Культура в семиотическом измерении: русский семиозис в эпоху "Пост"

Размещено на http://www.allbest.ru

Культура в семиотическом измерении:

русский семиозис в эпоху «Пост»

В.А. Сулимов, И.Е. Фадеева

Несмотря на то, что изучение различных аспектов культуры, осмысление ее истории и конструирование теоретических оснований составляют один из самых традиционных объектов исследования, культура как сложное самоорганизующееся и саморазвивающееся целое стала центром научного внимания относительно недавно. Сам факт такого выделения науки о культуре во второй половине XX столетия отнюдь не случаен: культура заявила о собственной значимости в эпоху радикальной перестройки сознания человека, глобализации и информационного взрыва. Неудивительно и то, что понятийный и терминологический аппарат культурологического знания не просто находится в стадии формирования, не всегда успевающего за динамикой социокультурных, семиотических, когнитивных и художественных изменений, но, коррелируя с ними, претерпевает бесконечные трансформации. С этим связана не только пестрота подходов и методов, но и описательность, фрагментарность, внеконтекстность выделяемых аспектов и областей не всегда просвечивающей сквозь них сложной многомерности целого.

Особенную сложность представляет современная русская культура. Отсутствие «эпической» и эстетической дистанции, позволяющей увидеть за случайным всеобщее и за частным историческое, приводит к фрагментарности интерпретаций событий и артефактов. Ситуация усугубляется распадом исторической наррации, в случае России обусловленной еще и ее не окончательной сформированностью, приводящим к все большему вторжению эстетической доминанты в объективированное повествование.

Остро стоящая проблема обоснования методологии культурологических исследований должна решаться в двух взаимосвязанных направлениях: с одной стороны, посредством определения специфических методов, очерчивающих неповторимое «лицо» культурологии, с другой - уточнением ряда общенаучных подходов и исследовательских программ. Предметная область культурологии, под воздействием идеационного пространства смежных гуманитарных дисциплин претерпевающая постоянное уточнение своих границ, представляет собой пульсирующее неоднородное - «дышащее» поле. Являясь теорией «среднего уровня» Кузнецова Т.Ф., Вл.А. Луков. Культурная картина мира в свете тенденций развития культурологии // Вестник Международной Академии наук (Русская секция), 2009, № 1. С.67. и соединяя надэмпирический уровень философского абстрагирования и многообразие эмпирического, культурология нацелена на (ре)конструкцию картины мира той или иной культуры, играя роль семиотического «моста», соединяющего разорванные края эмпирического и абстрактного, трансцендентного (трансцендентального) и феноменального. Культурология является наукой, предметные усилия которой направлены на средоточие этого разрыва: на субъекта, человека-в-культуре, позволяя избежать противоречия между двумя взаимоисключающими парадигмами, которые, по словам Л.А. Микешиной, «условно можно назвать именами Дж. Локка и Г.Ф.В. Гегеля» Микешина Л.А. Философия науки: Современная эпистемология. Научное знание в динамике культуры. Методология научного исследования: учебное пособие. М.: Прогресс-Традиция: МПСИ: Флинта, 2005. С. 17-19.. Субъект познания, который оказывается одновременно и индивидуальным эмпирическим, и предельно абстрактным субъектом, обретает свою целостность и непротиворечивость только в качестве субъекта семиозиса. И именно культурология формирует то промежуточное поле, которое может быть определено как картина мира, а выявление ее в наиболее значимых аксиологических, когнитивных, антропологических аспектах, составляет специфический предмет культурологических исследований.

Если рассматривать картину мира как исследовательский конструкт, формируемый посредством наложения инвариантных идеационных, ментальных, визуальных (и др.) текстов и кодов, то зависимость ее от идеационного пространства того, кту ее конструирует, очевидна. Более того, описания концептов или концептосферы так или иначе выдают совокупность порой достаточно разных исследовательских установок. Обоснование предмета культурологии посредством картины мира, которая сама нуждается в интегрированном междисциплинарном обосновании, становится объяснением одного неизвестного посредством другого. По нашему убеждению, единственным определенным культурологическим критерием может стать понимание когнитивно-семиотической природы исторического процесса. Констатируя парадоксальность и катастрофичность (разрывность) русской истории и апорийность русского сознания, понимание которых не исчерпывается выявлением причинно-следственных связей и наблюдаемых (или конструируемых) закономерностей, и постоянно наталкиваясь на спонтанность и алогизм происходящего, скажем, что единственным материалом и объектом исследования являются тексты культуры. Предмет культурологии - сознание человека в его исторической динамике, субъектность, исследование которой как раз и становится возможным исключительно посредством логико-когнитивной и семиотико-культурологической интерпретации текстов. Близкой к такой постановке проблемы является введенное Ю.М. Лотманом понятие семиосферы, преимущество которого заключается в возможности рассмотрения континуальности культуры в сложном конгломерате взаимодействий ее языков, кодов, контекстов и текстов. Развернув понятие картины мира или семиосферы в ракурс процессуальности, легко обнаружить не только нестабильность смыслового континуума, ускользающего от однозначного понимания. Легко увидеть постоянно двоящийся, парадоксальный мир означивания, мало того что не порождающий корреляции между значением и смыслом (в силу известного закона асимметрического дуализма), но и разводящий их по разные стороны семиотических баррикад. Смещение исследовательской перспективы с отношения «текст - реальность» на отношение «текст - сознание» является центральным событием, определившим антропологический поворот семиотики и новый статус семиотической парадигмы в культурологии. Значимость этого исследовательского ракурса усиливается наблюдаемыми изменениями современных текстов культуры - в том числе литературных и научных, текстов искусства и СМИ, и это изменение свидетельствует о качественных трансформациях сознания современного человека. Но понимание этих изменений - без признания той или иной действующей модели сознания и субъектности - не представляется возможным.

