Наборное дерево

На бюро из Екатерининского дворца изображен не только вид Кремля из Замоскворечья. На боковой его стенке набран Охотничий павильон с надписью: «Охотничей павиллонъ въ зверинце Ея Императорского Величества Дворца въ Царскомъ Селе». Аналогичный сюжет с изображением зверинца украшал и заказанный П. Б. Шереметевым стол, известный нам лишь по документам. В описи дворца в Кускове в 1780-х годах уже фигурирует «стол четвероуголной квадратной на 4-х ношках набран разным деревом на верхней доске представляет кусковский зверинец бесетку древесы аленей и зверинщика…». Набор был также выполнен с одной из гравюр по рисункам М. И. Махаева. Кроме этого стола, в Кускове хранился и стол-бобик, на котором были набраны «из разных дерев Италианский домик, деревья и цветники», находившиеся в усадебном парке. Изображение в наборном дереве любимых П. Б. Шереметевым усадебных построек, возможно, также было выполнено Н. Васильевым.

В 1779 году Екатерина II получила в подарок туалетный столик с изображением города Твери, находящийся ныне в Калининском областном краеведческом музее. После пожара 1773 года город был вновь отстроен по утвержденному императрицей плану на субсидию от казны, и в благодарность тверское дворянство решило таким образом отметить ее градостроительную деятельность. На столешнице набран вид города, в правой стороне изображения - стоящая женщина держит развернутый свиток с чертежом и надписью: «Отъ города Твери Екатерине Великой 1779 годъ». Вверху двуглавый орел несет ленту с гербом Тверской губернии и названиями губернских городов. Городские виды набраны и на боковых стенках бюро. Наборное изображение Твери выполнено с гравюры Н. Я. Саблина, исполненной в Академии художеств в 1769 году «под смотрением Михаила Махаева».

Точно таким же наборным изображением Твери украшено и бюро, находящееся в Русском музее в Ленинграде. Изображения на обоих предметах выполнены в одинаковой манере и вне сомнения одним мастером.

До 1907 года бюро находилось в собрании иностранного коллекционера Мурани, о чем сообщил журнал «Старые годы»: «Из наиболее выдающихся вещей отметим прежде всего редчайший столик - бюро русской работы, поднесенный тверским дворянством императрице Екатерине II. Вся верхняя откидная доска этого столика и все его ящички украшены изображениями видов Твери, сделанными из наборного дерева: на нем имеется также вензель Екатерины и двуглавый орел. Он был заплачен владельцем 700р. и куплен 1102р.». Это… «в высшей степени, интересный образец отечественного производства».

В «Истории русского искусства» мы находим ничем не подкрепленное утверждение , «что оба поднесенных Екатерине предмета - работы одних и тех же местных мастеров». Однако нет ни одного свидетельства существования мастерских в Твери. Логичнее предположить, что тверские дворяне могли обратиться с заказом к мастеру, выполнившему для императрицы бюро с царскосельской архитектурой и панорамой Московского Кремля (бюро из Екатерининского дворца).

Анализ набора выявил полную идентичность техники и манеры исполнения на трех предметах. Сюжетом для наборных картин послужили гравюры по рисункам М. И. Махаева. Совершенная техника, мягкая цветовая палитра, тщательная гравировка, миниатюрные картины с архитектурными пейзажами, растительный орнамент несомненно руки одного мастера - Н. Васильева. Имя его в течение двух столетий не было известно. В литературе делались попытки считать автором бюро из Екатерининского дворца Никифора Васильева, но для подтверждения этого не приводились ни документальные данные, ни технический анализ.

Изучение творческой манеры Н.Васильева, особенно подписной работы-стола для гравюр из Кускова, позволило предположить его авторство еще в ряде предметов. Возможно, им сделан ломберный стол из Петергофа, украшенный наборными картинами с аркадскими пастухами, величественной архитектурой, замками и крепостями. Эти наборные картины пробуждали мысли о гармонии окружающего мира, а величественная архитектура вызывала ассоциации со строительной деятельностью императрицы. Изображение аркадской идиллии также не было случайным. Оно напоминало о Греции, на престол которой готовили великого князя Константина, ведь государь «всея Руси» считался наследником Византийской империи.

Совершенно одинаковые по размерам, конструкции и стилистике другие два стола из Петергофа, близкие к предметам, исполненным Н. Васильевым, украшены букетами цветов, целиком соответствующими букетам цветов на бюро с панорамой Московского Кремля из Останкинского музея. В той же манере и технике цветочные букеты и архитектурные постройки набраны и на бюро-цилиндре из Кускова, которое с полным основанием можно считать работой Н. Васильева. По конструкции и характеру украшения оно аналогично бюро-цилиндру, до 1930 года находившемуся в Павловском дворце-музее.

В Кускове хранится стол-бобик с наборным изображением Кремля, окруженного рвом, и вида города. Сама картина, обрамление, тщательная гравировка ярко характеризуют индивидуальную манеру Н. Васильева. На другом предмете - столе-бобике из Государственного Исторического музея набор выполнен в той же манере. Его с большим основанием можно считать работой этого мастера.

