Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

Иконы постоянно жили рядом с русским человеком, участвовали в важнейших событиях истории. Поэтому знакомство с иконографией - это одновременно знакомство с нашим пошлым. Интерес к этой теме возник не случайно. Мне было любопытно узнать почему христиане почитают иконы, как это отразилось на их изображении в частности иконы Богоматери. Я хотел понять, чем можно объяснить поклонение иконам, когда в Библии это осуждается. В ходе работы я более осмыслено взглянул на эту проблему. Мне было интересно узнать, какое участие принимали иконы Богоматери в жизни средневековой Руси. Все это позволило мне расширить свой кругозор. По преданию, первой иконой был кусок ткани, на котором отпечатался лик Христа. Изображения бога в телесном образе многим христианам казалось идолопоклонством. Ведь и античных богов, которых сторонники Христа считали демонами, изображали и в скульптуре, и в живописи, чтобы поклоняться этим изображениям. Христиане справедливо говорили, что статуи языческих богов - не боги, а бездушные истуканы, идолы; нельзя покланяться статуе, так как она - просто обработанное дерево или камень. В библии запрещались вообще любые изображения: " Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу." Однако именно потому, что первые христиане сами сначала были язычниками, они привыкли к изображениям. Им хотелось иметь перед глазами образы собственных святых. Но в основе христианства было учение о боговоплощении, то есть о рождении Бога в человеческом облике. Поэтому не прекращались попытки запечатлеть этот облик с его чертами: ведь это было как бы доказательством истинности существования Христа, Богоматери и святых. Главной трудностью на этом пути была необходимость передать не только тело, но и душу, высочайшую духовную сущность изображенного. В христианском искусстве сложился иконографический канон - постоянно воспроизводимые, перерисовываеме друг с друга изображения, которые с одного взгляда позволяют определить, что за святой или какое событие представлено на иконе. Часто говорят, что канон ограничивает свободу художника. Но средневековый мастер и не стремился к свободе: он не должен был писать " от самомыслия ", считалось, что его рукой ведет Бог. Поэтому так распространены были легенды о том, как иконы вместо художника писал ангел или же незримая сила направляла работу мастера. До 17 века художники почти никогда не подписывали свои иконы. Икона стала так заметно отличатся от картины, что большинство христиан признало возможность священного изображения. Видный богослов 7 в. Иоанн Дамасин (живший в городе Дамаске) сформулировал основные положения христианского иконопочитания. Он утверждал, что икона есть чувственный образ, возводящий ум человека к своему духовному первообразу (оригиналу). Икона не является Богом, но приобретает часть святости своего оригинала. Она даже может творить чудеса. Обращаясь с мольбой к иконе Богоматери или Христа, человек просит милости не икону, а самих Христа и Марию.

История русской иконописи

Сейчас мы говорим о иконописи как о чем-то родном, исконно русском, считаем этот жанр чуть ли не народным видом искусства. Всегда ли было так? Для многих удивительно будет узнать, что “наша” икона придумана была далеко от русских полей - в Византии. Искусство Византии, аскетическое и суровое, торжественное и изысканное, не всегда достигает той духовной высоты и чистоты, которые свойственны общему уровню русской иконописи. Оно выросло и сформировалось в борьбе, и эта борьба наложила на него свой отпечаток. Византия (хотя ею были восприняты и достижения римской культуры) - главным образом, плод античной культуры, богатое и разнообразное наследие которой она была призвана воцерковить. На этом пути, в связи с присущим ей даром глубокой, изощренной мысли и слова, она воцерковила все, что касалось словесного языка Церкви. Она дала великих богословов; она сыграла большую роль в догматической борьбе Церкви, в том числе решающую роль в борьбе за икону. Однако в самом образе, несмотря на высоту художественного выражения, часто остается некоторый налет не до конца изжитого античного наследия, которое дает себя чувствовать в большей или меньшей степени в разных преломлениях, отражаясь на духовной чистоте образа. Развитие церковного искусства на византийской почве вообще "было сопряжено с целым рядом затяжных кризисов, ренессансов античной классики..." По существу эти ренессансы античной классики были не чем иным, как отзвуками в области церковного искусства того общего процесса воцерковления, которому подвергались все стороны античного мировоззрения. В этом процессе влияния в христианство, в Церковь шло много такого, что воцерковлению не подлежало и потому воцерковиться не могло, но налагало на церковное искусство свой отпечаток. Это и делали "ренессансы", вводя в искусство иллюзорность и чувственность искусства античного, совершенно чуждые Православию. Наоборот, Россия, которая не была связана всем комплексом античного наследия и культура которой не имела столь глубоких корней, достигла совершенно исключительной высоты и чистоты образа, которыми русская иконопись выделяется из всех разветвлений православной иконописи. Именно России дано было явить то совершенство художественного языка иконы, которое с наибольшей силой открыло глубину содержания литургического образа, его духовность. Можно сказать, что если Византия дала миру по преимуществу богословие в слове, то богословие в образе дано было Россией. В этом смысле характерно, что вплоть до Петровского времени среди святых мало духовных писателей; зато многие святые были иконописцами, начиная с простых монахов и кончая митрополитами. Русская икона не менее аскетична, чем икона византийская. Однако аскетичность ее совершенно другого порядка. Акцент здесь ставится не на тяжесть подвига, а на радость его плода, на благость и легкость бремени Господня, о которых Он Сам говорит в Евангелии, читаемом в дни святых аскетов-преподобных: "Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем; и найдете покой душам вашим. Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко" (Мф. 11, 29-30). Русская икона-высшее выражение в искусстве богоподобного смирения. Поэтому, при необычайной глубине ее содержания, она по-детски радостна и легка, полна безмятежного покоя и теплоты. Соприкоснувшись через Византию с античными традициями, главным образом в их эллинской основе (в римской их переработке), русская иконопись не поддалась обаянию этого античного наследия. Она пользуется им лишь как средством, до конца воцерковляет, преображает его, и красота античного искусства обретает свой подлинный смысл в преображенном лике русской иконы. Вместе с христианством Россия получила от Византии в конце Х века уже установившийся церковный образ, формулированное о нем учение и зрелую, веками выработанную технику. Ее первыми учителями были приезжие греки, мастера классической эпохи византийского искусства, которые уже с самого начала в росписях первых храмов, как, например, Киевской Софии (1037- 1161/67), пользовались помощью русских художников. К XI веку относится и деятельность учеников греков, первых известных русских святых иконописцев, монахов Киево-Печерского монастыря, преподобного Алипия (Алимпия) (около 1114 г.) и его сотрудника преподобного Григория. Св. Алипий считается родоначальником русской иконописи. С детства начинавший заниматься иконописью с приезжими греческими мастерами, затем ставший иеромонахом, он отличался неустанным трудолюбием, смирением, чистотой, терпением, постом и любовью к богомышлению. "Никогда же бо огорчился еси на оскорбляющих тя, ниже воздал еси злом за зло", - поется ему в церковном песнопении. (Тропарь 8 гласа. Канон святому.) Это был один из подвижников-аскетов, прославивших Киево-Печерскую Лавру. В лице св. Алипия и Григория русское церковное искусство с самого начала своего существования направляется людьми, просвещенными непосредственным ведением Откровения, которых впоследствии так много имела русская иконопись. О Киевском периоде русского церковного искусства можно судить, главным образом, по фрескам и мозаикам. Монгольское нашествие, около середины 13 века захлестнувшее большую часть России, не только уничтожило очень многое, но и в значительной мере подорвало написание новых икон. Сохранившиеся же до сих пор открытые иконы этого периода, которых очень мало, относятся к концу 11, 12 и 13 векам, причем почти все они с большей или меньшей достоверностью приписываются Новгороду, истоки искусства которого также восходят к 11 веку. Иконам домонгольского периода присуща исключительная монументальность, свойственная стенной живописи, под воздействием которой русская иконопись находится еще и в 14 веке, и лаконизм художественного выражения как в композиции, так и в фигурах, жестах, складках одежд и т. д. Колорит их, в котором преобладают темные тона, сдержан и сумрачен. Однако уже в 13 веке этот сумрачный колорит начинает сменяться характерно русскими цветастыми и яркими красками. Появляется больше внутренней и внешней динамики, склонность к большей плоскостности. Ранние иконы, при наличии в них русских черт, еще находятся в большей или меньшей зависимости' от греческих образцов. Можно сказать, что 12 век проходит под знаком ассимиляции воспринятых от Византии принципов и форм церковного искусства, которые в 13 веке уже выступают в национальном русском преломлении, нашедшем окончательное свое выражение в 14 веке. Иконы этого периода отличаются свежестью и непосредственностью выражения, яркими красками, чувством ритма и простотой композиции. К этому периоду относится деятельность прославленных святых иконописцев - митрополита Московского Петра (1326) и архиепископа Ростовского Феодора (1394). 14, 15 и первая половина 16 века представляют собой расцвет русской иконописи, совпадающий с расцветом святости, и именно преподобия, которое резко падает во второй половине 16 века. Это время дает наибольшее количество прославленных святых, особенно 15 век: с 1420 по 1500 г. число прославленных, скончавшихся за этот период, достигает 50 человек. Грань 14 и 15 столетий связана с именем величайшего иконописца, преподобного Андрея (Рублева), работавшего со своим другом преподобным Даниилом (Черным). Необычайная глубина духовного прозрения преподобного Андрея нашла свое выражение при посредстве совершенно исключительного художественного дара. Вторая половина 15 и начало 16 века связаны с другим гениальным мастером, имя которого ставилось рядом с именем преподобного Андрея, - Дионисием, работавшим со своими сыновьями. Его творчество, опираясь на традиции Рублева, представляет собой блестящее завершение русской иконописи XV века. Этот период знаменует собой большое совершенство техники, изощренность линий, изысканность форм и красок. Для самого Дионисия, творчество которого проникнуто особой жизнерадостностью, характерны удлиненные, изысканные пропорции фигур, подчеркнутая грация движений, гибкий, сильный и плавный рисунок. Его чистый колорит с нежными зелеными, розовыми, голубыми и желтыми тонами отличается особой музыкальностью. 16 век сохраняет духовную насыщенность образа; остается на прежней высоте и красочность иконы и даже становится богаче оттенками. Этот век, как и предыдущий, продолжает давать замечательные иконы. Однако во второй половине 16 столетия величественная простота и державшаяся веками классическая мерность композиции начинают колебаться. Утрачиваются широкие планы, чувство монументальности образа, классический ритм, античная чистота и сила цвета. Появляется стремление к сложности, виртуозности и перегруженности деталями. Тона темнеют, тускнеют, и вместо прежних легких и светлых красок появляются плотные землистые оттенки, которые вместе с золотом создают впечатление пышной и несколько угрюмой торжественности. Это эпоха перелома в русской иконописи. Догматический смысл иконы перестает осознаваться как основной, и повествовательный момент часто приобретает доминирующее значение.

