Культура Англии XVI–начала XVII века

Размещено на http://www.allbest.ru/

КУЛЬТУРА АНГЛИИ В XVI В. - НАЧАЛЕ XVII В.

План

1. Двор первых Тюдоров и новые тенденции в культуре

2. Оксфордский кружок гуманистов

3. Английская Реформация и культура

4. «Золотой век» Елизаветы

5. Уильям Шекспир -- «потрясатель сцены»

6. Симптомы культурного конфликта и формирование культуры «благочестивых»

1. Двор первых Тюдоров и новые тенденции в культуре

Политическая стабилизация и оживление английской экономики на рубеже XV--XVI вв. создали благоприятную атмосферу для культурного подъема. Вновь оживились традиционные очаги культуры средневековой Англии -- города, университеты, королевский двор. С начала XVI в. значение последнего как организующего центра культурной жизни неуклонно возрастало вместе с усилением самой монархии и успехами централизации страны. Подавление сопротивления магнатов привело к ликвидации многих феодальных квази-дворов, прежде соперничавших с королевским, а массовые конфискации обеспечили короне средства для придания ему надлежащих блеска и величия.

В отличие от достаточно замкнутой университетской среды, преимущественной носительницы гуманистических идей в XV в., двор оказался более широким каналом распространения европейских ренессансных веяний среди аристократии, дворянства и горожан, формируя вкусы столичной, а вслед за этим и провинциальной элит. Правда, усвоение ими новых культурных тенденций было во многом поверхностным -- на уровне внешних заимствований и подражания. Основатель новой династии Генрих VII, определявший отныне культурные стандарты двора, принадлежал к одному из самых просвещенных семейств Англии, был поклонником античной литературы и окружил себя учеными итальянцами. При его дворе обосновалась целая колония итальянских писателей-гуманистов, художников, скульпторов, наиболее примечательными среди которых были историк Полидор Вергилий и скульптор П. Торриджано.

Сам король, скаредный и расчетливый, однако не был щедрым меценатом и не вынашивал художественных или архитектурных проектов. Патронат над искусствами он оставлял прелатам и крупным придворным, среди которых доминировала королева-мать Маргарет Бофор -- литератор, переводчица, покровительница книгопечатания. Она была щедрым патроном университетов, учредительницей стипендий, основательницей колледжей Христа, Иисуса и Св. Иоанна в Кембридже. Последний со временем сыграл огромную роль как рассадник реформационной мысли. Дань уважения ее просветительской деятельности отдали Эразм, составивший эпитафию королеве, и Торриджано, изваявший ее надгробие.

С именем флорентийского скульптора Пьетро Торриджано (1472--1528) связано проникновение элементов ренессансного стиля в искусство и архитектуру Англии. Он первым принес сюда искусство реалистического скульптурного портрета, получив от Генриха VII заказ на изготовление надгробий для него и его семьи. По признанию специалистов, саркофаг Генриха VII -- «лучшее ренессансное надгробие к северу от Альп». Однако, как подметил Ф. Бэкон, усыпальница короля «стала для него более богатым жилищем, нежели при жизни его были Ричмонд и другие дворцы».

В правление Генриха VIII, отбросившего мелочную экономию своего отца, за двором окончательно закрепилась ведущая роль в культурной жизни, он стал средоточием искусств и меценатства. Генриха VIII по праву считают первым в английской истории «ренессансным государем». Король получил великолепное теологическое образование, был книжником и полиглотом, что ставило его в один ряд с лучшими учеными, в общении с которыми он проводил немало времени.

В первой половине XVI в. позиции новой династии укрепились, и основной политической задачей Англии стало утверждение ее в в статусе великой европейской державы, поэтому все средства Генрих VIII бросил на демонстрацию своего могущества и превращение английского двора в самый пышный в Европе. Он развернул бурную строительную деятельность. К концу своего царствования английский король располагал 55 резиденциями, среди которых выделялись Уайтхолл, Ричмонд, Гринвичская «Плаценция», Хэмптон-Корт, Вудсток, Виндзор, Нансач, Сент-Джеймсс. Уайтхолл был самым большим дворцовым комплексом Европы, включавшим залы, часовни, апартаменты короля, личные покои для более чем 800 придворных, а также площадки для ристаний и теннисные корты. Ему не уступал раскинувшийся на живописном берегу Темзы Гринвич, который, по признанию французов, превосходил по масштабам и богатству декорации Фонтенбло. Нансач в графстве Сарри строился с единственной целью затмить новый замок французского короля Шамбор.

Пышная декорация дворцов однако ничуть не соотносилась с новыми европейскими тенденциями в светской архитектуре. Английских архитекторов мало привлекали новые пропорции и элементы классических ордеров, вводимые в Италии; их эстетика по-прежнему основывалась на прихотливом готическом стиле, цвете и обильном украшении как интерьера, так и экстерьера дворца. Каждый сантиметр стен и потолков был вызолочен, расписан, завешан коврами и гобеленами, облицован деревянными панелями с искусной резьбой; фасады, в основном из красного кирпича, отделывались разноцветным камнем.

Но ренессансные веяния все же проникали в светское строительство благодаря частным лицам и придворным, путешествовавшим по Франции и Италии. Могущественный государственный канцлер кардинал Уолси в 1514 г. начал строительство дворца Хэмптон-Корт, в архитектуре которого ощущалось итальянское влияние. С опалой Уолси его резиденция перешла в руки короля. В Хэмптон-Корте сочетаются традиции английской готики -- восьмигранные замковые башни, оформляющие въездные ворота, арки, обилие узорной кирпичной кладки и каменной резьбы, декоративные витые дымоходы и средневековая геральдическая скульптура, с ренессансными деталями: терракотовыми медальонами с бюстами римских императоров работы итальянца Джованни да Майано, астрономическими часами, фигурками путти. Еще в большей степени итальянское влияние ощущалось в декорации Нансача. Тем не менее усвоение ренессансного стиля в первой половине XVI в. происходило лишь на уровне деталей, элементов декорации, в то время как господствующей оставалась модифицированная для гражданского строительства английская перпендикулярная готика. Правда, в это время выявились некоторые черты, изначально сближавшие ее с классицизмом, например излюбленные англичанами анфилады прямоугольных внутренних дворов -- квадрантов, образуемых идущими по их периметру галереями самого дворца. Настоящие же классические симметричные фасады в дворцовой архитектуре появились в Англии не раньше середины века, одной из первых попыток стал Сомерсет-Хауз, построенный Джоном Тайном для протектора Сомерсета в царствование Эдуарда VI.