В 1770-е годы имя столяра Никифора Васильева значилось среди имен охтенских мастеров, настилавших полы в Царскосельском дворце. В XVIII веке и наборные полы и наборную мебель часто выполняли одни и те же мастера. Примером этого является творчество известных петербургских мебельщиков Андрея Мейера, Христиана Мейера, Иогана Кимеля, И. Шарлеманя. Никифор Васильев был одним из самых талантливых и плодовитых мастеров своего времени. Этот охтенский мастер выполнял нс только заказы императрицы, но и П. Б. Шереметева, и других частных лиц.

Распространенное мнение о существовании у Шереметевых мебельных мастерских заставило автора изучить убранство принадлежавших им дворцов, выявить предметы и по возможности определить имена работавших у них мастеров. Согласно описям, наборной мебели было немного. Так, в 1769 году в селе Вознесенском под Петербургом находился стол об одной ножке, «наклеен разным деревом». В селе Маркове под Бронницами было несколько столов наборного дерева, судя по примитивному рисунку набора и материалам, изготовленных местными мастерами.

Для подмосковной усадьбы Кусково мебель, как правило, приобреталась в Петербурге, о чем свидетельствует одно из распоряжений П. Б. Шереметева: «Для Кускова кресла и стулья сполна, куда надобно, надлежит сделать в Петербурге, потому что здесь долго очень делают и сделать хорошо не умеют…» Из переписки управителей мы узнаем об одном из поставщиков мебели: «К вам милостивый государь отправил стулного ряду купца Ивана Николаева, который по заказу вашему в Кусково делал креслы, конопе и стулья… Всепокорнейший слуга Яков Козмин». Заказывают для Кускова также в Петербурге и мебель наборного дерева. В ответ на указание графа купить бюро управитель Петр Александров пишет в марте 1771 года: «Государю Петру Борисовичу... В село Кусково в канторку вашего с. бюро в лавке француза Поше нашел, которое оправлено разным деревом з двумя ящиками и в пристойных местах оправлено медью золоченою, наверху кожа черная длиною 1 аршин 13 вершков шириною 14 Ѕ ценою стоит 190 руб…» Это бюро, «убранное разноцветным деревом2, находилось в 1780-х годах в уборной комнате дворца среди других предметов наборного дерева, а в 1788 году было отправлено в Китайский дом Шереметевых в Москве на Никольской улице. Для Кускова работал и петербургский мастер наборного дерева Иоганн Кинт. С 1760 года он вместе с Иоганном Миллером находился «при разных мастеровых» в Академии художеств, а в 1770 году изготавливает для Шереметева художественный паркет. И. Миллер участвует уже в меблировке Останкинского дворца, но в 1783 году он вместе с известным мебельщиком Христианом Мейером отделывал дом фаворита Екатерины II А.Д.Ланского в Петербурге.

Документы и сохранившиеся предметы наборного дерева не подтверждают высказанные в литературе предположения о существовании у Шереметевых квалифицированных мастеров наборного дерева, равных по уровню охтенскому столяру Никифору Васильеву.

В 1770-1780-е годы в России развернулось широкое усадебное и дворцовое строительство. Указ о вольности дворянства дал мощный импульс благоустройству усадеб и соответственно оформлению интерьеров. Яркое свидетельство начавшимся перестройкам оставил А. Т. Болотов. Характеризуя обстановку своего дома, он пишет: «Что принадлежит до мебелей, то нынешних соф, канапе, кресел, тамбуров, комодов, ломберных и других разноманерных столиков и прочего тому подобного не было тогда еще в обыкновении: гладенькие и чистенькие лавочки вокруг стен и много много полдюжины старинных стульцев должны были ответствовать, вместо всех кресел и канапе, а длинный дубовый стол и какой-нибудь маленький складной вместо всех столов» . Вернувшись из Петербурга, он перестраивает свой дом на новый манер. В нем появились лакейская, зала, гостиная, спальня, уборная, столовая и детская.

Екатерину II уже не удовлетворяют старые дворцы, и она задумывает ряд грандиозных перестроек. Приглашенный в 1779 году Ч. Камерон продолжает начатую Фельтеном перестройку Большого дворца в Царском Селе и создает комплекс Холодных бань, Агатовых комнат и галерею, для которых проектирует ряд великолепных рисунков паркета. Камерон ввел в них строгую симметрию и повторяемость орнамента, сохранив при этом декоративные мотивы своего предшественника А. Ринальди - венки и легкие цветочные гирлянды, в технологии - применение гравировки, травления древесины. С большим мастерством использовал он световые и цветовые эффекты дерева. В орнаменте Камерона появляются новью мотивы -

меандр, листья аканта, пальметты.

В паркете Китайской гостиной он возвращается к рисунку восьмилучевой звезды, которая являлась организующим центром всей композиции. Она покоится на гофрированном круге, обожженные края его элементов создают иллюзию объемности. Такие гофрированные круги или овалы были характерны для английской наборной мебели, но в паркетах Камерона рисунок самостоятелен, он не увязан с орнаментом лепки и живописью и кажется несколько тяжеловатым. Ощущения легкости он достигает в паркете Зеленой столовой Царскосельского дворца, где большие квадраты, набранные «в конверт», оживляются кругами с розетками. Обрамляющий фриз из больших кругов придает всей композиции легкое движение.

