично для положения картины при рассматривании - на столе, «под взглядом» - и одновременно соответствовало внутреннему смыслу произведения: это было «погружение» в жизнь героев, а не наблюдение стороннего зрителя, интересующегося внешними событиями. Огромное большинство сцен передает замкнутое пространство интерьера, что также выражало мироощущение того времени, ибо дворец казался средоточием всей жизни. Вполне естественно и такое композиционное построение свитка, когда все сцены решены как самостоятельные, не связанные одна с другой (как и в романе, лишенном единого сюжетного развития).

В архитектуре окончательно сложился тип жилица синдэн-дзукури. Главным строительным материалом служило дерево. Основой являлся каркас из столбов и поперечных балок. Столбы, на которые опиралось здание, не уходили глубоко в землю. При землетрясении они колебались, но выдерживали подземные толчки. Между домом и землей оставлялось пространство для изоляции от влажности. Стены в условиях теплого климата не были капитальными и не имели опорного значения. Они могли быть раздвинуты очень легко, заменены более прочными на холодное время или же в теплое время сняты вовсе. Окон также не было. На решетчатый каркас вместо стекол натягивалась белая бумага, пропускающая в помещение неяркий рассеянный свет. Широкий карниз крыши предохранял стены от сырости и палящих солнечных лучей. Внутренне помещение, лишенное постоянной мебели, имело скользящие стены-перегородки, благодаря которым можно было по желанию создать то зал, то несколько изолированных комнат. Японский дом был и внутри так же ясен и прост, как и снаружи. В нем поддерживалась постоянная чистота. Отшлифованный до блеска пол покрывали светлыми соломенными циновками - татами, разделявшими комнату на ровные прямоугольники. Обувь снимали у порога, все необходимые вещи держали в стенных шкафах, кухня находилась отдельно от жилого помещения. В комнатах, как правило, не было постоянных вещей. Их вносили и уносили по мере надобности. Но каждая вещь в пустом помещении, будь то цветок в вазе, картина или лаковый столик, притягивала внимание и приобретала особую выразительность.

Зрелое Средневековье

Вторая половина двенадцатого века в истории Японии прошла под знаком борьбы за власть двух крупнейших феодальных домов - Тайра и Минамото. В результате победы в этой борьбе военачальник Минамото Еритомо провозгласил себя сёгуном - правителем страны. С этого времени начинается новый период в истории средневековой Японии, период господства второго сословия - военного дворянства. Политическим центром страны стала ставка Минамото - небольшое селение Камакура. Установление сёгуната явилось, прежде всего, утверждением нового социального уклада - господства феодального военного сословия - буси (в европейской терминологии - самураев).

БУСИДО ПУТЬ ВОЙНА. БУСИДО КАК ЭТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА

«Бу-Си-До» дословно переводится как «Путь благородного воина», которое подразумевало свод этических норм, которых должен был придерживаться каждый воин в своей жизни. Бусидо был этическим кодексом высшего сословия в феодальной Японии - самураев.

Бусидо - это свод моральных качеств, которые требовались от воина, или принципов, которые он был обязан соблюдать. При этом Бусидо никогда не существовал ни в устном, ни в письменном изложении. История сохранила лишь отдельные цитаты из него, записанные в свое время некоторыми прославленными воинами или философами. Тем не менее, этот негласный и неписаный кодекс обладал силой настоящего закона, хранимого в сердце каждого воина. Бусидо не был результатом труда одного человека и не был описанием жизненного пути конкретного воина. Бусидо сложился в результате опыта и идей множества поколений воинов. Его можно сравнить с английской конституцией, но все же он имеет мало общего с тем, что называется «Великая хартия вольности» (Magna Charta) или «Закон о судопроизводстве» (Habeas Corpus Act), по которому виновный в злодеянии человек предавался суду. Правда, имелось «Уложение о самурайских кланах» (Буке-Сё-Хатто), написанное в 17 веке сёгуном Токугава Иэясу (1542-1616), но в его 13 коротких главах были в основном изложены правила, касающиеся брака, устройства замков, организации кланов и т.д.