Внутреннее «наполнение» королевских дворцов и резиденций вельмож также испытало на себе итало-французское влияние, распространилась мода на вывезенную из Италии скульптуру, мебель, картины, гобелены французской и фламандской работы на сюжеты из библейской и античной истории. Магнаты и придворные с жаром предавались коллекционированию изделий ювелирного искусства, миниатюр, музыкальных инструментов, иллюминированных рукописей.

В начале своего правления Генрих VIII выступал патроном и церковного строительства. При нем была закончена капелла Королевского колледжа в Кембридже, в которой перпендикулярная готика достигла своего высшего взлета, а также капелла Св. Георгия в Виндзоре, где впоследствии Генрих завещал похоронить его. Колоссальные по протяженности и высоте нефы этих сооружений производили необыкновенно сильное впечатление благодаря витражам, заполнявшим всю площадь стены от пола до потолка, наполняя внутреннее пространство светом и создавая атмосферу возвышенной и ясной радости. Впечатление усиливалось изящными пилястрами, устремленными в высоту, где они переходили в изумительные веерные своды. Даже после прекращения церковного строительства в эпоху Реформации англичане переносили его элементы в светскую архитектуру городских и загородных дворцов, широко используя витражи.

Щедрое меценатство короля и придворных привлекало в Англию иностранных художников, музыкантов, писателей-гуманистов со всей Европы. После разрыва с Римом связи с Италией и Испанией ослабли, уступив место художественному влиянию Франции и североевропейских стран, которое сказалось главным образом в живописи.

Достижения английских живописцев, все еще работавших в чисто средневековой манере, были более чем скромными. Они писали с нарушением перспективы и пропорций, помещая на одном полотне сцены, разделенные во времени и пространстве. Перемены ощущались лишь в растущей популярности светских сюжетов, таких как «Встреча Генриха VIII с германским императором», «Отплытие английского флота из Дувра», «Встреча королей Англии и Франции на Поле Золотой Парчи». Светский портрет, популярный в Англии со второй половины XV в., был еще очень далек от лучших образцов ренессансного искусства. Поэтому когда в Англии появились Лукас Хорнболт из Гента (официальный королевский художник в 1525--1530 гг.) и его ученик -- немецкий живописец Ганс Гольбейн младший, они совершили настоящий художественный переворот. Последний прибыл в Англию в 20-х годах по рекомендации Эразма Роттердамского, ожидая встретить интерес к искусству портрета и найти заказчиков среди английских ученых-гуманистов и придворных меценатов. Он исполнил серию великолепных портретов ученых-интеллектуалов -- Томаса Мора, Дж. Фишера, У. Уорема, немецкого астронома на английской службе Н. Кретцера. Благодаря покровительству канцлера Т. Кромвеля он получил в 1536 г. должность придворного живописца и в течение последующих лет написал десятки портретов, создав богатую галерею рисунков и живописных работ. Ему позировали члены королевской семьи, аристократы и министры, придворные дамы, гвардейцы, камердинеры и врачи. Портреты Гольбейна укрепили в англичанах любовь к этому жанру, наилучшим образом раскрывавшему человеческую индивидуальность.

Главным заказчиком мастера оставался Генрих VIII, нашедший в лице Гольбейна живописца, способного создать новый образ ренессансного монарха. Портрет короля в 42-летнем возрасте и его изображение в полный рост, предназначенное для фрески в Уайт-холле, воспевавшей триумф династии, легли в основу новой тюдоровской иконографии. Генрих VIII одним из первых осознал возможности изобразительного искусства в сфере визуальной пропаганды. Он рассылал многочисленные копии своих портретов придворным, городам и университетам; изображение короля украшало грамоты, патенты, печатные Библии.

Деятельность Гольбейна в Англии не ограничивалась портретами, он выступал как архитектор и декоратор, оформлявший праздники, процессии, банкеты, королевские шатры и лодки; сценограф, изготовлявший декорации и костюмы для придворных спектаклей; ювелир, создававший эскизы украшений и утвари. После смерти Гольбейна его сменили при дворе нидерландские мастера В. Скротс и Г. Эворт.

Генрих VIII и его окружение не мыслили себя без литературных досугов; круг их чтения был широк и включал как классических авторов, так и современные итальянские, испанские и французские произведения. Восхищенный образованностью и утонченностью английского двора, Эразм Роттердамский окрестил его «храмом муз». В литературном творчестве первой половины XVI в. шло активное освоение античного наследия и новых поэтических форм. Под влиянием Петрарки в Англии стал популярен сонет, привитый на местной почве Томасом Уайаттом, дипломатом, много времени проведшим в Италии и Испании. Он приспособил форму классического итальянского сонета, состоявшего из двух четверостиший и шестистишия, к фонетическому строю английского языка. Он был истинным человеком Ренессанса: политиком, дипломатом, поэтом, для которого было столь естественно, отойдя от придворных развлечений, «пойти опять к Сенеке и Платону». Его не менее талантливым учеником был высокородный Генри Ховард, граф Сарри (1517--1547), прославившийся сонетами, посвященными прекрасной «Джеральдине» -- Елизавете Фитцджеральд. Сарри ввел рифму, которая сделала английский сонет наиболее выразительным, названную впоследствии «шекспировской»; он также успешно экспериментировал с белым стихом, готовя тем самым почву для Марло и Шекспира. Его интерес к античной поэзии воплотился в переводах Марциала, Горация и Вергилия.

