Николай Александрович Львов (1753-1803 гг.)

Николай Александрович Львов (1753-1803 гг.)

Писать о Николае Александровиче Львове увлекательно и трудно. Потому, что был он личностью крупной, необыкновенной, даже загадочной, многогранной, и каждая грань его таланта заслуживает отдельного, достойного внимания. Это был человек и породы Леонардо, Ломоносова - людей, не так уж часто посещающих Землю, которым интересно жить в этом мире, для которых увлечённость, страсть к познанию - высшая страсть в жизни. Он был из тех, кто смотрел на природу не восхищёнными глазами наблюдателя, а преображал её, заботясь, прежде всего о пользе отечества. Такие люди находились впереди своего времени, на самом переднем его рубеже.

Любопытно, что старая энциклопедия Брокгауза и Ефрона видит Львова как литератора и поэта 18 века, оставляя без внимания другие стороны его деятельности. Большая советская энциклопедия пишет о Львове прежде всего как о выдающимся архитекторе.

По самым скромным подсчётам. Львов спроектировал и построил более тридцать зданий разного назначения. Все дошедшие до нас постройки ценятся как архитектурные памятники классицизма.

Он перевёл «Четыре книги по архитектуре» Палладио и опубликовал первую часть, что не успел сделать Петр Еропкин за полстолетия до него. Львов писал стихи, басни; поэма его в духе русских былин «Добрая богатырская песня» увидела свет после смерти писателя. Он сотрудничал в журнале «Собеседник любителей российского слова». Увлекаясь фольклором, собирал народные песни и опубликовал «Собрание народных русских песен с их голосами» в обработке Прача, выдержавшее несколько изданий. «Собранию был предписан трактат о русском народном пении». Он написал либретто трёх комических опер; одна из них, «Ямщик на подставе» композитора Е.И. Фомина, постановка была снята за резкую критику нравов того времени. Занимаясь историей, он обнародовал летопись 16 века, известную как «Львовская летопись». Он был великим чертежником и рисовальщиком - говорить об этом дают его архитектурные проекты и рисунки. Он был отменным гравером, гравировал свои же рисунки и увлекался новой тогда техникой этого искусства - лависом, пробовал соединять офорт, акватинту и лавис с иглой.

Львов усовершенствовал доступный способ постройки зданий из земли, дешевого и огнеупорного материала, что было важно для страдавших от пожара деревень и сёл в безлесных районах, а также открыл школу у себя в имении, научив за шесть лет более 800 присланных из разных губерний крестьян строить такие дома. Он занялся поисками на Валдайской возвышенности каменного - или, как говорили, земляного угля, желая сократить порубку драгоценного леса и освободить страну от привозного, из Англии, топлива. С той же целью он разведывал залежи торфа под Москвой. Опубликовал труд «О пользе и употреблении русского земляного угля» и в нём впервые указал на возможность получения из боровичского угля кокса. Он научился добывать из угля серу, также ввозимую из - за границы, особую смолу для корабельных снастей, покрытия нищ судов. Он изобрёл новый строительный материал - «каменный картон». «Из сей материи, писал Львов, - можно делать всякие разные украшения и барельефы, столько же вечные, как и бронза, но даже и круглые статуи». Мог картон употребляться на обшивку кораблей. Для производства он сконструировал специальный механизм, соединявшийся с паровой машиной. Машина Львова занимался усовершенствованием вентиляционно-отопительной техники в жилищах и опубликовал книгу в двух частях «Русская пиростатика, или употребление испытанных воздушных печей и каминов…». Он обследовал на Кавказе минеральные источники и проектировал водные лечебницы, которые могли конкурировать с иностранными.

Перечисляя работы и достижения Н.А.Львова, удивляешься сколько сделал он за 52 года жизни. Но самое, поразительное, что Львов нигде не учился; мало того, до 18 лет он был захолустным дворянским недорослем, который, по словам знавшего его биографа, «лепетал несколько слов по-французски, а по-русски писать почти не умел». Первые же кирпичи под будущую церковь Иосифа по проекту Львова заложат в Могилёве, когда ему исполнится 29 лет.

Стало быть, всего 10 лет понадобилось Львову, чтобы начав с азов, собственными усилиями достигнуть уровня высоко культурного, эрудированного человека, стать архитектором! Неужели это возможно? Для многих осталось загадкой. До сих пор искусствоведы не верят, что Львов не учился у известных архитекторов того времени. Но подтвердить свои сомнения документально не могут.