Психология иконы

Что же это такое - икона? Какое понимание ее должно быть первичным: религиозное ли, искусствоведческое, историческое? У каждого ответ на этот вопрос свой. Но одно ясно: мы не не должны воспринимать иконы как портреты святых, также нельзя видеть в иконописи выражениие идолопоклонничества. Одним из первых исследователей русской иконы был Е. Трубецкой. В своей работе “Умозрение в красках” он выявляет важнейшие психологические особенности иконы, прежде всего русской, как особого, ни на какой другой не похожего, жанра. Иконопись выражает собою глубочайшее, что есть в древнерусской культуре; более того, мы имеем в ней одно из величайших, мировых сокровищ религиозного искусства. И, однако, до самого последнего времени икона была совершенно непонятной русскому образованному человеку. Он равнодушно проходил мимо нее, не удостаивая ее даже мимолетного внимания. Он просто-напросто не отличал иконы от густо покрывавшей ее копоти старины. Только в самые последние годы у нас открылись глаза на необычайную красоту и яркость красок, скрывавшихся под этой копотью. Только теперь, благодаря изумительным успехам современной техники очистки, мы увидели эти краски отдаленных веков, и миф о "темной иконе" разлетелся окончательно. Оказывается, что лики святых в наших древних храмах потемнели единственно потому, что они стали нам чуждыми; копоть на них нарастала частью вследствие нашего невнимания и равнодушия к сохранению святыни, частью вследствие нашего неумения хранить эти памятники старины. С этим нашим незнанием красок древней иконописи до сих пор связывалось и полнейшее непонимание ее духа. Ее господствующая тенденция односторонне характеризовалась неопределенным выражением "аскетизм" и в качестве "аскетической" отбрасывалась, как отжившая ветошь. А рядом с этим оставалось непонятным самое существенное и важное, что есть в русской иконе, - та несравненная радость, которую она возвещает миру. Теперь, когда икона оказалась одним из самых красочных созданий живописи всех веков, нам часто приходится слышать об изумительной ее жизнерадостности; с другой стороны, вследствие невозможности отвергать присущего ей аскетизма, мы стоим перед одной из самых интересных загадок, какие когда-либо ставились перед художественной критикой. Как совместить этот аскетизм с этими необычайно живыми красками? В чем заключается тайна этого сочетания высшей скорби и высшей радости? Понять эту тайну и значит ответить на основной вопрос: какое понимание смысла жизни воплотилось в нашей древней иконописи. Безо всякого сомнения, мы имеем здесь две тесно между собой связанные стороны одной и той же религиозной идеи: ведь нет Пасхи без Страстной Седмицы и к радости всеобщего воскресения нельзя пройти мимо животворящего креста Господня. Поэтому в нашей иконописи мотивы радостные и скорбные, аскетические, совершенно одинаково необходимы. Я остановлюсь сначала на последних, так как в наше время именно аскетизм русской иконы всего больше затрудняет ее понимание. Когда в 17 веке, в связи с другими церковными новшествами, в русские храмы вторглась реалистическая живопись, следовавшая западным образцам, поборник древнего благочестия, известный протопоп Аввакум, в замечательном послании противополагал этим образцам именно аскетический дух древней иконописи. "По попущению Божию умножилось в русской земле иконного письма неподобного. Изографы пишут, а власти соблаговоляют им, и все грядут в пропасть погибели, друг за другом уцепившеся. Пишут Спасов образ Эммануила - лицо одутловато, уста червонные, власы кудрявые, руки и мышцы толстые; тако же и у ног бедра толстые, и весь яко Немчин учинен, лишь сабли при бедре не написано. А все то Никон враг умыслил, будто живых писали... Старые добрые изографы писали не так подобие святых: лицо и руки и все чувства отончали, измождали от поста и труда и всякие скорби. А вы ныне подобие их изменили, пишете таковых же, каковы сами". Эти слова протопопа Аввакума дают классически точное выражение одной из важнейших тенденций древнерусской иконописи; хотя следует все время помнить, что этот ее скорбно аскетический аспект имеет лишь подчиненное и притом подготовительное значение. Важнейшее в ней, конечно, - радость окончательной победы Богочеловека над зверочеловеком, введение во храм всего человечества и всей твари; но к этой радости человек должен быть подготовлен подвигом: он не может войти в состав Божьего храма таким, каков он есть, потому что для необрезанного сердца и для разжиревшей, самодовлеющей плоти в этом храме нет места: и вот почему иконы нельзя писать с живых людей. Икона - не портрет, а прообраз грядущего храмового человечества. И, так как этого человечества мы пока не видим в нынешних грешных людях, а только угадываем, икона может служить лишь символическим его изображением. Что означает в этом изображении истонченная телесность? Это - резко выраженное отрицание того самого биологизма, который возводит насыщение плоти в высшую и безусловную заповедь. Ведь именно этой заповедью оправдывается не только грубо-утилитарное и жестокое отношение человека к низшей твари, но и право каждого данного народа на кровавую расправу с другими народами, препятствующими его насыщению. Изможденные лики святых на иконах противополагают этому кровавому царству самодовлеющей и сытой плоти не только "истонченные чувства", но прежде всего - новую норму жизненных отношений. Это - то царство, которого плоть и кровь не наследуют. Воздержание от еды и в особенности от мяса тут достигает двоякой цели: во-первых, это смирение плоти служит непременным условием одухотворения человеческого облика; во-вторых, оно тем самым подготовляет грядущий мир человека с человеком и человека с низшею тварью. В древнерусских иконах замечательно выражена как та, так и другая мысль. Мы пока сосредоточим наше внимание на первой из них. Поверхностному наблюдателю эти аскетические лики могут показаться безжизненными, окончательно иссохшими. На самом деле, именно благодаря воспрещению "червонных уст" и "одутловатых щек" в них с несравненной силой просвечивает выражение духовной жизни, и это - несмотря на необычайную строгость традиционных, условных форм, ограничивающих свободу иконописца. Казалось бы, в этой живописи не какие-либо несущественные штрихи, а именно существенные черты предусмотрены и освящены канонами: и положение туловища святого, и взаимоотношение его крест-накрест сложенных рук, и сложение его благословляющих пальцев; движение стеснено до крайности, исключено все то, что могло бы сделать Спасителя и святых