Лирическая поэзия сохраняла тесную связь с музыкой, стихи писали в расчете на аккомпанемент и исполняли наряду с мадригалами и народными балладами. Ведущими композиторами этого периода были придворные музыканты -- регент хора мальчиков У. Корниш и органист Р. Ферфакс, за которыми последовало новое поколение талантливых композиторов -- Дж. Тавернер, Кр. Тай, Т. Таллис, Дж. Шерерд, Дж. Мербек.

Среди прочих удовольствий, которым предавался английский двор, был театр: здесь ставили морально-дидактические и пропагандистские пьесы на актуальные политические темы, народные фарсы и утонченные «маски» философско-аллегорического содержания. И сам король, и кардинал Уолси участвовали во множестве театральных развлечений -- переодеваниях, инсценировках популярных историй о Робине Гуде, майских пародийных представлениях. Банкеты, танцы, охоты, спорт (теннис, игра в шары и в мяч) составляли традиционное времяпрепровождение придворных.

Атмосфера праздничности, гедонизма, утонченной роскоши в сочетании с высоким престижем образования, творческих и ученых досугов придавали английскому двору истинно ренессансный характер.

2. Оксфордский кружок гуманистов

культура английский реформация шекспир

В конце XV--первых десятилетиях XVI в. духовные искания английской интеллектуальной элиты определял Оксфорд с его многовековой традицией в области философии и права. После спада, последовавшего за разгромом обосновавшегося в его стенах «уиклифитства», университет ожил в 80--90-е годы XV в, благодаря новому поколению ученых и преподавателей, испытавших на себе сильное влияние итальянского гуманизма: Т. Линэкра и У. Гросина, прекрасных грецистов, учеников Полициано, и Джона Колета, поклонника неоплатонизма, друга Фичино и Пико делла Мирандолы. Их объединяло общее увлечение латинской и греческой филологией и литературой, а также осознание огромной важности классического наследия как в поисках теологический истины, так и в деле образования и воспитания.

В оксфордском кружке доминировал Джон Колет (1466?--1519), оказавший огромное влияние на формирование мировоззрения Томаса Мора и Эразма Роттердамского и тем самым на характер так называемого христианского гуманизма. Он представляется крайне неоднозначной фигурой, сочетавшей христианский традиционализм, благочестие и набожность священника, с ростками новых идей, которые позднее позволят причислять его к основоположникам как английского гуманизма, так и Реформации. Колет встречался с Фичино во Флоренции, и именно он познакомил с идеями флорентийской Платоновской академии Эразма и Мора. С континентальным гуманизмом Колета роднила вера в высокую одаренность человека, его способность к совершенствованию и познанию истины, а также в свободу воли, которая должна вести его по пути морального совершенствования. Высшей же целью саморазвития человека Колет считал достижение нравственной чистоты и приобщение через нее к божественной истине.

В 90-х годах он с огромным успехом читал в Оксфорде курсы лекций, посвященных Новому Завету и посланиям апостола Павла. Изучение наследия Павла сделало его убежденным «евангелистом», полагавшим вслед за апостолом, что в исследовании Св. Писания ученому, как и христианину в повседневной жизни, важно уяснить не букву, а дух и общий смысл его. Пафос его лекций о Павле был направлен против софистов-теологов с их изощренным толкованием Библии.

Он неоднократно заявлял о необходимости реформы церкви, но отнюдь не в радикальном духе: в основе его критики духовенства лежала традиционная средневековая моральная проповедь искреннего благочестия, стремление улучшить нравы клира, не пересматривая ни церковной доктрины, ни организационного устройства церкви.

Колет ратовал за научный подход к текстам Св. Писания, которое считал единственным источником веры, за их критический исторический и лингвистический анализ, который в конечном счете позволил бы приблизиться к лучшему пониманию Библии, распространению «неискаженного Евангелия», и в этом его подцержали не только коллеги по университету -- Линэкр и Гросин, но и известные теологи старшего поколения -- Джон Фишер (по словам Мора, человек «исключительной просвещенности»), архиепископ Кентерберийский У. Уорэм, покровитель Эразма, «второй Колет» -- декан солсберийский Джон Лонгленд и др. Все они считали, что в основе теологии должно лежать изучение Библии и отцов первоначального христианства, и не ценили авторитеты средневековой схоластики, полагая, что логические ухищрения их диалектики, силлогизмы, «комментирование комментариев» к Писанию вело к «неверным истинам».

Эта авторитетная группа интеллектуалов, объединенных общими взглядами, восхитила Эразма Роттердамского, который, попав в Англию, встретил здесь наяву прообраз своей «республики ученых». Он вошел в это сообщество, тесно связав свою жизнь с Британией, и сам сделался неотъемлемой частью ее культурной среды. Беседы с Колетом и многолетняя дружба с Томасом Мором способствовали становлению эразмовой этико-теологической системы -- «философии Христа», которая окончательно сложилась именно здесь.

Главным средством реформы общества оксфордские гуманисты считали просвещение и воспитание. В основе их педагогической системы лежало разностороннее светское образование с сильным морально-дидактическим акцентом, целью которого было приобщение к добродетели, воспитание сознательных граждан, добропорядочных членов общества и истинных христиан. В 1504 г. Колет покинул Оксфорд, чтобы на практике воплотить эти идеи; став настоятелем лондонского собора Св. Павла, он основал при нем светскую школу, содержавшуюся на деньги богатых лондонских купцов. Он привлек к формированию программы и составлению учебников своих друзей-гуманистов. Линэкр и Лили написали по его просьбе новые учебники латинской грамматики, которые редактировал Эразм. Колет создал учебник, рассчитанный на самых маленьких детей. Концепция образования, выработанная им совместно с Эразмом, предполагала дать ученикам как христианское, так и основательное классическое знание, они были обязаны изучать латинскую и греческую литературу, а преподаватель школы мыслился как разносторонний гуманист, знающий Аристотеля, Платона и неоплатоников, греческих и римских историков, а также обладающий прикладными знаниями в области земледелия, архитектуры, военного дела и географии.

