Содержание

Введение

1. Создание шедевра

2. Идеи Шпенглера

3. Освальд Шпенглер и Закат Европы

3.1. Цивилизация - путь к смерти культуры

3.2. Оригинальность Шпенглера и его значение

3.3. Смерть или всё-таки кризис Западной культуры

Заключение

Литература

Введение

В книге Шпенглера все, как и требовал величайший писатель Германии, «лично пережито и выстрадано», «все ученое впитано глубиной», «все проблемы переведены в чувства», «философские термины заменены словами», «вся она устремлена к катастрофе» О. Шпенглер "Закат Европы" М., Мысль, 1993г.-869с..

Математика и физика, история религий и политическая история, все искусства, в особенности архитектура и музыка, судьбы народов и культур - все это странно сплетаясь друг с другом, составляет единый предмет Шпенглеровских размышлений.

В свете такой ненаучности большая ученость Шпенглера производит на современный научный взгляд странное впечатление чего-то тщетного, неиспользованного; чего-то эмпирически живого, но трансцендентально мертвого; какой-то трагически праздной красоты пышных и нарядных похорон.

Шпенглер - выраженный скептик, понятия абсолютной истины для него не существует.

Абсолютная истина - абсолютная ложь, пустой лживый звук. Трансцендентальная вечность знания так же химерична, как вечность трансцендентального бытия.

Шпенглер одновременно скептик и мужественный пророк. Содержание его пророчества - смерть европейской культуры. Пройдет немного столетий и на земном шаре не останется ни одного немца, англичанина и француза, как во времена Юстиниана не было больше ни одного римлянина.

1. Создание шедевра

Шпенглер пишет свою книгу в состоянии одержимости и считает это состояние - своим открытием,он убежден, что говорит вещи, которые никому не снились, никогда никому не приходили на ум, что он ставит проблему, которую в ее немом величии еще никто никогда не чувствовал, что он высказывает мысли, которые до него никем еще не были осознаны, но в будущем неизбежно заполнят сознание всего человечества.

Книга Шпенглера -книга подлинного пафоса, иногда опускающегося до некоторой личной заносчивости, почти надменности.

Настроение, которое остается от нее, настроение тяжести и мрака. «Умирая, античный мир не знал, что он умирает, и потому наслаждался каждым предсмертным днем, как подарком богов. Но наш дар - дар предвидения своей неизбежной судьбы. Мы будем умирать сознательно, сопровождая каждую стадию своего разложения острым взором опытного врача» . Л. Барсова "Закат Европы" Час пик 1997г.-721 с.. Помещенные в конце книги, скупой на всякую откровенную лирику, они производят сильное впечатление безнадежной горечи, но и спокойной гордости.

Мюнхен начала ХХ века соревновался с Парижем за титул культурной столиц Европы. На реке Изар царила атмосфера либерализма и творческих дерзаний. Мюнхен был наводнен революционерами, анархистами, мистиками, эстетами, художниками, поэтами и музыкантами.

Осенью 1911 г. в Мюнхен из Гамбурга переехал учитель Освальд Шпенглер. В Мюнхене возник замысел его книги. Он писал о себе: "Я трус, робкий беспомощный трус. Если по сей день что-либо защищает меня, так это привычка уверенно держаться"; он все больше замыкался в себе. Т. Манн писал: "Ну, был бы он циничным, как дьявол! Он не нашел ничего лучшего, как назвать предшественниками своих гиеноподобных пророчеств Гете, Шопенгауэра и Ницше, а он же всего лишь пораженец гуманизма". В таком нервозном состоянии он начал работу над главным трудом своей жизни "Закатом Европы". Толчком к этому был марокканский кризис 1911 г., тем самым, показав Франции, что Германия не намерена более поступаться своими интересами в Африке. Кризис обнаружил изоляцию Германии и закончился ее отступлением, несмотря на кажущееся сохранение статус-кво.

Шпенглер рассматривал этот кризис как поворотный пункт своего духовного развития, когда всемирно-исторические перспективы представились ему в неожиданном сочетании: «Я увидел современность, грядущую мировую войну - в совершенно ином свете». Шпенглер думал создать книгу о художнике, которому больше нечего писать, как Фауст - он умирает, потому что он достиг цели, тем самым, завершив необходимый цикл своего развития.