похожими "на таковых же, каковы мы сами". Даже там, где движение допущено, оно введено в какие-то неподвижные рамки, которыми оно словно сковано. Но даже там, где оно совсем отсутствует, во власти иконописца все-таки остается взгляд святого, выражение его глаз, то есть то самое, что составляет высшее средоточие духовной жизни человеческого лица. И именно здесь сказывается во всей своей поразительной силе то высшее творчество религиозного искусства, которое низводит огонь с неба и освещает им изнутри весь человеческий облик, каким бы неподвижным он ни казался. Я не знаю, например, более сильного выражения святой скорби о всей твари поднебесной, об ее грехах и страданиях, чем то, которое дано в шитом шелками образе Никиты Великомученика, хранящемся в музее архивной комиссии во Владимире на Клязьме: по преданию, образ вышит женой Иоанна Грозного Анастасией, родом Романовой. Другие несравненные образцы скорбных ликов имеются в коллекции И. С. Остроухова в Москве: это - образ праведного Симеона Богоприимца и "Положение во гроб", где изображение скорби Богоматери по силе может сравниться разве с произведениями Джиотто, вообще с высшими образцами флорентийского искусства. А рядом с этим в древнерусской иконописи мы встречаемся с неподражаемой передачей таких душевных настроений, как пламенная надежда или успокоение в Боге. Увидев, я находился под сильным впечатлением знаменитой фрески Васнецова "Радость праведных о Господе" в киевском соборе Св. Владимира (этюды к этой фреске имеются, как известно, в Третьяковской галерее в Москве). Признаюсь, что это впечатление несколько ослабело, когда я познакомился с разработкой той же темы в рублевской фреске Успенского собора во Владимире на Клязьме. И преимущество этой древней фрески перед творением Васнецова весьма характерно для древней иконописи. У Васнецова полет праведных в рай имеет чересчур естественный характер физического движения: праведники устремляются в рай не только мыслями, но и всем туловищем: это, а также болезненно-истерическое выражение некоторых лиц сообщает всему изображению тот слишком реалистический для храма характер, который ослабляет впечатление. Совсем другое мы видим в древней рублевской фреске в Успенском соборе во Владимире. Там необычайно сосредоточенная сила надежды передается исключительно движением глаз, устремленных вперед. Крестообразно сложенные руки праведных совершенно неподвижны, так же как и ноги, и туловище. Их шествие в рай выражается исключительно их глазами, в которых не чувствуется истерического восторга, а есть глубокое внутреннее горение и спокойная уверенность в достижении цели; но именно этой-то кажущейся физической неподвижностью и передается необычайное напряжение и мощь неуклонно совершающегося духовного подъема: чем неподвижнее тело, тем сильнее и яснее воспринимается тут движение духа, ибо мир телесный становится его прозрачной оболочкой. И именно в том, что духовная жизнь передается одними глазами совершенно неподвижного облика, - символически выражается необычайная сила и власть духа над телом. Получается впечатление, точно вся телесная жизнь замерла в ожидании высшего откровения, к которому она прислушивается. И иначе его услышать нельзя: нужно, чтобы сначала прозвучал призыв "да молчит всякая плоть человеческая". И только когда этот призыв доходит до нашего слуха.- человеческий облик одухотворяется: у него отверзаются очи. Они не только открыты для другого мира, но отверзают его другим: именно это сочетание совершенной неподвижности тела и духовного смысла очей, часто повторяющееся в высших созданиях нашей иконописи, производит потрясающее впечатление. Ошибочно было бы думать, однако, что неподвижность в древних иконах составляет свойство всего человеческого: в нашей иконописи она усвоена не человеческому облику вообще, а только определенным его состояниям; он неподвижен, когда он преисполняется сверхчеловеческим. Божественным содержанием, когда он так или иначе вводится в неподвижный покой Божественной жизни. Наоборот, человек в состоянии безблагодатном или же доблагодатном, человек, еще не "успокоившийся" в Боге или просто не достигший цели своего жизненного пути, часто изображается в иконах чрезвычайно подвижным. Особенно типичны в этом отношении многие древние новгородские изображения Преображения Господня. Там неподвижны Спаситель, Моисей и Илия - наоборот, поверженные ниц апостолы, предоставленные собственному чисто человеческому аффекту ужаса перед небесным громом, поражают смелостью своих телодвижений; на многих иконах они изображаются лежащими буквально вниз головой. На замечательной иконе "Видение Иоанна Лествичника", хранящейся в Петрограде, в музее Александра III, можно наблюдать движение, выраженное еще более резко: это - стремительное падение вверх ногами грешников, сорвавшихся с лестницы, ведущей в рай. Неподвижность в иконах усвоена лишь тем изображениям, где не только плоть, но и самое естество человеческое приведено к молчанию, где оно живет уже не собственною, а надчеловеческою жизнью. Само собою разумеется, что это состояние выражает собою не прекращение жизни, а как раз наоборот, высшее ее напряжение и силу. Только сознанию безрелигиозному или поверхностному древнерусская икона может показаться безжизненною. Известная холодность и какая-то отвлеченность есть, пожалуй, в иконе древнегреческой. Но как раз в этом отношении русская иконопись представляет полную противоположность греческой. В замечательном собрании икон в петроградском музее Александра III особенно удобно делать это сопоставление, потому что там, рядом с четырьмя русскими, есть одна греческая зала. Там в особенности поражаешься тем, насколько русская иконопись согрета чуждой грекам теплотою чувства. То же можно испытать при осмотре московской коллекции И. С. Остроухова, где также рядом с русскими образцами есть греческие или древнейшие русские, еще сохраняющие греческий тип. При этом сопоставлении нас поражает, что именно в русской иконописи, в отличие от греческой, жизнь человеческого лица не убивается, а получает высшее одухотворелие и смысл; например, что может быть неподвижнее лика "нерукотворного Спаса" или "Ильи пророка" в коллекции И. С. Остроухова! А между тем для внимательного взгляда становится ясным, что в них просвечивает одухотворенный народно-русский облик. Не только общечеловеческое, но и национальное таким образом вводится в недвижный покой Творца и сохраняется в прославленном виде на этой предельной высоте религиозного творчества. Говоря об аскетизме русской иконы, невозможно умолчать и о другой ее черте, органически связанной с аскетизмом. Икона в ее идее составляет неразрывное целое с храмом, а поэтому подчинена его архитектурному замыслу. Отсюда - изумительная архитектурность нашей религиозной живописи: подчинение архитектурной форме чувствуется не только в храмовом целом, но и в каждом отдельном иконописном изображении: каждая икона имеет свою особую, внутреннюю архитектуру, которую можно наблюдать и вне непосредственной связи ее с церковным зданием в тесном смысле слова. Этот архитектурный замысел чувствуется и в отдельных ликах, и в особенности в их группах - в иконах, изображающих собрание многих святых. Архитектурному впечатлению наших икон способствует та неподвижность божественного покоя, в который введены отдельные лики; именно благодаря ей в нашей храмовой живописи осуществляется мысль, выраженная в первом послании св. Петра. Неподвижные или застывшие в позе поклонения пророки, апостолы и святые, собравшиеся вокруг Христа, "камня живого, человеками отверженного, но Богом избранного", в этом предстоянии как бы сами превращаются в "камни живые, устрояющие из себя дом духовный" (1 Петр. II, 4 5). Эта черта больше, чем какая-либо другая, углубляет пропасть между древней иконописью и живописью реалистическою. Мы видим перед собою, в соответствии с архитектурными линиями храма, человеческие фигуры, иногда чересчур прямолинейные, иногда, напротив, - неестественно изогнутые соответственно линиям свода; подчиняясь стремлению вверх высокого и узкого иконостаса, эти образы иногда чрезмерно удлиняются: голова получается непропорционально маленькая по сравнению с туловищем; последнее становится неестественно узким в плечах, чем подчеркивается аскетическая истонченность всего облика. Глазу, воспитанному на реалистической живописи, всегда кажется, что эти стройные ряды прямолинейных фигур собираются вокруг главного образа чересчур тесно. Быть может, еще труднее неопытному глазу привыкнуть к необычайной симметричности этих живописных линий. Не только в храмах - в отдельных иконах, где группируются многие святые, - есть некоторый архитектурный центр, который совпадает с центром идейным. И вокруг этого центра непременно в одинаковом количестве и часто в одинаковых позах стоят с обеих сторон святые. В роли архитектурного центра, вокруг которого собирается этот многоликий собор, является то Спаситель, то Богоматерь, то София - Премудрость Божия. Иногда, симметрии ради, самый центральный образ раздвояется. Так, на древних изображениях Евхаристии Христос изображается в двойне, с одной стороны дающим апостолам хлеб, а с другой стороны - святую чашу. И к нему с обеих сторон движутся симметричными рядами однообразно изогнутые и наклоненные к нему апостолы. Есть иконописные изображения, самое название коих указывает на архитектурный замысел; такова, например, "Богородица Нерушимая Стена" в киевском Софийском соборе: поднятыми кверху руками она как бы держит на себе свод главного алтаря. Особенно сильно сказывается господство архитектурного стиля в тех иконах, которые сами представляют собою как бы маленькие иконостасы. Таковы, например, иконы "Софии Премудрости Божией", "Покрова Св. Богородицы", "О Тебе радуется, обрадованная, всякая тварь" и многие другие. Здесь мы неизменно видим симметричные группы вокруг одной главной фигуры. В иконах "Софии" мы видим симметрию в фигурах Богоматери и Иоанна Предтечи, с двух сторон склоняющихся перед сидящей на престоле "Софией", а также в совершенно одинаковых с обеих сторон движениях и фигурах ангельских крыльев. А в богородичных иконах, только что названных, архитектурная идея, помимо симметрического расположения фигур вокруг Богоматери, выдается изображением собора сзади нее. Симметрия тут выражает собою не более и не менее как утверждение соборного единства в человеках и ангелах: их индивидуальная жизнь подчиняется общему соборному плану.

