Готика Петровского времени

Вместо десятков старых приказов в 1718 году появились 11 коллегий, т.е., по словам петровского указа, «собрание многих персон в которых президенты или председатели не такую мочь имеют, как старые судьи - делали, что хотели». У коллегий было строгое разделение функций. Посольский приказ заменила Коллегия иностранных дел. Были образованы: Военная коллегия (дела армии), Адмиралтейств-коллегия (дела морского флота), Камер-коллегия (сбор налогов и других поступлении в казну), Юстиц-коллегия (высшее судебное ведомство), Ревизий-коллегия (контроль финансовой деятельности государственного аппарата), Коммерц-коллегия (торговые дела), Штатс-контор-коллегия (расходы), Берг-мануфактур-коллегия (в 1722 г распалась на две: Берг-коллегию (горная промышленность) и Мануфактур-коллегию (прочие отрасли промышленности). Позднее прибавилось еще и Вотчинная коллегия (охрана прав феодалов). Действовали коллегии по всей стране.

Особое место в системе центральных правительственных учреждений занимали ведомства политического сыска, через застенки которых прошли тысячи участников народных восстаний. Сначала эти функции выполнял Преображенский приказ, позже Тайная канцелярия.

В 1720 году опубликован Генеральный регламент коллегий, согласно которому присутствие каждой из них состояло из президента, вице - президента, 4-5 советников и 4 асессоров. Присутствие должно было заседать ежедневно. Коллегии подчинялись Сенату, а им - местные учреждения.

К коллегиям примыкало несколько учреждений, тоже, по существу, являвшихся таковыми. Таков, например, Синод - центральный орган управления церковными делами и имениями, учрежденный в 1721 году. Его присутствие, как и в любой коллегии, составляли члены - церковные иерархи. Их, на манер чиновников, назначал царь, ему они присягали.

Итак, создание коллегий намного упростило центральный аппарат управления. Порядок работы Сената и коллегий, взаимоотношения между ними, обязанности чиновников, оформление и прохождение дел - все получило строгую систему, было закреплено в законодательстве.

Серьезные изменения произошли и в положении церкви. Когда в 1700 году умер патриарх Адриан, откровенно не одобрявший нововведений, царь не разрешил выбрать нового патриарха. Церковь возглавил митрополит рязанский Стефан Яворский. Его положение не может быть сравнено с местом, занимаемым прежними патриархами. Имущественные дела церкви были переданы в распоряжение Монастырского приказа. Тем самым государство получило возможность распоряжаться церковными богатствами.

В 1721 году был опубликован «Духовный регламент», в котором прямо говорилось о нежелательности патриаршества, поскольку простой народ видит в патриархе второго государя. «Духовный регламент» прямо подчинил руководство церкви царю. Была создана Духовная коллегия, вскоре переименована в Святейший Синод. Наблюдение за работой Синода было возложено на светского чиновника - обер-прокурора. Таким образом, церковь превратилась в государственное учреждение.

Жестокий удар получило духовенство. Была определена норма-один священник на 150 дворов прихожан. В 1722 году «лишние» священники и церковнослужители были включены в состав тяглых людей и выбыли из духовного сословия. Те из них, которые жили на помещичьей земле, стали крепостными.

Государство сделало церковь орудием своей пропаганды. С церковного амвона зачитывались царские указы, проклинались преступники. Вместе с тем светская власть преследовала раскольников, поощряла иноверцев к переходу в православие. Специальные указы требовали от подданных регулярно посещать церковь и исповедоваться. Так государство принуждало быть православным.

Требуя регулярной исповеди, светская власть заботилась не столько о нравственности, сколько о собственных полицейских интересах. В 1722 году

Синод постановил, что священник, узнавши на исповеди об антигосударственных намерениях прихожанина, обязан был донести на него.

Итак, при Петре 1 были приняты меры к изъятию части церковных доходов и ограничению прав духовенства. Царь и его окружение были людьми верующими, при этом Петр оставался сторонником верховенства светской власти. Политика Петра в отношении церкви вызвала крайнее недовольство большей части духовенства, а старообрядцы называли Петра антихристом.

«В необыкновенных усилиях Петровых видим всю твёрдость его характера и власти самодержавной. Ничто не казалось ему страшным. Церковь российская искони имела главу сперва в митрополите, наконец, в патриархе. Петр объявил себя главою церкви, уничтожив патриаршество как опасное для самодержавия неограниченного» - пишет Н.М Карамзин.

Бюрократический характер государства требовал изменить и порядок занятия должностей. Хотя местничество было формально запрещено, служебное продвижение зависело от происхождения, «породы». Лишь немногим худородным представителям фамилий удавалось преодолеть этот обычай. Служба была пожизненной, попытка уклониться от неё каралась конфискацией имущества. Изобретательность дворян, стремившихся уклониться от службы, не знала границ, но и Петр не оставался в долгу, изобретая различные наказания. Разовые карательные меры к отдельным дворянам и группам дворян сменились серией указов, изданных в 1714 году. Они должны были, по мысли Петра, вызвать существенные изменения в социальном облике господствующего сословия. Дворянство освобождалось от рекрутской повинности, но для него обязательна была военная или гражданская служба. При чем, из троих сыновей дворянина только один имел право поступить в гражданскую службу. Чтобы побудить дворян служить, был издан указ о единонаследии, запретивший дробить имения при передаче их по наследству. Отныне имение могло передаваться лишь одному сыну, прочие же должны были добывать себе средства к жизни службой. Даже купить имение младшие дети могли лишь после того, как они прослужат семь лет. За службу платили жалование.

После длительной и тщательной подготовки в 1722 году была опубликована Табель о рангах - один из важнейших документов эпохи, определяющий систему чинов и порядок продвижения на государственной службе - военной и гражданской.