Логическая ловушка - объяснение природы текста посредством аналитики сознания и сознания - посредством когнитивно-семиотической интерпретации текста - показывает необходимость обнаружения третьего звена; медиативная логика должна сменить логику инверсии. В данном случае используются понятия А.С. Ахиезера (см. Ахиезер А.С. Человек в поисках полноты бытия // Ахиезер А.С. Труды. Том 2. М.: Новый хронограф, 2008. - С. 87-118). На эту роль «третьего звена» традиционно претендует «реальность», что в целом воспроизводит тринарные семиотические модели (треугольник С.К. Огдена и И.А. Ричардса, триадический знак Ч.С. Пирса, троичная модель Г. Фреге и т.д.). Однако замена оппозиции «текст - сознание» оппозицией «текст (или сознание) - реальность», поставив в очередной раз вопрос о природе реальности, мало того, что замыкает логическую цепочку на очередной инверсионной ловушке, но и приводит, в конечном счете, к замкнутому кругу, поскольку постулат текстовой, семантической модели реальности разрушает всю конструкцию. По словам В.В. Налимова, проблема отношения «материя - сознание», «замыкается на возможность создания такой расширенной до предела единой Теории поля, которая бы охватывала обе реальности: физическую и семантическую» Налимов В.В. Спонтанность сознания. Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности. М.: Прометей, 1989. С. 225.. На наш взгляд, это общее пространство, «поле», обеспечивает перетекание - «флуктуацию» - смыслов и значений в текстовые сгущения, смысловые фрагменты, не имеющие обнаруживаемых границ. Предшествующий этим образованиям «нераспакованный (непроявленный) Мир» («спрессованность смыслов»), по мысли Налимова, представляет собой «семантический вакуум» Там же, С. 107..

По всей видимости, именно здесь возникает и удерживается в культуре явление, которое в философской традиции относилось к чувственному познанию - эстезису. Дихотомия эстезиса - семиозиса определяет внутреннее пространство культуры и сознания. «Эстезисные модели» Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. М.: Лабиринт, 1994. С. 52. обеспечивают целостное - континуальное, инсайтное - понимание мира в досемиотической спрессованности его смыслов. Семиозис представляет собой «интервенцию смысла» (А. Бадью), процесс означивания «семантического вакуума», синкретически соединяющего индивидуальное и коллективное, когнитивное и бессознательное, исторически заданное и телеологически предвиденное. Связанный одновременно с опытом реальности и опытом сознания, эстезис занимает промежуточное место, являясь пересечением реальности, сознания и знака, но содержа указанные векторы лишь в качестве эпистемологической перспективы. Эстезис - исследовательский конструкт, как раз и призванный фиксировать это слепое пятно в сознании, не выявляемое посредством логических процедур и дефиниций, но представляющее собой то, что Э. Гуссерль назвал «имманентным восприятием» или «изначально дающим созерцанием», когда восприятие и воспринимаемое образуют нераздельное целое, не позволяя отделить видящее от видимого. Имманентное восприятие определяет собственно возможность видения, поскольку «любая реальность суща через “наделение смыслом”» Гуссерль Э. Логические исследования. Том второй. Часть первая. Исследования по феноменологии и теории познания // Гуссерль Э. Избранные работы / Сост. В.А. Куренной. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2005. (Серия «Университетская библиотека Александра Погорельского»). С. 280.. Между тем современность вносит в формулу Гуссерля свои коррективы: симультанное действие разнонаправленных смысловых векторов размывает интенциональный план сознания, делает его мозаичным, пазловым, не тождественным себе. Это определяет амбивалентность смыслов, уже по определению не только не эквивалентных системе значений, но и ставящих под сомнение саму возможность означивания. Это обстоятельство диверсифицирует любую систему знаний, предполагая наборы нетождественных друг другу тезаурусов, интериоризация которых требует обязательного инсайтного схватывания. Эту инсайтную функцию принимают на себя «эстезисные модели», обеспечивающие процедуру понимания и воспроизводства нового типа знака - континуального. Эта процедура на новом витке историко-культурной спирали повторяет существование символических миров архаики, однако если архаический символ представляет собой форму целостного представления «нераспакованного» мира, то «постсемиотический» знак становится результатом «сверхупакованного» мира, гиперпространства, не вмещаемого индивидуальным сознанием.