Этим объясняется, впрочем, не одна симметричность иконы. Подчинение живописи архитектуре вообще обусловливается здесь не какими-либо посторонними и случайными соображениями архитектурного удобства. Архитектурность иконы выражает одну из центральных и существенных ее мыслей. В ней мы имеем живопись по существу соборную; в том господстве архитектурных линий над человеческим обликом, которое в ней замечается, выражается подчинение человека идее собора, преобладание вселенского над индивидуальным. Здесь человек перестает быть самодовлеющей личностью и подчиняется общей архитектуре целого.

Цветовая гамма древнерусских икон и ее значение

Огромное значение в иконописи имеют цвета красок. Краски древнерусских икон давно уже завоевали себе всеобщие симпатии. древнерусская иконопись - большое и сложное искусство. Для того чтобы его понять, недостаточно любоваться чистыми, ясными красками икон. Краски в иконах вовсе не краски природы, они меньше зависят от красочного впечатления мира, чем в живописи нового времени. Вместе с тем, краски не подчиняются условной символике, нельзя сказать, что каждая имела постоянное значение. Обратимся к Е. Трубецкому: “Смысловая гамма иконописных красок необозрима. Важное место занимали всевозможные оттенки небесного свода. Иконописец знал великое многообразие оттенков голубого: и темно-синий цвет звездной ночи, и яркое сияние голубой тверди, и множество бледнеющих к закату тонов светло-голубых, бирюзовых и даже зеленоватых.”

Пурпурные тона используются для изображения небесной грозы, зарева пожара, освещения бездонной глубины вечной ночи в аду. Наконец, в древних новгородских иконах Страшного Суда мы видим целую огненную преграду пурпурных херувимов над головами сидящих на престоле апостолов, символизирующих собой грядущее. Таким образом, мы находим все эти цвета в их символическом, потустороннем применении. Ими всеми иконописец пользуется для отделения мира запредельного от реального. Однако иконописная мистика - прежде всего солнечная мистика. Как бы ни были прекрасны небесные цвета, все-таки золото полуденного солнца играет главную роль. Все прочие краски находятся по отношению к нему в некотором подчинении. Перед ним исчезает синева ночная, блекнет мерцание звезд и зарево ночного пожара. Такова в нашей иконописи иерархия красок вокруг “солнца незаходного”. Этот божественный цвет в нашей иконописи носит название “ассист”. Весьма замечателен способ его изображения. Ассист никогда не имеет вида сплошного массивного золота; это как бы эфирная воздушная паутинка тонких золотых лучей, исходящих от божества и блистанием своим озаряющих все окружающее. Древнерусским мастерам досталась в наследие тональная живопись византийцев с ее чуть приглушенными тонами, выражавшими покаянное настроение. В ХIV веке Феофан Грек выступает так же как мастер сдержанно-насыщенных тонов: вишнево-красного, темно-синего, темно-зеленого и тельных тонов и высветлений. Свет падает у него на пребывающие во мраке тела, как небесная благодать на грешную землю. Древнерусские мастера противились этому пониманию света, всячески стремились утвердить нечто свое. В старинных текстах перечисляются излюбленные краски наших иконописцев: вохра, киноварь, бакан, багор, голубец, изумруд и другие. Но в действительности гамма красок была более обширна. Наряду с чистыми, открытыми цветами есть еще множество промежуточных. В отдельных школах древнерусской иконописи не было строгой регламентации цвета.

Но определенные правила все же существовали: независимо от сюжета краски должны были составлять нечто целое и этим давать выход тому, что каждой из них присуще. В иконах часто выделяется центр композиции, устанавливается равновесие между ее частями, краски же вливаются в единую живописную ткань. В творчестве Дионисия и мастеров его круга краски обладают одним драгоценным свойством: они теряют долю своей насыщенной яркости, приобретая свечение. Здесь происходит окончательный разрыв с византийской традицией. Краски становятся прозрачными - подобие витража или акварели. Сквозь них просвечивает белый левкас.

Сравнительная характеристика русских иконописных школ

Дошедшие до нас описания языческих святилищ (капищ) 9--10 вв. упоминают об имевшихся там росписях и множестве деревянных резных идолов. С крещением Руси новые для нее виды живописи вытесняют круглую скульптуру, характерную для язычества. Самые ранние из сохранившихся произведений древнерусского искусства были созданы в Киеве. Первые храмы украшали, согласно летописям, приезжие мастера -- греки. Им принадлежат полные величия и значительности лики на фрагментах росписи (конец 10 в.) Десятинной церкви, найденных при раскопках руин. Византийские мастера принесли с собой сложившуюся иконографию и систему расположения сюжетов в интерьере храма, подчиненную осям внутреннего пространства и очертания, образующих его элементов (столбов, сводов, парусов), манеру относительно плоскостного письма, не нарушающую поверхности стен. К началу 12 века дорогая и трудоемкая мозаика целиком вытесняется фреской. В киевских росписях конца 11--12 вв. часты отступления от византийских канонов. Усиливаются славянские черты в типах лиц, костюмах, лепка фигур цветом сменяется линейной проработкой, исчезают полутона, краски светлеют. Произведения киевских мастеров вплоть до монголо-татарского нашествия (1237-1240 гг.) служили образцами для местных школ, которые возникли в период феодальной раздробленности во многих княжествах. Урон, причиненный древнерусскому искусству монголо-татарским нашествием, произведенные им разрушения, угон в плен ремесленников, приведший к утрате многих навыков и секретов мастерства, не сломил творческое начало в землях Древней Руси. Наиболее полно сохранились древние памятники новгородской живописи. В отдельных произведениях прослеживаются влияния византийского искусства, что говорит о широких художественных связях Новгорода. Обычен тип неподвижно стоящего святого с крупными чертами лица и широко раскрытыми глазами. Например, “Святой Георгий”, Оружейная палата, Москва; двусторонняя икона с изображениями Нерукотворного Спаса и Поклонения кресту, конец 12 в., Третьяковская галерея. Новгородская иконопись 14 века развивалась медленно. На иконах, как правило, было изображение одного святого. Но если писалось несколько святых, все они изображались строго в фас, не были связаны между собой. Такой прием усиливал воздействие. Иконы этого периода новгородской школы характеризуют лаконичная композиция, четкий рисунок, чистота красок, высокая техника.

