Доверие как основа диалога власти и общества

Размещено на http://www.allbest.ru/

Доверие как основа диалога власти и общества

Гампарцумов Артем Семенович

Степень интереса к понятию «доверие» и актуализация потребности в адекватном понимании этого феномена можно объяснить хотя бы тем, что, по мнению одного из ведущих философов современности Ф. Фукуяма, с которым солидаризируется значительная часть представителей социально-гуманитарной мысли, только общества с высоким уровнем доверия способны к стабильному развитию и процветанию, в отличие от тех, которые испытывают дефицит доверия [1]. Что касается российского общества, то для него в условиях нестабильного, кризисного состояния, несправедливого социального порядка, характерен крайне низкий уровень общественного доверия [2]. Это состояние обостряет необходимость поиска такого социального механизма, который способствовал бы сплочению различных групп и слоев населения, гармонизации социально-экономических и социально-политических интересов, предотвращению острых политических, этнических, религиозных и иных конфликтов, достижению консенсуса по наиболее важным и острым вопросам общественной жизни, налаживанию сотрудничества и тесного взаимодействия всех соперничающих политических сил [3, с. 44].

Что касается диалога, то в его сущности следует искать ответ на вопрос, в силу каких обстоятельств эти два понятия «диалог» и «доверие» являются взаимосвязанными и взаимодополняющими друг друга при характеристике разных групп отношений. С этой точки зрения обращает на себя внимание генезис становления самого понятия «диалог» в его современном понимании. Во-первых, отметим, что, по мнению В.С. Библера «…для Бахтина «диалог» - корень и основание для всех определений человеческого бытия, - бытия, обращенного к «Ты»; бытия, только в таком обращении и существующего» [4, с. 27]. Следовательно, речь идет о некоторой универсальной форме человеческого бытия.

Во-вторых, «Диалог адресован конкретному Другому, но, в отличие от монолога, не с целью ему нечто сообщить (это аксиологически нейтральная функция коммуникации), а чтобы реализовать обладающую высшей ценностью функцию человеческого общения - совместными усилиями его участников, оказывающихся партнерами в общем действии, выработать объединяющую их новую информацию» [5, с. 381].

В-третьих, диалог в своей сущности способен преодолевать, условно говоря, субъектную «ограниченность», поскольку «Идея диалога (диалога логик; культуры как диалога логик; логики как диалога культур...) есть - в самом своем истоке - идея смысла человеческого бытия» [6, с. 229-232]. Таким образом, подчеркивается социокультурный смысл понятия диалога и открывается возможность значительно большего диапазона его применения.

И, наконец, диалог, по своей сущности, есть не что иное, как «доверие (выделено нами - А.Г.) к чужому слову, благоговейное приятие (авторитетное слово), ученичество, поиски… глубинного смысла, согласие, его бесконечные градации и оттенки… наслаивания смысла на смысл, голоса на голос, усиление путем слияния (но не отождествления), сочетание многих голосов (коридор голосов), дополняющее понимание, выход за пределы понимаемого и т.п.» [7, с. 21].

Таким образом, диалог возможен как ДИАЛОГ только в случае, когда устанавливаются взаимоотношения доверия, обеспечивающего определенный уровень согласия, при котором возникает потребность в поиске глубинного смысла, на основе не только «дополняющего понимания», но и выходов за его пределы. По сути, здесь прорисовываются характерные черты социокультурного механизма диалогизации взаимоотношений в пространстве различных форм и уровней человеческого общения. Исходя из сущности данного определения, можно согласиться с тем, что ключевым фактором этого механизма, способного определять характер социальных отношений, выступает доверие.

Само понятие «доверие» в социально-гуманитарном знании имеет ряд толкований, влияющих на методологические основания исследования этого феномена. Так П. Штомпка трактует его сущность как такую основу общественного развития, которая определяется степенью адекватности ожидания определенных действий и поступков индивидов, направленных на воспроизводство общественных отношений и их устойчивость [8]. При этом доверие предстает в виде уверенности в том, что неопределенные будущие действия других людей или функционирование оборудования либо учреждения будут полезны [там же, с.112]. Здесь неопределенность действий не мешает уверенности в позитивности результата. Достаточно интересно интерпретирует феномен доверия А. Селигмен, который в известном смысле разводит понятия доверия и уверенности. Он пишет: «Что же до наивных представлений о царившей в досовременных обществах атмосфере доверия, на деле все это было не чем иным, как уверенностью в осуществимости четко отрегулированных и единодушно санкционированных ролевых ожиданий (аскриптивных по своей природе)» [9, с. 36].

Можно было бы множить этот ряд определений, что не входит в задачи данной работы. Однако следует четко определиться с методологическими основаниями определения, как сущности доверия, так и обретаемой ею формы в условиях социума, поскольку сам феномен достаточно многозначен.