Над первым томом работа продолжалась около шести лет и была закончена в апреле 1917 г. По замыслу Шпенглера, книга являлась попытка впервые предопределить историю, вышла после поражения Германии в первой мировой войне и вызвала настоящий фурор.

Первый тираж был раскуплен моментально, Шпенглер из учителя превратился в философа и пророка, имя которого у всех было на слуху.

В 1921-1925 годах только в Германии вышло его 35 работ.

2. Идеи Шпенглера

Критики особое внимание уделяли схожести его концепции со взглядами Данилевского в книге "Россия и Европа", вышедшей в 1871 г. Только Шпенглер не был знаком с малоизвестной не только в Европе, но и в самой России книгой Данилевского, переведенной в Германии только в 1920 г. Шпенглер же настаивал на том, что любая культура - это геометрическое целое с присущим только ему собственным миром ценностей.

Проблема Шпенглера была совершенно ясно поставлена К. Леонтьевым. Он также, отрицая прогресс, исповедывал теорию круговорота, утверждая, что после сложного цветения культуры наступает ее закат.

Для западноевропейской культуры он считал эту смерть необратимой. Специфической и новой чертой его теории было приложение циклической модели не к народам, нациям, государствам и цивилизациям, а к культурно-историческим мирам, понимаемым весьма оригинально.

В первом издании 1918 г. речь шла о западноевропейской культуре, вступление США в первую мировую войну и тем самым их выход на мировую арену заставили Шпенглера в переработанном издании в 1922г. говорить уже о западно -европейско - американской культуре.

3. « Закат Европы» - Освальд Шпенглер

3.1 Путь к смерти культуры - цивилизация

Шпенглер все время говорит о духовных, душевных и музыкальных ландшафтах на берегу Средиземного моря, в долине Нила, в просторах Азии, на среднеевропейских равнинах рождаются души великих культур. Родившись. Каждая из них восходит к своей весне и своему лету, спускается к своей осени и умирает своею зимой.

Душа каждой эпохи неизбежно совершает свой круг от жизни к смерти, от культуры к цивилизации.

Он все время противопоставляет цивилизацию культуре, т.к. основная цель Шпенглеровских рассуждений.

Культура - могущественное творчество созревающей души, расцвет высокого искусства, исполненного глубокой символической необходимости, имманентное действие государственной идеи среди группы народов, объединенных единообразным мироощущением и единством жизненного стиля.

Цивилизация - умирание созидающих энергий в душе; замена вопросов религиозного и метафизического характера вопросами этики и жизненной практики.

В искусстве - распад монументальных форм, быстрая смена чужих входящих в моду стилей, роскошь, привычка и спорт.

В политике - превращение народных организмов в практически заинтересованные массы, господство механизма и космополитизма, победа мировых городов над деревенскими далями, власть четвертого сословия.

Цивилизация представляет собой, по Шпенглеру неизбежную форму смерти каждой изжившей себя культуры.

Каждая культура, как Сатурн кольцом, опоясана своим роковым одиночеством.

«Нет бессмертных творений. Последний орган и последняя скрипка будут когда-нибудь расщеплены; мир наших сонат замолкнет и пропадет. Высочайшие достижения Бетховенской мелодики и гармонии покажутся будущим культурам идиотическим карканьем странных инструментов» О. Шпенглер "Пессимизм " Ежегодник филосовского общества М.,Наука.1993г. -425с..

Нет никакого единого человечества, нет единой истории, нет развития, нет и прогресса. Существует только скорбная аналогия круговращения от жизни к смерти, от культуры к цивилизации.

Воспроизведенные утверждения Шпенглера предельно заостряют все уже вышеуказанные противоречия его мысли. Творения каждой культуры понятны только в ее собственной атмосфере, только среди объединенных ею людей. Такова теория, но что делает сам Шпенглер в своей книге? Он портретирует арабскую, индусскую, египетскую и античную культуры. Портретирует мужественно и страстно, без тени скептицизма, без малейшего сомнения в сходстве создаваемых портретов.