Связь теоретического описания и/или конструирования текста культуры как культурной универсалии и - в то же время - инструмента ее аналитики, с одной стороны, и эстезисного, с другой, очерчивает исследовательское поле, обоснованное онтологией субъектности.

С этой точки зрения универсальным путем к самоконструированию субъектности является искусство: самообоснование субъекта становится возможным только посредством встраивания себя в перманентно создаваемую часто калейдоскопическим набором художественных репрезентаций, информационных фрагментов и визуальных образов картину мира. Вместе с тем виртуализация индивидуального сознания расширяет границы восприятия реального, включая в образную систему не только логически обусловленный или ментально видимый мир, но и ментально не видимый, непредставимый, логически и эпистемологически непроясняемый. Виртуальный проект реальности становится смыслопорождающим фактором интеллектуального и повседневного бытия человека-в-культуре, замыкающим цепочку познавательной деятельности на собственно сознание: сознание - проект реальности - реальность - сознание. Человек (как владелец всегда удвоенного сознания) оказывается в пространстве неустранимого противоречия, создаваемого симультанными актами проектирования реальности (семиозисом) и восприятия реальности (эстезисом) - в пространстве разрыва. Разрыв не является чем-то внеположным сознанию или навязанным извне: он задается основным когнитивным механизмом интеллектуальной деятельности - самосознанием.

В результате картина мира современного человека представляет собой как минимум двойственную (а чаще еще более сложную) конфигурацию, включая в себя не только совокупность представлений той или иной аутентичной культуры, часто амбивалентно семантизированных в множестве текстов, но и картину мира, конструируемую наблюдателем-интерпретатором, каждый раз встраивающим себя в это интеллектуальное пространство и интериоризирующим его. Причем на каждом «витке» интерпретации каждый раз заново вырабатываемая интерпретатором позиция «вненаходимости» (М.М. Бахтин) приводит к дальнейшему расщеплению смыслового единства и все большему разрыву значения и смысла.

Можно утверждать, что картина мира, создаваемая текстами культуры, имеет отчетливо многомерный характер, предполагая неоднородность и неоднозначность и приобретая тем самым символически-континуальный характер.

Таким образом, семиотическая парадигма культурологических исследований центрирована локусом соединения (vs. разрыва) сознания и реальности, реальности (vs. сознания) и текста, и наиболее значимым предметом культурологии является процессуально понятый переход (система трансформаций) из сферы смысла (включая сюда его онтологические, ценностные, когнитивные и эстезисные параметры) в репрезентативные модели: артефактические, идеационнонные, поведенческие, деятельностные. Такие репрезентирующие смысл модели мы предлагаем называть текстами культуры, расширив тем самым понимание текста в сферу процессуального и качественно меняя исследовательскую оптику. В центре внимания, в результате, оказывается не семиотика означающего (включающая в себя в т. ч. и семантику), а процесс семантизации, означивания непроясненного - эстезисного, экзистенциального - континуального субстрата. Континуальность психики и дискретность сознания создают то пространство разрыва, которое определяет необходимость креативных (когнитивных) усилий культуротворческих интенций. Осуществляя «интервенцию» (А. Бадью) смысла и создавая «плюралистическую вселенную», человек всегда творит не только субъективно опознаваемую индивидуальную «картину мира», но культуру как бесконечно пульсирующее пространство интеракции и переозначивания. Задача культурологии - ухватить ритмы и разрывы этой пульсации, пытаясь угадать тот образ человека, который родится из этих разрывов.

Предмет культурологии - интерпретационные модели (будь то философская или художественная рецепция), позволяющие обнаружить структуры смысла (динамику знака и семиотических систем, когнитивных стратегий и фигур означивания) в процессе исторической динамики культуры: наблюдение за наблюдателем. Следует особенно подчеркнуть, что речь не идет о «содержании» интерпретаций - речь идет именно о структуре и ее имманентной логике в рамках исторической эпистемологии, наиболее очевидный тренд которых - от бинарных моделей Ф. де Соссюра к тринарным Ч.С. Пирса и Г. Фреге - и от них - далее. Вот это «далее» и подлежит осмыслению и анализу. Обнаружив за третьим измерением знака некоторое непроясняемое и неартикулированное пространство, называть ли его трансцендентальным субъектом или символическими мирами, мы приходим к необходимости и иного пространства понимания (все более виртуализированного, все более составляющего область трансцендирования), а значит - и иной картины мира.