Личность его по настоящему начала формироваться в Петербурге, когда он приехал восемнадцатилетнем юношей и глухой провинции - под Торжком, село Черенчицы; там Львов родился в 1751 году, там провел детство, рано потеряв отца. По тогдашним традициям многих дворянских семей его с младенчества записали в гвардию. Местом службы было бомбардирская рота лейб-гвардии Измайловского полка в Петербурге.

В столице он поселился на 11-й линии Василевского острова, у братьев Соймоновых, близких родственников. Это была культурнейшая семья, известная в Петербурге своей патриотической настроенностью. Отец - Фёдор Иванович Соймонов - первый русский гидрограф, картограф, составитель карты Каспийского моря, - в последний год правления Анны Иоановны был осуждён за выступление против Бирона и вместе с архитектором Петром Еропкиным приговорён к четвертованию. Он избежал смерти, был бит кнутом на площади и сослан в Сибирь. Один из сыновей - Михаил Фёдорович, президент Берг - коллегии горного ведомства, был учредителем Горного института и первым его директором. Другой - Юрий Фёдорович - занимался строительством и гражданской архитектурой.

Братья Соймоновы, опекавшие молодого провинциала, возможно, и определили круг его интересов: вряд ли Львов займётся потом именно архитектурой, строительством и горным делом.

Он прилежно служил в Измайловском полку. В то время открылась школа. Учёба в школе была поставлена довольно серьёзно, - там преподавали грамматику, географию, французский и немецкий языка, математику, фортификацию. Школа вела Львова в мир знаний. Он с жадностью брал всё, что смогла дать ему школа, и , сверх того, упорно учился сам.

И всё же не фортификация и не баллистика занимали его. Влекло искусство. «Не было искусства, к которому он был равнодушен, писал о Львове современник, - не было таланта, к которому он не проложил тропинки». Уже в полковой школе вокруг Львова образовался небольшой кружок любителей словесности. В нём молодые люди читали и обсуждали книги, публикации в журналах, переводил латинских авторов, пробовали писать стихи и издавали рукописный журнал «Труды четырёх разумных общников». В полку Львов подружился с В.В.Капнистом, будущим поэтом и драматургом, ставшим в последствии близким его родственником.

Однако прочитав в журнале «Оду на взятие турецкой крепости Журжи», Львов захотел познакомиться с автором. Это оказалось делом не трудным, потому что автор оды и будущий баснописец И.И. Хамницер работал маркшейдером в Берг - коллегии Соймонова. Застенчивый, простодушный и рассеянный молодой человек, сын полковник лекаря, приехавшего из Саксонии, Хамницер пришёлся по душе Львову. Особенно они сдружились во время длительной поездки по Германии, Голландии и Франции, куда их обоих взял с собой Соймонов.

Человек подвижный, обаятельный, по словам современника, «устойчивы в преодолении затруднений», Львов находил людей, близких ему по духу и стремлениям, быстро сходился с ними, и многие остались ему верны да самой смерти. Он знаком с Фонвизиным и Кваренги, известнейший художник Левицкий для него - свой человек. Благодаря Левицкому мы представляем, как выглядели сам Львов, но и его жена Мария Алексеевна Дьякова, её портрет шедевр портретной живописи 18 века, хранится в Третьяковской галерее. Львов «открыл» другого замечательного художника того времени - Боровиковского, который расписывал ему храм Иосифа.

В конце 1770 - х годов произошло знакомство Львова с работавшем в Сенате Г.Р. Державиным, в то время начинающим поэтом. Они встретились в здании высшего правительственного учреждения. Державин вёл надзор за работами, а Львов придумывал аллегорические барельефы, которые должен был сделать скульптор Рвшетт для украшения зала общих собраний. Знакомства Львова с Державиным, очень скоро перешла в дружбу и даже в родственные отношении, существенно повлияло на жизнь обоих. А после кончины Львова и его жены Державин воспитывал пятерых их детей.