Разрешить это противоречие за Шпенглера, нельзя, но искать таковое разрешение у него можно, и можно в двух противоположных направлениях: в направлении мистическом и в направлении скептического релятивизма.

Скептически-релятивистическое разрешение заключалось бы в неожиданном для Шпенглера признании, что его проникновение в души древних культур является, в сущности, проникновением иллюзорным, не размыкающим по-настоящему одиночества его западно - европейской души. Оно заключалось бы в утверждении, что познавая Грецию, Египет и Индию, Шпенглер, в конце концов, своими химерическими гаданиями об этих культурах реально познает только свою собственную душу европейца двадцатого века.

Он любит эти миры, эти культуры, и все еще не верит в иллюзионизм своей любви, мнящей владеть предметом, но владеющей только своею мечтою о нем. Романтик-иллюзионист, не разгадавший этой своей природы, вот первый облик Шпенглера, в котором психологически разрешимы противоречия его книги, если акцентуировать ее релятивистические мотивы.

В “Закате Европы” одинокие, глухие места, в которых Шпенглер, оговариваясь, что здесь мистерия, боящаяся слов, говорит о мировой душе, отпускающей к жизни души вселенских культур и принимающей их обратно в свое лоно по свершении ими своих путей. В этой мировой душе все вечно пребывает; в ней и поныне живы потерянные трагедии Эсхила, не как созданные формы, не как телесные вещи, но как-то иначе, в какой-то несказуемой, неразрушимой первосущности.

Шпенглер прокладывает, в сущности, путь к утверждению всего того, что он всячески отрицает, к утверждению единого человечества, единой истории и прозрачности всякого ты, для всякого я.

Шпенглер вообще никуда не идет и никуда не ведет; он убежденно стоит на перекрестке многих путей, стягивая в роковой узел своего многосмысленного существа все противоборствующие мотивы современности. Он не только романтик иллюзионист вчерашнего дня, и не только мистик-гностик вечного дня человечества, он кроме того еще и современный человек, отравленный всеми ядами всеевропейской цивилизации.

Разгадав с пророческою силою образ этой цивилизации, как образ уготованной Европе смерти, он в каком-то смысле все же остался ее мечом и ее песнью. Он верит, что в каждом собрании акционеров большого предприятия вращается несоизмеримо больше ума и таланта, чем во всех современных художниках, взятых вместе.

Он твердо знает, что Европе осталось одно - смерть; что в Европе возможна только цивилизация и не возможна культура, поэтому он каким-то своим римско-прусским вкусом к доблести воина и мужа требует от современного человека идти навстречу открытым объятиям смерти, безропотного служения цивилизации и полного воздержания от разлагающих душу смертника юношеских мечтаний, воздержания от искусства, философии, творчества.

Три знакомых лица - романтика, мистика и человека современной цивилизации расслаивается, таким образом, своеобразный образ Шпенглера при первой же попытке уничтожить противоречия его концепции. Это значит, что оригинальность Шпенглера, как мыслителя, жива, прежде всего, противоречиями его мысли.

Его книга убежденно смотрит в душу читателя характерной некоординированностью своих противоречий.

Сущность цивилизации в атеизме: в умирании мифа, в распадении форм символического искусства, в замене вопросов метафизики вопросами этическими и практическими, в механизации жизни. Эти мотивы явно присутствуют в господствующих течениях современной мысли: - в дарвинизме и социализме.

В философии ХIХ века идея великого порыва фаустовской души к бесконечному в программу бескрылого продвижения на бесконечных путях эволюции. В этом перерождении религиозный вертикал фаустовской души, вокруг которого строилась и вращалась европейская культура, превращается в горизонтально расположенную атеистическую ось европейской цивилизации. Мертвой маской фаустовского пафоса смотрит на нас господствующая ныне вера в бесконечную эволюцию и социалистический прогресс. Вера эта - не вера: она только механический остаток умершей фаустовской веры в бесконечное пространство, в бесконечность времени и судьбы.

Шпенглер мистик, романтик и скептик, но не импрессионист. “Закат Европы” - изумительное по цельности, емкости и конструктивности творение. В глубоком соответствии с убеждением автора, что подлинно фаустовское искусство, контрапунктическая музыка, его книга, эта последняя возможная философия умирающей Европы, поставлена им под знак формы контрапункта.