В таком понимании предмет культурологического исследования так или иначе центрирован локусом соединения (vs. разрыва) сознания и реальности, реальности (vs. сознания) и текста. Однако рассмотрение сознания и текста как отдельно взятых вновь может привести к распаду искомой целостности. На наш взгляд, предметная область культурологических исследований - это именно процессуально понятый переход (система трансформаций) из сферы смысла (включая сюда его онтологические, ценностные, когнитивные параметры и доминанты) в репрезентативные модели: артефактические, идеационнонные, поведенческие, деятельностные. Такие репрезентирующие смысл модели мы предлагаем называть текстами культуры, расширив тем самым понимание текста в сферу процессуального и качественно меняя исследовательскую оптику. В центре внимания, таким образом, оказывается не семиотика означающего (включающая в себя в т. ч. и семантику), а процесс семантизации, означивания поля, охватывающего, по В.В. Налимову, обе реальности: физическую и семантическую. Континуальность психики и дискретность сознания создают то пространство разрыва, которое определяет необходимость креативных (когнитивных) усилий культуротворческих интенций. Осуществляя «интервенцию» смысла и создавая «плюралистическую вселенную», человек всегда творит не только субъективно опознаваемую индивидуальную «картину мира», но культуру как бесконечно пульсирующее пространство интеракции и переозначивания. Задача культурологии - ухватить ритмы и разрывы этой пульсации, пытаясь угадать тот образ человека, который родится из этих разрывов и ритмов.

Исследование целостности культуры, представляющей собой бесконечный процесс герменевтического самовоспроизведения, предполагает необходимость семиотических подходов и методов. Однако, в отличие от методологических установок частных гуманитарных исследований, культурология ориентирована «на анализ языкового (в нашем случае - семиотического - прим. авторов) опыта как особой формы человеческого отношения к миру» Касавин И.Т. Смысл как проблема эпистемологии и науки // Эпистемология и философия. Научно-теоретический журнал по общей методологии науки, теории познания и когнитивным наукам. М.: «Канон+». Т. XIII, № 3, 2007. С. 9. : особой и поэтому первостепенной является задача интерпретации процесса самовоспроизведения человека в его наиболее значимых онтологических, аксиологических, когнитивных аспектах. Это значит, что релевантным поставленным задачам (задачам интеграции социо-гуманитарного знания в парадигмальном измерении культурологии), является когнитивный подход, задача которого, не сводясь к описанию внешних форм функционирования знака, формулируется как выявление процессов и механизмов его (по-) рождения из некоторого темного поля до-осознания и до-смысла - versus - из сферы трансцендентального. Следует дистанцироваться при этом как от идеи тотального «лингвистического поворота», постулированного применительно к философии XX века К.-О. Апелем, так и от «тезаурусного» подхода Вал. А. и Вл. А. Луковых. Речь идет не столько о коммуникативном «опыте» и, следовательно, в той или иной мере интерактивно объективированной семантике знака (так или иначе опирающейся на необходимость конвенциональности), а о его внутренней легитимации сознанием - то есть о смысле. Поскольку, говоря словами И.Т. Касавина, «ни знак, ни действие, ни иное событие само по себе не исчерпывается своим чувственно данным бытием», постольку постановка проблемы смысла представляет собой проблему «поиска цели, назначения, причины, основания, сущности»: «смысл изначально предполагает расширяющееся пространство деятельности, дистанцию, путь» (курсив автора) Касавин И.Т. Указ.соч. С. 3..

Между тем современный русский семиозис обнаруживает черты распада, деструкции, вымывания смыслов. С этой точки зрения особый интерес семиотики культуры представляет феноменология массовой культуры, которая предлагает «потребителю» тексты, обладающие устойчивым набором общепонятных значений, но утратившие какие бы то ни было индивидуальные, сакральные или социокультурные смыслы. Такие тексты аранжированы под известные стили прошлых культур или римейковую стилистику, ориентированную на узнаваемую систему означающих в отрыве от означаемых. При этом может быть использована система означающих принципиально любой культурно-исторической эпохи, хотя для современной российской культуры особенно характерным является обращение к «имперской» стилистике XIX столетия и советской эпохи. Вызывающая ностальгические переживания или становящаяся формой «поднимающей» индивида самоидентификации, она основана, тем не менее, на аксиологической иллюзии, отрывая предметно-образный и мотивный план от системы когда-то культурнорелевантных смыслов, но спекулируя на их обломках и фрагментах.

Парадокс значения и смысла, по нашему мнению, лежащий в основе эстетического переживания как такового, определяет наиболее значимые характеристики современных текстов. Однако если для массовой культуры этот парадокс основан на вымывании смыслов, на смысловой и ценностной иллюзии, то в интеллектуальном пространстве происходит смысловое обоснование и углубление парадокса, которое выражается в постоянном усложнении кодов и, как следствие, встраивании смысла отдельного текста в гипертекст культуры. В результате существенные деформации претерпевает коммуникативная сфера, требующая от ее участников не только овладения уже известными языками и кодами искусства, науки или повседневности, но и постоянного продуцирования собственных языков и кодов, порождения индивидуального гипертекста в его каждый раз уникальном соотношении с гипертекстом культуры в целом. Такой результат оказывается достижимым только посредством серьезной подготовки средствами образования, основанного на текстоцентрической парадигме и предполагающего обучение интеллектуальным практикам и технологиям текстовой деятельности и деятельности понимания. В противном случае обнаруживается ситуация перманентного непонимания и несамообоснования индивида, последствия которой могут быть разрушительны для социума в целом, приводя деструктивным действиям толпы, к актам жестокости и насилия, к маргинализации существенной части населения.