Табель о рангах вводила иерархическую лестницу из 14 чинов /классов/, составляющих служебную лестницу. Присвоение очередного ранга производилось за служебные заслуги. Таким образом, принцип родовитости, знатности происхождения, некогда обеспечивавший высокое служебное положение независимо от дарований и заслуг, теперь был заменён принципом личной выслуги. Без прохождения службы даже дети знатных вельмож не могли получать чины. Вместе с тем путём выслуги в число военных и гражданских чинов чаще, чем ранее, открывался доступ выходцам из недворянских слоев населения. Дослужившись до классных чинов, такие лица получали дворянское звание. Дворяне теперь становились чиновниками, а чиновники - дворянами.

Итак, Петр перестал обращать внимание на происхождение человека: это способствовало продвижению достойнейших. Так укреплялся контроль государства над дворянством.

Местное управление также не отвечало новым государственным потребностям. В 1707 - 1710 годах стало ясно, что обороты механизма государственного управления, главными элементами которых были приказы и уезды, не поспевали за нараставшей скоростью маховика самодержавной инициативы.

Армии и флоту не хватало денег, провианта, различных припасов. Радикально решить эту проблему Петр надеялся с помощью областной реформы - создания новых административных образований - губерний, объединявших несколько прежних уездов. Так были созданы Московская, Смоленская, Киевская, Азовская, Казанская, Архангельская, Ингерманландская (Петербургская) и Сибирская губернии, во главе которых были поставлены наделенные огромной властью губернаторы. Они ведали сбором налогов, правосудием, набором рекрутов и т.п. Основной целью этой реформы было обеспечение армии всем необходимым: устанавливалась прямая связь губерний с полками армии, распределёнными по губерниям. Связь осуществлялась через специально созданный институт кригскомиссаров. Полки стали называться по «шефствующим» губерниям, например, Казанский полк, и т. д.

Размеры губерний были огромны, управление ими чрезвычайно затруднено. Поэтому позднее их разделили на 50 провинций. Провинции, в свою очередь, делились на уезды, дискриты. С формированием коллегий и проведением второй областной реформы государственный аппарат приобрёл законченный вид: все местные органы были подчинены соответствующим коллегиям, установлено единое устройство управления по всей огромной стране.

Областная реформа, отвечая наиболее актуальным потребностям самодержавной власти, явилась в то же время следствием развития бюрократической тенденции, столь характерной уже для предшествующего периода. Именно с помощью усиления бюрократического элемента в управлении Петр намеревался решать все государственные вопросы. Реформа привела не только к сосредоточению финансовых и административных полномочий в руках нескольких губернаторов - представителей центральной власти, но и к созданию на местах разветвлённой иерархической сети бюрократических учреждений с большим штатом чиновников. Прежняя система «приказ - уезд» была удвоена: «приказ (канцелярия) - губерния - провинция - уезд».

Ещё накануне Северной войны принимались меры к упорядочению управления городами. Но лишь после её окончания была проведена городская реформа. Центральным ведомством по городским делам стал Главный магистрат, а на местах учредили городские магистраты. Ведущая роль в этих органах принадлежала верхам города.

1.2 Город как особый организм и фактор социокультурного развития

Проблема города как фактора исторического процесса предполагает поиск и раскрытие сущности его как явления, содержащего развитие уже в самом своём проявлении, а затем функционировании и воздействии на этот процесс. Воплощённый в определённые конкретно-исторические формы (и существуя только в них), развивающийся в определённых временных и пространственных координатах, город выступал носителем и аккумулятором различного рода информации, всех связей, ценностных значений и субъективных смыслов культуры соответствующих обществ. В то же время многообразие его «повторения» (и, прежде всего, в основных свойствах и функциях) и последовательное наращивание определённого содержания позволяют говорить о городе как специфической реальности, содержащей уже в своём генезисе сущностный смысл отношений определённой социальности, заключающей особые характеристики - новые по отношению к предшествующему периоду и несущие в себе возможности, тенденции и условия саморазвития. Есть нечто существенно важное в самой необходимости воспроизводства города, причинно определённое в самом его развитии, что обеспечивает его функциональную общность как особого социокультурного явления на значительной исторической дистанции, когда в конкретном историческом проявлении он несёт в себе (как реализующий тенденцию этой социальности и общего прогресса) всеисторическое, всеобщее. Именно в силу объективного воспроизводства города как организма, аккумулирующего и интегрирующего общественные отношения и связи на разных уровнях развития исторически определённой социальности, последовательно реализующей оптимальные формы магистрального прогресса, он выступает необходимым компонентом естественно-исторического процесса и носителем всеобщего культурно-исторического содержания последнего.

В поисках исторического объяснения и определения города как особого явления специалисты активно обсуждают ведущие признаки и особо важные функции. Но функции и признаки лишь характеризуют явление, тогда как историко-теоретическое определение города возможно лишь при выявлении его субстанциональной сущности и лишь в связи со структурой естественноисторического процесса, с развитием самого города как объективно состоявшейся формы осуществления закономерностей этого процесса, социокультурного прогресса.

Совершенно очевидно, что глубокие изменения в организации жизнедеятельности общества, которые связываются с появлением цивилизации, предполагают преобразования в самих условиях его воспроизводства. В основе базовых преобразований общества лежат общие законы развития - дифференциация, специализация, интеграция. В данном случае - это дифференциация, специализация, и интеграция деятельности (в её широком социокультурном определении) как условия функционирования общества в качестве саморазвивающейся системы. Именно дифференциация и специализация деятельности в соответствующей форме и на определённом уровне развитости структуры и содержания их привели на базе технико-технологического, производственного и интеллектуального прогресса к крупному общественному разделению (как разрушению системной целостности труда первобытного общества) труда во всей сложности реализации содержания этого процесса как революционной формы развития общества.