Пропаганда классического образования, отсутствие муштры и телесных наказаний, подчеркнутая любовь к детям и понимание их психологии сделали школу Колета важным явлением в культурной жизни Англии. Из нее вышла замечательная плеяда писателей, историков, политиков и дипломатов, прославившихся во второй половине XVI в. А ее принципы обучения и программа получили большое распространение в светских городских и частных школах.

К середине 10-х годов XVI в. признанным авторитетом среди английских гуманистов стал Томас Мор (1478--1535). Хотя он был профессиональным юристом, а не теологом, его лекции об Августине с интересом посещали доктора теологии. В эти годы яснее выявилось то, что роднило его с «христианским гуманизмом» Колета и Эразма и что отличало от них, составляя существо его собственной этической доктрины. В основе ее лежало понятие христианской любви и добродетели, благодаря которым можно достичь единства человеческого общества и справедливого его устройства, но это понятие получило у него новое гуманистическое наполнение: Мор полагал, что подлинная христианская добродетель требует от человека деятельного служения обществу, активной гражданской позиции и не допускает ухода от мира во имя индивидуального спасения или созерцательных досугов. Мотив гражданственности звучал у него гораздо сильнее, чем у Эразма. Собственная жизнь и политическая карьера Мора были прекрасным воплощением этого этического идеала: он был честным юристом, стремившимся облегчить участь слабых; избранный в парламент, Мор выступил с бесстрашной критикой правительства. Благо сограждан было главной его целью и на посту канцлера, который ему пожаловал Генрих VIII. В то же время мировоззрение Мора было более светским, чем у его старших друзей, и не чуждым эпикурейскому прославлению земных радостей.

Вся система его философских, этических и политических представлений нашла выражение в оригинальном труде, законченном Мором в 1516 г. и опубликованном в Лувене, который снискал ему общеевропейскую славу. Автор назвал его «Золотая книжечка, столь же полезная, сколь и забавная о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия». Она положила начало целому направлению в ренессансной общественной мысли и литературе, получившему наименование «утопии», а вместе с ним и многолетней полемике ученых о значении утопических проектов XVI--XVII вв. в истории общественной мысли.

Современники сравнивали Мора с Платоном, так как в своей «Золотой книжечке» он намеревался проанализировать состояние современных ему государств и, отталкиваясь от этого, нарисовать картину идеального общественного устройства. Широта социологических взглядов Мора, его способность охватить основные общественные институты и механизмы, которые приводят в действие государство, отражала высокий уровень европейской ренессансной мысли, которая в это время ставит перед собой задачу обоснования принципов рационального и справедливо устроенного общества, основываясь при этом на синтезе античных, раннехристианских теорий и достижений современного гражданского гуманизма.

Опираясь на собственную практику юриста и парламентария, знание социальных бедствий страны, Мор пришел к выводу, что современное государство не выполняет функции хранителя общественного блага. Оно есть «заговор богатых», эгоистически преследующих лишь собственные интересы и заставляющих страдать огромную массу тех, кто трудится. Причину этого эгоизма он видел в частной собственности, которая отвращает людей от христианской любви и милосердия, порождая неравенство, паразитизм одних на труде других.

Поэтому совершенное общество его Утопии базируется на справедливости, принципе «общего владения всеми вещами» и всеобщности труда, что обеспечивает достаток, гармонию и счастье для всех. При этом труд -- «телесное рабство» -- в Утопии не обременителен, остальное же время отдано духовной жизни -- занятиям наукой, искусством, развлечениям. Концепция счастья у Мора отрицает аскетизм и не ограничивается эразмианским признанием одних только духовных наслаждений, она ближе к эпикурейскому идеалу в интерпретации Баллы. Жизненной целью утопийцев неоднократно называется наслаждение, «в котором заключено все счастье или его важнейшая часть», причем подразумеваются и интеллектуальные, и чувственные удовольствия, предписанные человеку природой и уже в силу этого не вступающие в конфликт с добродетелью. При этом, разумеется, духовные удовольствия ставятся Мором выше чувственных, которые следует умерять разумом, но не отвергать.

Разумный гуманистический индивидуализм -- один из основных этических принципов утопийского общества: никто здесь не пренебрегает собственными выгодами, но стремление к ним не перерастает при этом в безудержный эгоизм, так как пренебрежение благом ближнего не приносит выгод и может обернуться собственными неудобствами. Воспитать такое отношение к окружающим помогают традиции больших патриархальных семей, которыми живут утопийцы.

Разум делает их умеренными в потреблении, однако равенство у утопийцев не является примитивным уравнительством. Их материальные богатства хранятся на общих складах, а трапезы проходят в общественных столовых, но даже в таком виде наделение самыми простыми материальными благами осуществляется по потребностям. Во всем остальном -- в распределении должностей, почестей и особых привилегий -- соблюдается принцип справедливости и пропорциональности заслугам перед обществом. Так, самые способные к наукам освобождаются от обязательного физического труда. Таким образом, утопийское общество не стремится к унификации всего и вся и поощряет индивидуальность.

То, как Мор решает конфессиональный вопрос в своем идеальном государстве, ставит его в ряд самых выдающихся и свободных от догматизма мыслителей его эпохи, раздираемой жестокими религиозными столкновениями. Он проповедует веротерпимость: на острове Утопия -- множество религий, но они мирно уживаются и никто не стремится к насильственному утверждению своей веры. Большинство утопийцев верят в той или иной форме в непостижимое и необъятное Единое, творческое начало, которое разлито повсюду и сливается с природой. Вера в него основывается на постижении разумом; рационализм и вера не противопоставляются друг другу, превращая таким образом убеждения утопийцев в религию разума или философскую веру. Толерантность утопийцев исключает религиозное лицемерие или необходимость скрывать свои убеждения, не поощряется только абсолютное неверие, которое запрещено публично проповедовать, но и оно может быть предметом научных диспутов.

Система политического управления в утопийских городах-государствах базировалась на всеобщих выборах, но избираться на управляющие должности должны были лишь ученые-интеллектуалы, люди безупречных моральных качеств, готовые всецело посвятить себя заботе об общественном интересе. По мнению Мора, ученые-философы, «аристократы духа» имели больше прав руководить обществом, чем «аристократы крови» в современном ему мире.