В хлебосольном доме Державина часть собирался кружок, в котором «поселились Словесность, Поэзия, Живопись, Архитектура, лепные работы и Музыка». Сюда приходил подвижной, решительный Капнист; садился укромно в уголочке молчаливый Хемницер; из комнат слышался смех - это балагурил, блистая остроумием, сенатский секретарь А.С.Хвостов, больше любитель поэзии, нежели поэт. Он развлекал молодёжь - художника А.Н.Оленина, впоследствии президента Академии художеств, композитора Н.П. Яхонтова и его сестру, искусно лепившую фигурки из воска.

И ни одно собрание не обходилось без Львова. Высокий красавец с тонкими чертами лица, он был и любимцем, и душой кружка, и его теоретиком. Он умел со всеми ладить, шутил, забавлял весёлыми историями.

На редкость верной, трогательной и щедрой было дружба четырёх людей, оставивших о себе память в истории русской литературы.. Державин признавал в своих записях, что этот домашний кружок заставил его заново оценить своё творчество. И именно после встречи споров с Львовым, Вапнистом, Хемницером появился другой, настоящий поэт Державин, каким знаем его мы.

Ни служба, ни сердечные дела не мысли. Львова учиться. Его острый, цепкий ум позволял схватывать и усваивать знания во много раз скорее, чем это могли другие. «Казалось, что время за ним не поспевало: так быстро побеждал он грубую природу и преодолевал труды, на пути к приобретению сих знаний необходимые», - писал современник. Львов учился везде, где только мог: и в державинском кружке, и общаясь с художниками, но больше всего знаний он черпал из книг - читал много, постоянно, с карандашом в руках, даже в дороге.

В немалой степени обогащали и заграничные поездки, особенно первая, с Сомойновым и Хемницером. Тогда у них не было никаких обязанностей. Они ходили по театрам, музеям, осматривали достопримечательности городов, сооружения великих зодчих, по словам биографа, Львов «всё видел, замечал, записывал, рисовал». У будущего архитектора выработались чёткие эстетические позиции, быть может и отличные от общепринятых тогда, но свои. Он восторгался Рафаэлем, Тицианом, Веласкесом, Обошёл молчанием Рембрандта и не принимал Рубенса.

Его кумиром был Руссо, он разделял эстетические взгляды Дидро. Вообще же Львов отрицательно относился к отмирающему барокко, что характеризует его передовые по тем временам воззрения. Не случайно он взялся переводить Палладио, поборника простоты и строгости линий в архитектуре.

После поездки по Европе в полк Львов больше не вернулся, а начал служить в коллегии иностранных дел. Его начальником и покровителем стал П.В. Бакунин, а потом и другой вельможа - граф А.А, Безборотко, личный секретарь Екатерины 2 и фактически министр иностранных дел, в конце жизни - канцлер.

Видный дипломат, человек умный и способный, Безборотко ценил искусство, и покровительствовал художникам, писателям, музыкантам. Когда же из коллегии иностранных дел выделилось почтовое ведомство, Безбородко назначили генерал - почт - директором. В новое ведомство он сразу взял с собой Львова - для особых поручений.

Шумный успех окрылил архитектора. Он с упоением выполняет заказы. Их много, они различны - и дачи для сановников под Петербургом, и церкви под Торжком, в Выборге и в других местах. Он заново по своему вкусу отстраивает собственную усадьбу.

Принимала парадный вид столица, застраивались дворцами пригороды - Царское село, Павловск, Гатчина. Старов строил Таврический дворец, Камерон занимался Павловском; приехал из Италии Кваренги… Специальным указом решено было облицевать гранитом кирпичную Петропавловскую крепость. Львову поручили заново отстроить Невские ворота.

Ворота выходили к Комендантской крепости. Они не считались главными, но украшали фасад крепости. Кроме того, в особо торжественных случаях, начиная с 1724 года, из Невских ворот выносили хранившейся в крепости ботик Петра 1 - «дедушку русского флота». Под пушечный салют и гром духовых оркестров ботик помещали на крупное судно, везли на молебен в Александро-Невский монастырь.

Львов учёл все эти обстоятельства и спроектировал ворота монументальными, чтобы они хорошо просматривались с противоположного берега Невы, простым по очертаниям и гармоничными по пропорциям. Треугольный фронтон, завершающий портик, о украсил изображением якоря и лавровых веток.