В ней три основных темы: тема истории, как физиономики, тема отдельных культур, - индусской, египетской, арабской, аполлинической, фаустовской и отчасти китайской, - и тема скорбной аналогии их круговращения от весны к зиме, от культуры к цивилизации, от жизни к смерти.

Не составляя мертвого содержания искусственных глав, темы эти, как нити живой музыкальной ткани, все время звучат сквозь все главы, по очереди уступая друг другу первенство голоса, по очереди пропадая в немой глубине книги. Тема трагической судьбы каждой культуры, тема предопределенного в ней круга проводится Шпенглером сквозь души всех культур и зорко выслеживается им во всех разветвлениях человеческого творчества и природного бытия - в религии, философии, искусстве, науке, технике, быте и пейзаже.

3.2 Оригинальность Шпенглера и его значение

Оригинальность мыслителя измерять несхожестью его отдельных, и прежде всего, основных мыслей с мыслями, высказанными еще до него, то за философской концепцией “Заката Европы” нельзя будет признать высокой оригинальности. Слишком ясен ее философский смысл и слишком явно перекликается она с целым рядом современных философских явлений.

Глубоко пережитое Шпенглером - это влияние Гете. Сколько бы ни билась европейская мысль над определением миросозерцания Гёте, его миросозерцание все еще не определено. Не определено потому, что оно неопределимо, неопределимо потому, что в отношении его верны решительно все определения. Всякое миросозерцание представляет собою результат созерцания мира с определенного наблюдательного пункта, а потому неизбежно и искажение картины мира, его преломляющей перспективностью. Гениальность Гете в отсутствии такого постоянного наблюдательного пункта. Каждое явление он созерцает как бы приблизившись к нему, как бы проникнув в его сердце, вот и та единственная глубина Гётевского созерцания обликов мира, что органически не переносит стесняющих границ никакого определенного миросозерцания.

Шпенглер в сущности не хочет философии и миросозерцания; он хочет голого созерцания мира, никаким мнением не искаженного образа. Этим дышит и главная идея Шпенглера, идея морфологизирующей физиономики. В сущности, она представляет собою ничто иное, как результат переноса Гётевского метода созерцания живой природы на историческую жизнь. Такое рождение физиономики из глубин Гетевского отношения к природе своеобразно сказывается внутри Шпенглеровской концепции роковой для Шпенглера невозможностью увести творимую им историю от образа природы.

Гётевский интуитивизм был главною моделью Шпенглеровской физиономики. Шпенглер, как безусловный романтик явно перенес свой интерес с природы на историю.

Второе решающее влияние Шпенглером - влияние Ницше. У Гете Шпенглер заимствовал метод, то Ницше дал ему его главную тему, тему цивилизации и её гибели. Но если отношение Шпенглера к Гете есть положительная зависимость, то с Ницше Шпенглер глубоко связан формулой противоположности и, поскольку это возможно для Шпенглера, формулой противоборства. Оба чувствуют, что корабль гибнет, но Ницше жаждет спасения, а Шпенглер ждет гибели, Ницше одержим безумною мечтою взрастить у себя за спиною крылья, улететь самому и унести на себе душу гибнущего человечества. В этой вере в чудо - христианский пафос антихриста Ницше. Его трагедия только в том, что он не видит, что для людей христианского пафоса это чудо уже свершено Христом. Иной пафос у Шпенглера. Пафос капитана на вышке гибнущего корабля: ни на что не надеяться, до конца делать свое дело и мужественно пойти ко дну. У Ницше пафос подвига, у Шпенглера пафос позы, в том высоком смысле, в котором он применяет этот термин к героям античной трагедии.

Для Шпенглера цивилизация лицо, но не лицо жизни; а живое лицо смерти. Но смерть не имеет своего лица. В лице близкого умершего мы не можем оторваться не от лица смерти, а от лица умершей в нем жизни. В лице современной цивилизации Шпенглер бесконечно любит какой-то страстный предсмертный порыв европейской культуры, этот его душе, быть может, самый дорогой ее жест.