Противопоставление герменевтики «редукции смысла» как методологической установки частных областей гуманитарного знания и «герменевтики разворачивания смысла» как философской герменевтики, предложенное И.Т. Касавиным Касавин И.Т. Указ.соч., позволяет достаточно точно очертить предметное и методологическое поле культурологических исследований. Именно в качестве теории «среднего уровня» культурология, частично основываясь на редукционной герменевтике частных гуманитарных дисциплин, предполагает выход в пространство «разворачивания смысла», выходя в область собственно когнитивных механизмов и ментальных моделей. Полагание герменевтики «разворачивания смысла» в качестве основания культурологического исследования позволяет отделить его от «редукционной» герменевтики интерпретации факта или документа, что всегда составляло задачу исторического анализа (как, в равной мере, литературоведческого или искусствоведческого). Парадоксальность сложившейся в современном научном знании ситуации состоит в том, что, «несмотря на то, что проблема смысла занимает практически всех, практически никто не озабочен ею как таковой, самой по себе» Касавин И.Т. Указ.соч., С. 11-12. . В границах культурологической дискурсивности парадокс объясняется достаточно очевидной «закольцованностью» исследовательской мысли: с одной стороны, невозможностью проникновения в сферу смысла вне его текстовых (семиотических) экспликаций, с другой - невозможностью выявления его сущности только на основании текстов в силу асимметричного, не-тавтологического характера семантизации как когнитивного процесса, вариативного и бифуркационного в своей основе.

Поэтому и предмет культурологического исследования может быть очерчен исключительно в рамках процессуальности: это когнитивные модели и когнитивные трансформации, взятые в их исторической динамике и изменчивости. История культуры - это история процессов семантизации и текстопорождения: когнитивная история или исторический семиозис (vs. историческая эпистемология). В этом заключается принципиальное различие между семиотикой истории как системой интерпретаций исторического факта или артефактического материала - и изучением исторического семиозиса как интерпретацией когнитивных моделей их порождения. История сознания предстает не только как история идей, но и как когнитивная история. И тогда вместо задачи иллюстрирования априорно сконструированной истории сознания рядом известных эмпирически обнаруживаемых текстов и артефактов ставится последовательно решаемая задача типологизации функционирования знаков, знаковых систем и дискурсов.

На наш взгляд, смысл не может быть рассмотрен в качестве дискретной области, жестко «привязанной» к отдельному тексту или даже к их исчислимой совокупности. Смысл представляет собой индивидуальную проекцию гипертекстового - интеллектуального - пространства, континуального и не имеющего четко очерченных границ, и именно в силу его континуальности смысл может быть теоретически обоснован только процессуально, как незавершенное целое. При этом разрыв между континуально-незавершенным, когнитивно и аксиологически процессульным смыслом и коммуникативно «отверждевшим» дискретным значением, постоянно воспроизводимым кодом и текстом, балансирующим на острие парадокса значения и смысла, определяет наиболее острые и актуальные проблемы современной российской культуры.

Выдвинем основное положение. Современная русская культура дает основание определить разрыв как центральное понятие, позволяющее описать индивидуальное и социальное сознание, креативную и повседневную деятельность, русское искусство и стихийность русской истории. При этом разрыв не следует трактовать исключительно в плане исторической разрывности социокультурной динамики - разрыв представляет собой универсальную когнитивно-семиотическую фигуру, сущность которой заключается в образовании смыслового пространства между как когнитивной компенсации системных противоречий. Для русской культуры эта универсалия предстает в гипертрофированном виде: стремительно растущая дистанция между бесконечно возрастающим информационным пространством и все более уменьшающейся возможностью его понимания приводит к постепенному разрушению устойчивых семиотических моделей. Одним из наиболее очевидных его проявлений является постоянно действующий механизм десемантизации, начиная с разрушения традиционной системы символических смыслов и заканчивая разнообразными вариантами газетных клише, стеба, прогрессирующего римейка и глубокой абдуктивности текстов СМИ. Это приводит к необходимости выстраивания текстов на основании прямого использования теоретических моделей без обращения к процедуре отражения какой бы то ни было реальности, в результате чего эстезисные модели действуют исключительно на уровне текстопорождения и текстовосприятия, не затрагивая опыта первичного переживания мира. Фантасмагория порождает сама себя, но тем самым парадоксально отражает единственно существующую реальность - реальность сознания. Драма означивания разворачивается в гиперпространстве культуры.

Вполне показательным примером является современный русский литературный текст. В проектах Д. Быкова, В. Пелевина, Е. Гришковца (список может быть продолжен) очевидна зависимость сюжетно-нарративного хода от состоявшихся и хорошо известных научно-культурологических, филологических, историко-философских построений. Причем, если в классической традиции XIX и даже первой половины XX века такие построения становились результатом деконструкции текстов в их соотнесенности с реалиями русской жизни, то теперь они определяют тексты - их смысловые параметры и аксиологические доминанты. На первый взгляд, такая ситуация может быть определена как тавтология. Так, роман «Орфография» Д. Быкова вполне может быть прочитан как художественная иллюстрация культурологической и филологической идеи «петербургского текста» или теоретических описаний постмодерности как иронически-пародийного письма. Однако это тавтология особого рода: тавтология, не приводящая к тождеству. Автор, играя в поддавки с читателем и наблюдателем, оставляет за собой право выстраивать смысл как западню: держа в кармане «фигу» всегда обновляемого смысла. В результате тавтология оборачивается стебом, но сам стеб, выводя в гипертекстовое пространство русской культуры, где герои действуют и говорят в соответствии с современными интерпретациями их возможных прообразов (сама возможность которых проблематична и недостоверна), становится формой отражения парадоксального и не поддающегося однозначным трактовкам сознания нашего современника.