Для Безбородко Львов был неоценимым человеком. Он безупречно выполнял поручения своего патрона, к тому же обладал тонким вкусом, прекрасно разбирался в искусстве и был тесно связан с художниками. На газах Безбородко бурно расцветал талант Львова архитектора, чем вельможа непреминул воспользоваться. Для украшения его дачных парков в Полюстрове. И в Москве Львов построил модные тогда садовые домики - павильоны, отличавшиеся простотой и изяществом. Когда было решено возвести в Петербурге новый почтовый стан, Безбородко, не колеблясь, заказал проект Львову.

Ещё до назначения директором почты он купил участок в центре города на выгрузном переулке, и архитектор Кваренги начал строить для него дом, довольно скромный снаружи и роскошный внутри. Возглавив почтовое ведомство, Безбородко присмотрел рядом 2 пустых участка. Участки принадлежали профессору Урсинусу и нотариусу Медеру. По соседству продавался трёх этажный дом графа Ягужинского. Участки и дом купила казна. Львов перестроил дом Ягужинского под главное почтовое правление, а на пустующих участках спроектировал стан.

Почта занималась тогда не пересылкой корреспонденции, а перевозкой людей. Поэтому почтовый стан вмещал в себя и конюшни, и каретные, и мастерские для ремонта карет, сбруи и т.д. Тут же размещались жилые помещения для чиновников и прислуги.

В начале нашего века здание главного почтамта реконструировалось в основном в нутрии. Там, где сейчас под обширной застеклённой крышей находится операционный зал, по проекту Львова был открытый двор. Через главный южный въезд сюда прибывали экипажи; по бокам располагались конюшни и другие подсобные помещения.

Почтовый стан Львов спроектировал удобным в середине и классическим простым и строгим снаружи - в соответствии с его назначением, - положив в основную периметриальный план застройки участка, характерный для Петербурга.

В Центре Петербурга могло возвышаться ещё одно крупное сооружение по проекту Львова - здание кабинета, правительственного учреждения, ведавшего делами «по хозяйственной части всех мест, ко двору принадлежащих». Оно должно занять место между Невским проспектом , Большой Морской улицей и Кирпичным переулком, но из - за новой войны с Турцией так и остались в чертежах.

Несколько необычна, пожалуй, для Львова небольшая Троицкая церковь, воздвигнутая в бывшем селе Александровском на Шлиссербурском тракте. Церковь начали строить в 1785 году в парке летнего имения генерал - прокурора и директора императорского фарфорового завода князя А.А.Вяземского. Сама церковь шестнадцати колонная ротонда с пологим куполом отделена от звонницы, сооружённой в любимой Львовом форме пирамиды, в которой с четырёх сторон прорезаны арки для колоколов. Должно быть, ротонда и пирамида и послужила поводом к просторечному названию церкви «Кулич и пасха».

В эти же годы Львов спроектировал и построил ещё одну церковь другому вельможе - графу А.Р. Воронцову в селе Мурино, под Петербургом где находилась графская усадьба. Муринская церковь совершенно отлична от «Кулича и пасхи» и сделана в традиционном русском стиле, корни которого уходит в древние зодчества. Состоящая из нескольких ярусов, она сочетает камень и дерево. Внутри раньше находился иконостас с иконами работы В.Л.Боровиковского, но он утрачен.

Как и прочие свои здания, в том числе "Кулич и пасху", Львов оборудовал Муринскую церковь "воздушными", или "духовыми", печами своей конструкции. Такие печи, благодаря оригинальным ходам, проложенным в стенах для воздушного потока с улицы, не только обогревали помещение, но и проветривали его. Увлеченный совершенствованием печного отопления, Львов в своем двухтомном труде "Русская пиростатика..." подробно описал "воздушные" печи, рассчитывая, что они могут быть с пользой применены в любом доме, но особенно там, где скапливается много людей, - в больницах, церквах, воспитательных домах, богадельнях. Между прочим, существуют сооружения, авторство которых не всегда ясно из-за утраченных документов и чертежей, Однако стиль зодчего, его манера, почерк, пристрастие к определенным формам и деталям могут сказать о многом. Так было с "Куличом и пасхой". Авторство Львова предполагалось, даже почти утверждалось, но только почти. Ремонт же церкви в 30-х годах нынешнего столетия позволил обнаружить "воздушные" печи, которые были так характерны для Львова - архитектора и инженера. Последние сомнения исчезли.