Видимо, часто рисунок дополнялся уже после настилки полов. Так, в 1784 году Г. Шталмеер вырезал в парадной комнате дворца на полах цветы. Очевидно, не удовлетворяла Камерона и окончательная отделка Лионского покоя, и он дает указание врезать в пол перламутровые вставки в виде листьев. Изготавливал паркет один из ведущих мастеров наборного дерева Иоган Кимель.

И. Кимель изготовил паркет в большинство залов Екатерининского дворца в Царском Селе, но сейчас трудно установить его характер. Для Эрмитажа он сделал фортунку (рулетку) из перламутра, черепахи и разноцветного дерева. Он же делает четыре шкафа «на английский манер» с наборными букетами и музыкальными инструментами. В 1822 году два из них были отправлены в Петергоф, один из них сейчас находится в Куропаточной гостиной. По проектам Камерона работает и другой мастер наборного дерева - Иоганн Шпонгольц. В Лионский покой он изготавливает наборные двери «с наклейкою на одной стороне украшения из разноцветных дерев и перламутра согласно рисунку и полу имевшемуся в той комнате». Он же делал полы в опочивальню и кабинеты из ореха, пальмы, розового дерева, березы, используя, по-видимому, и искусственно прокрашенное голубое, зеленое и фиолетовое дерево. Изготовленные Х. Мейером паркеты для дома А. Д. Ланского он настилает в залах Агатового павильона. И лишь в двух залах паркет делают по проекту Камерона.

В 1779 году в Россию приезжают около ста английских мастеров, принимавших участие в убранстве Царскосельского дворца. Екатерина II поселяет их во вновь построенном на окраине Царского Села по проекту Камерона городе Софии. Со временем их деятельность затухает, и Контора от строений при выдаче жалованья отмечает, что работ английские мастера «в нынешнее время не исправляют». В 1787 году в Софию переселяют русских столяров из слободы в Царском Селе. Среди них числится И. Шпонгольц. В это же время по проектам Ч. Камерона выполняет столярные работы и крупнейший мастер последней четверти XVIII века - Христиан Мейер.

Раннее творчество X. Мейера неизвестно. Лишь с 1783 года можно с уверенностью говорить о присутствии мастера в Петербурге. О его деятельности мы впервые узнаем из переписки А. Д. Ланского с И. И. Бецким. X. Мейер изготовил в 1784 году по эскизам Юрия Фельтена художественные паркеты для дома А. Д. Ланского. Позже они были настланы в Большом дворце Царского Села и в павильоне Агатовых комнат. Четыре из них сейчас находятся в Павловском дворце - Спальне, Библиотеке, Будуаре и Туалетной. В письме барону Ф. М. Гримму 28 марта 1784 года Екатерина II сообщает, что ее внуки Александр и Константин изучают столярное ремесло у немецкого столяра Мейера.

За изготовленные девять паркетов, семь дверей и оставшуюся тысячу пудов разного дерева, «выписанного из чужих краев», он получил в 1785 году 18 635 руб. Сам характер заказа отвечал принятому тогда в Петербурге принципу подрядов, когда мастеру поручались большие объемные работы и он нанимал себе помощников. Этот заказ свидетельствует о том, что Мейер был к тому времени довольно известным мастером. Так, для строившегося Мраморного дома у него купили несколько пудов заморского дерева - «розового, амаранта, басторозы, желтого сандала, оливки, кенигс-гольца, пальмы, шанара, гринэбена, белого и красного кипариса, а в предспальный покой -дуба и заморских красных магону и сандального дерева».

О деятельности мастера с 1786 по 1808 год удалось обнаружить большинство документов. В первую очередь нас будут интересовать те из них, которые связаны с наборным деревом. В 1786 году архитектор Д. Кваренги сообщает, что императрица одобрила чертежи и модели цветных полов для Лоджий Рафаэля и приказала изготовить их «вольному столярному мастеру» Христиану Мейеру, в 1790 году он занимается их починкой.

В 1794 году И. Г. Георги упоминает об угловых столах, украшавших комнаты Старого Эрмитажа, отмечая, что мебель делалась Рентгеном или Мейером. С помощью инвентарной описи Лукина Т. М. Соколовой удалось выяснить, что эти угловые шкафчики получены от столярного мастера X. Мейера. В описи Лукина упоминается двадцать других шкафов, переделанных Гамбсом в 1807 году в четыре полукруглых и два продолговатых шкафа, остальные были соединены А. Туром и дополнены новыми вариантами в 1847 году.