Есть книги, в которых правильны все положения и верны все факты, но которые все-таки не имеют никакого отношения к истине, потому что не имеют никакого отношения к духовному бытию, которых потому в сущности нет.

Есть перегруженные бытием, но освещенные с формально логической и позитивно научной точки зрения произволом и самовластием. К таким, не худшим книгам принадлежит и “Закат Европы”.

Если бы книга Шпенглера появилась до потрясений мировой войны и революции, она не имела бы в Европе и, прежде всего, в самой Германии и половины того шумного успеха, который очевидно выпал ей на долю. Ученые отнеслись бы к ней скептически, как к работе талантливого дилетанта, широкие же круги интеллигенции никак не приняли бы пророчества о смерти.

Пустым чудачеством прозвучала бы она может быть в самодовольной атмосфере европейской жизни, в атмосфере ее слишком бумажной культуры и слишком стальной цивилизации.

Ученая книга Шпенглера явный вызов науке. Этот вызов не мог бы иметь успеха в довоенной Германии, довоенной Европе. Успех этого вызова психологически предполагает некую утрату веры в науку, как в верховную силу культуры, очевидно означает происходящий во многих европейских душах кризис религии науки. Возможность такого кризиса вполне объяснима. Наука, эта непогрешимая созидательница европейской жизни, оказалась в годы войны страшною разрушительницей. Она глубоко ошиблась во всех своих предсказаниях. Все ее экономические и политические расчеты были неожиданно опрокинуты жизнью. Под Верденом она, быть может, отстояла себя как сильнейший мотор современной жизни, но и решительно скомпрометировала себя, как ее сознательный шофер. И вот на ее место ученым и практиком Шпенглером выдвигается дух искусства, дух гадания и пророчества, быть может, в качестве предзнаменования какого-то нового углубления религиозной мистической жизни Европы.

Книга Шпенглера “Закат Европы” есть бесспорно самая блестящая и замечательная в буквальном смысле слова - книга европейской литературы со времени Ницше, хотя далеко не самая глубокая и плодотворная

3.3Смерть или все-таки кризис Западной культуры

В сущности, учение это есть лишь вывод из его общих философских и философско-исторических концепций, приложение их к конкретному вопросу о судьбе последней из пережитых человечеством “великих культур” С. Аверинцев "Морфология культуры О.Шпенглера" Ежегодник философского общества М., Наука 1991г. -983с - западной культуры. Строго говоря, было бы вполне возможно принять изложенные выше основные посылки Шпенглера и не принимать этого вывода, именно, если внести поправки в его «меньшую» посылку - в характеристику «западной» культуры, в определение ее начала, ее расцвета и заката.

В противоположность обычным историческим концепциям, «западная культура» у Шпенглера не совпадает ни с культурой европейского запада в широком смысле слова, как ее обычно выводят из римской культуры и западно - европейского средневековья, ни с более узким понятием «новой» западной культуры, начало которой обыкновенно видят в ренессансе и реформации. Географическая Европа пережила, по Шпенглеру, три великих культуры: античную греко-римскую, арабскую или «магическую» Б. Старостин "Историософия Шпенглера в наше время" Европейский альманах М., Наука 1991г. -361с. (в состав входит первая стадия христианства и до крестовых походов) и «западную» или “фаустовскую” О. Шпенглер "Пессимизм ли это?" Ежегодник филосовского общества М.,Наука.1991г. - 567с., которая начинается в ХI-ХII веке и заканчивается на наших глазах. В противоположность античной “аполлоновской” культуре, дух которой есть погружение в единичное ставится вещественное бытье западной культуре -культура “фаустовская”. В её основе лежит интуиция бесконечности, жажда преодоления всего ограниченного и конкретно-наглядного, острое чувство временной длительности и изменчивости, и интенсивное волевое напряжение.