Определений у города много: и как типа поселения, и как торгово-промышленного центра, и по его роли в политико-административной жизни, и в аспекте повседневности, и мн. др. Если исходить из общественно определяющей - функциональной его характеристики, то город можно определить как наиболее концентрированное воплощение и отражение процесса всеобщего разделения труда, функций и статусов на каждой стадии развития цивилизации, в каждую её эпоху.

Город - сложный социальный организм, который воспроизводит не только условия функционирования, но и условия более активного развития субъектов города, роста их творческих возможностей, обеспечивает усложнение и уплотнение контактов, усиление разнообразия действий и общения, а значит, углубление самоопределения и индивидуализации их.

Город с самого своего возникновения формируется как социокультурное (интегрирующее социальные связи и аккумулирующее культурный и интеллектуальный потенциал общества, человека) явление процесса - процесса урбанизации как постоянной составной становления и развития исторически определённой социальности.

Сущность города можно понять, лишь при его рассмотрении на основе развития общества в целом, как форму и результат этого развития и одновременно как его предпосылку.

Специфика нового города раскрывается в ряде важных культурных признаков.

Открытость города, его способность преодолевать собственную ограниченность, замкнутость, способность включать в свою сферу новых людей, распространять своё влияние на новые территории. Открытость необходима для выхода за рамки сложившихся отношений, культурных норм и ценностей, форм деятельности, для преодоления ограниченности форм собственно воспроизводства. Если открытость не достигнет некоторого конкретного, адекватного для этого общества уровня, то общество окажется не в состоянии в должных масштабах и своевременно формировать необходимые элементы воспроизводства, более высокий уровень научно-технического прогресса, личность окажется не в состоянии искать и устанавливать связи за пределами ранее сложившихся форм деятельности.

Способность преодолевать господство эмоциональных форм мышления, переходить к абстрактным, понятийно-категориальным формам. Человек в городе преодолевает кажущуюся ему естественной связь с ограниченным ареалом. Личность в городе приобщается к более развитому, масштабному мышлению, поднимается над проблемами ограниченного сообщества. Развитие абстрактного мышления, знания законов, нравственных норм, понимания ценности не только зримого и единичного, но скрытой всеобщности является важнейшим условием повышения интеллектуального уровня горожан.

Способность постоянно конкретизировать свои знания, представления, что является оборотной стороной способности мыслить абстрактно. Это жизненно важно для решения всех сложных проблем в сложном динамичном мире. Эта черта приобретает особое значение в связи с очаговым характером инноваций каждого акта качественного развития.

Способность изменять социальные, организационные отношения в соответствии с изменяющимися проблемами, в соответствии со стремлением повысить эффективность любой из форм деятельности. Это открывает возможность устанавливать новые связи, формировать новые и совершенствовать гибкие, подвижные организации.

Для городской культуры характерна значимость самоконтроля, то есть контроля, основанного на определенных нравственных нормах, культурных принципах, научном мировоззрении.

Город являет собой постоянно усложняющуюся картину территориально закреплённых социокультурных различий. Это можно наблюдать в архитектурно-планировочных различиях, в функциях различного рода зданий и сооружений, транспортных путей, что свидетельствует о сложнейшем разнообразии жизни города. Сложившиеся условия постоянно вступают в противоречие с изменяющимися потребностями. Множество людей, руководствуясь сложной системой целей в разнообразных условиях, постоянно работают над формированием сложнейшей картины узлов деятельности, пересечений, размещений бесконечных центров деятельности, преодоления противоречий между условиями, средствами и целями горожанина.

Важной особенностью города является динамизм. Он выражается, прежде всего, в активности людей. Для города характерны способность ассимилировать изменения самих отношений, постоянное стремление переделывать то, что уже раньше было сделано, но теперь не удовлетворяет более высоким потребностям воспроизводства. Специфика города заключается в деятельности, направленной на непрерывную организацию себя, своих собственных отношений, на организацию уже организованного.

Для городских отношений характерна возрастающая сложность, способность людей её преодолевать, совершенствуя социальные, планировочные, технические, культурные и другие аспекты жизни города.

Город носит двойственный характер. Он - это, прежде всего, городские отношения, отвечающие его сути как специфического социокультурного феномена, определённого сообщества, отличного от других (деревни). Но одновременно город может втягивать, включать в себя догородские отношения. Городские отношения проникают в догородские, привязывают их к себе, изменяют их не только извне, но и изнутри. Они перестраивают деревенские отношения, стимулируя новые потребности.

Город воплощает социокультурный синтез. Синтез в современном городе не только синтез форм. Сегодня правильнее говорить о синтезе пространства и синтезе времени. Единство, основанное на контрасте времён и пространств - основа нового синтеза. Целостность жизни города обеспечивается развитием культуры, включающей формирование новых целей, соответствующих новым условиям.

Значение конкретного города в истории общества определяется его местом в иерархии поселении.

Все пути в город ведут. Города - места встреч. Города - узлы, которыми связаны экономические и социальные процессы. Это - центры тяготения разнообразных сил, которыми живет человеческое общество. В городах зародилась динамика исторического развития. Через них совершается раскрытие культурных форм. В ландшафте города находим материальное выражение всей сложности культуры данного времени. Город является выразителем сменяющихся культур.

Наиболее существенным фактором рождения, роста и увядания городов следует назвать экономику. Все города, игравшие крупную роль в судьбах народов, возникали на торговых путях. Экономические связи, как основа деления на группы, дают возможность объединить города не только в плоскости пространства (районы, объединённые торговыми отношениями), но и в плоскости времени (смена хозяйственных форм): первобытный город - село, феодальный город, город эпохи развития торгового капитала и, наконец, город эпохи промышленного и финансового капитала.