Многочисленные экземпляры изготовленных Мейером угловых шкафчиков были доставлены в Эрмитаж, видимо, еще до 1786 года. Отсутствие клейм и подписей затрудняет определение вещей, созданных русскими мастерами. Тем важнее для нас исследование Т. М. Соколовой о двух угловых шкафчиках. Один из них поступил в Эрмитаж из Государственного музея этнографии в 1941 году и принадлежал ранее к обстановке дома Бобринских в Петербурге. У обоих шкафчиков палисандровая столешница, дверцы имеют квадратные вставки из зеленого мореного клена, украшены стилизованным растительным орнаментом, внизу орнамент в виде меандра. Они были украшены позолоченной бронзой. Их декор был выполнен, вероятно, под влиянием декора кабинетов, которые в 1783 году поставлялись в Эрмитаж из Лондона вместе с собранием слепков и резных камней Джеймса Тасси⁸⁴. Строгие по форме, украшенные тончайшим наборным орнаментом, они были сделаны одним из лучших английских мастеров Роучем по рисункам Джеймса Уайетта и находятся сейчас в Эрмитаже. Эти предметы английской наборной мебели послужили Мейеру превосходными образцами при изготовлении угловых шкафчиков для Эрмитажа. Детальное исследование шкафчиков Мейера позволило установить, что весь набор выполнен в технике маркетри, свойственной русским мастерам. Набор был выполнен в мастерской Мейера либо русскими мастерами, либо самим Мейером.

Документы свидетельствуют о том, что он изготавливал различную продукцию - от бильярда до «резной машины со стулом и с разными принадлежащими к оному инструментами». В 1793 году Мейер подрядился исправлять паркеты в Таврическом дворце. Естественно предположить, что одному ему невозможно было выполнить столь огромную работу. Неясно до сих пор, кто работал вместе с ним. Известно, что в конце XVIII века Христиан Мейер работал вместе с Германом Мейером.

По «Ведомости разным образцовым вещам» в Кабинет были взяты «от столярных мастеров Крестьяна и Германа Мейеров и Карла Ренде из казанского дуба зделанные зимние и летние рамы в косяках с медными петлями». Они же выполняли по проекту В. Бренны большой заказ на художественный паркет и другую столярную работу в Михайловский замок. В 1800 году у X. Мейера покупают сто пудов орехового дерева для отделки комнат. Судя по документам, торговля цветными породами дерева была налажена хорошо. У X. Мейера в это время было уже более тринадцати пород - черного и красного дерева, лимонного, ореха, сандала и других. Очевидно, Герман Мейер перенял от своего отца и любовь к наборному дереву, в 1799 году он доставил „бюро из разных дерев, набранное с изображением китайских фигур».

Сам X. Мейер выполнил не только большое количество предметов наборного дерева в Эрмитаже, но и шкафы для «антики» в Царскосельский дворец.

Однако основную часть мебели этого периода составляют предметы красного дерева, зачастую богато декорированные бронзой. Можно предположить, что X. Мейер делал эту мебель под влиянием продукции Давида Рентгена, которая стала поступать в Эрмитаж с 1784 года. Дени Рош предполагает, что именно мебель Мейера послужила образцом для мебели типа «жакоб», которую с конца XVIII века в большом количестве производили в России. Но, вероятнее всего, он был прав частично. Очевидно, этот тип мебели возник под влиянием изделий Д. Рентгена, и продукция Мейера была первым откликом на него.

После смерти Екатерины II X. Мейер по-прежнему остается главным исполнителем заказов царского двора: делает пять резных копий серебряного трона, работает над приданым дочерей Павла I - комодами, ломберными столами, секретерами. Около 1800 года его привлекают к меблировке Михайловского замка, бывшего в то время главным объектом строительства. Здесь он выполняет большой заказ на паркеты, двери и окна. Однако участие Мейера в убранстве дворцов в это время все более снижается. Первого мебельного поставщика вытесняет его новый соперник-Генрих Гамбс. Имя Х. Мейера в последний раз упоминается в 1810 году в делах Гофинтендантской конторы в связи с увольнением его от службы.

И. Г. Георги в описании Эрмитажа упоминает не только работы известных мебельщиков X. Мейера и Д. Рентгена, но и изделия неизвестных русских мастеров, в частности бюро, «на коем изображены разные произшествия в путешествии ея имп. величества в Таврическую область, работанный крестьянином Г. Солтыкова». Внимание И. Г. Георги на это бюро обратил Г. Р.Державин. Вполне вероятно, что он знал имя исполнителя, но со временем оно было забыто. Д. В. Григорович в 1884 году определил бюро как работу немецких мастеров, а Н. Н. Соболев - как изделие французского мастера А. Ризенера. И только после приобретения Государственным Историческим музеем двух парных подписных ломберных столов, один из которых датирован 1797 годом, удалось узнать имя мастера - Матвея Яковлевича Веретенникова.

Форма и конструктивные особенности этих ломберных столов совершенно одинаковы - прямоугольные, раскладные, с откидывающейся задней ножкой. В центре одного из них набрана улица в Константинополе, на другом - колоннада в саду султана. Под центральными картинами - надписи на латинском, французском и русском языках, ниже вырезано имя мастера: «Ево превосходителства действителнаго штатского советника Александръ Васильевича Салтыкова служитель мастеръ Матвей Яковлевъ сынъ Веретенниковъ» - свидетельство высокой оценки и признания его таланта. Наборные картины, украшающие ломберные столы, явились откликом на события русско-турецкой войны.

Ножки столов украшены наборным орнаментом из колокольчиков, а царги - изображениями выжженных по дереву бытовых сценок, обрамленных растительным орнаментом. Вероятно, оригиналами для наборных картин послужили рисунки или лубочные картинки, столь популярные в конце XVIII века.