Поскольку истоки Бусидо теряются в глубине веков, то периодом его возникновения можно считать начало возникновения феодализма в Японии. Феодальная система по мере своего развития изменялась, и вместе с ней и Бусидо. Периодом зарождения феодальной системы в Англии считаются времена норманнского нашествия (12 век). В Японии феодальная система также возникла в 12 веке, в период Камакура. Поскольку имеются сведения, что в Англии отдельные элементы феодального общества существовали еще до времени вторжения (1066) в Англию армии Вильгельма Завоевателя, то вполне вероятно, что это могло происходить и в Японии.

С незапамятных времен в Японии, как и в Европе, профессия воина была окружена почетом. Сословие воинов в средневековой Японии имело название «самураи», что примерно соответствует понятию «рыцарство» в английском языке. Оно происходит от старо-японского слова «воин» - «бу-си» (bu-shi) или «бу-кэ» (bu-kе). Во времена раннего феодализма по своей сути самураи представляли собой воинов или стражников по типу солдат Аквитании или германских ландскнехтов («солдаты удачи»), о которых говорили римский император Цезарь и историк Тацит. Для них война или убийство были непосредственным средством к существованию. За времена продолжительных войн из этих людей выкристаллизовались умелые и храбрые воины. На смену армии варварского типа, говоря словами американского пацифиста Эмерсона, «животной и примитивной силы», пришла строгая регламентация воинских рангов и структуры самурайских кланов. Новая самурайская иерархия возвысила понятие «честь», «привилегия» и «статус», а также уточняла обязанности самурая каждого ранга. Следом за этим возникла необходимость в общих стандартах поведения, что было особенно важно, учитывая наличие оружия у самураев и их принадлежность к различным кланам.

Идеал воинского благородства никогда бы не возник, если бы военные не уделяли должного внимания высоким нравственным качествам воина. Христианство также всегда по достоинству оценивало благородство, считая его высоким духовным проявлением в человеке. «Религия, война и слава - вот три главных качества души прекрасного христианского рыцаря», - писал Ламартин. Поэтому и Бусидо также в своих основах исходил из идеалов благородства.

ОСНОВЫ БУСИДО

Жизнь японского народа неотделима от главных принципов Синтоизма - патриотизма и преданности. Двойственность присуща и мировоззрению японцев. Национальное самосознание полностью нашло свое отражение в Бусидо в виде преданности суверену и патриотизма к стране. Но эти чувства есть не только в Синтоизме, но в Христианской церкви, приверженцам которой вменяется в обязанность не «сredenda» (лат. - в веру верить), а «веры придерживаться».

Большое влияние на Бусидо имело и учение древнекитайского философа Конфуция. Согласно Конфуцию существует пять великих добродетелей, находящихся в гармонии с законами природы и являющихся важнейшими условиями разумного порядка и сосуществования людей. Государство рассматривается как одна большая семья. Кто в семье слушается отца, тот в государстве повинуется правителю. Благожелательный и мудрый характер конфуцианских доктрин прекрасно подходил для самураев, а аристократический и консервативный оттенок этого учения соответствовал требованиям, предъявляемым к управлению государством воинским сословием.

Кроме Конфуция на Бусидо также оказало влияние учение другого китайского философа - Мэн-Цзы. Его учение базировалось на тезисе об изначальной доброте человеческой натуры. То есть человек обладает врожденным знанием добра и способностью его творить. Идеи Мэн-Цзы были настолько передовыми для своего времени, что считались опасными для общественного строя, поэтому достаточно долгое время были запрещены. Однако, они все же нашли свой отклик в сердцах самураев.