Отличительной особенностью новгородской иконописной школы является смелость и жизнерадостность колорита, наивная статичная грубоватость и ковровая плоскостность изображения. Новгородские образы напоминают деревянную скульптуру, а сочетания цветов - народную праздничную ткань, строченную вышивку. С конца 14 века икона в новгородской живописи занимает ведущее место, становится главным видом изобразительного искусства. Во Владимирско-Суздальской Руси, судя по сохранившимся остаткам фресок Переславля-Залесского, Владимира и Суздаля, а также по единичным иконам и лицевым рукописям, местные художники домонгольского периода опирались на творческое наследие Киева. Иконы Владимирско-суздальской школы отличаются мягкостью письма и тонкой гармонией красок. Наследие владимирско-суздальской школы в 14--15 вв. послужило одним из главных источников для возникновения и развития московской школы иконописи. Московская школа сложилась и интенсивно развивалась в эпоху усиления Московского княжества. Живопись московской школы в 14 веке представляла синтез местных традиций и передовых течений византийского и южнославянского искусства (иконы “Спас Ярое Око” и “Спас Опоечный”, 1340 г., Успенский собор Московского Кремля). Расцвет московской школы в конце 14 -- начале 15 вв. связан с деятельностью выдающихся художников Феофана Грека, Андрея Рублева, Даниила Черного. Традиции их искусства получили развитие в иконах и росписях Дионисия, привлекающих изысканностью пропорций, декоративной праздничностью колорита, уравновешенностью композиций. В начале 14 в. Псков отделился от Новгорода - и тот стал одним из врагов. Затем Псковскую и Новгородскую земли решили разделить между собой немцы и Литва. Неудивительно, что Псков представлял собой неприступную крепость. Суровая ратная жизнь оставила свой отпечаток на мировосприятии и образной системе псковской живописи. Не имевшие собственного епископа, более того, вынужденные подчиняться новгородскому владыке, псковичи были изначально настроены против церковной иерархии. Псковское искусство отличало особое, личное отношение к Богу, обусловленное суровыми испытаниями и личной ответственностью за православную веру. Росписи и иконы Пскова поражают своей суровостью и мрачной выразительностью. Росписи Спасо-Преображенского монастыря (1156 г) отличают огрубление и уплощение контуров, плоскость красочных пятен и орнаментальность линий. Эта же страстность и наивность народного мироощущения определяет тон росписей новгородской церкви Спаса Преображение на Нередице (1199г.), собора Снетогорского монастыря в Пскове (1313г.). Необычной для Богородичных икон сумрачностью поражает “Богоматерь Толгская” (1314г.). Появляются и образы святых коневодов - Флора и Лавра, и житийные образы, такие как “Никита, побивающий беса” (конец 15 - начало 16 в.). Псковская школа сложилась в период феодальной раздробленности и достигла расцвета в 14--15 вв. Ей свойственны повышенная экспрессия образов, резкость световых бликов, пастозность мазка (иконы “Собор Богоматери” и “Параскева, Варвара и Ульяна” -- обе 2-я половина 14 в., ГТГ). В живописи распад псковской школы начался на рубеже 15 и 16 вв. Тверская школа иконописи сложилась в 13 веке. Для икон и миниатюр тверской школы характерны суровая выразительность образов, напряженность и экспрессия цветовых отношений, подчеркнутая линейность письма. В 15 в. усилилась свойственная ей и ранее ориентация на художественные традиции стран Балканского полуострова. Ярославская иконописная школа возникла в начале 16 в. в период быстрого роста населения города, становления купечества. До нас дошли произведения ярославских мастеров начала 13 в., известны работы 14 в., а по количеству сохранившихся памятников живописи 16 и 17 вв. ярославская школа не уступает другим древнерусским школам. В творчестве ярославских мастеров бережно хранились традиции высокого искусства Древней Руси до самой середины 18 века. В своей основе их живопись оставалась верна тому великому стилю, принципы которого сформировались в глубокой древности, развивались долгое время в миниатюрной живописи. Наряду с “мелочными” изображениями ярославские иконники еще в 18 в. писали и композиции, в которых любовь к большим массам, к строгим и лаконичным силуэтам, к четкому и ясному строю сцен в клеймах ощутима так же, как и в работах мастеров 15--16 столетий. Работы ярославских мастеров второй половины 17 -- начала 18 вв. еще долго признавались в России образцами старого национального искусства. Их собирали почитатели древней иконописи -- старообрядцы, внимательно изучали художники Палеха и Мстеры, продолжавшие в 19--20 вв. писать иконы в традициях русской средневековой живописи.

Андрей Рублев и его “Троица”