Скрупулезное изучение творческой манеры и технических приемов М. Я. Веретенникова на подписных столах позволило высказать предположение еще о ряде работ мастера. К ним относится ломберный стол из Государственного Эрмитажа, по конструкции, композиционным и техническим приемам аналогичный вышеуказанным. Его столешница, как и на подписных столах М. Я. Веретенникова, разделена на три части. В середине изображена группа людей, играющих в карты. По сторонам центральной картины - геометрический орнамент и медальоны с музыкальными атрибутами. На царгах тот же прием, что и на подписных работах, - прямоугольные медальоны в обрамлении цветочного орнамента. Техника набора, крупный рисунок, цветочные гирлянды несут черты творческой манеры М. Я.Веретенникова. Красочная цветовая палитра стола идентична палитре на бюро 2с произшествиями в путешествии» Екатерины II, хранящемся в Екатерининском дворце, а цветочные гирлянды- почти точное повторение гирлянд на том же бюро. Особо гармоничное но формам и изысканности отделки, оно украшено аллегорическими изображениями Екатерины II, высаживающейся из ладьи на берег со своей свитой. Процессия, выходящая из стен города, подносит ей ключи. На левой боковой стенке бюро изображена Екатерина II, присутствующая при строительстве маяка. На правой стороне - изображение жреца у жертвенника и нескольких человек со скрижалями, на которых читаются надписи: «Законы Великой Екатерины II матери [отечест] ва» и «Для благоденствия своихъ верноподданныхъ». На перемычке между полками вензель Екатерины II на обелиске. Безусловно, оно было изготовлено после 1787 годa, когда Екатерина II посетила завоеванную Новороссию. Классическая трактовка всех композиций заставила Т. М. Соколову предположить, что автором рисунков может быть Г. И. Козлов, но А. М. Кучумов считает, что они выполнены архитектором Н.Львовым.

Со времени создания французскими мастерами в 1769 году так называемого «бюро короля» для Людовика XV, начатого Ж. Эбеном и законченного А. Ризенером, этот тип мебели становится излюбленным не только во Франции, ной в других странах. Русские мебельщики также начинают изготавливать бюро, украшая их пышным набором. Наборные картины на бюро из Екатерининского дворца были откликом на русско-турецкую войну и завоевания Крыма. Во вновь приобретенных областях учреждались города с громкими греческими названиями. И одна из аллегорических наборных картин как раз изображает императрицу при строительстве маяка в приморском городе. «Умы тогда были наполнены Грецией и Востоком, которые были любимою мечтою Екатерины», - сообщает в «Записках» Ф. Ф.Вигель. Екатерину II всецело занимала мысль о восстановлении Византийской империи, поэтому при рождении второго внука она дает ему имя Константин - основатель Константинополя. Изображенный на бюро город, из которого выходит процессия, преподносящая Екатерине II корону и ключи, конечно же, ассоциировался с Царьградом. Такое предположение высказывает и А. Бенуа при описании убранства Царскосельского дворца.

Аналогичное но размерам и декоративному убранству бюро, хранящееся в Гатчинском дворце, украшено аллегорическими картинами из жизни Александра Македонского. Интерес к истории великого полководца был не случаен: императрица дала имя Александр своему первому внуку, и оно символически связывалось с прославлением России.

В одной из комнат Мраморного дома, построенного А.Ринальди, находились шесть картин, вырезанных из дерева, изображающих сцены из жизни Александра Македонского. По проекту И. Е. Старовав Пелле-мызе под Петербургом возводится грандиозный дворец, название которому дается по местности, где родился Александр Македонский. Дворец так и не был достроен, а модель дверей, сделанная для дворца Д. Рентгеном, в дальнейшем была использована X. Мейером при изготовлении шкафа для монет, позже Г. Гамбс дополнил его нижнюю часть, и этот предмет стал курьезным примером творчества знаменитых мебельщиков.

Изображение на внутренних дверцах бюро из Гатчинского дворца императорского и голштинского гербов свидетельствует о том, что бюро, начатое при Екатерине II, заканчивали для Павла I. А. М. Кучумов не без основания считает оба бюро работой М. Я. Веретенникова. К произведениям этого же мастера можно отнести и стол-бобик из Павловского дворца. На столешнице - сложная композиция с видами Павловского парка. Храма дружбы и дворца в глубине. На ножках - наборные изображения Руины в Павловске и Старого шале. Этот стол, на котором «набрано из разного дерева и представлено расположение здешнего места», поступил в Павловский дворец в 1787 году. По технике и иконографии - изображения Павловска и Старого шале набор идентичен таким же картинам на бюро из Гатчинского дворца, и, вне сомнения, все три предмета принадлежат руке одного мастера.

Своеобразным откликом на события русско-турецкой войны являются картины, набранные на двух столах из Воронцовского дворца в г. Алупке, выполненные в 1770-е годы. Одна из них, занимающая всю плоскость столешницы, изображает город с высокими минаретами, украшенными полумесяцем, по-видимому Чесму, который внимательно разглядывают стоящие мужчина и женщина. Вторая, на другом столе - окутанный дымом этот же город, атакуемый флотилией и высаживающимся на берег десантом. Офицер широким жестом как бы предлагает город возлежащей женщине, поднимающей заздравную чашу. Столы до сих пор не подвергались исследованию, и их мастер пока не известен.