Первым наиболее крупным районом или областью, определившею торговые связи широкого масштаба может быть бассейн Средиземного моря. Завладеть им экономически и политически стремились все народы древнего мира. Одна гегемония сменяла другую, пока Риму не удалось на несколько веков объединить под своей властью весь Средиземноморский бассейн со всеми тяготевшими к нему странами. Старейшими городами этого периода были быстро возникавшие, но нередко и скоро погибавшие или терявшие первенство столицы воинственных племён классического востока. Города громадных размеров окружены колоссальными стенами. Они воздвигнуты и поддерживаются тяжёлым подневольным трудом и окружают обширнейшие пространства, которые лишь в ничтожной части застроены храмами, дворцами, деловыми зданиями и жилищами, а в большей части заняты полями, лугами, финиковыми рощами. Единственное значительное сооружение - дворец царя, вблизи которого повседневно кишит народом бурно оживлённый рынок.

Следующим типом в развитии городов Средиземноморского бассейна является эллинский полис. Они никогда не достигали особенно значительных размеров, а возникали в интересах обороны гражданского единства. При сильно развитом национальном сознании создать большое национальное государство эллинские полисы не смогли. Основывая колонии, вступая в живые торговые сношения с другими странами, они оставались политически обособленными единицами. Внутри них не было цельности. Но их культурное творчество создало сокровищницу духовных благ, которые оказались неиссякающими, вечно живыми в течение двух тысячелетий.

Попытка Македонии образовать мировую державу дала толчок для возникновения и развития крупных городов нового своеобразного типа, каковы были Антиохия сирийская и особенно Александрия египетская. Они утратили национальную выразительность, стали космополитическими центрами, местами встреч и смешения народов. Это были главные гнёзда, так называемой эллинистической культуры, которую усвоили все племена Средиземноморского побережья. Эти города эллинистических миров являются как бы прототипами ныне существующих крупных центров, благодаря разветвлённой промышленности, которая занимала в них многочисленные рабочие руки, благодаря широко раскинутой торговле, которую они вели на западе и на востоке.

Далее: Рим - явление очень сложное. В начальной своей истории он напоминает по своему строю эллинский полис. Постепенно превратившись во «владыку мира», Рим становится гигантским центром потребления - в экономическом отношении и средоточием управления великой державою (империей) - в политическом. Он остаётся, силён экономически и развивается как великий городской организм, пока сохраняется его политическая роль столицы мира, в которую текут все богатства подчинённых ему стран. Но когда власть его падает, он как зависящий от производства мира, который его питал, хиреет в величии своей фигуры, как мирового города, теряет население, разоряется, приобретает провинциальный характер. Так намечается внутри истории древнего мира серия столь разнообразных городов.

В последующие века всё большую роль начинает играть «варварский север», который, однако, наполовину романизуется. Образуется новая сфера тяготения исторической жизни, где завязываются торговые отношения * это бассейн европейских северных морей. Вблизи берегов этих морей недалеко от устьев больших рек возникают новые города. Но сохраняют большое значение и реки, текущие к югу, т.е. к Средиземному морю, являясь удобными торговыми путями к странам, продолжающим жить там деятельною жизнью, а так же к западу. На берегах этих рек развивается много городов, которым суждено было играть влиятельную роль в последующие века: Бордо, Лион, Париж, Тулуза, Майнц, Кельн. В России следует назвать великий водный путь «из варяг в греки»: города возникли и на нём - Новгород, Смоленск, Киев.

Крупный экономический переворот переживается Европою в течение 16-18 веков: он был новою эрою создания торгового капитализма. Этот период включает как города нового типа, в которых ключом бьёт жизнь нового времени (Антверпен, Амстердам, Лондон), так и города, стоявшие в стороне от действия обновляющих процессов, в которых доживали старые институты, игравшие столь крупную роль в предшествующие эпохи: Рим, город пап, Франкфурт, в котором происходили выборы государей «Священной Римской империи». Тип новых городов существенно отличается от городов средневековья. Они производят на рынок, который стремится расшириться до бесконечности. В них нет стеснительных организаций, какими были цехи. Экономической борьбе теперь предоставляется полная свобода. В них с особой остротой развилось социальное неравенство и классовая борьба.

Среди городов с особым вниманием следует отнестись к тем, которые смогли развить вполне свое местное и временное значение и стали культурными символами, содействовавшими объединению человечества. Различные общества людей со свойственными им культурами в процессе исторического роста соединяются всё более тесными связями, подготовляя в веках создание общечеловеческого единства. На таком пути эти города - символы являются вехами, отмечающими этапы пройденного пути. Петербург, по праву, может считаться таким городом - символом, воплотившим в себе идею Петра о новом городе. Тот новый образ, который был воплощен в Петербурге, стал эталоном развития для городов России, и не только её.

1.3 Готическое архитектурное наследие в путевых записках петровского времени

Путешествия петровских сановников никак не вписываются в жанровый контекст “путешествий” внутри культуры Нового времени. Литературный жанр путешествий складывается в России в более позднюю эпоху: Просвещения и романтизма. Путешественник Нового времени мечтает быть вовлеченным в пульсирующий ритм мирового исторического процесса. Путеводной нитью странствий становится одухотворенный в сознании странника язык Природы. Для человека, воспитанного на средневековой иерархии ценностей, путешествие - всегда преодоление быстротечного потока времени, проскальзывание сквозь изменяющиеся формы и образы к тем, которые являются стержнем Истории как таковой, благодаря которым сливаются два “берега жизни” (П.А. Флоренский), исторический и сакральный, и человеческая история наполняется Смыслом Вечным. По контрасту с живописным языком, эссеистической формой повествования просвещенных странников, люди Средневековья (в их числе и “петровские” путешественники) сознательно используют статичные стилистические конструкции, освобождая свой язык от сугубо личностных, эмоциональных, “частных” речевых оборотов. Они принципиально не артикулируют так излюбленные современным сознанием “происшествия” и подробно перечисляют лишь иеретичные, ритуализованные формы жизни: будь то церковные службы, дворцовый церемониал, структура политической, сословной лестницы.