Творчество Андрея Рублева - наиболее яркое проявление в русской иконописи воцерковленного античного наследия. Вся красота античного искусства оживает здесь, просвещенная новым и подлинным смыслом. Его живопись отличается юношеской свежестью, чувством меры, максимальной цветовой согласованностью, чарующим ритмом и музыкой линий. Влияние преподобного Андрея в русском церковном искусстве было огромным. Отзывы о нем сохранились в иконописных подлинниках, и Собор, созванный для решения вопросов, связанных с иконописью, в 1551 году в Москве митрополитом Макарием, который сам был иконописцем, принял следующее постановление: "Писать живописцем иконы с древних образцов, как греческие живописцы писали и как писал Андрей Рублев и прочие пресловущие живописцы". О гибели его икон заносилось в летописи как о событиях, имеющих большую важность и общественное значение. Творчество преподобного Андрея кладет отпечаток на русское церковное искусство 15 века, в течение которого оно достигает вершины своего художественного выражения. Это - классическая эпоха русской иконописи. Мастера 15 века достигают необычайного совершенства владения линией, умения вписывать фигуры в определенное пространство, находить прекрасное соотношение силуэта к свободному фону. Этот век во многом повторяет предыдущий, но отличается от него большим равновесием и настроенностью. Исключительная, все пронизывающая ритмичность, необычайная чистота и глубина тона, сила и радость цвета дают полное выражение радости и спокойствия созревшего художественного творчества, сочетавшегося с исключительной глубиной духовного прозрения. В основе сюжета “Троицы” лежит библейский рассказ о явлении праве Аврааму божества в виде трех прекрасных юношей-ангелов. Авраам с женою Саррой угощали пришельцев под сенью Мамврийского дуба, и Аврааму дано было понять, что в ангелах воплотилось божество в трех лицах. Издавна существует несколько вариантов изображения Троицы, иногда с подробностями застолья и эпизодами заклания тельца и печения хлеба (в собрании галереи это иконы Троицы 14 века из Ростова Великого и 15 века из Пскова). В рублевской же иконе внимание сосредоточено на трех ангелах, их состоянии. Они изображены восседающими вокруг престола, в центре которого помещена евхаристическая чаша с головой жертвенного тельца, символизирующего новозаветного агнца, то есть Христа. Смысл этого изображения - жертвенная любовь. Левый ангел, означающий Бога-Отца, правой рукой благословляет чашу. Средний ангел (Сын), изображенный в евангельских одеждах Иисуса Христа, опущенной на престол правой рукой с символическим перстосложением, выражает покорность воле Бога-Отца и готовность принести себя в жертву во имя любви к людям. Жест правого ангела (Святого Духа) завершает символическое собеседование Отца и Сына, утверждая высокий смысл жертвенной любви, и утешает обреченного на жертву. Таким образом, изображение Ветхозаветной Троицы (то есть с подробностями сюжета из Ветхого Завета) превращается в образ Евхаристии (Благой жертвы), символически воспроизводящей смысл евангельской Тайной вечери и установленное на ней таинство (причащение хлебом и вином как телом и кровью Христа). Исследователи подчеркивают символическое космологическое значение композиционного круга, в который лаконично и естественно вписывается изображение. В круге видят отражение идеи Вселенной, мира, единства, объемлющего собою множественность, космос. При постижении содержания “Троицы” важно понять его многогранность. Символика и многозначность образов “Троицы” восходят к древнейшим временам. У большинства народов такие понятия (и изображения), как древо, чаша, трапеза, дом (храм), гора, круг, имели символическое значение. Глубина осведомленности Андрея Рублева в области древних символических образов и их толкований, умение соединить их смысл с содержанием христианского догмата предполагают высокую образованность, характерную для тогдашнего просвещенного общества и, в частности, для вероятного окружения художника. Символика “Троицы” соотнесена с ее живописно-стилистическими свойствами. Среди них важнейшее значение имеет цвет. Так как созерцаемое божество являло собой картину райского горнего мира, художник с помощью красок стремился передать возвышенную “небесную” красоту, открывшуюся земному взору. Живопись Андрея Рублева, особенно Звенигородского чина, отличают особая чистота цвета, благородство тональных переходов, умение придать колориту светоносность сияния. Свет излучают не только золотые фоны, орнаментальные разделки и ассисты, но и нежная плавь светлых ликов, чистые оттенки охры, умиротворенно-ясные голубые, розовые и зеленые тона одежд ангелов. Символичность колорита в иконе особенно ощутима в ведущем звучании сине-голубого, именуемого рублевским голубцом. Постигая красоту и глубину содержания, соотнося смысл “Троицы” с идеями Сергия Радонежского о созерцательности, нравственном усовершенствовании, мире, согласии, мы как бы соприкасаемся с внутренним миром Андрея Рублева, его помыслами, претворенными в этом произведении. Икона находилась в Троицком соборе Троицкого монастыря, ставшего впоследствии лаврой, до двадцатых годов нашего столетия. За это время икона претерпела ряд подновлений и прописей. В 1904-1905 годах по инициативе И.С.Остроухова, члена Московского археологического общества, известного собирателя икон и попечителя Третьяковской галереи, была предпринята первая основательная расчистка “Троицы” от позднейших записей. Работами руководил известный иконописец и реставратор В.П.Гурьянов. Были сняты основные записи, но оставлены прописи на вставках нового левкаса, и в соответствии с методами тогдашней реставрации сделаны дописи в местах утрат, не искажающие авторскую живопись.

Главные сведения о жизни Богоматери

Главные сведения о жизни Богоматери древнерусский читатель узнавал из источников, что повествовали о Христе: каноничесских и апокрифических Евангелий. Дева Мария родилась у супругов из Иерусалима, Иоакима и Анны,когда они уже потеряли надежду на рождение ребенка. Обрадованные родители посвятили девочку Богу отдали ее в возрасте трех лет воспитываться при Иерусалимском храме. Автор одного апокрифического Евангелия писал, что маленькой Марии являлся ангел, кормивший ее небесной пищей. Когда Мария выросла, ей уже не полагалось жить в храме. Ее родители к тому времени умерли, и девушку решили выдать замуж. Но поскольку она хотела соблюсти обет и посвятить себя Богу, в мужья ей выбрали старца Иосифа-плотника, обещавшего позаботиться о Марии как отец, а не как муж. Поэтому Иосифа называют не мужем, а обручником Марии. Мария и после замужества не изменила свои привычки: она часто приходила в храм и помогала иерусалимским девам делать большую завесу для святилища. Однажды ей снова явился ангел и возвестил, что она родит Сына Божьего. "Как будет это, когда я мужа не знаю?" - воскликнула Мария. Но сын Божий должен был родиться именно от чистой девы, чтобы самим рождением явить чудо всему человечеству. Незадолго до родов Пресвятой Деве вместе с праведным Иосифом пришлось отправиться в небольшой город Вифлеем, чтобы участвовать в переписи населения Иудеи. По дороге они попытались остановиться на ночлег на постоялом дворе, но там не было места. Тогда они воспользовались укрытием, где прятались пастухи. Там и родился младенец Иисус; спеленав, его положили в ясли - кормушку для скота. В это время царю Ироду стало известно, что в его владениях появился чудесный младенец, который станет правителем мира. Ирод испугался, что новый царь свергнет его с престола и повелел своим воинам убить всех младенцев в возрасте до 2-х лет. Однако Иисус уцелел благодаря вмешательству ангела, тот явился Иосифу и велел ему взять Марию и ребенка и отправиться в Египет. Там святое семейство переждало гонения Ирода. Но Марии было суждено пережить своего сына, она проводила его на казнь и присутствовала на распятии, а затем погребала его тело. Умирая на кресте, Иисус Христос завещал любимому ученику Иоанну заботиться о ней. Богоматерь скончалась в 64 года, причем о смерти она узнала заранее. О внешности Богоматери известно больше, чем о внешности Христа. Ранне христианские сочинения сообщают, что Мария была среднего роста, имела тонкие продолговатые пальцы, волосы цвета пшеницы, большие глаза, подобные плодам миндаля, прямой нос и ярко-алые уста.