Подписные столы И. Васильева и М. Я. Веретенникова дали основание ряду исследователей высказать предположения о существовании у Салтыковых и Шереметевых мебельных мастерских. «Из множества помещичьих мастерских хорошо известны лишь две, поскольку сохранились подписные вещи. По-видимому, наиболее крупной и квалифицированной была мастерская Шереметевых, ее продукции немногим уступала мебель, изготовлявшаяся крепостными Салтыкова». Но ни одно из них не было подтверждено документами. Подписные столы М. Я. Веретенникова, крепостного А. В. Салтыкова, - единственное свидетельство его зависимости, ноне существования мастерских. Стол же из Кускова таким свидетельством служить не может, ибо надпись «Наклеивалъ Никифоръ Васильевъ» ничего не говорит о социальном положении ее автора. В списках служителей Шереметевых в Кускове имени мастера Никифора Васильева до сих пор не удалось обнаружить.

В конце XVIII века в связи со строительством Останкина еще раз заговорили о крепостных Шереметева. После смерти П.Б.Шереметева полновластным хозяином огромных поместий становится его сын - Н.П. Шереметев. Незаурядный музыкант, человек высокой культуры, он мечтает устроить свой театр и в конце 1780-х годов задумывает грандиозный Дворец искусств на Никольской улице в Москве. Но, не воплотив в жизнь этот замысел, Н. П. Шереметев переносит свое внимание на Останкино. Приступая в 1792 году к строительству театра-дворца, он прилагает все усилия к тому, чтобы в проекте отразились новые формы и решения, сложившиеся в современной архитектуре. Поездки в Париж дали ему полное представление о французском классицизме, а переписка с парижским корреспондентом Иваром осведомляла Н. П. Шереметева об изменениях в области театра. Он следит за деятельностью лучших архитекторов Москвы и Петербурга. Среди постоянных его адресатов - Ф.Казие, Ф. Кампорези, В.Бренна, Л.Кваренги, Ч. Камерон, И. Старов, Н. Львов. Собирательская деятельность Н. П. Шереметева теперь отличается необычайным размахом. Один за другим из Петербурга в Москву идут обозы с предметами убранства, в числе их и мебель наборного дерева. Нам не известны имена мастеров, у которых она приобреталась, однако вряд ли это были случайные покупки. Высокий вкус и знания обеспечили Н. П. Шереметеву репутацию не только знатока театра, но и просвещенного ценителя, наполнившего дворец первоклассными произведениями искусства.

Останкинский дворец занимает особое место в истории усадебного строительства XVIII века - устройство театра определило и характер убранства интерьеров. Построенный в 1792-1798 годы в стиле зрелого классицизма, он вызывал неподдельное восхищение даже тех, кто видел лучшие дворцы Европы. Слава театра затмила имена создателей сокровищ дворца, и часть его коллекций так и не нашла своего исследователя.

К началу строительства Останкинского дворца искусство наборного дерева в России достигло расцвета. Однако в Останкинском дворце мебель наборного дерева занимала скромное место. Это определялось самим предназначением его залов - служить как фойе театра, рассчитанного на временное пребывание человека. Особенность эту отмечал П. П. Вейнер в журнале «Старые годы»: «Настоящим жилым помещением Останкинскому дворцу почти не приходилось быть и это не могло не отразиться на составе его обстановки. Парадные приемные цели зал удовлетворялись вполне теми обстановочными предметами, которые радуют глаз, но для обихода неудобны».

Однако в конце XVIII - начале XIX века в Останкине наряду с парадными существовали и жилью покои - Старые хоромы, в которых наборная мебель занимала значительное место. В парадных залах лишь в одном из кабинетцев Итальянского павильона встречается столик наборного дерева, а в жилых покоях было девять предметов: четыре наугольных комода, ломберные, шахматные и ночные столы. В дальнейшем количество наборной мебели увеличилось, часть ее после разборки Старых хором во второй четверти XIX века была перемещена в парадные залы, привозилась также мебель из других дворцов. Очевидно, о ней упоминается в статье П.П.Вейнера.

Публикацией комодов и ломберного стола да предположением, что они изготовлены русскими мастерами, автор ограничивает сведения о наборной мебели в Останкине. Ценность данных П. П. Вейнера не вызывает сомнения, однако широкому кругу она не известна. Сейчас трудно сказать, у каких мастеров Н. П. Шереметев приобретает «два столика треугольные, убранные разным деревом», которые он посылает в новостроящиеся покои. К сожалению, не известен украшающий их орнамент, чтобы идентифицировать с предметами музейного собрания. Находящиеся в настоящее время во дворце два угловых шкафчика или комодика, вероятнее всего, происходят из Кускова, где упоминаются в числе других в 1780-х годах: «два