«Утопия» вместила в себя широкий спектр философских исканий европейских гуманистов и отразила стремление этой интеллектуальной и социальной силы занять в обществе новое место и переустроить его на тех этических принципах, которые она исповедовала.

Специфика английского гуманизма конца XV--первой половины XVI в. состояла в том, что на данном этапе он распространялся в довольно узкой среде ученых и придворных интеллектуалов. Его философской основой был неоплатонизм, а основным мотивом -- гражданственность (утратившая уже былую актуальность у итальянских неоплатоников, под воздействием которых формировался оксфордский кружок). При несомненном антропоцентризме английский гуманизм отличали большее внимание к теологическим проблемам, чем на юге Европы, и сильный привкус традиционной христианской этики, роднивший его с эразмианским «христианским гуманизмом». Однако уже у Томаса Мора взгляды заметно секуляризируются, а объектом его главною интереса наряду с этикой делается социально-политическая проблематика, ставшая доминирующей в английской политической мысли в период Реформации.

3. Английская Реформация и культура

Евангелические идеи начали проникать в Англию из Франции и Германии в 20-е годы XVI в. вместе с трудами протестантских теологов. Они нашли отклик в самых разных слоях общества, что было обусловлено глубокой местной традицией -- идеями Уиклифа и проповедями лоллардов в XIV--XV вв. Лютеранское учение распространялось преимущественно в бюргерской среде благодаря оживленной торговле с германскими и нидерландскими городами, тайно снабжавшими Англию протестантской литературой. В ученых кругах оно вызывало противоречивую реакцию: Оксфорд отнесся к Лютеру настороженно, а со временем -- резко критически, но в Кембридже его труды вызвали горячий интерес гуманистов-эразмианцев У. Тиндала, М. Ковердейла, Т. Кранмера, . Латимера, которые в отличие от служившего им прежде духовным авторитетом Эразма приняли Реформацию. Один из них, У. Тиндал в 1524 г. закончил собственный перевод Нового Завета на английский язык с греческого и, не сумев опубликовать его на родине, отправился на континент, где его труд увидел свет.

Симпатии двора разделились: Генрих VIII поначалу выступил против виттенбергского теолога в ученой полемике и запретил ввоз «еретической» лютеранской литературы в английские порты. Но окружение королевы Анны Болейн симпатизировало реформационным идеям, которые она восприняла от К. Маро и Ж. Лефевра д'Этапля. «Партия королевы» покровительствовала французским эмигрантам-протестантам и кембриджским ученым Латимеру и Кранмеру -- будущим теоретикам англиканской Реформации. В ходе конфликта с Римом и Испанией из-за развода с Екатериной Арагонской изменилось отношение к лютеранству и самого короля, поручившего Т. Кранмеру обосновать необходимость реформы английской церкви.

Реформация «сверху» была политическим шагом короля, опередившим время: несмотря на относительное распространение пропротестантских симпатий, требование реформы еще не вылилось здесь в широкое общественное движение. Символ веры обновленной церкви начал разрабатываться только тогда, когда отпадение Англии от Рима стало политической реальностью. Этим определялась доктринальная бедность английской Реформации на ранней ее стадии, в результате чего англиканская церковь мало отличалась от католической.

В сфере культуры Реформация имела ряд важных последствий. Она подорвала влияние католической церкви и ее позиции как основного средневекового патрона искусств и архитектуры. Это сказалось на характере английской культуры, которая во второй половине XVI в. приобрела отчетливо светский облик.

Реформация оказала огромное влияние на развитие английской политической мысли, поставив тезис о божественном происхождении королевской власти в центр полемики, не утихавшей несколько десятилетий. Она также стимулировала дискуссии о природе светских и церковных законов, о государстве, правах подданных, тираноборчестве.

Результатом Реформации стал подъем национальных чувств, связанный с обретением независимости от Рима, к которой Англия стремилась с XIV в. Национальный характер церкви подчеркивался тем, что служба отныне велась на английском языке. Однако в эпоху Генриха VIII англиканское духовенство не продвинулось дальше этого в распространении Писания и приобщении верующих к его индивидуальному осмыслению. Особым королевским повелением простолюдинам запрещалось читать и толковать Библию. Провозглашенное в начале Реформации намерение направить значительную часть секуляризованной церковной собственности на строительство новых школ и совершенствование образования так и осталось декларацией.

На начальном этапе Реформации ее разрушительные последствия для культуры выглядели куда более значительными, нежели положительные. Она стала настоящей катастрофой для церковной архитектуры и искусства, так как секуляризация монастырей сопровождалась варварскими погромами и бессмысленными разрушениями, негласно санкционированными королем: скульптура, иконы, церковная утварь уничтожались как объекты идолопоклонства или разграблялись. Статуи святых стояли обезглавленными. ценнейшие монастырские библиотеки гибли, оставленные без присмотра. На Севере, где располагались древнейшие монастыри с бесценными книжными коллекциями, церковная политика Генриха VIII вызвала резкий отпор, что привело к гибели людей и зданий, превращенных в руины. Методы, которыми насаждалась Реформация, создали условия для конфессионального раскола страны.

Раскол был внесен и в ряды английских гуманистов. Старшее поколение «эразмианцев», адвокатов терпимости, чуждых религиозному фанатизму, не приняло Реформацию, и наиболее выдающиеся из них -- Дж. Фишер и Т. Mop -- сложили головы на плахе. Тем не менее большая часть населения страны приняла Реформацию, уже через тридцать лет попытка реставрации католицизма при Марии Тюдор встретила сопротивление нации.

Подлинное укоренение реформированной религии произошло в основном в 40--50-х годах в царствование Эдуарда VI. В это время был принят Символ веры и отменен запрет на чтение и толкование Библии. Официально утвержденной версией стал перевод М. Ковердейла (1539), сохранивший многое из более совершенного варианта Тиндала. Распространявшаяся большими тиражами английская Библия способствовала развитию и обогащению литературного английского языка.