Одним из основных методологических принципов предлагаемого в данном исследовании подхода является сочетание социально-философского и социологического знания, поскольку сущность понятия в той предметности (отношения власти и общества), в которой выполняется работа «нуждается в философской рефлексии трансформации данной категории в современном обществе в той же степени, в которой философское осмысление феномена доверия нуждается в теоретическом и эмпирическом обосновании динамики социального доверия в обществе» [10].

Можно солидаризироваться с высказанным предположением и мнением о том, что при такой постановке вопроса возможно оптимальное сочетание специфики социально-философского анализа, позволяющего рассматривать доверие в качестве социокультурного феномена, отражающего добрую волю при проявлении веры к различным явлениям и объектам социальных отношений, с особенностями социологического анализа, ориентированного на изучение реалий социального порядка, социальной стабильности, социальной справедливости, поскольку социальное доверие рассматривается как важнейший ресурс социального капитала.

Еще один принцип методологического характера тесно связан с тем, что в исследовательской практике доверие характеризует содержательность взаимодействия, как минимум, на трех уровнях: межличностном, общественном и публичном [8, с. 163]. П. Штомпка, предложивший трехуровневую структуру доверия, под межличностным доверием предлагает понимать ожидания, обращенные к конкретным людям, с которыми осуществляется непосредственный личностный контакт. Общественное доверие выражается в форме ожидания не в отношении конкретных лиц, а в отношении общественных категорий, общественных групп и общественных ролей. Публичное доверие - это ожидания, обращенные к особам публичной жизни, институциям, организациям, режимам, с которыми устанавливается лишь опосредованный контакт. Данные уровни доверия у Штомпки анализируются в контексте введенного им понятия «адресаты доверия», которое означает направленность доверия на разные объекты или адресаты [там же, с. 115].

Здесь следует отметить и то обстоятельство, что в социологии существует более обобщенный (дуальный) образ доверия, представленный как персонифицированное доверие (система личностных обязательств) и неперсонифицированное - доверие к абстрактным системам, основанное на безличных обязательствах [11]. При этом неперсонифицированное, то есть обезличенное, доверие в отношении официально установленных правил, норм и предписаний; доверие к правилам проецируется на доверие к тем организациям, которые эти правила реализуют, рассматривается как институциональная форма доверия [12, с. 58]. В тоже время следует иметь в виду, что «доверие к институтам - это опосредованная человеческими отношениями форма доверия» [там же, с. 59].

Естественно, в случае взаимоотношения власти и общества можно говорить о такой ее форме, которая имеет опосредованный характер, иногда обозначаемый как «анонимное (обобщенное) доверие», которое, по вектору своей направленности, можно выразить в доверии к «людям вообще». Это если речь идет, к примеру, об обществе. В то же время достаточно ясно, что в случае с отношением к власти мы имеем дело с весьма специфическим явлением, поскольку «Образы власти у большинства респондентов лишены субъектности: неясно, чья это власть, власть кого? Представления о власти носят довольно абстрактный характер, особенно в том смысле, что под властью понимают не конкретных лидеров, а абстрактную систему, режим» [13].

Обращает на себя внимание, что, в соответствии с российской ментальностью, особое место в представлении о власти занимает государство. В отличие от обществ с укоренившейся демократической культурой, государство в жизни российских граждан всегда выступало ценностью более высокого порядка, нежели права отдельной личности. Отсюда образ государства как образ власти у граждан, в подавляющем их большинстве, связан с признанием: позиций авторитаризма в системе государственного управления; устойчивых ожиданий регулирования социальной сферы с патерналистских позиций; верой в возможную социальную справедливость и т.д. Такой тип сложившихся социальных отношений позволяет власти игнорировать необходимость коммуникативного обеспечения реального смысла собственных действий, что приводит к полному отрыву государственного управления от структур повседневности социума и функционирования в самим себе созданном пространстве и времени.

В институциональном же отношении российская власть в лице чиновников не профессиональна и склонна решать сложные проблемы простыми методами. По отношению к российскому обществу она предельно эгоистична [14], что подрывает доверие к государству, лишая его возможности реализации солидаризирующей функции. Отсюда вполне обоснован вывод об имеющей место фрагментарной консолидации по поводу каких-либо ситуаций, вместо сплочения граждан страны, основанного на внутреннем (ментальном, ценностном) согласии, по поводу понимания назревших общезначимых проблем и целей, связанных с их разрешением [15].

С другой стороны, нынешняя степень разобщенности власти и общества предопределена наличием ряда противоречий, характерных для современного состояния российского общества. Среди них:

– отсутствие в массовом сознании демократических норм и ценностей;

– отсутствие общественного согласия в направленности проведения социально-экономических преобразований в стране;

– установление формального характера взаимодействия между властью и народом;

– существование противоречия между объективной необходимостью участия граждан в демократических преобразованиях и политической безграмотностью, социальной апатией и социальной усталостью населения [16].

Конечно же, это далеко не все противоречия, которые, в основе своей, опираются на невысокий социально-экономический уровень развития российского социума, несформированное гражданское общество и незрелое правовое государство. Однако и это свидетельствует в пользу того, что «Российское общество ввиду ставшего традиционным инструменталистского отношения к законодательству, следовательно, правообразовательной «параллельности» народа и власти, особо нуждается в поиске механизмов, опосредующих «взаимовосприятие» «источника права» - народа и «правооформителя» - власти…» [17, с. 24-27].