Вместе с тем действующие «эстезисные модели» понимания и воспроизводства текста, обращенные к «расколотому» человеку, помещенному в пространство разрыва, но нацеленные на инсайтное схватывание континуальных нераспакованных или вновь «свернутых», «сверхупакованных», сжатых под информационным напором смыслов, дают возможность обнаружить в несамообоснованном и утратившем идентичность человеке новую целостность. Движение современного русского текста в сторону экзистенциальной проблематики, на наш взгляд, очевидно (приведем в качестве примеров произведения Букеровских лауреатов - Л. Улицкую, М. Шишкина, В. Маканина, А. Иличевского). Особенно значим такой «драйв» именно в случае, когда текст становится формой репрезентации социально и культурно маргинального, утратившего идентичность, «серийного», не интегрированного в современное интеллектуальное пространство индивида. Русская традиция экзистенциального оправдания униженного и оскорбленного человека - существенная часть русской семиосферы, и длинная тень Акакия Акакиевича продолжает определять смысловые параметры современного текста. Но особенно актуальной она становится в ситуации информационного взрыва и, как следствие, разрыва культурной целостности, приводящего к культурной маргинализиции существенной части населения. Можно сказать, что интеллектуальный (культурный), а не социальный разрыв сегодня провоцирует интерес к экзистенциальному: экзистенциальная антроподицея выполняет функцию центростремительной силы, нацеленной на воспроизводство утраченной целостности.

Вместе с тем эпистемология разрыва основана рядом факторов, характерных для современного культурного пространства в целом и для Российского - в частности и в особенности. С позиций культурологии наибольший интерес представляют базовые, имманентные сознанию параметры разрывности - субъектные: когнитивные, творческие, семиотические, которыми опосредованы мировоззренческие, социальные, исторические, психологические. В современном мире разворачивается драма утраты человеком реальности. Реальность как система стандартных представлений о мире (физическом, экзистенциальном, этическом, поэтическом) оказывается под угрозой деструкции в силу ряда обстоятельств. Во-первых, можно говорить о формировании эпистемы нового типа - квазиэпистемы, не имеющей смыслового центра и периферии, свободно меняющей не только границы, но и сам контент (смыслотематическое содержание) под воздействием контекста (или конситуации) существования «большого» (в масштабах национального семиозиса) или «малого» (в масштабах социально-коммуникативной группы) интеллектуального пространства. Доминирование квазиэпистем наблюдается в кодо-смысловом пространстве СМИ, литературных текстов (где зачастую используется как прием), текстов повседневности и даже научных текстов (в качестве пресуппозиции истинности и ценности). Во-вторых, речь идет о сущностных изменениях индивидуального сознания, все более погружающегося в систему виртуальных миров, навязанных СМИ и визуализированными искусствами (кино, телефильмы, телешоу, различные реалити-шоу и инсталляции, литература в стиле «фэнтези» и др.), притом, что континуальный, размытый характер этой виртуальности все больше акцентирует незавершенный процесс семиотизации: реальность предстает как «полу-распакованный» смысл («семиотический вакуум»), перенося центр внимания на его эстезисное континуальное чувствование. Сочетание этих весьма разнородных элементов создает возможности для реализации индивидуального «фантазийного» проекта реальности, все более удаленного от реального физического или биологического мира, но при этом экзистенциально переживаемого в процессе индивидуального или коллективного эстезиса.

Виртуализация индивидуального сознания, расширяющего границы восприятия «реального», включая в образную систему, не только логически обусловленный или «ментально видимый» (прозрачный для концентрированного сознания) мир, но и «ментально не видимый», непредставимый, логически и эпистемологически непроясняемый. Виртуальный проект реальности становится смыслопорождающим фактором интеллектуального и повседневного бытия человека-в-культуре, замыкающим цепочку познавательной деятельности на собственно сознание: сознание - проект реальности - реальность - сознание. Человек (как владелец всегда удвоенного сознания) оказывается в перманентном пространстве неустранимого противоречия, создаваемого симультанными (одномоментными) актами проектирования реальности (семиозисом) и восприятия реальности (эстезисом) - пространстве разрыва. Разрыв задается основным когнитивным механизмом интеллектуальной деятельности - самосознанием. По словам С. Жижека, «наше сознание не только отражает мир, оно является частью преобразующего взаимодействия с миром, оно «отражает» возможности преобразования, оно видит мир через возможные «проекты», и это преобразование является также самопреобразованием, это взаимодействие также модифицирует мозг как биологическое «место» сознания» Жижек С. Устройство разрыва. Параллаксное видение. - М.: Издательство «Европа», 2008. С. 173..