Иконографический тип и некоторые аспекты его эволюции

Основные черты иконографического типа Умиление: в центре иконы располагается поясное изображение Богоматери с младенцем на руках, нежно прижавшимся к ее щеке. Изображение Марии - по-гречески называлось Елеуса, а по русски обозначалось как Умиление. Как и всегда, с ранне христианских времен, Мария изображена закутанной в темно-вишневый плащ - мафорий - одежду замужних палестинских женщин, а на мафории - звезды, знаки ее детства. Древнейшим, неизменным представлениям о внешности Марии соответствуют здесь черты Богоматери. Но благородные, всегда узнаваемые черты под кистью мастера обретают какую - то невиданную, одухотворенную, захватывающую красоту. И красота эта неотделима от того выражения бездонной, высокой и чистой печали, которым исполнен лик и которую изливает обращенный к нам взгляд. Печали, почти не передаваемой словом, поистине печали Матери, у которой пронзенное великим сыновним страданием сердце навек отозвалось всем бедам и горестям людским. Немаловажными представляются факты исторической эволюции образа Богоматери Елеусы и всей богородичной иконографии. Одна из тем византийского искусства 11-12 веков - тема божественной любви, выражаемой в формах человеческой...В культуре конца 11-12 вв. страстная тема, тема любви приобрели особое значение в связи с новой литургией, богословской и философской полемикой, ересями, а также разногласиями с латинским западом. Этот тип, как никакой другой, отразил переосмысление роли Богоматери в контексте новой драматической литургии и человечески эмоциональную интерпретацию ее образа. Мы касаемся также и других композиций с близкими иконографическими элементами прежде всего с изображением лобзания - Сретение и Оплакивание. На примере икон из монастыря св. Екатерины на Синае Богоматерь и пророки, Богоматерь Влахернская, а также на примере Владимирской Богоматери мы прослеживаем различные иконографические прототипы из античного арсенала. Это естественно Эрот или юный Дионис из вакхической иконографии для образа Христа-младенца, трагическая театральная маска для лика Марии и схема изображения Афродиты, целующей Эрота. Представляется весьма плодотворным проследить параллелизм между литературной экзегезой и изобразительным искусством не только в плане соотносимости содержания, но и потому, что механизм переосмысления древних мотивов, в том числе и мифологических, обнаруживает общие качества в этих двух сферах. В 12 веке возрождается жанр эллинистического греческого любовного романа, который воспевает земную любовь и красоту. Однако средневековый роман предусматривал и символическое восприятие. Византийский роман - это аллегория любви. Тема любви смыкается и с содержанием этой сферы литературы. Единый символический способ мышления, универсальный для средневековья соединяет нити, тянущиеся к столь разным областям культуры. Тема божественной любви, получившая воплощение в образах ласкающей Богоматери и Оплакивания как ни парадоксально имеет точки соприкосновения с темой любви, не только в теологической экзегезе, но и в византийском романе. В произведениях изобразительного искусства 11-12 вв. древние прототипы становятся основой не только для антикварного усвоения и заимствования, как в искусстве 10 века, но и для глубокого переосмысления. Древние прототипы вовлекаются даже в христологическую иконографию. Иконография Богоматери. По преданию, евангелист Лука, умевший рисовать, нарисовал с натуры несколько икон Богоматери.На всех она изображалась с младенцем. Одежда Богоматери по цвету повторяют одежды Христа, только у Марии вишневой изображается верхняя одежда покрывало-мафорий, а синим - нижний китон. Иногда из под накинутого на голову мафория виднеется чапец - головной убор замужних женщин. По сторонам лика Богоматери пишутся греческие буквы "МРОУ" -сокращение слов "Мать Бога". Довольно часто фигура Марии служит как бы троном для торжественно восседающего младенца. Одна рука Богоматери поддерживает его, другой она указывает на сына,будто показывая молящемуся,к кому он должен обращать свои просьбы. Младенец Христос обычно одет во взрослые одежды, напоминающие царские - густо покрытые золотом хитон и плащ. Чаще всего Богоматерь видна по пояс; иногда она представлена сидящей на престоле,изредка - стоящей. Такой тип самый распространенный в Древней Руси,называется Богоматерь Одигитрия ( по-гречески - путеводительница). Согласно византийскому сказанию, первая подобная икона привела двух слепцов в храм Богоматери и там исцелила их от слепоты. Этот тип существует во множестве вариантов - изводов. Один из самых известных русских изводов Одигитрии - Богоматерь Одигитрия Смоленская, или просто Смоленская. Младенец сидит на левой руке Богоматери (справа от нас ),обращенный лицом к молящимся; он больше похож на взрослого правителя, властелина, чем на маленького ребенка. Это впечатление усиливается высоким лбом и царственным жестом, которым Христос благословляет стоящего перед иконой. В левой руке ребенок держит свиток Священного Писания, опираясь им о колено. Фигура маленького Христа полна энергии. Он может и помогать, и наказывать - в зависимости от благочестия или грехов престоящего ему человека. Согласно древнему сказанию, Одигитрия Смоленская была одной из икон, написанных евангелистом Лукой. В 10-11вв ее привезла на Русь какая-то византийская принцесса - невеста князя Владимира, крестителя Руси. Русский князь Владимир, построил в Смоленске большой собор и отдал в него материнскую икону. Когда к Смоленску подошли войска Батыя, служивший смоленскому князю, римский воин Меркурий услышал от иконы голос, который повелел ему идти на бой с татарским богатырем-исполином. Голос предсказал ему победу в поединке, но и венец мученика. Меркурий одолел противника и перебил еще множество татар, но когда он лег отдохнуть и уснул, уцелевший татарин подкрался и отрубил ему голову. Сказание повествует, что по воле Божьей Муркурий встал, взял отрубленную голову и пришел в храм, где стояла икона. Смоляне благодарные ему за спасение города, похоронили его в храме и причислили к лику святых. В конце 16в икона оказалась в Москве. Возможно ее принес туда последний смоленский князь, изгнанный литовцами из своего княжества. В Москве ее приняли с большим почетом и поместили в Благовещенский собор Кремля - домовый храм московских великих князей. Однако спустя пол века за иконой явилось целое посольство: жители Смоленска не хотели расставаться со своей святыней. Князь Василий II Темный посочувствовал горожанам и отдал им икону, хотя Смоленск в то время входил в состав Литовского княжества. Чудотворную святыню торжественно проводили за город, а на месте расставания с ней в последствии основали Новодевичий монастырь с главным собором Богоматери Смоленской. Туда была передана копия - список с подлинной иконы. Еще раз икона посетила Москву в 1812 году, во время нашествия Наполеона. В день Бородинской битвы крестный поход с иконой Одигитрии Смоленской обошел вокруг Кремля и Белого города, а русские воины, прежде, чем вступить в сражение, молились перед списком чудотворного образа, также вывезенным из Смоленска. По свидетельству очевидцев, во время молебна в небе появился орел. Это истолковали как предсказание благополучного исхода войны. Икона Одигитрии Смоленской пропала из собора в 1941 году. Ее древняя живопись находилась под многочисленными поздними слоями записей, но судя по строгости иконографического типа, по благородным очертаниям головы младенца, эта икона действительно могла иметь греческое происхождение и принадлежать кисти выдающегося мастера. К типу Одигитрии принадлежит также Икона Богоматери Тихвинской. При этом она заметно отличается он Смоленской: младенец повернут в профиль, левая ножка согнута и подвернута, обогословящий жест обращен не к молящимся, а к Богоматери. Мать немного склонилась к сыну, в то время, как Богоматерь Смоленская сидит выпрямившись. Легенда гласит, что эта икона явилась в воздухе близ города Тихвина, испуская яркое сияние. По молитве жителей она спустилась вниз, и на месте чудесного явления тут же начали строить церковь. Однако на утро Тихвинцы не нашли ни сруба, ни иконы: они перенеслись на две версты в сторону. Там и отстроили храм. Совсем не обычным вариантом Одигитрии является знаменитая Троеручица - икона, где у Богоматери нарисовано 3 руки. Третья рука располагается справа; иногда она повторяет жест второй руки, указывающей на младенца, а иногда поддерживает складки одежд Христа. И легенд об этом образе также существует три. Согласно первой из них, придворный халифа Багдада - грек - христианин Иоан Дамаскин был оклеветан своими врагами. Они донесли халифу, что Иоанн будто бы служит соглядатаям (шпионам) византийского императора. Халиф поверил наветам и велел отрубить ему правую руку. Но христианин, всю жизнь почитавший Богородицу взмолился ей об исцелении. Он приложил отрубленную руку к ране и ночь напролет читал молитвы. На утро рука приросла, остался только след. Тогда Иоанн заказал написать икону Богоматери и приложил к ней серебряное изображение руки. Таким образом, рука не принадлежит самой Богоматери - это дар, преподнесенный ей в благодарность за исцеление. Сходный обычай был широко распостранен в Западной Европе, где иконы увешивали золотыми и серебряными изображениями излеченных частей тела - руками, ногами, сердцами. Другая легенда гласит, что в одном греческом монастыре иконописец начал писать икону Богоматери. Он обвел и контур будущего изображения и отлучился. Вернувшись, иконописец обнаружил, что у образа появилась третья рука. Подумав, что это чья-то шалость мастер старательно стер