На трактатах Конфуция и Мэн-Цзы воспитывалась молодежь, а изложенное в них воспринималось самураями, как неприложные «буквы закона». Тем не менее, глубокий анализ классических трудов этих великих философов не поощрялся. Среди самураев бытовало мнение, что худшее для воина, если он изменив своему долгу, погружался в глубины осмысления «Аналектики» (Analects) Конфуция, вставая, таким образом, на путь философа. Самураи считали жизнь философов путем «книжных червей», не достойным отважных воинов. Они сравнивали философскую мысль с «подгнившим овощем, который нужно долго варить прежде, чем съесть». Человек, который предпочитал долго рассуждать не мог быть хорошим воином. Он утрачивал воинский дух и превращался в философа. Философию ценили как интеллектуальное подручное средство. Но среди самих самураев интеллектуальные изыски или аналитические способности к достоинствам не причислялись. Каждый человек являет собой миниатюрную копию вселенной, включая духовные и этические аспекты. Бусидо чужды идеи Хаксли, который отрицает объективные процессы во вселенной, объявляя их безнравственными.

Бусидо - это не сборник заповедей. Это своеобразная методика для постижения мудрости. Самураи сравнивали человека, следовавшего Бусидо без понятий его глубинной сути, с музыкальным инструментом, который играет музыку, но сам не воспринимает ее. Все принципы Бусидо было невозможно изложить на бумаге, поскольку они постоянно менялись, следуя за процессами, происходившими в жизни. К требованиям постоянно менявшегося Бусидо приложима максима Сократа (знание есть действие), которая может соответствовать изречению еще одного древнекитайского философа Ван-Ян-Мина: «знать и уметь - это одно и то же».

Таким образом, на Бусидо повлияло несколько независимых источников, которые он ассимилировал в простые и доступные для самураев понятия. Их было достаточно для того, чтобы сохранять безопасный порядок в обществе даже во времена самых бурных периодов японской истории. Грубая и бесхитростная натура древних воинов обрела возможность для духовного роста на основе этических принципов Бусидо, впитавшего в себя всю мудрость предков и выработавшего идеал воина новой формации.

Мазельер так писал об истории Японии: «в Японии до середины 16 века в управлении государством и религии царил хаос. Но варварство периода средневековых междуусобных войн привело к возникновению определенных критериев поведения благородного воина. Это был тип воинов, аналогичных итальянцам 16 века, о которых французский историк Тэн писал: «они энергичны, всегда готовы на отчаянные действия и удивительно стойки» . В Японии, как и в Италии грубые манеры, характерные для воинов раннего средневековья, привели к возникновению воинов нового типа, которые характеризовались сочетанием воинственности и самообладания. Именно с началом 16 века наметились первые тенденции к радикальному изменению духовности японского народа. Если к примеру индийский и китайский народы характеризуются в современном мире, как мне кажется, в основном своей энергичностью и мудростью, то японцев отличают особым характером. Как говорит Ницше об Азии: «и печальные мысли приходят в голову о древней Азии и ее выдвинутом небольшом полуострове, Европе, которая, во что бы то ни стало, хочет казаться перед Азией «прогрессом человечества».

САМУРАЙСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ

Главной целью в обучении самурая было воспитание соответствующего характера. При этом исключались такие качества как рассудительность и желание полемизировать. Тем не менее, грубое невежество тоже не позволялось. Поскольку самурай был представителем высшего сословия, этика в его образовании считалась чрезвычайно важной. Обладание развитым умом ценилось, но понятие «ти» (chi) - «рассудительность» подразумевало прежде всего мудрость, а не конформизм (приспособленчество, пассивное принятие существующего порядка вещей, господствующих мнений, отсутствие собственной позиции, беспринципное и некритическое следование мнению большинства и т.п.).

Краеугольным камнем, который лежал в основе Бусидо, были: «ти» (мудрость), «дзин» (сострадание) и «ю» (храбрость). Сущность самурая была в действии. Философские размышления и научные изыски ему были не к чему. Достижения науки признавались лишь в части, которая могла быть полезна в военном деле, а философия считалась уделом монахов и ценилась лишь потому, что обладала методами развития духа. Говоря словами одного английского поэта, самурай должен был знать, что «не убеждения делают из человека человека, а человек - убеждения». С помощью философии и литературы самурай приобщался к мудрости, но нельзя сказать, что он уделял им много времени. Литература не являлась частью обязательного обучения, ею занимались в свободное время для души, а к философии прибегали лишь как к дополнительному средству для воспитания характера, поскольку она не решает текущих военных или общественных проблем.