наугольника французские разноцветного дерева в дверцах на доске связанной пукет с цветами и фрукты». Однако характер конструкции и техника набора говорят об их русском происхождении. Скорее всего, в числе присланных в Останкино из Петербурга были два наугольных шкафа, оклеенных «разноцветным деревом и в середине дверей беседка», которые в 1802 году находились в Прихожей комнате Старых хором. Один из них сохранился. Он украшен набором с видом руины и по конструкции, материалам и иконографии не оставляет сомнений в принадлежности к меблировке Старых хором. Местонахождение другого не известно (в 1837 году он уже был в московском доме Н. П. Шереметева). По-видимому, угловые шкафчики были изготовлены вместе с прямоугольным комодом, украшенным аналогичным набором. Он демонстрировался на архитектурной выставке в Петербурге в 1911 году вместе с другими предметами из усадеб Шереметевых. Видимо, только с конца XIX века комод находится в Останкине и упоминается П. П. Вейнером в 1910 году. В собрании музея сохранились лишь два из них. Один, украшенный набором из прямоугольной сетки с четырехлепестковыми розетками, вероятно, находился ранее в Кускове, упоминается в 1780-х годах как «камода французская» и полностью соответствует документальному описанию. П. П. Вейнер, исходя из особенности бронзы на этом комоде, относит и его к работам русских мастеров.

Другой из упоминаемых П. П. Вейнером комодов украшен набором с видом здания величественной архитектуры. Оригиналом для набора послужили, видимо, рисунок или картина. Мастер старался передать изобразительную сторону оригинала подбором цветного дерева. Это был один из распространенных приемов в искусстве набора, чему находим подтверждение в «L'Avant Coureur» от 26 мая 1776 года, где архитектура на панелях маркетри с изображением руин описана как «отличающаяся исключительной красотой и верностью передачи, сравнимой по качеству с картиной, написанной маслом». Недаром А.-Ж. Рубо, чей труд «Искусство краснодеревца» - неиссякаемый источник сведений по западноевропейскому мебельному делу, главу о маркетри озаглавил «Отделка изделий эбениста мозаикой, которая представляет собой живопись на дереве».

Стол-бобик, почти бесспорно приобретенный в Петербурге в числе двух столиков «овальных убранных разным деревом», в описи 1802 года упоминается как «столик овальной... на верхней доске выклеены стоящие мущина и женщина…». По материалам, конструкции и набору сохранившийся в музее стол полностью соответствует документальному описанию. В 1837 году он находился в списке вещей, назначенных в продажу, но, по-видимому, не был куплен и остался во дворце. Такие столики, появившиеся в эпоху рококо во Франции, получили распространение в России и перешли в интерьеры классицизма. На протяжении времени они претерпевали конструктивные изменения: две фигурные ножки уступили место четырем прямоугольным. Наряду с большими столами-бобиками существовали и миниатюрные. Благодаря легкости и простоте конструкции их можно было использовать для различных целей в разных интерьерах.

Н. П. Шереметев еще в 1792 году присылает в Останкино из Кускова стол-бобик, украшенный цветами и сидящим на пне попугаем. Этот стол находился в Старых хоромах, где были и ломберные столы, ставшие непременным атрибутом убранства интерьеров в связи с распространением карточной игры. Обычно они ставились у стены, но во время игры отодвигались, столешница раскладывалась, образуя квадрат, центр которого был оклеен сафьяном или бархатом, с обрамлением по периметру цветочным или растительным орнаментом. В собрании музея находятся два парных ломберных стола, широкое поле их столешниц украшено ромбами. В наборе эффектно использованы цветовой контраст и светотеневая игра текстуры дерева. Конструкция и классические формы декора позволяют отнести столы к последнему десятилетию XVIII века. Ночной столик с овальной столешницей, по всей вероятности, дошел до наших дней из старого собрания. Его столешница украшена стилизованной вазой с цветами в овальном медальоне, поле столешницы и царга набраны сеткой «трельяж». Подобные столы были характерными предметами обстановки и могли служить рабочими или туалетными, иногда использовались для подачи еды, чая или кофе одному человеку.

Славе Останкинского дворца способствовал и художественный паркет. После Китайского дворца в Ораниенбауме и дворца в Кускове он дает наиболее полное представление о паркетах XVIII века, не тронутых переделками и отражающих вкусы своего времени. Паркет Китайского дворца беспокойным вихрем узоров как бы приглашает к веселой круговерти. Иное в Останкине. Сама анфилада с четкой цветовой и пластической ритмикой, усиленной рисунком паркета, требует спокойного плавного движения, соответствующего человеческому шагу. Соразмерность рисунка самому залу, выверенность композиции и цветовой палитры, одухотворяющая теплота дерева создавали обстановку покоя и радости. Здесь в полной мере воплощались «благородная простота и спокойное величие», которые считались идеалом своего времени. Тем интереснее определить имена авторов проектов паркета и его изготовителей. В литературе останкинский паркет традиционно считали работой крепостных мастеров, а автором проекта дворца - Павла Аргунова. Исследователь строительства дворца К. А. Соловьев, правда, отметил, что П. Аргунову приходилось советоваться с Ч. Камероном, И. Старовым, В. Бренной, Д. Кваренги и другими архитекторами, однако прямое участие этих архитекторов в строительстве дворца отмечено им не было. Сейчас мы уже твердо можем связать с Останкином имена Ф. Кампорези, чей проект осуществился на раннем этапе строительства театра, В. Бренна - автора Египетского павильона и И.Е. Старова.