Вспомним, что два очень известные “похождения” боярина Бориса Петровича Шереметева в Италию и на Мальту (оба - 1697/1699) имели не только сугубо политическое, но и духовное значение. Возведение Б.П.Шереметева в рыцарское достоинство ордена Иоаннитов (Иоанна Иерусалимского) есть воплощенная метафора посвящения в “небесные рыцари”, земным аналогом которых являются рыцарские ордена. Не случайно Шереметев, рассказывая о своих победах над ханом Крымским и над турецкими войсками, прежде всего, благодарит за помощь “патронов и помощников” рыцарей, “Божиих верховных Апостолов Петра и Павла”. “И за их такое превеликое чудодействие..., по обету моему, - свидетельствует Б.П.Шереметев, - будучи в Риме воздах им мое благодарствие и святым их мощам поклонихся”.

П.А.Толстой, приехав на Мальту менее чем через три месяца после Б.П.Шереметева, описывает обед 24 июня 1688 года в загородной резиденции гроссмейстера иоаннитов - обеда за Круглым столом. Как отмечает М.Ф.Мурьянов, эта, казалось бы незначительная деталь переводит бытовой план содержания в мистический, поскольку ритуальный Круглый стол рыцарей имеет своим прообразом Стол Артура, тот - стол Святого Грааля, а последний - стол Тайной Вечери.

По сходному принципу происходит общение с архитектурными памятниками, значение которых для средневекового человека далеко не исчерпывается пространственно-пластической характеристикой. При описании Собора или Церкви имеет смысл не ее архитектура, но сокрытые святыни, некие путеводные нити в мир, в котором время, по словам о. Павла Флоренского, “вывернуто через себя”. Мы прослеживаем не развитие культурно-исторического сознания “частного человека” (этот итог определяет, по мнению Ю.Лотмана и Б.Успенского, достоинства “Писем...” Н.Карамзина), но становимся соучастниками опыта мистической жизни человечества в целом.

Когда Западная Европа уже всеми силами пытается освободиться от своего средневекового наследия, Россия целенаправленно ищет контакты с готической культурой. Закономерно, что взгляд изнутри не предполагает создания остраненного “готического образа”, какой был создан просветителями во второй половине XVIII века.

По наблюдению Г.В. Вдовина, механизм мышления человека Древней Руси определяла платоновская “аллегореза” (уподобление “подобно тому, как”, “так, как”). Именно она создает жесткие рамочные конструкции повествования, в которых рефлективные, личностные оценки еще не возможны, а эстетическое чувство еще не выражено. Сама повторяемость, уподобление становятся синонимом истинности, правдивости текста, ибо выстраивается единая “Цепь Бытия”, связующая конкретный, особенный памятник с единой надличностной идеей.

Эту, пришедшую из “готических” (пользуясь лексикой Просвещения) времен традицию видели уже в XIX веке. В частности, граф Дмитрий Толстой в Предисловии к публикации “Путешествия... П.А. Толстого” пишет: “Сделанное им описание своего путешествия по характеру, складу понятий и воззрений и по направлению своему всецело принадлежит эпохе древней России, что и понятно, потому что оно было написано до наступления реформенного времени. Проникнутый глубокою религиозностью, знаток церковной обрядности Толстой более всего обращал внимание на храмы и богослужение, на различия вероисповеданий, на учения христианских церквей”.

Для нас небезынтересно все же узнать, какими конкретно терминами описывает П.А.Толстой готическую архитектуру? Они немногочисленны. Их повторяемость останавливает казалось бы закономерную для жанра “Путешествий” динамику развития повествования, замыкает его в статичную «геральдическую» конструкцию... Вот, к примеру, описание польских памятников: «За городом, близко реки Вислы есть кляштор каменный великий, в том кляшторе - костел каменный же великий изрядного строения, в том кляшторе живут римской веры законники Доминиканы...».

Далее - Вена. “Вена - город каменный, великий, здание в нем великое каменное древних лет, высокое и богатое <...>, есть палаты, а деревянного строения в нем нет. В том городе много монастырей и церквей западных каменных, изрядным мастерством сделанных... В Вене костел соборный каменный великий и зело высокий, построен во имя архидиакона Стефана, сделан древнею изрядною работою со многими резьбами. Нанизу в том костеле у столпа высоко сделано великое место подобно как чулан, со всех сторон оставлен окончинами; около окончин многие резьбы деревянныя изрядныя золоченыя поделаны во многих местах. На том месте становится цесарь, когда слушает в том костеле обедню. Тот костел св. Стефана зело длинен и неузок; в том костеле множество резьбы из белого камня изрядной древней работы, также много в нем украшения разными мраморами. На большом престоле в том костеле стоят четыре ковчега серебряных, части мощей есть св. архидиакона Стефана; те помяненные ковчеги серебряные сделаны дивною чеканною работою.<...> На третьей площади (Вены) сделана ратуша великая каменная, к ней сделаны две лестницы каменныя широкия, изрядныя; на средине у стены той ратуши поставлено подобие девицы, вырезано из белого камени с покровенными очами во образ Правды, якобы судить, не зря на лицо человеческое, праведно”.

Характерно сильное впечатление, которое оказала на Толстого аллегорическая скульптура готических порталов. Приведенные фрагменты демонстрируют желание П.А.Толстого уподобить готическую архитектуру Западной Европы древнерусскому нарышкинскому каменному узорочью, найти общие им словесные определения, о чем в свое время написала О.С.Евангулова. Показателен сам отбор впечатлений - они складываются в картину, вполне могущую служить описанием убранства древнерусских церквей.

Закономерно, что в повествовании возникают и прямые уподобления. Описывая крепость города “Каштелья Франка” Толстой говорит, что “фортеца каменная старинной работы не велика, только стены гораздо высоки, подобны Московским Кремлевским стенам...” (Аналогия вполне уместна, если принять во внимание, что Московский Кремль строили итальянцы). “В фортеце (под Медиоланом, Миланом) по стенам множество пушек медных зело великих и средних и малых, башни поделаны круглыя из грановитаго каменья подобно тому, как на Москве сделана Грановитая государева палата...” .