В 40--50-е годы были заложены основы реформы в области образования и морали, планы которой вынашивались протестантским духовенством с самого начала Реформации. Однако она дала реальные плоды не ранее конца XVI-- начала XVII в. Как и в других протестантских странах, в основе реформы лежала идея индивидуального постижения Писания верующим. Грамотность, способность прочесть библейский текст осознавалась отныне как важнейшее средство спасения души. Согласно парламентскому статуту, каждый английский приход должен был содержать начальную школу, а каждая церковь -- иметь экземпляр Библии для прихожан. Как показывают инвентари XVI в., Библия стала доступной не только церковным общинам, но и многим семьям. Детям и взрослым вменялось в обязанность изучать катехизис (порой это становилось условием допуска к причастию). Совместное чтение Библии семьей иди общиной становилось распространенной формой досуга.

Как и в других протестантских странах, в Англии со временем наметился поворот от визуального восприятия информации неграмотным большинством через ритуальные действа и изобразительное искусство к господству слова и печатного текста. В скромных по убранству протестантских храмах выдержки из Писания украшали выбеленные стены вместо икон, фресок и витражей.

Разумеется, этот сдвиг был бы невозможен без книгопечатания, благодаря которому книги, в том числе учебники, наставления, руководства, стали дешевы и доступны. Историки считают возможным говорить об «образовательной революции» в Англии в 1560--1640 гг. Ее характер был, безусловно, относительным: многие «грамотные» среди сельских жителей и городского простонародья умели лишь читать, но не писать. Для них издавались лубочные издания, иллюстрированные примитивными гравюрами, пользовавшиеся огромным спросом. Тем не менее рост числа читателей и его связь с протестантской пропагандой были очевидны. К началу XVII в. Англия наряду со Скандинавскими странами и Германией лидировала по уровню грамотности в Европе.

4. «Золотой век» Елизаветы

В исторической перспективе первая половина XVI столетия была лишь прелюдией к подлинному взлету английской культуры, который совпал с периодом долгого и блистательного правления Елизаветы I Тюдор (1559--1603).

Ее воцарение означало для Англии выход из сферы влияния Испании, освобождение от иностранных и универсалистских католических интересов, доминировавших в английской политике в период контрреформации Марии Тюдор, и возвращение на стезю независимости и протестантизма, что придало мощный импульс национальным чувствам. В то же время возврат к англиканству совершался с крайней осмотрительностью, во имя сохранения гражданского мира. Проявленная толерантность позволила избежать жертв и неминуемых при резкой смене конфессии культурных потерь; королева ясно дала понять, что не одобряет варварского уничтожения католических святынь -- икон и церковной скульптуры -- и не намерена отказываться от традиционных в католической службе процессий, песнопений и органной музыки. Несмотря на сильные протестантские чувства елизаветинцев, пуританская пропаганда аскетизма и умеренности не имела влияния в аристократической среде и культура двора, как и эпохи в целом, носила подчеркнуто светский характер.

Если политика религиозной терпимости обеспечила Англии два десятилетия мира для полнокровного развития, то протекционистские меры способствовали беспрецедентному экономическому росту в 60--70-х годах, в основе которого лежали успехи английского овцеводства и сукноделия. К концу этого периода небольшой остров установил прочные торговые связи со всеми регионами Европы, от Италии и Испании на юге до Московии на севере, а также со странами Леванта, Африки и с Новым Светом. В его богатейшие порты и прежде всего в Лондон стекались экзотические товары со всех концов мира -- индийская парча, пряности, драгоценные камни, французские вина, итальянские кружева, русские меха, американский табак и африканский сахар, прививая обществу вкус к новшествам. Англия принимала эмигрантов-протестантов из Германии -- специалистов в горном деле и металлургии, фламандских ткачей, итальянцев, открывших первые мастерские по производству бумаги, тонкого стекла и кружев. Это вело к быстрому усвоению новых технологий и европейских достижений, определявших стандарты комфорта, гигиены, а также моды.

Елизаветинскую эпоху отличал высокий социальный динамизм. Из безвестности поднимались новые семейства, разбогатевшие на сукноделии и торговле, сравнительно легко аноблировались зажиточные горожане, юристы и купцы, сельские фермеры. Но нувориши, как правило, подражали манерам и стилю жизни дворянской элиты, поэтому вкусы и пристрастия елизаветинского общества оставались аристократическими.

Рост частных накоплений вызвал активное светское строительство. Под влиянием итальянских и французских мастеров английская архитектура усваивала все больше классических черт и деталей, просвещенные заказчики штудировали Витрувия, в соответствие с требованиями которого приводились величественные дома знати и загородные резиденции -- Хэтфилд-Хауз, Теобальдс, Кирби, Хардвик. Неотъемлемым элементом облика английских городов стали «итальинизированные» дворцы аристократии и богатых купцов.

Ощутимо богатела и сельская округа, выражением чего стала феноменальная по масштабам перестройка усадеб провинциального джентри в елизаветинскую эпоху. Прежние непритязательные дома сменились более комфортабельными. Как правило, все еще напоминающие по форме средневековые замки, Е-образные в плане, эти елизаветинские дома-близнецы едва ли могли соперничать с ренессансными виллами Южной Европы, но тем не менее они знаменовали разрыв со средневековым прошлым, создавая новую жизненную среду: вместо огромных холодных залов -- специализированные помещения для работы (кабинеты и библиотеки), досуга и отдыха, наполненные мебелью новых форм, дорогой утварью, украшенные деревянными панелями с многоцветными ренессансными орнаментами и итальянскими витражами. Вошедшие в моду широкие окна и эркеры давали много света. Покои согревались двухъярусными каминами с изысканной резьбой по камню или мрамору. Английские резчики комбинировали цветочные орнаменты, фрукты, гротескные и реалистические фигурки в нидерландском стиле; все эти мотивы носили уже отчетливый ренессансный характер, создавая общее впечатление классической по стилю декорации. С деревом начинала соперничать гипсовая лепка -- белая или богато расписанная, позолоченная.