В 1796 году в связи с возведением парадных залов И. П. Шереметев дает указание переменить балки в Овальной и двух боковых комнатах, в настоящее время объединенных в Гравюрную, и настелить паркет, заказанный Витману.

Наряден и торжествен паркет Итальянского павильона. Рисунок паркета был выполнен П.Аргуновым, о чем сообщал управитель А. Агапов: «При сем Вашему Сиятельству подносится рисунок, сделанной Аргуновым штушному полу для Итальянского павильона». В композиции господствует мощный центральный медальон в форме круга с геометрическим и цветочным орнаментом. Он красиво покоится на фоне из красного дерева. Изготавливал медальон в Петербурге в 1797 году крепостной Шереметева - Федор Прядченков, а фон из красного дерева -Ф. Пряхин. Покупка ценных пород дерева была связана с большими затратами, и Н. П. Шереметев неоднократно дает указание «иметь Агапову смотрение чтоб не было растащено». По-видимому, при отделке Итальянского павильона менялось решение владельца в отношении рисунка паркета. Первоначальный паркет чем-то не удовлетворял Н. П. Шереметева, и он дает указание о настилке нового. Старый же паркет нашел частичное применение в Нижней Наугольной во двор. Наугольной в сад и Проходной к Египетскому павильону. Таким же изменениям подвергался паркет Голубого зала. Его переместили в столовую Старых хором. Центральную розетку Голубого зала изготовили в петербургской мастерской Тауде. Она не совсем удачно связана с фоном всего паркета и кажется случайной. Лишь игра частей, набранных из волнистой березы, вносит неожиданную мягкость в сухой рисунок. В этой же мастерской изготовили три центральных медальона для паркета Картинной галереи. Все остальное поле галереи, решенное в виде сетки, настилали домовые столяры. Паркет Египетского павильона, кроме центральной розетки, был покупной, как и в Эстампной галерее. Точно такой же паркет находится в знаменитых Золотых комнатах дома Демидова, построенного в Москве незадолго до Останкинского дворца.

В 1796 году по проекту И. Е. Старова начинается строительство садового кабинета - Ротонды. Соответственно композиции купола решена композиция паркета - круг разделен на сегменты, украшенные розетками и стилизованными стеблями аканта. Здесь Старов прибег к приемам Ринальди. Паркет изготавливался в Петербурге и был прислан в Москву в 1797 году. К. А. Соловьев называет и имя изготовившего его мастера - Егора Четверикова, правда, без ссылки на какие-либо документы. По всей вероятности, в центре, где стоял постамент со скульптурой, набора не было, и он был изготовлен после того, как скульптуру убрали, так как уже чрезмерная суховатость рисунка, необычная плотность набора характерны для второй четверти XIX века.

Если Останкинским дворцом-театром в Москве завершается период усадебного строительства XVIII века, то в Петербурге начинается грандиозное строительство Михайловского замка и переделка интерьеров Павловского и Гатчинского дворцов.

К постройке Павловского дворца Ч. Камерон приступил в 1782 году, однако отделку интерьеров дворца заканчивает В. Бренна. Из-за нехватки средств будущий император Павел I постоянно обращался за деньгами к Александру Куракину, и тот неоднократно закладывал свои деревни. После воцарения в 1796 году Павел I наконец-то получил возможность обставить дворец по своему вкусу. В отделке Павловского дворца в полную силу проявился талант и В. Бренны. Его паркеты восхищают совершенством найденных пропорций, цветовой гармонией, создающими настроение высокой и праздничной торжественности.

Иной характер паркетов, изготовленных им для Гатчинского дворца. В Гобеленовой гостиной два светильника с кругом посередине обрамлены прямоугольником с растительным орнаментом. Эта центральная композиция окружена фризом из квадратов с розетками. Для этого паркета В. Бренна использовал амарант, красное и розовое дерево, березу, табачное дерево. В Мраморной столовой и Парадной спальне паркет имеет вид мозаики, поэтому кажется несоответствующим общему декору помещения. Паркеты Павловского и Гатчинского дворцов являются последними образцами наборного дерева XVIII века. Правда, с 1798 года X. Мейер начинает изготавливать паркет для Михайловского замка, но его рисунок нам не известен.

Завершается и период развития изделий из наборного дерева в мебели. С начала XIX века интерес к нему постепенно ослабевает. В связи с новыми эстетическими вкусами все более популярными становятся гладкие фанерованные поверхности с игрой текстуры, украшенные лишь вставками черного дерева или тягами латуни. И многие произведения мастеров XIX века будут лишь дорогими повторениями пройденных этапов мебельного искусства предшествующего столетия.

Используемая литература

1. «Русское наборное дерево восемнадцатого века». -Москва, 1989г.

2. Соколова Т.М. «Очерки по истории художественной мнбели 15 - 19 веков». -Ленинград, 1967г.

3. Лукомский Г.К. «Мебель». -Берлин, 1923г.

4. Соболев Н.Н. «Стили в мебели» . -Москва, 1939г.

5. Кучумов А.М.»Убранство русского жилого интерьера». -Ленинград, 1977г.