Аллегорезы средневекового сознания прослеживаются и на структурном уровне организации повествования, в своеобразной фольклоризации языка. Архетипические, сказочные мотивы о “мертвой” и “живой” воде возникают в неаполитанских впечатлениях П.А.Толстого: “...ехал я от Неаполя 4 мили Итальянских и приехал ко озеру, в котором озере называют неаполитанцы воду живою... Приехав к тому озеру от Неаполя, на правой стороне в одной горе высечена печура шириною, как можно пройти одному человеку. <...> В той печуре от земли воздух тягостный, который скоро умерщвляет всякое животное, человека, и скота, и зверя, и птицу... И видится в той печуре от земли верх на четверть аршина властно как дым стоит тонкий и синеват подобен избному чаду; тем воздухом и огонь угашает. Те вещи я освидетельствовал явно. Прежде, взяв собаку, положил в той печуре, которая мало побився и повизжала, потом умолкнув стала дыхать тягостно и пены изо рту потекли, и омлела вся, и растянулась в минуту часа; и ту собаку, скоро выняв из той печуры, бросили в вышепомяненнаго озера воду близко краю, где бы не можно было ей утонуть; тогда так же в минуту часа отдохнула и, мало пошатався, из воды вышла здорова, как была прежде”.

Не удивительно для средневекового человека и отчуждение античных, “поганых” памятников, атмосфера восприятия которых связана с мрачными событиями гонений на христиан: “В том месте (Каштель-ди-Бая) видел я божницу поганского бога Каприссория, сделанну из каменью в земле. В той божнице свод каменный, на том своде множество напечатано поганских богов...”. Толстой отдает должное уникальному качеству натуроподобия фресок: “...и какою живостью изображены те поганских богов образы, о том подлинно описать не могу”. Великолепно логическое завершение повествования о “поганских божницах”: “Также и иныя знатно божницы богов поганских Меркуриева и иных, которым приносил жертвы проклятый Нерон, и за ту свою к ним любовь купно с ними есть в пекле”.

Другой важный вывод из чтения “путешествий” петровских сановников - заключение о силе пришедшей из западноевропейского барокко риторической традиции, вживленной в ткань повествования. Действительно, знакомясь с письменами славных наших предков, понимаешь, что достоинство текста определяется для них полнотой высказывания. В этой связи можно обратиться к очень точным наблюдениям О.С. Евангуловой, сделавшей вывод об особом почтении русских путешественников к мотиву Нерукотворного Спаса. Этот иконографический тип наиболее близок представлению о совершенстве как подлинности и исчерпывающей завершенности. Ведь Автором Нерукотворного Спаса является Сам Христос. Известная перечислительность, выговоренность, описательность (“опись”) достоинств памятника сочетаются с неоформленностью собственно эстетического образа. Поэтому внимание часто отвлечено с центра на периферию. Описание П.А.Толстым собора Св. Петра в Риме у современного читателя может вызвать известное замешательство: “Потом приехал я к великой церкви св. апостола Петра и, не доезжая той церкви сделана пляца, т.е. площадь изрядная, ровная и великая; около той площади округло построены столбы каменные, которых есть числом 576, зело высокие и великие, круглые... Церковь св. апостола Петра зело велика, какой другой великостью на всем свете нигде не обретается и предивным мастерством сделана. Перед тою церковью сделан рундук превеликий, и таким предивным мастерством и препорциею тот рундук построен, что подробну его описать трудно. С того рундука вход в паперть, которая сделана перед той церковью зело велика и предивным мастерством устроена. Из той паперти в ту церковь сделаны зело превеликия пятеры двери рядом, у которых изрядные медные литые затворы предивным мастерством сделаны. В той церкви превеликие столбы, на которых утверждены церковные своды...”. Подобное описание чуждо исторической конкретики и даже намеков на стилистические дефиниции. Готика, Ренессанс, Барокко описываются одними эпитетами и устойчивыми языковыми синтагмами.

В текстах менее образованных и великих путешественников описание памятников старины носит неосознанно-гротескный, подчас лубочный характер. Данный факт вполне понятен: в соответствии с жесткой иерархической структурой сознания средневекового социума восприятие мира низовой культурой есть “пифик” (забавная в своем косноязычии, хотя и серьезная по сути попытка подражать) культуры элитарной. Мы видим Западную Европу как бы глазами “всешутейшего, всепьянейшего собора”. Так, например, параллельно с описанием нидерландских католических церквей и святых мощей в “Журнале путешествия по Германии, Голландии и Италии в 1697 - 1699 годах” можно встретить анекдотические рассказы о диковинных для диковатого еще русского человека обычаях и традициях. Момент снижения высокой образности готической культуры - шутовская инверсия средневекового рыцарского турнира в “позорищах” амстердамских улиц, по которым ездят деревянные лошадки на колесе и всадники снимают кольца копьем.

Предварительный итог нашего экскурса в литературу петровских путешественников показывает, что внутри мировоззренческой системы ценностей человека рубежа XVII - XVIII веков еще не найдено собственно эстетическим категориям, не разведены два полюса (бинарные оппозиции “изящного вкуса” и “вкуса готического”), между которыми могло бы возникнуть напряженное поле дискуссий.