Ренессанс, по Шпенглеру, не имеет для нее основополагающего значения: это есть только эпизод борьбы с готикой, лишенный положительных идеалов, и уже в лице Микеланджело переходящий в барокко, в фаустовскую необузданность и безмерность, так сказать, трансцендентность духовных влечений. Свое высшее, художественное выражение эта культура находит сначала в живописи ХVII-го века, у Рембрандта, растворяющего пластическую оформленность телесного бытия в неуловимую непрерывность светотени, а затем, после неизбежного упадка живописи, в великой контрапунктической музыке ХVIII-го века у Баха, Моцарта и Бетховена. Свое научное выражение эта культура находит в «фаустовской» математике ХVII и ХVIII в., в открытии Ньютоном и Лейбницем дифференциального исчисления и в процессе выработки чисто отвлеченного понятия числа, в создании идеи непрерывности и бесконечности. Аналогичное значение имеет западное естествознание: в лице Коперника открывается астрономическая бесконечность мира, развитие физики и химии идет в направлении перехода от качественно-наглядных античных понятий к понятиям отвлеченным и количественным.

Высшее свое общественное выражение это “фаустовская” культура получает в национальной монархии ХVII-ХVIII в. Эпоха наполеоновских войн есть момент, с которого эта фаустовская культура клонится к упадку, переходит в омертвение “цивилизации”.

Культурное творчество иссякает, заменяясь тенденцией экстенсивного расширения (империализм) Л. Пономарёва "О. Шпенглер и русская историко-философская мысль конца XIX столетия" Европейский альманах. М., Наука 1991г. -568 с.. Большие города поглощают деревню, столица - провинцию, жизнь становится все более однообразной и механической, идейный уровень понижается, искусство полно старческого духа. Философия, как это было и в эпоху упадка античной культуры, становится преимущественно этикой, а позднее общественная мысль подчиняется уже чисто экономическим мотивам. Фаустовский дух окончательно опознает себя в философии воли Шопенгауэра; “дарвинизм” превращает эту волю в хозяйственно-биологическую “борьбу за существование”, социализм, соответствующий античному стоицизму - утрачивает метафизический духовный корень фаустовской культуры и преобразует ее в идею космополитического хозяйственного устроения. Техническое преодоление пространства и времени, лихорадочная острота и напряженность чисто внешней жизни, телеграф и мировая журналистика, безыдейность столичного общественного мнения - признаки старческого вырождения фаустовского духа. Ницше в последний раз открывает его тайну в понятии “воли к власти”, Вагнер дает последнее, совершенно трансцендентное и проникнутое непрерывностью музыкальное выражение этого фаустовского томления. Последние научные идеи и открытия - принцип энтропии, предрекающий смерть вселенной, принцип относительности, растворяющий механико-математические основы космического бытия в неуловимости, вечном трепете невообразимого, почти духовного начала - предельные выражения умирающего “фаустовского” духа, который перед смертью как бы подводит итоги своей мировой картины, узнает в ней самого себя и в этом последнем самосознании возвращается в то исконное лоно духовности, из которого он некогда вышел. Свой собственный исторический релятивизм Шпенглер считает последней и единственно адекватной умирающему фаустовскому духу философией.

Сам момент умирания западной культуры в явлениях “цивилизации” ХIХ века должен быть признан бесспорным. Идея Шпенглера, неслыханная по новизне и смелости в западной мысли, нас - русских не поражает своей новизной: человек западной культуры впервые осознал то, что давно уже ощущали, видели и говорили великие русские мыслители славянофилы. От этих страниц Шпенглера, проникнутых страстной любовью к истинной духовной культуре Европы, которая вся в прошлом, и ненавистью к ее омертвению и разложению в лице ее современной мещанской “цивилизации”, веет давно знакомыми, родными нам мыслями Киреевского, Достоевского, Леонтьева. Это увеличивает значение книги Шпенглера, ибо все подлинно-истинное, всякая настоящая, проникающая вглубь интуиция никогда не бывает абсолютно оригинальным достоянием одного ума, а всегда находит себе отклик во многих умах, и опирается на некоторую традицию. Повторяем, спору нет: “запад” или “западная культура” в каком-то смысле дряхлеет и умирает.