В 1799 году умер Безбородко, и положение Львова стало не таким прочным, как прежде. На престол вступил Павел I, окруживший себя новыми людьми, враждебно настроенными ко всем, кто служил Екатерине. Правда, незадолго до смерти Безбородко и уже при Павле Львов все же получил задание перестроить Кремлевский дворец в Москве. Его проект, утвержденный Павлом I, был грандиозен: старый небольшой растреллиевский дворец предполагалось сделать лишь флигелем нового здания, выходившего фасадом на Москву-реку. Осуществить свой замысел архитектор не успел - ему удалось переделать только сам растреллиевский дворец.

В эти же годы Львов увлекался землебитным строительством.

Хоть взят он о земли и в землю он войдёт,

Но в зданиях земляных он вечно проживёт.

- писал о друге Державин, восторгаясь его поисками.

Павел I, прослышав о домах из земли, пожелал, чтобы архитектор построил таким способом дворец в Гатчине для великого приора ордена Мальтийских рыцарей. Львов подготовил проект небольшого дворца, который стилистически ассоциировался со старинными швейцарскими замками .

Разумеется, архитектор обращался не к самому Павлу. При строительстве ему приходилось иметь дело с фаворитом царя - генерал-прокурором П.Х. Обольяниновым, грубым, малообразованным, бесталанным, да к тому же еще и завистливым служакой, штатским двойником Аракчеева. Когда пришла пора выбора места под приорат, Обольянинов спросил, где Львов думает его построить, но на указанном месте строить не разрешил. Другое место, предложенное архитектором, он тоже отклонил. "Тогда укажите сами", - сдерживаясь, сказал Львов. Обольянинов показал на болото возле Черного озера - самое бросовое место. "Хорошо, - невозмутимо ответил Львов, - я построю дворец и там, но это будет стоить государю намного дороже..."

Пришлось прокопать рвы и канавы, осушить болото. На образовавшемся из вынутой земли пригорке был возведен Приоратский дворец за баснословно короткий срок - три месяца. "Все строение, - писал Львов, - сделано из чистой земли, без всякой примеси и без всякой другой связи, кроме полов и потолка, особым образом для того устроенных... Главный корпус, сверх ФУНДАМЕНТА построен весь из земли, набитой в переносные станки, ни снутри, ни снаружи не оштукатурен, а затерт только по земле скипидарною водою".

Обострились отношения с Обольяниновым, затеявшим тяжбу со Львовым за якобы перерасходованные на обучение крестьян землебитному строительству деньги. Боровичский уголь из-за косности, инертности и предубеждения, что отечественное не может быть лучше заграничного, не находил сбыта, - распускались слухи, будто он не горит. Перестали посылать учеников в школу для обучения землебитному строительству. "О земляном строении кричали, - писал в первой четверти XIX века биограф Львова, - что оно непрочно, нездорово, а ныне, т.е. по истечении 25 лет, многие земляные строения существуют без всякого поправления, в совершенной целости". Добавим, что и по истечении 200 лет землебитный Приоратский дворец, эта жемчужина Гатчины, стоит без признаков обветшания, даже несмотря на то, что во время Великой Отечественной войны в непосредственной близости от него рвались фугасные бомбы!

Волнения и неудачи не прибавляли жизни. К прочим бедам присоединились частые болезни. В декабре 1803 года Николай Александрович Львов скончался в Москве. Похоронили его в самим же им возведенном мавзолее на родине, в селении Черенчицы-Никольское.

Львов умер в почете: со дня основания Российской академии он был ее избранником; был почетным членом Петербургской академии художеств и членом Вольного экономического общества; кроме того, его возвели в штатский генеральский чин - тайного советника. И умер все же неудовлетворенным...

Незадолго до смерти он ездил по Кавказу, обследовал минеральные источники и предложил оригинальный проект водной лечебницы, или, как тогда называли, "паровой бани", в толще сталактитовой горы. Такие бани уже были известны за границей, в частности во Франции. Львов, страстно желая принести большую пользу, предлагал получить оттуда для сравнения подобный проект. "Может быть, и оттуда заимствовать будет что-нибудь возможно, - писал он, - не отступая однако от сего единственного и твердо во мне вкорененного закона, что для русского человека русские только годятся правила и что совсем он не сотворен существом подражательным - везде исполин и везде подлинник".

Николай Александрович Львов неотступно следовал этому "твердо вкорененному закону" в собственной практике, потому что сам был исполином и подлинником. И все, что он делал, делал во славу горячо любимого отечества.