Сближение в текстах петровских путешественников древнерусской и готической архитектуры ни коем образом не может быть рассмотрено как начало единой традиции, продолженной в трудах В.Баженова, М.Казакова, Н.Карамзина, А.Востокова... Сам термин “готический” (“готский”) использовался в это время лишь в пределах этнографической лексики (как синоним “скандинавского”). Объясняется ли данный факт незнанием других лексических традиций? - Отнюдь. Благодаря исследованиям И.С.Шарковой нам доподлинно известно, например, что вся вступительная часть описания парижских древностей у дипломата Андрея Артамоновича Матвеева заимствована из “Описания города Парижа” Жермена Бриса. Путеводитель Ж.Бриса рассмотрен в трудах Р.Д.Миддлтона и М.Гессе, посвященных греко-готическому синтезу эпохи Просвещения. У Миддлтона Ж.Брис сравнивается с Ж.Ф.Фелибьеном как один из первых исследователей, всерьез занявшихся “готической археологией” рубежа XVII - XVIII веков. Михаэль Гессе считает труд Жермена Бриса зеркалом дискуссии об особенностях готических конструкций в связи с представлениями о национальной французской архитектурной школе. Путеводитель Ж.Бриса в период между 1684 - 1752 гг. переиздавался 14 раз. Начиная с 1698 года автор дополняет текст специальными замечаниями, касающимися эволюции стиля в готическом зодчестве Франции. В качестве примера избран собор Богоматери в Париже. Анализируя его, Ж.Брис касается общей характеристики готического зодчества, признавая за ним высшую степень совершенства и выделяя четыре периода имманентного развития готической архитектуры: время царствования Дагобера, Карла Великого, Робера и Филиппа-Августа, при котором, по мнению Жермена Бриса, готическое зодчество пережило высший расцвет. (В качестве примера архитектуры высокой французской готики этого времени автор приводит церковь Св.Людовика - Saint Louis - в Париже, собор Св.Креста - Saint Croix - в Орлеане и др.) .

Поразительно, что А.А.Матвеев “не прочитал” эти архитектуроведческие страницы Ж.Бриса, не ввел в свой архитектурный лексикон термин “готический” и даже опустил факт посещения или знакомства с зодчеством собора Нотр-Дам де Пари. Из всех готических церквей Парижа русский дипломат выделил лишь несколько, среди коих - церковь Св.Якова де ла Бушери (Saint Jacques de la Boucherie), “с высокою колокольнею, которая построена, как сказывают, больше иждивением жидов, выгнанных из Парижа” и церковь Св.Медерика, “где есть коллегиум, или сбор, 12 человек каноников”. Более того, как отмечает И.С.Шаркова, А.А.Матвеев допускает грубые ошибки при переводе аннотаций этих памятников из Путеводителя Ж.Бриса. Привыкший к безымянной средневековой традиции, А.А.Матвеев называет Распятие скульптора Жака Саразена из храма Св.Якова “оставленным от сарацинов, кои тогда владели Парижем”. Все эти детали свидетельствуют о своеобразии контакта русского путешественника с новоевропейской культурой.

Лишь изредка в повествовании А.Матвеева проскальзывают крупицы тех мыслей и идей о “готическом” и “изящном” зодчестве, что были посеяны во французскую культуру традицией эстетических споров между “древними” и “новыми”. В частности, А.А.Матвеев выделяет поздний этап строительства “великого королевского двора Тюлери, или Лувра” (вероятно, имеет в виду восточный фасад Клода Перро), отмечая, что он “архитектурою новою построен”. Автор акцентирует тот факт, что Людовик XIV “в изрядную архитектур так итальянских, как французских пропорцию то было здание начал к окончанию приводить...”.

И тем не менее, строй мысли и иерархия ценностей русского средневекового человека растворяют в себе вычитанные из французских путеводителей новомодные оценки.

У плеяды французских теоретиков XVII и XVIII века (К.Перро, Ж.Ф.Фелибьена, Ж.-Ж.Суффло) “постановка глаза” была “конструктивной” - нацеленной на создание крепких логических структур. Потому само описание готической церкви уподобляется воссозданию на бумаге этапов строительства, позволяя выразить работу тектонических элементов, увидеть принципы и достоинства готического каркаса, “души готической рассудочную пропасть”. Французам абсолютно не интересно и не приятно орнаментальное убранство церквей: перегруженность “ложными” формами, перебивающими ясность логической модели видения готики. (Таков пафос всех архитектуроведческих и эстетических трактатов вплоть до конца эпохи Просвещения).

А.А.Матвеев, как и его русские современники, видит архитектуру не контурными, конструктивными линиями, но как множество точек, по выражению Н. Энеевой, “чреватых бесконечностью”. Эти точки приводят в движение тонкие нити “цепи Бытия”, обозначая путь в мир барочного “зазеркалья”, в мир символов, аллегорий, эмблем, уподоблений. Потому даже рассказ о ренессансных памятниках предполагает их “готическую” репрезентацию. Взгляд из центра часто уводится на периферию. Вспомним, например, описание Лувра А.А.Матвеевым: “Лицо того двора от городу явствуется изрядной пропорции своею архитектурою, где есть при том здании большая работа итальянская и рези из белых каменей художеством учинены дивным и чрезвычайным”. Если попытаться выстроить кинематографическую “графему” этой фразы, то мы увидим, как камера, не задерживаясь на общих планах, будет “смаковать” фактурную прихотливость и расточительную роскошь форм, притаившихся в отдельных капителях, профилях, картушах и т.п.

Говоря об особенностях постановки глаза русского петровского путешественника, можно вспомнить слова М.М. Бахтина о той “инвентаризационной описи мира”, которая производится на конец старой и на начало новой эпохи мировой истории. Пройдет немного времени и безымянные экспликации петровских инвентарных описей наследия Средних Веков в эпоху Просвещения получат маркировку “готического вкуса”.

Петербург 18 века имеет ряд особенностей, существенно отличающих его от остальных городов государства Российского: заложен город не с храма, а с крепости; местность, где заложен город, требовала приложения большого труда, так как заболоченность и частые наводнения не давали возможности строить город; большая сеть каналов, которые должны были выполнять несколько функций /для отвода воды, как транспортные магистрали/; Петербург застраивался стремительными темпами /в 1703 году была заложена крепость, а в 1712 году город был объявлен столицей государства/; для строительства города было привлечено большое количество рабочих рук; Петербург за короткое время становится крупным промышленным, торговым центром, в то же время это город-крепость, город-порт, то есть многофункциональный город.