Несомненно, существенную роль в преодолении «дистанции власти» имеет позиционирование самих граждан (народа), поскольку именно оно являет собой движущую силу, способную аргументировать необходимые преобразования отношений. Но исследования общественного мнения россиян свидетельствуют о том, что 50, 2 % опрошенных россиян указывают на полное отсутствие возможности влиять на решения властей, еще 31, 3% тех, которые считают, что скорее не имеют такой возможности против 4, 2% ответивших, что имеют эту возможность и 8, 9% - скорее имеющих такую возможность [18, с. 34]. При этом только 14, 9% из числа опрошенных в этом же исследовании считают, что в стране демократический политический режим, 28, 4% считают, что в России установился режим типа «администрирование чиновников», 26, 6% - «единоличное решение высших руководителей».

Как преодолевать сформировавшийся климат общественного недоверия, индикаторами которого являются массовая эмиграция, «бегство» капиталов, «долларизация» страны (выражение недоверия к национальной валюте), самоизоляция в закрытом мире семьи или каких-либо других узких групп; в сфере вертикальных политических взаимоотношений индикаторами недоверия являются абсентеизм (отказ от участия в выборах), сокращение социальной базы поддержки институтов власти, акции протеста против официального политического и экономического курса [2, с. 75-78].

Речь может быть только о диалогизации всей системы общественного взаимодействия и обеспечения важнейших функций феномена доверия, который:

- стимулирует общительность, склоняет к совместному участию в различных обществах и таким образом обогащает связи между людьми, расширяет поле интеракций и позволяет устанавливать близкие контакты с другими;

- способствует коммуникации и преодолению синдрома «плюралистического невежества», или распространенного незнания взглядов и мнений, которых придерживаются другие;

- способствует толерантности, согласию с другими, а также возможности существования культурных и политических различий, которые благодаря ему не воспринимаются как угроза, т.е. доверие способствует межгрупповой сплоченности и препятствует межгрупповой враждебности, или ксенофобии;

- укрепляет связи между сообществом и отдельным человеком (семьей, народом и т.д.), влияет на чувство идентичности и создает сильную коллективную солидарность, склоняя людей к сотрудничеству, взаимопомощи и даже к готовности пожертвовать собой во имя других;

- уменьшает издержки трансакции, благодаря чему возрастают шансы на сотрудничество [8, с. 333-334].

Литература

доверие диалог социальный власть

1. Фукуяма Ф. Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию. М.: АСТ:АСТ МОСКВА, 2008.

2. Заболотная Г.М. Феномен доверия и его социальные функции // Вестник РУДН, серия Социология, 2003, № 1 (4).

3. Козырева П.М. Межличностное доверие в контексте формирования социального капитала // Социологические исследования. 2009. № 1. С. 44.

4. Библер В.С. Михаил Михайлович Бахтин или поэтика культуры. М., 1991. С.27.

5. Каган М.С. Глобализация культурных процессов: становление диалогического мышления // Глобализация: синергетический подход. - М., 2002.Ч.2. С.381.

6. Библер В.С. От наукоучения - к логике культуры: Два философских введения в двадцать первый век. - М., 1990. С.229-232.

7. Библер В.С. Диалог. Сознание. Культура //Одиссей. Человек в истории. М., 1989. С.21.

8. Штомпка П. Доверие - основа общества. М.: Логос, 2012.

9. Селигмен А. Проблема доверия. М.: Идея-Пресс, 2002. С. 36.

10. Алешин С.В. Доверие как социокультурный феномен. Автореф. к. философ. наук. Краснодар. 2012.

11. Giddens A. The consequences of modernity. - Stanford: Stanford univ. press, 1990.

12. Вахтина М.А. Доверие к государству как фактор повышения его эффективности // JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований). Том 3, № 3. 2011. С. 58.

13. Шестопал Е.Б. Образы власти в России: желания и реальность. Политико-психологический анализ// Политические исследования. 1995. № 5.

14. Розин В.М. Может ли общество выступить фактором консолидации и становления российской культуры // http://antropolog.ru/doc/persons/rozin/rozin5

15. Агеева Е.А. Политические аспекты консолидации современного российского общества (На примере полиэтнического региона). Автореф.... канд. полит. наук. Москва, 2004.

16. Золотухин А.В. Психологические условия повышения социальной активности населения на уровне местного самоуправления .http://www.childpsy.ru/dissertations/id/18532.php

17. Спиричева О. А. Правообразовательный «диалог» народа и власти // Государство и право: теория и практика: материалы междунар. науч. конф. (г. Челябинск, апрель 2011 г.). Челябинск. 2011. С. 24-27.

18. Бойков В.Э. Социально-политические ценностные ориентации россиян: содержание и возможности реализации // Социологические исследования. 2010. № 6. С. 34.

Размещено на Allbest.ru