япония скульптура архитектура бусидо

Вполне понятно, что самым важным в военном деле являлось обучение боевым искусствам: фехтованию, стрельбе из лука, дзю-дзюцу («искусство уклонения от ударов» или «искусство боя без оружия». Прим. - У.Э. Гриффис) или «явара» (yawara), верховой езде, владению копьем, тактике и т.п. Кроме того немаловажную роль играли искусства, которые не было непосредственно связаны с военным делом, например: каллиграфия, этика, стихосложение и история. Из перечисленных мною искусств, дзю-дзюцу и каллиграфию выделю особенно. В Японии умение красиво писать возведено в ранг искусства. Наши письменные знаки - иероглифы - по сути являются миниатюрными рисунками, поэтому обладают не только художественной ценностью, но и отражают внутренней мир человека.

Дзю-дзюцу можно кратко охарактеризовать, как искусство атаковать или обороняться без оружия и без применения грубой физической силы. То есть так захватить или ударить противника по определенной части тела, чтобы он стал обездвижен или неспособен к продолжению действий. В общем и целом, цель дзю-дзюцу гуманна - не убить, а лишь обезвредить на некоторое время противника.

Существенным недостатком в обучении самурая - отсутствие арифметики. Это объяснялось тем, что в ней не было необходимости, поскольку во времена феодальных войн сложные расчеты просто не требовались. Но не только по этой причине арифметика не изучалась. Благородный воин не нуждается в богатстве, поскольку не боится бедности.

Несмотря на то, что самураи должны были понимать необходимость средств для ведения войны, они не должны были стремиться к приумножению своих личных доходов. Но в любой момент деньги могли потребоваться на военные нужды, и Бусидо требовало от самураев вести экономный и скромный образ жизни в мирное время. Мотовство считалось отсутствием выдержки и даже негодностью к службе, то есть существенным изъяном в характере, поэтому самурайские порядки предусматривали довольно спартанский образ жизни.

Развитие логики у самураев происходило посредством чтения философских трактатов и бесед. Самураев мало занимали абстрактные построения и умозаключения, поскольку главной целью обучения было воспитание духа. Далекие от жизни знания признавались, но предпочтение отдавалось насущным. Бусидо отдавал предпочтение «ради умения», поскольку это было необходимо самураям «в распоряжениях и руководстве делом». Таким образом, самураи изучали только те науки и искусства, которые можно применить на практике в жизни, например, для руководства общественными делами или для самосовершенствования. «Знание без умения бесполезно», - учил Конфуций, - «а умение без знания опасно».

Если учитель руководствуется принципом, что в жизни важнее «сердце, а не ум; дух, а не выгода», то вся его деятельность приобретает сакральный характер. «Родитель - это тот, кто произвел меня на свет, учитель - это тот, кто научил меня быть человеком». Из этой сентенции можно понять насколько высоко ценился наставник. Чтобы ученики верили и уважали своего учителя, он должен обладать высокими моральными качествами и мудростью. Учитель - это второй родитель и лучший советчик. «Твои отец и мать», - гласит известная японская мудрость, - «подобны Небесам и Земле, а твои учитель и господин подобны Солнцу и Луне».

Современный принцип оценки любой услуги только в денежном выражении отрицался Бусидо. В среде самураев любая помощь или услуга ценилась больше денег, поскольку считалась бесценной. Ведь любой труд, будь то религиозного или светского наставника, невозможно оценить в деньгах, поскольку на всей земле не найдется столько серебра или золота, чтобы расплатиться за то, что не имеет цены. Эта идея Бусидо более благородна, чем современные принципы товарно-денежных отношений, по которым результат труда материален, а значит соответственно оплачиваем. Ученики-самураи делали подношения в виде денег, продуктов или товаров своим учителям, но это имело значение благодарности, а не оплаты услуг, и еще потому, чтобы учитель не жил в нужде и не был вынужден работать на кого-то еще. Со своей стороны учитель тоже не мог требовать платы за наставничество, поскольку, будучи примером для своих учеников, он был обязан стойко переносить все невзгоды жизни. Он по сути являлся примером того, к чему ученик должен был прийти к концу своего обучения, то есть быть образцом дисциплинированности и Самообладания.