Планирование и строительство Петербурга - явление в сущности уникальное. С точки зрения здравого смысла трудно было найти место, более неприспособленное для жизни человека. В этом символ. Символ России, по воле своего властелина преодолевающей стихию. Построенный на зыбких, болотистых берегах Невы, Петербург не казался прочным, стабильным, а тем более вечным... этот сильный до вязкости ветер с моря, эта чёрная нагонная вода, со зловещим плеском пробиравшаяся во все уголки города, придавали мало оптимизма его жителям. Но именно это - искусственность города - возможность создать его заново, на пустом месте, вопреки природе, в соответствии со своими представлениями об идеальном городе и привлекали Петра Петербург должен был стать для всей России образцом регулярности, разумности, правильно, то есть по определённым правилам, организованной жизни. Прямые линии улиц и проспектов, пересекающиеся под прямым углом, определённые указами типы домов для каждой категории жителей с фасадами на улицу, и указами же регламентированный цвет и высота домов, печных труб, потолков и проч. Наконец, одетые в европейское платье жители, вся жизнь которых - и общественная, и частная - подчинялась строгому распорядку. Кроме всего сказанного, следует отметить ещё ряд особенностей. С самого начала город замысливался не только как крепость и столица, но и как торговые ворота в Европу. В этом также было противопоставление новой России старой, где главным морским портом был Архангельск. Победа Града Святого Петра над городом Михаила Архангела могла толковаться символически.

Территория, на которой родился Санкт-Петербург, издревле была дальней окраиной Новгородской Руси, а затем Московского государства. Петербург развивался от Петропавловской крепости как от исходной точки. В единственном официальном и авторитетном источнике по истории Северной войны «Журнале или Поденной записке... Петра Великого...» так говорится о закладке новой крепости на Неве: «По взятии Канец (Ниеншанца) отправлен воинский совет, тот ли шанец крепить, или место удобнее искать (похоже, оный мал, далеко от моря и место не гораздо крепко от натуры), в котором положено искать нового места, и по нескольких днях найдено к тому удобное место остров, который назывался Люст-Ланд, где в 16 день мая (в неделю пятидесятницы) крепость заложена и именована Санкт-Питербурх...».

Остров Заячий находился у самого разветвления реки на два рукава, и крепость могла держать под обстрелом шведов, откуда бы они не появились. Остров с трех сторон был окружен широкими просторами Невы, с четвертой его отделял от соседнего Березового острова пролив, хотя и узкий, но могущий служить оборонительным рубежом. Стратегические выгоды острова были, по-видимому, оценены Петром сразу же, и он немедленно приказал начать работы по возведению на нем крепости.

Крепость была заложена 16 мая 1703 года, как свидетельствуют документы, относящиеся к этому событию. 16 мая 1703 года и является датой основания Петербурга. Крепость первоначальное свое название Санкт-Петербург получила 29 июня того же года в церковный праздник святых Петра и Павла. Позднее, когда в крепости был построен собор в честь Петра и Павла, она стала называться Петропавловской, название же Санкт-Петербург закрепилось за городом, возникшим вокруг крепости. В начавшей выходить при Петре первой русской печатной газете «Ведомости», в номере от 4 октября 1703 года, было напечатано: «Его царское величество по взятии Шлотбурга (Ниеншанца) в одной миле оттуды, ближе к восточному морю, на острове новую и зелоугодную крепость построить велел, в ней же есть 6 бастионов, где работали 20 тысяч человек подкопщиков, и тое крепость на свое государское именование, прозванием Питербурхом, обновите указал».

Работа по постройке крепости велась с быстротой, подсказывавшейся напряженной военной обстановкой на Неве. К работам были привлечены, прежде всего, солдаты, находившиеся в лагере под Шлот'бургом. Кроме того, в постройке крепости приняли участие работные люди, занятые укреплением Шлиссельбурга. Но этого было недостаточно. Были немедленно разосланы указы о посылке на Неву рабочих из разных мест России, и скоро около строящейся крепости раскинулся целый городок работных людей. Это было первое гражданское население будущей столицы империи.

Между тем к Неве приблизился, став у реки Сестры, шведский отряд, имея явное намерение начать активные действия против русских. Петр I не стал дожидаться этого и сам перешел в наступление. 7 июля он во главе восьмитысячного отряда пехоты и конницы разбил шведов и заставил их уйти к Выборгу.

Губернатором Петербурга в это время был назначен А.Д.Меншиков. Ему было поручено наблюдать за постройкой города и крепости. Он действовал быстро и энергично, понимая, какую важность имеет закрепление достигнутого успеха. К осени 1703 года постройка крепости была почти закончена

Параллельно со строительством города и крепости велось строительство 15 новых военных кораблей на Лодейнопольской верфи.

После ухода шведской эскадры от устья Невы, русские вышли на взморье, чтобы найти место для морской крепости, которая могла бы преградить неприятелю вход в Неву. Остров Котлин наилучшим образом отвечал этой цели. Но в короткий срок не представлялось возможным построить крепость на нем. Петр ограничился тем, что отдал распоряжение соорудить батарею на одной из мелей недалеко от южного берега Котлина. Эта батарея, имевшая вид трехъярусной деревянной башни, вместе с батареей, возведенной на острове, закрывала единственный фарватер, по которому шведы могли подойти к Неве со стороны Финского залива. Сооружение батарей продолжалось всю зиму. Весной 1704 г. произошло ее торжественное освящение. Она была названа Кроншлотом. Значение Кроншлота для защиты входа в Неву было очень велико. Недаром Петр в инструкции коменданту Кроншлота от 3 мая 1704 г. писал: «Содержать сию ситадель с божиею помощию, аще случится, хотя до последнего человека».