лишнюю руку, но она появилась снова. На третий раз иконописец понял, что этого хочет сама Богородица, и написал икону Троеручицы. Третья легенда напоминает народную сказку, она не входит в признанный церковью список чудотворений. Рассказывают, что однажды, когда у Богоматери были заныты обе руки, на ее глазах в колодец упал ребенок тогда у нее выросла третья рука, которую она протянула утопающему. На Руси почитание икон Троеручицы распространилось в 17 век. Богоматерь Казанская(также Одигитрия) изображена не по пояс, а по грудь. Младенец виден до колен, но не сидит, а стоит, благословляя правой рукой: Левая рука сжимает цветок. Казанская икона явилась в 1579 году в Казане, не задолго до этого присоединенной к Руси. Богоматерь указала в видении девятилетней девочке Матрене, дочери стрельца, где находится зарытый в земле ее образ. Но рассказу девочки никто не поверил. Тогда она сама стала копать с матерью и нашла икону в подвале сгоревшего дома. Образ торжественно перенесли в городской собор, причем во время шествия исцелились два слепца. Историю Казанской иконы описал казанский митрополит Гермоген обычно принимавший участие в обретении святынь. Казанскую икону очень почитал Петр I, молившийся перед списком с чудотворного образа накануне Полтавской битвы. Она стала воинской святыней, и это ее значение особенно укрепилось после того, как русские войска в 1812г нанесли первое поражение французам в праздник Казанской иконы Богоматери 22-ого октября. Но сама чудотворная икона была 1904 году украдена и сожжена вором-святотатцем в печи. Если образ Одигитриии выглядит торжественным и парадным, но несколько холодноватым, то другой тип не зря получил на Руси название "Умиление". По-гречески оно звучит как "Елеуса" - милостивая, милующая. Смысл его вполне понятен: он опять-таки связан с милосердием Богоматери. В этом типе она изображается нежно обнимающей младенца. Ребенок же прижимается щечкой к щеке матери, обвивая руками шею Марии, ласково касаясь ее лица. Богоматерь Одигитрия представляет сына людям, как бы демонстрирует его; Богоматерь Елеуса общается с ним, а на людей смотрит настороженно и печально - ведь ради них Сын Божий примет мучительную смерть на кресте. Взаимная нежность матери и младенца, их трогательные обьятия так умиляли наших предков, что они изменили названные иконы - не милующая, а умиляющая,трогающая людские сердца.Среди икон этого типа немало величайших российских святынь. И, конечно, первой надо назвать Богоматерь Владимирскую - так же,как и Смоленская приписываемую Луке Евангелисту и проделавшую тот же путь на Русь. Но, в отличие от Смоленской, здесь Богоматерь поддерживает младенца правой рукой,а левой прижимает к себе его тельце. Ребенок же тянется вверх, чтобы припасть личиком к щеке Богоматери и покрепче обнять ее за шею. Левая ножка его подвернулась пяточкой наружу, и эта почти жизненная подробность стала отличительной чертой именно извода Владимирской иконы. Достоверно известно,что в 12в. эта икона находилась в Вышгороде, недалеко от Киева.Сын Юрия Долгорукого князь Андрей был посажен отцом править в Вышгороде,но ослушался отцовской воли и ушел в родные Владимиро-Суздальские земли. С собой он увез икону Богоматери, которая уже тогда славилась как чудотворная. Андрей собирался везти икону в Ростов,который был главным городом княжества.Однако, по преданию,за Владимиром кони, впряженные в повозку с иконой,встали, и их невозможно было тронуть с места. С тех пор и сам князь получил прозвище Боголюбского.В трудных случаях жизни Андрей молился перед иконой и ее помощью обьяснил,например,свою победу над волжскими болгарами - народом,жившим на Волге и нападавшим на купеческие корабли. С 1328 г.фактической столицей Владимирского княжества стала Москва. Икона продолжала оставаться во Владимирском городском соборе,и хотя о ней помнили,новых списков с нее, вероятно не делали. Но вот в 1395 г. в Москву пришла страшная весть о грядущем набеге Тамерлана. Новый враг, пришедший из Средней азии, покорил татар Золотой Орды и уже перешел Волгу. Великий князь выступил с войсками ему навстречу, а митрополита попросил перенести из Владимира чудотворную икону Богоматери. Летопись свидетельствует, что в день торжественной встречи иконы в Москве Тамерлан повернул свои полчища обратно. С иконы написали копии, а саму ее все же вернули во Владимир. Но примерно через сто лет Москва оказалась перед лицом новой опасности.Иван III отказался платить дань татарскому хану, и тот направил свои полки на Москву. Опять спешно послали за чудотворной. Московское воинство встретило татар под Калугой, на берегу реки Угры. Наконец, русские решили сменить позицию, и татары, исугавшись этого, отступили без боя. Так бесславно пало двухсотсороколетнее монголо-татарское иго, за что христиане благодарили Богоматерь Владимирскую. С тех пор икона оставалась в московском Успенском соборе. К типу "Умиления" относится и другая воинская святыня - Богоматерь Донская. Свое название она получила потому, что во время Куликовской битвы будто бы находилась в войске князя Дмитрия Донского. Во всяком случае, Иван Грозный был уверен, что в соборе города Коломны,откуда выступал на Мамая его предок, стоит та самая икона, которая была на Дону. Богоматерь на ней прижимает к себе младенца, высоко приподняв его на согнутой правой руке. Ребенок прильнул к ее щеке, сильно запрокинув головку; правой ручкой он держит свиток за верхний его конец, а нижний свисает отвесно,как будто вот вот выскользнет из пальчиков забывшего о нем маленького Иисуса. И еще одна деталь, бросающаяся в глаза: одежды младенца завернулись, и его ножки обнажились до колен. Хотя Иван Грозный усмирил казанских и астраханских ханов, остались еще крымские, которых также влекли обильные и богатые русские земли. В 1591 г. к Москве подошло войско хана Казы - Гирея. Оказывается он задумал военную хитрость. Он заслал в стан врага своих лазутчиков, которые сообщили хану, что на помощь царю пришло несметное войско из Новгорода и других русских земель. В русском лагере в это время поднялся ужасный шум, и Казы - Гирей решил, что это начало атаки. Крымчане бежали в страхе и растерянности. А на месте, где стояло под Москвой русское войско, основали Донской монастырь и отдали туда копию с иконы Донской Богоматери. Сама чудотворная икона сейчас находится в Государственной Третьяковской галерее. Русские цари особенно чтили икону Богоматери Федоровской. Ее также легко отличить от других вариантов "Умиления ", потому что младенец на ней не сидит, а стоит на правом колене Богоматери. По сказанию об этой иконе, она была найдена на сосне костромским князем Василием Ярославечем, братом Александра Невского, во время охоты, вскоре после разорения Русской земли Батыем. Несомненно лишь,что икона появилась в Костроме и очень там почиталась. Древний образ, вероятно, и сейчас находится в Костроме, в церкви Воскресения. Его перенесли туда после разрушения большевиками главного городского Успенского собора. А множество копий этого образа разошлось по разным русским храмам, особенно построенным при участии царского семейства. Пятым и самостоятельным типом богородичных икон считается разновидность "Умиления" - "Взиграние Младенца". Еще более редок шестой тип - "Богоматерь Млекопитательница", т.е. кормящая грудью младенца. Уже к концу древнерусской эпохи люди молились перед иконами с красивыми названиями: "Богоматерь Всех Скорбящих Радость", "Неопалимая Купина", "Неувядаемый Цвет"... Некоторые исследователи называют подобные иконы акафистными, потому что их названия брались из церковного песнопения (акафиста) в честь Богоматери. Мария там сравнивалась с неувядаемым цветком, и с живоностным источником, и с горой, к которой не прикасалась рука человека ("Гора нерукосечная"). Художники как бы разворачивали эти метафоры. Здесь надо вспомнить, что христиане почитали Деву Марию именно как мать Сына Божьего, только благодаря его чудесному рождению она заняла такое важное место среди христианских святых. В ранние века христианства некоторые сторонники новой религии даже отказывались почитать Марию, говоря, что она лишь родила Христа-человека и поэтому может называться не Богородицей, а Христородицей. Бог существовал вечно и не мог родиться от смертной женщины. Эта точка зрения была отвергнута церковью, но в учениях христианства место занимаемое Пресвятой Девой было второстепенным по сравнению с положением его сына. Однако в народе Деву Марию чтили как заступницу, которая просит бога за род человеческий. На руси существовало сочинение, называвшееся "Хождение Богоматери по мукам". В нем рассказывалось, как Богоматерь спускается в ад и видит там мучения грешников. Жалея их, она умоляет сына уменьшить их страдания; Христос долго не соглашался, но в конце концов, тронутый просьбами матери, запрещает мучить грешников на пятьдесят три дня в году - от Великого четверга на страстной неделе до Троици. Душевность образа Марии, ее близость к грешному и страдающему человеку стали причиной широкого распространения икон Богоматери - их встречается гораздо больше, чем икон с изображением Христа. Наверно не случайно первый самостоятельный праздник русской церкви был праздником Богоматери. Вместе с христанской верой Русь получила от Византии всех греческих и иных святых и все их праздники. Однако в 12в в Киеве по предложению князя установили особый Богородичный праздник. В народе считали, что Богоматерь покровительствует невестам; на Покров играли свадьбу. Говорили: "Прийдет Покров, девке голову покроет", - замужняя должна была надевать головной убор. С Покрова снег покрывал землю, пора было утеплять избу, начинались осенние ярмарки.