Многократно усиливаясь в современную эпоху деконструкции/деструкции семиотического пространства (эпоху, переживаемую в России как «разрушение», «развращение» и «прекращение»), разрыв обретает черты безгранично трансформирующейся в индивидуальном сознании картины мира, получающей то признаки рекламной или пиар-кампании, то признаки нарушения «законов жанра», то признаки сниженного стиля, то признаки парадоксальности и а-семантичности. Разрушение лого-эпистемной симметрии («классического» двуединства знак-значение и даже «неклассического» триединства знак-значение-смысл) означает проекцию на текст когнитивно-эпистемологического разрыва в виде пробела или пространства Между, заполняемого псевдонарративами в типологии логического «фэнтези» - фрагментами и слепками «действительности», осмысляемой в принципиально отсутствующих смысловых координатах: «По сравнению с именем, обозначающим «идеально» некую полноту предмета, сам предмет оказывается ущербным, несостоявшимся, стертым, ушедшим в отсрочку или в отсутствие - то, на чем и играет постмодерное искусство в России» Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М.: «Языки русской культуры», 1997. С. 114.. Эстезис очевидно уступает место семиозису - с тем чтобы найти выход в импульсивных действиях и спонтанных аффективных реакциях, все более уходя в сторону маргинального несамообоснованного массового сознания. В результате искусство демонстрирует «симулятивную природу всего окружающего мироустройства и негативистскую природу мироощущения, которое движется к Абсолюту «по кривой», выставляя Его значимость как пробела, увечности, незавершенности чего-то конкретно наличного» Там же.. «Ничто» как «минус форма» (термин М.Н. Эпштейна), существующее в пространстве разрыва (пространстве Между), стремится к компенсации: актом поведения, высказыванием или текстом, схемой или моделью, успешной или неуспешной попыткой понимания. Семиотический мост, перекидываемый через пустоту и в пустоту, представляет собой акт понимания, по определению не являющегося достоверным, но удостоверяющим себя в результате семиотического завершения. Попытка понимания является, по сути дела, источником интеллектуальной деятельности (деятельности прекращения разрыва), однако в силу увеличения (уплотнения) информационного пространства в текущую эпоху и, соответственно, невозможности интериоризации сверх-больших объемов текстовой информации происходит не компенсация, а усиление разрывных тенденций. Одозначность (иконичность) и даже многозначность значения слова-в-тексте становится недостаточной для реализации трансцендентального потенциала сознания человека-в-культуре на всех этапах создания и/или интерпретации текста культуры, что приводит к размытости, интеллектуальной подвижности, интерпретационной противоречивости и парадоксальности текстов в культуре. Интерпретационная противоречивость и парадоксальность текста обретают обратное воздействие - не только на индивидуальное сознание, но на сам ход осмысления и без того виртуального пространства.

В ситуации постоянно расширяющегося информационного пространства, разрывающего не только механизмы означивания, но и смысловую целостность означаемого, происходит дальнейшая диверсификация кодов культуры (как и их основного репрезентанта - языкового кода). Русская культура сегодня - место действия основного закона современного семиозиса: закона падения тождества. Он предполагает серию разрывов, которые погружают человека в травматическую ситуацию не-понимания и не-самообоснования, выпадения из ритмов интеллектуальной, социальной и даже коммуникативной деятельности. Это разрыв между значением и смыслом, интенцией и текстом, автором и читателем, а, в конечном счете, - между культурой и человеком. Это дает основания характеризовать современную российскую ситуацию как ситуацию деструкции семиозиса или распада процессов смыслопорождения и смысловосприятия.

В первую очередь это касается трансформаций универсального кода русской культуры, иллюзия наличия которого была зафиксирована в специальных описаниях и словарях русской концептосферы (как, например, это было сделано в работах А.Д. Шмелева, Ю.С. Степанова, А.А.Зализняк или А. Вежбицкой) Зализняк А.А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. М.: Языки славянской культуры, 2005; Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М.: «Языки русской культуры», 1997. . Однако сегодня этот - пусть виртуальный и иллюзорный, но претендовавший на универсальность код, уже вполне освоивший стадию множественности или социально-культурного разделения кода культуры на группу параллельных кодов и преобразовавшийся в коды культуры, сталкивается с невозможностью выстраивания сколько-нибудь объективированной картины мира. Парадоксальная ситуация денонсации общих смысловых национально-культурных платформ размывает и эти, уже диверсифицированные коды, приводя к воспроизводству новой модели организации их системы. В результате выявляются три группы кодовой сензитивно-уровневой организации, построенной на характере и способах получения базовой культурорелевантной информации. Эта информация, упакованная в новые системы континуальных знаков, обладает важным культурно-антропологическим свойством: она формирует сложную индивидуально-типологическую характеристику сознания человека-в-культуре. Человек-в-культуре оказывается уникальным субъектом, воспроизводящим в результате индивидуального инсайтного акта трудный для «простого» понимания (понимания как декодирования информации) информационный коктейль, непоследовательное и алогичное смешение, «пазловое объединение» кодов культуры, располагающихся по трем основным когнитивно-семиотическим осям:

Ось непосредственных кодов культуры), на которой сопряжены коды речевого и социального поведения, воспринимаемые и применяемые индивидуальным сознанием в автоматическом режиме и не требующие специального систематического обучения. Эти миметические (по своей природе) языковые сущности выстраиваются не только в раннем возрасте, когда весь процесс социально-культурного мимесиса специфичен и обострен, но и в течение всей жизни под воздействием набора причин витального или социо-биологического характера. Достаточно вспомнить поведение заключенных или футбольных болельщиков, воспроизводящее характерные, аффективно определяемые спонтанные действия толпы. Здесь тексты культуры либо отсутствуют, либо являются фоном для повседневной ритуальной игры (как, например, специально разрабатываемые для этой цели тексты современной массовой культуры). Маска культуры на непроясняемой игре инстинктов, страстей и влечений создается при помощи непосредственных кодов культуры.

Ось опосредованных кодов культуры, на которой сосредоточены основные исторически детерминированные тексты культуры, требующие (а) особого статуса - образовательного; (б) особой стратегии понимания - обучающей. Таким образом, собственно тексты культуры всегда снабжаются специальными дополнительными кодами, которые готовят когнитивную платформу для их восприятия, создают тезаурусные сгущения как элемент индивидуального сознания. Опосредованные коды культуры являлись, по сути дела, результатом образовательных практик, зависимых от них как в плане универсальности, так и в плане смысловой или интерпретационной глубины. Сознательная кодификация информационного пространства с целью создания коммуникативного поля продуктивной культурной деятельности - одно из наиболее древних и эффективных направлений социального и культурного развития человека. Сложность ситуации заключается в том, что использование опосредованных кодов культуры не избавляет от ситуации разрыва, от сползания индивидуального сознания в пространство Между, обусловленное в конечном счете острой нехваткой продуктивных интеллектуальных практик. В конечном счете, использование опосредованных кодов культуры приводит к интерпретационной тавтологии; правила вывода смысла определяют получаемый результат, не предполагая выхода за пределы симметричной структуры тождества индивидуального сознания и общекультурного тезауруса. Обычно школьное образование останавливается на этом результате, обучая готовым формам знания (стремительно изменяющимся и неустойчивым в ситуации информационного взрыва), но не готовя к возможным интеллектуальным практикам, основанным на восприятии принципиально новых смыслов и самостоятельного формирования индивидуальных кодов и - как следствие - собственного проекта реальности. культура семиозис семиотический

Эта роль принадлежит оси неопосредованных кодов культуры, которая представляет собой интеллектуальное пространство культуры или пространство 1) порождения новых смыслов и 2) актуализации каждый раз неопределенного множества смыслов, приобретающих дополнительные коннотации и связи в новых контекстах культурного функционирования.

При условии, что характерным признаком интеллектуального пространства культуры является его дискурсивность, именно на уровне этой кодовой оси возрастает значение внутреннего диалога креативной формы сознания. Изменяющаяся рефлексивность обращается не на другие тексты, не на группировки текстов (текстовые сгущения), а на собственное метальное действие, на перманентный акт самопонимания. Причем здесь - на границе Я - не Я - происходит формирование того индивидуального смысла, который начинает противостоять «скатыванию» в провал Между сознанием и знанием, возникает инсайтная способность инициирования новых смыслов. Индивидуальное сознание оказывается втянутым (за счет интеллектуально-чувственных сверх-усилий) в гипертекст актуальной культуры, коммуникативное взаимодействие с которым существенно компенсирует недостаток индивидуальной мыслительной энергии. Диалог с гипертекстом, взаимодействие с гипертекстом резко изменяет когнитивные характеристики индивидуума, предоставляет варианты для успешного самообоснования.

Динамика взаимодействия осей проста: сверху вниз (от гипертекста и особых кодов, позволяющих подключиться к информационному континууму к привычному автоматизму повседневности). А вот переход индивидуального сознания от миметического восприятия повседневности к осознанию и затем - воспроизводству и производству смыслотекстов (текстов культуры) противоположен. Проблема современной успешной когниции - это проблема соединения когнитивно-семиотических осей, потому что простой переход между Осями 1 и 3 (переход без систематического освоения большого количества текстов культуры по Оси 2) практически невозможен (литературно-философская судьба М. Горького является лучшим тому подтверждением). Вместе с тем осознание своего Я как Я вполне культурорелевантного не является достаточным критерием для самоидентификации индивидуума в современном обществе.

Таким образом, семиотический ракурс рассмотрения культуры позволяет не только связать в единый проблемный узел самообоснование человека, процессы, актуально происходящие в его сознании и социокультурные характеристики современности, но и наметить эффективные пути исследования сложных комбинированных объектов гуманитарного знания. К ним, на наш взгляд, относятся когнитивно-семиотические механизмы встраивания индивидуального сознания в интеллектуальное пространство культуры, необходимые интеллектуальные и социальные практики, закономерности построения и функционирования универсального гипертекста русской культуры.

Размещено на Allbest.ru