МЕЧ - ДУША САМУРАЯ

Согласно Бусидо меч - это символ доблести и благородства самурая. Мысль пророка Магомета о том, что: «меч - это ключ от ворот рая или ада» - довольна близка к этому смыслу. Искусству меча дети самураев обучались с самых ранних лет. В возрасте 5 лет совершался один из самых важных в жизни мальчика обряд - «посвящение в воины». Ему состригали детскую стрижку, облачали в традиционную самурайскую одежду (а точнее - одевали хакама), ставили на доску для игры в «го» (132) и засовывали за пояс настоящий меч, поскольку до этого ему позволялось иметь дело только с игрушечными. После этой церемонии «adoptio per arma» (лат. - посвящение в военные) малыш был не вправе выходить за ворота отцовского дома без меча, этого атрибута самурайского статуса, хотя зачастую в целях безопасности для ежедневного ношения меч заменялся на деревянный. Проходило еще много лет прежде, чем ему позволялось носить стальной, который поначалу был не заточен, но затем это несовершенное оружие заменялось на боевое и юный самурай в восторге от острого клинка отправлялся опробовать его на деревьях и камнях. К моменту совершеннолетия (133), которое для юношей считалось в 15 лет, юный самурай обычно был уже достаточно обучен, поэтому вполне мог гордиться своим владением мечом, достаточно острым, чтобы разрубить им многие вещи. Само обладание столь опасным предметом возвышало его чувство собственного достоинства и возлагало ответственность за «не извлекай меча понапрасну». Меч превращался в символы ума и сердца - доблесть и благородство.

Самурай обычно имел при себе пару мечей (дзайсё). Один длинный - «дайто» (daito) или «катана» (katana), а другой короткий - «сёто» (shoto) или «вакидзаси» (wakizashi). В помещении они хранились на самом почетном месте, а ночью в случае необходимости самураи клали их под руку или у своего изголовья. Меч был постоянно с самураем, поэтому он становился ему самым близким и преданным другом. Он давал ему имя и общался с ним, как с живым. Кроме того считалось, что меч наделен сверхъестественной силой. Его уважали, ему преклонялись. У «Отца истории» (134) есть интересное описание того, как скифы приносили жертвы «акинаку» (135). В Японии во многих храмах и семьях хранятся мечи, как объекты почитания. Даже самым простым и безискусным оказывается должный почет. Любое неуважительное обращение с мечом считалось кощунством. И горе тому, кто позволил себе небрежно перешагнуть через оружие, лежащее на земле!

Кузнец-оружейник был не просто ремесленником, он был вдохновенным творцом, а его кузница - святилищем. Каждый день до начала своих священнодействий с металлом, он исполнял ритуал очищения или как говорили: «сливался душой и духом с гибкой и непокорной сталью». Каждый взмах молота, погружения в воду, прикосновения к точильному камню означали сакральное действо самого высокого значения. И неизвестно что больше - сила духа мастера или же заклинания к божествам-покровителям вкладывало в меч душу. Японский меч - высочайшее произведение искусства. По качеству он может поспорить с лучшими в мире толедскими и дамасскими клинками. Во время тумана на его всегда холодном лезвии собираются капли влаги, его безупречная чистота металла отливает синевой, а несравненная острота наводит на мысль об его возможной истории жизни и способностях, его изгиб объединяет изысканное изящество с предельной силой. Все это не может не волновать, рождая в нас смешанное чувство страха и невольного благоговения перед его несравненной красотой. Благочестивы его намерения, если он является только предметом для восхищения - почитания силы и красоты. Но оказавшись в руках невозможно избавиться от непреодолимого желания его испытать! И сколько же раз вспыхивал луч солнца на лезвии его клинка, покинувшего свое мирное ложе, и сколько же раз испытывалась его сила на теле никому неизвестного невинного существа.

Размещено на Allbest.ru