Непременной частью усадебных ансамблей были сады и регулярные парки, представлявшие собой искусное сочетание клумб с прихотливыми геометрическими орнаментами, запутанных аллей-лабиринтов, деревьев фигурной подстрижки, водных каскадов, фонтанов и скульптуры. Они плавно переходили в естественные парки, служившие местом для отдыха, прогулок верхом и охоты.

Англия оставалась страной, где провинциальная сельская жизнь не утратила своей притягательности, и понятие культурного досуга не обязательно ассоциировалось с городом. Дворянские усадьбы с их библиотеками, любительскими спектаклями, домашним музицированием играли роль культурных центров и рассадников искусств.

Сельская Англия сохранила и многие народные традиции, объединявшие всех жителей округи независимо от их статуса, -- гуляния по праздникам, танцы, хороводы, в которых пелись и разыгрывались «баллады», излюбленный всеми футбол, грубые, но чрезвычайно популярные развлечения -- медвежьи травли, петушиные и собачьи бои. На святки сельские магнаты и щедрые сквайры выставляли на улице столы с угощением для соседей, всех развлекали ряженые и исполнители рождественских колядок -- «каролей». Рождественские праздники были связаны с приходом Лорда-Беспорядка, бравшего на время управление округой в свои руки, повсюду устраивавшего переполох; слуги и хозяева при нем менялись своими социальными функциями, все переворачивалось вверх дном. В предпасхальный карнавал здесь разыгрывались схватки Св. Георгия --покровителя Англии -- с Турком или другим олицетворением темных сил, а в мае страна предавалась безудержному веселью с ритуальными танцами, кострами, украшением майского дерева и выборами Майской королевы.

Несколько десятилетий стабильности и экономического процветания вернули англичанам радостное мироощущение и воскресили дух чосеровской «веселой Англии». Наблюдательный иностранец заметил: «Англичане строят так, как будто собираются жить вечно, а веселятся, будто умрут завтра».

70--80 годы XVI в. ознаменовались растущей торговой и колониальной экспансией Англии. За два десятилетия небольшое островное государство наверстало то, что было упущено в начале эпохи Великих географических открытий. Его корабли проникли во владения турецких султанов, испанские и португальские колонии Нового Света, исследовали пути в Северном Ледовитом океане, побережье Северной Америки и Гренландии. Англичане основали свою первую колонию в Америке, добрались до Амазонки. Горизонты нации необыкновенно расширились. Успешная борьба с прежде безраздельно господствовавшей над океанами Испанией стимулировала национальное самосознание англичан. Победа над Великой Армадой в 1588 г. снискала Англии славу владычицы морей, породив здесь настоящую эйфорию, веру в беспредельные возможности, что нашло отражение в огромном потоке памфлетной литературы, дневников и отчетов путешественников, трактатов о выгодах торговли и освоения новых материков. Вершиной литературы этого рода стало многотомное издание Ричарда Хаклюйта «Основные плавания, путешествия и открытия английской нации», в котором он собрал отчеты и известия обо всех знаменитых путешествиях своих соотечественников с древнейших времен до эпохи Дрейка и Рэли. Его комментарии к ним были написаны пером горячего патриота и пропагандиста английской экспансии: «Я лелею великую надежду, что подходит наше время и теперь мы, англичане, можем, если захотим, разделить добычу с испанцами и португальцами в Америке и других еще не открытых землях».

Самоутверждение в качестве великой державы позволило англичанам по-новому взглянуть на народы, прежде служившие им учителями, и выйти из-под обаяния иностранных образцов. Разумеется, не шло и речи о прекращении культурных контактов, обмена идеями и заимствований в области литературы и искусства, но елизаветинцы окончательно избавились от ощущения «вторичности» и усвоили иронический тон в отношении «напыщенных испанцев», «легкомысленных французов» и «ненадежных итальянцев». Эти утрированные оценки-клише стали расхожими в английской литературе и драматургии того времени.

Вера в собственную исключительность, божественное предназначение английской нации, ощущение молодости и энергии составляли специфическое мироощущение елизаветинской Англии, послужившее одним из источников ее культурного расцвета во второй половине XVI в.

В елизаветинскую эпоху английский двор, по признанию иностранцев, сделался одним из самых пышных в Европе; его блеск проявлялся, однако, не в застывшей в камне роскоши королевских резиденций (Елизавета довольствовалась тем, что было построено при ее отце и не тратила средств на новые дворцы), а в необыкновенно интенсивной культурной и интеллектуальной жизни, кипевшей в них.

В это время в Англии утвердились высокие стандарты образования придворной аристократии. Тон задавала королева, воспитанница выдающегося педагога Р. Эшема, обладавшая глубокими познаниями в области философии и истории, талантливая поэтесса и музыкантша, владевшая латынью, греческим, французским, итальянским, испанским, а также немецким, голландским и шотландским языками. В ее лице страна обрела подлинного интеллектуального лидера; Елизавета окружала себя высокообразованными и одаренными людьми. Ее министры и фавориты были поистине универсальными ренессансными личностями -- поэтами, философами, героями на поле боя и пиратами. Патронат искусствам и литературе был одной из сфер их постоянного соперничества. Меценатством славились графы Лейстер, Оксфорд, Эссекс, К. Хэттон, У. Рэли, чета графов Пемброк, графиня Бедфорд. Патроны заказывали поэтам оды, элегии, панегирики, стихотворные гороскопы, служившие при дворе излюбленными новогодними дарами, а также сценарии масок и тексты речей для приемов и турниров.