Понятие “западной культуры” у Шпенглера совершенно своеобразно, не совпадая ни с общепринятым широким понятием ее, как культуры, вырастающей на обломках античной, впитывающей в себя ее дух вместе с духом христианства и объемлющей весь период времени от падения античности вплоть до наших дней, ни с более узким понятием “новой” западной культуры, основанной на преодолении “средневековья” и исторически исходящей из великих духовных движений ренессанса и реформации. Взамен обоих этих понятий Шпенглер строит свое собственное понятие “фаустовской культуры”, которая, с одной стороны, объемлет в себе, как в едином неразрывном целом, позднее “средневековье” и новую историю, а с другой стороны - исключает из себя все первое тысячелетие христианской эры. И это понятие возводится именно в значение замкнутого, самодовлеющего целостного организма, который имеет единую душу, живет единой жизнью и в наши дни близится к умиранию, как целое. Христианство оказывается у Шпенглера вообще отсутствующим в роли фактора, определяющего культуру, и механически рассекается на две части, будто бы не имеющие между собой во внутренне-духовном смысле, ничего общего Понятие “фаустовской” культуры принимает в связи с этим очень неясный характер. Можно вполне согласиться, что в известном смысле этот “фаустовский” дух определяет собою новую европейскую культуру, начиная с ренессанса, но чтобы готическая архитектура или поэзия Данте были выражением того же фаустовского духа - это более чем спорно, это просто неверно. Наряду с этим общим есть и что-то глубоко различное. Концепции Шпенглера мы можем здесь только противопоставить иное понимание истории западной культуры, не имея возможности подробнее обосновать его.

Таким образом, несомненная “гибель западной культуры” есть для нас гибель лишь одного ее течения, хотя и объемлющего несколько веков. Это есть конец того, что зовется “новой историей”.

Этот конец есть вместе с тем и начало, эта смерть есть одновременно рождение. И здесь книга Шпенглера опять самим фактом своего возникновения и необычайного успеха свидетельствует против его теории. Здесь мы снова наталкиваемся на коренную противоречивость этой книги. Дух “цивилизации” способен творить только теорию технического прогресса и должен не понимать и презирать всякую духовность, искусство и религию. Или, если случайно среди этого умирающего духа, нашлась запоздалая личность, понимающая то, что уже недоступно коллективному духу, то, очевидно, что её мысли должны были бы пройти бесследно, не встретив живого отклика. В действительности книга Шпенглера была ощущена этим “умирающим” западом, как крупное и важное событие его духовной жизни. Понятно почему: не возвещая ничего нового, будучи проникнута пессимизмом и скептицизмом, эта книга, напоминая современному человечеству об истинных духовно-исторических силах культуры, идет навстречу его пробуждающейся жажде подлинного культурного творчества, его стремлению к духовному возрождению. Старое “возрождение” изжито и умирает, уступая место новому возрождению. Человечество вдалеке от шума исторических событий накапливает силы и духовные навыки для великого дела, начатого Данте и Николаем Кузанским и неудавшегося, благодаря роковой исторической ошибке или слабости их преемников.

Заключение

Манера Шпенглера, лицо, стиль настолько неотделимы от насыщенного содержания книги, что характеризовать все это и, тем более, логически расчленять и критиковать - почти то же, что рассудочно писать о симфоническом произведении.

Шпенглер опирается на Гете. Великий художник, описывая возникавшие у него образы в их развитии, изображал то, что становится, а не то, что завершилось.

Книга Шпенглера раскрывает глубины кризиса культуры.

Кризис европейской культуры надо искать романтике, в обращении к средневековью, в потугах религиозного возрождения, в рафинированном интересе к мусульманскому востоку, к Индии, к России с ее загадочным “мистическим” духом.

В духе Шпенглера можно сказать, что цивилизация -разум, это торжество свободного человека.

Литература

1. О. Шпенглер "Закат Европы" М., Мысль, 1993г.

2. В. Сендеров "Заклясть судьбу" журнал "Новый Мир" №11 СПБ., 1999г.

3. Л. Барсова "Закат Европы" Час пик 1997г.

4. О. Шпенглер "Пессимизм ли это?" Ежегодник филосовского общества М.,Наука.1991г.

5. Б. Старостин "Историософия Шпенглера в наше время" Европейский альманах М., Наука 1991г.

6. Л. Пономарёва "О. Шпенглер и русская историко-философская мысль конца XIX столетия" Европейский альманах. М., Наука 1991г.

7. С. Аверинцев "Морфология культуры О.Шпенглера" Ежегодник философского общества М., Наука 1991г.