Особая прелесть елизаветинского века заключалась во вкусе к языку, который ощутили современники. Воспитанная на цицероновской латыни и демосфеновском греческом, образованная элита усвоила трепетное отношение к стилю речи, как устной, так и письменной, риторическому, полному пышных метафор, аллегорий, афористических высказываний. Мода на высокую элоквенцию, принесенная из Италии, повлияла на нормы родного языка, лексическое богатство и пластичность которого современники осознали в эту пору. Елизаветинцы стремились говорить на таком же изысканном, как золотая латынь, английском, что, правда, делало его несколько искусственным. Для особого придворного языка -- вычурного, чрезмерно перегруженного сравнениями и постоянными ссылками на примеры из античной истории, возникло особое определение -- «эвфуистическая речь» (по имени героя романа популярного писателя и драматурга Джона Лили «Эвфуус или анатомия остроумия»). Рафинированная культура речи находила выражение и в искусстве острого слова, каламбура, эпиграммы, словесной дуэли. Остроумие было божеством, которому поклонялись елизаветинцы. К числу любимых литературных забав той поры относились игры с символическим значением слов и имен, составление криптограмм, шарад, анаграмм, акро- и телестихов.

Свободное владение французским и итальянским, естественное для элиты, исключало острую потребность в переводах; в Англии быстро получали и знакомились в оригинале с последними новинками французской и итальянской литературы, но наиболее популярные произведения все же вскоре переводили для более широкой читательской аудитории. Составляя самую образованную прослойку читателей, двор определял характер, темы и формы литературного творчества, сыграв тем самым немаловажную роль в становлении английского языка и литературы. Среди ее ведущих жанров во второй половине XVI в. безусловно господствовали два: поэзия и драма (но поскольку и театр говорил стихами, то поэтическое слово доминировало над прозой).

После многообещающего начала, положенного лирической музой Уайатта и Сарри, английская поэзия бурно расцвела с приходом в литературу одного из самых ярких елизаветинцев -- Филипа Сидни (1554--1586). Аристократ по рождению, выпускник Оксфорда, Сидни питал любовь к наукам, языкам и литературе и стал покровителем поэтов, прежде чем прославился в этом качестве сам.

Готовясь к дипломатическому поприщу, он три года провел на континенте во Франции, где сблизился с литераторами-протестантами Маро, Дюплесси-Морне, Безой. Пережив в Париже Варфоломеевскую ночь, Сидни горел желанием сражаться за дело протестантизма, но поскольку королева не разделяла его точку зрения, он удалился на время в свои поместья, где неожиданно раскрылся его поэтический талант. Этому способствовали литературные досуга в кружке его сестры Мэри, будущей графини Пемброк, покровительницы искусств. В сельской тиши Сидни создал цикл лирических сонетов и возвратился ко двору в блеске новой литературной славы, после того как Елизавета милостиво приняла посвященную ей пастораль «Майская королева». В столице вокруг него сплотился кружок поэтов, названный Ареопагом, включавший Г. Харви, Э. Спенсера, Ф. Гревила и Э. Дайара. Отныне Сидни сделался в глазах современников английским воплощением совершенного придворного, сочетая аристократизм, образованность, доблесть и поэтический дар. Отправившись воевать за дело протестантизма в Нидерланды, он был смертельно ранен и, умирая, совершил благородный жест -- уступил принесенную ему флягу с водой истекавшему кровью простому солдату. Тело его перевезли в Англию и с королевскими почестями похоронили в соборе Св. Павла. Трагическая гибель протестантского героя сделала его английской национальной легендой, и в течение многих лет сэр Филипп оставался самым популярным поэтом в Англии; он же стал первым из елизаветинцев, чьи стихи перевели на другие европейские языки.

Сидни был новатором в поэзии и в теории литературы. При том что устоявшаяся форма сонета была излюбленной и чрезвычайно распространенной в Европе в XVI в., он не стал подражать итальянским или испанским образцам, как многие эпигоны, «мешавшие мертвого Петрарки стон певучий» с «треском выспренных речей». (Хотя Сидни искренне почитал Петрарку и перевел на английский многое из итальянской и испанской лирической поэзии). Он создал цикл из 108 сонетов «Астрофил и Стелла», оригинальность которого состояла в объединении этих поэтических миниатюр общим замыслом в эпопею, подлинную «трагикомедию любви» с ее надеждами и обольщениями, ревностью и разочарованиями, борьбой добродетели и страсти. Финал цикла печален: лирический герой остался невознагражденным за свою любовь и преданность, и в то же время оптимистичен, ибо муки и испытания указали ему путь к нравственному совершенству, любовь открыла истинную красоту и отныне будет служить поддержкой в горестях и давать силы для новых подвигов, в том числе на гражданском поприще.

Поэт экспериментировал с включением диалога в сонеты, что делало его героев необыкновенно яркими живыми персонажами. В то же время его стихи полны неожиданных для читателя парадоксальных умозаключений и юмора; с легкой руки Сидни тонкая ирония стала характерной чертой английской лирики.

Отдавая должное и другим формам поэзии -- элегиям, балладам, одам, героическому и сатирическому стиху, после Сидни елизаветинцы предпочитали сонет всем остальным. Э. Спенсер, М. Дрейтон, У. Рэли, У. Шекспир, Б. Джонсон, Дж. Лили, Д. Дэвис оставили сотни миниатюрных шедевров, заключенных в неизменных 14 строчках.

Ф. Сидни выступил как серьезный теоретик литературы и искусства в трактате «Защита поэзии» -- эстетическом манифесте его кружка, написанном в ответ на пуританские памфлеты, осуждающие «легкомысленную поэзию». Он проникнут гуманистическими размышлениями о высоком предназначении литературы, воспитывающей нравственную личность и помогающей достичь духовного совершенства, которое невозможно без сознательных усилий самих людей. По мнению автора, цель всех наук, равно как и творчества, заключается в «познании сущности человека, этической и политической, с последующим воздействием на него». С юмором и полемическим задором, опираясь на «Поэтику» Аристотеля, а также примеры из античной истории, философии и литературы, Сидни доказывал, что для пропаганды высоких нравственных идеалов поэт более пригоден, чем философ-моралист или историк с их скучной проповедью и назидательностью; он же благодаря безграничной фантазии может свободно живописать перед аудиторией образ идеального человека. Поэт в его глазах вырастал в соавтора и даже соперника Природы: все остальные подмечают ее закономерности, и «лишь поэт ... создает в сущности другую природу, ... то, что лучше порожденного Природой или никогда не существовало ...»